Время Пришло

Вадим Гилвер
Аннотация: Спектакль марионеток на сцене жизни, кукловод - шут.
"Чем изысканнее грех, тем приятнее за него просить прощения".
 
Время Пришло

Пролог

По широким коридорам, их резким поворотам и темным углам разносились четкие и быстрые шаги, сопровождаемые словно пугливым перезвоном нескольких маленьких бубенцов.
Не смотря перед собой и не оглядываясь на темные стены, по пустому коридору бежал юноша, на вид не более пятнадцати лет, и рукавом на ходу стирал слезы с лица. На его руке была тонкая цепочка с маленькими бубенцами, которые чутко позвякивали от каждого движения. Их яркий звон терялся среди темноты коридора, утопая в его бесконечности, которая с каждым поворотом превращалась в лабиринт.
Остановившись, юноша прижал ладонь к груди, ощущая под ней удары собственного сердца. Оно словно просило о чем-то, но невозможно разобрать мольбы немого. Через тонкую ткань свободной рубахи кожи коснулся прохладный поток воздуха, повеявший от приоткрытой двери. Бубенцы на цепочке вновь звякнули, когда юноша отвел руку от груди и на шаг подступил к массивной двери, прислушиваясь. Слуха достигали лишь тьма и тишина, беззвучно перешептывающиеся со стенами витающей в воздухе пылью.
Коснувшись двери рукой и слегка приоткрыв ее, юноша заглянул в пустую комнату. Непроглядная тьма окружала небольшой отпечаток лунного света на полу, который очерчивал оконную раму. В холодном клочке света виднелись несколько капель на гладком полу и маска. Одна ее сторона была освещена, а вторая скрывалась в темноте, но можно было разглядеть, что она пуста. Маска не имела каких-либо узоров или же нарисованных эмоций. Лишь пустая белизна формы и прорези для глаз.
Свет померк, почти исчезая. Луну закрыла тяжелая туча, скрывая все в тишину ночи. Юноша ощутил, как мурашки побежали по коже. Он отстранился, желая закрыть дверь и уйти, но замер. Дверь не поддавалась, словно кто-то держал ее. Резко разжав ладонь, до этого лежавшую на гладкой дверной ручке, юноша сделал шаг назад. Бубенцы отозвались тихим перезвоном, но тут же глухо звякнули, словно кто-то зажал их в руке. Юноша вздрогнул, ощущая рядом чье-то присутствие.
Вскрик неожиданности и страха был ловко сдержан холодной ладонью, зажавшей рот, а по коридору разнесся тяжелый звук закрывшейся двери. Вновь воцарившаяся тишина казалась мягкой и зыбкой. Она словно наваливалась на стены и обволакивала их, забираясь в небольшие отверстия в грубой кладке.
Ночная тьма коридора едва колыхнулась, когда дверь с тугим скрипом приоткрылась и из-за нее выглянул теплый свет свечей, а из комнаты вышел молодой мужчина. Он осмотрелся и, скрыв за мраком свою легкую усмешку, закрыл дверь на ключ. Замок пару раз ржаво щелкнул, а после ключ ударился о каменный пол где-то в самом дальнем и темном углу.
По коридору размеренным и неспешным шагом шел молодой мужчина, держа перед собой подсвечник. В его сжатой ладони глухо перестукивались бубенцы, а тонкая цепочка, связывающая их, парой петель свисала между пальцев.


Акт 1: Перезвон старых бубенцов

- Вам не спится, господин? - спросил задержавшийся гость, слыша, как открылась дверь. Он закрыл книгу, которую до этого бездумно листал, стоя у камина.
- Уснешь тут. Младенец орет так, что слышно даже в соседней комнате, - нервно ответил вошедший мужчина. Он взял с круглого столика графин, полный красного десертного вина, и сел в большое кресло возле камина.
- Вы не рады своему отцовству? - усмехнулся собеседник, поправляя на шее своеобразный галстук: на тонкой полоске черной кожи было закреплено несколько бубенцов.
- Буду рад, когда он вырастет и перестанет орать сутками напролет, - отпив вина из графина, мужчина в недовольстве свел брови. Ему казалось, что даже здесь он слышит надоедливый плач месячного ребенка.
