«Мы все здесь за этим, не так ли?»
Last Man Standing, 1996
ДНЕВНИК СМИТА-34
«16» октября 2010 г.
По Дневникам Смита можно проследить «ядерную», европейскую метафизику – военизированный опыт; подхвачены некоторые мотивы русско-американского Диалога, диалога лучших. Русско-американская линия – это взаимная любовь к опасным пересечениям. Юнона и Авось. Белая душа = белые тексты. Горные полупустыни Америки – Уральский Север – Баренцево побережье – рваная кромка русского материка. Отсюда и Романтизм (с бронированными ставнями) – из неизбывности, от танцев у входа в пещеру, метафорических «пинков», рывков и перебросов. От лучших.
Герои на гребне времени. Обнаружение проклятия по рыскающей траектории (в активной фазе полета!) – задача мыслителей и боевых валькирий. Здесь вся правда и постановка. Платформы разведения. Противники Булавы желают Студеной стране только зла и ты, «трудный метафизик», это знаешь.
Мертвый сюжет над Мертвым морем – на Мертвом море нет души. Колонизационный сюжет – сюжет ни добрый и ни злой: добрая траектория – злая траектория – вопли на прогоне.
Торпеды-валькирии над Студеным морем, с низким профилем полета. Валькирий много, а танцующая над пропастью принцесса – одна.
Теория опасности. Опасная Экзистенция с опасной походкой. Военизированный огонь вполне применим не только для выжигания посевов дури (есть разработки по применению прежних модификаций огнеметов), но и для написания новелл-теорий-сердечности.
_____________________
Как все фальшиво. Кто-то крадет жизнь и делает ее такой, какая она сейчас. Сегодняшний человек испорчен, даже посмотреть не на что. Егери Европы! Когда последний раз в лесу ходили? Работайте, пока не поздно. По увалам, перевалам и хребтам. Ничто так не характеризует человека, как опоздание. А пока… никуда не деться от фальшивых, протезов и борделей. Некоторые восхваляют красоты на болотах, баланс. Какой баланс. Там одни жабы и нет русалок.
Киноспецы, где специфика Кино и движение кадра? Засыпая на ходу. Почти нет киновойн. Никто из нас не был особенно умен – пока. Мартин Скорсезе обещал Таксист-2. Но на самом деле все так легко, когда разберешься. Происходит неожиданность, которая потом приводит к другой. Тайга тонизирует. Там можно, наконец, проснуться. Жизнь, полная драматизма. Зритель… ждет. И танцующая метафизика.
Взгляни. На таежных пересечениях и по ничейной полосе бродит огромное количество неадекватных, стервозных, баскервилей, изуверов. Сейчас время навязчивых объектов, обезьян. Пришло время бить морды. Пришло время бить навязчивые морды – тяжело, долго, неотступно – на лесных перекрестках, в подъездах, офисах…
Егерь в темных лесах, посреди мрачных пейзажей Северного Урала, во имя нравственной, военной мощи Студеной страны – вещь необъяснимая. Отличие Смита от инженера Кириллова в «Бесах» Достоевского в том, что Кириллов прорывался в сверхлюди все-таки через самоубийство, а Смит утверждает жизнь тяжелым крепостным огнеметом.
Егерь-метафизик Смит. Егерские войны. Жизнь в Лесу, основанная на оперативной психологии. «В августе сорок четвертого»/2001. «Проверка на дорогах»/1971. Военная метафизика романтической школы. Иллюминация моста. Теория опасности. Когда говорит обрез. «Метафизик всегда прав», – так говорит обрез. Итак, Прохожий в «Зеркале» (Солоницын), но с обрезом. Как объясняют баллисты, когда говорит обрез – обрез уважают все.
Каждое утро герой думает – почему человек несчастлив? Безусловно, зло глубже политики. Зло глубоко теоретично. И очень глубинно – в «корнях». Но почему человечество не может повзрослеть? Потому что истории потребовался бы, наконец, здоровый график жизни.
Следовало бы лишь упростить цветную градацию, отказаться от цветных уровней, заменив на более четкие.
Где зло? Зло в Мертвом море. На Мертвом море нет души. Зато есть ужасы реализма – злобная отрицаловка с просвечивающими (а лучше нарезанными) погонами. С этого момента вспоминается Штирлиц, саданувший Холтоффа бутылкой по затылку. Каждый будет приходить и говорить, что егери погибают зря. Так необходимо поступать с каждым пьющим, с каждым русофобом. (Какой коньяк предпочитаете). Штирлиц нравится женщинам.
Почему гитлеризм оказался нежизнеспособным? Потому что это гитлеризм – и только. Не арийская Модель (-отпечаток), не «язык», не «ландшафт», не «беломорье». Германия сломалась и подставилась закономерно. И репарации – не «туда». Да ладно бы только Германия (жгли, насиловали, убивали… – так что поделом). Австрийская, «зоологическая» ошибка в Теории привела к взаимной белой бойне. Спровоцированная бойня закончилась нюрнбергским триумфом, «засунувшим» белого человека в мондиалистскую дыру, из которой, наверное, не выбраться. Белый мир катится в пропасть. Или на вираже на склон, в черных брюках, черной кожаной куртке и мотоциклетных ботинках. Так что не Австриец was right.
Повешенный в Нюрнберге «чухонец-теоретик». Нюрнбергский актив семьдесят шестого года. Colonel Peiper со вбитыми глубоко в глазницы орденами Железного и Рыцарского Креста.
Эх, Дарвин, Дарвин. Зачем ты только это написал… И ты туда же. Спросил бы у Геккеля, про шерстистоволосость.
Какой людоед придумал «теорию» о волках-санитарах. Только оборотень мог назвать людоедов санитарами. Санитарами чего? Поедания людей? Присмотритесь к академикам, и вы откроете для себя много нового. Походка, зубы, каннибальские рефлексы, обороты речи – все говорит за то, что в академию пробрались демоны. Так это Фидлер (Fiedler) и придумал – куратор из Лаборатории: «Что-то неловкое было в его фигуре. Широкий таз, узкие плечи. Короткая шея… Глаза чересчур маленькие».
Еще не все способы деморализации белых поселенцев исчерпаны. Сколько народу погибло по лесам. (Данные по каннибализму до сих пор засекречены). Зато известно, что за год исчезает население небольшого (?) города. Никому это не кажется странным? Люди исчезают и безо всякой тайги. В городе! Думаю, что почти все исчезновения имеют, в первую очередь, уголовную, шерстисто-оборотневую подоплеку.
Еще со времен Лесного дебюта очень по душе подкрадываться к контрабандисту со спины, в буран, грозу, и шепотом, на ходу, прямо в ухо, говорить одно заветное, волшебное слово (как в «Сталкере» кто-то скомандовал Писателю). Это нужно видеть, даже наручников из Родезии не требуется. Шок и мешок контрабандистских костей. Что теперь с ним делать? Вертолет через полгода. Что скажут в Лондоне (Страсбурге)?
Почему все устроено так, что любой ублюдок может подойти к ребенку, показать нож и увести навсегда? В гангстерской класс-драме Heat девяносто пятого проводится мысль о том, что все жертвы изуверов сидят за столом и смотрят на тебя, егеря-охранителя. Больше ничего не происходит. Они сидят, Смит, и только смотрят на тебя. Больше ничего не происходит. Они сидят и смотрят.
ДНЕВНИК СМИТА-35
«20» октября 2010 г.
Горы с трёх сторон, в форме подковы. Сейчас идеальное холодное время, время героизма. Нордическое время. Герой стоит на гранитном массиве, на прочной плите. Жизнь в Лесу – это жизнь на охоте. Там (то есть здесь), на Скалистых горах. Злая траектория – добрая траектория. Я не сказал – на излете. С мира по нитке – Студеной стране Булава. Я готов дать немного денег, если не попадут в копилку диверсанта. Ядерная жизнь – религия нашего времени. Требуются ядерные ницшеанки.
Каким образом возможно более эффективно полировать трудные поверхности? Выяснен секрет огранки алмазов. Философия сегодня пишется не только на атомном уровне, но и на полировальном круге из железа с алмазной огранкой. Так что человека остается только вырвать из решетки (кристаллических решеток не бывает). Помнится, в Last Man Standing Джона Смита шерстистые пытались прикупить, навязать ему идеологический заказ, но он сам перевел в безжизненную категорию – всех. Сажание в затвор за проблематичные речи. Очень поучительно. Существует только один вариант отношений с уклонистами, предателями цели – это отношения господства и подчинения, точнее упразднения, что и было блестяще показано – широким романтичным жестом – в девяносто шестом. Досчитать до бесконечности. Ярким красивым пламенем.
Нет, предателям прекрасной и Студеной страны не ломают кости в допросной, не вбивают нож в горло. Источник предположил, что «Щербаков тоже может однажды подавиться, как и Третьяков».
______________
Господство белой метафизики простирается до границ заповедника – там, где господствует егерь, способный вести маневренный бой на огромных скоростях. Иногда, преследуя бешеного людоеда – «с клыков стекала пена» – Смит заходит за пределы заповедника, что допускается арийскими законами. Далее преследование продолжают лесные специалисты других северных анклавов. Оппозиция: нелегальщина и жизнь. Возобновить «безжалостные» обстрелы и отстрелы. А лучше забивать.
Теория приобретает новые, захватывающие очертания. От уха до уха! Не отводя глаз. Заледеневшие в тайге нервы. Поджигатели уже в курсе.
Не вздумайте идти в бой с улыбкой! Кто это придумал, и где это вы прочитали? Туда – без улыбки, улыбка расслабляет. Такое могла придумать только большая и красная обезьяна. Еще один законодательный «ужас». Денатурат. Врагов красная улыбка не «деморализует» – что это за враги такие? А по возвращении, Смит, ты, конечно, можешь излучать улыбку, и свет, и энергию.
