До работы - как всегда, четверть часа на маршрутке, и еще минут семь - пешком, дворами и переулками. Инне кажется, что сегодня особенно много грязных луж, бродячих собак и невежливых водителей, выезжающих из дворов кто задом, кто боком. В подсобке за кухней Инна снимает пальто. Конечно, вся потная... Чтоб они сгорели, эти маршрутки!
Инна надевает халатик и повязывает голову косынкой. В зеркало на себя старается не смотреть. Вообще-то, Инна не уродливая. Она не похожа на классическую повариху - толстую, краснорожую. Она худенькая, даже тощая, с длинным бледным лицом. Волосы каштановые с белыми прядками (мелирование). Ей двадцать семь лет, и выглядит на двадцать семь.
Но сегодня вид у Инны неважный. Так всегда в эти чертовы дни.
На разделочном столе дожидаются говяжья ляжка и сорок пять куриных окорочков. Инна берет топорик и начинает рубить мясо. Привычными движениями, на привычные порции. Обед в фармацевтическом колледже с часу до трех. Инна должна приготовить суп, два салата, два гарнира и два горячих, сварить компот или чай. Ни одно блюдо нельзя повторять в течение недели. В колледже сто пятьдесят студентов, двадцать преподавателей, одиннадцать техслужащих.
На часах начало восьмого, хотя рабочий день, как у всех, с восьми. Такую прорву еды не приготовишь, если приезжать в восемь.
Когда говяжьи кости освобождаются от мяса, Инна рубит их на части другим топором, побольше. Халатик на груди и подмышками промокает насквозь. Сколько капель ее пота упадет в будущий борщ, Инну не волнует. Сожрут!
Студенты и преподаватели колледжа считают, что Инна готовит вкусно. И комиссии ее хвалят. Она украсила столовую со вкусом: голубые бантики на занавесках, икебаны из веток и колосьев на столах.
Без пятнадцати восемь является коренщица Даша. Кричит из подсобки: "Инка, привет!", потом переодевается и рассказывает, как вчера ходила со своим парнем в гости.
- ... Седой и Шурик начали наезжать на Леху. Типа, ты чего накосячил? А сами уже лыка не вяжут. Танька им говорит - нажрались, так ведите себя прилично...
При этом Даша курит - понятно по запаху и кашлю. Инна вытирает руки о полотенце и тоже идет покурить. Даша говорит, затягивается и красит губы одновременно. Инна не слушает. Она чувствует свой собственный запах - сырым мясом от рук, потом - от халата, и нечистой кровью - ниже пояса. Дверь скрипит, является посудомойка Мария Николаевна.
- Обрезь возьму? Там опять собачки пришли...
Инна разрешает взять обрезь - жилы, хрящи. Мария Николаевна идет кормить собак, которые всегда сопровождают ее повсюду. Дашу Инна посылает рубить капусту. А сама - в туалет.
С женскими делами непорядок. То слишком обильно, то два раза мазнется. Все от неправильной жизни, говорит врачиха. Инне давно пора спать с мужем каждый день и рожать детей. А она встречается с Витькой, только когда есть место для свидания.
Инна не пользуется покупными прокладками - раздражение. Только бинты и вата, советуют врачиха и мать. Инна заготавливает себе ватно-марлевые свертки толщиной с буханку хлеба.
Матери хорошо советовать, думает Инна, нарезая морковь. Она всю жизнь работала на блатных местах. Даже в советские времена была поваром в ресторане. Мясо домой сумками таскала.
А Инна парится восьмой год в этой столовке. Рестораны сейчас все частные. Им нужен повар со стажем.
- Ин, картошку закидывать? - спрашивает Даша. И вполголоса добавляет:
- Марь Николавна уже заправилась в подсобке. Самогонкой несет за километр.
"Представляю, чем от меня несет", - думает Инна, и ставит под кран двадцатилитровую кастрюлю.
- Давай, Инночка, я помогу! - с готовностью предлагает действительно поддатая Мария Николаевна. Вдвоем они тащат кастрюлю на плиту. Инна чувствует, как ватно-марлевая буханка разом промокает.
Сами повара обедают в половине первого. Иначе потом, голодные и раздраженные, они будут срываться на клиентах. Инна, посетившая туалет и даже сделавшая обтирание влажными салфетками, немного расслабляется. Щедро кладет сметану в борщ - себе, своим работницам и грузчику Жоре, который привез продукты на завтра.
- Мм, - говорит Жора, пробуя борщ, - пища богов! У тебя, Инусик, золотые руки.
