След оборотня
Страстное желание убить становится нестерпимым. Убить эту потную бабу, притиснувшуюся ко мне своим жирным животом. Убить эту девку, распустившую по плечам волосы, лезущие мне в лицо. Убить того гада, который упирается локтем в мой затылок и не позволяет отвернуться от волос, источающих сладковато-пряный запах. Убить ту сволочь, которая всё время бьёт чем-то жёстким мне под колено. И того, кто, пробираясь к выходу, толкает меня в поясницу.
«Осторожно, двери закрываются, следующая станция Маяковская»
Ещё одну остановку в этом переполненном людьми вагоне. Убить бы их всех, чтобы легче было дышать. И не только в вагоне. Во всём поезде. Убить бы всех, живущих в этом городе, в этой стране. Вообще всех людей во всём мире выморить, вытравить, и вымести, как дохлых тараканов.
Моя остановка. Вываливаюсь из вагона и бегу вместе со всеми к эскалатору. Пружина, туго сжатая внутри, потихоньку ослабевает и в голову приходит мысль: «А вдруг Он есть? А вдруг Он слышал мои мысли?» Осторожно приглядываюсь к попутчикам. У всех бесстрастные, отрешённые лица, не выражающие никаких чувств. У меня тоже такое лицо. А вдруг и они думают и чувствуют то же, что и я? А вдруг Он слышит нас всех? Господи, ну что же ты тянешь? Сколько можно терпеть? Почему Ты до сих пор не уничтожил нас, говнюков? Чего ждёшь?
Ну вот, наверху уже легче. Выпить бы для куража. Перед входом в редакцию останавливаюсь перекурить, чтобы немного оттянуть время. Разговор будет трудным. Пока перекуриваю, тяжёлая дверь медленно открывается и громко хлопает, закрываясь. Вышедшая женщина меня не замечает. Торопливо стучат каблучки по асфальту, игриво вьётся юбка вокруг стройных ножек. Интересно, что делала в редакции моя жена? Она ведь должна быть на работе, в другом конце города.
* * *
Секретарша Валя, увидев меня, как-то ехидно улыбается. Подойдя к столу, улавливаю знакомый сладковатый аромат. От него уже не тошнит, но опять хочется убить. У девушки такая беззащитная шея, её легко сломать.…
- Валюша, у Вас новые духи? Уж не французские ли?
- Совсем наоборот. Новинка фабрики Красная Заря, «Пиковая дама» называются. Сергей Афанасьевич был на фабрике и принёс мне оттуда подарочек. Правда, мило?
- Пикантный запах. Вы, Валюша, всегда на высоте и эти духи Вам удивительно идут.
- Сергей Афанасьевич уже спрашивал про Вас. Заходите.
- С сожалением оставляю Вас, милая Валечка, но надо идти на ковёр.
Редактор газеты, не поднимая глаз, перекладывает бумаги на столе.
- А, Степанов! Твоя статья в печать не годится. Я заменил её другой.
- Но почему?
- Никому не позволено очернять советскую действительность.
- Но я же правду написал! Поймите, мне стыдно врать!
- А ты что, лучше всех? Миша, я тебя не понимаю! На этой работе нельзя быть наивным. Ты должен усвоить правила игры и понимать, что позволено, а что – нет. Иначе, ты здесь не удержишься!
Взгляд его как-то воровато убегает в сторону. Если он прав, то почему прячет глаза?
- А как же быть с социалистическим реализмом?
- Социалистический реализм, это когда показывают не то, что есть, а то, как должно быть! Перепишешь статью, поставим в следующий выпуск.
Редактор берёт ручку, что-то пишет, давая понять, что разговор закончен.
Ловлю себя на том, что шарю глазами вокруг в поисках тяжёлого предмета. С каким наслаждением я бы.… Все! С меня хватит!
- Вашу дрянную газетёнку вообще никто не читает, людям она нужна только задницу подтирать, или обои клеить!
- Да что ты себе позволяешь, сопляк! Распустились! Сталина на вас нет! Пиши заявление об увольнении, пока я добрый, а то выпру с волчьим билетом!
- Плевал я на ваши билеты! Уже написал. Вот!
Шлёпаю ладонью по исписанной бумажке:
- Подпишите!
Он ставит несколько закорючек и швыряет листок мне:
- Забери, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!
- Будьте счастливы! – с улыбкой отвечаю я, и аккуратно закрываю за собой дверь. Я чувствую, что поступаю правильно.
* * *
Жена на кухне гремит посудой. Глаза заплаканы, лицо злое. Уже знает, приготовилась скандалить. Опять знакомый запах! Так и есть! На туалетном столике маленькая темно-зелёная коробочка с пиковой мастью. «Пиковая дама» И здесь она!
