42. Аукцион

Владимир Теняев
Повеситься, однако, оказалось не так-то просто! Надо было сначала подходящее и надёжное место подыскать, крюк вбить, верёвку приготовить... Мыло?!... И записку какую-никакую нацарапать, чтобы уж точно известить и обнародовать, кто меня до всего этого довёл... И не забыть сделать всякие необходимые распоряжения, пожелания, объяснения и извинения... Чтобы если и уйти из жизни, то – как положено нормальному самоубийце, который хочет, чтобы после этого виновные всю оставшуюся жизнь плакали, рвали растительность на теле в разных и очень интимных местах, причитали, вспоминали и не находили себе места...


Да и простое любопытство разбирало. Оставалось кое-что ещё, что требовалось обязательно сделать ещё при жизни. С чувством холодка в нижней части живота я опасливо распечатал конверт и начал читать... Всё правильно! Сухими казёнными фразами описывался факт моего антиобщественного поведения и грехопадения, выразившегося в... Сами уже знаете, в чём именно. По правилам того времени, обуза разбирательства и  последующего перевоспитания бедолаги-алкаша возлагалась на трудовой коллектив. ЛТП – крайняя мера! До этого предела я, кажется, ещё не дошёл. Но находился уже где-то совсем рядышком. Пара-тройка таких писем в будущем, вот тогда – прямая дорога именно туда.


Только воспитывать хроника коллектив должен не прямо сразу, а лишь только после того, как окончательно вымотает всю душу и нервы опустившемуся пьянчуге. Для этого предстояло пережить пару обязательных комсомольских или партсобраний, обсуждение на профкоме, женсовете или собрании трудового коллектива, если алкаш, ненароком, беспартийный..., а также закономерную процедуру всеобщего порицания и сурового общественного презрения.


… Ждать так долго я попросту не мог! Повеситься хотелось прямо сейчас. Но и предсмертную записку надо было сочинить обстоятельную. Чтобы никого не забыть, и причины доходчиво назвать. А для этого, хотелось разобраться и выяснить отношения с Н.Н., так подло обманувшим моё доверие. Снова поплёлся к нему. Чувства отчаяния и отрешённости полностью овладели мной: душила ненависть к себе, обида на окружающих, и многое-многое другое! Если бы не эти чувства, заслонившие всю реальность, и если бы я мог быть чуть-чуть повнимательнее, то ещё тогда заметил бы некоторые нестыковки и удивительные ляпсусы сложившейся ситуации. Но мне было совершенно не до этого!


По дороге встретился кто-то из лётчиков, мы недолго поговорили о чём-то постороннем. В разговоре выяснилось, что я напрасно иду к Н.Н. – он на днях получил телеграмму о болезни жены и срочно вылетел, взяв краткосрочный отпуск... Процедуру повешения пришлось временно отложить. И я снова отбыл доучиваться в УТО... Оставалось дня три до окончания курсов, когда передали, что меня срочно вызывает на аудиенцию командир ОАО. Я отчётливо понял, что надо или сейчас выполнить задуманное, или...


Попытаюсь объяснить, «кто и что» такое представляла фигура командира любого ОАО в те времена. Если объединённый авиаотряд образно сравнить с государством, то ОН являлся президентом. Территория Маганского ОАО была настолько велика, что некоторым из работников никогда в жизни не посчастливилось вживую увидеть командира ОАО. А уж поговорить — тем более! Многие просто знали, что ОН – есть. А как выглядит, хрен его знает! Ну, не член ведь Политбюро, чтобы портреты ЕГО носили на демонстрациях...


