В течение пары недель пребывания в ранге самого, что ни на есть, настоящего «академика», я старательно и немного ошарашенно впитывал новые впечатления, вживался в распорядок и режим. Требовалось преодолеть себя, избавиться от некоторых стереотипов и представлений о реалиях изменившейся жизни. Превозмогалось тяжело и непривычно. О поездках в город, а, тем более, о посещениях известных культурных мест, не говоря уже о «злачных», не могло быть и речи! Во-первых, выданная и напяленная роба сильно понижала собственный рейтинг, а посему, прохожие должны были пытаться подать милостыню или кусочек хлебца, глядючи на такое убожество, а также горько плакать и всемерно жалеть сиротинушек... А во-вторых, увольнительные в город начали выдавать лишь спустя месяц, да и то – только на субботний вечер до вечерней проверки, и на воскресенье — с утра и до этой же самой проверки. Стремительно и бесповоротно наступил унылый и промозглый октябрь. Холодрыга, ветер и моросящий противный дождь начисто отбивали желание прикоснуться к прекрасному. Мы не спорили с требованиями организма, а поэтому мудро выбирали сон и тепло общаги!
Ленинградцам и жителям пригородов жилось значительно легче. Им увольнительные выдавались с субботы по понедельник, если не ошибаюсь. Можно было «присоседиться» к кому-нибудь, якобы, для совместного проведения выходных, но все были пока достаточно мало знакомы друг с другом, а обузой становиться не хотелось. Даже если воспользоваться такой возможностью, приходилось, хочешь – не хочешь, думать о ночлеге, да и любые развлечения требовали финансовых затрат.
В общем, в первоначальный период, приходилось практически безвылазно просиживать в надоевших комнатах, знакомиться поближе и строить различные планы на ближайшее будущее. Форму обещали вот-вот пошить, а мерки в ателье сняли заранее. Процедура запомнилась выездом в центр города, поэтому она стала, своего рода, дополнительным ознакомлением с красотами и достопримечательностями. Мы посиживали скукожившись и глядючи на городскую жизнь через запотевшие окна автобуса. Хотелось шика и пижонства... Второкурсники сновали павлинами, щеголяя в красивых костюмах с золотыми нашивками-шевронами и в перелицованных фуражках. До опупения хотелось выглядеть не хуже!
Выданные стандартные фуражки общепринятого полувоенного пошиба тут же переделывались умельцами. Сразу с треском и жалобным стоном выдиралась верхняя пружина-ободок. Головной убор становился похожим на шкиперскую фуражку с обмятыми краями. Это придавало видуху «бывалого» лётчика, прошедшего «крым и рым», а также все воздушные ямы. Потом следовало обязательно переделать козырёк из фабричного в почти что настоящий, залихватского и вызывающего вида. Ребята, прошедшие армию и лётные училища, моментально проделывали эти фокусы, а потом обучали и всех желающих. Убыли в числе желающих не наблюдалось.
Печень за этим очень внимательно следил, доходя до полного исступления, срывал «доработанные» фуражки, отрывал козырёк и заставлял всё вернуть на место, как было. Доходило до того, что некоторые хитрецы имели по две фуражки — одну «для форсу», а другую — для ненаглядного ротного. Только надо учесть, что ротный мог появиться совершенно неожиданно и из любой дырки, уж такая уродилась собачья и сволочная натура!
На первой медкомиссии появились и первые «отсеянные». ВЛЭК Академии имела статус самой настоящей, поэтому отметала любые, правдами или неправдами добытые справки, а также ставила под сомнение некоторые исследования и анализы, полученные в медкомиссиях при поступлении.
Вторым этапом «прореживания» контингента и «лакмусовой бумажкой» должна была стать первая сессия, которую преодолели далеко не все. Да и разочаровавшиеся нашлись. Такие писали заявление о переводе куда-нибудь, по авиационному профилю, например, в РКИИГА, МИИГА или КИИГА. Поэтому набранное изначально количество студентов плавненько приводилось в точное соответствие с заданным – сто человек. Но, на деле, конечное число выпускников оказалось ещё меньше.
