Челябинск - 1953 год

               

 В Челябинск я приехал (с матерью, отцом и младшим братом) в сентябре 1953 года из города Чапаевска (тогда, Куйбышевской обл.)  где мы прожили чуть больше года. Когда мы ехали через живописные отроги Уральских гор, то все скальные горные склоны и гранитные породы сквозь которые  была прорублена железнодорожная колея, все были испещрены именами, фамилиями работавших тут заключённых и названиями городов, откуда они были согнаны на строительство этой суровой и красивой дороги.

Все пассажиры поезда, прильнув лицами к окнам вагона, молча, не проронив ни единого слова, смотрели на своеобразный мемориал     (красноречиво и молча кричащий) сотням и тысячам безвинных жертв одной из великих Сталинских строек. Также молча смотрела в окно и молодая женщина с изуродованным от страшных ожогов лицом, которая ехала в одном с нами купе плацкартного вагона.

Когда закончилась каменная рукопись и мы выехали на уже  поросшие вековыми елями горы, чтобы разрушить тягостную тишину, навеянную мыслями от увиденного за окном, наша спутница стала рассказывать. Что она возвращается из Москвы после лечения и где её награждали  орденом в Кремле за трудовой подвиг на своем металлургическом заводе (выплавляющим танковую сталь), где в результате непредвиденных обстоятельств она получила страшные ожоги лица и тела.

Постепенно разговорившись, она рассказала про один дикий случай у них на работе. Один рабочий, находящийся в верхней части большого цеха, сорвался вниз и упал прямо в ковш с расплавленным металлом, так что только облачко вспыхнуло на короткое мгновение над поверхностью сверкающего и пышущего жаром  металла. Когда встал вопрос о похоронах, то в гроб положили кубик из того металла. Много чего интересного и с большой гордостью она успела нам рассказать о своей тяжёлой и интересной работе во время войны, когда на её заводе выпускали  для фронта лучшие в мире танки Т-34.

Незаметно за разговором, уже поздним вечером, мы стали подъезжать к Челябинску (второе, негласное, название которого в ту пору  было Танкоград), дома которого светились множеством огней. Над городом возвышалась высокая антенна, вся расцвеченная разноцветными огоньками, такой высокой я до этого никогда нигде не видел.

Приехав на вокзал и распрощавшись с интересной попутчицей, мы сели на такси и поехали по адресу, который был записан в записной книжке отца. Но, приехав по указанному адресу, выяснилось, что мы приехали не туда, куда надо было. Оказывается, в городе было 2-е улицы Кривой Сони, мы приехали на первую, а нам нужна была 2-я улица Кривой Сони, и расположена почти в другом конце города. Мои родители сильно расстроились (стоимость проезда неожиданно удвоилась), пришлось ехать в нужный адрес почти столько же времени.

Когда мы, наконец, приехали, нас там ждали и уже стали беспокоиться, почему нас нет столько времени, а время тогда было, после смерти Иосифа Сталина, беспокойное и смутное.

Поселили нас в уютной комнатке, в доме жила ещё хозяйка с сыном, как потом оказалось моим абсолютным ровесником (буквально до месяца и дня), с которым я в дальнейшем проучился в одном классе около месяца (потом мы переехали на другую квартиру, поближе к работе родителей). Неподалёку от нашего дома располагалась танковая часть, за высоким колючим забором, в котором были, известные только нам, лазы, куда мы пролезали.

Танкисты нас не прогоняли, для этого мы набивали полные карманы семечками, которыми щедро делились с ними. За это, они позволяли нам залезать на танки, а на одном (как помню, без башни) нас катали – было очень интересно и немного страшно, так быстро он набирал скорость. Октябрь 54-го был сухим, тёплым и солнечным, так что подсолнухи в ближайшем колхозном поле, почти все вызрели (что не всегда случалось в этом уральском городе, хотя и расположенном на южном Урале). И прежде чем идти к танкистам, мы в поле набивали себе карманы семечками, а им, уже по их просьбе, мы приносили целые подсолнечные головы – молодым солдатам самим нравилось выковыривать семечки из них.

Моя дружба с сыном хозяйки (вместе ходили в школу, вместе из неё  приходили обратно домой), увы, была скоротечной. Мои родители подыскали новое жильё, которое было дешевле и намного ближе к своей работе. Теперь мы уже жили почти у самой городской антенны, (огороженной со всех сторон колючей проволокой). Вблизи, теперь было видно, что она крепилась длинными металлическими канатами к бетонным столбам на земле.
Каждый вечер на ней зажигались по всей своей длине разноцветные лампочки, что было очень красиво. В те годы она была символом Челябинска – силуэт города без неё был бы не мыслим. Пришлось мне сменить школу поближе к новому дому, в ней я стал изучать уже английский язык (в предыдущей школе изучал немецкий).