К тому времени и я всего-то раза два его сподобился увидеть, когда командир приходил на разбор в лётный отряд, чтобы задушевно сказать «пару ласковых» коллективу, чтобы тот не очень-то сильно расслаблялся и самоуспокоенно почивал на лаврах. И я довольно хорошо представлял его внешне. А это не вселяло никакого оптимизма. Мужик был суровый и серьёзный. Не из лётного состава. Надеяться на взаимопонимание и лёгкий разговор по любому поводу не приходилось. А ехать на неожиданное и обязательное рандеву требовалось немедленно, не откладывая на потом ни на минуту! Это выглядело именно тем «заманчивым» предложением, от которого невозможно отказаться. И я в смятённых чувствах душевного раздрая, многочисленных сомнений и терзаний поехал после занятий, ожидая самого худшего.


… Решительно вошёл в приёмную и доложил секретарше о себе и цели визита, которой, в общем-то, не знал. Она как-то уж очень оценивающе посмотрела. Вроде – «так вот, какой ты, северный олень!» –  и предложила посидеть-подождать. Командир был пока занят.


Секретарши всегда и почти всё знают. Узнают кое-что даже раньше, чем  начальники. Ведь все бумаги в кабинет поступают только после того, как тщательно отобраны и рассортированы по важности, срочности и категориям принадлежности к какой-то тематике. А ещё раньше, конечно же, абсолютно всё знает начальник штаба ОАО, к которому и поступают многочисленные радиограммы и другие важные документы. Поэтому у меня ни тени сомнения не возникло, почему так оценивающе взглянула секретарша. Очень осуждающе, как показалось. Я вообще тогда был очень мнительным после произошедшего, поэтому-то и считал, что все давно знают... и только об этой срамоте и думают.


… Просидел минут двадцать в томительном ожидании неизвестности. Мыслей уже попросту никаких не возникало! Я был пуст, как барабан, вымотанный и измочаленный. Внезапно дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышла группа людей, продолжающих что-то бурно обсуждать. И среди них — ОН. Я понял, что суровый и справедливый час расплаты близок, как никогда.


Проводив посетителей, командир буднично сказал секретарше, чтобы она дала команду «запрягать», то есть, вызывать шофёра и автомобиль, чтобы срочно ехать в управление, и что до завтра его уже на рабочем месте не будет. На мою скромную персону даже и внимания не обратил. Мало ли, кто отирается в приёмной в неприёмные дни! А мне вдруг остро захотелось стать невидимкой... Только секретарша не дала такой возможности. Она с иезуитской улыбкой заявила, что «северный олень», которого  настоятельно вызывали — вот он!


Командир тоже очень оценивающе взглянул на «оленя», подумал немного и сказал, что три минуты, никак не больше, сможет ещё подзадержаться... и указал на дверь кабинета, приглашая войти... Крутой нрав командира был общеизвестен. Поэтому я понял, что жить мне осталось ровно три минуты. Этого времени ЕМУ вполне бы хватило, чтобы «оттарантасить» меня по полной программе... Во всех мыслимых и немыслимых позах... Во все имеющиеся отверстия... И при желании, ОН мог бы «продолбить» ещё и новые. Причём, удовольствие стало бы односторонним, а уж про удовлетворение и говорить не надо! Вихрем всё это пронеслось в голове, пока я ковылял за хозяином в просторный кабинет...


Однако, разговор совершенно неожиданно приобрёл форму монолога. И точно, не занял более трёх минут. Командир устало поведал, что у меня есть ровно две недели на раздумья, предложения и на принятие твёрдого решения о том, чтобы стать... старшим штурманом ОАО. И именно через две недели будет ждать меня и очень осознанного вывода. Всё! Он озабоченно посмотрел на часы, давая понять, что разговор на этом окончен. Я вышел из кабинета на ватных ногах, совершенно обалдевший и одуревший... Секретарша вдруг одарила приятной улыбкой «северного оленя», и я попрощался, совершенно уже ничего не соображая от абсолютного непонимания ситуации, к которой морально готовился.


