Преподаватели Академии ГА несомненно являлись личностями, а некоторые даже выдающимися. Гениальных не припомню, однако про индивидуальность говорить не приходится – каждый! Но есть малюсенький нюансик: с персональными «бзиками», заморочками и отклонениями. Что, впрочем, входит в понятие «индивидуальность». Не сразу осознав глубину этого факта, приходилось мириться, терпеть и подстраиваться...
На первом курсе математику вбивал в тупые головы слушателей смешной старичок по фамилии Евсин. Евсин оказался фанатиком, буквально помешанным на преподаваемой науке, очень забавно выглядел в мешковатой лётной форме, но был страшно требователен и даже тиранически жесток. Теперь-то становится понятным поступок, заставивший Перельмана отказаться от престижной премии в миллион американских рублей! Если бы кто-то раньше увидел Евсина, то и вопросов не возникало... Однако наплюём и забудем. Вернёмся к нашим «баранам»... Если кто-то отвечал не так, как следовало, по «Евклиду и Лобачевскому», Евсин входил в раж и натурально психовал. При этом злобно топал ногами, терял самоконтроль и захлёбывался одной-единственной фразой. Многие её помнят и умрут, так и не позабыв: «Всё, что вы говорите — это ч у ш ь! Чудовищная чушь!! И вообще, вы порете одну сплошную чушь!!!»
Услышав такое обвинение, преступник от математики моментально впадал в ступор и готовился умереть на месте, пригвождённый позорным приговором.
Так мы и звали бесноватого математика — папаша Евсин или попросту Чушь...
Другим характерным персонажем являлся некто Жуков, который вёл на третьем курсе новый и революционный предмет — «Основы программирования и АСУ». Жуков пребывал в однозначной уверенности, что для будущих штурманов его наука по значимости находится сразу же после самолётовождения и воздушной навигации, если только не впереди. Разубедить в таком заблуждении было невозможно. Приходилось зубрить и сдавать. «Тройка» считалась неслыханной удачей, а «четвёрки» получали лишь самые мозговитые ребята после окончания физматшколы. «Пятёрок» что-то и не припомню...
Жуков выглядел элегантным, как белый рояль прославленной фирмы Steinway & Sons. Импозантный и, наверняка, должен был нравиться женщинам. Лет ему стукнуло на тот момент слегка за тридцать, вдобавок он щеголевато носил раритетную бородку Тутанхамона или Рамзеса, да и лицом, и аскетическим телосложением напоминал одного из них. Если только не врут облики, которыми нас пичкают археологи. Лицо Жукова, вполне под стать упомянутым фараонам, выглядело всегда бесстрастным и лишённым малейшего намёка на эмоции. Глаза устремлялись в одну точку, а всё остальное с безучастным видом внимало ответам. Жуков никогда не перебивал отвечающего и не прерывал процесса признания в любви к неведомым АСУ. И прозвище закрепилось вполне соответствующее образу — Удав!
Представители кафедры новомодной и перспективной науки АСУ от затрапезного лаборанта до начальника пользовались опасливым уважением преподавателей других учебных дисциплин. Это было очень заметно. На кафедре АСУ собрались молодые мозговитые ребята, которые шушукались на особенном «птичьем» языке только между собой и вообще производили впечатление сектантов, познавших нечто тайное и секретное, недоступное пониманию простого смертного. Этакая масонская ложа!
Когда настала пора сдавать экзамен, штурманята истово молились ночами и обещали всевышнему всё что угодно. Потом..., только бы не завалить предмет. А ещё больше боялись, что придётся отвечать на вопросы по АБСУ-154. (Автоматизированная бортовая система управления самолёта Ту-154).
Очень напрягали вопросы по принципу действия бокового и продольного каналов. Схемы имелись условные, так называемые блок-схемы, но размеры «простыней» в виде чертежей занимали сразу два стола. Причём каждая из двух схем существовала независимо! Учить – абсолютно невозможно, бесполезно и бессмысленно, так как угадать, куда принципиально должны двигаться кулоны согласно правилам и законам науки – теоретически возможно, но абсолютно точно знать мог только продвинутый программист с высшим радиотехническим образованием и неслабой учёной степенью!...
Вполне возможно, что и я мог оказаться на месте однокурсника, которому однажды довелось освещать таинства работы пресловутого бокового канала АБСУ-154. Но ваш покорный слуга молился очень усердно и, видимо, пообещал всевышнему что-то уж совсем... несбыточное. Поэтому мне милостиво досталось на экзамене что-то другое. По большому счёту, разницы не было никакой, но очень боялись именно АБСУ!