- Явился, не запылился! Я с таким трудом тебя в эту газету устроила! Сколько побегала, сколько покланялась! А ты всё псу под хвост! Куда вот теперь работать пойдёшь? Работягой на завод? Или на мою шею сядешь?
Какой противный голос! Уши сводит судорогой. Только бы не подошла ближе, я ведь не сдержусь. Я убью её.
Из-за кресла выглядывает дочка. Глазёнки блестят любопытством и страхом. Она боится меня! Ребёнок чувствует, что меня надо опасаться, а эта кошёлка ни хрена не понимает! Сейчас я заткну ей рот!
- Ну-ка скажи мне, любимая жёнушка, почему все шлюхи воняют одинаково?
Она оторопело замолкает. Я никогда раньше не разговаривал с ней так грубо.
- Смотри мне в глаза и слушай! Мне плевать, кто подарил тебе эту гадость, любовник, мама, или любимая подруга. Но если ты, не вымывшись, подойдёшь ко мне ближе, чем на три метра, клянусь, я тебя так изувечу, что мама родная не узнает! – я швыряю ей коробочку с духами:
- А эту гадость выбрось немедленно!
- Кто тебе сказал? Валька? Она всё врёт! Я ведь для тебя старалась. Думала, ты талантливый, прославишься. А ты, вместо того, чтобы карьеру делать, пить взялся.
Вот так да! Сама призналась. Значит, с редактором мне рога полировала. Но я не хочу быть убийцей!
- Не обольщайся, он не только тебе духи дарит. Пошла вон! От этой вони меня тошнит!
Она, выскочив из комнаты, громко хлопает дверями ванной. Слышу её истерические рыдания, и мне становится спокойно. Не снимая пиджака, ложусь на диван и, (вот чудо!) мгновенно проваливаюсь в сон.
Сон снится странный. Я вижу себя в полуразрушенной церкви. Под ногами хрустит битый кирпич. Сквозь ободранный купол светится небо. На полу валяется икона с ликом Христа. Лоб прострелен пулей. Меня переполняет жалость и горе. Я спрашиваю:
- Зачем это? За что?
И слышу ответ:
- Это только начало. Будет много крови и разрушений, много горя и смертей. Всё зависит от тебя.
- Но что я должен сделать?
- Всё зависит от того, что ты выберешь.
Я просыпаюсь от плача. Моё лицо залито слезами. Уже утро. Дочка спит на раскладном кресле. Жена – на кухне. Слышу её возню. Пора за дело. Из ящика стола вытаскиваю свои рукописи. Я – не Гоголь и мои рукописи не стоят огня. Выбрасываю их в мусоропровод. Теперь – собрать чемодан. Две пары чистого белья, две запасные рубашки, бритвенные принадлежности, два полотенца. Ну, вот и всё.
Жена входит в комнату:
- Что ты делаешь?
- Собираю вещи. Я уезжаю.
- Ты что, сдурел? У нас же дочка растёт!
- Духи выкинула?
- Выкинула.
Выдвигаю ящик туалетного столика. Лежат сверху, она даже не попыталась их спрятать. Кидаю зелёную коробочку ей под ноги:
- Ну вот, а ты говоришь «сдурел», просто другого выхода нет. Захочешь, оформляй развод. Мне некогда этим заниматься. Я сегодня уезжаю.
- А остальные твои вещи куда переслать?
- Можешь выбросить на помойку. Ну, всё, я готов.
- Миша, как ты можешь, ведь я люблю тебя!
И уже у самых дверей:
- Миша, прости!
Шёпотом, прямо в залитое слезами лицо:
- Жаба ты криволапая!
Слёзы высыхают мгновенно, глаза белые от ярости. Захлопываю за собой дверь. Всё. Здесь обо мне плакать не будут. Я чувствую, что поступил правильно.
* * *
Страх выгнал меня из Москвы. Страх того, что желание убить станет сильнее меня. Я не смогу удержаться, я убью. Но я не хочу быть убийцей. Что-то случилось со мной. Ведь раньше я был нормальным, общительным человеком. Не без талантов, как говорили окружающие. Потом, вдруг, мне стало тяжело общаться с людьми. Меня тошнит, если кто-то из людей оказывается слишком близко. Мои уши сводит судорогой, когда кто-то разговаривает. Это мучительно. Спасала водка. Боюсь, что теперь уже и она не поможет. Говорят, от себя не убежишь, но я попытался.
После того, как я уехал из Москвы до станции, которой кончается железная дорога, и устроился работать линейным надсмотрщиком в районный узел связи, жизнь моя изменилась. Я легко обходился без общения с людьми, и никто мне в этом не мешал. Бригадира устраивало, что я не требую напарника и хожу в тайгу на повреждения один. Никого не волновало, что я отрастил бороду и пью водку в одиночестве, закрывшись в своей комнате в общежитии. Там, правда, стояла ещё одна койка, но ко мне никого не подселяли. Моя бывшая меня не беспокоила, но и от алиментов не отказывалась. Зарабатывал я неплохо, и мне нравилось, что алименты были больше, чем вся зарплата, получаемая мной в Москве.