Оставшиеся дни учёбы провёл в полной прострации, пытаясь сообразить, как же теперь «разрулить» сложившееся положение дел. С одной стороны — командир, кажется, пока ничего не знал про вытрезвитель. С другой – а сколько это неведение продлится? Надо было за оставшееся время выяснять отношения с Н.Н.! Без полной ясности в этом вопросе любое решение стало бы просто непонятным и двусмысленным... Я вернулся в Сангар, а Н.Н. должен был вернуться из отпуска дня через три.


… В какой-то выходной день к нам в гости приехала подруга жены. Мы сидели, разговаривали, ели-пили... Всё – как обычно, вроде бы. Только нужного настроения у меня ни на что подобное не складывалось. А жена с подругой всё подначивали, посмеивались, шутили... Будто бы знали что-то такое тайное и очень секретное... Кстати, жене я обо всём рассказал ещё в самый первый приезд после вытрезвителя и визита к Н.Н.


При очередной «прозрачной» шутке со стороны дамского коллектива, меня вдруг осенило. Как же  я этого не заметил сразу?! Как же был занят своей бедой и попытками замести следы, чтобы не заподозрить подвоха и неувязок!... Ещё тогда, когда вскрывал и распечатывал конвертик из медицинского заведения?! Ведь всё было шито такими белыми нитками, такими крупными и грубыми стежками, что только полный остолоп не мог практически моментально такого несоответствия обнаружить!


И тогда я решил пойти «ва банк»! Напрямую спросил у «хранительниц секретов» о том, что если уж текст письма ими был совместно сочинён и выстрадан, то где же оно печаталось?... И подруги немедленно разразились неуёмным хохотом. Я понял, что уж тут-то никак не ошибся! Подруга жены работала в структурах, близких к сангарскому медвытрезвителю. И напечатать сочинённый и практически стандартный текст не составляло никакого труда. И штампы-то стояли местные, а не Якутские. И какой смысл посылать компромат на домашний адрес самого компрометируемого? Надо ведь — в канцелярию к Н.Н... Плохо быть осликом, как говаривал герой известного мультика, но именно им я и оказался, пытаясь сначала разобраться в себе, в ситуации и совершенно не желая замечать очевидного!


Шутка оказалась довольно злой по отношению к моим душевным терзаниям, хотя и вполне понятной, если подходить к этому трезвомысляще. А именно этого сразу и не было. И ещё я с облегчением понял, что к Н.Н. уже незачем идти: надо теперь решать конкретно, принимать лестное предложение или всё же отказаться...


Слухи, как известно, разносятся с поразительной скоростью. Каким образом это происходит, даже и не возьмусь анализировать. Не прошло и двух дней из отпущенных двух недель на раздумье, как я начал замечать некоторый вакуум и напряжённость вокруг меня. Не со всеми это наблюдалось, а с отдельными «товарищами», которые вдруг стали заискивать, осторожничать и «прогибаться» даже тогда, когда ситуация вовсе этого не предполагала, а также, порой, происходили удивительные и разнообразные метаморфозы в сложившихся взаимоотношениях.


Я даже ещё не решил и не обдумал толком, как правильно поступить, как вдруг и невзначай посыпались задаваемые вопросы, на которые было трудно ответить однозначно... – «А правда-ли, что..?» – Как мог, так и отшучивался, всячески отнекивался, но это только прибавляло густого тумана, непонятной таинственности и неопределённости... Загадочность ситуации и моя персона в ней преследовали практически везде, где бы ни появлялся. Примерно, как тот ревизор, прибывший инкогнито из Петербурга. Никто толком ничего не знает, но, на всякий случай, надо бы перебдеть...


И всё это довольно сильно напрягало. Я прекрасно сознавал, что принять предложение – надо. Несмотря на имеющиеся сомнения, возраст, третий класс, отсутствие опыта работы на такой должности... Словом – следует! Другого подобного шанса может и не предоставиться никогда. А из Сангара требовалось срочным образом выбираться, пока там не «засосало-затянуло» окончательно и на всю жизнь!


