История "Дожить до утки под кроватью", рассказанная мной в августе 2010 года
http://www.proza.ru/2010/08/12/1038 ,
как и ожидалось, получила свое продолжение.....
И наступила зима. И покрыла все вокруг белым снегом. И замерзла река. Та самая, которая виднелась из окна больницы.
Я, как и предполагалось, опять оказалась в стенах, пропитанных болью и страданием. Слова доктора: «Немедленно! На удаление!» не испугали. Нельзя же пугаться четыре месяца подряд. Привыкла. К тому же, ему, следившему за моим женским здоровьем уже лет десять, я доверяла абсолютно. Более того, он был любимым: лечил, вырезал, вселял веру в здоровую жизнь. И эти его слова были приняты с пониманием:
- Значит так. Тянуть нельзя ни дня. Смотри, за четыре месяца она выросла в два раза! Будешь оперироваться у Ирины Александровны. Хирург от бога, зав.отделением. Подруга моя, кстати. Что будет удаляться в конечном итоге, станет ясно в процессе операции. Может быть, кроме матки придется прихватить что-нибудь еще. Согласна?
- Можно подумать есть выбор. Конечно, доктор! Хочется жить долго и счастливо.
- Значит будешь.
И вот я стояла у окна второй гинекологии, думала о превратностях собственной судьбы и смотрела на замерзшую реку. Я задавала многочисленные глупые вопросы, крутила в руках какой-то журнал и проводила им геодезические линии по стеклу. Предстояло вновь выбиться из течения времени и попасть в реальность Эмира Кустурицы. Только меня ждала собственная заколдованная реальность.
*Анестезилоги - профессиональные убийцы*
Утренняя предпоселенческая суета в больничные апартаменты немножко измотала, и после обеда нервы без борьбы отдались неспокойной дреме. Сквозь туман прерывистых сновидений вдруг услышала свою фамилию. С трудом разлепила глаза и сфокусировалась на пятне в белом халате. Пятно держалось за истории болезней. «Врач? Зачем? У меня же все завтра»
- Вы знаете кто я? - начало пятно так же стремительно, как и пыталось пробудить все живое вокруг.
Бейджика или другого какого знака на халате не наблюдалось. Лоб тоже был чист.
- Даже не догадываюсь, - сказала я честно.
- Я - ваш анестезиолог. Вы знаете, что у вас завтра операция?
- Ну да. Я недавно разговаривала с Н.В.(Н.В.- это мой Любимый Доктор - для тех, кто хочет высунуться из танка) и….
- Таааааак, - прервала она решительно и потянула, как мне показалось, нерадостно,- Значит, оперироваться все-таки будете?
- Врач настаивает. Говорит, что если не сейчас, то можно и умереть. Что-то у меня в матке нездорово заколосилось и необходимо удаление. Вот только ещё не решено, что окончательно потребуется удалять.
- Итого вас тут четверо…,- меня, казалось, не слушали, - Ну, рассказывайте, чем болели раньше.
- Гастрит… - начала я мямлить, потому что до конца ещё не проснулась. «Странно, у неё же история в руках и при поступлении я уже все рассказывала".
- Нет. Это не надо. Полостные какие были?
- Ну, аппендицит. Еще вот мне вырезали….
- Нет. Это же не полостная.
- Тогда вроде всё. Хотя нет. Четыре месяца назад переболела гемморагической лихорадкой.
- Это мышка что ли?
- Ну да, иногда её так в народе называют.
- Так чего же вы молчите!?
- Ну, я не знаю, что надо говорить, а что нет.
- Тааааак, - она опять задумалась,- Где ваши анализы?
- Так вот же, у вас в руках. В истории болезни. В отдельном файле.
- Что это за бумажки? Что вы мне тут подсовываете? Названия лекарств, их памятки.. Анализы где? Группа крови где?- вопросы сыпались один за другим, пока она перебирала содержимое вложенного в историю болезни файла.
- Понимаете, - я привстала с кровати, - Пока я проходила обследование и подлечивалась, все складывала в этот файл. Предоперационная подготовка, то се. Давайте вместе посмотрим и ненужное уберем.
Я очень старалась быть сдержанной. От этого человека зависело не столько моё настоящее завтра, сколько будущее в принципе.
- Что? Умная очень? А группа крови где?- вдруг опять вспомнила она.
- Так вот же, - пришлось самой поковыряться в куче бумаг и выудить нужную.
- Таааак….Гемоглобин вот у вас низкий. Почему низкий?
«Мне из-за этого застрелиться что ли?» - разговор с анестезиологом настораживал все больше, но я на всякий случай промолчала.
- А как мне готовиться к операции, доктор? Вечером можно есть? Скажите, а как будет отходить наркоз?
- Вон, у соседки спросите. Её несколько дней назад оперировали.
«Анестезиолог - профессиональный убийца. Шансов не оставляет. Даже на сдачу»,- подумалось вслед решительно удаляющейся спине в белом и, бубня «овощ в помощь (в смысле хрен с тобой), все равно выживу», я вышла в коридор. Хотелось пить.
Матрица что-то меняет не тогда, когда черная кошка несколько раз по одному месту ходит. А когда изменяется назначенное время. Мое время шептало: «Будь здесь и сейчас. Так надо. Перетерпи». И я настраивалась терпеть.