* * *
Верхушка лета в восточной Сибири - это беспощадное, обжигающее солнце и абсолютно неподвижный воздух, насыщенный запахом хвои и лесных трав. Просека заросла высоченным иван-чаем, между стеблями которого притаилась крупная лесная земляника. Смешанный запах иван-чая и земляники в неподвижном разогретом воздухе так насыщен, что не хватает воздуха для дыхания. Сполоснул лицо ледяной водой из тихо журчащего ручья. Прохлаждаться некогда. Надо найти повреждение кабеля, восстановить связь, сделать прозвонку, и вернуться к тому мостику, возле которого меня подберёт машина.
* * *
Он появился неожиданно. Оторвав глаза от кабеля, подвешенного на столбах, я увидел огромного и красивого зверя, преграждающего мне дорогу. Его бурая шерсть блестела на солнце, переливаясь на мощных мышцах. Невольно залюбовавшись медведем, я вспомнил, что не вежливо смотреть прямо в глаза Хозяину, и немного отвернулся, наблюдая за ним боковым зрением. Он тоже отвернул морду, косясь на меня блестящим глазом. Значит, переговоры возможны. Медленно и плавно поднял руки на уровень груди, показал зверю открытые ладони и негромко, спокойно сказал:
- Я знаю, Хозяин, что иду по твоей земле. Ты можешь убить меня, но тогда сюда придут другие люди и убьют тебя. Я не хочу этого. Мне нужно сделать своё дело, и я уйду, не сорвав на твоей земле даже ягодки.
Внимательно выслушав меня, медведь слегка попятился и заворчал, совсем не грозно. Исчез он так же бесшумно, как и появился. Я постоял ещё немного, приводя в порядок дыхание и успокаивая вдруг заколотившееся сердце. Потом достал из сумки бутерброд со столовской котлетой и, положив его на пенёк, пошёл дальше.
Далеко идти не пришлось. Ветка от упавшего дерева зацепилась за кабель и сбросила его на землю. Управился быстро, сделал прозвонку в оба конца, убедившись в работе связи, сообщил, что жду машину в назначенном месте и отправился в обратный путь. Проходя мимо пенька, я замедлил шаг и увидел, что котлеты нет, а вместо неё лежит горстка очищенных ядрышек кедрового ореха. Удивлённый, потрогал золотистую пирамидку, но она не рассыпалась. Ядрышки были чем-то склеены. Чувствуя, что за мной наблюдают, взял гостинец в руки, отломил и положил в рот один орешек. Он был очень сладкий.
- Спасибо, Хозяин! – сказал я, обращаясь к лесу, и с лёгкой душой пошел дальше, на ходу угощаясь сладким деликатесом тайги. Впервые за много лет я чувствовал себя счастливым. Оказывается, с медведем общаться приятнее, чем с людьми.
Неожиданно быстро я вышел на дорогу, к мостику, где меня должна подобрать машина. Закурил «Беломорину», но запах табака показался мне отвратительным. Странно! Ведь я курильщик с большим стажем. Бросил папиросу, оглянулся вокруг.
Неглубокая речушка. Берега, изрытые бульдозером, ещё не успели зарасти. Вряд ли здесь есть рыба. Но, всё равно ждать, время убить надо. В рюкзаке у меня всегда с собой леска с крючками, удилище вырезать не долго. Какой сегодня удачный день! Три небольших хариуса, один за другим, бьют хвостами о берег, переливается на солнце чешуя. Теперь небольшой костерок сварганим. Рыбьи тушки на палочки нанизал. Осталось поджарить. Уже появилась румяная корочка, когда я услышал шум мотора и увидел подъезжающую машину. Затушил костёр. Горячую рыбку положил на листья лопуха и спрятал под кустик. Бригадир помог мне втащить в кабину сумку с инструментами и весело спросил:
- Ну что, Миша, мишку встретил?
- Да, поболтал с ним немного. Привет вам передал и гостинчик вот, угощайтесь, - протянул на раскрытой ладони горстку кедровых орехов.
Разглядев мой гостинец, ребята весело расхохотались:
- Ну и даёшь ты, Миша! Не только повреждение исправил, но ещё и гнездо бурундука нашёл!
- А что его искать? Оно прямо под опорой и было. Наклонись только. Может быть, такой гостинец от мишки вам больше понравится? Фокус-покус! - и я достал из под кустика горячую рыбку. У ребят челюсти отвалились.
- Ну, Миша, ты шайтан! – повторяли они в один голос, уплетая горячих хариусов.
Прозвище Шайтан так и приклеилось ко мне надолго.