И ещё хорошо понимал, что всё давно уже заранее продумано, многократно просчитано и согласовано. Старший штурман ОАО – единица, утверждаемая управлением ГА по предоставлению кандидатуры командованием ОАО, а уж без санкции и предварительного согласия главного штурмана УГА никаких телодвижений и назначений просто быть не может. По меткому выражению моего коллеги – номенклатура!


Честно говоря, все плюсы и минусы такого назначения были ясны и понятны. В Сангаре я уже прижился, привык, обзавёлся друзьями и ансамблем. Река Лена. Рыбалка. Всё компактно и привычно. И хозяином был сам себе. Начальство далеко – в Магане, а с Н.Н. давно уже найден общий язык.


Меня не страшила перспектива стать «пугалом» с не по возрасту большим количеством лычек на погонах, их должно стать аж целых четыре! Просто я уже почти налетал положенное количество часов, чтобы через два-три месяца попытаться сдать экзамены на присвоение второго класса. Надо было лишь чуть-чуть поднапрячься и долетать требуемые часы.


Я рассудил, что раз уж суждено... То и не стоит сомневаться. И никто ведь не отберёт возможности бывать в Сангаре тогда, когда этого захочу. Прав заметно прибавится, обязанностей – тоже! Но мне непременно надо «расти» и пробиваться в большую авиацию, о которой так мечталось. И будучи поближе к управлению, можно держать «руку на пульсе» и отслеживать ситуацию... Ждать подходящего момента.


Поэтому я решительно отмёл все сомнения и решил... продать себя подороже, прекрасно помня, как меня «купили» в Академии и в кабинете главного штурмана Якутского УГА, послав работать в неизвестный тогда Сангар. Я понимал, что в этой ситуации – торг весьма уместен. Главное – не перегнуть палку, не «переборщить» с ценой и не упустить чего-то очень важного...


Через две недели состоялся «аукцион» в кабинете командира ОАО.


… «Аукцион» выглядел довольно странно, если подходить с обычных позиций. Публики и завистливых конкурентов не присутствовало. Были только я, в качестве «товара», и «покупатель», в виде командира ОАО... Разговор произошёл деловой, не предусматривающий ни капризов, ни жеманства, ни чего-то другого в этом роде. И абсолютно честный, мужской... Без обиняков и неуместной двусмысленности.


Я быстренько выложил доводы и некоторые оправданные сомнения относительно своего опыта и класса специалиста. На что получил ответ, что опыт у меня, бесспорно, уже есть. Его надо только приумножить. И мои способности и деловые качества не подлежат обсуждению, так как давно уже присматриваются и отслеживают мою деятельность... Класс? Так ведь уже и срок подходит, как только — так сразу!


Командир попросил выложить начистоту пожелания и требования, если таковые имеются. Конечно же, они нашлись. И немалые, по меркам Якутии и того времени. Пожелания и требования уложились, всего-навсего, в три кратких пункта. Но какими ёмкими и выстраданными они оказались! Кто не был на севере, тот и не вполне поймёт. А кто побывал и что-то о севере знает, тот меня точно поймёт сразу... Да и в любом регионе желательно бы иметь то, что я поставил непременным условием перед тем, как написать рапорт о согласии. И я прекрасно понимал, что кроме честного мужского командирского слова-обещания выполнить..., мне абсолютно не на что рассчитывать. Не стану ведь обозначать жёсткие сроки и требовать расписки в том, что всё будет непременно выполнено!? Это – подразумевалось и не требовало дополнительного обсуждения, а уж тем более – каких-то мальчишеских капризов.


Три пункта. Всего. Первый – квартира. И не простая, как в Сангаре, а двухкомнатная. И благоустроенная. С телефоном, который я, кстати, один из немногих, имел в Сангаре – с выходом на межгород. И под благоустроенностью подразумевалось не просто наличие воды в кране. Горячей всё равно не наличествовало ни у кого. А чтобы «удобства» были не на улице, и горшок-унитаз стоял прямо в квартире! Это – почти что самое важное в благоустроенности северного жилья.


