Юрий Арбеков
БАГРЯНЫЙ ЗАКАТ
(продолжение повести «Уездная история»)
«Гвардии майор»
Не каждый российский уезд может похвастаться тем, что дважды посещали его Императорские Особы, да как! Царь-Победитель Александр Павлович изволил навестить Чембар в августе 1824 года. Слушал Божественную литургию в соборной церкви и произнёс слова, памятные для всех жителей сурского края:
-- Пензенская благословенная губерния имеет местоположение чрезвычайное!
После этого император отправился далее -- в Пензу.
Младший брат его, напротив, решил из Пензы поехать в Тамбов, и эта разница в маршрутах едва не стала роковой. Не доезжая до Чембара, на горе возле деревни Шелалейка царский экипаж опрокинулся. Николай Павлович при падении жестоко ушиб плечо и вынужден был «взять помощь чембарских лекарей».
Больного разместили в здании народного училища и всю неделю вплоть до 3 сентября 1836 года царь изволил лечиться в городке Чембаре. Когда поправился, пожертвовал 5000 рублей уездной медицине и 1000 рублей – на строительство Покровской церкви…
Не каждый уезд может гордиться и тем, что два великих литератора считали его своей малой родиной и жили по соседству в одно и то же время.
Из села Белынь, что в верховьях реки Вороны, родом были и дед, и отец великого русского критика. Отец служил в Свеаборге, там и родился его сын Виссарион, однако в 1816 году семья переехала на родину предков, в Чембар…
А в двадцати верстах по соседству, в Тарханах, в это же время жила семья Лермонтовых… Сын родился в Москве -- под присмотром умелых акушеров, но уже в апреле молодая чета вернулась в усадьбу Елизаветы Арсеньевой. Здесь, у бабки, и провёл Мишель добрую половину своей короткой жизни.
Двадцать лет спустя не кто иной, как Белинский, подарил читающей публике своего земляка. К молодому литератору ещё только приглядывались маститые критики, когда «Неистовый Виссарион» заявил восторженно: «На Руси явилось новое могучее дарование» и «Пушкин умер не без наследника»!..
Самого Белинского благодарная Россия впервые чтила в 1898 году, когда по инициативе пензенских литераторов и губернатора Адлерберга состоялось чествование памяти критика в связи с 50-летием его смерти – и тоже в Чембаре, конечно, где прошло его детство…
Капитан-исправник Хопров не мог быть в стороне от этого события. Он всё больше вливался в жизнь славного уезда, в Чембаре родился его первенец…
Но вот пришла телеграфная лента из губернского управления полиции и всё изменила кардинально.
Хопрова вызвали к генералу.
-- Вы служите в Чембаре четыре года? -- спросил полицмейстер, пригласив исправника к столу. – Не скрою, Арсений Павлович: мы весьма удовлетворены Вашей службой…
-- Премного благодарен за оценку, Ваше превосходительство, -- ответил Хопров насторожённо, поскольку не догадывался, к чему начальство клонит.
-- Ваша энергия, новое слово в розыске и, простите, этакая бульдожья хватка при задержании злоумышленников стали уже притчей во языцех по всей губернии…
Исправник пригладил усы, но ничего не ответил.
-- Увы! – сказал полицмейстер. – Меня всё это не слишком утешает, господин капитан. Мне одного спокойного уезда мало. Их десять в губернии – и все должны быть такими же, каков сегодня чембарский!
Хопров по-прежнему помалкивал.
-- Это не моя мысль, не скрою. Но наш новый министр – Вячеслав Константинович Плеве -- предлагает создавать в губерниях особые конные отряды, которые будут отлавливать самых важных злоумышленников: убийц, насильников, конокрадов…
Бывает так, что новое пробивает дорогу с трудом, путём долгих раздумий и сомнений… Здесь было по-иному. Капитан почувствовал себя словно обкраденным: так совпадала задумка Плеве с его собственными размышлениями.
И всё же Арсения решил уточнить кое-что.
