Глава 17.
После того, как наступила разрядка в отношениях между руководителями военного и проекта и гражданского, завершившаяся плодотворным нахождением ими консенсуса, простые «инженегры», те что «от сохи», вздохнули с некоторым облегчением. Работа заспорилась. Не ущемляли и интересов военного ведомства. Но все вопросы решались спокойно, в рабочем порядке, как принято говорить на производстве. А производство-то расширялось. Быстрое копирование потребовало высвобождения площадей для склада ( помещения логистики), как теперь красиво величают эту шарагу. Мнеджеров и прочих вайзёров здесь, в помещениях, занятых сборочным производством, естественно не держали – кому нужны напыщенные болванчики аля Америка там, где нужно вкалывать на совесть, по-русски, с полной отдачей всех сил! Энтузиазм веселил кровь. Радовал всех: это же здорово, когда благодаря совместным усилиям, на твоих глазах постепенно создаётся нечто дельное, нужное и прежде не существовавшее нигде!
Вертолёт могли бы склепать и быстрее, чем за месяц, но, по ходу дела, обнаруживались конструктивные недоработки, которые тут же и исправлялись сразу, в металле, с карандашных эскизиков. Именно потому самое сложное и трудоёмкое дело – разводку жгутов проводки, старались проводить без излишней торопливости. Ребята, занятые этим ответственным делом оценили то, что начальники их не поторапливают, и в ответ старались работать почти без перекуров.
Постепенно, уже на третий день после той, памятной ночной встречи, работа вошла в нормальное русло, и по ночам была занята только группа копирования да кладовщики, а ответственные операции по сборке проводились исключительно днём. Только на четвёртый вечер, интересующиеся рассказом Сани вновь собрались в зале столовой. Народу даже прибавилось. То ли Саня оказался толковым рассказчиком, то ли – информационно скудное снабжение заставило людей искать себе развлечения более достойного и полезного, нежели просмотр программ по телевизору – главному распространителю ностальгического «вируса».
Уже привычно расположившись на стуле, он дождался момента, когда последние из слушателей прекратили двигать стулья, и продолжил необычное повествование.
Третий рассказ Сани.
Прошло около недели после того, как обитатели летающей тарелки вступали со мной в контакт. Я начал уже лелеять надежду и робко подумывать о том, что там, у них, всё само собой рассосалось и я оказался не нужен, а вся история станет необычным повествованием, которым смогу привлекать к своей персоне самых умных и интересных девиц. Впрочем, побочным следствием той встречи стало совершенно невероятное явление – я вдруг начал продвигаться по учёбе, словно знал заранее многие формулы по физике, названия разных постоянных, и их значения, хотя нарочно ничего этого не учил! Но всякий, кто получал аванс, знает, что рано или поздно, но попадает он под отчёт. Догадывался о том и я, потому и осознание неизбежности этого момента не могло не отразиться на мне досадой и некоторым страхом!
Настал день, и не миновал сей участи и я. Вновь я ехал в электричке. У нас уже началась практика на заводе, производившем телевизоры «Юность» и разные там, дрели, инструменты и прочую всячину из радиотехнического барахла. Приписали меня ко второму цеху, где занимались мы работой с деталями, получаемыми методом обработки пластмасс под давлением, и по выплавляемым моделям. Нам нравилось – молока – хоть залейся! А что студенту тратиться на обед! Купил французскую булку ( городскую), за семь копеек, или ситник, за гривенник, взял тетраэдр молока, того, что за шестнадцать копеек, но бесплатно, и айда на природу. Воздухом дышать!
Вот так и еду я в электричке в тот день со своим приятелем, Сашкой Беликовым, и вдруг вспоминаю про тарелку, про то, как обещал отработать помощью, и становится мне на душе муторно. Вновь представил себе тарелку в небе, и то, как она вновь рыщет голубым световым цилиндром, с золотыми искорками в нём, выискивая меня. И вот уже нашёл он меня, и я чувствую то, какое облегчение испытал от этого тот, кто связался со мной вновь. От своих представлений я отвлёкся из-за того, что электричка стала довольно быстро терять ход и встала, не доехав до платформы «Сетунь» всего один вагон.