Невольно я стал свидетелем одного исторического ответа от начала и до конца. Слушатель вышел к доске, потом очень бодро и оптимистично сообщил присутствующим, а особенно Жукову, что означенное устройство – необычайно простое..., а работает, зараза, ещё проще! Чем сразу озадачил экзаменатора и вверг в изумление. Жуков так почему-то не считал, но готов был приоткрыть для себя, любимого, что-то новенькое, особенно по части примитивности и элементарности функционирования АБСУ... В глазах даже читался неподдельный интерес, и мелькнуло некоторое оживление. Он поощрил студента к продолжению, закинул ногу на ногу и отодвинулся, чтобы не пропустить самого главного и внимательно следить за указкой...
Однако пауза чуточку затягивалась... Но начинать с чего-то было просто необходимо. Надо только угадать сначала, куда же именно «впустить» кулон, чтобы потом пропустить по всем хитросплетениям схемы-лабиринта и в конечном итоге выпустить на волю! Простота – простотой, но объяснять и её надо туповатым и недалёким преподавателям.
Надо пояснить, что схема изображалась на двух листах ватмана. Загвоздкой являлось наличие чего-то такого особенного, расположенного в каждом из четырёх углов блок-схемы, что могло в равной степени являться как входом таинственного импульса, так и долгожданным, закономерным и благополучным выходом. Никаких подсказок в виде направлений и стрелочек не предусматривалось. Строго предписывалось это твёрдо знать и уверенно чертить путеводную нить электрического сигнала! На досуге мы прорисовали тоненьким карандашиком «лыжню» для хитрого кулона, напоминавшего вездесущий сперматозоид, но умный и предусмотрительный Жуков принёс на экзамен совершенно новенькие схемы...
Отвечающий вздохнул и уверенно оповестил: «Сигнал входит... сюда!» – И решительно ткнул указкой в верхний левый угол схемы...
Жуков привычно молчал, поэтому окрылённый вниманием слушатель продолжал вести указку по джунглям блок-схемы, не забывая попутно рассказывать, как сигнал идёт, преобразовывается, блокируется, отсекается, выдаёт что-то мудрёное в смежные системы и агрегаты, многократно дублируется и вновь, как птица Феникс, откуда-то восстаёт... Кулон в этот раз вышел откуда-то снизу...
Жуков помолчал ещё немного и произнёс: «Не-а!»... – Но не остановил попыток убедиться в необычайной примитивности АБСУ. Ведь было же обещано! Поэтому предстояло попытаться ещё разок, но уже как-нибудь по-другому «проторить» путь электрического сигнала... Студент подумал слегка и опроверг свою же первоначальную версию, заявив, что – есть... Есть другой вариант! А уж он-то, наверняка, на этот раз –самый истинный и единственно верный! Чёрт тогда попутал...
«Сигнал поступает сюда!»... – Всё то же самое, но с другого угла схемы, и «канализационный слив» на этот раз нашёлся уже совершенно в другом месте... Жуков траурно молчал, но оправдывал прозвище, плотоядно посматривая на слушателя, как настоящий удав глядит на кролика... И каждый раз произносил неизменное: «Не-а!»...
Сколько могло быть возможных и безумных вариантов пути у одуревшего сигнала, можете представить и подсчитать. Напоминаю – угла имелось четыре... Рассматривался даже невероятный случай входа и выхода импульса из одного и того же места... Для того, наверное, чтобы исключить часть схемы из работы и подкинуть мозголомства импортным шпионам-инженерам, похитившим многострадальное АБСУ для последующего копирования... Чтобы ум зашёл за разум от невозможности определить, зачем ещё столько устройств существует в данном агрегате?!...
В конце концов даже невозмутимый и терпеливый Жуков не выдержал многообразия простоты работы бокового канала и молча вывел в ведомости «пару»... И попросил студента передавать привет родителям письменно! Это означало, что каникулы и отпуск откладывались на неопредёленный срок. Если вообще не накрывались медным тазом. Пересдать АСУ со второго раза представлялось не менее проблематичным. Поэтому и бабушкино варенье имело шанс засахариться в баночке или скиснуть нахрен...
Сейчас маэстро Жуков работает начальником отдела в компьютерной фирме, где трудится и мой сын. Жуков чуточку постарел, но внешне – всё такой же. Прежний Удав... Сыну об этой истории не рассказывал. Зачем знать такие нюансы биографии одного из начальников? Тем более, что опять-таки – это лишь моё воспоминание и впечатление. Когда-нибудь прочтёт...
Экзамены и зачёты сдавались любыми доступными способами и средствами. Как-то раз предстояло сдать экзамен по радионавигации. Сессия выдалась сложная и напряжённая, поэтому не нашлось возможности уделить достаточного времени для тщательной проработки материала! Конечно, легче всего возразить, что весь семестр необходимо добросовестно корпеть над учебниками и конспектами. Но ведь в этом случае не оставалось «окошечка» для более приятных мероприятий. А так хотелось везде успеть!... Как и большинство студентов, мы надеялись на русский «авось» и собственную фортуну, пытаясь в самые последние дни перед экзаменом сразу и одним махом «объять необъятное».