-- Значит ли это, Ваше превосходительство, что отряд не будет ловить карманников, форточников, мазуриков, гусекрадов и прочую шушеру?
-- Именно так, Арсений Павлович. Насилие – только тяжкое, кража – не меньше конной… Всё остальное – дело уездной полиции, как и прежде.
У Хопрова даже руки зачесались от желания служить в таком отряде.
-- Сказать по совести, Вадим Андреевич, нечто подобное и я в Чембаре пробовал... Лучших молодых урядников да самых резвых коней не пускал я на мелочь всякую, а берёг для серьёзных дел.
-- Ну и как?
-- А больно ловко получалось. Как только важный телеграф – моя «гвардия» тут как тут! Кони свежие, хлопцы бравые!
Полицмейстер вскинул палец.
-- Вот! Ты хорошо сказал, капитан: полицейская гвардия нам нужна! Лучшие силы – в одном кулаке!
Они просидели до вечера, обдумывая, что надобно для хорошего «гвардейского» отряда.
-- Во-первых, люди, господин генерал. Молодые, спортивные, думающие… Я своих отбираю строго!
-- Тебе самому сколько лет?
-- Двадцать восемь. Уже староват, -- усмехнулся Хопров.
-- Для командира самый раз, -- успокоил полицмейстер. – Второе, конечно же, кони?
-- Не только, Вадим Андреевич. Свой телеграф нужен, хорошее оружие, спортивный зал, чтобы заниматься тренировками зимой и летом… Но без резвых скакунов мы конокрада не догоним, нет!
-- Лошадей будете сами отбирать, все чемпионы – ваши, -- расщедрился генерал.
Хопров тут же уловил момент.
-- Давнишняя мечта моя, Ваше превосходительство: испытать старинный казачий метод -- «двуконь» называется.
-- Поясни, -- заинтересовался полицмейстер.
-- Когда надо было сделать дальний набег – налетел, украл и домой – казаки брали с собой по две лошади каждый. Одна седока несёт, другая отдыхает. Коней меняли на скаку, не останавливаясь ни на минуту. Но рысаки должны быть особые!
-- Это какие же? – насторожился генерал.
-- Выше других ценятся ахалтекинцы. Эти вообще усталости не знают, если запрягать «двуконь»! -- воскликнул капитан и глубоко вздохнул, словно заранее предчувствовал невозможность подобных расходов. – Они, однако, и стоят дороже других…
Хитрость исправника сделала свою дело.
-- Под собственную задумку, мне кажется, министерство ничего не пожалеет! – воскликнул полицмейстер. – Даю тебе два дня, Арсений: напиши в заявке всё, о чём мы с тобой сегодня говорили. Сам поеду в Питер, буду выколачивать твоих ахалтекинцев, господин майор!
-- Капитан? -- возразил Хопров.
Но генерал отмахнулся:
-- В министерстве уже и с чинами определились. Командир летучего отряда – в звании от майора до подполковника… Кстати, Арсений Павлович. Ты сам-то – согласен?
Обсуждая детали, они забыли о главном: кто возглавит первый в губернии конный отряд по борьбе с особо опасными правонарушителями?
Арсений встал по стойке смирно.
-- Ежели доверите, Ваше превосходительство, все силы положу на благое дело!
Генерал вздохнул, словно к самому себе примерял новый чин, и махнул рукой:
-- Воюй, казак! Да гляди у меня: не посрами полицейскую гвардию!
С видом на ипподром
Так из Чембара Арсений переехал в Пензу. Снял квартиру по соседству с управлением, перевёз жену и сына, ждали и нового прибавления в семействе.
-- Нарожаю тебе, как Наталья Гончарова, -- улыбалась Варенька.
-- Прокормим! – отшучивался Арсений.
В первый же воскресный день супруги отправились в гости к своим старым друзьям Меркуловым, которые достраивали в Пензе новый дом.
