или Семь дней творения
Если тебе не нравится ситуация – измени отношение к ней. Если не можешь изменить отношения – измени ситуацию.
Как часто мы живем в мире чужих привычек, в мире чужих суждений, собственных иллюзий, общественного мнения – царстве, которое называется «НЕ Я». Суетимся , спешим, не успеваем, создаем планы и графики, принимаем решения и издаем приказы, пытаясь улучшить, украсить, превратить в «Царство жизни» нашу лубочную тюрьму.
Каждый в своем углу стонет, жалуется, робщет, осуждает условности, запреты, цены, знакомых и их привычки, соседей и запах их борща. Нам не нравится дождь и слякоть, жара и сухость, перепады давления.
Мы осуждаем других, не принимаем себя, мы просто не задумываемся о том, почему мы не любим людей такими, какие они есть. «Какой приятный человек, но…» - это самое распространенное суждение. Его нужно изменить, перевоспитать, поставить в рамки, урезонить, лечить, изолировать. Пусть он будет таким… Каким? Как все? Как вождь «Мирового пролетариата»? А может просто таким, каким он будет удобен тебе лично? И вот на этот вопрос часто мы ответа и не имеем.
А ответ прост. Не нужно никого менять. Нужно посмотреть в себя и понять, почему ТЕБЕ – человеку, рожденному на этой прекрасной Земле, в этой прекрасной стране, среди этих лесов и полей не нравится этот мир вокруг. Почему ТЕБЕ в этот весенний или осенний, пасмурный или солнечный, жаркий или холодный день так неприятны или безразличны люди, которые идут по улице, едут с тобой в транспорте, бегут через перекресток на зеленый или красный свет светофора. Почему тебе противна вон та кошка или вот эта собака. Почему так раздражает забавный воробей.
Может тебе плохо? Может твое тело, твоя душа больше не выдерживают твоих стонов и жалоб, может, твой ум окостенел уже от накопившегося неудовольствия, может в затхлом болоте твоих несбывшихся надежд, рухнувших иллюзий и бесконечной суеты твое сердце готово замереть от отчаяния и боли?
Остановись. Заговори с кошкой. Смешно? Глупо? Но она подходит к тебе и мурлычет.
Подсади на подножку троллейбуса некрасивую женщину. Просто так, чтоб она поверила в искренность твоей помощи. Ее напряженное лицо расслабилось? Ты заметил, какие у нее удивительные глаза? Какая глубина в них, какая печаль…
А ты давно смотрел в небо? Ты помнишь, какой формы или цвета лист клена или березы весной или осенью, с капельками дождя или без них? А их запах? Он отличается каждый день, каждый час. А может каждую секунду.
Как мог ты поверить, что время быстротечно?! Как мог забыть о бессмертии твоей души.
Мир изобилен. В нем так много красоты и радости. Полюби себя и он распахнется перед тобой. Войди в него, как входят в живую воду.
Тебе больно? Боль острая, пронзительная? Она выжигает все внутри и, кажется, разрывает сердце. Не бойся, не тянись за таблеткой. Посмотри в нее внимательно, с легким любопытством, как смотрят дети, когда начинают познавать мир, когда мы еще не научили их бояться.
Что происходит с твоей болью? Она меняется. Иди за ней. Позволь ей быть и в какой-то момент она исчезнет. Это будет не сразу. Ей нужно время, чтобы растворить накипь, которую ты успел создать в себе, накипь, которая лишает тебя чувствительности, лишает эластичности твои сосуды, лишает подвижности твои суставы, лишает ясности твои мысли, лишает радости твое сердце.
Прости себя и возлюби, как часть этого мира. Представь себя каплей в потоке воды… Ты неразрывен со всем Мирозданьем. То, что раздражает, беспокоит, ранет тебя извне, есть лишь отражение того, что находится у тебя глубоко внутри, того, что ты спрятал даже от себя самого за семью замками.
Да улыбнись же скорей. Это счастье – просто жить, просто дышать, просто смотреть по сторонам.
Время пошло. Ты возрождаешься.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Она стояла у дороги. Светофор подмигивал зеленым глазом, приглашая в путь, какой-то человек проскочил мимо нее со словами: «Ну же, вперед. Вы мешаете…» В голове крутился один вопрос: «Зачем?» Хотелось ответить тому человеку: «Если я и мешаю, то только себе». Но он уже давно скрылся в толпе.
Она не перешла дороги, а прошла вдоль нее и чуть влево, тихо опустилась на парковую скамейку в небольшом сквере. Утро уже давно проснулось. Машины неслись куда-то, обгоняя друг друга, тихонько чертыхаясь у светофора. Они знали ответ на вопрос: «Куда и зачем?» А она нет.
У нее были согласованы какие-то встречи, но предварительно нужно было созвониться и подтвердить участие, а значит, можно было просто не звонить. Нужно было куда-то пойти, что-то посмотреть и даже кому-то это было нужно. Кому-то, но не ей.
Мир двигался вокруг, а она сидела на скамейке. Здоровая, достаточно молодая женщина, довольно привлекательная. Ей даже приписывали какие-то таланты, общения, например, говорили, что при желании она может сдвинуть горы… Но это при желании. А его как раз и не было. Оно улетучилось, как роса под горячим солнцем. И ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ.
