Письмо Гиммлера по поводу "Генерального плана "ОСТ"
Рейхсфюрер СС № AR /33/11/42 Личный штаб рейхсфюрера СС, Дело № 90
СЕКРЕТНО.
Ставка фюрера.12 июня 1942 года
Письмо Гиммлера передо мной,но пока я его приводить не буду, все что изложен ниже и главное цифпы мной взяты из этого "Генерального плана "ОСТ".
" Гитлер вошел в гостиную. Камин уже растопили. Березовые поленья горели ярко, весело. Вся Германия, по законам военного времени, топила брикетами, но Гитлер не любил тусклое дымное пламя, которое источали брикеты, и позволял себе эту маленькую слабость: топить березовыми поленьями.
* * *
Гитлер любил смотреть на огонь. Он будоражил его воображение. Картины п гигантских битв на востоке виделись ему. Он пошевелил в камине железным прутом, и жадные языки пламени с новой силой взметнулись вверх. Однако скоро огонь стал слишком ярок. Гитлер невольно потер ладонью глаза и поднялся с кресла.
Багровые отблески пламени подрагивали на корешках книг в шкафу, освещая их названия: «О галльской войне» Юлия Цезаря, «Малый лексикон» Кнаруса, «Закат Европы» Шпенглера, «Жизнеописание Чингисхана», «Поход на Россию 1812 года» Филиппа де Сегюра, адъютанта Наполеона. Гитлер протянул было руку к этой книге, но не взял ее, только коснулся корешка. Книгу Сегюра он знал почти наизусть. Никаких аналогий между его походом на Россию и походом Наполеона быть не может. Другая эпоха, другие средства!
На столе лежала утренняя почта. Гитлер взял большую лупу, которой пользовался, и стал рассматривать конверты.
Центральное Мюнхенское издательство прислало ему желтенький двойной листок -- «Молитву солдата»:
Hergott! Mit Worten sind karg
Н;r gn;dig unser Beten nun
Mach uns die Seelen hart und stark.
Das andrc woll'n wir selber tun.
Beh;t den F;hrer und das Land.
Die Kinder la; in Frieden ruhn.
Wir geben sie in deine Hand,
Das andre woll'n wir selber tun.1
Строку «Дай детям насладиться миром» Гитлер подчеркнул. В первоначальном варианте вместо «миром» стояло «счастьем». Гитлер сам внес это изменение. «Готовишься к войне -- говори о мире». Он не помнил, кому принадлежало это изречение. Импульсивность его натуры сказывалась в мышлении, в речах и даже в чтении. Читал он беспорядочно и отрывочно. Запомнившиеся мысли и изречения, перефразировав, нередко выдавал за свои.
Гитлер был удовлетворен «Молитвой солдата». Она была лаконичной. У солдата нет времени долго молиться. Пятимиллионный тираж этого листка был разослан перед рождеством во все воинские части, дислоцированные в Германии, Франции, Польше, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Греции и Югославии... Где бы ни находился германский солдат -- на самой северной точке Европы -- Нордкапе или в знойных песках Африки, -- он должен был рождество Христово встретить молитвой о фюрере...
1 О господи! Скудны наши слова.
Но выслушай милостиво наши молитвы.
Ты сделай только душу твердой,
А остальное совершим мы сами.
О, сохрани нам фюрера и страну.
Дай детям насладиться миром.
Мы отдаем их в твои руки,
А остальное совершим мы сами.
«В сущности, что такое Христос?.. -- подумал Гитлер. -- Легенда, имеющая отправную точку в далеком прошлом. Около двух тысяч лет существует христианская религия. Не так-то легко вытравить ее из сознания людей. Это можно сделать, только создав новую религию. И я создам эту религию. Религию национал-социализма! Она уже овладела целой страной. Настанет время, и она подчинит себе весь мир. Христианство тоже не сразу победило. Языческая религия отмерла не сразу. Ее подавляли силой. Настало время силой утвердить новую религию -- национал-социализм!»