Над чистой белой тайгой, наверное, должны летать вертушки-отсекатели с профилактикой Орандж от несанкционированных вторжений. Белый фосфор как воплощение.
«Девушка с глазами цвета неба, счастье с волосами цвета льна», – слушай мысль. Вокруг нетронутый лес, дикая мощь. Так хочется нормальной жизни. Вся жизнь построена на перекосах. Зловещее светило. Ландшафтный имитатор. «Хвост Монголии». Станция с провалившимся грунтом. Красный коридор – из столетия в столетие. Красный шлам. Слой за слоем, по которым ползет аморфный слизняк. Разгонную полосу я не видел. Значительный массив отношений уходит в тень. Когда же произойдет слом негатива? Кто остановит плутократическую заразу? Взгляни. Метафизики умирают многократно – за «все», но не за «всех». Совершенства нет. Почти нет Любви. Это не может не угнетать. Я сожалею.
Чем дальше (а дальше уже некуда) все больше и больше метафизиков и егерей будет приходить к выводу, что «действительность» – это от очень низкого лба, что нужно создавать новую расу, что в сегодняшней белой расе (той, что осталась) присутствует испорченность, внутренний яд – в ней нет ни былой морали, ни силы, ни Destiny Дикого Запада, то есть Европы.
Один гонит, другой направляет, третий в засаде, скоты. Мотивы волков-антиподов уже не маскируются. Но на каждого недобитка и людоедствующую особь, прирожденного садиста и самодеятельного краснопузого из банды Мордехая – всегда найдется контр-охотник, специалист по антипартизанской тактике. Это называется иссечением j.-бандитизма, когда вокруг палатки-приманки, питательной базы, схрона, бункера и блиндажа устанавливается антиволчье портативное ограждение из колючей проволоки, разработанное Брюсом Кокрэйном специально для северных заповедников.
Это спираль из колючей проволоки, уложенная в компактные мотки в специальном трейлере. Два-три егеря натягивают ее в изгородь длиной сто сорок метров. Несколько трейлеров (заброска с вертолета) – и, например, небольшой хвойный остров наглухо изолирован. Вместо классических шипов Кокрэйн применил крючкообразные бритвенные лезвия, расположенные в пяти-шести сантиметрах друг от друга. Они не только наносят глубокие порезы, но впиваются в особь, спидоносца и бунтовщика мертвой хваткой, не давая пошевелиться. Меня всегда раздражали неумытые лица. Паника в загоне, это не флажки – не проскочить. Лос-Анджелес в огне. Лос-Анджелес может спать спокойно. Есть только один способ разгона несанкционированных людоедских сборищ, усмирения буйных толп баскервилей – это сжигать их дотла.
Вместе с тем, никогда не понимал флажковую охоту – даже с двойной, а то и тройной флажковой линией. Все-таки волкодаву в черном больше по душе скрадом – подползать-подкрадываться со спины волка, свернувшемуся «клубком», на заветренных склонах. И лучше со стороны хвоста, чем со стороны головы. Нос волка всегда по ветру. Сторожевой, полуспящий волк ложится с подветренной стороны на самом хребте так, что иногда бывает видна часть его спины. Стоит волку лишь поднять голову, как он видит все, что происходит в Округе. Сторожевой, так называемый «матерый» волк, ликвидируется в первую очередь – из Принципа. Кто круче? На Ниолсе не «тащат» жизнь.
Волчий зигзаг. Матерый идет по тропе до поворота (а дальше прямо идти невозможно) – воет. Волчье, борзеющее отродье слышит, идет следом. Потом до следующего поворота, – там повоет. Таким образом, в воображении Волкодава формируется волчий зигзаг.
Маниакальщики (ось Вена – Лос-Анджелес) заелись и репарациями, и преференциями. Помечтаем. Хорошо бы уловить вторичное, внешнее, нарастающее раздражение швейцарских банкиров и, пользуясь также волчьими, внутренними противоречиями, связанными с дележкой, перенаправить «потоки» на охрану заповедных, северных пространств, – чтоб духу там не было шерстистых и поджигателей, ле-роев из семейства псовых. Интересно, что сказал бы Арсеньев В.К., оставивший душу в тайге и горах, если бы узнал, что в 2010 г. будут намеренно сжигаться огромные площади лесов, в том числе – на Сихотэ-Алинском заповедном пространстве?
Чужое у нормального, арийского человека отторгается, близкое, родное – притягивает. Жить на шикарных разделениях… Взять, к примеру, «скотоводство» в кинематографе. Обязательная ненависть ко всему арийскому, тем более – к русскому. Такое нагромождение взрывов, петель и вытаращенных персонажей вызывает недоумение. Внутренний яд надломил структуру, надломил дух. И все это навязывается здоровому человеку.
Егерь-ариец идет на риск, на осложнение ситуации – даже без оружия.
Боль не вечна. Еще один личный, егерский постулат. Поэтому не нужно никого и ничего бояться. Это и есть полная защита от окружающей «среды». Кто-то уязвим, но рейнджер – нет. Что будет – волкодав об этом не думает. В этом принципиальное отличие психики волкодава (волевая накачка) от психики волков. Волки, как и рейнджер, заранее смерти, конечно же, не боятся – никто не знает, что такое смерть. Но запаха смерти – например, волк умирает, и пока еще не наступило окоченение – другие волки панически боятся.
Рейнджера-одиночника не интересовали, не интересуют и не будут интересовать какие-то там запахи с душераздирающими самоназваниями, охи да ахи, да вздохи. Поэтому волчьи, «обонятельные» рецепторы, превосходящие человеческие в десять тысяч раз (так говорят), в данном случае работают не на жизнь, а на волчью смерть. Будем техничны и хладнокровны. Стрелять так стрелять. Любить так любить.
Не нужно приписывать волчьему или медвежьему отродью какие-то иррациональные, даже мистические качества. Все боятся, и они тоже. Ты (запомни!) в этом лесу – Опасность! Дьявольское обаяние military... У каждого из нас своя партия, свое разделение – шикарное Отличие. Когда все узлы развязываются – все становится понятным.
И совсем не нужно ритуализировать агрессию – агрессия всегда должна оставаться реальной.
«21» октября 2010 г.
Арийской солидарности никогда не было, это миф. Пора пересмотреть «солидарность», посмотреть с другой точки зрения. Должно быть что-то другое. Иначе человек обречен, по А.Толстому, идти по мосту с папиросочкой во рту (сосут только сосуны – это общеизвестно).
Десятки столетий навязывается немораль, тип мордехая, дрессированной фауны – через отравленную кровь и сверхциничное затирание белоевропейской истории, – еще до плутократов. Неморальные «качества» передались в кровь. К этому привел разврат, его пропаганда. «Алло, я очень развратна», – так говорит одна женщина (?) в одном из романов А.Толстого. Склонность к содомии, педофилии, к совершению преступлений любой направленности впитывается с молоком обезьяны. Белый топит белого. Процесс пошел, а сейчас наступил крах. (Засада). Время обезьян в морали и биологии. Пришло время обезьян.
Когда спариваются биологические несовместимости – наступает «эпоха» отчужденцев, антиподов, антагонистов, циников, изуверов. Любое интеллектуальное (моральное) напряжение вызывает у гориллы мучительную головную боль.
Сейчас не только русские люди – все белые на островах и материках – живут с ядом внутри. Выход – в тайге, а не в пустыне, на северных морях, на Побережье, в чистой морали, даже морализаторстве, – то есть во внедрении белой морали в головы на примерах и текстах. Раз уж так случилось. – Что, и сильными методами? – спрашивает персонаж в роли Солоницына в фильме «Остановился поезд», 1982. – Да, сильными, сильными в том числе! – отвечает герой.
ДНЕВНИК СМИТА-36
«22» октября 2010 г.
«В августе сорок четвертого» запомните две условные фразы: «Не могу понять» означает «предельное внимание», «Будьте любезны» – значит «полная боевая готовность».
– Будьте любезны, вернитесь на место.
– Может быть, вы нас по стойке «смирно» еще поставите?
– Это… я поставлю. Если это понадобится, я поставлю.
_______________
Смит не сводит глаз с мишени. Твой томми-ган посадист и удобен. На Томпсон не смотреть – смотреть на Цель. Как зритель (читатель) заметил – жизнь многогранна. Обезьяньи «фазы Райха» – вариации, написанные для шести африканских инструментов – изо дня в день вбиваются в голову белого человека. Папуасский континент, уголовно-шерстистый контингент, серверы Пентагона, браконьеры, псы и ле-рои, поджигатели арийских лесов, нелегалы, ведомства и собаки, банда Мордехая в Шиловичском массиве. И всему этому противостоит Смит, заматеревший в тридцати шести сериях-дневниках, с фосфорными гранатами. Масса фосфора. А также торпеды-валькирии – ницшеанки, выскакивающие из воды. Вихляющиеся махины, иноходки. Видим птаху по полету. По рыскающей траектории. И ангелы северного полушария, вестники эпоса будущего. В настоящее время граница Европы проводится: на севере – по Северному Ледовитому океану. Мы все здесь за этим, не так ли?
Герой и не думал фотографировать – он интерпретирует. Ярко выраженный северо-западный «перенос». Резервист-метафизик говорит: отсечь животные, зоологические ветви в литературе, музыке и философии, вытеснить звериный образ и звериные черты. Горящий дракон со свернутой набок башней. Человек необязательно несет в себе проклятие обезьяньего, зоологического происхождения.
Послевоенная «проблема» преференций и репараций – конечно же, не проблема. Кому там опять недодали. Проблема в уме. Проблема в том, что люди исчезли. Говорить не с кем. Metal-войны двадцатого века (и не только) – это безумие в действии, – белыми руками и белыми жизнями. Кафка. Совсем неслучайно Австриец намекал на австрийский стыд кровосмешения. Именно. Даже в дни, предшествовавшие самоубийству, Австриец так ничего и не понял: как был русоненавистником-выродком, так и остался, по нацменскому недомыслию (либо все-таки сознательно?) утащив с собой десятки миллионов лучших, ангелов северного полушария. А ведь никто не хотел умирать. «Засунув» оставшихся – запросто так – в грязный островной водоворот, в дыру, мондиалистский шабаш.