И, тишина! Нет, я не смеюсь, правда! Тишина, и слышно, как народ ворчит, как кто-то крепкими ладонями раздвигает двери в тамбуре, и пассажиры, спешащие на работу, кляня машиниста, прыгают прямо в кашу из снега, напитавшегося талой водой. Я последовал общему примеру, и, спрыгнув, здорово промочил ноги, попав в ямку, полную воды. Выбрался на асфальт переезда, и тут только обратил внимание на то, что не звенит звонок шлагбаума, не перемигиваются на нём красные фонарики, и машины. Тоже. Все стоят в тишине. Всё, словно обесточено вокруг! И снова лица людей, смотрящих в небо, даже водители машин оторвались от капотов своих аппаратов, и смотрят. Задрав голову, вверх. Думаю. Про себя: ну, что тянут резину! Тут же в голове мысль, что меня специально не притягивают к себе в контакт. На совесть давят. И я понял, что слишком честным воспитали меня предки, и потому, вздохнув, я, смиренно взглянул на эллипсоидную штуковину. В тот же миг меня накрыла тёплая волна, поглотившего луча, словно находился я, теперь, в прозрачном стакане. В этом странном ощущении пространства, я и двинулся через железную дорогу, как это сделал и в предыдущий раз. Я выбрался на чистый асфальт площадки перед овощным магазином, где одиннадцатый и шестнадцатый автобусы обыкновенно делали круг разворота, прежде, чем двинуться до молокозавода, пищекомбината или до улицы генерала Дорохова. Сашка молча шёл рядом. Наконец, вздохнув, я отошёл в сторонку от людей, чтобы их не шокировать своим «безумным» поведением, и остановился, внутренне уже приготовившись к выполнению обещанного, и сразу же услыхал характерный щелчок подсоединения звукового канала. Так я , скорее почувствовал, догадался, чем понял, что начался новый сеанс связи, и потому для меня не оказалось внезапным осознание мысли, которой со мной поздоровались. Едва я мысленно ответил на приветствие, как сразу ощутил встревоженность того, кто транслировал мне свои мысли, так как общение наше началось с вопроса в лоб про то, для чего людям нужно такое мощное оружие, и неужели есть люди, желающие уничтожить свою планету! Неужели, угрожая им друг другу, люди так хотят убить себе подобного!
Пришлось мне «объяснять от Адама» своему собеседнику про то, что
времена войн по отвоёвыванию территорий - прошли. Теперь держатели ядерных зарядов и сами боятся этих «ящиков Пандоры» с крыльями. Они, наши правители, конечно же, хотят получить превосходства в вооружениях, но не путём начала ядерной войны. Эта похвальба, бахвальство, только и являются их словесным оружием для того, чтобы диктовать ультиматумы остальным, соседям, у кого нет такой, «ядерной дубинки» (даже эпитет Рузвельта вспомнился мне в тот момент). Реально же начинать обмен ракетными ударами – безумие, и они этого сами не желают. Эти мысли, столь привычно звучавшие из телеящика годами вовсе не тревожили меня до сего дня, но сегодня с самого утра я живу в непонятной тревоге и страхе перед возможным началом войны. А мне ответил, мой невидимый собеседник про то, что это проявление интуиции опасности, которую они мне несколько усилили ещё в первую встречу, во время сеанса связи, для моей же безопасности. И после этого последовала череда торопливых мыслей, заставивших меня ужаснуться происходящему. Эти мысли не были плодом моего разума, они были моим знанием, полученным памятью только что, а были они таковы, что для удобства я их запишу как диалог, ну, например, разговор человека с самим собой в философствованиях, или иных размышлениях:
- А разве люди забыли про все те случаи, когда своей болтовней они сами загоняли себя в ситуацию, при которой вынуждены были делать то, чего не собирались! Гитлер и его помощники не собирался ведь убивать себя, своих близких! Так почему ты так уверен, что массовое самоубийство в масштабе всей планеты невозможно!