В такие дни студенческий народец становился чрезвычайно озабоченным и деловым, выспрашивал друг у друга неясности, вставал в очередь за подробными конспектами трудолюбивых однокурсников, а в каждой комнате царили тишина и покой. Можно было услышать, как трутся и поскрипывают извилины в мозгах... А в прокуренном воздухе витал дух знаний... Нервы дрожали на пределе, поэтому шуточки, довольно невинные в иной ситуации, могли перерасти в скандал и ссору.
Одна группа уже сдала радионавигацию. Результат оказался удручающим и не обещающим ничего хорошего. А группа сдавала весьма сильная, поэтому предстоящий экзамен не предвещал стать лёгкой прогулкой. Стали усиленно... Готовиться, это – само собой! Только ведь перед смертью не надышишься, особенно если просачковал весь семестр, а то и оба, когда наука преподносилась на блюдечке. Где уж тут вспомнить то, чего и не знал никогда? А остальное — позабыл навеки?! Стали усиленно продумывать, как же ухитриться сдать хотя бы на «троечку»?! Знали некоторый способ, который совершенно не нов для любых поколений студентов — умудриться стянуть со стола один билетик и передать в коридор. Там по его вопросам готовится очередник и входит. Это, конечно, известно... Потом входящий берёт другой билет, а отвечает по украденному. А тот, который взял, передаёт в коридор следующему. И так — до победного!
Но этот способ известен и экзаменаторам. Если проделка удаётся, все стоя хором поют гимн. А если нет, приходится панихидно гнусавить Шопена... Решили, что способ хорош, конечно же, слов нет... Но не мешает ещё что-то такое для подстраховки придумать. Вспомнили кинокомедию Гайдая и новеллу «Наваждение», чтобы стать последователями и яростными приверженцами...
Проблема слегка заклякла на радиофикации аудитории. Из радиоприёмника «ВЭФ» сконструировали простейший радиопередатчик, но не беспроводной (не имелось ни сил, ни средств), а что-то типа радиотелефона. И это – не самое сложное. Залогом успеха должна была стать совершенно точная уверенность в номере класса, где будет проходить экзамен. Тут-то подстерегали самые большие неожиданности, которые могли пустить под откос всю продуманную операцию. Если аудиторию поменять перед самым экзаменом, «вынос» почти всех «тел» под Шопена был бы гарантирован!
Ну, Бог не выдаст — свинья не съест! С этим девизом начали оборудовать класс, который обнародовали в расписании накануне сдачи экзамена. От двери к первому столу провели телефонный провод, стараясь скрыть как можно тщательнее. Оборудовали только один стол, на большее не осмелились. И именно первый, так как очень логично предположили, что на «камчатке» гораздо больше шансов быть заподозренным в списывании. А первый стол — только для отличников и передовиков! Преподаватели это тоже отлично знают.
Контактами послужили обыкновенные канцелярские кнопки, а токосъёмниками –сапожные подковки, заботливо прибитые к каблукам. Мест «для передовиков и маяков» организовалось два. Соответственно, и радиоэлектроспецботинок – всего две пары. Сорок пятого размера. На всякий случай, то есть самые всеразмерные и суперуниверсальные... Про места «для поцелуйчиков» история умалчивает. Хотя целоваться взасос можно было разве что с преподавателем или в общаге после удачи на экзамене...
Кроме переобувания, технологией предписывалось: в коридоре или туалете успеть продеть в штанины провода, пропустить под рубашкой и вывести в рукава к запястью. На браслете часов прикрепить крохотный по тем временам наушник (ведь нашли же где-то!). И усесться следовало умудриться строго с первого раза и надолго, чтобы подковки точно легли на кнопки, обеспечивая надёжный контакт. И ножками ни в коем случае суетливо не шебуршить и бездумно не семенить!... Вот и вся недолга. Никто не хотел думать, что тайна вдруг станет рассекреченной, а тем более, что преподаватель вдруг сбрендит и предложит радиофицированному слушателю пересесть...
И в коридоре, сразу за дверью, приходилось нелегко! Провода невозможно тянуть до бесконечности, поэтому предстояло оборудовать стационарный штаб радиовещания. Это могло вызвать недовольство проходящего мимо начальства. Мы делали вид, что страшно переживаем за сдающих, толпились перед классом, всячески загораживая «диктора». А он сидел на полу весь потный, накрытый шинелью, и упорно бубнил в микрофон ответы на вопросы билета, шпаря текст прямо по учебнику или конспекту... Потренировались, проверили контакты и скорость переобувания. Отрегулировали громкость аппаратуры... Сдали!
