- Ой! Вот нажралась-то! Раньше только мужики пили, а теперь бабы хлещут пуще мужей. Еле ногами двигаеть, ай-яй-яй!.. Алкоголичка! - старушка покачала головой и засеменила по своим делам.
Снег всё летел и летел, щекоча лицо. В мире было тихо от белых назойливых снежинок. Тихо и страшно... Кто-то наверху так сильно тряс перину Деда Мороза, что белые хлопья торопились, обгоняли друг друга и лезли в рот, нос, глаза… Боже, как тяжело идти! Ноги такие неподъёмные… Надо собраться с силами и решиться... Надо отдохнуть. Посижу на автобусной остановке. Это ведь ненаказуемо. Подумают, что жду автобус, вот и сижу… Какой чистый снег. Как красиво! Ох! Я больше не могу так жить. Мне плохо, мне так безумно плохо… Почему этого никто не видит? Я же медленно умираю рядом с мамой, дочкой…
Ой, какая яркая звёздочка летит прямо на меня с неба! Как сверкает! А почему я смотрю в небо? Ведь хотела сесть на лавку. Ой, как звёздочка слепит глаза! Как я в детстве мечтала, что поймаю такую вот, и она подарит мне синее бальное платье, а потом буду танцевать вальс на паркете: раз, два, три, раз.... И каблучки будут выстукивать ритм, а шлейф платья улетать в мечты... Видимо, не успеет моё желание сбыться.... Нет, это не звёздочка, это карта: дама бубей, кажется… Это фотография! Папа! Я его обожаю. Нет, скорее, ненавижу. Теперь уже ненавижу. А когда-то любила. До того, как поняла, что он со мной сделал. Теперь не могу его видеть. Мой любимый папочка! Ты принёс по моей просьбе щенка немецкой овчарки, и на мои двенадцать лет подарил самого лучшего друга – Хардея. Каждый вечер после работы ты сидел в кресле и храпел. Я думала, наивная девочка, ты просто устаёшь и поэтому так дрыхнешь… Жалела тебя. Даже маме запрещала тебя будить. Мама расталкивала твое обмякшее тело и сваливала как мешок на кровать, стаскивала ботинки, раздевала, не обращая на детский плач никакого внимания. Вообще, мама у меня удивительная: я больше не встречала таких же тихих и покладистых женщин, как она. Никогда у нас не было скандалов! Соседи иногда ругались так, что через забор летали штаны, лифчики и даже нож. Моя мама всегда тихо молчала, заранее соглашаясь с мужем.
Кто-то смотрит мне прямо в лицо! Зачем же пристально так?! Я просто сижу на остановке! Уйдите!
- Пойдем, Катюша! Тёте надо отдохнуть…, - фигуры проскрипели снегом где-то за головой.
Снова тихо. Странно, снег то хлопьями летит, то колет лицо крупинками. А у этой Катюши глаза большие и синие, как у меня в детстве были. Да, у меня были ярко-синие и немного миндалевидные глаза. А волосы! Мама с трудом заплетала две косы. Но мне больше шёл высокий хвост. Это здорово - идти в школу осенью и чувствовать, как хвост щекочет спину, бегая между лопатками. В прошлом году я достала старый фотоальбом со школьными фотографиями. «Кто эта девочка с такими бантами и на качелях?» - спросила меня Аля, не признав в радостной беззубой первокласснице свою мать. Ещё больше дочь удивилась, узнав, что я выступала на конкурсе красоты в десятом классе.
Надо идти дальше. Мама будет волноваться… Эх, зачем я себя обманываю? Никто уже не будет обо мне волноваться. Теперь уже никто.
Когда я выходила в девятнадцать лет замуж, то от счастья просто летала. Муж, смотрящий на меня такими преданными глазами... Мама, папа, братец Стас – все рядом, под одной крышей. Мы ведь жить к моим пришли. Стасу, правда, пришлось освободить свою комнату. Но потом они вместе с Федей перестроили ему сарай в комнату с печкой и отдельным туалетом. Так что братец не в обиде остался. А наша молодая семья наслаждалась взрослой жизнью в отдельной комнате, только на кухне мы сталкивались со всеми домочадцами. Как я сейчас ненавижу тот день, когда Фёдор решил познакомить меня со своими армейскими друзьями. До этого жуткого "праздника", перевернувшего что-то во мне окончательно и бесповоротно, я ни разу не брала в рот ни вина, ни шампанского. Но оказавшись в мужской компании на рыбалке, немного растерялась. Мне налили сто грамм водки, кусок колбасы послужил закуской. Уже во время «Горько!» я ощутила превращения в моем организме. Мир расплывался, менял очертания, искажался…. Тот вечер разрубил всю жизнь на две половины. Уже через неделю нутро горело, требуя смазать винцом пылающие внутренности. Через полгода я ненавидела мужа, обвиняя его в том, что его компашка и он сам споили меня. И не сразу поняла, что эта тяга – наследство от любимого папочки!
Четырнадцать лет скатывания в бездну! Муж давно махнул рукой и сбежал в другой город. Отец почти ослеп от всякой дряни, которую он хлещет литрами. Мама по-прежнему молча живет рядом. Лишь когда я три дня не ела и упала в голодный обморок, она пришла в комнату, где обитаем мы с дочей: «Я буду кормить Алю по утрам. По субботам буду варить большую кастрюлю супа или борща. И больше на меня не рассчитывай. У тебя вся зарплата на пьянки уходит. Я не виновата, что ты стала такой… дрянью». Алечка, мой маленький котёночек, ты выросла почти без меня. Когда пошла в пятый класс, попросила не ходить в школу. Ты стала стесняться собственной матери. Прости, что я такая. Тяга к джину в бутылке сильнее меня, дочь. Обожаю тебя, моя красавица. Теперь ты уже совсем взрослая, но … всё больше ты шляешься где-то с парнями. Уже не ночуешь дома, потому что «тут бомжатиной прёт и вечно пьяная мать». Прости.
- Василий Сергеевич, тут она. Только похоже, мы опоздали…
- Труп?
- На лице уже сугроб вырос.
Вот почему мне уже не холодно: я – труп. Ну что ж, наверное, так правильно. Никчёмная жизнь, никчёмная смерть.... Захотелось посмотреть на себя со стороны. Взлетев безо всяких усилий чуть выше остановки, я увидела, как снежинки окончательно укутывают фигуру в старой дубленке. Два человека прикуривают рядом, размышляя, что лучше: вызвать перевозку, а самим поехать дальше по вызовам или попробовать реанимировать народными средствами холодное тело.
Как здесь легко и спокойно! Совсем не о чем волноваться, стесняться тоже не надо. Я свободна!
Ой, а где же врачи? Оставили меня. Вот и хорошо. Так спокойнее…. Моя душа хочет немного полетать в танце со снежинками… Ой, почему меня трясут? Не надо так жечь мне уши! Не трясите меня, я же умираю…
- Ыых! Аааа…
- Так…. А кто сказал, что старый мичман позволит даме загнуться под своей калиткой? Нет, уж, извини, барышня. Пошли-ка, я тебя верну к жизни. Тяж-желая, однако... Рановато ты собралась на тот свет. Мы еще станцуем!