- Я не думал про такую возможность!
- Ты не веришь, что это возможно, что такая опасность реальна? Не веришь в очевидность того, что логика неуступчивости привела руководителей к логическому шагу в виде нажатия «кнопки»?!
Я заколебался. И не мгновенно выдали дополнительную информацию из видения тысяч расчётов, подготавливающих оружие к пуску.
- Да, верю – отозвался я с внутренним ужасом того, что мы, все, гражданские даже не подозреваем о начале конца света!
- Они собираются сделать это через двадцать минут.
- Но что я могу сделать, чтобы помешать им! Вы можете их остановить, не позволить совершить безумие?!
- Можем, но не имеем на это права. Именно поэтому мы и обратились к тебе. Нам нужна санкция от живущих на земле, эта воля должна исходить из ваших уст.
- Но почему ко мне, ведь я не правитель?! Смею ли я, маленький человечешка, решать судьбу всей Земли, даже ради благого дела?! Будет ли иметь вес моё пожелание, моё волеизъявление, моя просьба?! Будет ли услышана?! Ведь мне всего семнадцать лет!
- Так вышло, что другого, более подходящего, нам не удалось найти. Ведь ты Александр? Ты знаешь, что означает твоё имя?
- Да, защитник людей.
- Ты веришь в то, что имена не даются просто так?
- Верю.
- Ты сам, считаешь, что ты соответствуешь своему имени, ты ощущаешь себя бойцом, защитником людей?
- Да.
- Сколько праведных битв было выиграно, когда казалось, что всё уже потеряно, но благодаря воле лишь одного рядового воина, который верил в победу, и шёл даже один сражаться за правду, сокрушая врагов! Его волей рушились целые империи!
Сейчас, так вышло, ты в поле оказался один, но ты - воин, ты – защитник людей. Ты готов драться за весь мир?! Ты не уверен в том, что имеешь на это право, и ты прав в своём страхе, потому, что если ты присвоил себе его сам. Не являясь военачальником, правителем, или, если в тебе нет царской крови – ты не будешь иметь законного оправдания на вмешательство в ход жизни народов и будешь наказан смертью. Тихой, обычной смертью и твоя ложь, никому на земле, не станет известна. Подумай минуту, пока время у нас ещё есть.
- Но, если я присвою это право, самовольно, наделю им себя, и официально попрошу вас о помощи, вы поможете?
- Мы не имеем права отказать в помощи, и спасём Землю, но ты – погибнешь, и поверь, это не наша воля, но таков закон!
Вот тут мне стало муторно на душе. Нет, не от того, что вот сейчас жизнь оборвётся, ведь самозванец, он и есть самозванец, стало жаль, что уйду не попрощавшись с родными, не повидаюсь с ними напоследок. Что так и не узнаю девичьей любви, и всё пройдёт мимо. Как автобус. Полный счастливых лиц. Стало горько. Вернула меня к разговору довольно резкая мысль: время! Если решился позвать на помощь, зови сейчас!
И Едва я подумал мысленно: помогите нам!, как следом раздался щелчок подключения связи и Уже официально зазвучал строгий мужской баритон:
- Мы прибыли к вам с тем, чтобы оказать помощь, если она требуется. Ваша планета перестаёт быть голубой, и всё более её свечение становится серым, монохромным. Вы нас просили о помощи?
- Да, я просил о помощи. Самим нам не справиться.
- Назовитесь, кто Вы, и кем являетесь на Земле. По какому праву Вы говорите с нами за всех жителей земли?
- Я – Александр, и нам действительно грозит серьёзная опасность – гибель цивилизации, и, возможно, всей планеты из-за необдуманных действий некоторых жителей земли, чьи действия могут уничтожить всех нас. Я прошу вас помочь нашей планете, и предотвратить грядущую катастрофу.
