Начало: http://www.proza.ru/2010/12/18/820
«Сердцем своим я пулю словил…»
Глава шестая
1
В июле 83-го Александр Невский получил толстое письмо, написанное красивым убористым почерком на двенадцати страницах. Это был своеобразный отчёт Олега Шарипова о последних шести месяцах его жизни и лечения. К тому времени Иван Владимирович Борисов, как и Михаил Васильевич Копытов, уже заменились в Союз. Не было и Семёна Гренца, как впрочем, и других, кто мог ещё помнить этого раненого в госпитале Кандагара. Не нашёл Невский и Зину Митячкину – она с тяжёлой формой гепатита была отправлена в Ташкент на лечение. Вряд ли она вернётся обратно.
Александр вновь перечитал это письмо, радуясь и переживая за Олега, в зависимости от текста…
«… И спасибо большое за книгу. Она так мне помогла. Правда, я не тысячу ночей сражался со смертью, но и эти месяцы мне не раз приходилось тяжко. Тогда я обязательно открывал «Тысяча и одна ночь» и начинал читать. И непременно перед глазами возникали девчата из госпиталя, читающие мне эти же сказки. И я забывал о боли в сердце. Как они сейчас? Все ли здоровы? Большой привет передайте Зине Митячкиной. Я всегда буду помнить её. А наш уговор с ней помню…
Теперь я вкратце напишу вам о своих «приключениях».
24 декабря 82-го меня на самолёте доставили в Ташкент, в окружной военный госпиталь имени П.Ф. Боровского. Впереди были месяцы лечения, бессонные ночи. Впереди – борьба за жизнь. И это не просто слова. Умудрился заболеть пневмонией, возможно, простудился во время перелёта. Кто знает. Но к уже имеющимся проблемам с сердцем добавилась и эта. Вдруг испугался, что стану обузой для Людмилы своей. В один из таких дней подозвал медсестру и продиктовал телеграмму жене в Алма-Ату, ведь она сразу после моего отъезда в Афганистан из нашего гарнизона перебралась домой к родителям. Мол, забудь меня – я страшно изувечен, не хочу обременять твою жизнь. Сестричка, было, хотела со мной поспорить, но я её уговорил. Телеграмма была отправлена. Ответа долго не было.
Но однажды меня позвали к телефону, я уже к тому времени понемногу начал подниматься и ходить по коридору. Звонила жена, каким-то чудом разыскавшая меня здесь. Она очень волновалась, голос её дрожал.
А я, распрощавшись со смертью, вдруг решил «пошутить»:
-Безногий я, - сказал в трубку и тут же услышал гудки.
О чём подумал в тот миг? В госпитале наслышался разных историй. Бывали, мол, случаи, когда жёны отказывались от тяжелораненых. Но я ведь и оставался таким – шутка ли – пуля в сердце. На первом же осмотре ведущих специалистов госпиталя мне было объявлено, что достать пулю и они не берутся. А в Москву на операцию мне и не предложили поехать.
Потом началась пневмония. Все думали, что помру. Но я выжил. Очень помогло мне чтение книги, как я уже писал. А ещё на соседней кровати лежал раненый майор. Анатолий Николаевич много рассказывал о судьбах сильных и стойких людей. Позже понял, что именно для меня товарищ майор затевал такие разговоры. Запомнил навсегда слова офицера:
-Природа создала человека с большим запасом прочности. А мы не всегда об этом знаем.
Шёл уже третий месяц после ранения. Однажды пожилая санитарка спросила:
-Письмо родителям когда писал?
-Давно, из Афганистана. Не буду я писать, няня.
-Глупый, молодой. Живой – это для родителей главное.
-Я понимаю, - пришлось с неохотой признаться.
-Не понимаешь. Отцом сам станешь, тогда поймёшь.
Помню, что я горько так усмехнулся.
-Неужели нет ни жены, ни невесты? – удивилась санитарка.
-Была, но, похоже, «сплыла».
-Что ж ты говоришь «была». Совсем совесть потерял. Да если б наши бабы не ждали мужиков с фронта – живых или покалеченных, - как же те могли бы воевать-то? Пиши письмо родителям. И девушке своей. Буду сидеть, пока не напишешь. Только знай, что меня в других палатах тоже ждут.