Замки, синие бухты, ослепительной белизны валькирии над морем – где все это теперь, Смит?
Теории, не содержащие в себе силы – раскрошатся, и уж тем более не будут «звучать». Поэтому ангелы Северной Европы (лесного ада) говорят о силе звука, о силе филологии, даже о грамматике тайги. Монтана. Гайно-кайские мотивы, проливы и обороты. Скоростное письмо – динамическое чтение. Лесная новеллистика. Если бы Булава могла говорить. Лингво-лаборатория. Опять приближаемся к атомной физике Ницше. В ожидании Жанра. Двадцатый век тем и хорош для философии, что была достигнута атомная, триумфальная стадия – завязались метафизические узлы-концентрации. Новые тяжелые ракеты – религия нашего времени. Милитаризация не только духа, но и по всем направлениям.
Рейнджер, обдумывающий Жизнь в Лесу, – качайся на турнике, бегай, отжимайся, ежедневно стреляй навскидку. Метафоры «добавочный воспламенитель», «боевой взвод», «боевые пружины», «ствольная сталь» не могут не завораживать. Ночь бегущего человека. Тяжелый черный пистолет. Сброс огнесмеси. Со времен Вьетнама ничего не изменилось, Смит. Приходится лазать по Скалистым горам, часами сидеть по шею в снегу, бегать на лыжах, терпеть мучительную боль. Но боль, страх, усталость – это все чушь, Смит. Да, чушь. И Луна на Ниолсе светит по-другому. «Не какая-нибудь разбодяженная нью-йоркская дрянь» (Miami vice, 2006).
Люди уходят – оружие остается. Так закалялась сталь. Избушка на Ниолсе и бункер на Побережье обклеены схемами-плакатами: Револьвер инженера Кириллова, Ранцевый огнемет, Штурм & К°, Пулемет Давыдова, Тепловая пушка инженера Гарина, Мой друг Томпсон, округ Чикаго. Лучшим военным достижением для подвижного боя в лесу остается пистолет-пулемет. Баскервили из лесов приходят – люди уходят. Баскервили приходят – егери остаются. Баскервили уходят – егери идут за ними. Егери идут.
Сезонная ликвидация. Сезон охоты открыт навсегда. Увидать зверя в темную ночь. Если в каком-нибудь районе Мертвого моря собрать воедино, из лесов и массивов, всю эту рычащую, визжащую, аморально-однозначную свору, далекую от аллегоричности – станет мир чище? Какая «ужасная эпоха», – так говорит обрез. Нужно ли иногда додумывать метафизическую мысль до конца? Нужно. Но иногда мешает вой. Ходил утром в кросс-поход за Речку, проверить. Там недавно старый волк (из семейства псовых) собрался умирать. Но разве это – трагедия? Я, безусловно, понимаю, что безразличие природы может угнетать, подрывать и надрывать. Но тогда – «Тем более», – сказал бы по этому поводу Писатель (Солоницын) в «Сталкере». Писатель был бы прав, тысячу раз прав!
– Знаете, я вчера посмотрел ваше досье…
Штирлиц поворошил разгоравшиеся поленца и сказал:
– Ну, валяйте.
– Это все очень серьезно.
– А что в этом мире несерьезно?
– Хотите еще коньяку?
– Хочу.
Штирлиц поднялся, не спеша подошел к Холтоффу, тот протянул рюмку, и в этот миг Штирлиц со всего размаха ударил Холтоффа по голове тяжелой граненой бутылкой. Обструкция. Бутылка разлетелась, темный коньяк полился по лицу Холтоффа. Сила солому ломит.
Так знаковый Холтофф был наказан безупречным Арийцем не только за личную, теоретическую (нетехническую) ошибку, но и за австрийскую, дарвиновскую. За обезьяну в кубе. За антибелую агрессию. Внимание! А может, и не Ошибка вовсе? А может, сговор с островитянами в колготках? Вот где вижу неприкрытую ублюдочность. Что ж, все это может быть. И все это может быть не так. Но, так или иначе, сработано под коминтерн-пакт, каменный мешок. Все это так странно...
«23» октября 2010 г.
Академиков, назвавших волков «санитарами» – в волчью нору, в особняк «Хрустальный лебедь».
Возвращаясь к тому «умирающему» волку. Какой душераздирающий эпитет. Какой «душераздирающий» вой. А сколько народу сожрал, спидоносец.
Я, конечно, понимаю: есть большая и красная обезьяна, дикая индия, господа удавы, немораль, секс в большом городе, пальмы, Мертвое море, бананы... Да, я все понимаю – что голод, что полонизация, наезды, j.-талибан, вьетконговские лазутчики, шлюхи по так называемой «жизни» и пиастры. Вы говорите: «Тяжело нести жизнь». Жить тяжело? Полно, не будьте же столь сентиментальны. А как же Экзистенция? Ей тоже тяжело. Ведите себя достойно на «каторге».
Белое племя – против семейства псовых. Волк – демон. А баскервиль? А баскервиль – исчадие. Волкодав – он тоже «демон», но он добрый демон, демон в кубе, ангел лесного ада, ангел северного полушария. Вся твоя жизнь, сталкер-охранитель, – на отстрелах и саквояжных мотивах, заказ-нарядах и маршрутных квитанциях, между Манхэттеном и материком: Студеная страна – Родезия – Уральский Север – Драконовые горы. По периметру заповедников белого человека, вдоль изломанной рваной кромки Побережья. Егерь-наемник Смит (ты нанял самого себя!), бегущий вдоль Енисейского кряжа – с любовью к Ниолсу.
А вокруг огромное количество лживых, проклятых, разлагающихся из семейства псовых. А вокруг отарки, баскервили – бурые, черные, оранжевые, розовые – прикапывающие для «душка» и жрущие свою падаль-ценность... Нет ничего отвратительнее.
В поведении волков особенно раздражает поза-на-луну. Старый умирающий волк с душераздирающим воем-поведением. Очевидно, что здесь некоторое кинематографическое кокетство, как и в избранных, феминизированных, антиевропейских пассажах Тарковского, нанесшего сильнейший, кинематографический удар по образу Студеной страны, объективно (или все-таки субъективно) принесшего русским людям вред.
Вот видишь, даже волк «страдает», а метафизик леса? «Что за поведение? Это невозможно принять», – констатируют в Surf Nazis Must Die, 1987. Именно. С точки зрения лесной теории, лесной новеллистики, волевой накачки, теории опасности, которая уже есть! Когда углубляюсь, на ночь глядя, в таежную бездну (и тесноту), стремительно и бесповоротно... Проанализируй это. В этом и отличие метафизика-волкодава, с его «железом теорий» (умирать не больно, умирать без сожаления), – от вселенского надрыва (враг найден).
Итак, вчера была душераздирающая Деталь: волк улегся на высотку. Только этого – мало! Раздался такой жуткий вой, что «все» (то есть я и другие обитатели) поняли, что происходит что-то вселенское, «что-то очень-очень ужасное». Но что такого ужасного в индивидуальной трагедии. Проанализируй это. Рассуждая на ходу. Умирай молча. В наше время все, все делается молча. Умирай – не подыхай. Умри, но не сдохни!
Я уже три года живу в опасной зоне, кишащей контрабандистами, поджигателями и красными павианами. Экстраполировать направление движения поджигателей и бешеных волков приходится десятки раз за маневры. И пусть кто-то на круп бросается, а кто-то на бок. Прогноз результата: Волкодав целенаправленно загоняет шерстистого в кустарник.
Минимизация затрат энергии – это от низкого и очень узкого лба. Очередное изобретение этологов. Нам, егерям-волкодавам, из столетия в столетие активно навязывают депрессивные состояния – на так называемых «дневках», схронах, кладовых и кормовых базах для щенков. Это только волки, обожравшись, способны сутками валяться (и разлагаться) на высотах. Так трепещите, псы!
ДНЕВНИК СМИТА-37
«25» октября 2010 г.
6 утра. Я выспался давно. Хождения по сугробам укорачивают сон. Лучше, чем рейнджеры, обстановку на границе не знает никто. Сегодня пойду на скалы (или к валунам) выбивать тезисы, выжигать огнеметом постулаты белого человека: Боль не вечна. Умирать не больно. Умирать без сожаления. Умирай молча. Умри, но не сдохни! Но в жизни киноэпопея Смита еще только начинается. Ты устойчивой базы дух...
Люди в черном – арктические войны. Одежда мобилизованных должна быть черной! И побеждают всегда ландшафты. Несоблюдение параграфа – это запущенность ситуации. Запись в Личное дело. Жизнь есть опасный план. Попробуйте сбить боеголовку с Траектории – не получится. Если боеголовка будет ядерной, то она сдетонирует в любом случае. Попробуйте сбить новую, прорывную, тяжелую, жидкостную баллистическую ракету шахтного базирования.
В философии, музыке, литературе давно пора освободиться от зоологических ветвей, подправить карты блокировки. Безусловно, метафизик леса иногда тоже «человек». Но, тем не менее, он не должен участвовать в антибелых проектах.
Железобетонные столбы. Кодекс, рассеченный трассером. Дикая Ницшеанка на «новозеландских», опасных территориях (Sleeping dogs, 1977). Тяжелые ангелы, по зигзагообразной траектории. Там (то есть здесь) – и нежность, и чистота, и человечность. Танцующие принцессы, выскакивающие из воды. Подводный старт в наклонном положении. На инфразвуковой частоте. Отсечение баскервилей на подступах к Побережью. Рассредоточение павианов. Топор первобыта. Вывести разгонный блок по уровням дарования (а чистота человеческая – это дарование!) – вот чем сегодня нужно заниматься. А то одни жабы, равнины, нет полета и географии. Новая раса нужна. Высокая идея и, не «побоюсь» этого слова – высокая мораль как кристально чистый источник (вернее отсчет) информации. Мораль нашего времени – это устройство для умертвления животных.