Второй пункт – обязательное устройство жены на работу. Какую именно – абсолютно не было важным. Простое трудоустройство. Не уборщицей и не курьером, а конечно же, что-то посолиднее.


Третий пункт – детский сад для сына... Всё! Больше просьб, требований, пожеланий и ультиматумов не прозвучало... Я иссяк и пересох, замерев в томительном ожидании ответа-приговора.


… Это не являлось никаким шантажом с моей стороны. Просто я тоже просчитывал ситуацию, прекрасно понимая, что не выдвинув никаких контраргументов, могу оказаться в очень непростой ситуации. Во-первых, я уже познал север и его бытовые условия. Мы, командно-лётный состав, общались друг с другом довольно часто на всевозможных выездных разборах и совещаниях в масштабах Якутского УГА. И штурманов ОАЭ и ОАО я знал абсолютно всех, как и они знали меня. И проблемы рабочие и бытовые на местах были известны из самых первых рук.


Во-вторых, я уже знал людей, соблазнившихся более-менее высокой должностью, неплохим окладом и властью..., годами потом ожидавших отдельного жилья вдалеке от семьи. Они слепо поверили, что большая должность подразумевает и всё остальное, как бы к ней прикладываемое... На деле, всё обстояло намного сложнее. Кого-то обманывали, кормя «завтраками», у кого-то менялось начальство, всё это пообещавшее... А новое начальство наотрез отказывалось брать на себя обязательства прежнего руководства. И законная очередь ведь существовала на получение и расширение жилья, и преогромнейшая! И профсоюз не стоял в стороне. Какое ему дело до какого-то там старшего штурмана, если давненько бедует многодетная семья радиотехника или, скажем, водителя спецтранспорта?


В-третьих, это именно во мне имелась определённая заинтересованность, а не моё страстное желание войти хозяином в персональный кабинет с табличкой. Просто ситуация с «и.о.» надолго затянулась, практически зайдя в тупик. Ждать «варяга» со стороны оказалось невозможно, не заманив его туда примерно тем же, что и я попросил взамен своего добровольного «рабства и ярма». И идиотов-добровольцев «порулить» чуток, ясно представлявших себе всё, связанное с подобным назначением, почему-то долгое время никак не находилось...


Ещё слегка порассуждаю на эту тему, но уже в общечеловеческом смысле. В авиации, равно как и в других коллективах, надо опасаться именно таких людей, которые рвут на себе рубаху, клеймя позором и тыча в нос недостатками, упущениями и недочётами существующему руководству. Они, как правило, говорят: «Если бы я... Дайте мне... Назначьте... И всё моментально станет идеально, как при коммунизме!...»


Такие-то субъекты и страшны в своём слепом карьеризме и властолюбии... Именно они могут «наслесарить» и дровишек «нарубить» не один воз! И пройтись «по головам», а потом переступить через..., даже не оглянувшись ни разу... Это для таких – в порядке вещей! Власть – главное... И имеют такие субчики за душой только одни пустые слова, популистские лозунги и нелепые обещания, основанные на узком взгляде со стороны, совершенно не зная истинности и глубины любой из проблем, которые сейчас так рьяно критикуют...


В общем, бытовало распространённое мнение, что никогда не следует назначать ни на какую должность человека, так страстно эту должность желающего... Надо предложить её кому-то другому, поскромнее и поделовитее... Но которого стоит уговорить не простыми словами «так надо во благо, во имя и для»... А – убедить. И иногда «тихушник», вовремя замеченный, становится, на деле, очень хорошим руководителем... Это я не о себе, а только самые общие выводы и рассуждения привёл, пригодные всегда и везде... А вообще-то, по очень большому счёту, я ничего и не потерял бы, в том случае, если бы это назначение и вовсе не состоялось.


… Не потерял бы ничего, кроме одного – возможности в обозримом будущем выбраться из Сангара. Так как своим отказом надолго «выбил» бы себя из «обоймы» возможности назначения куда-то ещё. Дважды такие вещи не предлагают.


