Часики
Я сел в какой-то поезд, чтобы доехать до города, а билет на «мусульманский экспресс» Уфа-Казань был у меня в кармане. Перегон, который всего сто лет назад строил мой любимый Гарин-Михайловский, почему-то всегда проезжаешь ночью, в темноте, а так хочется прилипнуть носом к окну и насладиться красотой Урала. Ну, это для тех, кто понимает.
В полупустом и тёмном купе нашел своё место, и своих попутчиков. Здравствуйте, откуда и куда – обычное вагонное вступление.
- С две тысячи восьмого и до конца, ответил мне солидный мужик в возрасте.
- А ты не из заповедника будешь? Гулял у нас парнишка, на тебя похожий. Про камни внучкам красиво рассказывал.
Смотрю я, мужик солидный, работяга, на ботаника не похож. Глаза привыкли, а тут поезд тронулся и загорелся грязноватый свет. Железка, тут всё грязное. На второй полке мирно спал десятилетний пацанчик.
- Не упадёт внучок? - спросил я.
- Упадёт, так не разобьётся, - не моргнув глазом, ответил дедушка.
Я уместился ближе к столику, а постель из экономии брать отказался. Спать-то четыре часа, из них половина на перекуры. Сосед спать не собирался, разные соседи в дороге попадают. Дальше, дальше как положено, как и в сотне других таких же вагонных рассказов. На свободное место уверенной и крепкой рукой был поставлен чуть начатый пузырь:
- Соточку, земляк, примешь? Для себя гнал, проверенный. И сальцо своё, угощаю.
Я подумал секунд сорок, и согласился. Одному пить не с руки, мотив понятный и простой. Опять же, халява, но мужик солидный и с дитём.
Времена были горбачёвские, хреновые были времена.
Приняли.
Я тут же завёл нудную «педагогическую поэму» о вреде пьянства. Пить-то хорошо, но в меру, а то ведь как бывает, много пьёт народец, и своё, и чужое, меры не знают…
Сосед молча слушал курского соловья, потом разлил по второй, улыбнулся и произнёс:
- Ну ладно, кончай пи**еть, выпьем давай, да послушай, что я тебе про пьянство расскажу.
Выпили, мне похорошело, я облизался и приготовился терпеливо слушать. Тоже форма расплаты такая.
Вот ты говоришь, пить вредно. А я против, выпивка мне жизнь спасла. Я постарше тебя буду, мне уже шестьдесят скоро. Двенадцать лет в шахте протрубил, пока здоровьишко было. И каких лет! Сталин да Хрущев, тяжёлые года. А теперь на разъезде, в своём дому живу, при железке. Платят хрен да маленько, зато всё своё, и сколько хошь, если дело налажено.
На шахту я не добром попал, от тюрьмы откосил. Вскорости после войны дело было, в сорок девятом. Срок мне рисовали из-за девчонки, из-за дуры, от восьми до одиннадцати, сам понимаешь, не маленький.
- Ага, - сказал я и продолжил слушать.
А на шахту тогда всех брали, и с паспортом, и без паспорта. И без флага, и без гимна. От лагеря зарплатой только отличалась. Проверяли чуток, но брали. Было бы здоровье. Но и деньги заколачивать можно было, только паши, жратва и водки хоть залейся. Это тогда-то. Но и дисциплинка не хромала – два прогула, и на х*й, свободен. А куда ты денешься, и кому ты, на х*й, нужен! Опять же, деньги.
Тут получка у нас случилась, а работали через сутки, по двенадцать часиков. Ну, мы с Витькой, с корешком, это дело решили отметить. Как обычно. Освободились в восемь с ночи, проспал я четыре часика, и к Витьке. Одному-то скушно, так ведь?
Получка богатая вышла, я мамаше с сестрёнкой деньги посылал, корешка просил, чтобы мне не светиться.
Мы скромно начали, взяли две беленьких и закуски. Приняли их свободно, здоровья-то хватало у обоих. Полтора центнера на спор на хребте носил. Скушали, и ни в одном глазу.
Тут я Витьке-то и говорю:
- Пока не пропили всё к х*ям, давай часы купим, «Победа», видел в магазине. И обмоем слегка.
Витька это дело одобрил, деньги при нас, магазин неподалечку, около базара.
С виду ларек поганый, а товару богато было, как в торгсине, от шахтёров деньги в казну возвращать, не только водку им жрать!
Купили часы, браслет, коробочка, корпус золотой. Мечта пацана! Взяли ещё две. Тоже легко пошла. Тут ребята подсуетились, покупку одобрили и проставиться пришлось. Ну, сам понимаешь, к вечеру полтора, а то и два литра набежало. Никакой организм такого не выдержит. А у нас пересменка с Витькой была, и на работу не в ночь, а с утра. Потому и пили, не стеснялись, отоспимся, мол. А жил я, у бабы Вали койку снимал. Добрался я сам до койки, и упал. И чем дольше сплю, тем больше пьянею.