*Об абортах в жизни женщин*
У таблички с надписью «Малая операционная» услышала диалог.
- Где тут на аборт? Кто меня будет смотреть?
- А кто вас должен смотреть?
- Ну как? Я пришла в больницу, так?
- Так.
- Значит, должен посмотреть врач, так?
- Вы на аборт? Ну, так проходите.
- А что, меня никто смотреть не будет?
- Зачем? Вы же на аборт. Давайте направление и анализы.
«Ничто так полностью не раскрывает человека, как его анализы». Видимо, это философское изречение явилось для женщины откровением.
В малой операционной жизнь кипела. Каталки, с похожими на трупы безжизненными телами, перевернутыми все, как один, на живот, сновали конвейером, как тележки грузчиков в бойком супермаркете. Из динамиков кухни, расположенной рядом с операционной, душевно и трепетно вещал мудрое известный певец: «Потому что нельзя быть на свете красивой такой». «Хорошая песня» - и мысль продолжила свое развитие: «Красивой быть нельзя. Вредно для здоровья».
Минут через пять выкатилась очередная каталка с очередным тюленьим телом, «загоравшим» на животе.
- Где лежит Мулюкова? Куда везти каталку? - вопрошала на все четыре стороны сестричка, не забывая, впрочем, собирать тапочки, которые то и дело сваливались с ног бесчувственной Мулюковой,- Кто-нибудь знает, где лежит Мулюкова?
В отделении несколько больных лежали на кушеточках в коридорах и эта несчастная, видимо, была из их числа. Номера палаты в истории болезни не было, поэтому и возник вопрос. Крашеные в зелененькое стены больнички сонливо и равнодушно впитывали чужие привычные вопросы и неотвеченные ответы..
Мулюкова крепко спала и, слава богу, за собственную судьбу совершенно не переживала.
«О ужас, вот мое «веселенькое» завтра. Прими его, детка, достойно».
И я привычно вернулась к созерцанию замерзшей реки. Вечерело. Я смотрела на разбегающуюся вселенную и восхитилась массой, искривляющей пространство и время. Решила чаще обнимать любимых - около тяжелых объектов время замедляется.
*День операции. И день еще один.*
Соседка по палате Лена старалась подбодрить, как могла, ибо выглядела я, наверное, весьма озабоченно.
- Вас Ирина Александровна будет оперировать?
- Угу.
- Очень хороший врач! Меня ж не брали нигде. Я уже несколько операций перенесла, сама из Татарии. Сложная киста, завалилась куда-то, еще и приросла. Она тоже не сразу согласилась, сначала, говорит, посмотрю. А сейчас вот, как огурчик уже бегаю. И у Вас все будет хорошо. Настраивайтесь. А мы присмотрим за вами после операции.
Я в раздумьях вышла в коридор. Не сиделось и не лежалось. Да и вид реки с другой стороны здания больницы вызывал более глубокие ассоциативные раздумья: крутые утесы, многочисленные изгибы течения и холмики белых наносов по обрывам. По дороге к окну заметила крупные буквы объявления: «Курение в больнице запрещено! Штраф 500 рублей». Одновременно ощутила резкий сигаретный запах. Да что ж такое со мной? Глюки? Вдруг из «Клизменной», молча, друг за другом, начали выходить люди в белых халатах: один-два-три-четыре. Запах курева стал просто невыносимым. «Итого: 2 000 рублей на всех четырех»,- это именно за ними устойчиво тянулся плотный сигаретный дым. «А тут ничего. Демократично»,- подумалось отчего-то.
Следующий день в больничке, день операции, я помню плохо. Красочно все как-то было, но не интересно.
Клизма с утра и через час понеслось: катетер в мочевой пузырь, «снимайте все…..и носочки?.... да», лифт, бесконечные светлые потолки на пути в операционную и «О! Умную привезли».
Уже позже карамельные слои - оранжевые и белые, какие-то трубочки из разных мест, холод градусника под мышкой, голоса различных тональностей: «Температура 38…. Что, холодно? А давайте-ка мы вам носочки оденем», уколы в живот, капельницы, легкая тошнота.
С головой, помню, происходило что-то странное. Мысли пустились в самостоятельное плавание и кружили там в моей башке в причудливом вальсе, а может в сальсе, а может, и вообще хип-хоп отчебучивали. Они выстраивались в разные позиции, разглядывали меня насмешливо с разных сторон. Определенно, этот праздник жизни проходил как-то без меня.
Ещё помню, что почему-то работал телевизор.
- После наркоза спать нельзя, - позже пояснила Лена, - Вот мы и включили специально для вас. Смотрим, вы глаза иногда открывать начали, бродите ими туда-сюда. Ну, думаем, значит нормально все.
Ещё сквозь туман помню приход дочери и какая-то хрень во сне. Всё воевала с кем-то. И, кажется, даже победила. Дочь потом рассказывала:
- Захожу в палату. Одна из двух кроватей пустая. Значит, на второй должна быть ты. А там.. Что-то худенькое, такое жалкое, голова на боку и трубочки-трубочки из разных мест. Если бы ноги не были согнуты в коленках, так тебя и видно не было бы. А кровати, кстати, супер! Как кресла космические: рычажки, ручки, всякое такое.
Следующий день начался поинтереснее.