-- Когда ещё в тюрьме сидел, я всё думал: ежели услышит Бог и отведёт от меня беду, сделаю три добрых дела, -- рассказывал Василий другу, пока жёны их – Глашенька и Варенька -- уединились по своим женским секретам. – Первое -- построю церковь в память убиенного родителя моего, и сегодня она продвигается полным ходом.
-- Дело святое! – одобрил Арсений.
-- Второе – дом возведу, как полагается каждому мужчине. Как видишь, он тоже почти готов…
Они поднялись на второй этаж просторного, свежеокрашенного дома, вышли на балкон.
С трёх сторон Пенза была окружена лесными полянами, которые так и назывались: Южная Поляна, Северная Поляна… Дубрава, примыкавшая к городу со стороны парка Верхнего гулянья, называлась Западной Поляной. Лесистый холм здесь обрывался глубоким склоном, и чудесный вид с озёрами, полянами, берёзовыми рощами открывался отсюда на многие вёрсты вдаль.
В этом живописном месте предприимчивые пензенцы уже начали строить свои дома, и коннозаводчик Василий Меркулов оказался в их числе. Просторный балкон его дома глядел одной стороною на низину, другой – на местный ипподром.
Полвека назад, ещё во времена приснопамятного губернатора Панчулидзева, в Пензе было образовано общество охотников рысистого бега и на совместные средства построен ипподром с земляной беговой дорожкой, конюшнями, трибунами… Наряду с Московским, Саратовским, Нижегородским, он считался одним из лучших в России, здесь состязались самые знаменитые отечественные рысаки…
Увы! С годами деревянные постройки становились ветхими, требовалось большое обновление конюшен и трибун, и новый председатель общества взялся за это с нерастраченной энергией.
…Был тихий августовский вечер. Солнце садилось в дальней сосновой роще, отчего вершины деревьев и всё небо вокруг были залиты ярким багрянцем -- как алой кровью.
Они стояли на балконе, поглядывая на закат. Василий курил свою сигару.
-- Там, в тюрьме, я понял: жить, как прежде, невозможно! Дед мой был коневодом с малых ногтей, отец тоже… А я? До тридцати лет только и делал, что кутил, играл, посещал невские притоны. Да ты помнишь, Арсений…
Хопров усмехнулся.
-- Ты был из тех, кого называют золотая молодёжь?
-- А лучше сказать – трутни. Ты понимаешь? Рабочие пчёлы – такие же, как мой отец, растят овёс, разводят лошадей – дело делают! А я?.. Ты ведь знаешь, как пчёлы поступают с трутнями? Их гонят из улья на все четыре стороны -- и они умирают от голода, хотя кругом полно цветов. Но трутни не умеют собирать нектар! Вот их беда.
Арсений покачав головой.
-- Да! Образно.
-- Ты понимаешь, друг?.. Я вдруг представил себя стариком – бездомным и нищим… Рядом работают люди, добывают свой «нектар», кормят детей своих и внуков… И только мне никто не предложит разделить с ними трапезу свою.
-- И что же ты решил?
Василий усмехнулся.
-- Надо отдать должное бывшему управляющему: от наладил в Завиваловке такое образцовое хозяйство, а Илья -- такой умелый коневод, что я без колебания доверил ему управление заводом, а сам решил осуществить свою давнюю мечту насчёт ипподрома. Хороший архитектор уже рисует мне план… Конечно, до московского его далековато, но… Лет через пять ты не узнаешь пензенский ипподром!
В это время донёсся колокольчик, зовущий к столу.
-- О, Господи! – спохватился Василий. – Я забыл предложить тебе рюмку водки перед едой, дружище! Сам не пью, но для гостей всегда есть -- «Смирновка», шустовский коньяк, наливочка…
-- Кваса с хреном! -- потребовал гость. – Ты как знаешь, а я без него не могу.
Смеясь, они пошли обедать.
«Женский каприз»
Прошло ещё пять лет.