… Командир взглянул на меня с непередаваемым интересом. Закурил и мне предложил. Я сказал, что курю только «Беломор». Он разрешил и это. Одновременно, командир по селектору сказал секретарше, что его с полчасика ни для кого не будет. И – попросил два кофе. Я понял, что официальная часть беседы закончена. Оставалась самая главная, хоть и неофициальная...


Кофе! Отдельный разговор. Светлана, которая работала секретаршей, являлась женой командира Л-410, которого я, к тому времени, довольно неплохо знал. И с ней мы позже очень хорошо контактировали по рабочим вопросам. В смысле того, что общались как бы на «короткой ноге». Светлана частенько звонила по телефону в кабинет и говорила, что в канцелярии у начштаба для меня скопилось некоторое количество важных радиограмм и документов. И их следовало бы срочно забрать. И первый отдел как раз находился в штабе ОАО. Туда мне надо было тоже не забывать заглядывать. Это являлось своеобразным паролем и ритуалом, связанным с кофе.


Светлана знала, что если я обещал быть через десять минут, то сразу же включала электрочайник. Я приходил, забирал бумаги и оставался у начштаба Валерия, тоже большого любителя кофе. В его кабинете разрешалось курить. Втроём попивали растворимый кофеёк «под сигаретку-папироску», наслаждаясь временным перерывом в делах... А кофеёк-то разбадяживали самый обычный, дрянной – растворимый, но – советский. Импортного тогда вообще не видели, да и этот-то являлся страшным дефицитом! «Доставать» и поставлять банки с кофе в штаб было моей святой обязанностью, так как у меня сложились крепкие и налаженные связи с сангарской нефтеразведкой и ОРСовским начальством...


… Мы с командиром пили кофе молча. И выкурили не по одной... Я ждал, а он не торопился, но потом как-то сразу перешёл прямиком к делу. Причём, начал с последнего обозначенного пункта «заявы». Фразы были рубленые и чеканные. Сказал – как отрезал!... «Детский сад? Нет проблем. Работа жене в БАИ подойдёт?» – Я кивнул...


Поясню, что БАИ – это бюро аэронавигационной информации. Работа в тёплой комнате, под эгидой первого отдела. А в специальном отношении эта служба тогда подчинялась старшему штурману ОАО, то есть, как бы мне... на предстоящий момент. Работа заключается в выдаче экипажам портфелей с полётной документацией и внесении поправок в сборники и регламенты. Для женщины на севере – мечта, а не работа!


… А вот, самый основной и важный пункт, касающийся квартиры, командир  озвучил примерно так: требования ему ясны и понятны. И правомерны. И он сам не позволит, чтобы старший специалист прозябал в какой-то квартирке без удобств. Телефон – положен по должности. Двухкомнатная? Тоже согласен! Только надо подождать. Первая же освободившаяся, подходящая по перечисленным параметрам – будет моей... Сколько ждать? Неизвестно... Всё предельно честно и откровенно. Ждать можно было очень-очень долго. А может, и нет... Это уже – как выйдет.


Этот вариант я тоже предусматривал. Сказал лишь напоследок, что тогда просьба пока будет только одна, прежде чем написать рапорт о согласии. Чтобы сангарская квартира оставалась за мной до момента полного переезда в мифическую квартиру в Магане. Всё!


И командир протянул руку в знак согласия.. .«Аукцион» состоялся при полном удовлетворении обеих сторон.


… Командир был настоящим мужиком и хозяином своего слова. Через полтора года над ним сгустились тучи. И стало известно, что через месяц он будет обязан  освободить своё кресло для кого-то другого... Гораздо позже на очередном разборе с начальниками служб он ясно дал понять, что обязательно уйдёт. И попросил, чтобы ему напомнили, кому и что именно он пообещал. И пока почему-то не выполнил... А после этого – выполнил всё, что обещал... Мужик!