У застывших героев нет отношений. Помнится, у ранних французских экзистенциалистов в ходу был термин «бескорыстное действие». С тех пор, как «со всего размаха» (!) ударили тяжелой граненой бутылкой по хрустальному черепу Холтоффа, олицетворявшего зло (как тут не вспомнить Chrystal Night, которой не было), – многое изменилось. Хотя мир и не стал светлее, но был создан интересный, литературно-кинематографический прецедент. Здесь нет голой, онемевшей фотографии, здесь действительно снимают Кино! Поэтому, уже сегодня, пора говорить о «безупречном действии»: «Штирлиц поднялся, не спеша подошел к Холтоффу, тот протянул рюмку, и в этот миг Штирлиц со всего размаха ударил Холтоффа по голове тяжелой граненой бутылкой». Рейнджер, делающий триумфы. Культовый персонаж. Триумфатор Смит.
Итак, знаковый Холтофф был наказан безупречным. Легенда о хрустальных черепах: хрустальный череп – это экзотический предмет. Аукционный дом ошибся.
«26» октября 2010 г.
Никогда не понимал женщин в золоте, алмазах и сапфирах, но без элементарной гигиены, во всех смыслах. Не все золото, что блестит. Разлагаясь на ходу. Иногда поражают «современный» цинизм, удушающая новонаркотность, барханы. Вульгарность и натурализм – вот что поражает в феминистках (современных солдатских куклах). «Не бейте женщину кнутом!» – сказал классик. И я спрашиваю себя: куда мы идем? Негритячья музыка – лиловый Нюрнберг – лиссабонский сговор, – это все один, знакомый ряд. Зато Кристофер Местос – герой-разведчик нашего времени. Александр Белов – Иоганн Вайс.
Действительно, теория опасности уже создана. И ядерный, действительно европейский, военизированный (а именно – экзистенциальный) опыт по Дневникам возможно проследить. С этой мысли начинаются Тяжелые ангелы, как они есть. В том виде, в каком я застал Экзистенциализм – русский, французский и в меньшей степени американский (экзистенциальный) позитивизм, – меня не устроил. Русско-французскую слабость я увидел в стенаниях и рефлексии, в том числе боготвари. Но попытки перебить на философских тропах «тварь дражащую» были. Кстати, мой заключительный вопрос в «Экзистенции» о новых именах на экзистенциальном небосводе остался без ответа. И это странно. Была вспышка. Были имена. Все. Имен больше нет.
По-прежнему методично разворачиваются тезисы автобиографической новеллы (или философского очерка) – Реванш. Это работа-тевтон. Она так задумывалась, такая есть и такой же и останется.
Сколько еще осталось у тебя резервных дней? Но это неважно. Когда экспедиция начата – нет смысла оборачиваться назад. В твоем распоряжении весь мир. Белый фосфор как воплощение. О «резервных днях» герою следует вспоминать каждое утро. И об «Отваге быть» – тоже! Задача героя – войти в триумфальную, сериальную реальность и быть одним из них. Героями, Смит, не рождаются – героями умирают.
...........................
К вопросу об «опустившемся звере» и «вое-поведении». «Я просыпаюсь с воплем». С этим спецы-новеллисты сейчас и разбираются. Количество опустившихся людей и зверей (не только внешне) превысило все «нормы» и пределы. Если они существуют. В «Преступлении и наказании» один из героев рассуждает о неизбежном проценте – в прорву, Хо Ши Мин’ этапы, проституцию. Действительно, любой статистик расскажет о стабильных уголовно-статистических цифрах. Но не до такой же степени.
Помнится, Уилл Рэнделл (Джек Николсон) в фильме «Волк» (1994) по этому поводу на фуршет-рауте рассуждал, причем далеко рассуждал, настолько далеко, что его жена-изменщица потупила взор: «... да, и мы это видим... стоматологи насилуют пациенток, жены отрезают... пенисы своим мужьям...». Чтобы сбить напряжение и тягость, один из присутствующих нашелся: «Пора, пора наполнить бокалы!» Очень удачная фраза.
И все снова «хорошо», – как рассудила, после ночных полетов, одна из героинь «Неоконченной пьесы для механического пианино».
Спекулянт Резун («Аквариум») и нефтяной жулик с проплаченной героизацией (заметьте, ворованными деньгами!) – c душераздирающим воем-поведением – всегда напоминали мне трудных подростков, в которых воспитатели обязаны были вбить очевидности: не кради, не спекулируй, не предавай. Ничего, когда-нибудь и у Резуна слетят бакенбарды вместе с ушами – со стальной, ледорубной позиции. Что-то их, traitors, много в последнее время развелось. На всякую резунскую, щербаковскую, третьяковскую «немораль» со временем всегда находится другая (свинцовая, например) Мораль. В данном случае Закон (а приговор никто не отменял) – в соответствии с моральными ожиданиями, то есть равен Возмездию.Такое случается редко. И это приятно.
Герои востребованы во все времена. Взять, например, фильм «Легко ли быть молодым», 1987 г. Что изменилось? Ничего. Актуализация! На улицах по-прежнему «страшно» ходить не только киноактерам. Киноактеров, как выяснилось, в жизни бьют. А не нужно эксплуатировать отрицательных, играть их с упоением и сладострастием. Неужели не стыдно, – хотя бы перед своими детьми? – Папа, ты какого урода на Экране сыграл?! Да уж лучше застрелиться. Вот и случается перенос, Экран-наоборот. Контрольный в ухо. Жизнь – занятная Вещь. Даже Актриса.
..........................
Apocalypse Now, 1979. Культовая Драма. Ветер и Лев. Это было, есть и будет время энергии, становления и военного куража – на противовес проституированным событиям и тенденциям, глупым тенденциям. Это было, есть и будет время и бремя белых людей в Индокитае. Наша западная граница – это районы джунглей и гор, – заметил Оскар-латифундист. «Дождь шумит, а я слышу джунгли, и гул самолётов впридачу...».
Билл Килгор пытался донести мысль об очаровании воздушных рейдов над трехъярусными джунглями и крошеве партизан с Борта, о прелести перестрелок и рукопашных, об очищении белых песчаных пляжей, о Безупречности, о напалме по утрам, о танцевальном серфинге на волнах Южно-Китайского моря... Но он не был понят даже на Берегу, под пулями, даже Уиллардом! Вот что сегодня «угнетает». Серфингист Килгор пытался остановить уничтожение актом творчества. Белый фосфор как воплощение. Жаль, что Уиллард этого не понял и сбежал на патрульном катере, прихватив доску для серфинга.
Захватить плацдарм и весело покататься на шестифутовой волне, – под заглавную тему боя. Smell of napalm in the morning. Погоня за опасными красотками. Красотки коварны и притягательны. Площадка обрывалась в пустоту. Ни ограждения, ни перил. Сорок пятый этаж. «Рад, что вам нравится. Я убрал ограждение, потому что меня интересует смерть».
В идеологию волкодава (егеря-охранителя) уже введено немалое количество элементов. Так что хоть завтра возможно – и уже окончательно – еще дальше, в тайгу. С чистой совестью, чистыми руками и холодной головой. В белой рубашке, пошитой валькириями с Побережья. «Но вначале мы захватим Манхэттен».
Егерь! Идеология не должна иссушать. Больше жизни! Не нужно выхватывать из сумки винтарь и судорожно передергивать, с metal-лязгом. Целик, мушка, колодка прицела, таблица превышения траекторий над линией прицеливания – это все чушь и чьи-то надутые щеки. Учись стрелять навскидку, на полудобивание-в-упор (так бы сконструировал Мартин Хайдеггер) – и только в живот. Без медицинской помощи. Все уже давно передернуто. Внимание! Обрез не должен болтаться в какой-то там сумке. Это и есть егерская стрельба – сквозь черного цвета плащ.
«Никогда я не был на Босфоре». Любопытно узнать – а что там делать человеку белой расы? Нужно смотреть – куда едешь, зачем едешь. Уже очень скоро я снова уеду в свое Рио-де-Жанейро, где все ходят в белых штанах. Там никого нет. Там нет курильщиков опиума, воровского оскала и других недобитков. Там ледяная пустота, звенящая тишина, замерзший северный приток Вишеры и белый пароход. Северное видение нашей планеты. Морская славянская богиня и волшебная Ницшеанка. Северная Атлантида. Белые арийские субмарины, посещающие фьорды. Арийский, мореходный «рабовладельческий» путь. Остров Буян (Рюген), Лаба (Эльба), Липецк (Лейпциг), Небо над Берлогой (Небо над Берлином). Там нет академической лжи и преподавателей-проституток. Там никого нет и не может быть.
«27» октября 2010 г.
Вот что говорит Нилу Макколи Нейт (Jon Voight): «Ты у медномордого, Винсента – как кинозвезда. Хорошо делаешь то, хорошо делаешь это… Он сам хорош, что понял это» (Heat, 1995).
Уважение там, где есть расстояние. Есть расстояние – есть уважение. Но бывает наоборот. Нет расстояния – и сразу уважение. В азарте. Потому пинкертон и закричал: «Осаживай! Осаживай!», – когда осознал неизбежность столкновения дилижанса со стадом. Сразу захотелось осаживания и уважения к Дистанции – Бэну Уэйду, Чарли Принсу, Бучу Кэссиди и Сандансу Киду. Бэн Уэйд заставил себя уважать – в тот момент. Кто такой пинкертон (даже с мужественным лицом) и Бэн Уэйд? Вот что такое пафос дистанции!
– Когда ты успела так постареть?