Опять градусник, опять капельницы, опять уколы в живот и очередной врач в дверях. Разные врачи, кстати, заходили постоянно, но чего они хотели, я так и не поняла. Угукали и уходили. Запомнила двоих. Первая, весьма крупная громогласная женщина, эдакая Фаина Раневская в белом халате, упорно пыталась поднять меня с кровати, но… «****ь! Нашатырь! Быстро! Окно открыть» и душ из водяных брызг. Стоило мне приподняться, как все вокруг расплывалось, и я заваливалась набок от головокружения. Во время одной из попыток, глядя не неё я поняла, что в лучшем случае она, после того как выйдет из палаты, может запросто взять огромный топор и пойти валить лес где-нибудь на границе с Канадой, в худшем я даже боялась себе представить что. Поэтому желание встать овладело мной абсолютно.
При очередной, как мне показалось самой удачной попытке – я уже фокусировалась на лицах вокруг - в палату вихрем залетела та, которая меня оперировала. Она очень была похожа на ведущую программы «Здоровье» Елену Малышеву, только значительно моложе, лет тридцать пять, поэтому я и запомнила, хотя и видела-то всего минут пять в операционной.
- Ну что? Как Вы?
- Доктор, а что мне все-таки удалили? - поймала я её в фокус.
- Ой, вас же целый поток шел, боюсь ошибиться. Уточню и позже зайду к вам. Ну, Вы вроде ничего, бодрячком. Давайте вставать, зубы чистить, умываться.
Больше в этот день я её не видела. Очевидно, на фоне ещё более худшей бледноты остальных я выглядела просто цветущей розой и внимания не требовала.
Позже в коридоре я опять пыталась поймать своего хирурга, но скорости продвижения у нас сильно отличались: я спящей весенней мухой липла к стеночкам, она, как боевой корабль, стремительно рассекала фарватеры больных. Пытаясь догнать источник информации, я обошла безумное количество болезных пешеходов, всех четырех, но успела поймать лишь эхо:
- Сегодня у вас есть шанс, что я к вам загляну и расскажу все в подробностях.
- Доктор, шанс не хотелось бы упускать…., - бессмысленно догоняло удаляющийся белый вихрь.
Гренадерша «Фаина Раневская», оказавшаяся, кстати, палатным врачом, тоже обещала уточнить диагноз. Но…. «У меня так много больных, давайте вы уж сами», - подытожила она внимание к моей персоне.
Полная картина вмешательства в мой организм нарисовалась только при выписке и то при участии моего Любимого Доктора, который подрабатывал здесь на дежурствах. В итоге, окончательный диагноз сначала даже огорчил длиннотой фраз: «миома матки, узловая форма, эндометриоз трубы, ретроцервикальный эндометриоз». Слова непонятные, но Любимый Доктор успокоил «хорошо, что именно сейчас. Своевременно все получилось». А уж результат операции «удаление матки и правой трубы» просто-таки обрадовал! Перспектива сидеть на гормонах растворилась, аки дым костра осенью, и рисовала картинки исключительно светлого, бесприливного, будущего.
Лену к вечеру выписали. Про наркоз она мне, правда, кое-что успела рассказать до операции, поэтому все, что происходило внутри, не пугало. И к болям от шеи до лопаток, и редкому покашливанию я была готова. Вот только почему она умолчала про редкие приступы кашля, от которого, казалось, пупок готов выстрелить, как корабельная пушка, она умолчала? Что-то в этой сказке было не так…. Или так? А вот в этом ещё только предстояло разобраться.
*Вставьте мне кончик в рот*
Третий день я все также валялась плюшевым валенком на космической кроватке и вставала редко. Сил не было. То есть абсолютно. То есть никаких. Ноги елозили по клеенке матраса, голова простынь тоже не ощущала. Поэтому после провалов в беспамятство меня постоянно мучил вопрос: «Это случайно не морг?». Ситуация объяснялась просто. Коварная простынь закрывала площадь клеенчатого матраса ровно наполовину. Для красоты ее расположили по центру, поэтому бочка оставались как бы неохваченными. Частями что-ли тут простыни тырят? В периоды просветления это откровение немного удивляло. Больничка-то была хозрасчетная, и подобного в ней просто не могло быть. А вот, поди ж ты, кто-то в чем-то недосуетился.
Из трубочки, торчащей из живота, временами, особенно при перемещениях, капала кровь, поэтому другой её конец был вставлен в мензурку на полу. Но поскольку движения мои грацией не отличались, трубочка из неё постоянно выскакивала и рассеивала красные капельки по линолеуму. Уборщице, они тут гордо назывались санитарками, естественно, это не нравилось. Залетая постоянно что-то тереть, она бубнила:
- Женщина, лежите не двигайтесь.
- А мне врач усиленно рекомендовал больше ходить.
- Тогда берите бутылочку в руки что ли. Видите, льется.
- Я до неё не достаю. А двигаться нет сил. И больно.
- Ну, вы как-то аккуратнее.
- Да засуньте мне кончик в рот и успокойтесь, наконец, - бессмысленную беседу хотелось завершить быстрее.
Кстати, потом санитарка раза три заходила извиняться за грубость и просила никому ничего не говорить. Значит, в нашей ситуации неправа все-таки была она.