* * *
В сентябре тайга красива до невозможности. Золотая хвоя лиственниц сплетается в причудливый узор с тёмно-зелёной хвоей елей. Пылает алым рябина, агатом отсвечивают плоды черёмухи и всё это на фоне ярко голубого, чистого и высокого неба. Прохладный воздух напоен ароматом хвои и грибов. Так легко дышится в это время.
Опять иду один по просеке, выискивая повреждение, но глаза постоянно теряют провод, отвлекаясь на таёжные красоты. А я и не спешу.
Неожиданно из-за ели выходит женщина. Не замечая меня, она быстро пересекает просеку, я машинально сворачиваю на тропинку следом за ней. Местные женщины так по тайге не ходят. Распущенные по плечам длинные волосы. Голубые джинсы туго обтягивают аппетитно круглые бёдра. Однако, как соблазнительно она ими покачивает! И чёрные локоны на красной куртке, как пружинки, вьются и покачиваются в том же ритме и подчёркивают движение бёдер так, что оторваться от созерцания этой картинки просто невозможно. Поневоле начинаю думать о том, как давно я не общался с женщинами, хоть мужик я вроде бы ещё не старый. Интересно, такая походка ей от природы дана, или этому специально учатся? Чувствую себя бычком, которого ведут на привязи за вдетое в нос кольцо. Нет сил отвести взгляд от этого волнующего колебания плоти.
- Что надо?
Слегка оторопевший, поднимаю глаза и вижу, что мы остановились у калитки. Жадно вглядываюсь в лицо. Пухлая нижняя губка капризно выпячена, уголки губ опущены. Значит, стерва. Холёная кожа и глаза… Стоп! Глаза светло-зелёные и на белой коже лица остатки тщательно выводимых, но неистребимых веснушек. Так она рыжая! Только крашеная. Крашеная стерва! Но какие бёдра, какая походка!
- Что надо?
Брови сурово сдвинуты, но в глазах пляшут бесенята. Говорю первое, что пришло в голову:
- Ты ведьма? – голос почему-то охрип.
Она звонко хохочет:
- А ты Леший?
- Вообще-то меня зовут Шайтан.
- О! Шайтан круче лешего будет. А мы здесь все – ведьмы. Меня Галина зовут, а тебя как?
- А я Михаил. Водички попить не найдётся?
- Морсик есть, на ягодах черники, голубики и десяти травах настоян. Будешь?
- Не откажусь.
Она бежит в дом и выносит эмалированный ковшик, наполненный тёмно-фиолетовой жидкостью. Выпиваю залпом холодный напиток. Вкусно!
- Может быть, в дом зайдешь? У меня и кое-что поинтереснее есть. Самогонку любишь? Я сама гоню.
Что-то странное происходит. Будто перед глазами повесили чёрную сетку, в ушах зазвенело, и задрожали колени. Мгновение – и всё опять пришло в норму.
- Сейчас не могу. Работу надо выполнить. А чуть позже, часика через три, зайду, если не прогонишь.
- Не прогоню. Так ты приходи, Миша, я ждать буду!
В радостном нетерпении возвращаюсь на просеку. Быстро нахожу повреждение. Странно, кто-то засунул длинную палку между двумя проводами и хорошенько покрутил ей. Пришлось помучиться, чтобы вытащить эту ветку, не повредив провод. Что за говнюк постарался? Пацаны видно баловались. Залез на столб, сделал прозвонку. Всё работает. Сообщил, что машину присылать не надо, что переночую здесь, а утром на попутке доберусь. Телефонистка как-то ехидненько хмыкает и в её голосе звучат игривые нотки:
- Счастливой тебе ночки, Мишенька, не забудь только утром на работе появиться.
- А если не появлюсь, пусть отгул запишут. У меня их много, неиспользованных.
Спустившись с опоры, укладываю в сумку инструменты, но вдруг опять странное состояние с дрожанием колен и звоном в ушах. Прислонившись к столбу, пережидаю головокружение.
На просеку степенно выходит коза. Отчаянно виляя задом и тряся коротким хвостиком, она подходит ко мне, строит глазки, хлопая белыми ресницами. Я стою, совершенно обалдевший, а она мекает, игриво толкая меня бедром. Не удержавшись от искушения, даю ей хорошего пинка. Коза, громко взвизгнув, бросается наутёк. Я долго слышу треск кустов под её копытами.
* * *
Обычная улица обычного сибирского села. Дома, сложены из толстых брёвен, наверное, лет сто назад. Дощатые заборы, вдоль них – тротуары из толстых досок. Проезжая часть улицы заросла травой.
Что-то надо бы купить в подарок. Неудобно идти к женщине с пустыми руками. Где же у них магазин? Спросить не у кого. Улица пустынна. Хотя нет, кто-то маячит. Заросший мужик в фуфайке и кирзачах мертвецки пьян и держится на ногах только благодаря забору. На все вопросы ответ – нечленораздельное мычание.