- Кто Вы, правитель всей планеты, и потому говорите от лица всех её жителей? Кто дал Вам право говорить от имени всех живущих на земле?
- Нет, я не правитель планеты, но я – Александр. Я – защитник людей.
- Защитник всех людей планеты?
- Да, я - защитник всех людей на Земле! Мне это право, и мой долг, даны вместе с моим именем, от рождения, и я, от имени всех живущих на Земле, прошу вас помочь предотвратить неминуемую катастрофу: не допустить начала ядерной войны из-за взаимного непонимания! Все люди Земли хотят жить, хотят мира, и потому я официально прошу Вас о помощи нашей планете.
- Вы услышаны.
Сказав, точнее подумав всё это, и услышав ровный, казённый ответ, я почувствовал себя стреляной гильзой. Попал в цель, или нет, но я уже за бортом, просто досадно будет, если промазала моя пуля ценой в жизнь! Товарищи там, в обойме жизни, а я - упал вниз, на землю, и никто моего исчезновения даже не заметил. И осталось мне теперь лишь полюбоваться немного миром на этом свете, и – кранты!
Вновь щелчок, и вопрос, здесь ли я. Чувствую радостное облегчение того, кто со мной на связи: значит ты всё правильно сказал, не соврал, а то бы уже на связи не был.
И снова он же:
- Посмотри на небо, так лучше видно будет.
Я вижу как экран в половину панорамы своего взгляда – картинку, чёрно-белую, как теливизионную, на фоне того, что находится у меня перед глазами: набухшего водой снега, унылых кирпичных ВИЛСовских четырёхэтажек… Я поднимаю взгляд вверх, и картинка перемещается вместе с ним, словно её транслируют прямо на сетчатку моих глаз! На фоне блеклого, в своей пасмурности, неба, но цветного мира – чёрно-белое изображение. Вот какие-то две бабульки, одна за другой, снятые в разных местах, тараторят и умоляют не допустить войны. По скорбному молчанию, я понимаю вдруг, что предупреждение мне – не было пустой угрозой, и бабушки, пережившие уже одну войну, пожертвовали собой, не зная, как попросить, ради спасения всех нас. Они сбивчиво что-то тараторили. А после одна упала на землю, другая – на руки людей. Мне, от увиденного, стало стыдно. Мне, «спасателю мира», и униженному за свою гордыню, подумалось невольно:
- Вот ведь как выходит, не я, не вообще мы, мужики, за всё платим в этом мире, как привыкли думать! Вот, я – живой. А две старушки сознательно закрыли собой всех нас, и меня, мужика! Вот ведь как выходит – мужики бьют себя в грудь, идя на бой, а женщины тихо и незаметно, вершат в это время подвиги, оберегая нас, как дитяток малых, пока мы в героев наиграемся! А что мы – вон, дом чуть не спалили, со своими играми, и не смешно это, не смешно это потому уже, что жизнями плачено за нашу, мужицкую, инфантильность и непонимание всего того, что положено понимать душой, как наши русские бабы! Душа-то, выходит, у кого больше, у того и выше, и в помыслах и в делах!
От стыда хотелось провалиться куда-нибудь, но меня отвлекли новым изображением: в кабинете, за столом, в чёрном костюме сидит Леонид Ильич. В руке трубка телефона, слева от него, за окном, незнакомый ракурс на вид Московского Кремля. Чуть выглядывает здание Дворца Съездов. Серьёзен, сосредоточен, говоря короткими фразами, и слушая. Рядом появляется вторая картинка: два сдвинутых навстречу друг другу, письменных стола на фоне белого тюля, словно полукруглого окна, и флага США. За столами от меня стоит их президент. В расстегнутом пиджаке, одна рука в кармане брюк. Он смеётся и слушает. То, что он узнаёт – вовсе не веселит его, и улыбка сползает с его лица. И весь его вид начинает выдавать в президенте США слабого, растерянного человека. Брежнев что-то говорит (звука нет ни с обоих экранов ), а американец грузно, всё так же, с ладонью в брючном кармане, опускается, садясь боком на крышку стола. Как-то сгорбясь, сникнув. Он сидит ко мне боком, но, вполне различимо то, как его лоб покрывают блестящие градины пота, а лицо, своей мимикой, всё боле начинает походить на выражение ужаса. Он вскакивает, и начинает очень эмоционально, торопливо убеждать в чём-то своего собеседника. Брежнев сидел всё так же, за своим столом, и было заметно, как каменность с его лица исчезает, и появляется тень улыбки.