*****ь. Любимое слово в Гинекологии №2*
К обеду заселили новую соседку. Ох, лучше бы я лежала одна. Теперь периодически в нашу маленькую палату набивалась куча её родственников. В перерывах от посещений она стонала. Ночами, обколотая обезболивающими, храпела, причем, как мне казалось, в нескрываемое громкое удовольствие, аж двери ходуном ходили. А я мучилась от её всепроникающих круглосуточных шумов бессонницей и опять ходила смотреть на реку за окном. Красные треугольнички крыши синагоги, располагающиеся чуть левее, почему-то смущали и, да, я усиленно смотрела на реку правее. В вечер её заселения я застыла у окна подольше. В этот день показывали красочный салют над водой, а я думала о приближающемся Новом годе и непроизвольно шептала почему-то: «Бляяяядь». Тихо-тихо. Возможно, это был восторг от игры красочных лопающихся шаров и брызг света. А может, таким образом снималась головная боль? Не могу сказать точно. «****ь»-это же такое емкое слово, что иной раз сермяжную его истину в каждый конкретный момент постигаешь далеко не сразу. Конечно, трогательное "Ой, мамочки!" более мило и естественно нежнее, тут же кто-нибудь рядом посочувствует, проводит, поможет словом и делом. Но кому кидаться в гинекологии? Поэтому «*****»-осознанно - бессознательный и единственно - правильный выбор.
Иногда нас навещали девочки из соседней палаты. Смотрели, не умерли ли мы что ли? Но от них я почему-то не уставала. Одна, похожая на Наталью Варлей, пыталась постоянно нас рассмешить.
- Так девчонки, нам скучно, - заявила она как-то в очередной приход, - Мы пришли телевизор смотреть.
- Ну, включай. Только громкость сама прибавь.
«Варлей», щурясь, стала искать кнопочки прибавления громкости.
- Да у меня всего одна линза, вижу плохо, - оправдывала она свое блуждание по панели экрана.
- А чего так? Чихнула неудачно? – я тоже старалась поддерживать настроение.
- Да нет. Линзу потеряла ещё до операции. А купить не успела.
-Слуш, а что у тебя?- спросила я «Варлей». Поговорить про свои болезни - это самое близкое в больничках, но в данном случае мне действительно было интересно.
- Опухоль на губе удалили. Я думала, вообще в консультации это сделают, так нет же, сюда привезли.
- Под наркозом оперировали? И как? - задала я давно мучивший вопрос, ибо сама отходняк переживала весьма болезненно. Мохнатые стены, конечно, не мучили, и тошнота была терпимой, но боли при покашливаниях изнуряли.
- Так у меня укол в позвоночник и все. Быстро отошла. Я все видела, но ничего не чувствовала ниже пояса. Там, помню, интерн ещё крутился.
- Не заметила.
- Я, короче, лежу. Анестезиолог и говорит помощнице: «Давай ты. Пора учиться». Она раз иглой 30-сантиметрой тыкнула, второй. А я же тоже боюсь. Теперь ещё и её. Ну и как заору: «Бляяяяяяяяядь!»
- И что?
- Что-что. Анестезиолог сама уколола.
- А интерн?
- А что интерн? Ничего, симпатичный. Но мне там, если честно, было все равно, куда он смотрит, чего хочет и вообще, чем заниматься собирается.
Я собрала в кучу гренадершу «Раневскую» с её разнотональными «бляяяядь» по поводу и без, «Варлей», себя и отчего-то подумалось, что слово «****ь» тут весьма уместно и гармонично. При очередном посещении супруга поделилась этим наблюдением.
- Так у вас тут отделение какое? Кто лежит? Вот и слово весьма к месту. По населению.
А ведь как он прав! И живот вновь заколыхался от смеха. Ничего, это полезно для рассасывания спаек. Поэтому и смеялась я при любом удобном случае. А уж в этом, где про своих сестер так, и подавно. Но живот пришлось придержать. Иначе, ****ь, точно швы разошлись бы!
К вечеру третьего дня давление почему-то резко ухнулось вниз, а температура вверх. Гундеж родственников соседки что ли достал? Я уставала от их болтовни ни о чем- господи, как женщины могут столько бесконечно глупо трещать?- и, самое главное, не могла не думать об уменьшении кислорода на наших небольших площадях, который они усиленно поглощали. К тому же холодильник грозился уже развалиться от приносимых ими многочисленных пачек шоколадных конфет, апельсинов, яблок, груш и булочек, которых нам категорически было нельзя, и я с трудом каждый раз пристраивала свои бульоны и компоты.
От частого покашливания, что в общем-то и должно происходить при отходе наркоза, внутренности взбунтовались и начали жечь раскаленными углями.
- Бляяядь! Повылетают скоро все кишки нахрен, - несдержанно как-то вырвалось при очередном кашле, совпавшем с обходом.
- Доктор, а нам сегодня будут делать обезболивание? - уточняла соседка.
- Больной стоит на ногах сам, значит обезболивание ему не нужно. Вы же стоите! - гренадерша «Раневская» была тверда, как индийский алмаз «Кох-и-Нор».
Но на ночь нам продолжали что-то колоть, и высыпаться худо-бедно получалось.
