Великая русская культура потеряла ещё одного из своих далеко не многочисленных гениев. В последние годы – годы разрушения и обессмысливания – каждая такая потеря отзывается в сердце особенно острой болью. Ведь на смену тем великим представителям поколения созидателей, чьё становление и расцвет пришёлся на лучшие годы Отечества, не приходит практически никого. Не заметно среди нынешней творческой молодёжи ни одной фигуры, которая по совокупности качеств – творческих, интеллектуальных, а самое главное, нравственных – могла бы сравниться с теми, с кем мы простились навсегда в последние годы: только в музыкальном мире Петербурга это Владислав Успенский, Галина Уствольская, Андрей Петров, Юрий Фалик, а теперь вот и Борис Тищенко…
Бориса Ивановича я навсегда запомню как удивительно светлого, целеустремлённого и поразительно совестливого человека. Наверное, последнее качество в нём самое главное. Можно сказать высокопарно, что вместе с ним из музыки ушла совесть. Он органически не мог терпеть лицемерия и лжи. Сколько раз, находясь, при своём таланте и заслугах, на более чем серьёзных горизонтах, среди известных и весьма влиятельных персон, этим своим качеством он перечёркивал себе многие возможности и даже наживал недругов! Ну, не мог он ради какой-нибудь корысти взойти на трибуну и сказать что-нибудь противное своим убеждениям. Как всякий человек, он мог ошибаться. И как очень мудрый человек, мог признавать ошибки и находить пути их решения. Он всегда был готов выслушать чужое мнение, свято веря в право человека его иметь. И если это мнение, идя в разрез с его мнением, убеждало его, с радостью признавал победу оппонента, потому что, в первую очередь, как истинно великий человек, он всю жизнь учился. Вполне осознавая, кто он и что он в этом мире, вполне отдавая себе отчёт в том, что равных ему, быть может, во всём мире несколько человек едва наберётся, он никогда не страдал снобизмом звёзд, этаким комплексом собственного величия. Прежде всего, потому, что воспринимал жизнь как великую науку, которую нужно постигать ежедневно и ежечасно. Как сказал один из индийских мудрецов, чьи слова Борис Иванович как-то привёл на занятиях со своими студентами, «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий – великий учитель».
Учительство было, несомненно, главной ипостасью этого великого человека. Абсолютно чуждый ремесленному «натаскиванию» и подавлению авторитетом, Борис Иванович Тищенко заронял в души своих многочисленных студентов божественную искру, которую каждый потом нёс в меру своих сил, понимания и честности. Преподавательская деятельность была для него не работой, но Служением, к которому он относился со священным трепетом и щепетильностью, увы, столь несвойственной очень многим из нынешних профессоров и преподавателей творческих ВУЗов. Пропуск занятия, даже по уважительной причине, был для него крайне болезненной неприятностью. Неготовность к работе с учеником просто невозможной. Ко всем нам, таким разным, иногда противоречащим друг другу и ему своим студентам, он относился с высочайшим уважением и тактом, находя для каждого свою интонацию общения, свои, только ему адресованные слова, которые порой на годы становились поводом для глубоких раздумий и внутренней работы над собой. При этом сам Борис Иванович охотно учился у своих учеников, был открыт для творческого диалога, черпая в этом общении силы и радость. Никакие учебники, никакое дистанционное обучение, никакие компьютерные технологии не смогут заменить этой, заповеданной нам Спасителем через Апостолов Его, единственной формы передачи человеческого опыта и знаний – из рук в руки, от сердца к сердцу! И мы слетались в наш любимый класс, к нашему любимому Учителю, чтобы воспринять драгоценный дар Традиции, который десятилетиями ранее и он воспринял в этом же самом классе из рук самого Д.Д.Шостаковича.
Ах, какими точными, парадоксальными и живыми бывали суждения Бориса Ивановича о самых разных вещах и явлениях жизни, искусства, литературы! На всю жизнь запомнятся некоторые как бы вскользь обронённые замечания. «Всё можно доказать и всё можно опровергнуть, но есть горячая внутренняя вера, которая определяет твою правоту…». «Нет музыки хорошей или плохой, а есть музыка к месту и не к месту». (Это он процитировал другого великого учителя музыковеда А.С.Стратиевского). «В мире есть вещи необходимо сущие и условно сущие. Последних слишком много, поэтому за ними мы часто не видим необходимого». (Это он развивал высказывание Лао Цзы). «Талантливый человек может быть и часто бывает психически нездоровым, но гений всегда абсолютно нормален; я вообще считаю гениальность критерием нормальности». «Люди без стыда и совести всегда самые заметные и громкие, но это не значит, что они самые великие». «В музыке, как и во всей природе, всё подчинено божественному порядку вещей, и задача человека лишь угадывать его и следовать ему». «Я прошу вас, не стремитесь к оригинальности, она, если есть, с вами и останется, а стремитесь к точности, ей нужно учиться»… Как тяжело Борису Ивановичу было в последние годы! И дело не в возрасте или болезнях. Когда мы где-нибудь встречались, он часто говорил мне о том чувстве гадливого отвращения, которое вызывает у него бессовестная действительность. Говорил: «Я выхожу из дома, надев скафандр, и пока не дойду до своего класса, не снимаю его. Вот приду туда, выдохну, и только тогда понимаю, что жизнь ещё имеет смысл». Как в советские годы он умудрился стать профессором и Народным артистом, не будучи членом КПСС, так и в новейшие получал заслуженные награды, не вступая «Единую Россию» и не заигрывая с депутатами и чиновниками. Нет, он им не дерзил, не становился в декоративную позу «матёрого оппозиционера», не устраивал эпатажных выходок, на какие нередко падки иные творческие деятели, в ком ещё живо чувство совести. Он, следуя словам Лао Цзы, называл все эти обстоятельства жизни «условно сущими» и глядел сквозь них. При этом часто приводил цитату из А.С.Пушкина: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца».