Немало воды утекло за эти годы. Отгремела японская война – в целом неудачная для России, но показавшая всему миру, как мужественно могут биться русские воины. Моряки прославили крейсер «Варяг», а рядовой солдат, разведчик Василий Рябов – свою родную Пензу…
Отшумела короткая революция в Питере и Москве. Пензы она коснулась мало, если не считать отставки министра внутренних дел князя Святополка-Мирского. Бывший пензенский губернатор возглавил департамент сразу после убийства Плеве. Увы! Князь пробыл на новом посту недолго. После тягостных событий 9 января министр громогласно заявил, что полиция к расстрелу мирных рабочих не причастна, и был уволен за «слабость характера»…
Вслед за ним министерство возглавляли рязанский помещик Булыгин, старик Дурново и, наконец, бывший саратовский губернатор Пётр Аркадьевич Столыпин…
А пензенским губернатором стал Сергей Васильевич Александровский, в городе на Суре хорошо знакомый. Батюшка его, Василий Павлович, был губернатором в 1860-е годы, сын родился в Доме на Соборной, а потому считался коренным пензяком, без подмесу.
Военная его карьера шла успешно. С начала войны Сергей Васильевич возглавил Дальневосточный Красный Крест: командовал отправкой санитарных поездов, выручал пленных, лично был в бою под Ляояном…
В мирное время сорокалетний генерал был переведён на родину.
-- Места Вам знакомые, тихие, -- сказал на прощание царь, любивший этого спокойного крепкого усача.
Сам Николай Александрович дважды приезжал в Пензу и считал её «тихой гаванью», хотя прежде бывали здесь и враги самодержавия: Радищев, Огарёв, Ишутин, Каракозов…
А подполковник Хопров по-прежнему служил в губернском управлении полиции: возглавлял «летучий» конный отряд, который наводил страх на конокрадов, грабителей, убийц...
Жил Арсений в частном доме неподалёку от управления. Супруга безмерно его любила, родила двух сыновей и дочку; зимой 1907 года семья вновь ожидала прибавления…
Перед Рождеством пришёл приказ из министерства: пензенский полицмейстер назначался в Казань.
Губернатор, вернувшись из столицы, первым делом вызвал к себе Хопрова,
-- Поздравляю с полковником, Арсений Павлович.
-- Служу России!
-- Это ещё не всё. Будучи в столице, я говорил с Петром Аркадьевичем, с бывшими нашими губернаторами – Святополком, Адлербергом… Одним словом, все сходятся на Вашем имени, голубчик. -- Губернатор сделал паузу, сказал внушительно: -- Вам предлагается пост полицмейстера, господин Хопров!
Воцарилась тишина. Арсений напряжённо думал. Вспомнил, как создавал свой отряд, как подбирал бойцов, как дрался с «конюшенным» за каждого скакуна… У полицмейстера задачи шире, конечно. Это бы ладно, справимся, но тут ещё и политика примешивается, а Хопров всегда держался от неё в стороне.
-- Искренне благодарен за доверие, Ваше превосходительство… Но позвольте отказаться? Есть более достойные кандидатуры. Тот же помощник полицмейстера Зарин, например…
Губернатор вспыхнул.
-- Я прекрасно знаю полковника Зарина, но мы не в преферанс играем, господин Хопров: какого короля назначить козырным? Я отвечаю перед Богом и государем о правопорядке в губернии! И считаю, что Вы, с Вашей энергией, можете сделать больше других!
Хопров глубоко вздохнул.
-- С конокрадами у меня разговор короткий, Сергей Васильевич. Нагайка в руке и -- марш на цугундер! Но студентов нагайками пороть не обучен, уж извиняйте. Сам студентом был…
Александровский категорически махнул рукой.
-- Это не Ваша задача, полковник! Слава Богу, есть у нас… «мундиры голубые». А Вы – полицейский, Ваше дело уголовный мир держать в узде. Как говорил Суворов, каждый солдат должен знать свой манёвр!
Хопров облегчённо вздохнул, вытянулся.