Написал, конечно. Правда, родителям сообщил, что заболел и меня отправили лечиться в Ташкент. А через пару-тройку дней я был отправлен в военный санаторий, чтобы сил поднабраться после пневмонии, да и сердце подлечить на свежем воздухе. Уже приближался март, пахло весной.
Но вскоре в санаторий примчалась машина начальника госпиталя. А вместе с ним приехала и Люда. Как ей, нерешительной женщине, удалось убедить самого начальника – трудно объяснить.
Увидев меня, стоящим на своих ногах, жена припала к груди. Она ни словом не упрекнула меня. Просто рассказала, как добиралась сюда из Алма-Аты. Добралась до Ташкента, разыскала госпиталь, среди ночи постучала в регистратуру. Назвала фамилию, ей ответили, что старший лейтенант Шарипов скончался от ран. И показали регистрационный журнал. Всё сходилось, даже инициалы. Людмила не поверила и утром пошла к начальнику госпиталя. Оказалось, что в списках был ещё один Шарипов, которого на днях перевели в санаторий. Она даже не сомневалась, что это я и есть. Ведь, по её словам выходило, что я не имел права умереть, потому, что она меня любила.
Я слушал этот рассказ и не мог простить себе свою глупую шутку. Такая боль окутала сердце, что оно в этот миг должно было остановиться. Но сердце продолжало учащенно стучать.
Но почему это так? Почему мы больше всего зла причиняем именно тем, кого мы больше всего любим, и разбиваем им сердце, и не щадим их? Почему мы всегда заставляем страдать тех, кого мы больше всего любим?!
Я увидел в её глазах тихую решимость и смертельную любовь ко мне и каким-то иным, чем до сих пор, чувством понял, что ей пришлось испытать после моей телеграммы, а также после разговора по телефону.
2
Начальник госпиталя договорился, и нам выделили отдельную палату на целых три дня. Потом Люда уехала домой – её краткосрочный отпуск закончился, ведь она работала в институте преподавателем английского языка. Но я стал как-то по-иному – нежней, теплей и, быть может, тревожней – о ней думать. Словно теперь, задним числом, вдруг осознал грозившую возможность потерять её навеки. Наверное, так по-иному, нежней и тревожней, все мы начинаем думать о близком нам человеке, который только что перенёс тяжёлую, на грани жизни и смерти, болезнь или счастливо избежал катастрофы.
Но нас опять связывали письма. Тёплые и нежные, частые и желанные. Иногда мне приносили сразу несколько писем от моей Людочки. Я был счастлив.
В конце марта я опять вернулся в госпиталь. Уже чувствовал себя гораздо лучше. Однажды вечером мне медсестра сообщила, что приехали родители, скоро будут в палате. Встретил я их на лестнице. Мама с отцом, мой двоюродный брат Шермат. Они поднимаются, а я им навстречу. Мама догадалась, чем я приболел, и в обморок. А потом ничего. Прощались – не плакала. Близко мы стояли. В её зрачках даже себя увидел. Сухие были глаза. Но я-то знал, каких усилий стоило ей сдерживать себя.
Шермат на прощание заявил, что непременно после школы будет учиться на командира, а потом, как и я, поедет воевать в Афганистан.
Родители приезжали ко мне в Ташкент ещё пару раз. Часто, что говорить, тайком плакали, даже отец. Хотя все слёзы, казалось, уже были выплаканы, и каждая рана их сына отпечаталась шрамом в родительских сердцах.
В начале мая я написал рапорт об отправке в Афганистан. Хотел дослужить срок в своём подразделении. Пока ждал решения своей судьбы, пришло два печальных известия. Тяжело заболел отец, а следом за ним с сердечным приступом слегла и мама. Моя Люда, бросив всё, переехала к ним, ухаживала за моими родителями. Благодаря ней, мама поднялась на ноги, даже вернулась к своей работе на хлебозаводе. Она у меня всю жизнь пекла хлеб. Самая нужная работа во все времена!
Но были и радостные дни. Людочка сообщила мне, что ждёт ребёнка. Это санаторий нам подарил такое счастье. И нашёл меня второй орден Красной Звезды, напомнивший о последнем бое, о том, как автоматная очередь без промаха прошила мою грудь. Впрочем, любой бы не промахнулся – весь как на ладони был.