В общем, и третий день был густо окрашен разно - калиберными «****ь», как новогодняя елка игрушками: от тихо-сдержанных до смачно-громогласных. К позитиву не располагало даже наблюдение за замерзшей рекой. Скучно было на реке. Крупные снежинки как-то невесело кружились над её изгибами и безжизненно опускались на предвечерние влажные блики.
*Хроники раненого бомбардировщика*
Четвертый день мне тоже предстояло прожить не так, как хотелось бы, но встретил он меня с ощущением абсолютного, тьфу-тьфу-тьфу, здоровья. Радовало. Почти ничего не болело, температура была нормальная, давление почти обычное. С удовольствием залилась овсянкой на воде. Полежала под магнитном.
В процедурном повеселила физиотерапевт:
- Доктор, что-то я на вашей кушетке не помещаюсь.
- Надо же какая фигура! Когда я вам ставила магнит в палате после операции, вы не казались такой высокой и стройной. Прямо модель.
- Да это всё мама виновата. Ешь морковку да ешь морковку.
- Все у вас отлично,- она зачем-то ещё раз, как мне показалось не без удовольствия, оглядела мою немощную худобу и пообещала вернуться через пятнадцать минут.
На обратном пути из физ.кабинета встретила Любимого Доктора.
- Ну как?
- Как раненый бомбардировщик. Заваливаюсь вот на один бок, а так почти отлично.
- А почему бомбардировшик - то?
- До отбомбиться уже пора бы. По крупнячку. Четвертый день после операции. Накопилось, наверное. А получается все по мелочи.
-Да. Пора-пора. Может, клизмочку попробовать?
-Нет-нет. Организм сам должен.
*Адепты богатых мексиканок*
Через пару часов этот же доктор встретился снова.
- Доктор, я отбомбилась!!!!- кинулась я радостно ему навстречу.
- Вот и умница. Сегодня Вы должны уже летать. На западе с подобными операциями выписывают обычно на четвертый день. Мы шесть держим. Давайте-давайте. Домой пора.
Про особенности «на западе с подобными операциями…» я была наслышана раньше от своей подруги, долгое время прожившей в Мексике, поэтому не удивилась. Про сроки и другие мелочи мы, конечно, не говорили, но сам процесс до и после я примерно представляла. Чтобы не заниматься перефразированием, вспомню несколько наших смс. В моей, просто-таки необходимой тяге к постоянной поддержке, они были особенно ценны от человека, которого люблю.
- я ща в больнице, - формат смс предполагал любые стилистические изыски,- завтра матку удаляют. скажи че-нить мудрое что ли. чет боязно малеха.
- самое мудрое: все (!) богатые мексиканки, не дожидаясь проблем, сами удаляют себе матку, чтобы не было никаких раков-сраков.
И тут же следом:
- а бедные помирают, патамушто этого не делают.
И пока я проникалась мудростью богатых мексиканок и думала, чего отписать в ответ, подошла еще смс:
- ты щас делаешь самое умное в своей жизни..штобы жить дальше и дольше. молодец! я тоже так бы поступила, хоть я и трусиха еще та))). гуд лаг!
Надо же! Вот он какой мой самый умный поступок в жизни! Не забыть бы.
На второй день операции я ей одной из первых отписала:
- операция прошла хорошо. я нормально. ща лежу, вставать пока не получаицца, думаю о богатых мексиканках, и, знаешь, я за нас рада)))
Ответ пришел тут же:
- ма-ла-дес! а я –то как за вас рада. ну, вот, теперь эта гадость больше никогда не будет тебе досаждать! вставай и иди к праздничному столу.
- стол мой скуден на изыски: бульон, кефирчик, чернослив. догонюсь попозжа)))) люблю тебя и богатых мексиканок. всех!
- я сеня лечу в мехико, передам им привет.
- непременно передай! можно сказать, это именно они сподвигли мой организм на сей решительный поступок и придали веры. ну, и ты, как адепт, получи многие летааааа..
- адептом меня еще никто не называл)))))
Адепты разные нужны, адепты разные важны. Особенно те, которые не догадываются о своем адептическом предназначении и функцию выполняют по велению сердца. Уж я-то теперь знаю.
Особенно на второй день после операции и особенно после смс-диалога, я вдруг физически начала ощущать свое шило, не дающее жить спокойно. Вот поднимусь и держись Вселенная!
*Да-да и мозги надо восстановить*
Накануне выписки я опять пошла искать своего Любимого Доктора.
- Тааааак, чего бы мне такого поесть-попить, чтобы побыстрее восстановиться после больнички?
- Во-первых, витамины. Лучше «Компливит». Они наши, местные, безо всякой ерунды.
- Пищу-пишу, доктор.
- Кардиомагнил - кровь разжижить. В третьих, фенотропил - мозги подправить.
- А что, очень заметно, что у меня с мозгами проблемы?
- Ну, конечно. Ты же сейчас дура дурой,- открыто смеялся Любимый Доктор, - Да нет, не заметно, конечно. Но это внешне. А внутри … В общем, это нужно, чтобы после общего наркоза память улучшить, запоминаемость, реагирование на новую информацию. Головной мозг восстановить, понимаешь?
- Тогда, доктор, фенотропил, это, во-первых надо. Иначе, я же без работы останусь и как потом мне у вас лечиться?