… На родной и близкой по духу кафедре воздушной навигации тоже имелись выдающиеся личности — светила штурманской науки. Не уверен, что они имели самостоятельный опыт полётов, так как всё, рассказанное ими, выглядело обнаученно и преподавалось в свете высоких материй и высшей математики с элементами теории вероятности. Самолёт как бы имел абстрактную и обособленную субстанцию и существовал в пространстве отдельно... И летел сам по себе по некой загадочной траектории. Да и назывался самолёт на страницах толстенных учебников почему-то в среднем роде — воздушное судно. Самолёт упрямо летел, а на его движение в пространстве «наворачивались» различные теоретические выкладки со сложными уравнениями, дифференциалами и даже интегралами. Такие «червячки» могли выглядеть двойными или даже тройными.
Суть всего курса воздушной навигации я бы кратко свёл к тому, что предстояло «удержать» воздушное судно в пределах заданной трассы. То есть на линии пути. Сам факт попадания самолёта из точки А в точку Б не являлся предметом рассмотрения, это предполагалось само собой разумеющимся! Квинтэссенцией вопроса являлась необходимость убедиться, что ВС (воздушное судно) с определённой точностью и постоянно изменяемой вероятностью будет находиться на линии пути всё время полёта или процентов на девяносто, если не вру. Ширина трассы, точность и вероятность имели переменную величину в зависимости от математических знаний, получаемых на каждом курсе... От этого пухли мозги, сдавали нервы и закипала кровь!
Мы напряжённо и внимательно следили за упёртым самолётом на протяжении пары курсов, а он всё летел где-то в середине пути и никак не мог никуда окончательно долететь... Ведь по мере «ужесточения» параметров и постижения усложняющейся с каждым семестром воздушной навигации (курс науки тесно увязан с курсом математики и никак не мог опередить того, каких именно «червячков» научились «распрямлять») будущие навигаторы тщательно и скрупулёзно определяли точность самолётовождения.
А следующим страшным и непонятным «зверем» обнаружились сигмы. Что это такое, тогда, видимо, знал точно и определённо. Потому что успешно сдал воздушную навигацию, стал штурманом и летал много лет. Сигмы жили везде — таращились со страниц учебников. Мы тоже не отставали и до полного одурения пялились на них, стараясь рассмотреть получше. Конспекты переполнялись сигмами и вылезали из длиннющих формул. Сигмы, как и интегралы, могли двоиться и троиться, словно ты уже изрядно закосел...
Курс воздушной навигации читали несколько преподавателей, но самыми «крутыми» знатоками признавались Хиврич и Стариков. Оба издали учебники как по отдельности, так и в творческом сотрудничестве. Хиврич запомнился и внешне, и как образ. А также книжка по этой дисциплине слишком долго мозолила глаза фамилией. Однако про Старикова нужно рассказать чуточку подробнее. Пусть меня не бьют головой об асфальт, если что-то перепутаю, переиначу или слегка сгущу краски... Опять же — воспоминания и впечатления строго персональные. И ответственность — тоже!
… Стариков, читая лекции, наивно полагал, что раз уж он овладел сигмами в извращённой форме, то насущной и архиважнейшей задачей являлось научить садизму и нас. Чтобы так же запанибратски обращались с ними без свинячьей нежности! Чтобы это стало наипервейшей жизненной необходимостью. Он упорно, как танк или бульдозер, вёл к этой цели, думая, что мы не сможем жить без сигм никогда! Чтобы для нас это стало... Как два пальца... Или не сложнее чем, скажем, для выпускника консерватории разрешить мощный доминантовый квартсекстаккорд в тонику и потом тут же, ковыряясь от скукотищи в носу, мгновенно транспонировать в терцию... Элементарщина!
Сигмы являлись одновременно всем — и точностью, и вероятностью, и залогом успеха... Как бы путеводной звездой и мечтой... Практически – светлым будущим, почти коммунизмом! Сигмы – архимедова точка опоры, к которой можно приложить небольшое усилие и перевернуть земной шар. Если только найти эту точку!... Стариков именно об этом и мечтал. Войдя в раж, чревовещал: «Дайте! Дайте же!!... Если мне дадут три сигмы, я перелечу через океан!»... – Клянусь поседевшей бородёнкой, что это цитата.
Прискорбно сознавать, однако за тридцать лет полётов так и не встретилось ни одной самой захудаленькой или вшивенькой сигмы, не говоря уже о трёх и сразу... Поэтому через океан я так и не перелетел. То ли они избегали, то ли я удачно уворачивался и долго скрывался на просторах Якутии, даже и не знаю! Но курс воздушной навигации постиг и даже сдал экзамен на вполне твёрдую «четвёрку»...
