В самые яркие годы, когда детство, как бы вырастая из тесных штанишек, переходит в многообещающую юность, мне довелось жить в городе Текели, что в Алмаатинской ныне области, недалеко от города Талдыкурган.
Текели начинался у подножья Джунгарского Ала-Тау и, вытягиваясь, уходил вглубь горного массива, располагаясь частями по отдельным ущельям. Мне казалось, что он тянется змейкой, то расширяясь, то сужаясь, то вверх, то вниз, да кто-то вовремя поставил в конце точку с запятой, и город чудом не упёрся в поперечную скалу, за которой сразу же, по моим понятиям, находился Китай, незнакомый, таинственный, пугающий.
Сюда съезжались горняки со всего Союза добывать ценную для страны руду. Кто на время - подзаработать и вернуться на родину, а кто и оставался, навсегда пустив, как говорится, корни. Работали круглосуточно. Город подстраивался под ритм жизни шахтёров. В подъездах и дворах старались соблюдать тишину для отдыхающих после смены. Особенно строго соблюдалась тишина в нашем посёлке, где почти все друг друга знали и где в основном жили горняки с семьями. Для них тогда и строились пятиэтажные дома на два-три подъезда. Сейчас их называют «хрущёвками».
А посёлок назывался Нижний, потому как располагался ниже относительно других частей города, на берегу шумной реки Текелинки, бурно стекающей с гор. Река стремительно неслась по наклонному руслу, будто опаздывала на важное водное распределение, ворча и злясь на препятствия, недовольно огибая камни, а заодно и шлифуя их на бегу до атласной гладкости. И только у плотины вода замедляла прыть, нехотя кружилась, и, вырываясь на свободу из-под шлюзов, сердито устремлялась вновь, негодуя на задержку.
В местах затишья чистая и прозрачная вода щедро демонстрировала красивое дно, покрытое мелкими разноцветными камешками. Белые, розовые, кремовые, коричнево-красные, зеленовато-голубые, они игриво, и будто короткими перебежками, перемещались по дну, меняя и обновляя донный орнамент.
Камни-валуны можно было встретить по всему городу, в самых невероятных местах. Рядом пристраивали скамейки, высаживали цветы, дополняя и используя то, чем делилась природа с жителями. Некоторые, причудливые и огромные, служили местом свиданий, или сбора компаний, как сейчас говорят, потусоваться.
Мы, друзья-одноклассники, не раз устраивали соревнования. Особенно любили проверить на смелость и ловкость приехавших в посёлок новичков. Наперегонки перепрыгивая с камня на камень, переходили Текелинку. Холодные брызги обжигали. Ноги скользили. И кто-нибудь обязательно оказывался в ледяной воде. Чаще всего это были девочки. Дожидаться помощи приходилось, обняв всем корпусом ближайший камень. Иначе уносило течением. Мокрые, но преодолевшие бурную реку, счастливые, мы сушились и отогревались у костра. Возвращались через мост на плотине.
Весной всем классом ходили в горы. Вершины ещё снежно белели, но зелёные склоны в жёлто-красных цветах манили нас неудержимо. Издали цветы казались огоньками. Наверно, поэтому их так и называли. Контрастная красота очаровывала. Никогда не была в Швейцарии, но потому как эти горы называли казахстанской Швейцарией, то я вполне представляла себе далёкую страну.
Дождавшись каникул, мы, набрав нехитрых продуктов, шли на весь день в наше облюбованное ущелье. Добирались, поднимаясь всё выше и выше, по каменистой дороге, которую, по рассказам старожилов, выложили или вернее вымостили когда-то пленные японцы. И мы, каждый раз изумляясь их мастерству, с удивлением рассматривали под ногами аккуратно подогнанные друг к другу фигурные камни.
За одним из поворотов расстилался большой, покрытый свежей, шёлковой зеленью, луг. Ещё издали слышалось блеяние коз и овец. Мы улавливали запах самоварного дыма и варящегося мяса и, не сговариваясь, в большом предвкушении прибавляли ход.