Тут в ординаторскую, где мы беседовали, зашла дама в белом халате:
- Кто это у нас?
- Моя фамилия ….., - и я себя назвала.
- Нет, фамилию не помню.
- Ну, вспомни, эндометриозная труба, - вклинился мой любимый доктор.
- Аааааа, тогда помню! Она одна такая была. Очень своевременно вы к нам попали, должна вам сказать.
- Понятно, вы нас только по внутренностям различаете.
Доктора заулыбались. А лично мне почему-то стало легко-легко, и я в очередной раз с благодарностью посмотрела на своего Любимого Доктора.
- Продолжим? Какие органы еще надо охватить вниманием, чтобы побыстрее вернуться на работу?
- Значит так. Свечи. Вот эти лучше - «Метилурацил». Поглубже. Это важно.
- Да хоть съем! Ну ладно, попытаюсь получить удовольствие хотя бы таким образом.
- Ну, разумеется! А вот есть не надо, - любимый доктор улыбок не скрывал.
- А меня вот ещё мучает вопрос, - я помялась, - А что я скажу супругу?
Тут вмешалась та, которая зашла во время беседы:
- Что-что. Да что обычно. Уйди противный, - в слове «противный» она артистически потянула букву «и» и, довольная произведенным эффектом - мы засмеялись, улыбнулась.
- И месяц не подходи,- подытожил мой доктор.
- Я пишу, пишу, - и потише, уже себе, - Определенно, первым делом надо что-то делать с мозгами. В моей ситуации это, наверное, самое важное…А вот еще вопрос, доктор.
Я помялась, начала краснеть, но пересилила себя и спросила мучившее ещё до операции:
- Доктор, а сохраню ли я ощущения чуда чудного, празднества, каравая и хоровода.
- Чего?
- Ну…… В Древней Руси не было слова "оргазм". Его заменяли именно этими словами,- выдохнув, я покраснела окончательно.
-Аааааа,- люди в белых халатах расслабились и почему-то заржали. – Ну, с этим без изменений. Что было, то и останется. И чудеса, и хороводы, и караваи.
Вечером после всего услышанного я уснула внезапно. Внезапно спокойно. Успокоенная, умиротворенная и исполненная желанием жить долго и счастливо.
*О неприятных открытиях*
Поскольку самочувствие улучшилось до разумного восприятия действительности, и голова просветлела для нового вокруг, появилась возможность понаблюдать. И стала я обращать внимание на случаи любопытного поведения женщин в окружающей однородной популяции. И стало мне от этого совершенно печально.
Я редко пересекаюсь с различными слоями населения, варюсь исключительно в своем: любимые понимающие друзья, дорога на работу на авто без лишних контактов, коллеги тоже все почему-то воспитанно-выдержанно-внимательные, поэтому увиденное явилось своего рода откровением. Неприятным и коробящим.
Например, вижу, скрюченная женщина - наверное, после операции - выходит еле-еле из столовой. В одной руке наполненная кружка, в другой тарелка с чем-то (я в столовую не ходила, спасибо друзьям с бульончиками и курочкой, поэтому, что там давали, просто не знаю). До выхода её в общий коридор остается шаг и вдруг ей навстречу, буквально выдавливая назад в столовую, прет, другого слова просто подобрать не могу, именно прет, совсем ещё девочка. Такая активная, жизнерадостная и заметно немножко беременная. Женщина, покачиваясь, отступает, девочка, не замечая неуверенной встречной поступи, как ни в чем не бывало, идет к раздаче. Вот что это? А если бы это была её мать? Она тоже, походя, не заметила бы беспомощности не совсем здорового человека, и что его надо бы пропустить?
Или вот тоже пример.
После магнитопроцедур медленно и неуверенно, цепляясь к стеночкам, бреду к лифту. Гинекология на седьмом, физиотерапия на втором. До лифта остается метров пять. Меня резко обгоняет молодая поросль с черными крашеными ногтями, наушниками в ушах и процедурным полотенцем под мышкой. Возможно, поросль и проигрывает в негласном конкурсе красоты в любой маршрутке, но сейчас и здесь она чувствует себя королевой. Вокруг же все больные, значит не очень привлекательные, а уж она-то звезда. Она по-королевски несет себя к лифту, я шаркаю сзади. Она нажимает кнопу вызова на седьмой, мне остается метра три. Она быстро заходит, я вижу, как двери лифта закрываются прямо перед носом. Лифт уезжает, я остаюсь.
Не хочется думать, что это все наше будущее, но часть его вот такая. Это убийственный факт.
Или гуляю как-то по коридору. На кушетке в общем коридоре замечаю троицу: юноша, хоть в рекламу «пейте морковный сок», потягивает действительно какой-то сок; у другого юноши на коленках сидит почти девочка-школьница, видимо возлюбленная. Эти трое вяло и равнодушно смотрят по сторонам, причем все в разные. При этом тот, который держит приболевшую возлюбленную, усиленно ковыряет в носу. Я даже засмотрелась, как смачно елозит его палец. Вот это любовь!
Эх, и если бы неприятные наблюдения касались только юных, не до конца прозревших и зацикленных исключительно на себе.