Старикову тогда было уже около семидесяти, даже точно не уверен, с какой стороны — в большую или меньшую сторону. Особенностью преподавателя являлась даже не фанатичная преданность сигмам и всей воздушной навигации, а внешний вид. Он носил очки с линзами невероятных диоптрий! Донышко гранёного стакана – раза в два тоньше... Но и это не помогало. Когда проводился экзамен, Стариков ещё и лупу доставал из футлярчика, чтобы в зачётке хоть что-то рассмотреть, а также сличить фото с оригиналом, который в данный момент дрожал и трясся перед столом...
«Монстр навигации» подозревал, что его непременно стараются провести или обмануть. Подвох Стариков предвидел в любых студенческих ситуациях. Не знаю, что у него случилось в жизни, и чем так обидели предыдущие выпускники, но сдать именно ему экзамен считалось почти что самым трудным. И не науку сдать, а пройти фэйсконтроль и кое-что ещё, чтобы стать просто великодушно допущенным к экзамену и получить высочайшее соизволение взять экзаменационный билет...
… Отвлечёмся ненадолго от Старикова, воздушной навигации и сигм. Сделаем небольшую разрядочку. А то тучи сгустились так, что самому стало жутковато... Сегодня занесла нелёгкая в супермаркет. Гулял неспешно с тележкой. Проходил между стеллажей с CD, а блуждающий взгляд наткнулся на альбом Верки Сердючки «До-ре-ми. До-ре-до»... Улыбнулся и пошёл дальше, посмеиваясь над незатейливым для непосвящённых названием. А потом задумался и решил, что ведь не все в действительности знают, что это – не просто сочетание нот, и не от скудоумия авторов концерта присвоено такое название. В нём скрыт глубокий смысл.... Сразу вспомнил друзей из музучилища и далёкого детства...
Ребятки, которые «лабали» на танцах всё, что только могли услышать из эпохи Битлз и им подобных, в быту выглядели скромными студентами музыкального училища. Кто – на хоровом, кто – на дирижёрском или композиторском факультетах. Играли на фортепиано или скрипке, духовых или ударных. Но они-то и просветили в своё время, что у касты музыкантов есть и профессиональный слэнг, который передаётся путём некоторой нотной последовательности. Уже не помню многого из «словарика датского боцмана», но именно то, что прочитал на коробке CD, означает не что иное как простая и исконно-русская фраза: «А идите вы на х..!» – Ей Богу, не вру, можете проконсультироваться у профессиональных музыкантов.
На танцплощадке ребята частенько «задирали» друг-друга, разминаясь перед вечерним буйством. Только ещё настраивались гитары, а орган-ионика уже подзуживал кого-то подобной музыкальной фразочкой, а гитара вскоре радостно «отвечала» другой, не менее известной. Только вместо «на...» читалось «в...». И последовательность, и высота нот – уже слегка другие... Иногда провоцирующие фразочки насвистывали в микрофон, проникновенно глядя на визави... Помнил раньше, радуясь, что «посвящённый»... Трещина образовалась в мозгах, видимо. Пора вновь встречаться с друзьями детства и восполнять пробелы...
А посему, если вас ненароком занесёт когда-нибудь в оперу или на балет, где в оркестровой яме перед самым началом резвятся музыканты, уж будьте уверены, среди какофонии звуков обязательно кто-то не удержится и сыграет коллеге что-то вышеописанное... О причинах нужно спрашивать оркестрантов...
… Алексей С. работает штурманом самолёта Ил-96 в правительственном отряде специального назначения. Он — один из немногих, кто допущен к перевозке президента и премьера. Я его по-дружески люблю и уважаю за то, что между нами было, есть и надеюсь, ещё обязательно будет! Желаю летать столько, сколько захочется. Профессиональных высот пожелать не могу, так как расти Алексею уже просто некуда... Однако в то, что ему доверят перевозку первых лиц импортного государства, почти не верю! Мы частенько перезваниваемся и тарахтим о жизни и планах. Из полунамёков на ближайшую командировку всегда делаю вывод, что именно оттуда через недельку-другую последует репортаж о государственном визите президента или премьера...
… А пока тогда ещё просто Лёха, обычный хабаровский паренёк, худой и вихрастый, очень нервничал в коридоре, готовясь войти в аудиторию и предстать перед очами грозного Старикова. Я вошёл перед ним, проскочил процедуру, о которой узнаете дальше, с облегчением вытянул билет и уселся за стол. Уже сосредоточился, заарканил пару сигм и ухватил за хвост ещё одну. Пытаясь удержать табун в узде, одновременно вёл самолёт (или воздушное судно) строго по линии заданного пути, стремясь, чтобы и остальные вероятности и точности оставались в заданных пределах. Пыхтел и уже обдумывал ответы на другие вопросы билета... И тут настала Лёхина очередь «фестивалить и вышивать».
