Не стало нашего отца Виктора.
- Ну, наконец-то, отбегался! - вздохнут его враги и завистники, коих у него было, как камней в Чечне.
- Ну, наконец-то, отмучился, - подумают его друзья, которых у него было в десять раз больше, чем врагов.
Он действительно не хотел жить в этом мире, преисполненном лжи и мерзостей. Но христианство не признает самоубийц, поэтому отец Виктор не мог прибегнуть к столь легкому способу избавления от ненавидящего его мира как самоубийство.
Я уйду на Небо и буду вам оттуда фиги показывать, - говорил он мне, отправляясь на Первую Чеченскую. Но Бог его тогда, в 1996 г, не принял в Свои обители. И отец Виктор без единой царапины или хотя бы маленькой контузии возвращался в свой маленький Покровский храм полный неудовлетворения и планами по переустройству мира.
Хотя командование за участие отца Виктора в боевых действиях решило представить его к награде. Но потом передумало. И действительно, зачем попу гармонь, простите, орден? У него же кадило есть.
Впрочем, у отца Виктора, когда он принял под свое попечение полуразрушенный Храм Покрова Пресвятой Богородицы, не было даже кадила. Не было священников, не было клироса, не было сторожей. И отец Виктор действовал по принципу всех уездных приходских священников: «Сам читаю, сам пою, сам кадило подаю». Охранял храм по ночам тоже сам. Благо, квартиры не было. Обмолвлюсь, храм находился не на окраине новосибирской губернии, где в одиночку лицам духовного звания обывать прилично, а в самом центре Новосибирска. В двухстах шагах от Новосибирской Обладминистрации, век бы туда никому не шагать.
Но приход он поднял, вопреки стараниям начальствующих доброхотов. Организовал большую торговую сеть по реализации церковной утвари. Создал великолепный мужской хор «Сибирские певчие». В этом хоре пел бас, про которого дирижер говорила: «У рояля уже клавиши заканчиваются, а Мишка ноты еще ниже берет» Потом этот бас уехал, если мне не изменяет память, в Мариинку.
Учился в Новосибирской консерватории. В которой не любили его, за то, что он был дьяконом. А в епархии, где он был дьяконом, не любили за то, что он учился в консерватории.
Сейчас консерватория и епархия конечно дружат, не те времена.
Увлекался всем, чем только можно увлечься. С парашютом прыгал изрядное количество раз.
Но в первый раз поехал прыгать за деньги. Разговорился по пути с новым русским, который тоже ехал прыгать за деньги. За два часа общения с отцом Виктором богатей так влюбился в него, что отец Виктор прыгал бесплатно. Потом в отца Виктора влюбились летчики, инструктора, да и вся Бердская дивизия спецназа ГРУ (ныне с успехом расформированная Сердюковым), на территории коей находился аэродром. И отец Виктор так никогда в жизни не прыгал с парашютом за деньги. Не довелось. Даже, когда он прыгал на Северный полюс.
Деньги и отец Виктор вообще понятия были несовместимые. У него никогда в кармане не было ни гроша. Я это знаю и могу присягнуть. Все, что у него с утра заводилось, в лучшем случае, к вечеру раздавалось. А в худшем – в то же самое утро.
Он всегда жил без денег. Это для меня было потрясающим уроком, поскольку я, до знакомства с отцом Виктором, был твердо убежден, что без денег жизни не существует. «Почему нет жизни на Марсе? - вопрошал себя я, - потому, что там нет денег!» У отца Виктора было столько друзей, которые считали истинным счастьем, если им удавалось угостить отца Виктора или одолжить ему, что он на предмет денег никогда и не заморачивался.
1997 год был очень тяжелым для Покровского храма. Нечем было платить зарплату, денег людям не хватало на хлеб. А однажды к храму приехали возбужденные кавказцы: «Это Покровский храм?» - «Покровский, Покровский», - успокоили их. – «Заноси, ребята», - и в коридоре храма появились ящики с бананами, мандаринами и другими южными плодами.