На бетонные плиты перед ней сел воробей. Попрыгал с очень деловым видом, что-то посматривая и поклевывая, он повернулся к ней и посмотрел. Два крошечных глаза смотрели очень внимательно и сосредоточено. Некоторое время они смотрели друг на друга. «Какое умное у него лицо» - подумала она и не удивилась. Но воробей, вероятно, удивился и улетел.
Подошла соседка с хозяйственной сумкой, из которой бойко выглядывала зелень лука. Она что-то говорила о ценах на базаре. Вероятно, они повысились. Потом женщина засуетилась и со словами: «Уже двенадцать часов…», ушла быстро и целенаправленно.
Мыслей не было. Слова мелькали в голове, как мотыльки, не касаясь сознания, не тревожа чувств. Чувств не было. Хотелось плакать. Но как-то слабо и невыразительно. Слез не было.
Что-то привлекло ее внимание в скоплении кружащихся слов. Она как будто присмотрелась к ним, разглядывая их, как мелочь, лежащую на столе и поняла «Двенадцать часов…» Она шла на работу к девяти. Это значит она просидела здесь три часа. И тогда в сознании оформилась мысль. «Никуда не нужно идти. НЕЗАЧЕМ».
Неизвестно сколько она просидела на той скамейке. Сознание неуверенно нашептывало ей, что нужно куда-то идти, нужно что-то делать… Вскоре тени от деревьев сместились, полностью укрыв ее от солнца и она почувствовала, что продрогла. Это обрадовало. Все-таки какое-то чувство. Потом подкралось чувство легкого голода. Она встала и пошла домой, осознавая, что в ее жизни что-то изменилось и уже невозможно вернуть прошлое.
«Об этом я подумаю завтра», - подумала она. От этого стало легче.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Утром она проснулась довольно рано, плохо помня события вчерашнего дня. Самым ярким воспоминанием был воробей. Бусинки его глаз смотрели на нее чуть-чуть лукаво и очень внимательно. Что он хотел сказать?
Душ, кофе, бутерброд с сыром… Как всегда. Но что-то присутствовало другое, незнакомое. Она подошла к телефону, сняла трубку и набрала номер. Ей ответил до боли знакомый голос. Еще недавно она смертельно боялась потерять этого человека.
- Привет, это я. Я устала и беру отпуск.
- На сколько.
- Не знаю. Я позвоню.
Ей хотелось крикнуть: « На всю оставшуюся жизнь!». Но чего-то не хватало для этого. Это что-то было не материально, где-то в глубине, в том месте, где ощущалась тягучая, нарастающая боль. Поэтому она просто положила трубку. Подняв голову, она посмотрела в окно. Перед ней распахнулось небо. Быстро собравшись, она окликнула собаку и ушла в парк.
В парке она гуляла каждый день – час утром и час вечером. Исключения были, но крайне редко. Конечно, она сама не выгнала бы себя на прогулку в дождь или мороз, но пес был большой, головастый, сильный и ему для здоровья и благополучия необходимо было движение. Если время прогулок сокращалось, пес обижался. А она не любила обид.
Обычно прогулки в парке сводились к разговорам с коллегами по собаководству. Говорили о собаках и детях, рассказывали анекдоты и забавные истории – говорили о том, что не омрачает, не портит настроение. Но последние дни она стала избегать и этих бесед, как и многих других? Избегала, погружая себя в немое затворничество.
Она опять шла одна. Пес ей не докучал, занимаясь своими, вероятно, серьёзными делами. Они издали наблюдали друг за другом, чтобы при необходимости прийти на помощь.
Парк обнял и принял ее, впуская в себя. Ей было знакомо это ощущение. Но сегодня произошло что-то особенное – парк изменился. Создавалось впечатление, что она находится внутри огромного зеленого шара, который неумолимо расширялся и одновременно решительно приближался к ней, протягивая ветви, предоставляя на рассмотрение каждый свой лист в его совершенстве.
Березовые, кленовые, ивовые деревья совсем проснулись. Их сережки, хвостики, кисточки дышали нежно и трепетно, излучая удивительный, скорее желтый, чем зеленый свет. Тополь и рябина открыли коробочки своих почек, выставив наружу любопытные зеленые острячки, скорее напоминавшие колючки. А вот ее любимые вербы уже несли миру насыщенную зеленую зелень.
Птицы обезумели в своем многоголосье. Это был не привычный щебет, который мы слышим во время весенних свадеб, а слаженный хор. Она различала не менее десяти различных голосов. И в этом различии была неповторимая, волнующая душу целостность.
Но больше всего ее поразило, что она видела их настолько близко, что, казалось, можно потрогать рукой. Вот пара сорок с иссиня-черными горящими крыльями, а рядом пара дроздов – их сразу и не заметишь. Чуть дальше пара небольших неизвестных ей серых птиц. Поглядывая друг на друга, они быстро перелетали с места на место, обнажая в полете ярко-белые подкрылки. Где-то в ветвях застонала горлица нежно и томительно… Птицы переговаривались между собой, делая вид, что ее совершенно не замечают.
