Однажды Аристарх Гедеонович Каша задумался о высоком. И не просто задумался, а тяжко. До скрипа в суставах и зуда под ложечкой.
Он знал, что мир несовершенен. Но что он не совершенен до такой степени – даже не смел и подумать. Размышляя о высоком, он не находил его в окружающих и в окружающем. Совсем. Не считая, впрочем, очень бледного его отражения в его собственном, Аристарха, лице. Будучи скромным от природы и очень интеллигентным от высшего, еще советского, образования, он не мог, вернее – мог, но не желал так о себе самом думать. Поэтому думал не так, а почти так.
Чтобы не впасть в депрессию, он успокаивал себя. Нет, нет, нет! Мир не так плох, как нам кажется! Мы еще найдем луч света! Мы еще увидим! Мы еще станем! Мы еще будем! Нас еще все полюбят! – вот так примерно успокаивал. Упоминание себя в третьем лице давало право безнадежно затягивать поиски. Эту безнадежность сопровождала приятная томительная интеллигентская грусть.
Это душевное состояние приносило дивиденды – друзья, с кем Аристарх успел поделиться смутой, стали чаще звонить, а иногда и заходить – подкармливать и подпаивать. Никто из них не мог во всей полноте постичь ни направление Аристарховых поисков, ни глубину его метаний.
Удалось это лишь одному. Он одолжил Аристарху безсрочно и безпроцентно много денег. Поиски высокого прекратились.