Через два часа ошеломленным работникам храма позвонил некий «неформальный лидер»:
- Кавказоны приезжали?
- Да…
- Фрукты привезли?
- Да, а что нам теперь с ними делать?
- Кушайте, - ответил лидер и положил трубку.
Оказалось, это был штраф за неправильное поведение южан на новосибирском Центральном рынке.
А эту историю отец Виктор поведал мне в один из снежных морозных вечеров, коих в Сибири предостаточно. Когда он был еще дьяконом и служил в Вознесенском Кафедральном Соборе, случилась следующая, популярная в то время история: «жигуль» въехал в «мерседес». И можно было бы дальше рассказывать любой из вариантов продолжения анекдота, если бы не одно обстоятельство – за рулем «жигуленка» сидел поп. А за рулем «мерина» в начале 90-х сиживали только люди, не обремененные трудовой деятельностью.
И вот эти люди решили не напрягаться с перепуганным попиком, а ехать прямо к «главному попу всея Новосибирска». Что они и сделали, заявившись в кафедральный собор прямо на службу и предъявив правящему епископу Тихону аргумент в виде ствола, поднесенного ко лбу архиерея. Предложение поступило только одно: завтра, в это же время и вот такими купюрами. Иначе, реставрация икон мозгами архиерея.
Епископ Тихон – человек интеллигентный, начитанный, а потому поручил это дело своему дьякону Виктору, поскольку за отцом Виктором уже тогда ходила слава «хулигана».
Отец Виктор позвонил своим друзьям-хулиганам и те с радостью согласились приехать на «стрелку» сначала предварительную с ним, отцом Виктором, а потом и на генеральную – с жуликами. Но отец Виктор почему-то усомнился в чистоте клятв и помыслов хулиганов и, на всякий пожарный, решил позвонить знакомым «спецам». И те, представьте себе, тоже по первому зову безо всяких вопросов согласились приехать на встречу.
- Они подъехали на нескольких машинах с двух сторон, - рассказывал мне отец Виктор, - вышли из машин - хмурые люди с оттопыренными пиджаками. И вдруг лица их засветились. «Коля, Вася, сколько лет, сколько зим?!!!» И «спецы» с бандитами бросились друг другу в объятия. Через минуту все перемешались. И я уже сам не мог понять, где бандиты, а где «органы».
Впрочем, скоро все порешили. Органы, задавив бандитов своим авторитетом, настояли, что брать негодяев будут они. На том и согласились. Далее машины двинулись уже в одну сторону – в ресторан.
На следующий день отец Виктор смиренно стоял в правом приделе, прижимая к сердцу некий конверт. Жулики явились вовремя, но все, что они сумели сказать, это было: «Ты, что ли?»
Более они ничего уже не сказали, поскольку тут же в воздухе замахали какие-то сапоги, и жулики оказались распростертыми на полу перед святыми образами в позах, удобных для полного раскаяния.
Потом был снова дружеский ресторан, не хуже вчерашнего, а жуликов отдали бандитам в качестве компенсации морального ущерба за неучастие в операции. Но к утру в ресторан из управления привезли справку, что жулики, оказывается, были непростые. И находились они в розыске, чуть ли не господина Интерпола. И спохватившиеся «спецы» тут же потребовали вернуть мальчишек назад. Но возвращать уже было некого…. И я вот думаю, не окажись тогда рядом с епископом Тихоном отца Виктора, не было бы у нас сейчас архиепископа.
А архиепископ Тихон у нас теперь есть, правда, отца Виктора больше нет.
А рядом с бедным Покровским храмом находился офис местного нефтяного магната. И охрана этого магната вела себя очень скверно: материлась, курила, пила и плевала на территорию храма. И однажды отец Виктор сделал очень пьяной охране замечание, мол, опамятуйтеся, дети, рядом с Храмом Божиим находитесь! Проучить зарвавшегося попа – дело святое. И вся смена, в количестве шести пьяно-квадратных морд, легко перемахнула через забор, дабы совместить приятное (зарядка для ног и рук) с полезным (неформальное общение с духовным лицом).
