Старый, выцветший черно-белый снимок… Вчера ты нашла его на антресоли, милая моя внучка, и теперь спрашиваешь меня – что это? Что за мужчина рядом со мной?
Как рассказать про долг, который я никогда не смогу отдать? Про то, что казалось давно забытым, похороненным под грузом прожитых лет?
Это фото для тебя – просто кусочек картона с датой и именем. Двадцать пятое июля сорок третьего года. Борис…
На войне, милая, многое прощалось. Он лежал в нашем госпитале с простреленной ногой. Многие девчата засматривались на него, но выбрал он меня. А потом… ты ведь тоже любила и поймешь все. Он подарил мне лето!
Я знала, что у него в оккупации остались жена и дети. Два сына – он так гордился ими. А у меня был твой дедушка. Ты знаешь, что мы поженились после войны. Только тогда было такое время – очень трудно объяснить вам, молодым, как это – жить в центре грозы. И не знаешь, сколько тебе отпущено, проснешься ли завтра, или останется от тебя только и памяти, что треугольный конвертик со скорбной надписью.
Я благодарю Бога за эти три летних месяца. Мы тогда не знали и слова-то такого – любовь, только в книжках она и была. А жили так – находишь хорошего парня, рожаешь ему детей. Все мирно да складно.
Мы с Борисом не скрывались, не прятались по углам – ни к чему оно было. Война все спишет! Я должна ему лето… Как же не хочется уходить из жизни, оставляя долги!
Ты спрашиваешь – что потом? Потом он выписался и уехал на фронт. Я не спрашивала – куда. И адреса его я не брала. Зачем?
Ты плачешь, деточка? Да, я его отпустила – по-другому нельзя было. Ну что ты, вытри слезы, не стоит старая бабка этого…
Об одном попрошу тебя. Если встретится тебе тот, кому захочется отдать лето – сделай это. Мне на том свете все легче будет!
А теперь принеси мне водички и иди, погуляй. А я молиться стану – авось простит меня Боженька…