-- Есть исполнять свой манёвр, Ваше превосходительство!
Губернатор тоже почувствовал облегчение: нелёгким выдался разговор.
-- Слава Богу, что поняли, Арсений Павлович.
-- Да и Вы меня поймите, Сергей Васильевич. Есть люди, которым от Бога дано служить в жандармах, но у меня стезя иная: уголовная полиция! Здесь я как рыба в воде. А политические – нет, не моё!
Губернатор вздохнул.
-- Хотя политические сейчас приносят неизмеримо больший вред, о чём со мной говорил в столице Пётр Аркадьевич. Даже на него, умнейшего деятеля России, одно за другим сыплются покушения…
Хопров кивнул понимающе. Знаменитый взрыв на Аптекарском острове, когда сам Столыпин чудом избежал смерти, для Пензы отозвался горькой потерей: в том терракте погиб бывший пензенский губернатор действительный статский советник Сергей Алексеевич Хвостов…
-- Казалось бы, чего ещё нам надо?! – недоумевал Александровский. -- Манифест подписал государь, Дума есть теперь… Свобода, равенство – всё имеется, как в каждой цивилизованной стране. Так нет! По всей России выстрелы гремят!..
Губернатор решительно махнул рукой и указал на стол.
-- Давайте лучше чай пить да Маньчжурию вспоминать, полковник. Вы ведь служили восточнее, чем Мукден и Ляоян?
-- Не намного, Сергей Васильевич. Мы стояли между Уссури и озером Ханка…
Отгремело Рождество, отшумели новогодние праздники… 25 января 1907 года все высшие чины губернии отправились в Зимний театр на его юбилей.
Сто лет назад в центре Пензы, на улице Троицкой, заядлый театрал Григорий Васильевич Гладков открыл свой крепостной театр. Позже в городе появился и Летний народный театр в парке Верхнего гуляния, а гладковский принято стало величать Зимним.
…В доме пензенского полицмейстера все ходили на цыпочках: жене полковника нездоровилось.
-- Вы ведь знаете, как я люблю театр? – чуть не плача, говорила Варенька и потирала виски. – Но сегодня у меня страшная мигрень! Сама не понимаю, отчего…
Доктор говорил, что Варваре Алексеевне рожать предстоит в конце февраля, и Арсений пристально поглядел на супругу.
-- Давай отложим, Варенька. Я позвоню, объяснюсь…
Первым лицам губернии не так давно протянули домашние телефонные линии.
-- О, нет, Вам надобно идти! – воскликнула супруга. – Будут губернатор, весь свет… Да и мне уже лучше становится…
Они прибыли вовремя, сели на свои места и погрузились в мир театрального действа… По окончании спектакля, однако, Варенька вновь почувствовала себя дурно.
-- Вызвать доктора? – обеспокоился Хопров.
-- Не надо, милый. Мне нехорошо почему-то, душно…
-- Давайте посидим, пока схлынет публика.
Арсений взял в обе руки её прохладную ладонь. Знакомые, проходившие мимо, поглядывали с пониманием: знали, что молодая жена полицмейстера снова ждёт потомство («плодовитая, как крольчиха» -- сплетничали кумушки). Даже губернатор, заметив, ласково ей улыбнулся, а ему дал знак: сидите, мол.
Следом за Александровским шёл полковник Зарин.
-- Ну как ты, милая? – спросил Хопров, когда зал обезлюдел.
-- Уже лучше, дорогой. Сейчас отдышусь и пойдём…
В эту минуту с улицы послышались два револьверных выстрела, затем они стали громче: стреляли уже в театре.
-- Что это? – побледнела Варенька и крепко ухватила его ладонь. – Не покидайте меня, мне страшно!
-- Мой долг, мадам! – взмолился полицмейстер, вырвал её руки и бросился из зала.
В фойе визжали дамы, прятались за колоннами мужчины. В луже крови лежал городовой. Все смотрели куда-то вглубь, в сторону туалетных комнат. Не раздумывая ни минуты, Хопров бросился туда и поспел как раз вовремя: из-за двери грянул новый выстрел.