Старшекурсники развеяли в прах моё желание и здесь продолжать учебу только на «отлично». Всеми цитировалась фраза, бытовавшая в авиаучилищах: «Лучше иметь синий диплом и красную рожу, чем наоборот!» – И скажу, что в этом есть глубокий смысл. Надо всерьёз учиться выбранному ремеслу или профессии, а не быть просто разносторонним дилетантом. Профессия намечалась, действительно, очень серьёзная, которая абсолютно не прощала распущенности, недоученности и расхлябанности... Хотя, кое-кто может поспорить и не согласиться с этим утверждением, пролетав всю жизнь «вторым номером», не имея собственного мнения, знаний и сил для преодоления различных ситуаций... Но это – лишь персональный или предвзятый взгляд «сквозь годы»...
Кроме ощущения вечного голода первых месяцев, мы дополнительно испытывали постоянный недосып. По-моему, за четыре года обучения, я так ни разу толком и не выспался! Спать слушатели умудрялись всегда и везде. Некоторые умели дрыхнуть прямо в строю, похрапывая при этом, но ничуть не теряя равновесия. Спали и на общих лекциях в тех самых, «просторных и светлых», аудиториях из рекламного проспекта, где одновременно собиралось по двести человек. Некоторые лекции будущие штурманы прослушивали совместно с однокурсниками-диспетчерами. Кроме «простора и светлости», помещения были оборудованы очень удобными скамейками. Как нельзя лучше, они использовались для целей сна. Можно было завалиться и посапывать до упора. А «упор» вполне мог наступить часика через три, когда однокурсники гурьбой уходили на следующую лекцию, позабыв про тебя. Тогда «потеряшку» будили недоуменные слушатели командного факультета, обнаружившие практически «бездыханное» или похрапывающее тело на своей лекции. Но, чаще всего, не будили совсем, жалеючи, сочувствуя и вспоминая свои курсантские годы!...
Во время одной из общих лекций, преподаватель, возмущённый фактом бесстыдного сна прямо у него на глазах, коварно... не прервал размеренного и неторопливого рассказа, а даже не меняя интонации и силы звука, произнёс: «А теперь все, кто сейчас спит у меня на лекции — ВСТАТЬ!!!» – Два тела вытянулись «во фрунт» моментально...
Сосед по комнате — ленинградец Коля — был очень худеньким. По этой причине, умудрялся спать под застеленным тоненьким одеяльцем, а ротный часто не замечал подобной «подставы», проводя утренний обход комнат после всеобщего убытия на занятия. Правда, когда вопиющий факт всё же вскрылся, то впредь Колину кровать Печень проверял особенно тщательно. Николай назло ротному извратился спать по-другому. Кровати стояли простенькие и с панцирными сетками. Их старались натянуть потуже, чтобы сетка не провисала, а для верности, под неё ещё и чертёжные доски подкладывались. Коля, при звучном рёве: «Рота, подъём!», – даже не открывая глаз, неторопливо, как сомнанбула, перебирался в промежуток между сеткой и чертёжной доской... И спал дальше, выигрывая драгоценное время, когда остальные позёвывали и ёжились от холода на утренней пробежке или тупели на обязательной радиозарядке.
Радиозарядка — это полчаса ежедневной тренировки приёма на слух заковыристой азбуки Морзе. Каждое утро предписывалось включать на полную мощность радиорепродуктор. «Пищали» морзянкой все этажи общаги. Радисты неустанно пытались сделать из нас помощников Штирлица, вколачивая трезвоном сначала буквы, затем цифры, а потом и тексты... Скорость передачи непрерывно увеличивалась, а утренние упражнения проверялись в учебных классах на оценку...
Надо ли говорить о том, что самые худшие образчики армейской действительности того времени успешно применялись и к нам? Нещадно раздавались наряды вне очереди и сыпались другие запреты. Печень и ему подобные вояки старались с особым садизмом придумать всякие экзекуции и наказания, подавляя личность и стремление к вольнодумству. Кое-кого такими методами и сломали...
...Школьные увлечения неожиданно стали приносить дивиденды. Меня сразу включили в состав сборной Академии по волейболу, которая уже к Новому Году уехала на турнир ВУЗов МГА в Новочеркасск. За четыре года обучения подобных поездок набралось довольно много. Чувствовалась необычайная приятность от воспоминаний о былой «молодости» и возможности посачковать от строевой подготовки. К этому ещё вернусь.
А на кафедре английского после первого же лёгенького теста меня освободили (до самого конца обучения) от занятий по импортному языку, доверив переводить для коллоквиумов статьи из специализированных авиационных журналов и делать доклады на семинарах. Это тоже оказалось здорово и перспективно! Поддерживались тонус и «форма» определённых знаний по специфике приобретаемой профессии.