… Рапорт написать можно быстро. Что и сделал. А вот, до реального назначения и полноправного вступления в должность было прожито ещё немало времени. Обязательным условием являлась сдача экзаменов на присвоение второго класса штурмана ГА. О процедуре сдачи лётным составом на первый класс и о том, как это происходило вообще, и о собственном «процессе» обязательно расскажу отдельно, так как это заслуживает специального разговора.


А дело до этого пока ещё не дошло, ввиду недостаточного количества налетанных часов, и я продолжал трудиться в прежней должности. Только многое поменялось и в моём мировоззрении, и в отношениях с окружающими.


… Я пребывал в странном состоянии души. Вроде того сказочного джинна, который «здесь и не здесь, везде и нигде», и вроде того, что тело ещё в Сангаре, а дух – уже в Магане. Стал, поневоле, обращать внимание на кое-что с позиций уже новой должности. Самонадеянно продолжаю думать, что руководство тогда не ошиблось, остановив выбор на мне. Всё – очень просто. За три года я научился многому из искусства «втирать уши» и вешать лапшу начальству, строча обязательные отчёты о... многом, что непременно приходилось ежеквартально, в полгода и за год... составить и отчитаться. И «лакировать» кое-что тоже уже умел. Грамотно составить отчёт о..., чтобы «комар носа не подточил», это ведь тоже надо уметь! Чтобы не всё было только плохо, и не всё выглядело обязательно хорошо. Как-то так – обтекаемо. И с недостатками, и с незначительными упущениями, но в целом – неплохо, и уж явно лучше, чем в прошлый раз... Чтобы – «и вашим, и нашим», «волки – сыты, овцы – целы»... Не знаю, как ещё объяснить! Короче говоря, чтобы и недостатки присутствовали обязательно, и намеченные меры по их устранению впредь. Но и чтобы на лётном составе это не отразилось, и отчёт не выглядел вовсе уж похоронным или наоборот – победоносным...


Это только сначала, в первые полгода, я пытался честно всё осилить и отшарашить на бумаге. И печатал самостоятельно на старенькой машинке, выклянчивая копирки в канцелярии. Скоропись муторно оттачивал, постигая таинство расположения кнопочек на печатной машинке, почти допотопном «Ундервуде»... Потом понял, что не смогу ничего больше делать, кроме мучительного рождения постоянных отчётов и анализов проверки первичной полётной документации, учёта и движения карт, внесения поправок... А летать при этом безобразии – вообще бессмысленно. Жизнь заставила и научила, как нужно правильно поступать.


… Поэтому-то обмануть меня в чём-то таком, что и сам проделывал неоднократно, было делом, практически невозможным... А возможным, если бы только я сознательно закрыл на это глаза.


Помню, происходили, поначалу, случаи отказа барографов на самолётах Ан-2. По барограмме можно отследить высоту полёта и довольно точно определить, осматривал ли экипаж площадку перед тем, как произвести посадку. Это требовалось делать обязательно! Во-первых, при таком снижении можно и нужно определить ветер у земли и направление для посадки. А во-вторых, можно увидеть состояние полосы и наличие или отсутствие каких-либо препятствий на ней.


В общем, почти как на кардиограмме. Должна присутствовать кривулечка-загогулинка-площадочка. Обязательно! А экипажи работали очень опытные и донельзя ленивые в некоторых щепетильных вопросах. Вечно торопились куда-то. Садились сходу, без осмотра. И для верности выключали барограф, записывая после полёта в журнале замечание о якобы замерзании чернил или неисправности самого барографа.


Инженерно-технический состав АТБ мужественно пытался определить характер отказа или неисправности, но ничего не находил... Когда такие случаи стали массовыми, то я решительно пошёл в АТБ и задушевно поговорил с инженерами. В итоге, у них родилась мысль, воплощённая в жизнь. Хорошо, что я не сказал никому, кто именно придумал такое рацпредложение. Лётчики просто организовали бы сначала нешуточный «детский крик на лужайке», а уж потом – грандиозные похороны «благожелателю».