***
«Мерседес» быстро мчал профессора Хавеля по заснеженной дороге в «горную хижину.» К «дому фюрера» вела извилистая горная дорога. Три года трудились здесь сотни рабочих, чтобы прорубить ее в скалах. Дорога вползала в тоннель, который упирался в тяжелую бронированную дверь. За ней молчаливые вышколенные охранники провожали посетителя до лифта, стены которого изнутри были покрыты латунью. Лифт поднимался на вершину, где стояло низкое массивное здание, украшенное римскими колоннами. С площадки перед домом открывался захватывающий вид на седой от снега пик Вацман. Сам дом будто висел в воздухе, и это впечатление усиливалось, если смотреть изнутри: через огромные, сделанные из особо прозрачного стекла окна открывалась величественная горная панорама. В ясную погоду отсюда был хорошо виден Зальцбург с тысячелетним замком. И эта панорама, и Зальцбург вдали, и близкие облака создавали впечатление, что вы летите на каком-то фантастическом воздушном корабле. Именно в этом месте, на «крыше мира», и должен был жить великий фюрер немецкого народа.
* * *
Профессор Иоахим Хавель, получив срочный приказ 24 декабря вылететь в Бертесгаден, поначалу немало перетрусил. До сих пор ему приходилось встречаться с фюрером только в официальной обстановке -- на совещаниях и на приемах, которые время от времени устраивал Гитлер.
Теперь же ему предстояло встретиться с фюрером наедине, в Бергхофе. Что означал для него этот вызов? Неделю назад на имя фюрера он подал обширную докладную записку, которая имела длинное, но довольно определенное название: «Антропологические исследования признаков нордической расы среди западных и восточных славян, а также народов Прибалтики». Он делал эту работу по указанию самого фюрера. Работа была компилятивной. Он использовал в основном уже существующие труды профессоров Фишера и Хосбаха. Нельзя было в столь короткий срок, который был ему отпущен (три месяца), провести подробные самостоятельные изыскания. К счастью, он располагал и некоторыми своими данными. Еще работая ассистентом у профессора Фишера, он часть материалов, возвращаясь из командировок, не передавал шефу, а оставлял у себя.
Антропологией Хавель занимался сравнительно недавно, с 1939 года. Обратиться к этой науке его заставила памятная для него речь Гитлера, которую он произнес перед учеными и деятелями культуры сразу же после решения вопроса о судетских немцах. Гитлер тогда сказал:
«Несмотря на все попытки запретить войну, она продолжает оставаться законом природы. Так же как и в животном, и растительном мире, борьба в человеческом обществе является основой для здорового существования.
Наше географическое положение -- в центре Европы -- ставит нас в крайне невыгодное положение. Путь к колониям нам преграждает Англия. На западе с нами граничат государства густо населенные. Часть этих народов близка нам по расовым признакам. Другое дело восток! Земли, которые простираются по восточную границу нашего государства, -- беспредельны. Народы, населяющие эти земли, ни в какое сравнение не идут с немецким народом в расовом отношении. Возможно, какая-то часть этих народов может быть онемечена. Какая? Это должны определить антропологи. В связи с этим антропология в настоящий момент приобретает особое значение. Антропология является важным элементом политики. Мне не нужны ученые, которые занимаются чистой наукой. Мне не нужны деятели культуры, которые служат «чистому искусству». Все виды человеческой деятельности должны быть подчинены одному -- победе!»
После этой речи Хавель, тогда еще ассистент Фишера, оставил историю и стал заниматься антропологией. Через год его старания были вознаграждены: он сам стал профессором. Больше того, именно ему фюрер поручил эту почетную работу. Эти мысли несколько успокоили Хавеля. Вызов в столь неурочное время -- в сочельник -- не должен был означать что-то дурное. В народе было широко известно, что у Гитлера нет праздников. То, что фюрер пригласил его в сочельник, скорее всего добрый знак.
Готовясь к высокому визиту, Хавель старался исключить всякую мелочь, которая могла бы дурно повлиять на фюрера. Имел значение даже наряд, в котором следовало являться в Бергхоф. Штатское платье подходило для этого меньше всего. Год назад Хавелю было присвоено звание штандартенфюрера СА-штурмовых отрядов. Но после убийства вождя штурмовиков Рема сам Гитлер редко надевал коричневую форму. Штурмовые отряды ушли с главной арены, стали вспомогательными, уступив свое первенство СС и его вождю Генриху Гиммлеру. Совсем недавно Гиммлер пожаловал профессора Хавеля чином штурмбанфюрера. Это значительно ниже штандартенфюрера. Но штурмбанфюрер СС в настоящее время престижнее штандартенфюрера СА.
Черная униформа шла профессору. Хавель был белобрыс, высокого роста, одним словом, он как бы сам, своей персоной, олицетворял типичного представителя нордической расы.