В конце мая состоялась военно-медицинская комиссия, которая и «зарезала» меня – отказали, конечно, в отправке в Афганистан. Более того – комиссия определила вторую группу инвалидности. Но поскольку я пожелал остаться в армии, то, идя мне на встречу, приписали в справке: «разрешён сокращённый военный труд с учётом профессиональных навыков». Ещё посоветовали по-дружески: «не размахивать справкой об инвалидности, не требовать никаких льгот, а лучше вообще «помалкивать в тряпочку», поскольку официально считается, что инвалидов в армии нет и быть не может…» Только с таким условием мне будет разрешена дальнейшая воинская служба. Согласился, да и не мог я инвалидом «сидеть на печке».
5 июня, ровно через шесть месяцев после ранения, я покинул ташкентский госпиталь. Меня направили в распоряжение Туркестанского военного округа. Позднее я был назначен начальником отделения Кызылкумского райвоенкомата Чимкентской области.
Но сначала мне предстоит отгулять отпуск, ведь я так и не сделал этого в прошлом году. Так что впереди меня ждёт поездка к родителям, встреча с дорогой моей женой, которая окончательно перебралась теперь в Самарканд.
Вот и всё, что я хотел тебе, Александр, сообщить. Прошу прощения, если утомил своей историей. Может, судьба нас сведёт снова. Обнимаю, дорогой доктор. С уважением. Олег. Человек с пулей в сердце».
3
… Прошло более пяти лет.
С 27 по 29 сентября 1988 года в Ташкенте состоялся Всесоюзный слет медиков-интернационалистов. Он был организован по инициативе «Медицинской газеты» Министерством здравоохранения СССР, ЦК профсоюза медицинских работников, Исполкомом Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР с участием Министерства обороны СССР и ряда других организаций и ведомств.
На слёт, проходивший под девизом «Милосердие требует дел», прибыли более 200 делегатов со всех концов страны.
Одним из делегатов с Урала оказался майор Александр Невский. Программа слёта была очень насыщена. Встречи, семинары, доклады, экскурсии и прочее–прочее.
Делегаты посетили Окружной военный госпиталь им. Боровского Туркестанского военного округа и присутствовали на торжественной церемонии награждения этого передового лечебного учреждения боевой наградой – орденом Красного Знамени. Они приняли также участие в митинге у первого в стране памятника медикам-интернационалистам.
Было организовано и посещение раненых и больных воинов-интернационалистов, находящихся на излечении в разных отделениях госпиталя. Депутатов разбили на небольшие группы, которые разбрелись по этажам и палатам лечебного учреждения.
Майор Невский в составе 5-6 человек оказался волей случая в терапевтическом отделении. Это была уже третья палата, которую они посещали. Четыре кровати в офицерской палате.
Сначала Александр рассмотрел книгу на прикроватной тумбочке. Она показалась очень знакомой. «Тысяча и одна ночь». Потом перевёл взгляд на человека, укрытого до подбородка одеялом. Больной спал, повернувшись к стене.
Тут один из делегатов, которого выдвинули в старшие группы, громко попросил минуточку внимания. Он высказал пожелания всем офицерам скорейшего излечения и возвращения «в строй». Затем из принесённой коробки стали извлекать подарки (фрукты и конфеты) и раздавать больным.
Александр напряжённо следил за спящим человеком. Тот пошевелился и лег на спину, открыв глаза.
Конечно, это был Олег Шарипов. Невский даже не удивился этой встрече, а принял, как само собой разумеющийся факт. Он взял с тумбочки книгу, открыл и показал дарственную запись. Тут и Олег понял, кто стоит у его кровати. Он радостно заулыбался, сел в постели. Александр шагнул вплотную, и они обнялись.
-Олег, дружище! Как рад видеть тебя.
-Взаимно, Саша. Я получил твой ответ из Афгана. С тех пор прошло столько лет. Как ты здесь сейчас оказался?
-Вот и я бы хотел тебя об этом же спросить: как ты здесь оказался, да ещё в терапевтическом отделении. Но пора идти. Позднее я обязательно приду к тебе. Не уходи никуда, - пошутил на прощание.
Александр поспешно вышел вслед за удаляющейся группой своих товарищей.
= окончание следует =
http://www.proza.ru/2010/12/20/603