- И душа! - подхватывает Мария Николаевна. Глаза у нее мутные, щеки крапчато-красные.
- Был бы я холостой, я б на тебе женился, - продолжает Жора.
Глаза и щеки у него точь-в-точь как у Марии Николаевны.
- Даш, салат принеси, - просит Инна, - а вы, братцы-кролики, чтоб завтра были в божеском виде. Завтра в колледже гости. Не фиг мне тут картину портить.
"Начинается дурдом!" - ворчит Даша в половине второго. Студенты из всех групп валом валят в столовую. Налетели, галки голодные, говорит Инна, хоть бы руки помыли!
Студенты вечно выделываются у раздаточного окна, как королевские отпрыски, что ни приготовь - фу, фу! - а у самих в животе от голода скулит и воет.
Подходят две девки. Вылитые макаки, однако, намакияженные, золотом обвешанные, в салонах настриженные.
- Ты будешь борщ? - спрашивает одна другую.
- Да ну! На него смотреть страшно.
- А второе какое? Картошку или рис?
- Картошка какая-то... как замазка...
Инна сама разливает борщ. А второе они с Дашей раскладывают заранее. Ей ужасно хочется плеснуть девкам в рожи борщом. Но она не может. Она даже ругаться не умеет. "Добрая ты", - говорят мать, отец и Мария Николаевна. Обычно сожалеющим тоном.
- Девушки, второе берем?
Макаки берут рис с курицей. А Инна будит толстого флегматика, который слушает плеер и смотрит на блюда отсутствующим взглядом.
- Молодой человек, борщ берем? Молодой человек!
- Сними затычки с ушей, чума! - кричит темпераментная Даша. Кстати о затычках, думает Инна. Опять все ляжки растерло проклятой марлей. И когда это кончится, господи.
Около трех часов, когда посуда помыта, Инна собирается домой. Во время последней сигареты у нее в сумке звонит мобильник. Это Витька.
- За тобой заехать? - спрашивает он без приветствия.
Приветствия не нужны людям, которые встречаются три года, которые почти как муж и жена.
- Нет, не надо. Я уже с отцом еду.
- А мы встретимся сегодня? Хата свободна.
- Нет, сегодня не могу. Я заболела.
- Во, блин, обидно...
А Инне-то как обидно! Она бредет дворами и переулками. Из-за угла вылетает толстый мужик на мотоцикле - Инна едва успевает отскочить. Конечно, все ботинки в грязи. Но она продолжает думать о Витьке.
Витька красивый, гораздо красивее Инны. Она влюблена в него до умопомрачения - за красоту. Все его отрицательные черты Инна знает и правильно оценивает. Он старше ее на семь лет, разведенец, бабник и лентяй. Работает какой-то ерундой, вроде компьютерного мастера по вызовам. На вызовы ходит лениво, деньги ему не нужны - родители дают. Витькины родители занимаются коммерцией, и временами уезжают из дому. Инна подозревает, что они отсутствуют чаще, чем Витька приглашает ее к себе. Скорее он позовет какую-нибудь курву, каких у него немало. Инна ни разу не ловила его ни с кем, но находила в компьютере фотки голых девок, явно сделанные самим Витькой. Витька смеется, а Инне от ревности плохо, аж в глазах темнеет.
- Заснула, что ли? - рычит злая бабка, и толкает Инну в бок огромной кошелкой.
Инна влезает в маршрутку, падает на сиденье. Открывает мобильник, находит Витькины фотографии. Как она любит его - светловолосого, широкоплечего. Как ненавидит себя - потную, растрепанную, вонючую.
- Инка, чай с пирогом будешь?
Мать сегодня отдыхает. Она работает в дорогом круглосуточном ресторане. Сутки там, трое - дома, и зарплата впятеро больше дочкиной. Инна невольно раздражается на мать, хотя вообще-то она любит своих родителей. Родители не старые, непьющие. Инна по-настоящему дружит с отцом, даже зовет его по имени "Мишка". Он шофер-дальнобойщик, часто уезжает в рейс на несколько дней.
- Чего молчишь-то? Устала? - спрашивает мать, и помогает Инне размотать длинный шарф.
- Сейчас, в душ заскочу, - голос Инны ровен и тих, - налей пока чаю.
Из ванной Инна выходит благоухающая, в голубой атласной пижамке. Волосы посушены феном и красиво спадают на плечи. Все бы хорошо. Только мысли о Витьке грызут, долбят, сверлят, пилят и еще тысячью способов пытают.