И все же, когда распахнулась дубовая дверь и на пороге появился гауптштурмфюрер Линге и бесстрастным голосом произнес: «Господин профессор, фюрер ждет вас», внутренняя дрожь снова охватила Хавеля.
* * *
Гитлер сидел в кресле у камина, чуть наклонив голову. Казалось, он не слышал, как вошел Хавель. Профессор четко, по-военному щелкнул каблуками и отработанным жестом выбросил вверх руку. Гитлер продолжал завороженно смотреть на огонь. Короткий чуб свесился на его низкий лоб. Свет и тени колыхались на лице. Оно казалось грубо вырубленным, волевым. Но уже в следующее мгновение недозволенная, крамольная мысль мелькнула в голове Хавеля: «В его позе есть что-то мелодраматическое...» Тут же усилием воли Хавель оборвал эту непрошенно явившуюся мысль, погасил ее. Наконец фюрер вялым движением поднял руку в нацистском приветствии и, продолжая неотрывно смотреть на огонь, сказал тихо:
-- Садитесь, Хавель.
Напряжение все еще не отпускало профессора, но в кресле, напротив Гитлера, он почувствовал себя несколько увереннее. Фюрер продолжал молчать, и Хавель снова ощутил прилив отвратительной дрожи.
-- Вы никогда не задумывались, Хавель, об очистительной силе огня? -- спросил наконец Гитлер и уставился бесстрастным взглядом в лицо профессора.
-- Мой фюрер! Я полагаю, что огонь предшествует рождению всего сущего.
-- Это очень верно, Хавель, -- оживился Гитлер. -- А некоторые полагают, что огонь только уничтожает.
-- Так могут думать только отжившие свое моралисты... -- И снова по блеску в глазах фюрера Хавель понял, что и на этот раз попал в точку.
Гитлер, продолжая разглядывать Хавеля, сказал:
-- Я внимательно прочитал вашу работу. Вы потрудились добросовестно...
-- Моя работа, мой фюрер, не имела бы никакого смысла, если бы в ее основу не были положены ваши мысли.
-- Какие именно? -- поинтересовался Гитлер.
-- «Если мы сегодня говорим о новых землях и территориях в Европе, то, прежде всего, мы обращаем свой взор на восток, к России и соседним с ней странам... Это громадное государства на востоке созрело для гибели. Мы избраны судьбой стать свидетелями катастрофы, которая явится подтверждением расовой теории...»
-- У вас хорошая память, Хавель. Но это я написал еще в двадцать четвертом году в ландсбергской тюрьме. Сегодня я бы сказал, что мы явимся не свидетелями катастрофы, а ее творцами. Посмотрите сюда!
Гитлер встал и подошел к большому глобусу в углу гостиной. Хавель поспешно вскочил и тоже приблизился к глобусу.
-- Вопрос о жизненном пространстве для немецкой нации навсегда будет решен, если граница третьего рейха пройдет по линии Обь-Иртыш-Тобол, выйдет к Аральскому морю, через Грузию, Черное море и далее вот так. -- Гитлер сделал неопределенное движение пальцем, прочертив ряд европейских стран, и остановился на берегу Бискайского залива.
-- Захватывающая перспектива, мой фюрер, -- почтительно заметил профессор.
-- Это не перспектива, Хавель. Это задачи этого года... -- Гитлер снова внимательно посмотрел на профессора, стараясь на его лице прочесть, какое впечатление произвели его слова на Хавеля.
-- Восхитительно, мой фюрер! -- неподдельно изумился профессор.
Гитлер удовлетворенно улыбнулся:
-- Я тоже так думаю, Хавель. А когда это произойдет, ваша работа перестанет быть просто бумагой, она станет жизнью!.. Вы хотите этого, Хавель?
-- Яволь, мой фюрер.
-- Недавно один высший немецкий офицер сказал мне, что «война с Россией -- это такая война, которую знаешь, как начать, но не знаешь, где кончить. Не будем же мы идти до Владивостока?»
-- Это маловер, мой фюрер. -- Хавель старался говорить твердо, но Гитлер почувствовал неискренность.
-- Вы тоже так думаете, Хавель, как этот офицер... Не возражайте мне, не надо.
