Всё относительно

Наталия Фрехтман
ВСЁ ОТНОСИТЕЛЬНО
       
               
        Вой сирены был долгим и оглушающе громким. От этого звука у Ольги засосало под ложечкой и похолодело внизу живота. Звук этот не был похож на звук сирены, которая звучит в Израиле в день памяти жертв Катастрофы. Не был этот вой похож и на траурную сирену, которая звучит в день памяти солдат ЦАХАЛа. В эти дни сирена звучит скорбно, но торжественно, и весь Израиль замирает, чтобы почтить память павших. Сейчас сирена выла так противно, громко и тревожно, что Ольга на минуту забыла о зубной боли, которая заставила её выйти из дома в это опасное утро.
Ольга вбежала в подъезд дома, где находился стоматологический кабинет, куда она и спешила. Где-то отдалённо что-то бухнуло. В подъезде находилась, выбежавшая из своей квартиры марокканская семья. Девочки-подростки истерически кричали «Кассамы, Кассамы!». Отец семейства пытался их успокоить, но у него ничего не получалось, потому что сам он был напуган. Но открылась дверь квартиры, где находился зубной кабинет, в дверях показалась ассистентка врача Берта Соломоновна и прикрикнула на них
-Хватит орать, работать мешаете. Идите в миклат, там и орите. Это в Нагарии «катюша» упала.
Марокканское семейство русского языка не понимало, но слова « Нагария», «катюша», «миклат», а самое главное невозмутимость соседки вывели их из паники, и они побежали вниз, в бомбоубежище.
-Берта Соломоновна, это не в Нагарии, по-моему, это Хайфу бомбят, -  предположила врач Светлана. – А вы, Оленька, не боитесь?
-А чего мне бояться. Никто  не заплачет. Одна я. А вот зуб разболелся. А вы  сами чего не спускаетесь в бомбоубежище? У вас же не военно-полевой госпиталь.
- Да в Великую Отечественную  похлеще бомбили. Я не боюсь. Чему быть, того не миновать, - пробасила Берта, - А Светлане предлагаю спуститься, так она не хочет.
-А я - фаталистка. Что будет, то и будет. Так, Ольга, открыла рот, - сказала Светлана, а сама подумала: « Да моё семейство меня раздолбало почище всяких «катюш». Сын опять затравился. Два месяца назад пролечился, очистился. А третьего дня пришёл, зрачки в точку – раскумарился. Опять всё сначала. Сколько денег за эти годы на его лечение выброшено. Мужику тридцатник, а у него ни кола, ни двора. А ведь дипломированный  программист. Но работу найти не может. Сидит на шее у меня. А мне и ипотечную ссуду за квартиру, и  аренду зубного кабинета одной приходиться на себе тянуть. Муж, со своим комплексом бывшего начальника, работу второй год найти не может. Работать охранником или мойщиком машин для него оскорбление собственного достоинства…Мама суётся со своими советами. Так что «катюши» не страшнее моей жизни. Всё относительно». - Оля, можете закрыть рот.
Улица была пуста: ни машин, ни людей, ни кошек. Даже воробьи куда-то подевались. «Словно в фантастическом триллере. Светит солнце, шумят деревья, притихли дома и ни души кругом. Будто нейтронная бомба упала», - подумала Ольга. Тишину разорвал новый вой сирены. Ольга шла по дороге, слушала отдалённые взрывы падающих «катюш» и думала о том, что Бог, несмотря на все испытания, посылаемые Израилю, любит этот народ и эту землю. Ведь иначе, чем чудо, не назовёшь то, что происходит, за эти две недели войны. Град «Катюш» падает на город, и почти все они попадают на пустыри, или в недостроенные дома, или в море. А при попадании в жилые дома  жители, сидящие в убежищах, практически не страдают. Но она вспомнила  о том, что во вчерашних новостях передавали о жителе Нагарии, выходце из Украины. Он погиб от прямого попадания ракеты  в тот момент, когда бежал в бомбоубежище. На минуту вернулся домой за тёплым пледом для дочки, а по дороге в миклат его разорвало ракетой. Возвращаться – плохая примета. Говорят, они собирались уезжать в Канаду: билеты купили, и вот, пожалуйста. Судьба. Ольга  вдруг подумала о том, что человек этот  в тот момент проклинал Израиль. У них чемоданное настроение, вещи укладывают в дорогу, а тут бомбёжка. А Израиль, как зеркало: если ты его любишь, то ничего с тобой не случится. И падают ракеты на открытые пространства.
