Приезд домой отложился в памяти двояко. Дом стоял, почти готовый, и по стропилам сновали плотники. Батя понимал, что крыть крышу на городской манер под шифер - это не его ума дело. Пригласил профессионалов, чем в своей дальнейшей жизни пользовался на всю катушку. Шифер положить несложно, но стропила соорудить - это ремесло!
Вторая сторона медали заключалась в том, что мне предстояло пойти в школу.
Мне не привыкать, но, как оказалось, школа в Новом посёлке не очень похожа на мою прошлую.
Небольшой двор, напоминающий усадьбу разорившихся помещиков. Постройки, стоящие покоем: дом для младших классов, столовая, хозяйственные помещения, главное сооружение, где мы учились. Всё из дерева, в один этаж. Никогда ничего подобного не видел.
За школьным двором, где кончался штакетник, сваливался склон лисьего лога. Почему он был именно лисьим, никто не знал, но заячьих следов по зиме там было полно.
В этой школе мне предстояло прожить целых четыре года! Прекрасное время первых глупостей, … и, вообще, первые события жизни в этом посёлке.
Школа была своеобразная. И весьма. Каждую большую перемену в зале, куда выходили двери всех классов, включали проигрыватель, не понять, откуда взявшийся, и мы учились танцевать чарльстон. Старшеклассники смело уходили к оврагу покурить, а мы после занятий спешили поиграть в «чику».
Иметь личную битку, отлитую из свинца, считалось весьма престижно. Копеечные ставки подогревали игроков, когда в стопке монет появлялись трёх и пятикопеечные кругляки. Монеты большего достоинства не принимались.
Рядом с этим ристалищем была летняя спортивная площадка, на которой мы усердно ставили рекорды по прыжкам в высоту и метанию гранат.
Кстати, о гранатах. Географию, военное дело и химию нам преподавал кавалер ордена Красной звезды. Афанасий Максимович. В памяти остался его образ в коверкотовой гимнастёрке, подпоясанной командирским ремнём, орден на груди, синие галифе, надраенные и смятые в гармошку сапоги. Когда у нас на партах появлялись спиртовки, то зажечь их было довольно трудно. А у Афони в глазах горел нездоровый огонь.
Моей гордостью был портфель, привезённый из Ашхабада. Добротной кирзы изделие с карманом в наклад, ремни с настоящими пряжками. Мешочек с чернильницей был приторочен к ручке портфеля. Я каждый раз перед уроком ставил чернильницу на парту (в которой было специальное углубление для подобных изделий) и тыкал пером в устье непроливашки, изображая образец
каллиграфии. С прописью, увы, было не очень хорошо. Наши школьные модницы писали перьями с нажимом и с наклоном влево!
Вертикали начинались с широкого нажима и заканчивались волоском.
Теперь можно понять учебники каллиграфии уже позапрошлого века. Когда видишь их подписи, надписи, подтверждающие их подлинность… Нам бы так!
Потом случился непонятный факт. После первого урока меня вызывают в учительскую, и заведующая просит меня сказать Володе Иванцову, что его мама умерла.
Перед этим я видел, что его мать: преподавательница младших классов, ходила с огромными синяками под глазами. Вова мне сказал, что она колола дрова, и полено попало ей в переносицу.
Я вернулся в класс, попросил прощения у преподавательницы и вывел его в коридор. Реакция у Вовки была ужасная.
Мы с ним с самого моего появления в школе довольно близко сдружились. Я, после похорон матери, посещал его дом, а точнее дом его отца. Этот небольшой особняк, по видимому стоящий там же, где мы были пару лет назад. Самое ценное в этом доме для меня было не собрание породистых голубей, а великолепная библиотека, вывезенная из Германии после войны. Полное собрание Фенимора Купера, руководство по технике пилотирования истребителя ЛА-5…
Если учесть, что пешком до Бердского аэродрома надо шлёпать не менее трёх часов, а зимой ломать валенками наст, то можно понять, почему, начитавшийся книжек героев – лётчиков недавней войны, мальчонка десяти лет топал на этот аэродром пешком ранним воскресным утром через Речкуновский лес, через мост над Бердью, через весь городишко…
Самолёты ЯК-18П стояли на линейке, как до этого здесь же стояли МИГ-15. Около машины, готовящейся к вылету, копошатся молодые ребята, курсанты только что созданного аэроклуба, и (верх идеала!), лётчик – инструктор в кожанке на меху, шлем на голове, ноги в унтах!
Какое счастье было для меня, получив разрешение, подняться на крыло и заглянуть в кабину! Эти приборы, так похожие на те, что я изучал по инструкциям, и совсем не такие вблизи. Рукоять управления, педали, рычаги управления двигателем, шагом винта, заслонками радиаторов, закрылками, тормозными щитками.… Для меня эти минуты проходили совершенно в другом измерении. Ради этого стоило каждое утро в воскресенье, прихватив пару бутербродов, совершать марш в двенадцать километров в одну сторону.
А по весне вдоль нашей улицы им. Молодой гвардии, которую замыкал наш дом под номером 51, бушевали ручьи, промывая причудливыми зигзагами маленькие ущелья, пропадали в Обском море через дренажные трубы под шоссе и железной дорогой.
В один из апрельских дней я шлёпал вдоль этого ручья по улице вниз, чтобы, после перекрёстка под высоковольтной линией, которую только что протянули от Речкуновки в Академгородок, повернуть налево и, через дом, войти в калитку запущенного дворика, ведущего в хижину (иначе трудно назвать это сооружение), где проживал мой одноклассник Колька Байцура. Помочь отстающему по математике было неизбежное пионерское поручение.
В развалюхе (иначе трудно назвать этот дом) стоял стойкий кислый запах, в глазах рябило от лоскутных одеял, и чёрная тарелка над дверью голосом Левитана вещала о первом полёте в космос человёка.
- Впервые в мире лётчик – космонавт Юрий Алексеевич Гагарин…