В метре от нее дятел настойчиво долбил березу. Он был один. Она смотрела на птицу – красная шапочка, черно-белые полоски на спине, цепкие лапки, твердый клюв и непомерная деловитость… «ну этот, как и я…», - подумала она. «как ты», - отозвалось эхом где-то внутри.
Посреди серого островка прошлогодней листвы мелькнул кустик фиалок, дальше – лютиков. И что-то перевернулось в сердце, взорвалось. Она присело на березовое полено. Из глаз, по щекам, на подбородок потекли слезы. Тихие, легкие, прозрачные. Ей не хотелось вытирать их, не хотелось рвать цветы, не хотелось трогать птиц или кормить их…
Она сидела тихо, распахнув глаза. Сердце ныло щемящей болью. Казалось, что ему хотелось вырваться из ее тела и слиться с этим цветущим, бушующим миром. Жизнь бурлила вокруг нее, а она просто сидела, смотрела, и слезы медленно катились по
лицу. И с этими слезами капля за каплей уходила боль. Парк обнимал ее за плечи. Пролетавший мимо легкий ветерок, чуть задержался, касаясь ее щек, и понесся дальше, унося с собой ее слезинки…
ВРЕМЯ ТИХО ШЕВЕЛИЛОСЬ в самом дальнем углу парка.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Ясная погода стояла уже несколько дней. Было достаточно тепло, чтобы ходить легко одетой, но еще не было иссушающего, навязчивого зноя. Солнце мягким и нежным. Оно золотило кожу. И если укрывалось на некоторое время облаками, то вскоре выскакивало из них, как игривый рыжий котенок. Возникающий неожиданно дождь ничего не менял. Можно было постоять где-нибудь, ожидая пока прольются его потоки, или тихо брести, ощущая на себе тихие шуршащие капли.
Ее притягивало небольшое озерцо в парке. Сейчас осока и камыш заглушили его, но сквозь заросли она видела его прежний облик. Подолгу сидя у воды, она просто смотрела на ее почти незаметное движение.
Всю жизнь она была должна. Должна была семье – накормить, постирать, убрать, хоть как-то примирить. Должна была ходить на работу. С эти сначала было проще - отдал свое время и умение с 9 до 18 и получил относительно устраивавшую тебя зарплату. Потом условия изменились и можно было самой принимать решения. Но довольно быстро из состояния «Я хочу это сделать» выросло это удушающее чувство «Я должна», а если что-то не получалось «Я виновата». Чувство долга держало ее в цепких объятьях и она не осознавала своего плена. Была довольной – не была счастливой.
Последнее время чувство долга стало сдавать свои позиции. Сначала исподволь, как бы случайно оно спотыкалась, потом начало прихрамывать, ушибив свою коленную чашечку об обстоятельства… Сейчас оно висело на ней, как старая кожа и держалось на волоске.
Ее несравненное чувство долга разбило коленку в тот момент, когда она поняла, что незаменимых людей нет. Поняла, что другой человек на ее месте сделает, конечно, не так как она, по-своему, но это принципиально ничего не меняет. Жизнь будет продолжаться даже, если она не будет ее контролировать и оберегать. Тогда это осознание вызвало глухую обиду…
Сейчас, сидя у стоячей воды, она постепенно осознавала, что, может быть, ее главной проблемой было именно это вечное, удушающее чувство долга. Обременяя себя разнообразными обязательствами перед различными людьми, даже без их просьбы, она превращала обязательства в долг по собственной воле. Люди привыкали к такой ситуации и, уже по привычке, наваливались на нее со своими проблемами. «инициатива наказуема исполнением», - знакомая до боли фраза. Сначала она справлялась, но ничто не бывает вечным. Груз усиливался. И вот результат. Чувство долга почти погибло. Желаний не было.
Разум слабенько попискивал на тему: «Нужно что-то делать… за что-то жить…» и еще что-то совсем слабо различимое. Но в душе ответа не было. Все ее существо остановилось перед чем-то, что не имело названия, перед сладостным миражем, чем-то незнакомым, неоцененным, непознанным. Единственное, что она понимала это то, что делать как раз ничего и не нужно. В ее положении сначала нужно было понять глее она и что стоит перед ней.
Единственно, что имело значение – это свободное время, время одиночества. Ей нужно было ответить на крайне простой вопрос «Кто Я?» и потом научиться быть собой.
Солнце садилось. Оно медленно опускалась за заводик, стоявший на противоположном берегу. Огненный шар был самим собой. Она смотрела на уходящее светило не отрывая глаз. Над озером навис легкий туман. Со всех сторон подкрадывались сумерки, путаясь в густых ветвях.
День закончился. ЗАВТРА БУДЕТ ЗАВТРА.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Блуждания вокруг себя привели ее к реке. Прошлым летом она приходила сюда, когда город поглощала жара, чтобы как-то смыть вечерним купанием остатки иссушающего зноя. И каждый день проезжала мина на метро, увозившем ее на работу.
Внешне это место ничем не изменилось, лишь вода немного поднялась, залив небольшие песчаные пляжи, подмывая невысокие склоны берега, унося с собой ветви, сброшенные за зиму деревьями.