- Порой, взрослея, дети не становятся тише. Они все так же кричат, но мы их не слышим в силу своего понимания и прихоти…
- Эвиль! Я пришел сюда, чтобы побыть в тишине, а не слушать твои речи, - мужчина не дал закончить фразу, с приказом обращаясь к человеку, стоявшему перед ним. - Сегодня я уже достаточно слышал!
- Как пожелаете, - слегка поклонившись, названный Эвилем хотел удалиться, но мужчина не дал этого сделать, поймав за рукав:
- Твоя учтивость выглядит омерзительно, - сжав ткань темного сюртука, он тут же резко отпустил. - Особенно после сегодняшнего.
- Вам не понравилось? Но ведь именно для этого и нужны шуты, - отстранившись, Эвиль отвел от лица пару прядей. В свете камина и нескольких свечей его волосы выглядели темными, хотя при обычном свете были не многим темнее пепельных.
- Шуты? Ты не похож на обычного шута… - мужчина усмехнулся, вновь пригубив из графина с вином.
- Это же вы сказали и при первой нашей встрече.

Огромное поместье, окруженное садом и запахом ночных роз, не спешило угасать к ночи с первыми сумерками. С каждым часом прибывали все новые и новые гости. Осеннее солнце недолго, но атмосфера грядущего вечера от этого ничуть не страдала. Каждый говорил о своих делах и жизни, не забывая в разговоре упоминать о причине встречи, дабы оповестить тех, кто пришел без особого повода.
Семья, не лишенная чина и привилегий, праздновала рождение наследника. Граф был рад отцовству, равно как и поводу для встречи. Графиня радовалась материнству, но еще больше - временной свободе от тягот заботы и криков младенца.
Среди множества гостей, подарков, вин и поздравлений причина встречи постепенно угасала, погружая вечер в обычный бал смут и сплетен. Через раз в шуршащем шепоте мелькали упоминания о молодом мужчине в черном сюртуке, которого вроде бы никто не знал и не приглашал, но все с ним здоровались и улыбались. Девушки шептались о его привлекательности и странной повязке с бубенцами на шее, женщины в мыслях гадали об удаче с ним на вечер, юноши предлагали покер, а мужчины справлялись о его невесте.
- Граф Адье? Поздравляю, - пройдя через зал к хозяину поместья и события, молодой мужчина поклонился взглядом, опуская его и вновь возвращая к собеседнику.
- Спасибо. Мы знакомы? Я не видел вас раньше, - Граф осмотрел незнакомца, заведомо зная, что если бы видел его ранее, то обязательно бы запомнил человека с небольшим шрамом, рассекающим глаз от брови до скулы. Тонкая линия былого пореза едва виднелась на веке, а сам шрам был настолько бледен, что его не приметили бы даже те, кто любил уделять внимание деталям.
- Мое имя Эвиль. Я ваш новый шут для празднеств и муторности дней, - незваный гость улыбнулся краем губ.
- Шут? Забавно, но мы не в том веке, чтобы иметь шутов, сейчас это, кажется, называется иначе, - улыбнулся в ответ Граф, приняв сказанное за шутку, ведь шуты явно выглядят иначе.
- Да, но суть шута не меняется от его названия или же внешнего вида, - Эвиль словно прочел неозвученную мысль, глядя в глаза Графа. - Если вам будет угодно, то я займу должность, до этого принадлежавшую моему казненному предшественнику.
- Ха, а не боишься его участи? У него был слишком длинный язык, который пришлось отсечь вместе с головой. У него хватило наглости обокрасть нашу семью, да еще и похвастать этим. Видимо, считал, что успеет убежать… - Граф цинично обвел взглядом новоявленного Шута, чья должность пустовала еще с тех пор, как он помнил себя совсем мальчишкой.
Старые забавы сменялись новыми светскими беседами, но по своей сути остались тем же шутовством, с той лишь разницей, что вместо циркового клоуна в ярких одеждах детей и гостей веселили глупый фарс и сплетни за глаза. 
Вспоминая о том глупом наглеце, Граф взглянул на свои руки. Они вместе с благородной сединой выдавали в нем зрелого мужчину, а новому наглецу на вид было не более двадцати пяти. Он просто не мог знать такого, ведь тогда еще не жил, а из присутствующих едва ли кто-либо говорил о подобном.
- Страх делает людей сильней и сообразительней, - лукаво прикрыв глаза, Эвиль чуть склонил голову на бок, а бубенцы на его шее тут же отозвались легким перезвоном. - Позвольте приступить к развлечению гостей?