Магазин недалеко, на этой же улице. Поднимаюсь на крыльцо, срубленное из толстых лиственничных плах. Из них и тяжёлая дверь.
Продавщица поражает моё воображение тёмно-синими бровями, нарисованными на совершенно гладком, круглом лобике. Показав в широкой улыбке два ряда золотых зубов, она вежливо спрашивает:
- Что желаете купить?
- Мне бы хорошего вина бутылочку и торт.
- У нас таких деликатесов отродясь не было. Спросите что нибудь попроще.
- Ну, хорошо, тогда бутылку водки и палочку копчёной колбасы.
- А у нас водки не бывает. Мы сами гоним не в пример лучше магазинской. Вы же в гости идёте? Возьмите лучше коробку конфет. Зоинька очень любит «Птичье молоко».
Продавщица выкладывает на прилавок большую разноцветную коробку.
- Ну, давайте конфеты. А Зоинька – это Галина дочка?
Золотозубая улыбка мгновенно превращается в оскал. Синебровое лицо искажается в такой злобной гримасе, что я, забрав конфеты, торопливо ретируюсь.
Странная реакция продавщицы меня тревожит. В голове, будто лампочка вспыхивает: «Опасность! Будь осторожен!» А с какого боку её ждать, непонятно.
Дорогу преграждают двое пьяных. Один из них – тот, что висел на заборе, второй немного трезвее, помогает первому держаться на ногах. Оба пялят бессмысленные глаза. Такие глаза ещё бельмами называют. Мутные почти до белизны, с чёрными точками зрачков.
- Ты кто такой?
- А тебе что за дело?
- Что это у тебя? – он тычет грязным пальцем в цветную коробку.
- Гля… Молоко птичье…. Ещё один попался.
Положив руки на плечи друг другу, они кружат вокруг меня, притоптывая кирзачами, исполняя какой-то дикий танец и припевая:
- Ещё один попался, попался, попался.
Ещё один попался, попался, попался.
Ещё одон попался, попался, попался.
Я не вижу веселья, радости, даже тени злорадства не замечаю. Какая-то безнадёга, тупое отчаяние. Трудно понять, готовятся ли они бить мне морду, или с рыданиями повиснут на моей шее.
- Эй, братки, что за шум, а драки нету?
На горизонте появляется третий. Он не пьян, но с большого бодуна. Глаза его похожи на картонные пыжи, с маленькими дырочками – зрачками.
- Да вот, новичок у нас. Ещё один попался.
Они снова кружат вокруг меня в своей первобытной пляске.
- Новенький, говоришь? По глазам вижу, самогона ихнего ты ещё не пил. И не пей! Пока не поздно, уходи. Дорога в той стороне. Лови попутку и мотай отсюда, пока можешь. Он машет рукой вдоль улицы и вдруг замирает.
- Ша, братцы! Судорога на горизонте!
Я машинально оглядываюсь по направлению его руки. Синебровая продавщица торопливо запирает магазин. В следующий миг вокруг меня становится пусто, будто и не было никого.
Опасность! Опасность! Но где? С какой стороны? Перед глазами опять дрожит чёрная сетка. Или это рой мошек? Машу рукой перед лицом. Ничего не меняется, но возникает тошнота. Хочется спрятаться. От кого? Улица пустая. Подчиняясь инстинкту, сворачиваю на тропинку межу двух участков. Заборы выше человеческого роста, сбиты из толстых лиственничных досок. Ни щёлочки, ни просвета. Тропинка заросла травой, видно, редко по ней ходят. Ничего и никого не вижу, кроме досок, травы под ногами, да кусочка неба над головой. Но и меня не видят! Долго иду, стараюсь ступать неслышно. Громкий женский хохот останавливает меня.
- Ой, не могу! Ой, девки, сейчас уссусь!- визжит невидимая мне баба за забором под истерический хохот остальных,
- Так вот и сказала, что жена розовой ленточкой хрен обвязала, а концы на уши повесила?
- Так и сказала.
- А он что?
- Убью стерву!
Каждая фраза сопровождается взрывом хохота.
- Как же ты красавчика такого упустила?
- Это ты своего Веньку упустила. Чем ты его таким напоила, что он в участкового стрелять начал?
- С Венькой, девочки, всё не так просто. Хитрый он оказался. Он и не пил даже в последнюю неделю. Всё выливал. И вещи свои все сжёг, все до ниточки. Он ведь и до этого пытался сбежать, но каждый раз на карачках приползал. Вот и стрельнул в участкового, чтобы уж наверняка и наручники надели, и заперли покрепче, чтобы вернуться невозможно было.
- Тюрьму, значит, предпочёл твоим объятьям.
- Сам он до этого не мог додуматься. Кто-то подучил его. И я догадываюсь, кто.