Но что-то отличалось. Отличалось Ощущение. Ощущение движения воды. Конечно, она и раньше сталкивалась с ним, но за всеобщим разгульным весельем групповых выездов на природу, вероятно, относила это к разряду второстепенных. Сейчас же она вошла в это ощущение вся. Она сидела у текущей воды. Пес, поплавав чуть, улегся в тени кустов, прикрыв глаза и одновременно чутко вслушиваясь в окружающую тишину, чтобы избавить ее от малейших неприятностей.
Воспоминания возникали в ней, охватывали, кружили, не раня сердца, не вызывая эмоций, и уносились вдаль с проплывающей мимо рекой. Перед глазами всплывали минуты радости и горя, минуты страсти и сомнений, минуты и годы любви.
Она любила любить. Привязываясь к людям, отдавая всю себя, идя на жертвенный костер… И только сейчас, глядя на эту воду, она начинала осознавать, что им это было не нужно. Нет, конечно, она нужна была разным людям, в разные периоды времени в определенной степени. Но им не нужна была ОНА ВСЯ, со всей своею заботою, со всей своею любовью… Так значит сложилась ее жизнь. А может это она нарушила Закон Жизни? Закон, которого не знала. Ну что ж, незнание закона не освобождает от ответственности…
Получается так, что принося себя в жертву, забывая о собственных потребностях, переделывая себя в угоду обстоятельствам, да еще и возводя все это в ранг ДОЛГА, она унижала людей, друзей, близких мужчин… Значит они в результате испытывали, осознанно или неосознанно, какое-то чувство неудобства, вины, возможно… Значит, лишая себя свободы выбора, свободы, как сути, она лишала свободы дорогих ей людей. И только теперь ей открылась эта простая истина. Как она могла быть таким слепцом! Ведь она же сама была на их месте в своих отношениях с матерью. И ее саму непомерная материнская любовь и гордость за наличие в ней каких-то в общем неприсущих ей качеств, связывали, лишая свободы, ставили в рамки и обременяли… Чем? Долгом, конечно.
Последним островком оставались ее отношения с дочерью, которой она все-таки предоставила право выбора, впрочем, это сложно было не сделать. Может быть именно поэтому только дочь, вероятно полностью не понимая происходящего с ней, как собственно и саамам она, позволяла ей оставаться с собой, не вмешиваясь в ее поиски, но переживая за ее неустроенность, скрывая тревогу за редкими, летучими вспышками гнева, лишенного какой- либо неприязни. Истинно говорят «СВОБОДУ ДАРЯЩИЙ СВОБОДУ ОБРЕТАЕТ».
Она не плакала. Ее лицо было спокойным. Отпуская прошлое, освобождаясь от обид, она шаг за шагом, возвращалась к себе самой. Это было очень интересное знакомство, именно знакомство, может быть самое интересное в ее жизни.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ,
Река притягивала ее, как магнит. Всю неделю она приходила к ней, наблюдая, как постепенно вода отступает, открывая омытый песок. Зелень деревьев стала почти летней, тень от их ветвей уже могла укрыть от довольно яркого солнца, но вода была еще достаточно холодной. Играя с собакой, она бегала по кромке воды, поднимая фонтаны обжигающих брызг. Тело будто проснулось. Появилось желание двигаться. Появилось желание преодолеть осторожность и войти войту очищающую воду., окунуться с головой, дать воде омыть е полностью. Но что-то еще удерживало ее.
Сидя на песке в тени раскидистой вербы, она вновь погрузилась в воспоминания.
В ее жизни была любовь. Она хранила в памяти самые яркие, самые светлые кусочки воспоминаний. Перебирая их она улыбалась сама себе. Так улыбаются дети, когда перебирают любимые игрушки, которыми уже не играют. Так улыбаются взрослые, когда перебирают фотографии своей юности. Любовь приносила ей радость. Но она всегда теряла ее. Теряла близких ей людей. Может это суть любви? Может, она всегда конечна?
«Они жили долго и счастливо и умерли в один день». В юности она думала, что в ее жизни обязательно будет такая любовь. По так не сложилось Почему? Может, просто ей не везло. Встреча, знакомство, окрыленное сердце, расставание. Так выглядели ее отношения с мужчинами. Каждый раз они были довольно длительными – период в пять лет. Она как будто не могла сдать экзамен и перейти в следующий класс. Она где-то допускала ошибку. «нужно быть умнее, терпимее, хитрее, наконец» - вот неполный перечень по сохранению любви. Но она решительно не понимала, как эти качества могут сохранить любовь. Вероятно, они могут продлить отношения двух людей, зацепив их друг за друга, но как они могут продлить окрыленность сердца. Она, конечно, пыталась следовать этим советам, но каждый раз отступала и уходила, вернее, пыталась создать видимость, что ушла она. Ушла первая и претензий не имеет. И благодарна за то, что было. И зла не держит. И. вообще, никаких неприятностей, боли ей ушедшие взаимоотношения не принесли.