Уже с новыми школьными друзьями мы бегали на главную городскую реку Миасс (по-местному, шутливо - Мясо), которая протекала в гранитных берегах, извиваясь между громадными валунами. В то время, через неё в центре города начинал строиться большой современный мост, для чего через всю реку были забиты круговые сваи под будущие опоры, в которых, уже после откачки оттуда воды, велись бетонные работы. Нам было всё интересно, и мы после школы почти всё своё время проводили там, наблюдая за работой строителей, тем более об этой стройке говорили по всем городу, настолько важным был будущий мост для всего города. Снабжение в городе в те годы было на уровне московского и, по некоторым продуктам, даже лучше.

Хозяин нашего нового прибежища был мрачный и неразговорчивый тип, которого мы почти не видели, он изредка заходил к нам в комнату, чтобы перебрать помидоры (дамский пальчик) находящиеся во множестве чемоданов на двух шкафах и под кроватями, которые перед наступлением заморозков убирались полностью с огородов и постепенно дозревали в них. Он их вытаскивал, раскрывал, выбирая  уже покрасневшие, и снова запихивал чемоданы на свои места, до следующего раза. Как потом мы узнали, такой метод хранения помидор был здесь повсеместен.

Этот год надолго запомнился мне и моим родителям, да и все стране тоже. В этот зловещий год была проведена всеобщая амнистия заключённым (санкционированная, вроде бы, самим Лаврентием Берией) и в городе появилось много праздно шатающих уголовников.

Их было множество на всех улицах, в какой-то день они даже прошли по городу с песнями, один из куплетов звучал примерно так: «Это Клим Ворошилов и братишка Будённый, подарил нам свободу, и их любит народ». Народ же поначалу просто опасливо сторонился амнистированных, а потом, по возможности, и вовсе перестал выходить на улицы с заходом солнца.

Бывших Зэков в городе на работу не брали (не было прописки) и не прописывали (потому что не имели работу) – в общем, был типичный социально советский замкнутый круг. В итоге, погорланив свои песни и сильно проголодавшись, многие принялись за старое – стали воровать и грабить прохожих.

Простым работающим горожанам, заканчивающим свой рабочий день уже к шести часам  вечера, а то и позже, приходилось возвращаться домой в кромешной темноте, улицы тогда почти не освещались (только немногие в центре города) и они полностью были во власти уголовного элемента. В этот страшный период у моей матери сняли с руки часы (марки Победа). С отцом было немного похуже.
Как-то, он нёс с работы портфель с проектными материалами, чтобы дома ещё поработать с ними. На него напали несколько человек и пытались отнять у него портфель, думая, что в нём есть чем поживиться.

Но мой отец героически отстоял свой портфель и принёс его домой с оторванной ручкой и пробитой головой, чем привёл в ужас мою мать. Все последующие дни, отец ходил с гордо поднятой и перебинтованной головой. Когда уже положение в городе стало почти невыносимым, только тогда власти стали постепенно отлавливать бандитов и воров и отправлять их обратно за решётку.

Работа моих родителей инженеров-гидротехников заключалась в проектировании и последующем строительстве водоподпорных сооружений и прудов для отдельных промышленных предприятий, лесничеств и колхозов. У меня до сих пор стоит на полке красивая статуэтка девушки в короткой юбочке с протянутой вперёд и в сторону рукой-крылом, которую подарил моему отцу директор фарфорового завода, для которого отец запроектировал подпорную плотину.

Зима наступила быстро, почти сразу, без характерных для осени дождей. Внезапно пошёл мелкий колючий снег, сопровождаемый чуть ли не сбивающим с ног  шквалистым ветром.
Иногда приходилось идти в школу, буквально задом наперёд, настолько сильным и ледяным был ветер. Особенно доставалось бедным ушам – приходилось их ежедневно по нескольку раз растирать снегом, так они  замерзали.
Некоторые из моих школьных товарищей одевали под меховые шапки специального покроя капюшоны для головы (с вырезом для лица), которые закрывали даже верхнюю часть плеч, и полностью защищали всю голову от пронизывающего ветра. Тогда, мало кто в городе знал про страшную «Тешу».

В конце года пришёл срочный приказ из Москвы завершать все работы и возвращаться в столицу, и мы начали собираться в обратную дорогу через Уральские горы. Новый  1954год в Москве был солнечным, морозным и бесснежным.