На военной кафедре совершенно неожиданно, в конце второго курса, пригодились и радиотехнические навыки. У майора-куратора родилась навязчивая идея-фикс возродить к жизни авиационный поисковый магнитометр, применяемый для противолодочных целей. Его полуразобранный скелет немым укором торчал в углу аудитории. В спаянном тандеме с соседом по комнате, Юрой Ч., вызвались сотворить невозможное «чудо», совершенно не думая, что это, на самом деле, удастся. Просто мы первыми успели сказать, что умеем паять-починять и кое-что соображаем в радиосхемах. Майор страшно воодушевился. Видимо, за «возрождение мертвеца» корячилась какая-то звёздочка на погоны или денежная премия. Так или иначе, но он сразу освободил «самовыдвиженцев» от тупого просиживания на лекциях и практических занятиях по военному делу.
Мы пытались бездумно и методом «научного тыка» что-то реанимировать, совершенно не веря в успех. А успех-то вдруг и не замедлил прийти!... Магнитометр, однажды, ожил, перепугав до полусмерти самих «реаниматоров». Агрегат устрашающе фырчал, крутился и что-то кривое, типа загогулек барограммы, царапал на кальке... Мы подумали и поосторожничали. Премия не светила, а звёздочку на погоны могли бы выдать только сжатым воздухом... Или трёхведёрной клизмой, но только потом и, возможно, наполовину. Сразу выдавать неожиданный успех не стали. Решение, как оказалось впоследствии, вырисовалось благоразумное и абсолютно верное... Таким образом, не рассекречиваясь, посиживали отдельно от остальных и валяли дурака довольно долго. Но паяльники всегда были разогреты, а радиодетали разложены на схемах и остовах монтажных коробок. При малейших признаках «атаса» и появления кого-то из преподавателей военной кафедры, паяльники моментально окунались в канифоль, а распространяющийся запах, дымок и наш сосредоточенный вид свидетельствовали о необычайной напряжённости мысли и непрекращающейся работе... Зачёт и экзамен именно этим и обеспечивались!
Такие снегопады, какие случаются сейчас, тогда не являлись редкостью. Скорее, наоборот, зимы устанавливались самыми настоящими — снежными, холодными и долгими. За каждой ротой слушателей в приказном порядке закреплялся определённый участок дороги из аэропорта в город. Мемориал на площади Победы тоже числился за нами. В любой момент могли снять с занятий и везти на штурмовую расчистку снега, а весной и осенью мы обязаны были убирать и мусор по обочинам. Если снимали с занятий, то только радовались. А если подобная команда поступала уже после обеда или глубоким вечером, то приятного было мало. Если не сказать больше. Это производилось в ущерб сну, отдыху и личному времени. Но кого это волновало?!...
Точно по такой же отработанной и утверждённой схеме посылали на многочисленные городские овощебазы. Но ближе всего находилась та, что расположена на станции «Предпортовая». Туда с занятий не снимали. Посылали принудительно и безаппеляционно сразу же после учёбы. А ещё хуже, если на овощебазу приходилось тащиться в субботу или воскресенье. Такое случалось довольно часто. Сачковать, в этом случае, – противопоказано и себе дороже. Если время конкретно оговаривалось, то можно было слегка пофилонить, но почти всегда заранее озвучивался объём работы — вагон, состав или конкретный склад. Разгружали картошку, всевозможные овощи и простые, но нужные всем, корнеплоды. Однажды, традиция нарушилась и, вместо привычного, попались мандарины... Эти цитрусовые запомнились не только мне.
На любые хозработы выдавалась форма б/у. Целый ворох отслужившего срок тряпья постоянно лежал в каптёрке. «На мандарины» почти все, особо не кокетничая и не чинясь, предусмотрительно надели старые аэрофлотовские пальто, размерчиком попросторнее, поширше и пообъёмнее. Даже некоторый дефицит барахла образовался... Когда прибыли на овощебазу, то в первый час работы «мастера скоростной разгрузки» жрали оранжевые шарики натурально, как свиньи, не разбирая ни размера, ни вкуса. Чавкали, сопели и захлебывались соком. Потом слегка остепенились и стали выбирать покрупнее. Потом устали набивать ненасытные утробы и начали кидаться мандаринами. А вскоре устали делать даже это... Разгрузили, перетащили и принялись решать извечную задачу заготовителя: как обеспечить себя на будущее? Будущее, пусть, и не навсегда, хотелось сильно улучшить.