Когда-то давно взрослый, сумасбродный человек, любивший ее как-то безумно и по-детски искренне, сказал на прощание: «Как тебя можно любить, когда ты сама себя не любишь». Она не поняла его, но потом часто вспоминала эти слова. Она к себе относилась хорошо, но может слишком требовательно. Что же это значит – любить себя? Может быть первый раз в жизни она задала себе этот вопрос: «Что это значит – любить себя?». Первое, что пришло в голову «Не давать в обиду, защищать». Эта мысль буквально обожгла ее. О, да, защищаться она умела и делала это виртуозно. Техника ее защиты работала совершенно и действовала автоматически – порою достаточно было одного взгляда, чтобы защитить себя… От чего? Может от любви? Она очень легко знакомилась с людьми, очень сложно сближалась, а уходила быстро, не оглядываясь.
И тут появилась вторая симпатичная мысль. «Обидеть могут только очень близкие люди». А вот с этой формулировочкой она была знакома уже очень давно. Она даже высказывала при разных обстоятельствах, значит считала приемлемой. Сейчас, объединив первую и вторую, она сделал потрясший ее вывод: ЧТОБ ЗАЩИТИТЬ СЕБЯ НУЖНО НЕ ИМЕТЬ ОЧЕНЬ БЛИЗКИХ ЛЮДЕЙ. Логично. Где, когда это внутреннее кредо поселилось в ней7
Сейчас, сидя у реки, она пыталась вспомнить, что происходило между «Окрыленностью сердца» и «расставанием». Но память подводила ее. Она забыла причины расставаний. Она действительно не помнила обид. Но, вероятно, они были. Хитрая штука эта память. Она спрятала большинство отрицательных эмоций так далеко, что к ним не было открытого доступа. Но постепенно, по ее настойчивому требованию, они начали всплывать. Они вызывали какое-то неприятное чувство, его сложно было обозначить каким-то словом… А воспоминания всплывали. Всплывали… И уносились рекой. Что-то будто вытекало из нее и, казалось, уносило силы.
Река текла. Спокойная, полноводная, живая. А она сидела рядом и просто смотрела. И в какой-то момент поняла. Жизнь, как эта река, текла рядом с ней, а она просто смотрела на нее. Иногда, движимая каким-то внутренним желанием она входила в нее, но, обжигаясь холодной водой, снова выходила на берег. Она быстро замерзала в воде даже летом в жару потому, что почти не плавала.
Ей стало жарко. Может это солнце, пробравшись сквозь тень листвы, разогрело тело, а может… Она больше не могла думать. В ее теле, где-то в области груди было что-то. Это была не боль. Это скорее напоминало тоску или безутешное горе. Никогда она не думала, что тоску можно ощущать, как боль. Это ощущение всплыло откуда-то из глубины и заполонило ее. Создавалось впечатление, что оно разрастается, что в какой-то момент оно вырвется из тела или разорвет его. И, сорвавшись с места, она буквально ворвалась в воду, окунувшись с головой, не чувствуя холода, пытаясь смыть это взорвавшее ее чувство.
Купание действительно принесло облегчение. Разум подсказывал, что нужно выходить из воды, что можно простудиться, что у нее в холодной воде бывают судороги… Но она, раскинув руки, перевернулась на спину, и встретилась лицом к лицу с небом. Перед глазами возникла детская фотография: лето, ей года три, она стоит на какой-то тропинке, рядом присел на корточки отец, он похоже чувствует себя виноватым, а она-ребенок обиженной. Почему эта фотография стояла перед глазами?
Выйдя из воды она собралась быстро и пошла домой, Ей почему-то нужно было обязательно найти этот снимок.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Сидя в кресле в дальнем углу комнаты, она видела вишню в снежно-белом цвету, куст сирени с еще не раскрывшимися, но уже определившими цвет темно-фиолетовыми кистями и ярко красную розу на подоконнику перед прозрачным окном. Зелень за окном и зелень в комнате. Цветы будто наступали на ее жилище, приближались к ней… Только вот за окном они были мокрые от дождя.
Дождь начался, когда они гуляли в парке. Начался он сразу густой, равномерный и зарядил похоже на целый день, вынуждая ее оставаться в квартире. Это нисколько не обременяло ее. За последнее время она практически сделала генеральную уборку, начиная с самых дальних, забытых углов.
Вчера вечером, в поиске той фотографии она забралась в еще один давно не открываемый ящик. Он хранил то, что она не любила – старые семейные альбомы. Открывая его, она поняла, что очень не любит смотреть фотографии, связанные с детством. Даже в гостях, когда хозяева предлагали посмотреть семейный фотоальбом, она по возможности избегала этого.
Просмотрев все, она не нашла нужного снимка. Но увидела другие. Сначала фотографии юной четы – отец и мать – молодые, очень красивые, счастливые, но очень разные. Потом на фотографии появляется она: веселый голыш, младенец с ногой во рту, девочка полутора лет, которая буквально выпрыгивает из большого кожаного кресла… Веселый, довольный ребенок. А дальше обрыв. Редкие фотографии, чаще у новогодней елки: ребенок в шубке и завязанной шапке-ушанке стоит на табурете у елки. Девочка лет шести в танцевальной палке у елки в большой темной холле… Печальные, испуганные глаза – тихий спокойный ребенок. « Маленькой елочке холодно зимой, из лесу елочку взяли мы домой»…» опять пропуск. И сразу подросток лет тринадцать – четырнадцать, этакий гадкий утенок… Конец. Более поздние фотографии хранились у нее в отдельном ящике и уже никак не были связаны с семьей: школьные, институтские, фотографии с дочкой, сотрудниками, друзьями.