С самого начала меня не уставала удивлять моя новая соседка по палате. Например, на второй день операции ей даже не пришло в голову поделиться лишним бульоном, пока мой ещё не доехал. Между прочти, именно тогда, на второй день наркоза, когда уже почти приходишь в себя, а оперировали нас друг за другом и ощущения были общими, очень хочется есть. Да что там есть. Нестерпимо хочется жрать! Она же в это время, давясь, вливала в себя вторую кружку бульона. Потом, правда сказала: «Ой, наверное, вам надо было бы предложить. Вы же второй день уже без еды». Но она - случай небезнадежный. Бабе все-таки сорок два и она не могла не заметить последующие и кашки из моих пакетиков, которыми я всегда делилась, и беготню по врачам «давайте я вам позову», и «давайте разогрею», и «может, чаю?». Соседка что-то плохо восстанавливалась, была на редкость беспомощна и внимания требовала постоянного. Когда я уже летала, она ходила все также скрюченной клюшкой и все также стонала и охала «горит все внутри». Да я не в обиде и давно уже не жду никаких благодарностей в ответ. Опыт подсказывает, что ответная положительная реакция будет все равно, больше отдашь - больше получишь, а вот откуда придет благодарность – это совершенно не важно. Но разве не по-человечески просто сопереживать и просто сочувствовать тем, кто рядом и кто нуждается в помощи? Именно в твоей помощи. И почему ей, уже пожившей, это пришло в голову только с моей подачи?
Или взять хотя бы ситуацию с забитым холодильником. Ну, зачем ей столько еды, которую лично ей нельзя просто-таки категорически? Передай ты ненужное домой – толпы же родни ходит. Или раздай сестричкам свои яблоки-апельсины-соки-конфеты, раз сама съесть не можешь. Так не же! Может быть, после наркоза на самом деле начинаются проблемы с мозгами?
Хотя, приходившие к ней «толпы» тоже почему-то особой сообразительностью не отличались. В тот же злополучный второй день одна из её посетительниц уронила мое полотенце с ручки кровати. Палата же небольшая. Задела-уронила, дело житейское. Но следующая её реакция меня поразила! Дама в меховой (!) шапке, а мы между прочим ослабленные и в ворсинках столько микробов может быть, что им нас на раз окучить, молча посмотрела на оранжевое пятно на полу и отвернулась. А хули, она вся такая в норкой шапке «аэродром на выезде», подругу вот навещать пришла, это же важно! Остальное - это вообще зачем? Я, конечно, попросила поднять, ибо даже не представляла, как это буду делать сама. Сил еще не было. Но почему подобная обычная мелочь не пришла ей в голову самой? Или это у меня проблемы с мозгами и я требую невозможного?
Изнуряющая беспомощность не оставляла никаких физических сил на реверансы и на взаимность отвечалось исключительно взаимностью. Разной. За хороший уход, а один раз так приспичило на третий час капельницы, что медсестричка сама вызвалась с бутылочкой до туалета со мной прогуляться и руку мою зафиксировать, что потом, собрав все слова какие знала, отблагодарила её от чистого сердца, и финансово в том числе. Зарплаты-то у них какие?
Но на хамство - «А нахрен ты тут стоишь», а мы как раз прогуливались, пока палата кварцевалась и проветривалась, не задумываясь, и безо всяких угрызений совести, ответила:
- Мне сейчас все нахрен похуй.
Ту медсестричку куда-то сразу сдуло вместе со всеми незаданными вопросами.
Открытие? Безусловно! Больница – как чистый слепок устройства мира. Притворяться бессмысленно и, более того, безрезультативно. Все само встает на свои места. Так, как и должно быть. Сразу. Вот такие фитюльки с бирюльками.
*День выписки*
Понятно, что больница сама по себе – это НЕ НОРМАЛЬНО.
Нормально - это когда пахнет черешней.
Нормально - это когда обед с любимыми, а не из баночек, которые они принесли. Ты ешь, а они жалостливо смотрят.
И нормально - это когда прогулки вдоль замерзшей реки, а не наблюдение за её ледяными причудами из окна больницы.
Но иногда не нормальное становится нормальным. Ибо так угодно Мирозданию. В такие моменты надо постараться принять ситуацию как нормальную. И верить, что всё будет хорошо.
День выписки пришелся на понедельник. А что, нормальный день. Особенно для ухода из больницы.
Ещё с утра я нетерпеливо начала заглядывать под марлевые повязки. Интересно, что это такое снимать швы? Но заметив на фоне решета от уколов торчащие из пупка черные прутики ниток, похожие на усы мадагаскарских тараканов, любопытство отложила. Бррррррррр….Остальное смотреть не хотелось. Будь что будет. Врачам виднее, что откуда и сколько дергать.
Идти к окну и смотреть на реку уже не хотелось. И чем меня вообще привлекал процесс наблюдений за природой? Возможно, был в этом некий глубокий философский смысл, который имеет под собой твердую, а не болотистую почву. Но я, к сожалению, этого не знаю. Хочу, смотрю в окно, не хочу-не смотрю. Сейчас окно не волновало.
- Доктор, когда же снимут швы,- поймала я вопросом «Раневскую», пока сидела в очереди на сдачу крови.
- Так я уже заходила на обход. Теперь ждите, пока я с выписками закончу.
- Тогда я, может, пока на магнит схожу?
- Конечно-конечно.
После завтрака-магнита-ингаляций я кинулась в «Ординаторскую».