- Ты не похож на шута… - Граф вновь оглядел Эвиля. Темный сюртук, брюки в тон, белая рубашка и нечто вроде галстука с отделкой из бубенцов не выдавали в нем яркого мастера увеселений. 
- Чтобы быть шутом, не обязательно носить броский костюм, громко смеяться или же быть полным дураком. Для звания шута достаточно короля и свиты, которые будут снисходительно улыбаться и смотреть сверху, - ответил Эвиль через плечо, прежде чем скрыться в зале среди гостей.
Ловко минуя танцующих, сплетников, бегающих друг за другом детей, прислугу с подносами и прочее изобилие гостей, Эвиль подошел к лестнице. Он поднялся на пару ступеней и присел на поручне.
- Скажите, господа, что для вас дороже всего? Что ценно настолько, что равно бесценному? - хлопнув пару раз в ладоши, громко задал вопрос Эвиль, ловя на себе один за другим взгляды удивления и недовольства. - А для вас, дамы? Что дороже всего и всех?
Зал наполнился шепотом и отрывистыми фразами. Кто-то тихо отвечал на вопрос друг другу, тут же обсуждая это, а кто-то - осуждал наглеца, бесцеремонно нарушившего их беседу.
- Скажите, леди, что дорого для вас? - ловко спустившись с поручня, Эвиль хищно улыбнулся и остановился возле девушки в шикарном платье.
- Мой муж и очаг, наше счастье, - подумав с секунду, ответила девушка, слегка краснея, глядя на привлекательного Шута.
- А как же бриллианты? - уточнил Эвиль, плавно обходя девушку сзади, мимолетно проводя кончиками пальцев по ее плечам.
- Это наживное, и ведь они не могут принести счастье и тепло… как любимый человек, - еще больше смутившись от легкого прикосновения, искренне ответила девушка.
- Отлично, - отходя от нее, усмехнулся Шут. Подойдя к видной даме с юным кавалером, Эвиль встал между ними. - А что дорого для вас?
- Молодость души и счастье любви, - мечтательно отозвалась особа, прикасаясь к ладони Шута, легшей ей на плечо.
- Близкие и любимые люди, - гордо ответил ее спутник.
- Прекрасно, - вновь улыбнувшись, Шут подступил к Графине, хозяйке вечера. - А что дорого для вас, госпожа? Золото, бриллианты, жемчуг?
- Нет, - отрицательно покачав головой, женщина охотно протянула руку к склонившемуся перед ней.
- А что же? - Эвиль поцеловал руку, мимолетно проводя пальцами по запястью.
- Мой муж и ребенок - это богатство и сокровище, которые нельзя сравнить ни с чем, - с гордостью за себя ответила Графиня. Шут отстранился и, улыбнувшись, вновь отошел к гостям.
Эвиль опросил почти каждого, и всякий отвечал о своей ценности, лишенной материальности. Вернувшись к лестнице, он уже ощущал на себе заинтересованные взгляды и слышал благородные разговоры о таких великих ценностях.
- Я восхищен! Близкие люди для вас гораздо ценнее бриллиантов и жемчугов, вы достойны похвалы, - улыбнувшись краем губ, Эвиль запустил руку во внутренний карман сюртука. Когда на его развернутой ладони блеснула россыпь драгоценных камней, то гости настороженно схватились за свои шеи и запястья. - К чему лицемерие? Ответьте честно на мой вопрос… что же дорого для вас? Ведь отнюдь не любимая жена или ребенок, не любящие родители и не верный любовник, а эти камни… всего лишь ограненный мусор из недр земли.
Гости возмущенно зашумели, обвиняя Эвиля в краже и никчемном суждении. Граф тут же подошел к нему, ведь этот незнакомец поступил столь нагло, что даже превзошел былого шута. Хотя отчасти в его словах и было что-то истинное, а в ранее учтивом взгляде - смех.
- Никто из вас не говорил, что ценны именно драгоценности, но теперь, лишившись их, вы раскрыли свою ложь… Какая жалость. Вы готовы осудить и казнить, но слишком внушаемы и податливы на ложь, - отступив от Графа, Эвиль выбросил в сторону гостей все, что держал в ладонях. Люди тут же бросились искать свои драгоценности, отталкивая друг друга.
- Как ты посмел? - Граф едва не схватил Шута за горло, но тот ловко увернулся.