Два года назад, заинтересовавшись психологией, она поняла, что практически ничего не знает о своей семье, о своем детстве. Она это все просто не помнит. Тогда она несколько дней провела в очень сложном разговоре с мамой, пытаясь помочь ей простить старые обиды и самой понять, что же тогда было в детстве, ее детстве, пытаясь построить хоть какую-нибудь временную цепь прошедших событий. Вероятно, как следствие этого, воспоминания стали всплывать в ней. Это были не всегда радостные воспоминания, и она остановила их, спрятав, как и фотографии, в очень дальний ящик.
Ей рассказывали, что в детстве, вероятно очень раннем, она очень любила своего отца, даже первое слово ее было «Папа». Этого она не помнила. Может, это было до того, как ее в двухлетнем возрасте увезли к бабушке. Бабушка жила в небольшом южном пристанционном поселке, вокруг которого раскинулась бескрайняя степь с редкими полосками лесопосадок. Несмотря на какие-то подростковые конфликты она всегда сохраняла чувство глубокого тепла, связанное с этой строгой, светловолосой, голубоглазой женщиной.
Она хорошо помнила свое детство, когда от бабушки ее забрали домой. Помнила старый дом, в котором они жили, большой уютный двор – зеленый островок в большом городе, помнила детский сад, детей с которыми играла… Хорошо помнила школу. Она любила ходить в школу. Даже через много лет, не видя ее очень долго учителя сразу узнавали ее: «Ты была такой веселой девочкой…»
Но она совершенно не помнила того ребенка, который жил у бабушки. Она помнила запахи: утреннего мороза, когда растапливается печь, парного молока, земли, освободившейся от снега и прогретой первыми лучами южного солнца, запах полустанка, запах небольшой речки, заросшей камышом, почти стоячей, запах сожженной солнцем степи… Но она не помнила себя. Даже она забыла о той маленькой девочке. Чем она занималась, что ее радовало, что она чувствовала. Может именно тогда она полюбила одиночество? Сейчас она пыталась пробраться именно в эту наглухо закрытую область.
Большая поляна за домом, и коза, привязанная рядом с тропинкой, по которой можно было пройти к землянке, в которой жила ее прабабушка – старая сгорбленная женщина со строгим лицом и добрыми глазами. В ее маленьком доме царил запах ладана, козьего молока и сухих трав. Именно там она впервые увидела странные картины, которые назывались «Бог».
Сарай, освещенный тусклой лампой. Огромная корова, косящая на нее пугающим взглядом. И бабушка наполняет большую кружку парным молоком с густой душистой пеной.
Смешной теленок, мокрый, с разъезжающимися ножками тянет к ее руке удивительно мягкие губы, пытаясь пососать пальцы.
Заснеженное зимнее утро. Бабушка держит ее на руках, стоя у калитки, и рассказывает, что когда снег растает, мам приедет на поезде.
Почти целый день, когда мама приехала в яркой полосатой юбке, розовой прозрачной блузке, красивая, голубоглазая, смеющаяся, со свойственным только ей запахом и желание не сходить с ее рук. И потом позже, вероятно, в тот же день – вокзал, поезд, мама поднимается по ступенькам, заходит в тамбур и скрывается в вагоне, потом ее улыбающееся, печальное лицо в окне, поезд движется, уезжает, скрывается за поворотом. Даже, когда она вспомнила это, слезы залили ее глаза, а тянущая боль отчаяния – душу… «Мама, уехала на поезде…» Может, именно поэтому она не любила провожать поезда, не любила, когда провожают ее. Гол назад мама опять уехала на поезде, сказав на прощанье одно слово: «Прости». Больше они не увиделись. Мама умерла.
Она давно все простила, жалея и ощущая свое бессилие помочь дорогому человеку. Собственно серьезно обижалась она разве что в юности, но это прошло, а вот непонимание осталось. Тогда, два года назад, после длительного разговора, она поняла многое из жизни своих родителей. Поняла, но, избегая боли, оставила все в уме, в знании ситуации глазами мамы и не пустила в сердце…
Мамам много работала. Работала с самоотдачей, до изнеможения. Мама много болела. Когда чуть выздоравливала, снова погружалась в работу, не щадя себя. Мама считала, что жить нужно тяжело. Часто работала за других, не требуя отдачи, молча обижалась на неблагодарность и постоянно ждала похвалы, радуясь ей, как малый ребенок.
Отец, вероятно, считал, что жить нужно легко. Сейчас, пытаясь что-то вспомнить из детства, она видела какие-то кусочки встреч родителей с их друзьями на праздники. Отец был душой кампании. Он хохмил, рассказывал анекдоты и истории, красиво разрезал огромный арбуз, кажется на Новый год… Он любил женщин, любил праздник, любил вино… Может он просто любил жизнь, радость жизни?