« Как похоже это на страшную игру,- думала Ольга, - бросают ракеты, как мячики: мы на Бейрут, они на Хайфу, Нагарию, Цфат. Какой счёт? И в этой кровавой войне гибнут люди. И матери цепенеют от страха потерять своих детей». У Ольги не было детей. Это была главная трагедия её жизни. Пять лет назад из-за её бесплодия  от неё ушёл Ромулас…
Вдалеке бухнула  упавшая в море «катюша». Вот так же «бухнуло» её сердечко, когда она его впервые увидела. Она  - молоденькая библиотекарша, а он -  крепкий моложавый прибалт, приехавший в командировку в их город невест. Никто и не думал, что командировочный роман закончится свадьбой. И что увезёт её Ромулас в замечательный литовский город Каунас. Бог подарил ей целых десять лет счастья, а вот детей не дал.
  Одиннадцать лет они надеялись на чудо. Но чудо сотворила ему  экскурсовод из музея Чертей, Янина. Ромулас ушёл к специалистке по чертям, когда та была уже на сносях. Ушёл достойно: с одним чемоданом. Квартиру, и машину оставил Ольге. Как пережила это… Страшно вспоминать. Жить не хотелось. В душе была пустота, как на улице  в час, когда звучит сирена. И заунывнее сирены выла она ночами в подушку, ещё хранившую его запах. Однажды собрала пригоршню снотворного, запила её шампанским, и легла умирать под музыку Чюрлёниса. Уже и звёздочки перед глазах заплясали, закружились как на картинах всё того же Чюрлёниса. Но подруге Ируте  приспичило в этот момент придти к ней, чтобы вернуть японскую шаль, которую она  брала у Ольги, чтобы сходить на свидание. Ну, а дальше … вместо звёздочек - капельница. В палате Ромулас с сиреневыми астрами, говорил, что любит её, и что просто теперь она будет не женой, а любовницей. Потом санаторий в Крыму. Там она и встретила Горелика. Тот тоже набирался сил после развода и раздела имущества. Вольдемар был красавец мужчина. Росту огромного, косая сажень в плечах, черноус, чернобров и восхитительно глуп. Но он знал много анекдотов и был хорошим сексуальным партнёром. Никто и не думал, что курортный роман закончится свадьбой. Вольдемар продал комнату в коммуналке в пыльном Бердянске и переехал в европейский Каунас к Ольге в её трёхкомнатную квартиру. Ольга везде появлялась с Гореликом и знакомые уже не жалели её, а удивлённо говорили: - Какого красавца нашла, не чета Ромуласу. А Ольге только того и надо было. А о том, как недалёк её Горелик, знала только она. Но зато, какая породистая внешность и рост.
 Менялась её жизнь, менялась жизнь страны: Советский Союз разваливался. Литва стала самостоятельным государством, появились сложности с получением гражданства, надо было узаконить отношения. В Загсе выяснилось, что Горелик еврей. Ольга была удивлена: надо же, еврей, а такой глупый, даже экзамен по литовскому языку не может сдать, чтобы получить гражданство. Но Горелик сказал, что на фиг ему это нужно, и он будет заниматься бизнесом. Это было началом конца. Бизнес, разумеется, не пошёл. Прогорел Горелик. Украинские хлопцы – компаньоны по бизнесу требовали вернуть деньги. Молодожёны сначала продали машину, потом квартиру.  Жили на даче у  подруги Ируты  и оформляли документы на выезд в Израиль. Уезжая, Ольга лишилась литовского гражданства. «Ну и пусть, - говорила себе Ольга, теребя янтарные бусы, - прощай, Литва, где я была счастлива, прощай, мой бывший литовский муж,- говорила она пришедшему проститься с ней Ромуласу.- Всё в этом мире относительно. Кто-то находит счастье в покое и стабильности, а кто-то в перемене мест и стран. А земля моего нового еврейского мужа называется Святой». Поднимаясь по трапу  в самолет, почему-то вспомнила из детства: « Ты лети, лепесток, через запад на восток»…
