СНГ - прогноз на сегодня
КинОкрошка
Эссе, заметки, рецки, споры о КИНО
30 лет назад на экраны вышел фильм «Старый Новый год»
Как много хочется сказать, но попробую короче…
О «Старом новом годе» писать трудно. Как трудно писать о любимом ребенке. Или о том прекрасном, что кануло безвозвратно. Еще труднее писать о любимом и прекрасном, которое само предначертало собственную гибель и безвозвратность.
Пир
То, что фильм и нежен, и лиричен, и уютен, и мил – спору нет. Но бесспорно и то, что этот «королевский пирог» союзной кино-кухни буквально начинен… порохом. Что, собственно, и не кремировалось (не бойтесь, так уж получилось от слова «крем»).
Странно уже то, что впервые «Старый новый год» мне посчастливилось увидеть лишь в 1990 году. С тех пор он, по праву сильного, заслонил почти все достохвальные шедевры в ранге «Иронии судьбы» и иже.
Потому что не просто музыкально-рождественская «сказка», хотя мелодии безупречны. И не просто бурлеск со сверкающим сплавом сотворческих талантов. А потому что это редчайший феномен истинной сатиры, одухотворенной непростой, но по-простому поданной философией авторов, приправленной и обогащенной личным опытом актеров. Бриллиант творческого и человеческого «я» каждым из участников доведен до совершенства. Академия асов с предельно выраженной консистенцией мастерства. Одного этого фильма Олегу Ефремову хватит для прочной прописки среди классиков кинорежиссуры. Что касается актерской игры, - слова излишни. Достаточно разуть глаза и уши, проследить за каждым жестом, прислушаться к каждому слову и даже оху. Потому как, творя «народные характеры», те же Евгений Евстигнеев (Иван Адамыч) с Георгием Бурковым (Тесть) нарочито косноязычны, они съедают целые слоги! Владимир Трошин (Любин муж), по преимуществу, обходится выразительной мимикой. А почти невозможная естественность, с какою Валерия Дементьева сыграла свою не шибко словоохотливую «куколку Мальвину»! Такое не описать, только – увидеть и при этом не умереть от смеха! Это по части искусства. Теперь о менее благостном…
Право на свое видение есть у каждого. И по мне, «Старый новый год» – это реквием старому доброму «застою». Плюс жесткий диагноз всему обществу на «обновленной» ступени «общественно-экономического» развития. Понимаю, что в контексте сравнения с «застойным» 3,5-хпроцентным увеличением ВВП ежегодно слово «развитие» звучит, по меньшей мере, насмешкой.
«МеждуСебейчик»
Фильм уникален. Потому что трудно объяснить – чем берет и захватывает, в чем обаяние и сила? В самом деле, чем? По большому счету, здесь нет ни сложных композиционных узлов, ни пряных приманок или интригующих секретов. Ось едина и пряма. Это снайперски просчитанный и лихо выписанный моно- или диалог с переходом в хор. И все это дублируется в двух, на первый взгляд, совершенно разных компаниях. На этот-то двунаправленный, как магнитная подкова, сквозной диалог-сюжет и нанизаны внутренне наэлектризованные и внешне наивные факты параллельного события двух опять же внешне отличных, но внутренне сходных «семейных» укладов. В итоге, красные плюсы и голубые минусы переменно переходящи, а параллель частенько пикирует в перпендикуляр.
Общий фон крайне прост. На разных этажах типовой многоэтажки образца 1980 года поселилось две советских семьи. Повыше – полуграмотные, но прилично «получающие» Себейкины. Куркули, по собственному определению главы семейства. Впрочем, с ходу так однозначно и не приговоришь. Куркули добычливы, но и работящи. «Мультикомнатку» свою отпахали честно. Удачный обмен сельской недвижимости весомо дополнили трудовые накопления фабричного работяги Петра (герой Невинного).
Этажом ниже обретается интеллигентский клан Полуорловых. В меру диссиденты и потомственные эрудиты, они споенным кухонным кружком «в легкую» фрондируют. Чему? Да, всему, например, политике всевозможных зажимов творческой личности. Но, как и водится, на тон ниже телевизора.
«Пятиклассные сапоги» Себейкины «поднимают тосты» куда бойчее. Хотя не научились толком говорить. Даже по телефону. Что не мешает им единодушно «править триумф» мещанского благополучия в виде новенького… пианино.