– Будь ты проклят, Бэн Уэйд.
– Запомни, даже с мужественным лицом, пинкертонец всегда останется пинкертонкой. За это вам и платят два доллара в час. Это тебе не в обиду.
3:10 to Yuma, 2007. (Это мой военный хит).
У егеря нет и не должно быть «прикрытия». Как это все несерьезно. И нет поддержки – ни с воздуха, ниоткуда. По северной тайге в одиночку ходят единицы. Под единицей понимается боевая единица. Без тылового обеспечения и расслабляющего прикрытия, делающего человека неоправданно наглым. Нет, я не против «наглости», направленной на добрые, белые дела. Здесь, в бездонности болот и лесов, прилегающих к Побережью, ты сам, в одном лице – первый и второй дивизионы, и «кадровик» особых качеств, и егерская школа в верховьях Вишеры. Именно такой тип «доброго» всегда ждали и ждут здесь, на Драконовых горах. «Со смертью доброго весь мир осиротел…».
Одиночник, готовящийся единолично гоняться за врагами по лесам! Гоняющийся по лесам Егерь… Перечитай Томаса Карлейля и Макса Штирнера. Белый разгон. Пока (но только пока) не отвлекайся на прекрасных принцесс. Звезды-ловушки.
Ситуация «Ты – опасность» пусть станет метафизической поддержкой. (Они тоже боятся). Когда ты-Единственный в черноте и без костра. Без огнестрельного оружия. Полная чернота. Волк, медведь, шерстистоволосый по Геккелю – да все, кто (или что) угодно – могут быть в полуметре, но ты их не увидишь. Но ты – Опасность! (Попробуй!) Но сначала тренировки. Три-четыре года. Ты – в черном. Без костра. С ножом. Встретимся, одиночник, на перевале Дятлова, нет, там уже все затоптали. Это очень уральская, мрачная, лесная история. В ней есть некий Вызов.
К северу от верховья Вишеры есть привлекательный глухой район, простирающийся на триста километров в длину и сто пятьдесят-двести пятьдесят километров в ширину. Там и встретимся – без «поддержки», навигации и уведомлений спасательных служб. Без вертолетов, аэролодок и болотоходов. Соглашайся! К истокам притоков. Такое бывает раз в жизни. И вряд ли повторится. Я хочу опровергнуть теорию подходов через Главный хребет в европейском направлении, пойду с запада на восток, вдоль рваной кромки материка, обходя завалы, озера, посты и дозоры, болота и снова посты; через долины, покрытые густыми лесами, березовые джунгли, через сильную заболоченность, заросли кустарников, по сырой елово-пихтовой тайге с толстым моховым покровом, через вывороченные ветром стволы, утыкаясь в выход скал, прижимаясь к скалам, перелезая через скалы, и выйду в район пересечения, придерживаясь юго-восточного направления, – а ты… Я не знаю, с какой стороны придет Отражение – от волевой и метафизической накачки. Вот где настоящая Жизнь! В ожидании лавин.
После непролазной тайги ты выберешься на Плато, Смит в черном камуфляже. Джон Смит всегда предпочитал свободный характер местности.
«Я не хочу умирать в Техасе. В Чикаго, – может быть. Можешь найти меня там», – рассуждает (сообщает) перед смертью Хики в длинном плаще, с мощным длинноствольным автоматом (Christopher Walken/Last Man Standing, 1996). Это прекрасно, Хики. Это по-нашему. Это в нашем, старом добром стиле. Примерно так и рассуждают герои «Аэлиты» Джона Смита.
В культовом фильме «Взвод» (1986) Элайас (Willem Dafoe) несется в одиночку по лесу Вьетминя наперерез вьетконговцам. За несколько минут до этого…
– Разреши, пойду с тобой.
– Нет, один я буду бежать быстрее (!), – отвечает перед смертью от руки «своего» Элайас.
Но сначала на бегу он срежет вьетконг! Белый волк, покрытый шрамами… Вьетнам заменил нам счастливые детские годы.
Идеология пистолета-пулемета, путь гладиатора:
Действие злое, искреннее и достоверное – действие «на стоицизм». Такие, как ты, скорее получат пулю, чем... Настоящий (Real) творит без оглядки, и его не так-то легко сбить. – Это не игра, Чарли, семь человек убито, хочешь быть восьмым? – Я не принадлежу Чикаго. И я не из двадцать девятого года. – Что ты говоришь? Тогда зачем ты это делаешь? – Потому что я делаю, что делаю. Идея белой смерти – идея неба, идея-шедевр, милитаристический шедевр – да, время было и есть радикальное... ( см. «Белый фосфор как воплощение»). Так формируются сверхлюди.
В будущем справедливое решение проблемы видится так. Действующий егерь – это пока еще не лесной, antipartisan-einsatz специалист. Кандидат в лесные специалисты или действующий егерь (что одно и то же) с целью проверки забрасывается на неизвестный, глухой лесной остров посреди обширного болота. Туда же завозится произвольно выбранный по алфавиту контингент из колоний пожизненного содержания. Пятерых, по одному из пяти колоний. Дать им по ножу и сказать: «Завали» или «Сделай его». Ничего не обещать. Не нужно перед ними дополнительно прыгать и скакать. Наскакались. Контр-охотника вооружить ножом Смерш-5 и сказать: «Ликвидируй – всех» (мы же не на бирже). Ничего не обещать. Егерь не нуждается в обещаниях. Егерь сосредоточен на задании. О смерти ты не думаешь, была возможность – вся твоя Жизнь!
Итак, с этого момента – момента согласия на Идею белой смерти (идею неба), егерь, независимо от Исхода, приобретает статус einsatz-специалиста. С этого момента лесной специалист превращается в ударную, наступательную экзистенц-систему по рыскающей траектории. «Здесь вы босс». Ударение на «вы» в Перевозчике. Watchcon-1. Military attack. На маршрутах Джона Смита, ядерщика Смита: это чудовище рванёт не где-то в пустыне, верхом на взрывной волне, красочные вспышки с клубами пламени и дыма.
It’s a final countdown (Europe). Здесь, в белой тайге, депрессивной музыке не место. Здесь нет «темы Райха», здесь нет монотонных «фаз». «И тебе здесь не место!», – так утверждает белый герой, выгоняя предателя жизни из своего дома.
Действительные работают на передовых, арктических базах. В ружье! Экранных уродов должны играть именно уроды, ненавистные элементы, а настоящих – действительные, герои. Тогда, и только тогда, все станет на свои места. Ты запомнишь меня навсегда, «туловище обезьяны». Уничтожение есть акт творчества. Синематограф. Остановить зло актом творчества. Так что Ее, Ницшеанку, – «дикую», ведающую идеологическим отделом на «плантаторских территориях» – поставим на арийское, ударное направление.
Лесной остров закордонить спиралью, разработанной Брюсом Кокрэйном. Оцепить смершевцами-одиночниками категории «волкодав». Местность бойни осветить разноцветными переливами для удобства идентификации. Но лучше по черноте. Звуковой салон оставить. Шерстистые, они такие предсказуемые.
«А ничего, что эти не убивали: столько на них крови и слез наших девок, что пусть сядут на исполнение пожизненного». Осмотр места происшествия: «Голые трупы на черном; одежда сгорела. Женщины, дети... Счет изнасилованных в станице идет на сотни. Удаль, вольница выдавлены страхом… Всех, кто протестовал – элементарно уничтожали. И так – всюду и везде». Полтора суток свалка на окраине станицы, растянувшаяся на добрый километр, была оцеплена... вручную перелопачивали утрамбованные экскаватором отходы. Только к ночи из-под завалов мусора были извлечены останки двух человек. Но станичники предполагают, что это могут быть студентки, которые приезжали учиться в местные профессиональные учебные заведения. Жители вспоминают, как несколько лет назад в станицу приезжали безутешные родители, у которых пропали дочери. Хроника глумления над студентами медицинского училища печальна. Полютовали.
Никто не отслеживает перемещения, нет учета педофилов, здесь и сейчас. Поэтому и отстреливать на лесных, кинематографических полигонах, в класс-фантастике, боевиках-новеллах – будут также, без учета.
Таким образом, пять колоний быстро превратятся в четыре, три и так далее. Серия «Дананг». Прелюдия. Metal-ритмы. Автодепортация. Забой животных. Таким образом, хотя бы частично, будет восстановлена справедливость. Таким образом, будет изрешечен j.-underground. Страна не может и не должна содержать убийц детей. Естественную убыль изуверов списать на Страсбург и подавление бунтов. И плевать на Лондон, левых параноиков и другие фантомные приложения. Эта фантомная боль… Все свободны. Это с их подачи плодится и кормится мразь, антидетская преступность, ублюдство. У кормила уголовного «мира».
Однажды я приехал в город за снаряжением и случайно, в предместье, стал невольным свидетелем так называемой воровской сходки (волчьего толковища). У грязной реки на возвышении стоял забор. Вот у самого забора, сбившись в кучу, стояли мартышки. Задние, внизу, вытягивали шеи, поворачивали уши, в надежде уловить, что там вещает пахан. Это было невероятное для нормального человека зрелище и очень удобная позиция для стрелка. Всех можно было положить. Две-три очереди в упор – и актив срезан. Естественная мысль волкодава. С преступностью на Урале покончено. Бойня в Пуэрто Валларта. Без пощады. И «Некуда бежать». Но я прошел мимо. По набережной Орфевр. Как законопослушный егерь. Мой зарегистрированный пулемет остался на подступах, в ста пятидесяти километрах от городского рассадника, и в трехстах километрах от южной оконечности Заповедника, в надежном сейфе.
ДНЕВНИК СМИТА-38
«28» октября 2010 г.