За чаем с пирогом Инна рассказывает матери новости. Машка опять напилась, Жорка тоже. А курей на завтра не привезли, пришлось крутить фарш. Мать тоже рассказывает - что по телевизору, что в магазине...
Потом Инна идет "к себе" - полежать.
Квартирка у родителей маленькая - одна комната, правда, по площади как двухкомнатная хрущоба. Кухня тоже большая. Иннин "аппартамент", как называет отец - на кухне. Она с десяти лет так живет - за занавеской. Там столик и раскладной диван. На столике раньше были учебники, теперь - косметика и ноутбук. Ноутбук отец подарил на двадцатипятилетие.
Инна берет ноутбук к себе на диван. Она каждый день посещает два сайта знакомств. Ей много пишут - и парни, и мужики, и даже подростки. А самому преданному поклоннику - сорок семь лет. Он живет в этом же городе. Вдовец, дети за границей. Трехкомнатная квартира. Он, кажется, по-настоящему влюблен в Инну.
Инна иногда думает - вот брошу Витьку и выйду замуж за этого, сорокасемилетнего! А что! Зато спокойно. И детей нарожаю.
Перспектив на жилье у Инны - никаких. Поэтому они с Витькой не женятся. Виктор считает, что Иннины родители должны дать денег на покупку квартиры. Потому что свадьба нужна Инне, а Витьке и без свадьбы хорошо. Иннина мать говорит - на хрен сдался такой жених, еще квартиру ему покупать. Она советует Инне найти другого, нормального.
Инна открывает мэссидж сорокасемилетнего.
"Здравствуйте, Инночка! Как ваше самочувствие? Как настроение? У меня ничего нового. На работе - обычная архитекторская рутина, вам это неинтересно. Может, вы бы согласились в выходные встретиться? Я вам покажу старинные переулки в моем районе. Думаю, никто не расскажет вам столько интересного об этой древней части нашего города..."
Звонит домашний телефон.
- Ин, тебя!
Это Юлька, подруга со школьных лет. Она тоже незамужем, живет гражданским браком с музыкантом-скрипачом, ругаются и расходятся каждые три дня.
- Ин, привет! Чего делаешь?
- Отдыхаю.
- Я твоего видела. Полчаса назад.
- Ну и что?
- Я видела его, - Юлька делает злорадную паузу, - с девкой! Ехали в машине по направлению к Дмитровскому лесу. Она такая белобрысая...
Инна говорит какие-то слова: мне-то что, наплевать, а у самой ноги холодные, коленки бескостные, в животе крутится смерч. И нечистая кровь прекращает течь. Как будто выключили ее, перейдя на другую программу - с мучительной пульсирующей болью.
Вечером Инна звонит Витьке. Он отвечает веселым ленивым голосом. Инна не спрашивает о девке, не обвиняет.
Все остается на своих местах. Но до утра Инна не спит, гоняет в голове туда-сюда черные кошмары.
"Всю жизнь будет так", - думает Инна за утренней чашкой кофе, и в маршрутке, и в подсобке за кухней. "Мы с Витькой будем жить по отдельности, и встречаться в его машине. Я никогда не выздоровею. Витька будет таскать девок. Я буду лепить котлеты для чужих, а они будут жрать, жрать, жрать!"
Инна лепит котлеты и ловко укладывает их на огромную доску, посыпанную мукой. Сорок котлет. Пятьдесят.
- Можно обрезь взять? - спрашивает Мария Николаевна. От нее совершенно не пахнет спиртным. Но Инне все равно. Сколько слез упало в фарш, кому это важно. Сожрут!
Сегодня у администрации колледжа гости из министерства. Инна стелет для них белую скатерть и ставит в центр стола вазочку с ветками рябины. Она наломала веток утром, когда шла через дворы. Сметану к рассольнику она подает отдельно, в хрустальных креманках (принесены из дома).
- Как красиво! Как чудесно! - восклицают гости. - И вкусно - как дома!
Директор колледжа приходит к Инне после обеда и обещает ей премию. Инне все равно. "Ну, куплю на эту премию дорогую косметику. Буду мазаться для Витьки. А что толку?"
По дороге домой в проходном дворе ее останавливают две девки. Одна в камуфляжных штанах, другая - в лосинах и оранжевой мини-юбке. Рожи не запоминаются, что-то серое, прыщавое и тупое. Камуфляжная молча выдергивает у Инны сумку из рук. Девки бегут прочь. Инна даже заплакать не может - все слезы ушли из-за Витьки.