Разговор двух лидеров закончился для меня внезапно. Я понял, что разговор между лидерами завершён только тогда. когда Леонид Ильич положил на аппарат трубку с вполне удовлетворённым видом, а Американский президент был словно в шоке или глубокой задумчивости, и не сразу сообразил, что разговор окончен, и пора положить трубку. Экраны пропали. То, что показывалось мне, было снято с непривычной высоты. Около метра от пола, словно тайком. И вот, через пару секунд у меня в глазах стало темно. Затем я увидел яркий, цветной, объёмный земной шар. А вокруг звёзд, как жёлтых одуваньчиков на лугу – сплошь! Я был, словно в космосе. Всё окружавшее меня прежде - исчезло. Я ощущал, что парю в пространстве, наполненном жизнью, светящемся звёздами так, словно всё оно состоит из частичек света с малыми промежутками тьмы. Снова щелчок и приятный, грудной женский голос сказал мне, именно сказал, я услышал его:
- Это твоя Земля! Видишь, голубое свечение вокруг неё становится всё насыщенней, и сам слой его становится толще! Это планета излечивается. Скоро она станет такой, как прежде. Протяни руки, возьми её в ладони, только осторожно, не сжимай – она живая!
Я поднес под нашу Землю, которая оказалась размером с крупное яблоко, сложенные вместе ладони. Так, словно желал зачерпнуть воды или святой благодати от неё, чуть поднял вверх, и она переместилась. Я ощутил нечто такое, от чего дух перехватило! Я держал в ладонях самое ценное и главное в моей жизни – нашу Землю! У неё был ярко освещён правый бок, и вся она светилась ярко, красочно. Мягкое голубое свечение атмосферы становилось всё насыщенней, и от того, как, на глазах, хорошеет милая наша планета, паря над моими вспотевшими, вдруг, ладонями, не касаясь их, стало так радостно, как в счастливом детстве! От неё исходило тепло, и я поверил, что держу в своих ладонях целый, огромный мир, полный надежд, планов, радости, и тогда меня прошиб испуг, за то, что столь колоссальная ответственность – держать целый мир,в своих, столь слабых и не надёжных руках.
Чувство радости, за всех нас, перехлёстывало.
- Чувствуешь тепло?
- Да, что это?
- Это тепло живых душ тех, кто не умер для Него, и таких много больше, чем тех, кто, живя, но возжелав зла, убил этим в себе душу.
Не каждый удостаивается Его доверия вот так понянчить на руках свою планету. А теперь – отпусти её, только осторожно, не задень пальцем Гималаи или Эверест, а то они рухнут.
И я бережно отпустил это чудо в пространство - жить, как прежде, своей, нашей жизнью.
Выпустив плыть дальше наш звёздный кораблик, я тут же оказался вновь на прежнем месте. Перед залитым талой водой асфальтом автобусной площадки, возле рослого тополя.
Вдруг я услышал колокольчик смеха, именно услышал в своей голове. Это был голос, которого я прежде не слыхал, но, который был прекрасен, как само совершенство, и со смехом прекрасной дамы, я сразу забыл про все свои прежние переживания, будто и вовсе, не было прежде у меня печалей, точно, утолила она во мне их все одним лишь своим откровенным, искренним смехом!
Тут же почувствовалось приближение минуты расставания, и невольно захотелось оттянуть её – так мне было благостно с ними, моими настоящими друзьями. И вот только тогда произошло действительно необычное! Невероятное! То, что принято называть чудом, но, про это – завтра!