Укрывшись за стеной, держа оружие наготове, Арсений отметил, что дверь комнаты заперта снаружи… половой метлой.
За соседней стеной пряталась горничная – бледная от страха, но не потерявшая самообладания.
-- Это я заперла! – улыбнулась геройская дама.
-- Чёрный ход есть?
-- Нет, барин.
Оставалось одно: идти на штурм. Хопров понимал, что смертельно рискует при этом, но выбора не было. Загнанный в угол зверь в любое мгновение мог вырваться из клетки и натворить ещё немало бед…
Перекрестившись, Арсений выдернул метлу, ворвался внутрь… и увидел ещё живого юношу, который хрипел, полулёжа возле печки. Хопров поднял с пола револьвер, выхватил из руки убийцы кастет и крикнул горничной:
-- Доктора зовите, мадам! Быстро!!!
Кто-то пытался проникнуть внутрь, но полицмейстер никого не пустил:
-- Нельзя, господа! Следы затопчете…
-- Какие следы? – кричал снаружи экзальтированный господин. – Губернатора убили!!!
Через день «Русское слово» вышло с передовой статьёй: «Убийство пензенского губернатора».
(По телефону от нашего корреспондента.)
ПЕНЗА, 26, 1. Вчера вечером в театре убит губернатор (Сергей Васильевич) Александровский. Пытавшийся задержать убийцу помощник полицмейстера Зарин и городовой были тоже убиты; режиссёр театра тяжело ранен. Убийца, не найдя выхода, застрелился».
С. Петербургское Телеграфное агентство известило подробнее:
«По окончании спектакля в городском Зимнем театре губернатор выходил вместе с публикой на подъезд. Сквозь толпу протиснулся молодой человек и сзади, в упор, выстрелил в затылок губернатора; последний упал лицом на тротуар; сопровождавший губернатора помощник полицмейстера Зарин находился в двух шагах; оттиснутый толпой, он выхватил револьвер и направил его на убийцу, но, прежде чем успел выстрелить, был сам убит наповал в сердце. Оба трупа, губернатора и Зарина, лежали рядом на тротуаре.
Убийца бросился внутрь театра, где произошёл страшный переполох. Директор театра пытался его схватить, но последний выстрелил, промахнулся и, вместо директора, убил городового. На помощь бросился режиссёр и был тяжело ранен.
Убийца с револьвером в одной руке и кастетом в другой вбежал в дамскую уборную; там горничная указала ему лестницу, ведущую на чердак. Убийца бросился на лестницу, а горничная заперла дверь, чтобы отрезать путь убийце. Последний прижался к стене у печки и выстрелил в себя.
Подоспевший полицмейстер застал его со слабыми признаками жизни. В семь часов утра убийца скончался; личность его неизвестна. Пули были надрезаны и отравлены цианистым калием».
…Ещё одна смерть в этот день нигде не была отмечена. Жена пензенского полицмейстера была так напугана случившимся, что в ту же ночь родила до срока. Как ни бился акушер, новорожденную женского пола спасти не удалось.
«Далеко ли до тюрьмы?»
Прошло ещё десять лет, и на исходе зимы грянул Февраль 1917 года. Вместе с революционерами из тюрем, ссылок, с каторги были выпущены и уголовники, которые провозглашали себя «борцами с прежним режимом» и вливались в пёструю толпу восставшего народа.
Жена генерала в эти дни со страхом провожала его на службу.
-- Арсений! На дворе революция. Люди злые, как осы. Наденьте штатское, умоляю!
-- Милая Варенька, – он целовал её руку. -- Я честно заработал свои погоны и не намерен снимать их в угоду толпе!
Хопров приехал в управление и приступил к работе, когда вооружённая толпа ворвалась в его кабинет. Среди прочих Арсений с удивлением и горечью увидел одетого в революционную кожанку чембарского убийцу Сеньку Терехова.