Он положил всех шестерых. Тут же у крыльца храма. Впрочем, добивать не стал, дал налетчикам уползти по собственным соплям восвояси. А далее была письменная жалоба нефтяного магната в Новосибирскую епархию по факту «избиения персонала». И вот тут отцу Виктору пришлось уже трудно. Потому что отбиваться от «своих» всегда тяжелее, чем от чужих. Чужих за спину не допускаешь.
А еще как-то появился с замотанной бинтом ладонью. На мой удивленный взгляд он ответил, смущаясь, что поспорил со знакомыми казаками (естественно, после шашлычка) что ловчее, нагайка или шашка? Отец Виктор был в команде нагайки. Шашка оказалась ловчее… И отец Виктор, как он объяснил, ее «поймал» на руку… И я порадовался, что не гранатомет.
А однажды отец Виктор сидел в своем кабинете и пытался разделить недоминированный миллион. Надо было выплатить зарплату Сибирским певчим, но для этого требовалось десять вот таких же недоминированных. Отец Виктор и так прикидывал, и эдак. Все равно не хватало. И тут в коридоре зацокали сапоги. Человек семь или восемь кавказцев (чечены или ингуши) вошли в православный храм. Стройные, подтянутые, в легких пиджаках, несмотря на мороз, и папахах. Самым молодым – лет под тридцать, самым старым – под семьдесят. Старушки зашикали на них, мол, в Божьем Храме – и в головных уборах. Старший, слегка поколебавшись, коротко обратился к своим. И кавказцы, нигде не снимающие своих шапок, скинули папахи. Потом старший зашел в кабинет отца Виктора, предварительно постучавшись. Через минут двадцать он вышел, кивнул своим, и вся команда, накинув папахи, исчезла из храма.
Потом появился отец Виктор, удовлетворенный и без миллиона. Выяснилось, что кавказцы оказались в Новосибирске без денег. Им не на что было ехать домой, в свою Кавказию. И отец Виктор тут же решил избавиться от миллиона, как от головной боли. Поскольку упомянутый миллион не мог решить проблемы отца Виктора, то, по мнению отца Виктора, он должен был решить чужие. Впрочем, искомая десятка миллионов для хора появилась в храме ближе к вечеру. Но это уже другая история.
А как его любили военные…. От рядового до генерала… Но любовь у военных, доложу я вам, исчисляется количеством здравиц и пожеланий с подниманием бокалов и дружным кряканьем. И приходилось, порой, отцу Виктору ехать домой более, чем в благодушном настроении. А такое настроение располагало отца Виктора к юмору, впрочем, непонятому для окружающих.
И как-то летней жаркой ночью мы с отцом Виктором возвращались домой на его УАЗике. За рулем УАЗика сидел родственник отца, явно не одобряющий его легкомысленного состояния. Но мрачные мысли водителя не всегда воодушевляют автомобиль, поэтому на улице Жуковского УАЗик заглох всерьез и навсегда. Ночь, июль, романтика… если бы так не хотелось есть и спать.
Родственник стал тщетно искать пропавшую искру в остывшем УАЗике, а мы с отцом Виктором начали чинно прогуливаться по пустой Жуковской, обмениваясь приличными моменту мыслями.
- А что, Андрей Сергеевич, - вдруг обратился ко мне задумчивый иерей, - мы ведь добросовестные налогоплательщики?
Этот вопрос поставил меня в тупик, поскольку я знал, что уж кто-кто, а отец Виктор никогда и никому не платил никаких налогов.
- А раз мы добросовестные налогоплательщики, - развил свою мысль отец Виктор, освободив меня от трудного ответа, - значит, органы милиции вообще, и ГАИ, в частности, должны нас выручать в трудных обстоятельствах, не так ли?