В карманы помещалось много, но, всё-таки, явно меньше того количества, которое хотелось спереть. Решили подпороть подкладку под рукавами и сыпать туда. Вмещалось столько, что трудно стало передвигаться... Ковыляющие по-инвалидски и переваливающиеся с боку на бок, как утки, «человеки» в аэрофлотовских пальто, здорово напоминали выводок водолазов в жёстких скафандрах и должны были вызывать законное подозрение у бдительных прохожих... Но мы следовали выстраданному решению упрямо и решительно! Единственной проблемой после поездки на овощебазу было мужественно дотерпеть, отстояв очередь в до утра оккупированные туалеты на абсолютно всех этажах общаги... Пропустившему очередь не делалось никакой скидки. Могли запросто и привычно сказануть: «Вас туточки не стояло!» – ... И присутствовал, наверное, надолго отбитый интерес к любым видам цитрусовых...
К ноябрьским праздникам пошили, наконец-то, долгожданную форму. Её делали строго по «индпошиву», прямо в солидном, военторговского образца, ателье, и сидела она точно по фигуре. И если бы не отсутствие лычек на погонах, то мы вполне могли бы выглядеть, буквально, как настоящие лётчики! Бодрости и оптимизма добавило вручение лётных пропусков. Уж они-то точно, являлись самыми настоящими, с солидной, вызывающей трепетное уважение красной полосой и правом беспрепятственного прохода на любой аэродром Советского Союза...
Страшно захотелось пофорсить перед родителями, соседями и заглянуть в таком шикарном виде в школу! Соскучился так, что казалось, что не два месяца прошло, а все полгода. Настолько события оказались сжатыми и многочисленными... Дважды в неделю выполнялся прямой рейс Алма-Ата — Ленинград и обратно на самолёте Ил-62. В мозгах напряжённо копошилась заполошная идея, каким-либо образом, изыскать возможность побывать дома до зимних каникул. Надо было найти предлог, получить одобрение деканата, а потом... Я не знал, что будет потом... Изначально требовалось решать проблему с принципиального получения высочайшего и официального соизволения. Билет стоил дорого – сто двадцать рублей в одну сторону. Правда, можно было какую-то скидку получить, как учащемуся в ВУЗе МГА, но не слишком большую. Таких, а вернее, никаких, денег не имелось, а просить у родителей откровенно стыдился. Тем более, отчётливо понимал, что настоящей причины прилетать домой через промелькнувшие два месяца не было. Но очень-очень хотелось! Это для родителей они могли казаться быстротечными, а для меня... Чем больше об этом думалось, тем больше казалось, что дома не был целую вечность и не перенесу разлуки.
Разговоры с однокурсниками и ребятами постарше открыли невероятную возможность воспользоваться вполне «лётческим» видом, а также проверить свойства новенького волшебного чудо-пропуска. Оказалось, вполне можно слетать и без билета, проявив немного смекалки, решительности, напора и определённого здорового нахальства! К удивлению, выяснилось, что некоторые проделывали такую операцию неоднократно. Не в данный момент, но ведь я уже упоминал про старшекурсников и «ветеранов», которые окончили лётные училища. У них такой опыт имелся. А представители «авиационных» семей даже охотно консультировали в деталях — откуда начинать и как лучше действовать.
Наслушавшись и насытившись информацией, я тотчас начал действовать, проявив все вышеперечисленные качества, исключающие, разве что, неприкрытую наглость, подкуп и подлость... Тренером волейбольной сборной Академии был заслуженный работник авиатранспорта, не из лётного состава, но знавший всю кулуарную «кухню» учебного заведения изнутри. По совместительству, являлся начальником кафедры физкультуры, членом Совета Академии и председателем всего профкома. Очень большая и влиятельная величина в масштабах Академии. Он сразу «положил глаз» на меня, как на способного волейболиста, когда-то играл за ленинградский «Автомобилист», поэтому и проникся некоторым уважением. А я, в свою очередь, частенько видел его запросто беседующим с деканом нашего факультета. Причём, заметил, что ранг декана явно «пониже»... Зревший в голове план понемногу приобретал реальные очертания. Надо было «атаковать», не думая о последствиях!... Оглядываясь назад, удивляюсь, как за такой короткий срок мне удалось умудриться отыскать возможность и воспользоваться «связями», чтобы провернуть безумную операцию.