-- Вот он, граждане! – вопил Сенька, указывая на Хопрова. -- Царский сатрап, который гноил в тюрьмах таких же революционеров, как я!
-- Это Вы революционер, господин Терехов?! – усмехнулся Арсений. -- Побойтесь Бога! Вы бандит, которого я взял за убийства мирных селян…
-- Вы слышали, граждане? Я убил его дружка – станового пристава, и мне за это – бессрочную каторгу!
Выхватив револьвер, он прицелился в Хопрова, но кто-то из «имевших власть» перехватил его руку, и пуля ушла выше.
-- Отставить, гражданин Терехов! Мы знаем, что Вы пострадали от прежнего режима. Но, как сказал наш вождь гражданин Керенский, «революция кровь не проливает!». Будем судить сатрапа революционным судом!
С Хопрова сорвали погоны и два вооружённых «революционера» повели его в тюрьму. На выходе из кабинета к нему подскочил Терехов и с подлой улыбкой шепнул:
-- Мы с тобой в камере посчитаемся, Ваше благородие!
Улица была пуста, но что толку, если освободить путы никак не удавалось: подлец Терехов затянул их так, что даже китайские хитрости не помогали.
Хопров замедлил шаг. Лучше погибнуть здесь, под синим мартовским небом, чем в гнилой тюремной камере.
Сзади их догнал закрытый двуконный экипаж. Один из пассажиров, поравнявшись с конвоирами, спросил:
-- Далеко ли до тюрьмы, граждане?
-- Да нет, рядом.
-- Всё одно довезём! -- сказал пассажир и ловко, «по-хопровски», скрутил первого конвоира.
Второго обезоружил кучер. Конвоиров связали и бросили в ближайшей подворотне.
-- Прошу садиться, Ваше превосходительство! – послышался знакомый голос.
Генерала развязали, подсадили в экипаж, и лошади резво прибавили ход.
-- Куда ехать, гражданин генерал?
-- Василий Игнатьевич! – обрадовался Хопров. – И ты, Савелий?
-- Точно так, Ваше превосходительство.
-- Но давай определим маршрут, Арсений Павлович, -- поторопил Василий. – Этот Терехов всех своих дружков на ноги поднимет, чтоб тебя поймать.
Арсений горестно вздохнул.
-- Вот времена настали! Всю жизнь я ловил бандитов, а сегодня они ловят меня!
Сочли, что при нынешнем развитии телеграфа поезд опасен.
-- Ты не успеешь выехать из Пензы, а тебя уже поджидают в Москве, -- «утешил» Василий.
-- Я это делал ещё двадцать лет назад! -- усмехнулся генерал. – Что же Вы предлагаете?
-- Лично я в нормальных отношениях с новой властью, -- похвастался Василий. – Хорошие кони всем нужны. Меня не трогают.
-- И что же?
-- А то, что в Завиваловке тебя искать не будут. Проведу… ветеринаром, что ли? Ты в лошадях разбираешься, надеюсь?
Весело рассмеялся Савелий, поскольку не знал лошадника лучше, чем его генерал.
-- Помнишь нашу первую встречу? – подмигнул ему Арсений и передразнил того бородатого тамбовца, каким предстал перед ним Савелий. -- «Коня взнуздаешь?» «И объезжать доводилось, Ваше благородие, и подковать могу»…
Друзья весело рассмеялись. Резвые кони вынесли их за Тамбовскую заставу; впереди была знакомая с юности дорога на Каменку, Тарханы, Чембар…
Прошёл ещё один год – полный домыслов и противоречий. Почему-то не оправдало себя Учредительное собрание. Оно лишь день позаседало в Таврическом дворце и было распущено уставшим караулом за ненадобностью.
-- А когда-то, помню, мы так мечтали о «Русской Англии»! – вспоминал Арсений, сидя с Василием у камина. -- С конституционной монархией, народным парламентом, избираемым премьером!