- Время пришло, господин, раскрыть вам небольшую фальшь, - легко отступив в строну, шепнул Эвиль, звякнув бубенцами.
- Что? - Граф резко обернулся.
- Игра завершена, остановитесь, - улыбаясь, говорил Эвиль, бесстрашно проходя мимо людей, готовых разорвать его за наглость, но при этом изрядно побивших друг друга за чужие ценности. - Посмотрите повнимательнее на свои шеи и руки. Вас так легко ослепила алчность, что вы не услышали того, о чем я говорил. Вы увидели свое в моих руках. Но присмотритесь… на полу лишь галька и песок.
Повисшая в зале тишина робко нарушилась шуршанием встающих с пола людей. Они выпускали из рук сухую гальку, в иллюзорности показавшуюся жемчугом, и слипшийся песок, ставший во лжи бриллиантами. Все драгоценности были на месте, но гости так открыто продемонстрировали ложь своих ответов.
- Браво! - крикнул кто-то из гостей, начиная хлопать, приняв все за цирковую шутку.
Спустя пару секунд все аплодировали, восхищаясь вечером и развлечением, предложенным для них.
- Да, да, все для вас! - поспешно бросил Граф, удаляясь из зала и уводя странного незнакомца за собой.
- Вам не понравилось? - спросил тот, когда хозяин дома все-таки остановился и зло взглянул сверху вниз.
- Как ты это сделал?! Ты же унизил всех этих людей! - почти выкрикнул Граф, но понизил тон, дабы никто лишний не услышал.
- Едва ли кто-нибудь из них это понял, ведь они аплодировали, - Эвиль даже не вздрогнул, спокойно отвечая на ярость человека, на которого пришел работать.
- Я это понял! - Граф схватил его за подобие галстука и прижал к стене. От резкости движения один из бубенцов оторвался и упал на пол, громко звякнув. - Как ты это сделал?
- Это лишь иллюзия, зависящая от людей, - голос обвиняемого даже не дрогнул.
- Но ведь я тоже видел в твоих руках драгоценности, - словно опомнившись от неподобающего поведения, Граф отпустил Эвиля, глядя на бубенчик, подкатившийся к носку ботинка.
- Значит, вы тоже поверили мне, - учтиво ответил Эвиль, наклоняясь и поднимая свой бубенчик.
- Нет, я не верю тебе… как ты можешь так себя вести, когда только что унизил стольких людей? - отступив на шаг, позволяя поднять незатейливую вещицу, Граф с недоверием воззрился на человека, назвавшегося шутом, но никак на него не похожего.
- Потому что это удел шута… быть учтивым перед господами, но при этом высмеивать их пороки и недостатки. Ведь только у него есть право делать это безнаказанно, вам так не кажется? - слегка прикрыв глаза, спросил Эвиль, зная как минимум пару ответов на свой вопрос.
- Да, наверное… - но Граф не знал ни одного из них, как и того, что желал услышать столь странный собеседник.

- Вы не доверяете мне, считаете фальшивым, но все же оставили в своем поместье, - возвращая книгу на полку небольшого стеллажа, Эвиль заметил в Графе явную задумчивость, похоже, тот вновь вспоминал события прошедшего вечера или же переосмысливал их.
- Мне стало интересно, - встав из кресла, Граф поставил на пол графин.
- Что именно?
- То, как ты обманул всех… как тебе это удалось? И почему ты выглядел иначе? - он подошел к собеседнику и заглянул в глаза, словно пытаясь найти в них ответ.
- Я же говорил - это всего лишь иллюзия. Все мы выглядим иначе, когда создаем ту или иную иллюзию, ведь для каждого случая есть своя маска, - загадочно улыбнувшись, Эвиль даже не пытался отвести глаз от пытливого взгляда, бесстыдно принимая его.
- Маска? Ну да, только вот нельзя быть тем, кем притворяешься, - уверенно заключил Граф. Он не раз встречал на своем пути людей, которые выдавали себя за других. Слишком сложно нести чужой крест и судьбу, ведь они двойным весом ложатся на плечи в придачу к истинным.