Примерно за недельку до стратегически рассчитанного дня предполагаемого вылета, я начал приводить в действие хитроумный и, как мыслилось, совершенно стопроцентный и «неубиенный» вариант. В нём сочетались иезуитское коварство, бесшабашная лихость и, всё-таки, неслыханная наглость... Обойтись без наглости оказалось никак невозможно...
Когда выдавалась свободная минутка, я предпочитал проводить время в спортзале. Поэтому часиков в семнадцать, уже ближе к концу рабочего дня, попытался поговорить с начальником кафедры в персональном кабинете с солидной вывеской «Председатель профкома». Но внутри, как правило, всегда толпились многочисленные посетители, просители и другие рядовые «члены». Это напрягало и совершенно не радовало. Кабинет декана находился через две двери, поэтому мне не улыбалось столкнуться с ним нос к носу. Праздно шатающийся одинокий первокурсник должен вызывать нешуточные подозрения и неудобные вопросы. Поэтому я иногда скрытно стоял в «туалетной засаде» и, временами, с большой опаской выглядывал, стараясь улучить подходящий момент для разговора.
Почти утеряв надежду, в один из дней, посчастливилось узреть декана, заходящего в нужный кабинет. Колебался в сомнениях недолго. Справедливо решив, что «наглость — второе счастье» и быстро сообразив, что если сей момент «совершенно случайно» войду к начальнику профкома, то декан не станет выпытывать истинную причину визита, находясь в «гостях», а не в своём кабинете. Вдохнул-выдохнул и пошёл испытывать судьбу!
Постучал, вошёл... Якобы, удивился наличию в кабинете декана и испросил соизволения поговорить... Но и подождать могу, если что... По-моему, у находившихся внутри назревал или продолжался небольшой коньячный сабантуйчик, так как оба выглядели слегка «завеселевшими». Но отступать было поздно. Получив разрешение «бить челом» и резать правду-матку прямо в глаза, я тут же напустил озабоченный вид и стал быстро излагать глубоко законспирированную «легенду». Демонстративно не замечая персоны декана. Всё — строго по ранжиру и в соответствии с должностной иерархией. Не подкопаешься — дисциплина!
Суть прошения заключалась в том, что, якобы, вчера я был экстренно вызван на телефонные переговоры с родителями, где мне с прискорбием сообщили о кончине горячо любимой бабушки, которая фактически воспитывала меня из-за родительской загруженности и вечных командировок. Что... Если бы... Да мне и самому неудобно просить... Но, всё-таки, если вникнуть, пойти навстречу... За мной не заржавеет – потом отбатрачу за троих и не подведу... Что собирался, конечно же, пойти к декану, но сначала решил спросить совета у мудрого и авторитетного... При этом, многозначительно взглянул на оторопевшего начальника факультета, как бы снова удивившись его присутствию.
Самое главное, что почти не врал, а лишь слегка сдвинул во времени факт бабушкиной кончины. Пусть, она простит, если услышит! Но другого ничего путного придумать не смог, как ни ломал голову.
Профсоюзный босс выслушал, подумал и спросил декана — а не «засветился» ли я где-нибудь, невзначай? Тот отрицательно покачал головой: на слуху и в бумагах компромата фамилия ходока не фигурировала, поэтому остальные аргументы шли «довеском» к просьбе. Начальник профкома всё понял. Он сориентировался и подыграл, сказав, что я – весьма перспективный и страшно активный, поэтому он бы походатайствовал перед деканом, благо и ходить никуда не надо!... Наверное, им было совсем не до меня, ведь коньячок уже «остывал» где-то в недрах громадного стола, да и настроение компаньонов сформировалось хорошее и предпраздничное... И всё совпало именно так, как задумывалось!
Рапорт строчил под совместную диктовку, по-цыгански выторговав не три-четыре дня, а целую неделю, ссылаясь на то, что лететь-то надо в Алма-Ату, но ехать оттуда ещё предстояло во Фрунзе... Совсем потерял всякий стыд и совесть! Но дело было сделано. В общагу бежал, не чуя под собой ног. Теперь оставалось самое трудное — каким-то образом «обаять» экипаж самолёта...
...Маленькое отступление перед тем, как продолжить... Сейчас ОЛАГА переименована в смешную аббревиатуру ГУГА — Государственный Университет ГА. И мне жаль видеть совершенно другую, совсем неприглядную картину, произошедшую с этим знаменитым ВУЗом. Ведь деградация того, что гордо именовалось Академией, происходила у меня на глазах. Лет десять после окончания, всё ещё выглядело достоточно хорошо, как и во всей стране. А потом началось...