Пытливый ум инженерного сословия нашёл гениальное решение – барограммы стали коптить. Натуральным образом! Закопчённую ленту сверху покрывали каким-то лаком. И чернил, которые могли бы замёрзнуть, вообще не требовалось. Какая экономия на чернилах, только представьте и вдумайтесь!... Лапка-перо барографа уверенно процарапывала копоть и оставляла ясный след, по которому можно определить и высоту полёта, и наличие или отсутствие обязательной площадки для осмотра перед посадкой... А ведь я ещё застал времена, когда ушлые и находчивые пилоты сами старательно рисовали чернилами фиктивную барограмму выполненного полёта. Теперь же, такое стало попросту невозможным...


В общем, я уже ясно представлял всю или почти всю многообразную «кухню», сопровождающую выполнение полётов. Как это представляли себе и те, кто должен в будущем отчитываться передо мной.


Тем не менее, вскоре подошла пора сдавать на второй класс...


«Созрел» я к ноябрю 83-го. Как мечталось поскорее налетать положенное количество часов! Вообще-то, у штурманов классификация начинается с 4-го класса. Но он присваивается выпускникам училищ, а 3-й автоматически имеют те, кто имеет высшее специальное образование. Тогда для штурманов только Академия имела такой статус.


Сдача на класс – событие очень большого масштаба. Вне зависимости от того, на какой именно класс предстоит сдать экзамены. Таких случаев в жизни лётного состава, при хорошем раскладе, может быть всего ничего... «Ступенечек» всего три, а если начинать сдачу, имея уже третий класс, то остаётся две. Конечно, если не дай Бог, в жизни произошло какое-то лётное происшествие, требующее подтверждения квалификации, или даже повлёкшее понижение в классе, то количество таких «ступенечек» может увеличиться. Но это – довольно редкий случай.


Перед тем, как ехать на экзамены в МКК управления ГА, надо сдать точно такие же экзамены и зачёты в МКК авиапредприятия и обязательно пройти лётную проверку. Есть ещё и ВКК, но туда едут сдавать на первый класс или подтверждать присвоенный класс после авиапроисшествия. МКК и ВКК – это квалификационные комиссии. Местная и Высшая. Как уже говорилось, о сдаче на первый класс и ВКК – расскажу потом и отдельно...


Перечень экзаменационных дисциплин утверждён МГА. И оценки по определённым предметам – тоже. Скажем, если у тебя второй класс, то надо иметь оценку, не ниже «пятёрки» по каким-то конкретным предметам, а если второй, то иногда и «четвёрки» хватает.


Если имеется допуск к полётам на нескольких типах ВС, то надо бы сдавать аэродинамику, приборное и электрооборудование по высшему типу, но обычно, на это закрывают глаза. Это касается всех категорий специалистов лётного состава. Их не так уж и много – пилоты, штурманы, бортрадисты и бортмеханики-бортинженеры. Хотя бортмеханик отличается от бортинженера только отсутствием высшего специального образования.


Решено было, что я пойду сдавать дисциплины по самолёту Ан-2, хотя я уже имел допуск на вертолёт Ми-8. Ан-2 классифицируется пониже, чем Ми-8. Существует такая классификация по массе ВС и другим характеристикам. Аэродинамика вертолёта – штука весьма заковыристая и во многом абстрактная. И спецоборудование там гораздо сложнее, чем на Ан-2. Особенно электрооборудование. Штурману, не имеющему «прямого» контакта с тумблерами и приборами контроля в полёте, необходимо знать общие вопросы. Но на них-то как раз можно здорово «поплыть», а то и вовсе «утонуть» на экзамене. Поэтому я посоветовался с вышестоящими «шаманами»-начальниками и мне это разрешили. Профилирующим типом ВС для меня, на данном этапе, будет «фанера».


(продолжение следует)