Начал он прямо с порога, как и положено, произнеся установленный доклад и прошение: «Товарищ преподаватель....» и т.д. Доклад не очень длинный, но его требовалось зазубрить именно так, чтобы слова не менялись местами, и ничего не было упущено. Лёшка разволновался и чего-то не учёл или пропустил. Ему тут же велели выйти вон и начать сначала...
Ещё разок присутствующие услышали весь доклад по полной форме. На этот раз слушатель взял себя в ежовые рукавицы и ничего не перепутал. Стариков кивнул, а потом вдруг через знаменитые окуляры пристально посмотрел и выдал: «А почему вы не в белой рубашке?!» – Лёха явился в форменной серой рубашке, которую выдавали, ничего предосудительного в этом не было. Я тоже судорожно огляделся. Именно такая же – на мне и почти на всех, кто уже корпел над сигмами.
Алексея передёрнуло, но требовалось обязательно по-военному спросить: «Разрешите устранить?»... – Ему милостиво разрешили. Лёха быстренько выскользнул за дверь и кого-то «разукомплектовал», обменявшись рубахами... Снова вход, доклад и ожидание. Преподаватель через очки внимательнейшим образом осматривал претендента на звание «укротителя сигм» с ног до головы. Были осмотрены ботинки — уставные... Хорошо! Приказано задрать штанины, на предмет опознания форменных же носков... Снова хорошо! Потом дошла очередь и до ремня, из-под которого торчала плохо заправленная, но уже белая рубашка... Плохо! – «Выйти вон, привести в порядок и устранить!»... – Алексей нервно крутанулся на каблуках по-уставному и чуть не упал. Всё сначала!
Следующий осмотр Стариков почему-то начал с заправленной рубахи, пропустив обязаловку. «Всё бы и ничего, но вот... Что же вы, товарищ слушатель, являетесь на экзамен такой нестриженый и взъерошенный? Где это вы валялись?... Устранить!»...
Экзаменуемые, а особенно Лёша, отчётливо осознали, что это — начало конца. Если Стариков начинал капризничать и придираться, спихнуть с выбранного пути можно было только с помощью какого-то природного катаклизма или техногенной катастрофы. Но экзамена это бы не отменило. Просто отложили бы или перенесли на другой срок. Только и всего!
Лёха в очередной (но далеко-далеко не в последний) раз крутанулся на каблуках. Стричься было некогда, да и ближайшая «подстригательская» находилась в городе, а местная, при авиагородковской бане, работала не пойми как и когда! В туалете Алексею сердобольные сокурсники прилизали водичкой непокорные вихры, создали нечто вроде укладки, хотя и укладывать-то было нечего! Но уж постарались... И наступил следующий (вернее, очередной) раз являться перед очами...
Не стану утомлять диалогами в лицах, которые произносились. Удовольствия для Лёшки – никакого, а Стариков попросту оставался самим собой. Ограничусь перечислением событий, которые произошли в каждый «очередной» раз.
Про фэйсконтроль я ведь не зря говорил. Всё, что происходило до... — это простая прелюдия к процессу допуска к «телу» известных сигм. Настоящая же проверка заключалась именно в сличении физиономии того, кто явился на экзамен, с фотографиями в документах. Алексей с утра находился «на взводе» и почему-то сильно волновался, поэтому чего-то не учёл или впопыхах забыл.
Ритуалом предусматривалось подойти к столу чеканным строевым, положить зачётку, пропуск и студенческий билет. «Ксивы» тщательнейшим образом изучались сквозь толстенные очки и дополнительную лупу. Фотки на предъявленных документах скрупулёзно и криминалистически сравнивались. Сначала между собой, а потом уже – с натуральным «фэйсом» слушателя. И не дай тебе Бог что-то вдруг забыть! А Лёха как раз забыл пропуск в общаге. Сбегал. Потом настал черёд выкладывать на стол конспекты по воздушной навигации. Причём за все семестры и обязательно свои! Почерк в конспектах тоже криптографически сравнивался с тем, каким позже писался ответ на билет. Если до этого доходило, конечно... Но каким-то образом Лёшка и конспекты умудрился забыть!... Сбегал...
Вот в общем-то и вся несложная и простая-незатейливая процедура, предшествующая историческому моменту, когда начинался, собственно, настоящий экзамен... Весело? Экзамен проходил долго, но, как понимаете, в приподнятом настроении и дружеской, почти застольной обстановке... Мы прыгали до потолка и радовались, как малые дети, когда всё уже оставалось позади...
Аэродинамику преподавал некто Тарасов – не то сын, не то племянник тогдашнего министра автотранспорта. Во всяком случае, Тарасов этого не опровергал, а подтверждением красивой версии служил личный автомобиль. Тарасов с шиком и помпой приезжал на службу на невиданном и невозможно красивом «Форде». Такие автомобили в Ленинграде стали массово появляться у относительно простого народа только в девяностые годы. А он гордо и независимо «рассекал» по улицам, бередя души прохожих и водителей, уже в середине семидесятых...