Гитлер сел и откинулся на спинку кресла. Снова воцарилась мучительная пауза, которую профессор, уличенный в неискренности, не смел нарушить. Он вздохнул с облегчением, когда Гитлер медленно, как бы нехотя, снова заговорил:
-- Когда я в тридцать третьем году пришел к власти, мне пришлось все организовывать заново. В ходе идеологической реорганизации я понял, что Германию необходимо освободить от международных обязательств: Германия вышла из Лиги Наций и отказалась участвовать в конференции по разоружению. Многие возражали против этого шага. Но я не посчитался с ними. Затем я отдал приказ о вооружении. И в этом случае объявились пророки, предсказывающие несчастья. После этого -- ремилитаризация Рейнской области. Снова шаг, который в то время считали невозможным. Я сказал: «Тот, кто идет к великой цели, не может остановиться на полпути». Поэтому следующим шагом была Австрия. Потом -- Богемия, Моравия, Польша, Франция! -- Голос Гитлера окреп, он резко поднялся, черты его лица как бы окаменели, выражая непреклонную волю, решимость.
Профессор тоже встал и слушал теперь стоя.
-- В борьбе -- сущность всего живого. Никто не может уйти от борьбы, Хавель.
-- Яволь, мой фюрер! -- На этот раз слова профессора звучали искренне.
Гитлер предложил профессору сесть. И сел сам. Хавель не знал, что Гитлер, готовясь к выступлениям, отрабатывал речь в узком кругу. Ему достаточно было даже одного слушателя. Выражение лица, каждый жест -- ничто не ускользало от внимания Гитлера. Это давало ему возможность корректировать темп своей речи и силу голоса.
-- Немецкая нация представляет собой монолитное расовое ядро, -- заговорил Гитлер. -- Она насчитывает восемьдесят пять миллионов человек. Такого количества людей нет ни в одной стране в Западной Европе. Площадь же, на которой живут немцы, явно недостаточна. Как же быть, Хавель? Может, решить эту проблему путем эмиграции?
-- Нет, мой фюрер!
-- Может быть, путем сокращения рождаемости?
-- Ни в коем случае, мой фюрер.
-- Если нация пойдет последним путем, -- как бы не слыша, продолжал Гитлер, -- то она направит насилие против самой себя. Она должна будет убивать своих собственных детей. Я никогда не допущу этого, Хавель! -- выкрикнул Гитлер. Глаза его налились кровью.
Волнение фюрера передалось профессору. Он был полностью согласен с Гитлером.
-- Значит, остается одно -- борьба. Мы должны решиться, Хавель, и мы решились. Это будет расовая война, в которой один народ победит, а другой исчезнет!
-- Да, мой фюрер, исчезнет! Славянские народы должны уступить место на исторической арене высшей расе, германской. Это определено всем ходом истории. Это определено самим богом!
-- Бог здесь ни при чем, Хавель. Это решаю я. -- Гитлер сказал это совершенно спокойно, как бы само собой разумеющееся. -- Отбросив ложную скромность, Хавель, должен заявить, что я незаменим для немецкой нации. Я убежден в силе моего разума и моей решимости. Поэтому никаких компромиссов. Из моего лексикона навсегда исключено только одно слово -- капитуляция. Я буду наступать... А что касается Владивостока...-- Гитлер сделал небольшую паузу, -- ...то мы не пойдем туда. В конце концов, мы можем ограничиться на востоке границей Европы -- по Уралу и Каспийскому морю...
-- Мой фюрер, в докладной записке я изложил свою точку зрения на вопрос о колонизации земель на востоке. Как вы ее находите?
-- В принципе вы мыслите верно. Но из вашего плана выпали такие земли, как Ингерманляндия1, Приднепровье, Таврия и Крым. Эти земли должны быть онемечены.
1 Псковская, Новгородская и Ленинградская области.
-- Коренным вопросом колонизации является вопрос -- удастся ли пробудить в немецком народе стремление к переселению на восток? -- сказал профессор. -- Я полагаю, что из рейха на восточные территории могли бы переселиться около пяти миллионов человек, около трех миллионов -- из других стран, населенных германскими народами.
-- Этого недостаточно, Хавель. Ведь эти люди должны расселиться на огромной территории, в которую входят Западная Пруссия, Вартская область, Верхняя Силезия, Генерал-губернаторство1, Ингерманляндия, Прибалтика, Белоруссия и значительная часть Украины. Что касается народов, населяющих эти земли в настоящее время, то, по моим подсчетам, их не сорок пять миллионов, как вы пишете в докладной записке, а пятьдесят один. Если только исключить пять-шесть миллионов евреев из этого числа, которые будут сразу же уничтожены после захвата этих территорий, то можно было согласиться с вашей цифрой в сорок пять миллионов. Но вы же евреев не исключили?