В отличие от Себейкиных, Полуорловым к роскошному антуражу не привыкать. Вот и сейчас их постоянный контингент в сотый или пятисотый раз скучливо сибаритствует, в паузах размеренно, для порядку, мятежничая. Сперва – за столом, а потом и – за… отсутствием оного, выброшенного хозяином на лестничную клетку. Кухонным бунтарям ни спиртного не нужно, ни рояля – приелось всё. Впрочем, вру, наиболее продвинутых нет-нет, да и воодушевит итальянская пицца. Или вдруг позабавит свежей декабристской фишкой неформальный лидер компании. Он же хозяин – Полуорлов-старший. Тоже Петр.
Однако трудно не заметить, что и тут и там бал правят две Клавы. Клава Себейкина (Ксения Минина), законченный вариант доморощенной мегеры, – вполне легально, с деревенским размахом. Клавдия Полуорлова (Ирина Мирошниченко), та, напротив, свой матриархат вершит тихо, деликатно, закулисно, рамок приличий не преступит. Что, в конечном счете, выглядит вполне цивилизованно и по-домашнему иезуитски.
Те песни и не те радости
Но в целом, что тут, что там всё давным-давно перетёрто и перепето. Избитые хохмы и заезженные темы вызывают оскомину и дрёму. Предугадываемо всё и насквозь: «логические» поступки и алогичные экспромты… Но замечательно другое: оказывается, всё это не утратило актуальности и в наши дни, несмотря на полярную (хорошо, если временную) рокировку в общественном статусе. Притом что само слово «общество» вызывает теперь не рабоче-крестьянские ассоциации, а четко ограниченную для одних (неограниченную для других) ответственность в границах частно-акционерного владения.
По сути, в двух квартирах мирно сосуществует обобщенная версия целого поколения – с безбашенным потомством и отмирающим, почти агонизирующим типом человекожития. Вот эту-то агонию, беспросветность поисков спасения, роковую неотвратимость трагедии из нашего далека и чуешь, и видишь: «уходит, уходит, не вернуть». И бесконечна, нестерпима грусть, что не остановить, не упредить, не уловить, не повернуть, не уберечь!
Во всем экранном действе неуловимо присутствует чудо. Казалось бы, ну чего еще? Вроде в …дцатый уж раз смотришь и наблюдаешь, схватываешь и подмечаешь каждый до боли знакомый нюанс. Ан нетути: всякий раз улавливаешь новые грани, оттенки, акценты, штришки. Притом что и тогда и теперь – те же лица, те же темы, те же споры: за здоровье, за зарплату, про экологию и порнографию в искусстве… А вот проституцию, безработицу, мафию, террористов не поминали… Что правда, то правда. Так это потому, как не знали… Опыт дело наживное. Зато все те же песни о главном, тогда, кстати, еще не старые…
А вот радости не те! Нет понимаешь, главного – прежней примиряющей, причащающей и очищающей радости единения, сопричастности и сродства. Тогда она выплескивалась хотя бы на праздник. Хотя бы в бане. Сегодня не радости, – так… развлекухи, тусовки. И не общие, а строго по ранжиру, по цензу, по корпорации, по ориентации, по конфессии и даже по этническому признаку.
Теперь о характерах…
Одному звезда, другому – биосистема
Вячеслав Невинный в роли Петра Себейкина – это Всё. Вот что есть в жизни, всё, кажется, и преломилось в образе этого человека, ограниченного и самодовольного, но лишь на первый взгляд. Если приглядеться, перед нами немаленькая трагедия большого от природы, доброго и великодушного человека. Беда его, что смолоду повелся на деньги и не стал мастером. Скорее ремесленник, чем хапуга, Петя, тем не менее, заметно возвышается над своим «ближним кругом». Потому что исподволь тянется к свету: «Загори, загори, моя звезда», к искусству. Беда, что некогда.