- А этот связист, бородатый, не староват для тебя будет?
- Мне от него много и не надо. Крышу починить, да дров заготовить. Ну а дальше – тайга большая….
Громкий хохот заглушил последние слова. А я стоял, медленно осознавая, что вот, сейчас, говорили обо мне.
- Почему же ты думаешь, что твой красавчик вернётся?
- А я ему пообещала, что сниму заклятие, но при одном условии, что привезёт он мне немного крови своей жены.
- ЗдОрово! Тебе и в самом деле омолаживаться пора.
- Подумаешь, проблем-то! Это раньше бабы всё в печке сжигали, а теперь, затычки свои на помойку выкидывают. Бери, не хочу. Псы вон, постоянно их таскают. А они, дуры, все жалуются «Ох, болею, ох, болею» Да потому и болеете, что псы ваши затычки грызут. Ну и нам попользоваться можно.
- Сказанула! Тут, как в лотерее, можешь на старуху нарваться, или на больную какую. А мне-то он привезёт кровь красивой, здоровой молодки. Это надёжнее.
- Здоровая, красивая! Представляю, каким высушенным стручком она в гроб ляжет!
- Ну вот, похоронит он её и ко мне приедет, к молодой и красивой.
Взрыв хохота снова заглушил слова и прекратился только, когда хлопнула калитка. Простучали каблучки по деревянным доскам. Новый голос перекрыл гомонящих баб:
- Галка! Ты опять у меня мужика увела!
- Ты что, Зоинька, во сне что увидала?
- А то, что монтёр этот к тебе пошёл! Я с телефонисткой договорилась, я повреждение устроила, я ждала его в кустах за столбами, а он…
- А он?
- Дал мне пинка и к тебе пошёл. Галка, ты нечестно поступаешь!
- Милая моя, в таких делах, кто первым встал, того и тапки!
- Галка! Смотри, хуже тебе будет! Ты и Веньку у меня увела, да удержать не смогла, смотри, и с этим облом получится!
- Постой, постой! Это не ты ли Веньку научила, как от меня сбежать?
- Галка, отдай мужика миром, а то худо тебе будет!
- Поздно спохватилась, дорогуша! Он уже моего морсика попил и тебя за козу принимает. Что он с тобой делать будет? Доить, что ли?
- Так ты его опоила уже? Будь ты проклята, гадина! Чтоб тебя медведь задрал!
- Свои слова возьми на себя!
Под оглушительный хохот стукнула калитка. Я осторожно выглянул из-за забора. По деревянному тротуару бежала коза и отчаянно материлась.
* * *
Вот, значит как! И повреждение устроили, и морсиком напоили, а теперь поделить не могут? Крышу, значит, покрыть? Дровишки заготовить? Тайга, значит, большая? Кто первым встал, того и тапки?
Продираясь сквозь валежник, зло выплёвываю услышанные фразы. Надо побыстрее выбраться на дорогу, если не удастся поймать попутку, придётся всю ночь пешком шлёпать. Шли бы они куда подальше, эти бабы!
Сумерки сгущаются, идти всё труднее. Такое ощущение, будто к ногам привязаны тяжёлые гири, а в лицо дует сильный ветер. Силы иссякли, и двигаться заставляет только ярость.
Что-то хватает меня за ногу так резко, что я падаю. Капкан? Ярость превращается в безрассудное бешенство. Я трепыхаюсь, как рыба на крючке. С силой выдёргиваю ногу из сапога. Тело как будто раздувается. Одежда душит и мешает двигаться, словно горит прямо на мне. Срываю с себя всё. Надо спешить. Нет времени даже подняться на ноги. Так и бегу, как зверь, на четырёх лапах.
Вот этот дом! Вот эта калитка! От мощного удара она рассыпается в щепки. Дверь распахивается со звуком пушечного выстрела.
Вот она, Галина! Стоит спиной ко мне, лицом к зеркалу. Яростно рычу:
- Как ты посмела!
Она медленно поворачивает голову.
Она плавно поднимает руки к груди и раскрывает ладони.
Она тихо говорит:
- Прости, Шайтан, что не узнала тебя. Я виновата. Можешь наказать меня.
Она поворачивает голову так, как делают наши, признавая себя побеждёнными, но в глазах её вижу не страх, а восхищение. Бросаю взгляд на зеркало и замираю от удивления. Хорош зверюга! Башка с ведро, а клыки…. Такой лапой можно и лошадь убить, не то, что женщину. Хорошо, что она не визжала, а то убил бы сразу, ничего не поняв. Она ведь наша!
-Ты хотела, чтобы я прибежал к тебе на четвереньках? – я уже почти спокоен, хоть и пребываю в замешательстве. Стать таким зверем…. К этому надо ещё привыкнуть.