Вообще-то, Академия, по задумке создания, не предназначалась для первоначального обучения штурманов и диспетчеров. Она создавалась для лётчиков, которые должны получать высшее авиационное образование, повышаться в классе и уметь руководить. Факультет так и назывался — «подготовки командно-руководящих кадров ГА». Кратко его называли — командный. Начальником Академии работал заслуженный пилот СССР И.Ф. Васин — весьма важная и влиятельная фигура гражданской авиации. На базе ОЛАГА часто проводились совещания и форумы Министерства ГА. Частые гости – министр и многочисленные замы, а также начальники Управлений ГА. В собственном парке Академии находились самолёты Як-40, несколько Ан-24, Ил-18 и Ту-134. Инструкторами трудились грамотные, квалифицированные и, что самое важное, лётчики, не являющиеся теоретиками авиации в чистом виде. На протяжении учебного года они занимались полётами со слушателями, а летом подрабатывали в транспортных предприятиях ГА, повышая профессиональное мастерство и поддерживая связь с реальными полётами. То есть, существовал постоянный контакт и непрерывная связь с «живым» производством и изменяющейся действительностью.
В стенах Академии предписывалось находиться исключительно в лётной форме. Даже гражданским преподавателям. Если они не являлись бывшими летунами, то единственным отличием служили нашивки белого цвета на погонах, что подтверждало статус наземного состава. У «бывших» они были золотыми... Слушателей штурманского факультета насчитывалось не так много, они терялись в общей массе «золотопогонников». В основном, по коридорам ходили «командники» и заочники. Лиц в партикулярном-штатском практически не наблюдалось. А женского коллектива существовал такой мизер, что любая страхолюдина-секретарша или скромная лаборантка могла гордо себя чувствовать принцессой и первой красавицей, ловя многочисленные взгляды самцов-мужичков со всех сторон. Если в коридоре вдруг раздавался цокот женских каблучков, то наступала напряжённая тишина... Все заворожённо замирали в ожидании дефиле... Это не говорит о том, что штурманята были лишены радостей общения с женским полом, просто хочется немножечко передать атмосферу сугубо мужского учебного заведения.
Начальником АХО в те времена работал некто Сосновский. Весьма колоритная личность. Должность хвастливо именовалась «Заместитель начальника Академии по административно-хозяйственной части»... А попросту, он являлся заурядным и примитивным завхозом. Но если его внезапно увидеть, то сперва можно было оторопеть, а потом рухнуть в обморок от неожиданности и страха... Сам он был маленький, толстенький и полностью лысый. Голос имел скрипучий, громкий и ворчливый. А характером обладал сварливым, скандальным и заносчивым. По фасону кителя и развешанным регалиям, а также напускному внешнему антуражу, мало в чём уступал «самому», поэтому несведущие часто путали его с начальником Академии, что Сосновскому страшно льстило.
Нас, штурманят, он практически не замечал, но если уж доходило до вынужденного общения, то всё обязательно заканчивалось криком, оскорблениями и непременным обещанием «всех отправить на Соловки», что мы — «сборище подзаборной алкашни и уголовников», что по нам давно плачет колония и тюрьма... И вообще, будь на то воля Сосновского, он бы всех, без разбора, «паскудников-штурманят» с удовольствием собственноручно расстрелял или перевешал... Кем он работал до этого — тайна, покрытая мраком. Мы полагали, что раньше Сосновский подвизался «вертухаем» в сталинских лагерях. Но это — лишь досужие версии и неподтверждённые домыслы.
Утром нас строем, как под конвоем, вели на завтрак и занятия. Зачастую, были свидетелями того, как Сосновский колобком скатывался по ступенечкам лестницы, завидев подъезжающую «Волгу» начальника Академии. При этом, наскоро натягивал на лысину картуз с широченными полями и командирскими «дубами» на козырьке. На бегу, благим матом орал: «Внимание!!! Смиррррно!!!!» – ... От его ора стыла в жилах кровь, птички замертво валились с веток деревьев, собачки уписывались, а нам хотелось умереть на месте... Редкие прохожие замирали с поднятой ногой и открытым ртом...
