Параллельные миры

Лена Шмарцева
          Выходя после двух часов пути из электрички, выношу в носоглотке привкус металла и отсиженных скамеек. Он такой густой, что запахи креозота и пыли ощущаются не сразу. Нужно перейти сначала несколько рядов отполированных рельсов, в которых отражается вечернее небо. На той стороне — приплюснутый серый кубик магазина и вычурное облезлое здание станции. Парень с китайским ширпотребом, бабка с семечками и клетка с арбузами. Все — дальше улица, трамвай и город.
          Но сначала — магазин. Я представляю, как Санька с бабушкой подходят к похожему магазину в садоводстве. Там почти такая же обстановка и тот же ассортимент. Только должна быть хоть небольшая очередь, а здесь — никого. Выбирать мне не из чего, и я не придерживаю дверь; она хлопает. Из задних помещений на звук появляется толстая тетка моложе меня.
          — «Данон» абрикос большой, «Ессентуки» стекло и веточку бананов.
          Бананы долго раскачиваются на алюминиевом квадрате со страшными вмятинами. Что и с какой силой кидали на весы?.. Бабушка наверняка берет кроме всего и два кило песку. Сезон. Она покупает сахар каждый раз, проходя мимо магазина. Продавщица насыпает его сначала на глазок чуть больше, потом подцепляет кучку блестящим совком и отсыпает обратно, глядя на стрелку. Санька играет снаружи, иногда тревожно вбегая, и найдя бабушку, уже спокойно и немного смущенно в пятый раз излагает свои желания. Конфеты в них сменяются жевачками, потом другими конфетами...
          — Пятьдесят один семьдесят, рубль семьдесят найдете?
          — Да, конечно, — говорю не очень уверенно и высыпаю в лоточек мелочь. Вместе со стальными пятачками — что они стальные, просветила Санька, после того, как освоила магнетизм, — набирается рубль шестьдесят.
          — Будете должны.
          Теперь трамвай. Мимо, правда, проныривают маршрутки, но все забиты до отказа. До анекдота: «Вы меня стоя возьмете?» — Водитель, укоризненно: «Женщина, я же на работе».
          Трамвай — это игрушечный поезд. Перевалочный пункт между городом и загородом. То есть сейчас наоборот. На стекле перед носом красной краской вверх ногами написано: «Бескассовое обслуживание». Иногда память вещей может дать фору человеческой.
          Санька с бабушкой подходят к дому. Калитка забрана металлической сеткой, и бабушке пришлось бы тянуться через верх, но Санька выбегает вперед, протискивает кулачок в ячейку и распахивает калитку. Она спешит, и на загорелой ручке — свежие царапины; минут на десять. А у меня после стальной — вторая дверь, старая. С ее замками надо уметь договориться. Зато эта дверь настоящая, деревянная, как та, в которую вбегает Санька, чуть не попавшись в паутину тюля против мух. Моя дверь обита серобуромалиновым дерматином. Воздух в квартире застоявшийся. Скидываю жилет и роняю его перед зеркалом.
          Первым делом — открутить краны: вода течет ржавая до черноты. Не нагибаясь стряхиваю кроссовки. Стягиваю джинсы и освобождаюсь от футболки. С хрустом отламываю от «веточки» банан. Жить можно.
          Саньке понравилось собирать сшибленные непогодой яблоки. Они деревянные и кислющие, но она честно их ест. Хотя бы несколько раз укусит. Банан — тоже как она любит: чуть зеленоватый.
          Не раздергивая занавески, смотрю на улицу. Солнце вот-вот сядет. День был жаркий; закат похож на запекающуюся кровь. Санька в пристроечке, которая летом служит душевой. Бак на крыше покрашен черной краской, и вода вечером в нем горячая. Санька визжит, когда бабушка, веселясь, брызгает ей в лицо или туда, где щекотно. Мне даже нужно усилие, чтобы не засмеяться тоненько в нос под теплыми струйками.
          Завернувшись в халат — собираю тряпки. Оказалось, джинсы — в коридоре, а футболка — на кухне. Бросаю их в стирку. Санькины трусики в зеленых разводах: ерзала на траве. А маечка просто пыльная. Бабушка может не стирать — приеду раньше, чистое есть.
          Напряжение этого длинного дня смылось. Йогурт куплен на утро, но захотелось прямо сейчас. Фольга порвалась, и блестящий лепесток приходится пригнуть пальцем и слизнуть с ногтя капельку. Санькина простокваша пузырится: бабушка размешала в ней ложку сахара, но размешала так себе: остались крупинки и сгустки. Кривясь втихомолку, Санька допивает: что касается еды — бабушка строга. Проверив на свет — ровно половина — остаток отправляю в холодильник.
          Белье из стопки — жесткое, негнущееся. Беру две простыни, а покрывало и одеяло летят друг за другом на Санькину кроватку. Почитать? — нет, устала. Бабушка вытягивает из-под подушки большую и плоскую пеструю книжку, выговаривает. Но не разобрать — что; и глаза слипаются, все равно не читала бы. Моментальный провал в яркую темноту первого сна — и тут же слышен писк комара: на даче в августе их почти нет, но здесь они тучами поднимаются из подвала. Или этот писк — в телевизоре, который бабушка смотрит вывернув звук?..