Легче смотреть на трудности – это значит фактически перестроить мозги. Феномен куклы. Не мы «делаем», а куклы – нас. В чем смысл африканского сафари? Смысл африканского сафари в отстреле: красных павианов, орлеанских обезьян, ненавистных времен и шерстистых тенденций. Львов не надо трогать. Семейство псовых, видимо (с волчьим билетом), не истребить, но «они» нужны для поддержания формы волкодава. Баскервилей регулировать, довести до скотского состояния. Серфинг на волнах Южно-Китайского моря и напалмовые огнефугасы по утрам – оставить. Куклы из фарфора. Основной инстинкт. «Базовый», панический инстинкт сверхлюдям пора упразднять. И куклы нам помогут. В том числе для ведения егерской антипартизанской антибандитской войны. Егерские войны. Apocalypse Now, 1979. Душа рейнджера реабилитирована! Похоже, вьетнамские просторы ему вскружили голову – во Вьетнаме ему был необходим свежий воздух.
Любой коллектив несет в себе разложение. Макс Штирнер это понял. Вы когда-нибудь слышали, чтобы коллектив из какого-нибудь реализма попадал в Валгаллу? Я нет, не слышал. Коллектив струсит, потому что «процессы», одинокий рейнджер – никогда.
Ужасы «режима», ужасы реализма. Ни на одном из уровней (даже на метафизическом) солидарности не наблюдается. Пора, как я говорил, пересмотреть солидарность. Есть человек и есть смерть, изнуряющие подтачивающие болезни. Есть экзистенц-философ и безразличие природы. Помнится, идеолог Сарториус (Солоницын) предложил и осуществил жесткую гамма-обработку безразличной «природы». Глаза в кучу. – Как, и сильными методами? – Сильными, сильными в том числе, – отвечает герой идеологической проститутке. Таким образом, Солярис привели в «чувство». Сработало? Да.
Резко, четко и обжигая. Отсекая животные линии в философии и зоологии... Сегодняшняя жизнь – в точном соответствии с красной градацией фигуранта Дарвина. Грядущий хам и хлам. Эквивалент. Я не знаю, что думают эти морды. Но как они могут считать, что это им сойдет с рук? Повторяющийся, дубль за дублем, Напалм, ручные фосфорные гранаты – достойный ответ «ужасам», джунглям, «страданиям» и баскервилям.
Дарвиновская шерстистоволосость уже двадцать столетий не знает полумер. А дальше будет только хуже, – предупреждают метафизики опасности. Так что пощады от «них» не ждите. Не стройте мосты-иллюзии на этот счет.
А к ночи борзеют все! И собаки в городе и отарки-медведи в лесах. Поэтому Дикий Запад никуда не уходил. Дикий Запад не остался в прошлом. Отвага быть самим собой, без опор, Courage To Be, без самопредательства, без надежды, без сожаления. Такова установка боевой, романтической школы. Такова волевая установка боевой, рыскающей по ночной тайге, единицы. Испытываю сильнейшие ощущения, углубляясь в темнеющую осеннюю тайгу. Попробуйте! Аж в ушах звенит. Но стресс на природе быстро проходит.
Избавить мир «от»: неправильных, неправовых коллизий, от ворья – от красных и черных; от актива, неисправимых, отравителей и чумазых. «Чумазый не может!» – это величайшее филологическое изобретение (завоевание) и благороднейший подход. «Неоконченная пьеса для механического пианино», 1977 г. Древнейшая культурологическая составляющая срезана исключительно целенаправленным, разрушающим действием чумазых. Катафалком по жизни. Это «вы» можете. Пустыню, содомию и Мертвое море – вот и все, что предлагает антипод-агитатор. Но Metal-битва сороковых еще не закончена. По маслине в живот. Ни бесславные ублюдки, ни красные павианы – здесь, на Студеной земле – уже не спасут. Здесь, на Ниолсе (длина тридцать три километра) – не красный Страсбург, не сход и не склад бешеных псов. Антиподов распознаю по ушам и текстам. Здесь ударная, боевая Платформа. Вместо плавных обводов – резкие, рубленые линии. Истерзанный, обескровленный иудеями (и предателями) Запад остался в прошлом. Все предельно ясно. Если человек, ландшафты или география хотят быть обескровленными – они ими будут.
Так что можешь считать свои цифры, – Surf Nazis Must Die, 1987. Именно.
Все это им выйдет боком... Я знаю, как за неделю охладить пыл синего, черного, желтого и красного контингента. «А ты у нас будешь мистер Розовый» (1992). В отдельно взятой Студеной стране Смерш решает «проблему». Это проблема? Танцевальный марафон. They Shoot Horses, Don`t They? (1969) – Бешеных псов пристреливают, не так ли? – с черных мотоциклов и аэролодок, с подхода и в засадах. На бандитских, j.-партизанских тропах Хо Ши Мина. Как из партизана стать непартизаном... Сидни Поллак был прав, тысячу раз прав!
Человек должен Студеной стране уже только потому, что родился. Кому не нравится – границы из Страны открыты. Уехать поможем. Здесь не содержат внутренних врагов, нет такой возможности. Есть более важные задачи.
Расстрел бензовозов на южных подступах к Заповеднику. Задавить огонь.
На кинематографическом Полигоне, в школе военных егерей, на ничейной полосе между Вишерским и Печоро-Илычским заповедниками наглядно демонстрируется – какие именно алмазные разрыхлители применяются при отстреле. Родезия белого человека. Наемник Смит, алмаз – это твой билет с этого проклятого папуасского «континента». Глаза напоминают блестящую сталь.
Неоднократно замечал, насколько шерстистые предсказуемы – на тлен, на блеск, на арийских женщин. И еще они очень любят «страдать». На мертвых морях, в волчьем логове, пустынях и нюрнбергах. «Развивая» порно... с наркотой и финкой. Так куда тебя – в живот, да?
Руль под ветер! Game day. У егеря, на Ниолсе, широкий размах. Триумф за триумфом. В Боржомском ущелье:
– Я лицо неприкосновенное...
– Неприкосновенное? Сейчас посмотрим, какое неприкосновенное.
Смит вытаскивает обрез (оружие скрытого ношения): «Ты у меня за все заплатишь».
Белые брюки – чистый эстетизм. Нет, Смит в черных вертолетных штанах, черная куртка, черная грубая рубаха с накладными карманами. Под фосфорные, «вьетконговские» гранаты. Даже у костра при полном арсенале. Это правило жизни. В жесткой плотной куртке еще никто не замерз. Никаких шарфов – чтобы придушили? Форс выше правды! На маневрах кони дохнут. Да, герои должны быть чистыми! Я всегда поддерживал чистые намерения. Не анархия, а чистота человеческая – мать порядка. Не хочу показаться грубым, но кругом нравственность по нолям, некоторые егери зажрались. Жить «невозможно», – сказал бы Василий Розанов. Только воздух и фикция. Ужаться и отжаться три раза по пятьдесят.
Да это что же такое получается, люди-егери? Волкодавы дарят надежду, а волки (ударение на последний слог) эту надежду забирают? Бесповоротно? Да не бывать этому.
Время и бремя белой доктрины, белого фронтира. Никогда не хотелось стать контрабандистом. (Мне не нужна такая Бэла). Ежедневные ужины в обществе также быстро надоедают. Глубокой осенью заброски нет, но мне, три года назад, это было необходимо. Утром, днем, ночью – ты осознаешь, что находишься не на том уровне, не в той лиге. Когда стало ясно, что меня берут на Ниолс круглогодично, я начал готовить себя и оружие. Сначала «увидел» волков в полудреме, в дни перед заброской, затем – наяву. И вот что я скажу, прекрасная «дикая» собеседница, волки – это исчадия, отродье, предназначенное к уничтожению. Волки, людоеды, мохнатые баскервили, отарки – клыкастые, звериные рыла, заросшие шерстью. Не нужно ими восторгаться. Не нужно их боготворить. Шерстистоволосый (даже без геккелевской таблицы, даже без расшифровки) – навсегда останется шерстистоволосым, визжащим, ревущим, рогатым, на задних лапах, на четвереньках. Тот же гитлеризм егерская школа трактует как шерстистость наизнанку. Белого человека «засунули» не «туда»!
Волки «волнуются», в напряжении, ждут чего-то... Ждите. С утра, с упора, в живот. Без медицинской помощи. А «милосердие – с топором!». Почаще проверяй оружие. Контроль на триста шестьдесят градусов. Скрип деревьев. Аллюром по замерзшему берегу, тридцать три километра. Аллюром по текстам! Зимняя кампания – Зимняя Вещь. Навстречу опасности – в заросли, в кустарник! Пули запели. Заработали ломы и дубины, ультрас-саморезы. Засверкали топоры. End game.
У волков-людоедов неофобия, очень боятся нового, – всего, что связано с Neo. Нео-классика. Неоколониализма. Неоромантизма (с бронированными ставнями). Как много в этом звуке. А неофобия у волков какая-то странная. Сами-то они – кто? Революционизирующее зло. Знание о волках – в копилку истребления!
Некоторые соседние заповедники превратились в проходной двор. И кого там только нет. Пуэрториканцы. Погонщики с кокаином. Лошадиный допинг на верблюдах. Бурые, гималайские нелегалы. А ты будешь мистер Бурый. После поражения белого северо-запада в Metal-битве сороковых и Разлома в Индокитае многое переменилось. Бешеные наводнили, подмяли Европу: «спящие собаки», натасканные плутократами в Северном Вьетнаме, тайные коммунистические иудеи, завербованный вьетминь...
И каждый считает своим долгом поджечь Студеную страну. Но здесь, по понятным причинам, этот номер не проходит. О егере Джоне Смите знают даже на папуасском континенте. Кто этого еще не понял, тот «свободен», то есть молча закрывает рот и скачет, скачет на своем «континенте» на полной свободе: «свободен, свободен, свободен наконец» (эпитафия Кингу).
«29» октября 2010 г.