В сенях слышен топот. Кто-то пришёл. Реакция мгновенна. Удар. Рядом со мной шлёпается тело женщины. Теперь я могу рассмотреть её спокойно Маленькая, светленькая, на круглом лобике реденькие беленькие волоски бровей.
А козой от неё пахнет по-прежнему. И ещё – кровью. Неужели убил? Из порванного когтями плеча сочится кровь. Ведьмы от такого не умирают. Просто обморок. Или притворяется? Галина смотрит на нас с любопытством. Надо действовать. Закидываю безвольно обвисшее тело на спину и выхожу на улицу. Собаки во дворах поднимают лай. Злобно рявкаю:
- Цыц, шалавы!
Всё смолкает. В полной тишине иду по улице, вхожу в лес. Только тогда собаки начинают выть. Их дружный, тоскливый вой сопровождает меня довольно долго.
* * *
Удивительно, как легко медведю ориентироваться в тёмном лесу! Недалеко от ручья нахожу неглубокую ложбинку, сбрасываю неподвижное тело. Как хочется есть! Нерешительно лизнул капельки крови, всё ещё сочащиеся из разодранного плеча. Человечина, конечно, съедобна, но я не хочу быть людоедом. А ведь люди медвежатиной не брезгуют. Как хочется есть! Желудок бунтует и требует пищи.
Знакомый запах, заставляет меня вспомнить прошлое. Запах сухой хвои, пропитавшейся свежей человеческой кровью. Запах, вызывающий желание убить. Это же «Пиковая дама»! Вот оно что! Вот что выгнало меня из Москвы! Откуда-то из глубины всплывает знание того, что, пока я не убиваю, у меня есть возможность стать человеком. Но, стоит мне убить живое существо, на всю оставшуюся недолгую жизнь я останусь зверем.
Ресницы женщины затрепетали. Скоро она очнётся. Надо спешить. Торопливо забрасываю тело ветками и опавшей листвой. Теперь надо спуститься к ручью, пройти по воде, чтобы сбить со следа собак. Люди будут думать, что я вернусь к своей добыче и устроят засаду. Это позволит выиграть время. Нужно уйти как можно дальше. Рядом с железной дорогой меня искать не будут. Люди думают, что медведи боятся запаха железа. Мне это на руку (то есть, на лапу). Устрою себе убежище рядом с железной дорогой. Никому не придёт в голову искать меня там. Как много я знаю о людях! И так мало - о медведях. Помогут ли мои человеческие знания хоть берлогу построить? И смогу ли я уснуть голодный? Как хочется есть! А ведь в сумке у меня с утра припасённые бутерброды. Я их так и не тронул.
Перед глазами летают белые мухи. Одна из них села на нос. Снег пошёл! Всё, ложиться в берлогу поздно. Следы на снегу выдадут моё убежище. Редкие снежинки превращаются в густую пелену, сквозь которую почти ничего не видно. Бегу по шпалам к автодороге. Нужно быстрее вернуться туда, где я бросил свою одежду и сумку с инструментами. Я погибну, если не найду их и не стану человеком. Сзади гудки тепловоза. Скатываюсь с насыпи и бегу в сторону, вверх по сопке. Смогу ли я найти свою одежду под снегом?
Ещё раз удивляюсь тому, как легко мне передвигаться в тайге. Небо светлеет. Неужели всю ночь пробегал? Нос улавливает слабый запах котлет. Там моя сумка! Нашёл! Одежда чуть припорошена снегом, который скопился на ветках елей. Одно движение, и он рушится белым каскадом на голову. Резко дёргаюсь…. Лапа за что-то цепляется, я с размаху падаю на землю.
Б-р-р, как холодно! Снежинки тают на обнажённом теле. Босые ноги колет хвоя. Одежда вывернута наизнанку, в сапогах снег. Удивительно, как я умудрился снять всё, не расстёгивая пуговиц? Теперь-то, мокрыми, замёрзшими пальцами это сделать непросто. Одеваюсь так быстро, как могу. Теперь к сумке, достать еду. Как же вкусны бывают холодные столовские котлеты! Ещё бы чайку горяченького! Ну, ничего, согреюсь на ходу.
Дорога недалеко. Я даже слышу шум мотора. Выскакиваю на дорогу в тот момент, когда КРАЗ выезжает из-за поворота. Машина осторожно едет по нетронутому снегу. Я отчаянно машу руками. Бензовоз останавливается, открывается дверца кабины. Запах бензина и табака ударяет в лицо, заставляет попятиться. Но там тепло. Непослушными от холода губами с трудом выговариваю:
- До станции довезёшь?
- Садись. Замёрз совсем! Грейся.
Шофёр, прежде чем тронуться, внимательно разглядывает меня.
- Ты откуда здесь взялся? Жилья поблизости нет. Кто такой?