В юрте, обёрнутой вкруговую разноцветным войлоком жила семья чабана. Казахи издревле славятся гостеприимством и даже нас, детей, встречали радушно. Поили вкусным душистым чаем, вобравшим в себя все первые прелестные ароматы весеннего луга, угощали куртом – высушенной домашней, особой выработки, творожной массой, очень полезной и необходимой в зимнее время. Этот национальный деликатес тогда нельзя было нигде купить. Их заготавливали в семьях животноводов, как ценный витаминный продукт, не портящийся и очень удобный для длительного хранения. Они вызывали аппетит, особенно у больных, да и просто можно было их подолгу посасывать, вкусно причмокивая и перекатывая во рту. Отламываясь маленькими кусочками, они таяли, усиливая кисловато-солоноватый, и в то же время нежный, вкус. Курт имел разную форму. Были похожие на шарики, которые при заготовке закругляли, скатывая между ладонями. Некоторые напоминали короткую трубочку. Это те, которые слегка сжимали в кулаке, без участия большого пальца, и на них отпечатывались следы четырёх. Встречались тонкие следы, и мы догадывались, что помогал ребёнок.
Отдохнув и наполнив карманы куртом и сладостями, мы продолжали путь к висячему канатному мосту, перекинутому через горную реку.
Держась друг за друга, гуськом, мы продвигались к середине раскачивающегося из стороны в сторону моста. Стоял оглушающий шум падающей воды. Грохотало так, что не было слышно даже кричащего рядом. Высота моста внушала ужас. Смотреть вниз было страшно. Вкруговую обнимали горы, которые в те моменты не просто окружали, а зловеще сдавливали нас каменными телами, будто выталкивая с моста. Казалось, что мы одни во всём мире, один на один с могучей природой.
Там, стоя на болтающемся мосту над водной пропастью, мы побеждали страх. До сих пор помню состояние той беспомощности. Именно это чувство, испытанное в полной мере, помогало мне в последующем не соглашаться с ним и поступать в некоторых ситуациях наперекор.
Возвращались уставшие, но довольные, с охапками цветов. Обратная дорога всегда кажется короче, а если учесть, что это был спуск, то до темна мы уже бывали дома.
Через весь город проходила железная дорога, и не какая-нибудь узкоколейка, а настоящая, по которой ходил полноценный в несколько вагонов товарный состав. По ней отвозили на ближайший железнодорожный узел руду. Состав курсировал по расписанию, очень был удобен для жителей, так как к нему прицеплялись и пассажирские вагоны.
Дорога находилась на специальной высокой насыпи. Через определённое расстояние в ней оставляли открытые с двух сторон арки. Мы не знали, для чего они предназначались с технической точки зрения, но для нас они были ещё одним местом испытаний – стоять под аркой, пока состав полностью не проедет над тобой.
В первый раз я стояла, ни жива, ни мертва, с ужасом вслушиваясь в ритмичный шум приближающейся огромной махины, вглядываясь в просвечивающееся небо между шпалами и моля кого-то о спасении. Чем ближе и громче становился стук по рельсам, тем сильнее я жалась к стене. Сбежать было позорно. С двух сторон стояли наблюдатели. И вот с бешеной скоростью над тобой проносится, громыхая механизмами, нечто страшное, готовое вот-вот свалиться и раздавить тебя. Не отрываясь, прижав руки к груди, я смотрела на молниеносные обороты рычагов и колёсных пар. Потом всё затихло, показалось небо в полоску, а я медленно скатилась спиной.
Все кинулись ко мне, нарочито подбадривая, скрашивая мой страх.
С годами впечатления сгладились, но, видимо тогда я получила разбег в большую жизнь,
«вставая порой на дыбы», шагая вопреки. Но по течению плыть тоже приходилось ….
Всё это я вспоминаю, рассматривая потускневшие, чёрно-белые фотографии. Давно это было. Полсотни лет прошло. Но дрожат почему-то пальцы, перелистывая альбом …
Наверно, сейчас другие мальчики и девочки ходят в походы в наше ущелье ….