История соседнего, северного заповедника делится на две части – до новогоднего утра 2008-го, когда отарки вырвались из лаборатории и, собственно «после», то есть по сегодняшние дни. Свинцовые времена.
Сегодня утром вспомнились угрюмые глаза лесничего Дональда Бетли на допросе отарка. Дональд Бетли знает меру вещей, знает глубину озверения, и что такое трагизм. У него два ребенка – по четыре года каждому, беременная жена, ее мать и сестра. Он единственный из сопровождения, кто выжил в Боржомском ущелье Печоро-Илычского заповедника после нападения отарков на гужевую повозку проверяющих. Шерстистые, с длинными туловищами, свалились на головы и сожрали всех – лошадей, проверяющих, всех. Килиманджаро. «Они стреляют очень редко. У них же руки не так устроены... Тьфу, не руки, а лапы! Им неудобно пользоваться оружием. Могут подстеречь, прыгнуть сзади и разорвать». Все произошло, как описывал Север Гансовский, только наяву. Я тогда был на маневрах, в верховьях Вишеры (к тому времени учет следов был завершен). Оттуда уже начинаются места, куда они заходят.
После того как у Бетли выбили карабин, Дональд выхватил припрятанный в телеге медвежий нож и начал наносить точные, мощные удары. Бетли работал забойщиком скота, еще до отарков, то есть он человек с тяжелым, наработанным ударом. А сейчас и со рваной раной лица.
Вся эта дикая история мне очень подозрительна. Это была засада, никто не отрицает. Проверяющие свои проверки-набеги обычно обставляют страшной секретностью, но на этот раз проверка предполагалась совместной: из Троицка-Печорска, из красновишерской конторы, из пермского управления, даже центровые. Кто-то объединился с шерстистыми и через воров (лига Ирва Рубина) предупредил их. Люди (?) объединились с отарками. – Мы, понимаешь, это, офицеры комендатуры. Мы не знаем, на каком этапе подготовки произошла утечка. Так что пока вся наша секретность под вопросом. – Под вопросом? Да она у вас вся в дырах! – бушевал Дональд. (Miami vice, 2006).
– Я отсюда никуда не пойду. – Я прикажу и пойдешь. Побежишь так, что «Виллис» обгонишь. (В августе 44-го…). Дональд, как и я, имеет привычку ходить ночью в авангард, выслеживая костры спящих кокаиновых нелегалов-перевозчиков. Подкравшись, по ситуации деморализует, обездвиживает, обыскивает в позиции упор лежа на руках, ноги разведены как можно шире, ступней придавить ему руку или в положении лежа морда-слима-вниз, ноги разведены как можно шире, лапы сцеплены на затылке, ступней придавить одежду сбоку; заковывает в родезийские наручники, ставит на колени (колени должны быть расставлены как можно шире) и засовывает ствол в кокаиновый рот. Легкий удар прикладом по затылку. С этого момента производится полный, форсированный допрос на месте (настоятельно рекомендуется):
– Greetings, пуэрто-рико, – радостно сообщает Дональд. – Тебе сегодня очень не повезло, мексиканец. Больше всего на свете я не переношу вонючих мексиканцев.
– Я сикх, – хрипит нелегал.
– Тогда тебе не повезло втройне, сикх. Я совершенно не переношу вонючих, нелегальных сикхов.
(Cole/ Scott Glenn, The Last Marshal, 1999)
Климат Аппалачей, видимо, повлиял на него. Проблема диалогов.
После той истории в ущелье директор нашего заповедника засобирался и уехал из Красновишерска в Пермь со своей молодой и красивой женой. Мужчина и женщина. Смех здорового мужчины. Его предшественника Кудасова застрелили еще в августе, в Мойвинской долине.
Войсковая операция ничего не даст. Нужно понимать, что войсковая тематика раздражает белых поселенцев на западной границе (Маркус был прав). Меня она тоже раздражает – в понимании комиссаров. Пива, бабу им подавай. Какие отарки?
Придут они – уйду я. На север, на дальние подступы. Но кто останется здесь?
_____________
Со всеми делами, жестокостью и заповедным реализмом герой, конечно же, не успел подзабыть, насколько валькирия красива и насколько теплые и красные у нее губы.
На вертолетной площадке были дамы из конторы Вишерского заповедника – интересная Джинни из радиосектора, с рыжеватым отливом волос, и Жаклин – знойная, биолог-исследователь, она же – дочь начальника геологической экспедиции, в чьем ведении вертолет. Все было чинно и достойно. Мне показалось, что девушки смотрели на меня как-то по-особому. Не думаю, что нужно придавать этому сверхзначение. Я уже давно не доверяюсь женщинам. На любого другого они смотрели бы в такой ситуации точно также. Женщина всегда как на сцене, потому и смотрит.
Перед заброской мне сказали, что вес вещей не имеет значения. Поэтому я набрал разных покрышек для эффекта взрывной силы ног.
Свободный конец веревки привязываешь к поясу, отходишь от покрышки на два-три метра так, чтобы веревка натянулась. Внезапным рывком пробегаешь тридцать-сорок метров. Сопротивление покрышки, которую тащишь за собой, вызывает в ногах взрывную вспышку энергии.
Покрышки подвешиваются на деревья под разными углами, на разных уровнях, для интенсивной отработки ударов стопой, коленом, локтями, ломиком, ножом. Можно подвесить две покрышки вместе – одну на уровне головы, другую на уровне ног – для отработки двух линий атак одновременно. Таким образом, получаешь ощущение удара-пинка по твердому предмету в движении – непредсказуемо движущейся мишени, с ребристыми краями, необычной угловатости, вдобавок к хаотичным поворотам и вывертам. Ногоприкладство лишь помогает получить репутацию в суровой егерской, антипартизанской (антибандитской) среде.
Привыкая бить с дистанции кулачной – ладонью как бы недолет. Удар снизу вверх, да в подбородок, да основанием, да «поставленный» – это сказка. Так что как придется. Но надо стараться…
Кроме того, я взял все книги-наработки серии «Если завтра война». Если завтра опасность. Но моя личная война уже началась.
В качестве развалины ты не нужен никакой валькирии. Культивирую ночные тренировки в лесу. Глаза постепенно привыкают к черноте, и все не так страшно. Прохлада успокаивает. Ты осваиваешься. Внимание – перемещениям и ударам ногами. Защитить ноги очень трудно. Выполняя любое упражнение, вынужден, в такой открытой обстановке, контролировать всех и вся на триста шестьдесят градусов в Округе. При мне всегда нож, мощный револьвер, пулемет Томпсона для боя в лесу и стальная дубинка. Мощный фонарь. Вся Округа на триста тысяч гектаров знает знаменитую, черную, егерскую куртку Смита. Если снимаю куртку, то при мне всегда какое-то оружие. Даже когда на турнике. Даже когда упражняю свои ноги взрывообразными нагрузками.
«30» октября 2010 г.
В наши дни на черного медведя никто не кидается. Если только пьяные в зоопарках и бесстрашные трудные подростки в палатках (случай на Аляске). Потому что у медведя серьезный вид. Хотя он, конкретный, может быть, и трус – но кто об этом знает? Поэтому в лесу стильная черная форма егеря-метафизика (берсеркера) должна соответствовать содержанию. А вдруг проверят?
Легенда Северного Урала Смит. Егерь экстра-класса! Безошибочные, врожденные боевые инстинкты. Демонстрация сокрушительной формы. Отдельного упоминания заслуживает выдергивание чеки зубами. Одиночник ни на кого не работает, он стоит только сам за себя. И ему не нужны никакие гранты! Даже ядерные. Итак, Джон, ты здесь для того, чтобы не столько отражать, сколько представлять Опасность. Ультрас, черный плащ, сверкающий автоматный ствол, вставленный в егерский приклад. Если кого-то и убивают, то не нас. (Как дела, босс?).
Ясновидящий на коротких, лесных дистанциях, ты обязан жить в густолесье, в самой гуще событий.
Встретимся на пересечениях. Твоя судьба мне известна, но вот судьба Фрэнка…
На западной границе штата, в заповеднике «Град обреченный», Юрий Константинович Давыдов все также с пулеметом отгоняет обезьян. Емкость магазина: сорок пять патронов. И он не принимает ужимок и прыжков: «Павианов отражать надо. Без оружия никак нельзя. Стена эта желтая до небес…». На южной, восточной и северной границах – Вольф, Борман и волчатник Фокин. На севере Приморья до сих пор горит Сихотэ-Алинский заповедник, там сихотэ-алинские страсти – арийские обожженные тигры рвут китайских браконьеров.
В Швеции продолжаются поиски человека-лазера.
Обрати внимание. Никто не поставил на колени Австрийца с лицом Мордехая из JL (что одно и то же) и не сказал: «Пли!». Никто не вычеркнул ублюдка из ситуации. Нет объяснения факту. Конечно, если спариваться только с JL, то на выходе получаем только обезьяну, – точно по Дарвину. Вот и получили, в лаборатории. Но разве об этом мы мечтали, люди Запада? Никто не поставил на колени Австрийца с повешенным впоследствии прибрежным «теоретиком», Эйнштейна, Дарвина, Фидлера из лаборатории, срисовавшего отарков с себя, и не спросил: «На кого работаешь, оборотень? На каких воров? На какую «идею» – красную, рыжую или розовую?». Нас всех подставили, под искоренение, все белое племя.
Париж и Нью-Йорк никак не могут избавиться от постельных клопов. Люди даже вынуждены переезжать. С чего бы это?
Что такое «антиколониализм»? Это повсеместное отрубание голов, «деколонизация». Пособие для педофилов.
С момента, как придумали мировую плутократию, прошло немало времени. Этапы бесконечной демонизации европейца, демонизации Западного полушария:
– В 787 г., по плутократическому летоисчислению, человек, называвший себя «Карл Великий, император Священной Римской империи», созвал на договорной съезд четыре тысячи пятьсот вождей из Центральной Европы, европейской внешности. Там они были окружены «христианскими» войсками. Всем отрубили головы.