Полтора года назад в Малом зале Филармонии состоялся его последний авторский вечер, приуроченный к 70-летнему юбилею. Уже тогда он был тяжело болен и, верно, знал, что этот вечер – прощальный. Торжественный официоз, поздравительные речи от органов власти, пышные букеты цветов – всё это было, но словно и не касалось его. Я смотрел на его отстранённую от всех одинокую фигуру на сцене, а его глаза были устремлены в вечность. И в тот вечер прощания Борис Тищенко нашёл редкий для композитора способ построения своей авторской программы. Он включил в неё «Неоконченную симфонию» Ф.Шуберта, тем самым словно сделав глубокий поклон великому прошлому, у которого он не переставал учиться всю жизнь.
Вот уже несколько дней, как нет с нами нашего учителя. Боль ещё не притупилась, и слёзы предательски устилают глаза, как подумаешь, что не услышишь больше глуховатый голос, не увидишь пронзительных внимательных глаз, не пожмёшь тёплую руку, не обратишься за советом тогда, когда больше не к кому обратиться. Ещё свежа эта кровоточащая рана, и время от времени вспоминаешь, сколько ты сам не успел дать ушедшему – не договорил слов поддержки, не улыбнулся, просто не обратил внимания на что-то… Ведь Борис Иванович, при всей своей душевной щедрости, был человеком закрытым, никогда ни у кого ничего не просил, скрывал свои переживания, будучи при этом очень ранимым, до беззащитности, человеком! Вместе с тем, с каждым днём нарастает понимание того, какой величины потеря настигла нашу культуру. Мир музыки Тищенко особый, не всем понятный, я бы сказал, эзотерический. Но, единожды открыв для себя этот мир, остаёшься в нём навсегда и открываешь всё новые и новые и новые красоты и глубины. Все его многочисленные сочинения, такие разные, на самом деле объединены столь масштабным общим замыслом, что словно являются кирпичиками единого незримого храма, посвящённого преодолению сил тьмы, разрушения и хаоса. О, как он остро видел эти силы, как умел поймать этих вёртких бесов и пришпилить за их хвосты, запечатлев безобразные личины в нотных знаках! Какие бездны ада разворачивает каждая из его симфоний, сонат, инструментальных концертов, балетов «Ярославна» и «Двенадцать» в определённой фазе музыкального развития! И с каким мужеством, с какой настойчивостью, с каким мастерством и с какой верой в победу Света над Тьмой Тищенко выводил слушателя из этих бездн шаг за шагом, чтобы к финалу утвердить мир, гармонию, чистоту и покой! Беспрецедентная верность единожды избранному художественному принципу, пронесённому сквозь полвека творчества! А ведь есть и те, кто назовёт такую верность косностью и пожмёт плечами на реплику Бориса Ивановича, обронённую им в 1991 году: «Как можно сменить присягу? Это же иудино предательство!». Категорически не принимал Тищенко реалий современного постмодерна, когда из акта художественного творчества напрочь вымываются категории нравственности, этики, подменяясь игрой ради игры. И возмущение вызывали у него те, кто, играя в эти игры, сами с лёгкостью становились перебежчиками из одного стана в другой, из одних школ в другие. Особенно те из них, кто с вожделением «пиарятся» на попрании классического наследия, ниспровержении авторитетов и святынь отечественной традиции и культуры. А ведь таких в нынешнем мире слишком много! И, как ни отгораживался он от них щитом рассуждений об «условной сущности» этих существ, они самим фактом своего бытия и своею деятельностью тысячами отравленных стрел ранили совестливое сердце Бориса Ивановича.
И вот его не стало. Горькое чувство сиротства никак не покидает душу. Но я твёрдо знаю, что самым лучшим памятником великому нашему учителю, самым справедливым способом увековечить его имя, о чём принято заботиться оставшимся при прощании с великими людьми, будет сохранение его Школы, которую сам он принял из первых рук великого Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. И на незримом знамени этой Школы должна значиться ВЕРНОСТЬ ТРАДИЦИИ. И если мы, его ученики, пронесём это знамя, не предадим этой верности, тогда великая душа Бориса Ивановича Тищенко сможет упокоиться с миром, а мы сотворим ему вечную память.