- Согласен, но нужно не просто надевать маску и носить, а также и совершенствовать ее, подавляя те или иные эмоции, развивая нужные. Надевая маску покорности, нужно быть готовым к усмирению своей пылкости и гордости, достойно играя роль. Или же, облачаясь в маску решимости и воинственности, следует забыть о страхе и морали, вложив в нее все свои силы, чтобы даже если и проиграть, то достойно, - Эвиль говорил так, словно это не просто касалось его, а было его частью. Маска за маской, в коих он потерял себя, но не печалился об этой потере.
- Складно говоришь, тебе бы философию старым самоубийцам преподавать, - Граф навалился плечом на стеллаж. Мысли его постепенно теряли ясность, поддаваясь шарму вина. - Зачем вообще шуту маски? Чтобы уметь обманывать?
- Чтобы уметь играть свою роль. Нет человека, который бы не носил маску или не надевал ее хотя бы на время, а шут должен скрывать свою истинную натуру, чтобы не быть пристрастным к событиям и людям, которых высмеивает.


Акт 2: Заржавевшая загадка

Холодное солнце тускло и неуверенно висело на мутном осеннем небе, нехотя освещая собой огромный сад, начинающий погружаться в сумерки. По буреющей траве расходились длинные тени от опадающих и скудеющих розовых кустов, чьи цветы загнивали от прохлады ветра.
Мерно ступая по узкой дорожке, блуждающей по саду, огибающей его по периметру и неизменно приводящей к небольшому фонтану в его середине, среди умирающих кустов прогуливался молодой мужчина. Остановившись перед подмерзшим фонтаном, он заглянул в него, видя в грязной воде, затянувшейся тонким льдом, небольшую лягушку. Ее темный окрас почти сливался с опавшими листьями и грязью, занесенной в воду ветром, но лягушку выдавало дыхание. Она все еще не заснула и не умерла от холода, а лишь сидела на небольшой кучке листьев и смотрела на льдинки в воде, или же созерцающему всего лишь казалось. Лягушка встрепенулась и прыгнула в холодную воду, когда молодой мужчина протянул руку, а на его запястье звякнула пара бубенцов, висевших на тонкой цепочке. Но вода оказалась обжигающе ледяной, и лягушка вновь прыгнула, но на сей раз попалась в ловкую руку. Зажав ее в ладони, гость сада почувствовал омерзительный холод ее гладкой и влажной кожи, за которой билось живое сердце. Быстро и отрывисто, согревая собой все тело, не позволяя ему увядать в холоде.
- Эвиль? Что ты здесь делаешь? - Граф, вышедший с одной из дорожек, удивленно оглядел человека, склонившегося у фонтана.
- Вероятно, то же, что и вы… решил прогуляться, - собеседник выпрямился и, повернувшись к вопрошающему, чуть склонил голову в учтивом поклоне. - Но вас, господин Адье, наверняка ждут к ужину.
- Начнут без меня, - бросил тот, подходя ближе и присаживаясь на бортик фонтана.
- Что же привело вас сюда? - спросил Эвиль, накрывая свою сжатую ладонь другой, все еще чувствуя биение чужого сердца.
- Размышления, - осматривая грязное наполнение летнего водоема, Граф остановил взгляд на небольшой вещице, видневшейся под еще незамерзшей водой.
- О чем?
- О тебе.
- Польщен, но хотел бы знать причину, - Эвиль улыбнулся краем губ и лукаво прикрыл глаза.
- А ты не думал, почему я все-таки разрешил тебе остаться?
- Вы сказали, что я заинтересовал вас.
- Да, но не просто так. Я слышал о тебе… о человеке, приметном темной одеждой, пепельными волосами, бледной кожей и заоблачными речами, - осторожно протянув руку, Граф коснулся поверхности воды кончиками пальцев и тут же отвел их, словно обжегшись ее холодом. - Ведь это ты?
- Допустим, - ровно ответил Эвиль, краем глаза наблюдая за тем, на что смотрит собеседник.
- Да или нет? - подняв на него взгляд, строго спросил Граф. Как-то ему доводилось слышать о человеке, который редко появлялся в городе, но если и приходил, то обязательно находил все, о чем только могут попросить.
- Возможно, все зависит от того, что вы хотите, - уточнил Эвиль, принимая столь тяжелый и требовательный взгляд.
- Значит все-таки верно, это ты… - Граф вернул свое внимание к воде, наблюдая под ней странно знакомую вещицу. - Если ты можешь найти кого угодно, то я бы хотел, чтобы ты оказал мне помощь.