В отличие от зануды Старикова, Тарасов общался с нами запросто, но как старший товарищ, не заискивая и не возвышаясь. Чувствовалось, что он – мужик по жизни неплохой, а преподавательская работа – нечто вроде хобби. Ведь лодырей и тунеядцев-безработных, как сейчас, тогда просто быть не могло!... Тарасов не утруждал нас и сам не слишком напрягался. Мы почувствовали такое отношение и через некоторое время перешли на «свободное» посещение его лекций и практических занятий. Я, например, если и присутствовал на некоторых занятиях по аэродинамике, то быстро понял, что разнообразные «кривульки», потоки, возмущения и завихрения при срыве воздушного потока с крыла вызывают в голове аналогичные или ещё более искривлённые завихрения...
Во мне уже накрепко засела памятная фраза про «синий диплом и красную морду». Честно говоря, для штурмана аэродинамика нужна и важна, но совершенно не в том объёме, в каком следует знать пилотам, непосредственно управляющим летательным аппаратом. Нужно иметь лишь понятие и начальные сведения об азах науки. И в дальнейшей жизни это подтвердилось, так как для штурманов устанавливался минимум вопросов, ответы на которые следует знать из аэродинамики. Зачёты и экзамены сдавались так часто, что практически всю лётную жизнь приходилось постоянно что-то изучать, постигать, сдавать и применять.
Не призываю брать с меня примера по части отношения к аэродинамике. Просто у меня сложилось именно так, и летать я уже прекратил, но... Лучше хорошо знать разделы ограничений и допусков конкретного воздушного судна из руководства по лётной эксплуатации, чем формулу подъёмной силы...
Осмелюсь нахально предположить, что я стал вторым по краткости ответа на экзаменах. Не утверждаю наверняка, но думаю, призовое место на условном пьедестале должен однозначно занимать. Самым коротким, конечно, нужно считать полное молчание, что не являлось такой уж редкостью. Но это ведь и не ответ вовсе! Лаконизм монгола Цого на экзамене по приборному оборудованию я не превзошёл, но располагался где-то рядом, когда «пришла пора за всё платить по векселям» и «спихивать» аэродинамику.
Сын степей и наследник ханов Золотой Орды гордо сверлил взглядом преподавателя по приборам и отвечал на вопрос о свойствах гироскопа. Как оказалось, свойство имелось всего одно: если раскрутить гироскоп до приличной скорости вращения, а потом шарахнуть по нему с любой стороны, то... ничего страшного не случится. «Юла» гироскопа слегка покочевряжится, главная ось чуток поёрзает... И всё! Гироскоп будет вращаться дальше, как ни в чём не бывало! Это утверждал Цого. Ему-то что?! Его судьба неуклонно продвигалась к уготованной персональной должности в монгольской авиации. Остальные секреты из жизни гироскопа Цого, по всей видимости, решил приберечь для земляков-сограждан. Зачем рассказывать преподавателю о всяких нутациях, прецессиях и уходе главной оси, а также о завале дополнительной рамы, если всё это и сам (преподаватель) прекрасно знает?
Я вспомнил страшно обстоятельный могольский ответ и скуксился, сидя на экзамене у Тарасова. Нищета будущего ответа очень угнетала. Следовало кровь из носу обязательно чем-то приукрасить и сделать повычурнее, чтобы не быть совсем уж... немногословным, что ли!
Надежды на постороннюю помощь таяли с каждым уходом товарищей, удачно «отстрелявшихся» на экзамене. С тоской смотрел на закрывающуюся дверь, но помочь мне было невозможно! Передать шпаргалку или чей-то конспект нельзя из-за крайне неудачного расположения в аудитории. Тут могла сильно помочь азбука глухонемых, но ей должен владеть кроме меня по крайней мере хотя бы и ещё один сокурсник. Азбуки этой я тоже не знал. Это – просто так, гипотетически...
Тарасова твёрдо решил взять измором. Очень надеялся на порядочность и сострадание. Ведь не станет обладатель шикарного «Форда» глумиться над бедолагой-студентиком, с которого и взять-то нечего!... А ещё имелись тайные надежды на внезапный пожар на этаже... Однако действительность оказалась безжалостной. Вот и настало времечко, когда уже просто припёрло «платить по векселям». Я остался последним и ждал пощады...