- Доктор, когда, наконец, мы уже соединим наши желания уже? Швы бы снять..
- Заканчиваю…. Снимайте трусы и ждите, - не отвлекаясь от писанины, проговорила «Раневская»
- Ну что, красотка, готова?.... И что это вы за мной всё время наблюдаете?- врача, кажется, волновало моё пристальное внимание к его манипуляциям в районе моего живота.
- Да я за собой смотрю. Редкостную картину наблюдаю, надо сказать. Авангардистские росписи прямо. Красно-лилово-желтые разводы, шрапнель от уколов, узелки с торчащими прутиками…Доктор, а что это шов такой большой? Как же теперь загорать-то на нудистском пляже?
- Рассосется-выровняется. Самый большой шов пока трогать не будем. Рано. Придете первого января,- и «Раневская» финальным аккордом прилепила последнюю ленточку лейкопластыря, - Теперь полежать. И ждите выписку с больничным.
Чуть позже в палату заглянула хирург «Малышева».
- Ну, как Вы?
- Прекрасно! Летаю уже. Давление, как у космонавта. Температура третий день нормальная, - а сама подумала о том, что у меня появился ещё один любимый доктор. Попадаться к нему в руки, правда, не хотелось. Что ж, буду просто вспоминать добрым словом.
- Значит, так. Придете ко мне первого января, я как раз дежурю, снимем последний шов. Косметический.
«О! А это повод… Интересно, какие цветы она любит?»
Из больницы я уходила не прощаясь. «Спасибо» было сказано и отдано в виде премиальных лечащим врачам накануне. По большому счету прощаться нельзя никогда. Ни в коем случае. Когда человек прощается, он планирует вернуться, не замечали? Когда хотят уйти навсегда - это без слов.
*Всем спасибо*
И еще один момент, который не хочется замолчать.
Перелёживать тяжелые больничные моменты мне было бы гораздо сложнее, если бы не постоянные, почти круглосуточные, смс-ки, пожелания в контакте и общение в блогах. И это, не считая внимания супруга, дочери и друзей, исполняющих любые прихоти и неожиданные гастрономические просьбы в любое время суток. (Злополучный второй день не в счет, ибо близкие друзья находились в неведении, а супруг находился далеко. Да и болтать, где я и что со мной изначально хотелось поменьше. Ибо почему-то неудобно просить, сознаваясь в своей беспомощности. Прорвало только, когда нестерпимо захотелось есть, и вот только тогда пришлось обратиться к помощи.)
Так я вот о чем. Прозарушники мои, низкий поклон вам:
- мудрой Оленьке Чука: за веру и оптимистичный смс-ный диалог о мексиканках, который пришелся как нельзя в цель.
- юной, но прогрессивно взрослеющей Раневской: за постоянное соучастие и «у нас такой снег валит. прям новый год»- после чего сразу же забылись все хвори и резко захотелось наряжать дома елку.
- решительной Аллочке Гуриненко – за «зараза такая» и молитвы. Кстати, не они ли помогли легче пережить тяжелый период?
- и, наконец, отдельное спасибо глубоко - романтической Жанне Евлампиевой за неожиданные космические сравнения, будоражащие поднаркозные извилины.
Находясь в трезвом уме и твердой памяти, а что, препараты разные уже рекой заливаются во все органы, я понимаю, что сайт ПрозаРУ безусловно претендует на место сбора настоящих ценителей словесности и мои записи на такую роль, возможно, не очень-то и подходят. Но… Но лично я воспринимаю Прозу, во - первых, как клуб близких по духу. Поэтому не стесняюсь делиться важным лично для себя и лично для себя по-настоящему наболевшим. Я уверена, что именно на Прозе могут понять, что я пишу только то, что я пишу, а не то, что читается.
А как же амбиции, да? Как выпущенное на свободу подсознание, называемое творчеством?
В больнице я много думала и поняла, что все, все хотят самовыразиться и получить свою порцию взаимопонимания. Если посмотреть шире - или, наоборот, уже, то:
- и повар варит суп не для того, чтобы ему говорили: "Блин, здесь муха плавает!"
- и сантехник чинит трубы не для того, чтобы услышать: "А вот здесь протекает!"
- и стоматолог ставит коронки не для того, чтобы его спросили: "Фто-то я фафсем куфать не мафу, дофтор, фто это фа мной?"
- и я точно знаю, именно на Прозе про амбиции понимают как нигде правильно. Это тоже аргумент, чтобы рассказать о больничных приключениях именно здесь. Ну, не сидится в клетке нашим подсознаниям!
Спасибо всем! Живите долго и, пожалуйста, не болейте.
У нас у всех светлое и долгое будущее. Мы должны быть счастливыми! Все без исключения.
ПыСы:
Маленькая просьба к моим близким родственникам: если вы прочитаете эти сроки, пожалуйста, не делитесь своими «сопереживаниями» по данному поводу с моей мамой. Пожалейте старушку. В её семьдесят восемь эта информация ей категорически вредна! Но если все-таки сдержаться будет невмоготу, постарайтесь перетерпеть некоторое время. Пока будете принимать фенотропил. Есть уверенность, это именно тот препарат, который Вам жизненно необходим уже давно. А потом вы передумаете. Я знаю.
27 декабря 2010 года