– Уничтожение белокожих налетчиков-викингов из Скандинавии.
– В 988 г. настал черед Студеной страны. Разгул шерстистых. Уничтожение русских витязей. Таким образом, через гнусавое пение и запах костров, плутократия была навязана Европе. Таким образом внедряются вредоносные программы: через островной, нюрнбергский сценарий. Далее. Проснувшаяся «антиколониальная» гидра, бунт Вьетминя, «Гудрон Вьетминя», 1954 г. Наконец, 1976 г. Сайгон уже не Сайгон, а город Хо Ши Мин. Ho Chi Minh City. Черт, вот д... Лиловый сговор в Лиссабоне, 2010 г. «Бумаги Пентагона».
Все вышеперечисленное есть восстание рабов в теории, восстание экранной, большой и красной обезьяны; этапы большого лилового пути, дурная бесконечность.
.................
Отарков еще держали за загородкой. Тогда, на озере, с ними работали Рихард и Клейн, но Рихарда и Клейна они сьели. А потом отарки разбежались. Выпустили людоедов на людей. А их тут расплодились сотни и сотни.
«Хороший объект – мертвый объект», – так говорит обрез.
У меня уже не осталось никаких сомнений в том, что настоящая жизнь – это карательная экспедиция: загнать шерстистых обратно в стойло и на воротах написать: «Жизнь прекрасна, как ни крути».
Для чего требуется заповедный Полигон объявлять неприкасаемой территорией, свободной «от» (не буду перечислять)? Чтобы не мешали смершевцу охранять природу от экстремальных активистов, испытывать модификации Томпсона и медвежьи, штурмовые ножи (с пильным диском).
Ветер вновь переменился. И что теперь?
Кто-то, нелегальный, шел по чаще, раздвигая густые заросли… Кто же это может быть, – в наше неспокойное время? «Бояться», – не люблю это слово. Это твоя неизвестная война – «вербовка» на Север – поэтому такого слова ариец-волкодав не знает. Бояться будете в кино. Это может быть потенциальный арестант любой категории (контра). Говорящий волк. Обкуренный гималайский баскервиль. Черный зверь. Людоедствующая, педофильская особь. Шерстистоволосый актив сорок пятого? С ишаков в спидоносцы. Кто убил полковника Пайпера, «дорогая» Беата Кларсфельд? Краснопузым, commy-активу, это не нужно. Уругвайским обезьянам, островным ублюдкам – тоже. Копы из «Ахтунг! Ахтунг!» сразу же подумали на вас, садистов, но что они могут, ангажированные. Кто-нибудь, хотя бы раз, видел медномордого без страха и упрека? На дворе семьдесят шестой, истерия, так что расследование не по плечу. Если это они, вышеперечисленные браконьеры-нелегалы, да еще с оружием! – устрой им, босс. На легальных, правовых основаниях. Устрой им, егерь без страха и упрека, здесь и сейчас, такой Нюрнберг-2-наоборот – по одноименному Роману (Богомолов – ты гений!) – чтобы запросились обратно в Лабораторию, к Фидлеру, на исполнение пожизненного содержания.
Стрелковые постулаты изготовки (все эти пассажи) противоречат друг другу – скажи методикам решительное «нет». Есть только одна методика – на очищение жизни. Пуля стерильна – это постулат.
И специальные бронированные трусы, пояса и ракушки островитянам не помогут (тройная защита органов таза).
Очень нравится рейнджеровский способ уральских контр-охотников при ликвидации коварных хищников (в особенности медведей-людоедов, – из-за выворотня), предпочитающих набрасываться и рвать героев сзади. Когда патрулирую Дананг или на маневрах, в истоках, среди скальных нагромождений, – Томпсон на левом плече, спереди. Длина ремня позволяет упереть его прикладом в правое плечо. При вскидке пулемет ухватывается за ручку заряжания левой рукой, и затворная рама отводится назад еще до окончания вскидки. Помимо того, что вскидка производится по всем направлениям, можно стрелять назад в упор сразу же из-под левой руки. Но лучше обойтись без «досыла» и всевозможных передергиваний. Мой друг Томпсон под загущенную огнесмесь.
Зажигательное и огнеметное оружие – религия нашего времени. В бункере на Ниолсе у меня хранится крепостная модель огнеметного бронеколпака. Демонстрация оружия! Мой Штурм & К° заливает огнесмесью все в Округе на триста шестьдесят градусов. Разжигание чего? философских категорий? Они не горят, в отличие от рукописей.
Боевые события в ночной тайге развиваются резко, внезапно, непредсказуемо и жестоко.
Сегодня друг, а завтра враг. Поэтому, босс по жизни, никого ни во что не посвящай. Так думал Макс Штирнер, так считал Джеремайя Джонсон. Так полагает Джон Смит.
Сегодня даже в кино, на реке Трансвааль, на помощь не приходит никто. Внезапный и подвижный бой на короткой дистанции, в закрытой и пересеченной местности. Это как раз тот случай и самая верная причина начать палить изо всех стволов. Прав останется тот, кто останется жить. Надо палить! Таков вердикт буров. Это особая, боевая уверенность. Твои пули застревают в массе отарков. Лично я верю только в большое количество патронов. И не верю в надутые щеки. Так работает уральский ковбой, рейнджер – егерской, вишерской методикой, в соответствии с требованиями Жанра. Одержимость огнем дает психологическое превосходство – ты «питаешься» его, шерстистого, страхом. Такова общая, силовая схема.
Их сметет волна раскаленного свинца.
А в награду появится роскошная радуга.
В леса, ожесточенный егерь Смит! Тебя ждет морда гориллы. Тебя ждут негодяи, драки, волнения… В чем смысл сафари? Смысл сафари в отстреле. Уверенность сильнее эмоций. Рано или поздно ты попадаешь в поле зрения каких-нибудь ублюдков, и тогда приходит твой час. И ты делаешь это.
Жизнь. Величайшая прирожденная актриса… Старт по жизни, может, и не изменить, но финиш... Человек обречен быть героем до конца жизни. Без метафизической, теоретической подоплеки – это не героизм, а свойство животного. Вот в чем разница и шикарное отличие. Тревожный черный «Бизон», одежда, обувь, оружие, снаряжение, провиант, карты, продуманная аптечка, деньги, егерские документы. Занимайся этим постоянно. Никого ни о чем не спрашивай. Ты пойдешь дальше, «по-концентрации» – пробивая свои подходы к современной новеллистике войны.
Картина жизни на предчувствиях Студеной страны. Это счастливые, суровые, возвышающие дни.
Идеолог-метафизик романтической школы аккумулирует архетипы через волевой «прицел», волевую устремленность, мобилизацию текстов. Идеология силы, экзистенц-власти.
То, что ты пытаешься сделать, – через лесную новеллистику рассмотреть человеческие черты, еще до бунта... до восстания рабов в теории, до плутократов, до шерстистых, сумевших подточить, извратить и пустить под откос северную идеологию.
Выход (Exit) из ложной необратимости (монотонной эволюции) – есть. Это мощные метафизические работы – грамотные и четкие, короткие и длинные, не забивающие, а проясняющие мозги; это рок-оперы, ритмические белые поэмы, «серии», мосты и переходы. Кино выше жизни. Что за опасным поворотом – угадать не сможет никто. Нужно только пройти к Белым Скалам. За Белыми Скалами стена леса.
***************
Киновоин Смит – герой-одиночка в паре с дикой ницшеанкой (которую никто, ни в одной из серий-новелл, еще не видел) – в киноповести под названием Жизнь.
Егерские войны – на личных фьордах.
У костра:
– Я не могу зачеркнуть свое прошлое.
– Не нужно зачеркивать, Смит. Нужно понять. Я помогу тебе в этом.
– Не собираюсь отсиживаться. Я покараю их.
– У тебя чистое сердце, Смит.
– Я здесь для этого.
– Если герой проиграет, – кто подарит тебе этот фьорд?
– А как же твои личные подступы к теории опасности? Принцип воспламенения океанов? Твоя личная война? Дьявольский контрохотник Смит, ты прав – ты здесь для этого! Герой защищает фьорды с оружием. Каждую русалку. Когда сюда, в нагромождение камней, придут отарки – ты, ревнитель егерских войн, должен быть готовым. Помни, у тебя своя цель. Цель дальше и выше смерти, мой милый Джон. Герои не только возвращаются домой с победой, но и лежат в земле. Твое тело ляжет в землю, но душа твоя всегда будет одной из наших стрел. Поэтому смерть не самое страшное. Это единственный способ не потерять надежду, которую лелеют наши земли. Герой не проиграет. Поцелуй меня, Смит, еще раз, поцелуй, – шепчет небесная собеседница.
Быстрое извлечение ножа невозможно, если ножны надежно не закреплены. У меня они надежно закреплены. Подползая к волку, на откосах Главного хребта… я помню о Мальдивах. На Мальдивах скоро появится остров блондинок. «Блондинки – это великая сила, и нельзя ее недооценивать», – так говорится в пресс-релизе. Не стоит утаивать свои мысли. Джентльмены пока верят блондинкам. Джентльмены и женятся на блондинках. От блондинки-метафоры ни спрятаться, ни скрыться. Метафора – блондинка – харизмат. По цепочке. Опасность – это мое личное бессмертие. Ганига, плывущая на буреломе. Тайная ницшеанка. Разве не опасно открывать свои чувства? Наоборот. Только в Валгалле дают опасные задания. Dangerous Liaisons, – Опасные связи. Подари мне Любовь, принцесса. Пьяный рассвет. Ты… воплощение любви и опасности в чистейшей форме, дикая ницшеанка. Неудивительно, что я полюбил тебя, как только узнал о тебе.
______________________
P.S. События, герои, место действия являются литературным вымыслом; также прошу не отождествлять героя произведения с автором.