Хорошо, что она всегда носит мобильник в боковом кармане джинсов, а не в сумке.
- Миш, приедь за мной, пожалуйста! Меня ограбили, денег ни копейки нет!
Отец приезжает и забирает Инну с автобусной остановки, где она сидит замерзшая, застывшая, как неживая.
- Да ладно, доча! Не бери в голову! Я тебе из крокодиловой кожи сумку куплю!
И твердят потом вдвоем с матерью - работу надо менять, вот у матери в ресторане освободится с весны место, Инну туда возьмут.
Инна ничего не слышит. Еще сидя на остановке, она видела Витькину "Тойоту". Он ехал с девицей - белобрысой, в чернобуром воротнике. Инну даже не заметил - так весело они с девицей смеялись.
На ночь Инна принимает материн валокордин, поэтому спит, как убитая. Но утром мысли каменные, а тело - плюшевое. Однако плюш подает признаки жизни. Жизнь снова вытекает из него черной нечистой кровью. Обильно и зловонно.
"Как я все ненавижу! Эту бешеную толпу на остановке - ненавижу. Эти дворы грязные - ненавижу. Этот Дашкин похабный смех - ненавижу. Эту кровищу чертову - ненавижу, ненавижу, ненавижу!"
Инна бросает морковь и лук на сковородку. Масло брызжет ей в подбородок. Ерунда! Инна не чувствует боли. Ненависть - лучший наркоз.
- Ин, - сообщила Даша, - Марь Николавна опять пузырек принесла. Я видела.
Инна идет в подсобку, Даша думает, что ругать Марию Николаевну, Мария Николаевна со страху роняет чекушку на пол, а Инна движется мимо - в туалет. Ватная "буханка" насквозь мокрая. Как кусок сырого мяса. Инна вдруг кладет ее не в мусорный бачок, а в карман халатика. И идет с нею в кухню. А в кухне, когда Даша отворачивается, Инна бросает этот комок крови и ненависти в кипящий харчо.
"Жрите!"
Студенты и преподаватели приходят и жрут, как ни в чем не бывало. И еще нахваливают. Инну душит смех. Впервые в жизни она понимает, что такое - злорадство, злая радость, острая, как красный перец, свежая, как розмарин.
Даша, Мария Николаевна и Жора тоже жрут. Инна, конечно, от харчо отказывается. Она извлекает бурый комок со дна суповой кастрюли и бросает в помойное ведро.
К вечеру злая радость испаряется. Приходит страх. Инна сидит, сжавшись в комок, на своем диванчике. О Витьке совсем не думает. Ищет в Интернете то медицинские сайты, то юридические.
Страх перерастает в ужас. Оказывается, в нечистой крови полно патогенных микробов. Недаром ее употребляли в старину для черной магии.
"Посадят", - шепчет Инна, - "лет на пять... это если не помрет никто..."
На ночь снова приходится пить валокордин. Инне снятся жуткие вещи. Мертвая Даша, мертвый Жора, полная столовая мертвых студентов. И живой Витька с девкой в чернобуром воротнике.
- Ты виноват! - кричит Инна. - Ты, сволочь!
От этого крика просыпаются мать и отец. Мать ворчит, что Инна с этим Витькой достукается до психушки. Впрочем, все равно вставать - шесть утра.
Инне даже не столько тюрьмы страшно, сколько стыдно. Все узнают, что она натворила. Отец, мать, Витька. О таком мерзком преступлении напишут во всех газетах, в Интернете, расскажут по телевидению. Все бывшие одноклассники и однокурсники узнают. Юлька. Сорокасемилетний.
Инне хочется выскочить из маршрутки посреди Белого моста и броситься в серую ледяную воду. До колледжа она идет автоматически, как игрушечный робот. Крупная крыса бежит по подсобке прямо под ноги Инне. Натянутые нервы Инны вдруг обвисают. Она смотрит на себя в зеркало. Известково-белое лицо, черные ямы под глазами.
- Здесь никогда не было крыс, - шепчет Инна, - это очень плохая примета...
Она идет в кухню, рубит мясо. И при этом плачет, плачет бессмысленными длинными слезами, пока в подсобке не раздаются смех и кашель Даши.
- Инка, привет! Ты чего свой шарф на пол бросила?
Инна понимает, что Даша жива-здорова, и слышит за окном голоса преподавательницы органической химии и физкультурника - тоже вполне бодрые.
- А плачешь чего? - спрашивает Даша. Кладет руку Инне на лоб и говорит:
- У тебя же температура!