А вот еще одна фотография. Какой-то праздник закончился: отец , изрядно выпивший сидит на стуле. Что же это в его лице? Может разочарование. Мама стоит рядом. Ее лицо строгое, озабоченное и растерянное. О чем они думают? Может, это было начало конца?
Родители долго сохраняли видимость семьи. Они не ругались, не выясняли отношений, они просто почти не разговаривали. «Мы сохраняем семью для детей», - говорила мама. Может поэтому, она пришла к выводу, что если горшок разбит, его лучше не клеить. Его нужно выбросить без сожаления, без обид – нельзя пользоваться битой посудой. «Все, что не случается, случается лучшему», - говорила бабушка, мать отца.
Отец уехал, когда ей было лет семнадцать. Больше она его никогда не видела. Два года назад он умер. Она узнала об этом полгода назад от посторонних людей.
Она снова и снова просматривала старые фотографии. Они больше не вызывали прежних чувств… Они будто отделились от нее и ушли в прошлое…
ВРЕМЯ ДВИГАЛОСЬ ВОКРУГ. Прошлое, настоящее, будущее смешивались, накладываясь друг на друга…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ.
Утром ее разбудило солнце. Оно залило мокрый блистающий мир ярким светом. Дождь шел, вероятно, всю ночь и закончился на рассвете. Мир благоухал запахами живой чистоты. Ветви деревьев и кустов склонились под тяжестью небесной воды…
Парк был омыт дождем. Водная пыль висела в воздухе легким туманом, а солнце высекало из него крошечные радуги. Бесконечное, яркое, лазурно-голубое небо, напоенное дождем и горящим солнцем, распахнулось передней. Весна была в разгаре. Блистающая зелень охватила весь мир. Все цвело белым, розовым, желтым, сиреневым… Тонкие, еле различимые запахи, смешавшись в диковинном коктейле, наполняли все тело чистотой и свежестью. Птицы кружили вокруг в танцах любви, перекликаясь, и перебивая друг друга. К их песням присоединился мощный лягушачий хор.
Озерцо, слившись с дождевыми потоками, залило луг, покрытый густой молодой травой. Она разулась и пошла по этой хрустальной, освежающей воде, вызвав непомерную радость ее вечного спутника.
В ее голове, во всем ее теле кружились светлые воспоминания ее раннего детства.
Теплый дождливый вечер. Она с родителями возвращается домой. Они говорят о чем-то, смеются. У нее сверху на туфельках одеты очень красивые белые-белые ботики… Она держится за руки родителей и преодолевает лужи, даже маленькие, поджав ноги и повиснув на их руках.
Теплая стоячая вода лимана. Какая-то мягкая и очень соленая. Попасть в нее можно, преодолев густую стену водорослей у берега. Водоросли цепляются за ноги и живут в них маленькие кусачие букашки. Почему-то они приехали туда на бричке…
Огромный песчаный пляж у теплого моря. Мягкие волны накатывают на берег и образуют из песка перекаты. Когда идешь по воде, сначала мелко, потом постепенно глубже, еще глубже и вдруг снова мелко, потом резко глубже… Ей рассказывали, что когда ей было года полтора, волна смыла ее с рук дедушки и понесла, но мама успела подхватить ее и забрать у воды. Она это не помнила. Но помнила детские сны, в которых она убегала от настигающей ее волны… Может, после этого она долго очень боялась глубокой воды, но постепенно научилась плавать, научилась контролировать свой страх…
Она любила море. Любила лежать на волнах с закрытыми глазами, ощущая море в себе, вбирая его силу и нежность, любила плавать под водой без маски, но с открытыми глазами, , рассматривая незнакомый мир. Любила запах моря, запах разгоряченного солнцем берега… Порою ранним весенним утром она улавливала этот запах в городе. Или он чудился ей. Или это море звало ее…
Горячее солнце юга из ее детских воспоминаний , сливалось с блистающим светом, окружавшим ее сейчас. И всем своим существом она поняла, что в детстве была счастливым ребенком, что ее любили и никто ее не предавал, что родители, заблудившись в обстоятельствах, может, как и она, заблудившись в своем детстве, просто порой не могли открыть ей свою любовь или не успевали за суетой будней, стеной взаимного непонимания. Боже, если бы тогда она могла помочь им, если б знала как…
Ощущение силы, чистоты, здоровья и уверенности в совершенстве этого мира не только не покидало ее, а, наоборот, ширилось, росло. Мир улыбался ей. От странной, какой-то не физической усталости, которая преследовала ее последнее время, не осталось и следа. Радость пела в сердце, как весенняя птица…
Неожиданно ей захотелось окунуться в толпу. Поэтому, изменив своему привычному маршруту, она пошла к перекрестку. Люди по-прежнему спешили, суетились, но почему-то чаще улыбались. Машины по-прежнему целеустремленно неслись куда-то…
Она повернула голову, посмотрела на скамейку в сквере, на ту самую, с которой все началось. На ней сидел человек. Он не видел людей, машин, опираясь локтями на колени, он молча смотрел на воробья. «Может это тот же воробей? Может работа у него такая?» , - с улыбкой подумала она, тихонько проходя мимо, чтоб не спугнуть пернатого друга.