-- Всё это ещё будет, возможно? – предположил хозяин дома. – Впрочем, я никогда не был силён в политике.
-- И я от неё всегда бегал, как чёрт от ладана… Покойный Александровский только потому соблазнил меня полицмейстерством, что обещал все политические дела скинуть на полковника Зарина.
Вспомнив обоих, Арсений перекрестился и выпил рюмку «Смирновки»…
-- Я всегда считал это большим пробелом в российской внутренней политике, -- с досадой молвил генерал. – В нормальных странах чётко делят полицию на уголовную и политическую. А у нас они уживались в одном министерстве! Почему убили Плеве? Потому что и министр, и главный жандарм страны – всё были в одном лице!
-- И Столыпина также?
Арсений вздохнул. Из всех бывших министров он больше других ценил Петра Аркадьевича.
-- Со Столыпиным до сих пор не всё ясно. Уж слишком быстро вздёрнули Богрова – словно боялись, что лишнего скажет… Но я о своём. Нынешняя власть поступает мудро, мне кажется. Политическими делами ведает у них Че-Ка, уголовными – милиция.
Василий усмехнулся, догадываясь о мыслях друга.
-- И что же? Ты пошёл бы служить в эту милицию?
Арсений усмехнулся и молча подошёл к зеркалу. Весь год, «в целях конспирации», он не брился, и теперь в зеркале смотрел на него этакий «Дед Мороз»
-- Не знаю, дружище. С одной стороны, я мог бы ещё немало пользы принёсти родному Отечеству, как его ни назови... Ведь мне всего 45, я на двадцать лет моложе генерала Брусилова!
-- И что же?
Хопров молча смотрел на бородатого «ветеринара» и вздохнул.
-- Одно меня смущает, дружище. Весь год до меня доходили слухи: там поймали старого товарища и расстреляли как бывшего «сатрапа», тут судили бывшего жандарма и завершили тем же… Я не жандарм! Но оправдываться считаю делом позорным, завершать свою жизнь на эшафоте – делом глупым, а потому подожду ещё, посмотрю, что будет…
Всё круто изменилось в три майских дня 1918 года, когда тихая доселе Пенза вдруг оказалась в центре большой и сложной политической интриги.
Ещё в марте, при обсуждении Брестского мира, был поднят вопрос о пленных чехах и словаках, которых в царской России накопилось аж 30 тысяч человек. Этот корпус, по согласованию с Антантой, был объявлен автономной частью французской армии и предназначался к пересылке в Европу через Дальний Восток… Но последовал приказ Троцкого о расформировании корпуса, и выполнять его выпало малосильному пензенскому гарнизону, поскольку через Пензу проходил в это время боевой, хорошо вооружённый, озлобленный чехословацкий корпус.
…С двухсот пензяков, погибших в эти дни и похороненных на Соборной площади, начала свой долгий счёт Гражданская война 1918 – 1920 годов…
Прошло ещё сорок лет. В университете одной из европейских столиц читал лекцию седовласый профессор. На лацкане его пиджака горела скромная, но понятная всем борцам «Сопротивления» орденская планка.
-- Всегда находились правители, желавшие озадачить полицию несвойственными для неё политическими функциями, -- говорил профессор. -- Это никогда к добру не приводило! Полицейский – лицо сугубо гражданское и политически нейтральное, господа!
Студенты слушают его так же внимательно, как полвека назад слушал Хопров своего профессора. Знали: в молодости генерал тоже был исправным полицейским, младший сын генерала пошёл по его стопам и сейчас комиссар полиции, а внук служит в Интерполе…
-- Золотые слова сказал первый русский император Пётр Великий: «Полиция есть душа гражданства». Помните об этом, господа!
Юрий Арбеков, член Союза писателей России,
лауреат премии им. Карпинского. Ноябрь-декабрь 2010 г. – январь 2011г.
Пенза, тел.: 68-87-10, 62-96-13. arbekov@gmail.com
(28.720 знаков с пробелами)