Ну, короче, будит меня баба Валя, вставай, Димка, такой сякой, прогул запишут. Уволят, ко псам!
Разбудила. Встал я, воды холодной попил, остальную на голову вылил. А баба Валя зудит:
- Иди, иди, там оклемаешься, простят, а то.
Дошёл я до калитки, вдоль забора там кустики росли. Дошёл до четвёртого куста, метров двадцать, да и упал. Лето было, тепло.
Проспал я часов шесть, никто меня не тревожил. Встал кое-как и обратно домой, хвост поджал, прогул – дело серьёзное. Понятно, зеленоватый сам, ручонки дрожат… Тут Витька в калитке показался. И с ним то же самое.
Обматерила нас баба Валя мужскими словами и в сундук полезла. Глубоко, один зад из сундука торчит, и на дне там бутылку нашарила. Налила нам по стопарику, ещё раз обругала, уволят ведь дураков.
Повезло мне с тётей Валей, серьёзная была женщина, считай, мать мне заменила. Она не старая была, лет сорок пять, бобылка, тогда много таких было, вся страна. Своя дочка была, да сплыла. Ну, и с нас она кой-чё имела, сверх договора, то продукты, то ещё что. Работать то особо негде, да за копейки вахтершей, да и здоровье…
Вот сидим мы с Витькой, горюем и лечимся. А хули делать, приплыли. Я в окно любуюсь. Вот тут оно и началось.
Смотрю я, а калитку пинком открывают, и Вовка, мент участковый летит к дому. Хрен бы да и с Вовкой, да только за ним ещё два кента летят. Я таких и не видел никогда, морды наглые, шустрые, и плащики чёрные, как в кино. Замыкающим ещё один мент. Ни себе чего думаю, что же мы вчера наделали?
Заскочили в дом, и быстренько нас повязали. Такой-то и такой-то, пройдемте тут не надолго. Ну, мы хули, руки за спину. Меня в воронок, а Витьку – в «Победу», машины поодаль стояли. Простой балбес, а как директор шахты поехал. Еду я и понять не могу, ничего не помню про вчера, ничего плохого не делали. Даже драки не было. И часы, и деньги, всё на месте… тётя Валя отобрала, как всегда.
Посадили нас по отдельности в каталажку и начали допрашивать. На второй ли, или на третий день сказали, да я и сам въехал – беда на шахте случилась, пожар большой, и народу много погибло. А мы с Витькой живёхоньки, странно так и аккуратно получается.
- Капнем давай. Помянем ребят. Сотня с лишком их там осталось. Молодые, бойкие, как и я тогда был…
Потом мне в деталях рассказали, газок взорвался, да пожар неудачно сразу начался, нижние горизонты и перекрыло. И клеть заклинило, скосоё**ло не вовремя, и всем сразу пи***ц.
А что дальше?.. Допрашивали раз восемь, и так, и эдак, и вдоль, и поперёк… Нет, бить не били, но мозги е**ли крепко. Отпустили через неделю, разобрались, что простые мудаки, а не враги народа. Главное, что старые мои грехи не всплыли… Взяли нас на соседнюю шахту, как погорельцев, и вопросов даже не задавали. А жить я так у бабы Вали и остался. Работали от и до, и жили с размахом, веселились. А Витьку так и задавило в шахте, не ушел от судьбы. Нету Витьки… Ну, да ладно, давай по последней, да и поспим немного.
А я – отработал двенадцать лет, пока здоровье было, а потом смотрю, пора ноги делать. До пенсии тут не доживёшь. Да и надоело, как в кино, украл, выпил, в тюрьму. Денег вроде много, а толку ни х*я!
Тут мне с родины, отсюда, весточка пришла. Из Северных Печей я, знаешь?
Написала сестрёнка, что и дело мое совсем затихло, и деваха эта, Надька, замуж выскочила второй раз и куда уехала, никто даже не знает. И рванул я когти с Донбасса обратно на родину, пристроился на железке работать, в разных местах. А потом уж на разъезде осел, женился. И навсегда теперь. Двое внуков вот.
Аварии такие на шахтах ежегод бывают, вон в Кузбассе, два раза подряд, слышал?
Всё гонят куда-то, стахановцы ё**ные, план да премия, глаза сверкают, как у кота яйца, так вот и получается…
По одному, а то по два человека на каждый миллион тонн. Это в год до тысячи человек выходит. А когда и больше. Ну всё, спим!
Через шесть часов мы вышли вместе на парадный первый путь Уфимского вокзала и расстались навсегда.
Такая красивая, невесёлая и строгая история, что я уже двадцать лет думаю – не Гарина ли Михайловского пересказал мне тогда сосед под стук вагонных колёс…
ЛЛК 10.01.2011