-- Это моя ошибка, мой фюрер.
-- Кроме того, Хавель, вы не учли, что за тридцать лет, предназначенных для колонизации и онемечивания восточных земель, число жителей не немецкого происхождения, благодаря тому, что славяне плодовиты, превысит пятьдесят один миллион и составит примерно шестьдесят-шестьдесят пять миллионов. Следовательно, выселить в Сибирь и в пустыни Средней Азии надо будет не тридцать один миллион, как вы предлагаете, а сорок шесть-пятьдесят миллионов.
-- Мой фюрер! Как только наша доблестная армия займет эти территории, необходимо безотлагательно принять все меры по сокращению рождаемости.
-- Как вы себе это представляете? -- поинтересовался Гитлер.
-- Есть много способов подорвать биологическую силу народа. На восточных землях мы должны использовать все средства пропаганды -- радио, прессу, кино, листовки, брошюры, доклады... Необходимо славянам внушить мысль о том, что женщине вредно иметь много детей, что деторождение опасно не только для здоровья, но и для самой жизни женщины.
-- Одной пропаганды мало, Хавель.
-- Яволь, мой фюрер. Наряду с пропагандой, необходимо широко рекламировать противозачаточные средства. Следует расширить сеть абортариев. Можно было бы организовать переподготовку фельдшериц, которые бы производили аборты. Чем
лучше станут производиться аборты, тем с большим доверием к ним будет относиться население. Следует также пропагандировать добровольную стерилизацию, не допускать борьбы за снижение смертности младенцев, не разрешать обучения матерей уходу за грудными детьми. Было бы хорошо максимально сократить число русских врачей. Все эти меры, я полагаю, позволят в такой степени уменьшить биологический потенциал русского народа, что он никогда не сможет помешать установлению немецкого господства в Европе.
1 Большая часть Польши.
-- Все это очень разумно, Хавель, -- одобрил Гитлер. -- Но для достижения наших целей, прежде всего, необходимо разъединить славян. Мы смогли бы на первых порах несколько увеличить украинское население за счет русских. Тогда возникнет вражда между русскими и украинцами. Это совсем не значит, что украинцы займут место русских. Придет и их час. Мы должны раз и навсегда похоронить химеру, придуманную большевиками.
-- Что вы имеете в виду, мой фюрер?
-- Я имею в виду так называемый интернационализм. Даже русским, живущим, скажем, в Ярославском комиссариате, необходимо внушать, что они лучше русских, живущих в Туле.
-- Это гениально, мой фюрер. Я полагаю, что необходимо предусмотреть также санкции по пресечению внебрачных связей между представителями арийской расы и недочеловеками.
-- Конечно, Хавель! Смертная казнь славянину, если он осмелится лечь в постель с немецкой женщиной! -- Возбуждение снова охватило Гитлера. -- На восточных территориях немцы должны жить отдельно от славян в хороших благоустроенных поселках. Города и села русских и украинцев мы не будем благоустраивать. Мазанки, соломенные крыши -- все это останется для них.
Хавель поспешно достал блокнот.
-- Разрешите, мой фюрер, записать ваши мысли?
Гитлер в знак согласия кивнул головой и продолжал:
-- В школах мы введем латинский алфавит. Русские будут обучаться столько, сколько нужно, чтобы они знали только простейшие правила арифметики. Немецкий язык будет обязательным для всех народов, населяющих восточные земли.
-- И для народов Кавказа? -- спросил Хавель.
-- Я сказал -- для всех! Было бы нецелесообразно делать, скажем, общим языком для Кавказа грузинский. Всякое объединение возможно только под немецкой эгидой, влияние на другие народы должно быть только немецким... Все эти проблемы, конечно, огромны по своим масштабам. Но было бы преступно думать о них как о несбыточных. От решения расовой проблемы зависит будущее третьей империи. Если мы решим расовую проблему, а мы ее решим, третья империя будет существовать тысячи лет!
-- Мой фюрер! Я уверен, что все немцы, от мала до велика, пойдут до конца по пути, избранному вами.
Гитлер был удовлетворен ответом. Он поднялся, давая понять, что аудиенция заканчивается. Он снова направился к глобусу. За ним последовал профессор.
-- Когда мы сделаем все это, Хавель, в Европе, мы возьмемся за весь мир...