Как сейчас помню, вопросов билет насчитывал всего-то два — про особенности стреловидного крыла в сравнении с прямым, а также что-то ещё... мелким шрифтом, но про ту самую подъёмную силу, будь она неладна, и какие-то её чудо-свойства... Никакой подъёмной силой меня было не приподнять со скамьи. Наоборот, придавливала вниз другая. И ещё вдобавок я испытывал страшное лобовое сопротивление, не решаясь подойти к экзаменатору. Всё-таки превозмог, поднапрягся и... начал хитромудрый и весьма «красноречивый» ответ.
Про стреловидное крыло имелось очень смутное понятие, но я бодро заверил Тарасова, что... Даже дураку должно быть ясно и понятно бесспорное: человек издавна присматривается к живой природе в тайной надежде кое-что откровенно «передрать» и внедрить для неприкрытых эгоистических нужд... Таких примеров — море разливанное, а самым ярким является скорость передвижения стрижей и ласточек, как раз имеющих стреловидную форму крыльев. И это даёт значительное преимущество в скорости... В отличие от, скажем, неповоротливых ворон или примитивных дятлов! Просто недалёкие и глупые людишки не смогли вовремя смикитить – именно этой-то стреловидности и не хватало, чтобы первые самолёты-этажерки снабдить подобной конструкцией крыла и перейти сразу на сверхзвук!
Тарасов убедился, что такая глубина и обширность познаний вполне может сравниваться с глубиной Марианской впадины, а экзаменуемый не так-то прост и наивен, каким хочет выглядеть! Просто специально досиделся до самого конца экзамена, чтобы уже никто посторонний не смог помешать побеседовать, как равный с равным... И даже слегка и ненавязчиво подискутировать о насущных проблемах аэродинамики... Разочаровывать я не стал, поэтому беседа пока продолжалась. Время работало на меня!
Светило аэродинамики и обладатель шикарного «Форда» задумчиво предложил уже переходить... как-то поближе к авиации, совершенно наплевав на природу и эгоистов. Это сделать оказалось гораздо труднее. Но я с умным видом прожжённого аэродинамика продолжал вовсю изображать недотёпой... именно преподавателя. Типа ты – чего? Ведь всё и так ясно! Ну, подумай, так просто и элементарно!... Тогда настал черёд вопросов о волновом кризисе, срыве потока на пограничном слое и числе Маха. А заодно предложили сказать пару слов про устойчивость и управляемость самолёта.
Кризис-то наблюдался явный, только у меня, а не на крыле! Первые лекции Тарасова я посещал, поэтому про число Маха и его формулу что-то смог выдавить и накорябать на листочке. Экзаменатор заметно оживился и стал вовсю пришпоривать и подбадривать, попросив вспомнить кривые Жуковского.
Услышав такое лестное предложение, первой шальной мыслью мелькнуло начать ответ так же красиво, осветив вкратце биографию Николая Егоровича, отца русской авиации. Даже обидно стало, что я её не знал. Поэтому честно сказал, что такие кривые — есть! Имени Жуковского... И – точка. Кривые-кривые..., но без них в авиации — совсем никак... Полный каюк! Правда, потом здорово поднапрягся и припомнил, что на первых занятиях их даже собственноручно рисовал в конспекте. Поэтому беспардонно нечто кривое изобразил, счастливо угадал оси координат и даже правильно обозначил соответствующими коэффициентами... Это – уже не что-то, а кое-что!... День явно удавался, а избранная тактика приносила нужный результат — не выгнали сразу и с позором. И будущие каникулы приобретали реальные очертания...
Однако предстояло ещё и о подъёмной силе что-нибудь спроворить напоследок. Формулу с трудом, но написал, так как с неё всё в аэродинамике и начинается, а потом – вертится вокруг подъёмной силы и крутится с силой страшной. Беда в том, что кроме формулы, больше ничего не мог поведать. Здорово выручило, что откуда-то знал ещё одну формулу, в которой одним из сомножителей являлся именно этот коэффициент. Сидя за партой, тупо подставлял в одну формулу значения из другой, тщательно преобразовывал, а в итоге получилось «масло масляное», не имеющее никакой практической ценности, но разительным образом отличающееся от догматических и классических формул. Образно говоря – то же самое, только вид сбоку!
Когда Тарасов взял в руки листочек с выкладками, то долго вглядывался, силясь понять ужасную абракадабру. Но возражений не последовало. Преподаватель с интересом спросил, откуда взялось э т о?... Я с гордостью сразу признался, не колеблясь ни секунды: «Э т о – с а м вывел!» – Причём заявление прозвучало с видом, как у Колумба, когда ему сообщили, что он умудрился открыть Америку. Тарасов махнул рукой и поставил «трояк», отпустив на волю, в пампасы!... Так я и летал почти тридцать лет, не зная наверняка, а нашла ли где-нибудь применение собственноручно выведенная и выстраданная формула подъёмной силы?... Жить захочешь, ещё и не такое совершишь!...
(продолжение следует)