Получив в аэропорту Бен-Гурион  документы и деньги на первое время (в какой ещё стране тебе просто так дадут денег на обустройство и документ, что ты стал израильтянином), они отправились в город Эйлат. Туда им посоветовала поехать представительница  еврейского агентства «Сохнут», мотивируя тем, что в этом курортном городе всегда есть работа. После утопающей в зелени  Литвы пейзаж за окном такси, которое им бесплатно предоставили в аэропорту, казался каким-то нереальным. И пустыня и горы одновременно. В лучах заходящего солнца горы казались желтовато- красными. Непонятно было, где кончается земля и начинается небо. И вдруг Ольга увидела караван верблюдов и засмеялась, потому что картина эта напоминала ей фантик от шоколадных  конфет «Кара- Кум». Но жизнь в Эйлате оказалась не такой сладкой, как эти конфеты московской фабрики « Рот Фронт». Представительница «Сохнута» забыла сказать, что средняя температура в этом «оазисе в пустыне» больше сорока градусов. Съёмная квартира находилась на последнем этаже, и за день раскалялась, как консервная банка. Старенький кондиционер работал сутками и сжирал бешеные деньги за электричество. Работала Ольга горничной в гостинице, работала тяжело. Только здесь она поняла, что такое капитализм. За шесть часов работы она должна была убрать тридцать комнат. И не просто убрать, а поменять постельное бельё и полотенца в ванных комнатах, выбросить мусор, пропылесосить пол, а главное, стереть эту бесконечную пыль, нет, не пыль, а песок, нанесённый из пустыни. У неё даже минутки не было, чтобы взглянуть в окно и полюбоваться  прозрачным Красным морем, где беспечно плескались  отдыхающие постояльцы прибрежных отелей. Но зато в гостинице работали мощные кондиционеры, и было прохладно. А в обеденный перерыв их вкусно и быстро кормили в ресторане при гостинице. А после работы она бросалась в море, всегда прохладное и чистое, и плавала. И усталость смывалась. После моря она бежала к автобусу (потому что там кондиционер) и ехала две остановки до дома, где ждал её безработный Горелик в трусах и с газетой. Вольдемар надевал фартук на голое тело, сервировал стол и кормил её своей стряпнёй. После ужина жара спадала, и они выходили на курортную набережную прогуляться. Горы вокруг моря в лучах заката казались красными и, отражаясь в гладких водах, и само море окрашивали в красный цвет. На набережной отдыхающие сидели в кафе, прогуливались, толпились у сувенирных лавчонок, где продавались морские звёзды, раковины и кораллы. И Ольга чувствовала себя среди людей такой же беспечной отдыхающей, будто бы и не было тяжёлого рабочего дня. Приятно сидеть под пальмами и смотреть на закат, как меняются краски на небе: розовые, красные, багровые и вот уже небо становится чёрным и  на нём вспыхивают яркие звёзды. Горелика красоты природы не трогали, а  интересовало его только, какие чаевые она получила сегодня. Он как капризный ребёнок, канючил сводить его в кафе попить пива. На вопрос ищет ли он работу, он только вздыхал в ответ, и говорил, что ничего подходящего для себя найти не может. Ведь он же инженер по технике безопасности. Где он найдёт работу по специальности? Ну не на стройку же ему идти, там тяжело и жарко, и не в гостиницу чемоданы подносить, что он, пацан?   Горелик никак не мог вписаться в ритм  гостиничной индустрии, его отовсюду увольняли за нерасторопность. Ольге надоело призывать его к совести, она махнула на него рукой: пусть занимается домашним хозяйством. Но ошалевший от безделья  Вольдемар капризничал и раздражался по любому поводу. Он целыми днями лежал на диване перед телевизором, отрастил себе пивной живот, ему было жарко. И он проклинал этот климат, этот город, эту страну и евреев.
-Вот смотри, Ольга, всё в мире относительно: если евреи в чужой стране - это удобрение для той нации, где они живут. А много евреев в одной стране - это уже не удобрение, это уже говно.
-Горелик, ты похож на Васисуалия Лоханкина. Только тот о судьбах русской интеллигенции размышлял, а ты о мировом сионизме маразмышляешь.
Ольга  взглядов мужа не разделяла. Женщины вообще гибче, чем мужчины, и быстрее приспосабливаются к жизни. Один мудрец сказал, что если невозможно изменить жизнь, то надо изменить своё к ней отношение. И к трудной своей жизни  в Израиле, и к тяжёлой  своей  работе она стала относиться, сначала как к привычной, потом как к лёгкой, а потом  как к приятной. Но Горелик рвался в Канаду.