- Какую же? - Эвиль опустил руку, внимательно слушая Графа. Сердце лягушки в его ладони билось все медленнее и медленнее, хотя он и не думал сдавливать ее.
- Совсем недавно пропал юноша, мой крестник... ему всего пятнадцать лет.
- Хм, возможно, вы зря волнуетесь, ведь в таком возрасте…
- Несколько людей видели, как он зашел в один старый и заброшенный дом за озером, но так и не вышел оттуда. Остается лишь молиться, чтобы он не попался людям, имеющим привычку скрываться в таких местах, - перебив, Граф закончил свою мысль.
Все-таки опустив руку в воду, перетерпев ее холодность, он извлек с грязного дна небольшую вещицу, которая тут же глухо звякнула в его пальцах, как только покинула воду. Когда Граф увидел поржавевший бубенчик, то удивленно распахнул глаза, но тут же поправил себя, надеясь, что этого не заметил собеседник.
- Каким именно людям? - Эвиль украдкой заглянул в руку Графа, дабы увидеть, что его так удивило.
- В таких местах обитают одни убийцы и прочие проходимцы, - тут же сжав в ладони свою находку, Граф скрыл ее от глаз Эвиля.
- Если так, то стоит ли искать?
- Стоит, даже если его уже нет в живых… я хочу, чтобы ты нашел его, и заплачу столько, сколько захочешь, - опустив руку в карман пальто, Граф встал, пристально глядя на Эвиля, но тот, похоже, остался чужд его словам.
- Шуты не ищут, но если вы так хотите, то я попытаюсь.
- Отлично, тогда заходи завтра в мой кабинет к полудню, я приглашу того, кто тогда видел моего крестника. Ведь свидетель будет полезен тебе?
- Да, конечно.
- Тогда до завтра, - развернувшись, Граф быстрым шагом покинул собеседника, словно вспомнил что-то важное и спешил исполнить это.
Тихо усмехнувшись, Эвиль подошел к фонтану и опустил на подмерзшую воду лягушку, чье сердце больше не билось, а кожа была суха, словно иссохла на солнце.

В условленное время Эвиль ждал человека, который должен был пролить немного света на события, предшествующие внезапному исчезновению юноши. Это было немного не в компетенции Эвиля, но он не отказался, ибо посчитал это весьма занимательным.
Вскоре дверь приоткрылась, и в комнату вошел Граф, а за ним неприметная женщина, весь вид которой говорил о явной неуверенности. Поприветствовав вошедших легким поклоном, Эвиль молча выслушал Графа и его спутницу.
- Уточните, пожалуйста, почему ваш крестник вообще оказался в том заброшенном поместье, - сидя в кресле, Эвиль положил одну ногу на другую и, наконец-то нарушив свое молчание вопросом, взглянул на Графа. Из всего рассказа пришедшей женщины, наполненного ее личными ассоциациями и домыслами, Эвиль уловил лишь то, что она видела, как юноша вошел в старый дом.
- Кхм, не знаю, почему он пошел именно туда, но… из дома он убежал в порыве эмоций, - Граф сложил руки перед собой на массивном столе и напряженно взглянул на Эвиля.
- По поводу?
- Это знать не обязательно.
- Что ж, возможно и так… - встав, Эвиль подступил ближе к женщине.
- Знаете, я не раз слышала о том, что там водится нечистая сила… и в тот день, когда я подошла ближе, то увидела в доме какой-то свет. Он словно парил у окна, а затем исчез, - она нервно перебирала в руках платок, не поднимая взгляда на собеседника, а когда все-таки подняла, то коротко вздрогнула. - После мне показалось, что из поместья кто-то вышел. Я закрыла глаза лишь на мгновение, а когда открыла, то уже никого не было.
Увидев Эвиля в паре шагов от себя, женщина ощутила ту же дрожь, что и в тот вечер, когда заметила странную фигуру, в мгновение ока исчезнувшую в сумерках.
- Нечистая сила? - Граф в удивлении приподнял бровь. Слышать такое было едва ли не забавно.
- Да, многие говорят об этом. Все хозяева, жившие там, либо умирали, либо сбегали посреди ночи, - женщина не отличалась суеверностью, но начала верить в это, когда увидела неяркий свет среди тьмы поместья.
- От чего же они бежали? - поинтересовался Эвиль, сдерживая улыбку.