Метров за пять до вышедшего из машины начальника, Сосновский переходил на парадный шаг, печатая-чеканя каблуками оставшееся расстояние, прикладывал руку к козырьку и громко рапортовал в гробовой тишине. Рожа пунцовела, глаза выпучивались, слюна брызгала во все стороны, но эффект был таковым, будто Жуков на Красной площади докладывает Сталину! Как минимум... Картинка живописная, но карикатурная и унизительно-подобострастная. Васин терпел и снисходительно принимал рапорт. Всё-таки он – человек с «лётческой» жилкой и сугубо гражданский по натуре. Но так было положено по статусу и занимаемой должности...
Что стало с Академией за годы, прошедшие после моего окончания, сейчас с грустью и коротко поведаю... Я не терял связи с Академией все годы. Разные находились поводы и причины. В 1986-м году побывал на месячных курсах повышения квалификации, потом перевёлся из Якутска в Ленинград, получал в этом заведении сертификат авиационного английского, а затем в стенах Академии переучивался на самолёт Ту-154М. Академия находится рядом с домом, где проживаю. Частенько приходил в спортзал поиграть в своё удовольствие в волейбол, поэтому обо всём могу судить не понаслышке...
Сначала избавились от инструкторов и самолётов. Потом началась чехарда с преподавателями, которые подвизались уже «чистыми» теоретиками авиации, смутно представляющими реалии настоящей работы и полётов. Даже на Ту-154М мы переучивались уже спустя полгода с момента начала полётов на этом типе — требовалось получить легитимное свидетельство нужного образца. Но ведь мы уже давненько и успешно летали и без подобного сертификата! Преподаватели Академии, в глаза не видевшие данной модификации самолёта, жадно выспрашивали об особенностях и нюансах. Получается, что мы учили, а не наоборот.
Академия превратилась в «проходной двор»: встретить человека в лётной форме стало практически невозможно! Зато стайки девочек в мини-юбках, стрингах и с ногами «от зубов» снуют туда-сюда повсеместно. Чему их учат, точно не знаю. Но наверняка, это что-нибудь «околоавиационное» и за немалые суммы. За деньги бывшая Академия, а ныне Университет, берётся учить абсолютно всему! Даже юриспруденции. Недавно в газете наткнулся на объявление — «требуется специалист с юридическим образованием. Выпускников ГУГА просьба не озадачиваться...» – Таков приговор диплому и полученному в ГУГА образованию.
Уж не знаю, когда в последний раз там производился хоть какой-то косметический ремонт в главном здании, но состояние лестничных пролётов такое, что пройтись по ним ещё разок совершенно не хочется. В период моего обучения и настоящие ковры кое-где лежали, не говоря уже о ковровых дорожках в коридорах! Второй этаж главного корпуса был полностью отдан под кабинеты начальника и многочисленных замов. Туда, без особой нужды, ходить не полагалось. Особенно штурманятам.... Чистота всегда поддерживалась идеальная.
После И.Ф. Васина должность начальника Академии занимали многие, но только не пилоты! Вы скажете, что страна пришла в упадок, денег катастрофически не хватает и поэтому их ни на что не выделяют. Всё отдано на самоокупаемость и самовыживаемость... Согласен. Но речь не обо всей стране, а про конкретную отрасль гражданской авиации некогда великой и могучей страны. Я прожил достаточно долгую жизнь в авиации и думаю, что немного понимаю и разбираюсь в чём-то... Нет мудрого и вдумчивого подхода и долговременной стратегии. Всё бессовестно продано и безбожно пропито. Многочисленные, якобы хозяева, не хотят отказываться от сиюминутного барыша, боятся того, что они и сами-то «временные»... Дошло до того, что не только некому учить, а даже и некого! Калачом не заманишь в лётчики! Лучше уж стать продавцом в супермаркете, чем учиться много лет и не знать, на чём придётся летать в заграничный отпуск. Первоначально обучают ещё на самолётах Ан-2 и Як-12... Ладно, хватит понапрасну будоражить... Караван идёт, невзирая на собачий лай, уносимый ветром...
Когда учился, наблюдался самый настоящий расцвет ОЛАГА и происходило постоянное наращивание мощи. Строился ещё один учебный корпус, возводились новые общежития и лётные тренажёры. Слушателей-штурманят использовали, как бесплатную рабочую силу, только за столовский паёк и «пахали». Построили новый стадион и спортзал. И многое из того, что потом развивалось и расширялось в годы, признанные впоследствии застойными и беспросветными...
(продолжение следует)