Петр Себейкин лучше хамоватого жлобяры-тестя (Бурков) и, тем более, тещи. Благодаря непостижимому перевоплощению Валерии Дементьевой, ее теща – некий ходяче-ползучий «эталон» воинствующего мещанства. Почти безнадежно испортив свою дочь Клаву, сия забавная «вагонетка в юбке» далеко не так смешна. В духе непримиримого чистогана она истово наставляет и внученьку: «Не отдавай свово»…
В принципе, Петр I (Невинный-Себейкин) – мужик прямой, по-своему цельный. Лучше и честнее, чем Петр II (Калягин-Полуорлов). Сотканный из полутонов и недомолвок, старший Полуорлов всегда и весь в сомнениях и сплине. А причина одна – Петр болезненно и заразительно рефлектирует по поводу своей Не-Полной-Орловости, сиречь «полуценности». И дружит он лишь наполовину, в любой момент готовый выставить за порог самого преданного клеврета Гошу (Петр Щербаков). Тогда как «пищальный мастер» по игрушкам-зверушкам Себейкин за друга Васю (Виктор Петров) – горой!
Оно, конечно, бунтует и Полуорлов. Не столько против «злого гения» Пушкина (не поэта – однофамильца-начальника), сколько – против диктатуры уклада: душного обывательского быта, погони за дефицитом, осточертевшего окружения с его по тюремному регламентированным этикетом. Его бесит все то (и те!), что (и кто) заставляют творческого человека обставлять личную «нору» (пардон, полуорловское полугнездо) «книгами под цвет обоев»…
Домашняя каторга «общечеловеческих ценностей и правил хорошего тона» герою Калягина обрыдла не меньше, чем 8-летняя конструкторско-бюрократическая канитель по совершенствованию весьма пикантной «биосистемы». А на деле – идеального, аккуратно выражаясь, унитаза. «Изобретение»! Даже в адаптированной среде завсегдатаев выговорить стыдно.
«Завсегда с народом»
«Не по-русски это, не по-нашему»… Фирменная присказка увальня-баяниста Гоши (Петр Щербаков), на зависть остальным полуорлятам шастающего по Римам и Парижам, она способна разъярить не одного записного патриота. Ни дать, ни взять – злобная пародия на национальный характер. Можно, конечно, и так. А можно без конечно. Вот так: Щербаков не только высмеивал, но и предупреждал, выпукло и ярко «презентуя» то, что давно вызрело в нарыв. И, особенно, пьяный разгул в стиле «щедрая русская душа–нараспашку», чреватый утратой инстинкта самосохранения. Мы же попросту закоснели, заржавели в быту, браке, блате, барахле, бездуховности, безверии, безделье…
Это ж тот самый последний огурец на всех. Но из потного кармана Адамыча – того, что «завсегда с народом». В этом кармане уже истерлись и сгнили пенсионное удостоверение, похвальные грамоты – все эти былые заслуги человека не без задатков в далекой, возможно, и героической молодости. Да вот беда – спился.
Фильм богат на мимолетные символы, что скрывают глубокую подоплеку и «запасные» смысловые ярусы: баня, лестница, заевший включатель… Вот знаковый – Муха. Летняя паразитка, словно лётный нонсенс, врывается она в тихий быт старо-новогодней ночи, где на лестничных пролетах не стреляют, а старомодно танцуют и поют в компании С. и Т. Никитиных. Да и бойцовые собаки еще достаточно миролюбивы, но уже без хозяина и поводка оккупировали лифты. Все признаки затишья перед бурей. А буря явилась на крыльях мухи.
Мухе неизменно аккомпанирует зануда-баянист Гоша. Больше того, вечный подпевала Полуорлова, русский гастролер Гоша выводит своеобразный гимн Мухе. «Полет шмеля» Римского-Корсакова. И что вы думаете, вот уже все мужское поголовье дома не в силах справиться с ничтожной жужжалкой. Доведенные до психо-истерики, мужики просто звереют: крушат мебель, посуду, чиня ничем не оправданный разгром. Пока, наконец, не спасаются от своих «Мух» в бане. Правда, и там не отмоешься, не очистишься, потому что вода мутнее вина. Она не свежит, а пьянит. «Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну?» – как всегда приземляет метафору мудрый пропойца Иван Адамыч. Старику Адамычу по жизни «надо то, что и есть». «Надо» на всех – это еще понятно. Но «есть» для всех – такого не бывает. И уверенное кредо Адамыча по-настоящему пугает: и нет уже ничего, и сам ты опустошен, но плывешь по инерции, раздваиваясь, расшестеряясь на… все квартиры дома. Адамыч вездесущ, как неуловимая химера. Изъясняясь как бы притчами из Экклезиаста, он на деле лишь убаюкивает, сбивает с толку и с пути. Адамыч – «совковая» персонификация горьковского Луки, который не столько ласково утешает, сколько лукаво утишает, не давая вовремя собраться с мыслями, громыхнуть кулаком и воспрянуть духом… Но Адамычу верят, верят безгранично. Все-все подпадают под гибельное его обаяние. А он – это сон, сон, сон…Пьяный дурман.