- Не знаю, ни разу не видела никого из тех, кто там жил… - потупив взгляд, женщина сжала в руке платок.
Она лукавила. Ей довелось увидеть супружескую пару, которая посреди ночи бежала по дороге, спотыкаясь, падая, вновь вставая и продолжая бежать, словно их преследовало нечто, что могли видеть лишь они.
- Полагаю, нужно навестить это место. Возможно, найдется то, что поможет с поиском, - прохаживаясь по комнате легким шагом, заключил Эвиль, краем глаза наблюдая за реакцией собеседников.
- Я там уже был… и кое-что нашел, - встав из-за стола, Граф подошел к небольшой тумбе. Из шкатулки, стоявшей на ней, он достал маленький заржавевший бубенчик. - Это валялось на самом пороге.
Зажав глухо звякнувшую вещицу в пальцах, Граф продемонстрировал ее. После он положил бубенчик на раскрытую ладонь, и как только Эвиль взял его - Граф достал из кармана сюртука точно такой же.
- Тебе это знакомо? - спросил он, когда Эвиль без особого интереса осмотрел вещицу, которая должна была быть ему более чем знакома.
- Да, это старый бубенчик, - ровно ответил Эвиль, предчувствуя подвох, - но он не мой. На каждом из моих бубенцов есть гравировка в виде трех линий.
Протянув руку, позволяя тонкой цепочке спасть к запястью, он сорвал один из бубенцов и продемонстрировал его в доказательство.
- А что стало с той вещью, что была на твоей шее? - Граф с подозрением взглянул на Эвиля, не наблюдая на нем ленты с несколькими бубенцами, в которой тот явился в первый день.
- Я снял ее, поскольку, если вы помните, один из них оторвался при нашем разговоре.
- Я вспомнила, что слышала тогда короткий перезвон бубенцов, - проговорила женщина, слушая их разговор. Она почти не помнила этого и тогда не придала этому значения, но сейчас это могло оказаться важным. - Он был четким и звонким, а потом резко исчез…
- У моего крестника на руке тоже была цепочка с бубенцами, - тихо произнес Граф, помня, как крестник нашел эту цепочку в одной из старых книг, и, надев, больше ее не снимал.
- Думаете, эти ржавые бубенцы его? - перекатив в ладони вещицы, которые выглядели так, словно слишком давно приобрели такой вид, Эвиль усмехнулся.
- Почему бы нет? - Граф властно и с подозрением воззрился на него.
- А как давно он пропал?
- Несколько дней назад.
- Думаете, за это время они бы успели так проржаветь?
- Кто знает…
Каждый из участвовавших в разговоре придерживался исключительно своего мнения, слушая других лишь для того, чтобы найти ему подтверждение. Женщине было любопытно и хотелось верить в мистичность произошедшего. Граф был слишком категоричен и считал Эвиля так или иначе причастным к случившемуся, ведь наличие этих бубенцов не могло оказаться случайностью, однако сам попросил его взяться за поиск. Эвиль же сдерживал усмешки. Забавно слышать о нечистой силе и тем более о бубенцах, но от этого все становилось лишь увлекательнее.
Вскоре женщина откланялась за ненадобностью, а Граф с каждым словом все больше убеждался в ошибочности своей версии. Слишком глупо считать бубенцы доказательством чего-либо.

Позже вечером Эвиль сидел в каминной, бездумно глядя на огонь, который почти догорел и лишь кротко алел в углях. Достав из кармана свою цепочку, он провел по ней ногтем, соскребая ржавчину. Серебро не ржавеет, но это лишь на словах, ибо серебряная цепочка в его руках была покрыта ржавчиной, а бубенцы на ней потеряли звонкость. Бросив их в камин, вслед за ними Эвиль подбросил немного дров, дабы огонь вновь воспылал, поглощая и плавя податливый металл.
- Я вам не помешаю? - мягко спросила вошедшая женщина, прикрывая за собой дверь.
- Что-то хотели, госпожа? - поднялся Эвиль, до этого стоя на одном колене у камина.
- Я же уже говорила - вы можете называть меня Марией, - хозяйка дома улыбнулась, подходя ближе.
- Как хотите, Мария, - учтиво улыбнувшись в ответ, Эвиль картинно чуть склонил голову.
- Простите моего супруга за сегодняшний разговор, он всего лишь хочет найти крестника, - Мария не менее картинно вздохнула, изображая неудобство за мужа.