-Ты русская и православная. Здесь ущемляют твои религиозные взгляды. Тебя преследуют и унижают. Это причина, почему мы уезжаем. Сдадимся в аэропорту в Монреале. Попросим убежища. Год нам будут платить пособие,  и учить языку. Через год суд. Если не оставят, подадим на пересмотр дела или получим рабочую визу. Имея рабочую визу, можно и гражданство канадское получить.
-Вовка, ты совсем от безделья сбрендил. Никто меня не унижает и не ущемляет. Я гражданка Израиля. И гражданство получила сразу, как жена еврея. Ты вспомни, как ты не мог литовское гражданство получить, потому что языка не знал. А здесь тебе сразу  израильский паспорт выдали, и даже не спросили, знаешь ли ты иврит. Здесь у тебя и медицинская страховка и социальное страхование. Куда тебя несёт? Тебе скоро сорок лет. Остепенись уже. Там хорошо, где нас нет.
-Ольга, всё в мире относительно, ты же европейская женщина. Как ты можешь здесь жить? Среди этих восточных евреев? В этой жаре? А там климат резко континентальный, и жизненный уровень выше. Да и в Канаде на шару пожить хочется. Нам же до суда целый год пособие платить будут.
Обстрел закончился, всё стихло. Стихла и зубная боль. Улица, по которой шла Ольга, постепенно стала оживать. Зачирикали воробьи, из мусорного бака вылез грязный кот,  по дороге проехало несколько машин. Из укрытий стали выходить люди. К остановке подъехал автобус, и Ольга в него села. В автобусе люди обсуждали результаты последнего обстрела. « катюша» угодила в  козырёк здания почты. Осколками было легко ранено несколько прохожих, и ещё несколько были в шоковом состоянии.
Что такое состояние шока, она знала. В этом состоянии она на негнущихся ногах, цокала каблуками по мраморному полу аэропорта, а двое сопровождающих вели её к самолёту, вели как преступницу, депортируемую из Канады. Она одна, она никто, она ничьей страны гражданка.  Горелик после суда, где им было отказано в виде на жительство и предписано покинуть Канаду, ударился в бега. Он и до суда  где-то пропадал.
Ольга вспомнила, как, прилетев в Монреаль, они пошли в русский православный собор Апостолов Петра и Павла, и поставили свечи за то, чтобы всё у них было хорошо. Как
поначалу они восхищались прохладой парков, где пахло забытыми ландышами, а ручные белочки подбегали к самым ногам. Учили язык  в окружении китайцев, негров и арабов. Нашли приятелей-израильтян, выходцев из России, которые тоже ждали решения суда. Мизерного пособия едва хватало на жизнь, и Ольга бегала убирать чужие квартиры, смотрела за детьми и за стариками. Горелик тоже устроился работать резчиком стёкол, но всегда приходил с порезанными руками. Денег он приносил мало, зато пластырей в доме было много. Ему их давали бесплатно. Через неделю его уволили. Он устроился работать рубщиком мяса в арабской лавчонке на соседней улице. Через три дня пришёл с большим пакетом курей и ливера, и Ольга поняла, что его снова уволили. Он и не искал работу, познакомился с земляками из Украины, ходил с ними в пивные. Стал груб с женой, стал требовать у неё денег. Терпение её лопнуло.  И Ольга  перебралась к одной литовской старушке, которая искала себе домработницу с проживанием. Горелик остался в их съёмной квартире. Поговаривали, что он нашёл себе новую пассию: украинку с канадским гражданством.  С мужем Ольга встретилась только на суде. Не верящая в бога Ольга, подумала тогда, что страшный суд не такой уж и страшный, на нём врать не надо.  И она потеряла сознание прямо на суде, потому что не смогла лгать и унижаться…
Только в самолёте  сопровождающие выдали пакет с её документами. Она вытащила из конверта маленький израильский паспорт, поцеловала его и расплакалась. Она, русская литовка, потерявшая оба гражданства, не принятая Канадой,  не отвергнута  только этой маленькой страной, на флаге которой шестиконечная, голубая звезда. Она - израильтянка.