«Я тебе покажу свободу»
За пять лет до Горбачева и за 12 лет до Ельцина этот красивый фантик и тухлую его сущность поэтапно и экспериментально развернул, разоблачил и скомкал Петр Полуорлов. Что характерно, на примере, своего не в меру вольнолюбивого чада.
Полуорлов-сын, поверивший папашиным лозунгам: «Физику долой, алгебру долой». Полуорлов-отец, наигравшийся в демократию: «Я тебе покажу свободу». И показал. Свобода – лишь интеллектуальная игра, лишь тактическая уловка, лишь прием манипуляции. А для того, кто принял всё всерьез, есть укорот – ремнем!
Далеко не смешон, а страшен студент из между-Себейчика (Борис Щербаков). Безответственный дилетант без шуток намылился через диплом рвануть в «элиту». Лентяй и невежа, для которого овации «культурной» аудитории за исполнение «собачьего вальса» – знак заслуженного признания. Опять же без шуток! Это ль не предтеча нынешних «народных артистов» с «фабрик звезд», безнадежно самовлюбленных «метров» арта-перформанса?
Впрочем, его культурный, но типологический двойник – «старый работник культуры» Анна Романовна – тоже вряд ли усладит чей-либо слух и взор. Елене Ханаевой бесподобно удалась тетя Петра Полуорлова. Типичная представительница той тепличной интеллигенции, что «без царя в голове», тетушка прочирикала всю жизнь, рассуждая в строгом соответствии с авторитетами и кодексом узко-цехового «шестка» мелодекламаторов и массовиков-затейников. Никому не нужная, она смешна даже подрастающему Феде Полуорлову, чью оранжерейную молодость зорко подкарауливают рыночные джунгли 1990-х! Ах, Анна Романовна, Анна Романовна. Не кукушка, не попрыгунья-стрекоза, – заводной «сверчок», и в лад, и невпопад трещите вы одно и то же. Одно и тоже…
Куда сложнее Клавдия Полуорлова – самопровозглашенная «интеллигенция» с лицом Ирины Мирошниченко. Хранительница очага, душа компании!? Можно, конечно, и так. А чуть сместил фокус, и перед тобой откровенно хищная особь, безжалостно выпихивающая мужа из конструкторов в доставалы. Пускай даже путем профанации его дара. А там и вся семья, весь ареал Полуорлят верещит и барахтается, точно заведенная био-система. Без идеи, без проекта, без плана. Без очистительной цели, без защитных механизмов. Не потому ли довольно скоро всех их стали сливать как рептилий? За полный контраст рыночной моде.
До сих пор сливают и воду из бассейна, чтоб заменить ее на портвейн. Чтобы не думали и ничего не поняли. Никак не сольют. А многие до сих пор так и не поймут, что (и главное, когда?!) их начали сливать.
Старый новый год эпохи Московской Олимпиады – последняя отчаянная и, увы, неудавшаяся попытка воссоединения жильцов общего, но уже распавшегося на этажи и квартирки Дома. Увы, алкаш Адамыч – вожак неважный, да и водка с баней – не выход на пути.
Еще немного, и мещанская стихия сметет союзный Дом, его руины переименует в содружество независимых квартир (субъектов и государств), а затем – в «Ксюшин Дом (терпимости)».
В 1990 году я увидел «Старый новый год», а два года спустя к нам постучался СНГ…
Справка
"Старый Новый год", 2 серии, "Мосфильм" (1980)
Режиссеры Олег Ефремов и Наум Ардашников, сценарист Михаил Рощин, операторы Наум Ардашников и Григорий Шпаклер, композитор Сергей Никитин, художники Борис Бланк и Владимир Фабриков.
В ролях: Вячеслав Невинный, Александр Калягин, Ксения Минина, Ирина Мирошниченко, Анастасия Немоляева, Валентин Карманов, Виктор Петров, Пётр Щербаков, Георгий Бурков, Валерия Дементьева, Татьяна Забродина, Владимир Трошин, Лилия Журкина (Евстигнеева), Марина Добровольская, Борис Щербаков, Вячеслав Степанов, Евгения Ханаева, Наталья Назарова, Евгений Евстигнеев
2008 г.