Мужчина поднял голову и посмотрел на нее невидящим взглядом. Когда-то они были немного знакомы. Он был ей даже симпатичен. Понимая его состояние, она хотела пройти мимо, но вдруг остановилась, заслонив собой солнце. «Привет», - сказала она.
Воробей посмотрел на нее с видимым одобрением, гордо отряхнулся и улетел, явно удовлетворенный.
- Может, кофейку выпьем? – спросил он без особой надежды в голосе и протянул руку, чтоб поздороваться.
- С удовольствием. Я уже сто лет ни с кем не разговаривала, - ответила она, отвечая на рукопожатие.
Они направились к пестревшим неподалеку зонтикам летнего кафе. Солнце светило им в лицо, машины проносились мимо, разбрызгивая радужную пыль, и полыхающий зеленый мир обнимал их. Они разговаривали и улыбались. А ей казалось, что между ними перепрыгивая лужи и пытаясь взять их за руки, идет маленькая девочка в белых-белых ботиках… Идет и радостно смеется.
И ВРЕМЯ ПОШЛО.
Год спустя.
«Нужно бороться за свое здоровье, свое счастье, свою любовь…» Как часто в сложные минуты жизни ваши родственники и друзья давали вам такой совет, искренне сочувствуя вам, искренне желая, чтоб вы вернули утраченное, нашли искомое.
Мы боролись за выполнение планов пятилетки, за урожай, за сохранение семьи, как ячейки социалистического общества. Борьба вошла в нашу плоть и кровь. Лозунги поменялись, а борьба осталась. Часто это борьба за физическое выживание. Какая разница. Мы продолжаем бороться, не задумываясь о том, что борьба имеет определенные атрибуты: наличие врага, хотя бы соперника, возможность победы или поражения…
Если мы боремся, например, за здоровье. Кто враг? Болезнь? Но болезнь – это сегодняшнее состояние нашего организма. Значит, мы боремся со своим сегодняшним состоянием, значит, с собой.
Если нам нужна вещь, мы можем ее купить, заработать, получить в подарок, выиграть, забрать в борьбе. В любом случае это предполагает обмен на деньги, труд, время, то есть в любом случае нужны затраты.
Но здоровье, счастье, любовь не являются вещами. Это состояние. Его невозможно получить вышеперечисленными способами.
Здоровье – это Любовь к себе. Это гармония души и тела, разума и чувств, гармония мира духовного, скрытого от посторонних глаз.
Счастье – это любовь к окружающему миру. Это гармония общения с природой, животными, близкими и дальними людьми. Счастье – это когда все получается.
А что такое Любовь? Вы были влюблены? Что Вы тогда ощущали? Вы были счастливы, здоровы и любили весь Мир. Глаза светились, улыбка не сходила с губ… А люди, просто встречные люди, улыбались Вам в ответ. Тогда, в эти часы и минуты разве Вы ощущали враждебность этого мира или боль? Вы утратили это состояние потому, что ушла Любовь? Потому что Вас оставили, бросили, разлюбили? Потому что холодно, сыро, одиноко?
Любовь никуда не уходила. Просто в суете и праздности, в отчаянии неудач и фееричности праздников мы порою забываем о ней, как о чем-то второстепенном, несущественном. Ведь – главное – это борьба за выполнение своих планов, за приобретение чего-либо: благосостояния, положения в обществе, признание нашей значимости, нашего совершенства, наших положительных отличий от других людей, менее значимых, менее положительных, менее талантливых.
Но всегда приходит момент отчаянного одиночества, момент ощущения края пропасти, когда обнаженная душа, прорвавшись через могучие заслоны нашего рационального ума, разрывается в стоне: « Любви нет… Я ее потеряла… Ее не бывает…» И это не зависит от уровня материального обеспечения, не зависит от табеля о рангах, не зависит от количества людей, которые вас окружают. Это зависит только от состояния закрытости вашей души, от степени отторжения Любви, от степени внутренней дисгармонии.
И тут не помогут ворожки, врачи и целители, тут не помогут родственники и друзья, тут не помогут даже сыскные агенты. Потому, что искать Любовь нужно не за тридевять земель и не в дальнем зарубежье, а у себя в сердце. Нужно открыть его миру. Но как больно, как страшно, как тяжело разрушать трепетно взлелеянные, старательно созданные многолетними усилиями могучие стены нашей защиты… И тут каждый принимает решение только сам – ломать эти стены или не ломать, радоваться или тосковать, любить или оставаться в гордом одиночестве. Ведь «обидеть могут только очень близкие люди», а в борьбе главное – защита. А «если у вас нету тети, то вам ее не потерять…»
Ответ приходит только тогда, когда созрел вопрос. Верное решение возникает только там, где сложилось реальное осознание создавшейся ситуации. Найти можно что-то только тогда, когда известно, что ищешь, когда хочешь и не боишься это найти, когда чувствуешь немую, жгущую боль утраты.
Апрель 2000 г.