 В Израиле Ольга  поехала в столицу севера Хайфу. Приятельница из Монреаля, русская израильтянка Наташа, по телефону через знакомых нашла ей работу с проживанием. Ольга поселилась у милых старичков Юдит и Ицхака. Она готовила им еду, ходила за покупками, убирала их чистенькую квартиру, следила за тем, чтобы они вовремя приняли лекарства. У неё была своя большая, уютная комната, старики относились к ней как к дочери и платили ей очень неплохо. А деньги ей были нужны, чтобы вернуть в банк ссуду, которую Горелик взял перед отъездом в Канаду (банковский счёт у них был общий). Два года она прожила у стариков, скопила денег, и уже сама могла снимать квартиру. Работала она в основном на уборке квартир. Денег на жизнь хватало. Вот только одиноко было. О замужестве она не думала, ведь в Канаде остался её законный муж Горелик. Она его вспоминала без злобы: пустой человек, бегает от властей. А ведь поймают, в наручниках к самолёту поведут. Видела она таких в монреальском аэропорту. Ещё, чего доброго, её в Израиле найдёт. Ну, уж нет. Ей без него лучше, чем с ним. Прав Омар Хаям: уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало. Так что всё относительно: и одиночес о не худший вариант.
 «А может, и на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной»,- подбадривала себя Ольга, выходя из автобуса. Она спешила к Геле. Раз в неделю Ольга приходила к ней убирать квартиру. Геля нанимала приходящую домработницу не потому что была богата, и не потому, что была ленива. Геля была слепа. « И я ещё себя несчастливой считаю, у меня всё на месте, я вижу этот мир, и он  действительно прекрасен, а бедная Геля не видит, в пространстве беспомощна, в свободе движений ограничена» - думала Ольга, сострадая  слепой. Но чем больше она узнавала Гелю, тем больше понимала, что та в сострадании не нуждается. Геля была человеком самодостаточным, и совершенно не чувствовала себя ущербной. Мало того, она была оптимисткой. И девиз Вольтера: что ни делается, всё к лучшему – был её жизненным девизом. Родилась она в послевоенной Одессе. И родилась абсолютно слепой. Впервые  осознала себя в темноте пространства, когда брат учил её ходить, и шла она на его голос, натыкаясь на предметы в тесной квартирке. Ей было 4 года. И мир она воспринимала на ощупь, по звуку, запаху. Но всё это казалось естественным, значит, так и надо. А то, что всё в мире относительно, она поняла после первой операции, когда у неё появилось контурное зрение. Операция могла бы быть и более удачной, если бы её делал сам Филатов. Но тот предпочитал брать больных с перспективой на полное прозрение, чтобы наверняка. И  её врождённую катаракту оперировал рядовой хирург. Но Геля была счастлива: ведь она могла видеть Солнце. Не только ощущать на глазах и губах тепло его лучей, но и видеть этот размытый в тумане жёлто-красный шар. Как сказочно богата она стала, приобретя знание света и цвета.  Но другие могли видеть то, о чём она даже не знала. Пусть она не знает, как улыбается Монна Лиза, но она чувствует, когда улыбается мама. Она может узнавать людей по голосу, по звуку шагов, по шуршанию платья, по запаху.  И мало кто может чувствовать музыку, как она. Геля научилась читать по азбуке Брайля. Она была отличницей и в общеобразовательной школе и в музыкальной. Эта маленькая хрупкая девушка  была очень сильной, она выдержала ещё десять операций, но так и не победила слепоту. Слепоту побеждает слово. И её ощущения и мысли складывались в стихи. И в стихах этих пахли цветы, а бабочки были разноцветны. А голос её был чист и звонок. И когда она пела, аккомпанируя себе на аккордеоне, люди плакали. Слез она видеть не могла, но чувствовала ту индукцию, которая возникала между нею и слушателями. Окончив музыкальное училище, она поступила учиться заочно в педагогический институт. Она преподавала в музыкальной школе и слыла хорошим педагогом. Ученики любили её. И вообще, Гелю окружали только хорошие люди. Она безошибочно  определяла людей, по только ей одной  ведомым флюидам, которые шли от них. Правильно сказал Экзюпери, что зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь. Но обмануло сердечко: не увидела, не почувствовала, что её использует, как транспортное средство для отъезда в Израиль, самый главный после смерти мамы человек. Пятнадцать лет назад они с Володей сели в Одессе на белый теплоход и отправились на Святую землю, где и уровень жизни и медицина на более высоком уровне.