Эта логика меня окончательно добила, так как я был убежден, что уж органы правопорядка существуют для чего угодно, только не для этого.
- Стало быть, мы можем вызвать сюда гаишников, чтобы они починили наш УАЗ, - завершил свою мысль ночной софист и тут же пошел воплощать свою мысль в жизнь.
Он тормозил все проходящие авто и просил их передать свои просьбы о помощи на пост ГАИ, который находился в конце Жуковского, чуть дальше. Одни молча уезжали, другие предварительно крутили пальцем у виска. Но нашелся среди них человек, в юморе не уступающий отцу Виктору. И уже через пять минут я увидел Волгу с цветными мигалками, летящую к нам со скоростью воображения отца Виктора. Результат встречи мне представлялся печальным, поскольку алкогольного запаха, мягко выражаясь, не исходило только от водителя, а он переговоры с ГАИ вести не собирался.
Но от переговоров нас освободили сами гаишники. Два молодых сержанта без лишних разговоров подскочили к авто. Один прыгнул на место водителя, а другой нырнул в движок. И я был потрясен даже не только бескорыстной помощью тех, кого уже научен был презирать, но более тем, как в кромешной темноте, на ощупь, за пять минут можно завести автомобиль. Эти два фантастических события я видел первый и последний раз в своей жизни.
Меж тем, у одного из сержантов заработала рация: «Двадцать пятый, вы где?» - «Помогаем добросовестным налогоплательщикам», - хмыкнул сержант, покосившись на бороду отца Виктора. Этот ответ рацию успокоил, и она отстала от наших спасителей.
Сержанты исчезли так же быстро, как и появились. А мы загрузились в УАЗик и двинулись дальше. Каждый думал о пережитом. Отец Виктор очнулся от раздумий первым: «Ты вот что», - обратился он к родственнику, свирепо дергающему баранку, - «тормозни у поста ГАИ. Я хочу объявить им от лица службы благодарность». В ответ он получил свирепый рык и предложение ехать молча. Отец Виктор обидчиво замолчал, но от своих замыслов, коим в эту ночь суждено было сбыться всем, не отказался. И он оказался прав.
И какой черт дернул скучающего гаишника у поста при виде нас поднять свой жезл…. А потом пригласить водителя нашего УАЗика в помещение поста на освидетельствование. Торжествующий отец Виктор тут же отправился вслед за родственником воплощать свои благие намерения. Но для моих нервов впечатлений в эту ночь уже хватало, поэтому я остался в машине. И не прогадал. Потому что через три минуты отец Виктор и родственник вылетели с поста и бежали до авто, не оборачиваясь.
Его считали авантюристом. Но он себя авантюристом не считал. Он верил слову. Он верил в честь и совесть. Он верил в Бога. По нашим понятиям – это чистая авантюра. А для него это было правилом.
Его убивали всегда. Близкие – глупыми поступками, друзья – благими намерениями, почитатели – словами. И те, кто желал ему гибели от злобы и зависти, порой не так преуспевали в убийстве, как те, кто считал его своим другом. Он многим, если не всем, кто хоть однажды его видел, помогал. Он многим, если не всем, кто хоть раз имел с ним беседу, изменил жизнь. Он был бесконечно добрым человеком, потому что настоящая доброта всегда бесконечна.
Он не был свят при жизни, несмотря на то, что многие его считали таковым. Но он рядился в грех, дабы не раздражать окружающих доброхотов, как рядятся в цветные лохмотья комедианты. Хотя грех не принимал органически.
И не понимал, что такое «любовь». Пожимал плечами, когда речь заходила о столь возвышенном предмете. Наверное, потому что творил ее каждый день. Так люди, совершающие подвиг, убеждены, что просто делают свою работу.
«Когда человек рождается на свет, он плачет, а все смеются., - гласит народная мудрость, - и надо прожить жизнь так, чтобы после смерти все плакали, а ты – смеялся».
Смейся, отец Виктор, ты достиг своего.