- Связист я. Повреждение на просеке исправлял вчера. А как закончил, пошёл к дороге, да заблудился. Всю ночь между дорогой и просекой петлял, вот только вышел.
- Леший, знать, водил. Или ведьмы развлекались. Повезло тебе.
- В чём это?
- Да в том, что на дорогу вышел, а не на Мельничный ручей. Там ведьмы живут. Они бы тебя так просто не выпустили.
- Что за чушь? Какие ведьмы в наше время? Двадцатый век на дворе!
- Не веришь. Приезжий, значит. Местные то, все знают, этот посёлок стороной обходят. А приезжие попадаются. Иной раз и сами приезжают, лечиться от чего, или заговор сделать. Даже из Красноярска иногда бывают. Они ведьмы сильные, их здесь, по Лене, все знают. Да только связываться с ними опасно. Злые они. Дикие.
• * * *
Когда на улице под пятьдесят мороза, когда окна затянуты льдом и в комнате полумрак, когда по телевизору показывают длинные речи Брежнева, а закон про актированный день на тебя не распространяется и всё равно надо быть на работе, что остаётся делать? Играть в преферанс.
В монтёрке тепло и нещадно накурено. Я, хоть и не курю теперь, табачный дым переношу спокойно. Нас трое дежурит: бригадир, шофёр и я. Четвёртым присоединился к нам участковый милиционер. Они все моложе меня, весело балагурят. Мне приятно с ними общаться. Прошло время, когда я одиноким бирюком отсиживался в своей комнате, коротая время с бутылкой водки. Алкоголь меня теперь не привлекает. Пьяным быть совсем не хочется. Я знаю теперь, что другой, что нелюдь, но общение с людьми доставляет мне огромное удовольствие. Я буквально впитываю в себя каждое слово, каждый нюанс в интонации. Какие же все разные и неповторимые! Как интересно видеть это!
Коля, наш участковый, сидит на прикупе. Вот, он отдаёт последние карты. Решили не открываться. Играем. Коле делать нечего, он встаёт и ставит на плитку чайник. Побродив по комнате, наблюдает затянувшуюся игру.
- Да, мужики! Вы в тайгу по одиночке, да без ружья не ходите, опасно сейчас в тайге.
- Ещё чего! Ты представляешь, сколько сумка с инструментами весит? Вон она, подними, попробуй! А к ней ещё и ружьё, да по рыхлому снегу, по тайге, пёхом! Забавно шутишь! Опять в лагере побег?
- Нет, медведь в наших краях объявился. Он сейчас оголодал совсем, на кого угодно бросится.
- Ты гонишь! Какие медведи зимой? Они все спят давно.
- Я серьёзно. Машинисты на путях видели. Так по шпалам и чесал. Когда они гуднули, с путей соскочил и рванул на сопку.
- Это им померещилось. Уснули, наверное. Во сне чего не увидишь!
- Ага! Сразу оба двое? Да и следы остались. Они тепловоз остановили, вылезли посмотреть. Говорят - здоровенные! Три кулака в один след вмещается. А на Мельничном ручье бабу медведь в тайгу уволок.
- Неужто съел?
- Нет, жива она, в обморок упала, а он её в овражке прикопал. Там засаду устроили. Целую неделю ждали, он так и не вернулся за добычей.
- Там же ведьмы живут, а от них одни неприятности - наворожат, а ты потом расхлёбывай! Говорят, стреляли в тебя на Мельничном летом?
- Глупая история! Молодой парень, трезвый совсем, пальнул дробью, ружьё бросил и кричит: «Это я стрелял! Я тебя убить хотел! Арестуй меня! Наручники одень, а то голыми руками задушу!» Так и на суде твердил, мол, хотел мента убить, потому, что советскую власть ненавидит. Ну и дали ему на полную катушку, аж семь лет. А он, дурак, лыбится. Баба его прибежала с передачкой, он ни в какую не берёт, кричит, чтоб на помойку выкинул. Поссорились, наверное. С бабами вообще трудно ладить, а с ведьмами – тем более. Жалко, дурака! Жизнь себе испортил. А касаемо медведя, имейте в виду. Я вас предупредил.
Мне открылась пиковая дама. Есть прокладка, кажется, выигрываю. Но как же она похожа на Галину! Ноздри щекотнул запах сухой хвои, пропитанной свежей кровью. Дождаться бы весны, непременно её в тайге выслежу, повеселимся тогда. Интересно, кого она родит? Ребёнка, или медвежонка? А моя дочка в Москве? Интересно, она простой человек, или такая же, как я? Если такая же, трудно придётся ей без моей помощи. Вспомнились её тёмные, блестящие глазки, рыжие кудряшки…. Так захотелось быть рядом с ней!
- Миша, ты что, уснул? Твоего слова ждём, а ты всё думаешь, о медведях, или о женщинах?
Да что они понимают в медведях, и в женщинах тоже!?
- Вист!