И была операция, и зрение улучшилось. А на пособие можно было жить, не работая. А потом тот, кого она любила каждой своей клеточкой, тот с кем задыхалась от нежности, у кого, как спела бы Земфира, она знала все трещинки,  предал её. Ну, не как Павлик Морозов папу, или как Иуда Христа. Володя просто уехал. Израиль для него был транзитом. Следующая станция – Канада. А Геля, получив из Торонто по почте документы о разводе, снова ослепла. Ещё одна операция частично вернула ей зрение. То есть зрение снова стало таким, каким и было до приезда в Израиль: контурным.
- Оля, ты кофе с молоком будешь или чёрный? – спросила Геля, сервируя стол.
-Чёрный, чёрный, как моя жизнь, - грустно пошутила Ольга.- А ты во время бомбёжки в миклат спускаешься?
-Да, я, как учит служба тыла, выхожу на лестницу и открываю рот.
- А рот – то зачем открывать?- удивилась Ольга.
-А чтобы барабанные перепонки не лопнули, если рядом бабахнет. Я, можно сказать, ветеран: вторую войну здесь переживаю. Володя  после той  войны и уехал.
- Гель, да брось ты его вспоминать. Много плохих Володь бегает по Канаде: мой бывший Горелик, твой бывший Топилин. И вообще, не нравиться мне это имя. Один Володя Ульянов чего стоит.
-А Путин, который ракеты арабам продаёт? Тоже Вова. Обидно, если «катюша» сделанная на твоей бывшей родине, свалится на башку. Вчера по телевизору из Натании  репортаж смотрела. Там у мужика  «катюшей» дом разбомбило. Он в камеру так философски говорит: « Как всё преходяще. Я 15 лет дом строил,  и в одно мгновение его лишился». Сам стоит живой и невредимый. Чудом не пострадал. А ведь не только дома, жизни мог лишиться. А он о доме сокрушается...  Всё в мире относительно.
-Знаешь, Геля, почему мы не боимся смерти? Потому что терять нам нечего. Вот мы ей особо и не дорожим.- грустно констатировала Ольга.
-Оля, не надо так говорить. Это нам то нечего терять?- возбуждённо заговорила Геля. – Я после отъезда Володи  думала, что несчастнее меня нет на свете. Сидела дома. Пособия хватает. А потом чувствую, что не могу без дела. Пошла в клуб слепых, стала концерты организовывать. Изучила тактильную азбуку для глухонемых.
 -Геля, а зачем тебе это, ты же не глухонемая ?
- Это моя работа. Ты знаешь, сколько к нам в клуб приходит людей с синдромом Ушера.
-А что это за синдром?- спросила Ольга, удивляясь горячности, с какой говорила Геля.
-Это когда человек глухонемой и слепой.
-Господи. Неужели такое бывает? Хотя, ты знаешь, может это и жестоко звучит, но в данной ситуации им лучше, чем нам. Они не видят, не слышат, а потому   не понимают, что война, что  бомбят.
- А вот тут ты, Оля, не права. Сигнал сирены поступает к ним на пейджер. Да даже и не  его вибрации им об опасности говорят, а поведение окружающих людей. Страх имеет свои импульсы и запахи. Представляешь, когда мимо них  бегут в укрытие испуганные люди. Это же ураган завихрений и вибраций, и они это чувствуют  и всё они понимают.
И им страшно. И страх этот животный. Знаешь, как их трудно успокоить…
Вот я и выучила тактильную азбуку, чтобы из касания пальцев, ладоней, губ, складывать слова. У меня замечательная работа. Я как радист, передающий морзянку, а если такого больного ещё обучить азбуке Брайля, то он начинает понимать речь и читать, то есть становится социальным существом – человеком в полном смысле этого слова. И это такое счастье – помочь другому познать этот мир.
У Ольги навернулись слёзы. Она не могла понять и дать название тому  чувству, которое
испытывала сейчас. Когда слабый  помогает ещё более слабому - это трогает. Но не это растрогало её. Что-то похожее на зависть притаилось в душе. А может быть, это был стыд за себя. Она, молодая, полноценная женщина, так бесполезна в этом мире. И ей захотелось быть такой же нужной и полезной людям, как Геля.
И снова завыла сирена. Женщины вышли на лестничную площадку. Молчали, слушая буханье падающих ракет, и думали о том, что жизнью стоит дорожить, несмотря на все трудности. Ведь всё в мире относительно.