- Знаю... и попытаюсь ему в этом помочь.
- Так, значит, это правда вы? Человек, способный найти что угодно? Зачем же тогда вы назвались шутом? - прикрыв глаза, спросила Мария, украдкой наблюдая за собеседником. Шикарные ресницы скрывали блеск искушения в ее глазах, а длинные темные волосы волнистыми локонами перетекли по плечу, когда она повернулась к камину.
- Мне нравится то, что я делаю, будь то поиск или игра, - ответив, Эвиль сел в кресло, открыто принимая изучающий взгляд.
- Как интересно. Нам так и не удалось поговорить ранее, мне кажется, вы весьма интересный человек, - откинув волосы, Мария отвернулась от камина, подступая на шаг к Эвилю.
- Скорее, интересно то, что может окружать человека, а не он сам. Я с большим удовольствием разделю с вами вечер, только вот… разве вам не нужно быть подле своего дитя? - увидев и приняв игру, он улыбнулся краем губ.
- Мне интересно, что же все-таки привело вас сюда?
- Вы разрешите мне сказать, что это был аромат ваших духов? - лукаво прикрыв глаза, Эвиль легко улыбнулся.
- Польщена, но, тем не менее… - Мария ответила довольной усмешкой. Ей льстило, что, будучи зрелой женщиной, она не утратила своего шарма и умения привлекать мужчин. Ее матовая кожа невольно притягивала взгляд, а роскошные волосы источали запах дорогого парфюма и изысканных масел.
- Вероятно, я просто знал, что смогу пригодиться вашему супругу, - обведя ее взглядом, Эвиль отметил для себя, что, помимо красоты, Мария была явно неглупа и при этом не слишком верна мужу. Это читалось в каждом ее взгляде и жесте, ибо женщина, сытая своим мужем, никогда не ищет пиршества среди других мужчин. - А что вы можете сказать об исчезновении юноши?
- М? - Мария удивленно моргнула, не ожидая смены темы. Ведь, по ее предположению, это явно не то, о чем стоит говорить в свете камина в темной комнате.
- Вы можете знать чуть больше других, - уточнил Эвиль, скрывая в тени улыбку. - Вы женщина, а женщины гораздо наблюдательнее мужчин, кроме того, вы должны знать о том, что происходит в вашем доме.
- Я знаю лишь то, что Адам почему-то сильно злился и обижался на моего мужа. В последнее время он избегал встреч и разговоров с Рихардом, а тогда, за ужином, не поднимал взгляда от стола, - задумчиво произнесла Мария, припоминая события.
- Адам… - потерев пальцами подбородок, усмехнулся Эвиль, впервые за все это время слыша имя крестника. - Буду знать, ранее мне не называли имени того, кого я должен найти.
- Да? Хм, я тоже нечасто слышала, как мой супруг звал его по имени. Адам неплохой юноша, за те пару лет, что живет у нас, он почти не изменился с момента приезда. Он всегда был тихим и ненадоедливым, что странно для его возраста, ведь обычно в юности к себе требуют внимания. Большую часть времени он проводил в библиотеке, а так я редко его видела, разве что за ужином.
- Понятно… а за что он злился на вашего супруга?
- Не знаю, я в последнее время была занята головной болью, ребенком и… головной болью, - Мария улыбнулась, подходя ближе к собеседнику. Приподняв подол платья, она резко подняла ногу и поставила ее на кресло между ног Эвиля. - А вот вы… весьма увлекли мой интерес… редко встречаются привлекательные молодые мужчины, не обремененные долгом брака и узами работы.
- Я обременен гораздо более тяжкой ношей, - проводя рукой по открывшейся ноге, Эвиль остановился у края невысокого сапожка, обводя пальцем кружевную отделку, - но она меня не тяготит.
- Хм… - убрав ногу, Мария присела на подлокотник кресла, приникая руками к груди Эвиля, начиная плавно расстегивать сюртук и рубашку, восприняв данные слова как знак к согласию. - Не знаю, о чем именно вы говорите, но мне нравится вас слушать.
- Так, может, и ограничитесь лишь речью? В спальне, наверху, вас ждет супруг, - лукаво произнес Эвиль, не препятствуя изящным рукам, умело расстегивающим пуговицы. И лишь усмехнулся низким тоном, когда Мария расстегнула его рубашку и удивленно отстранилась.
- Что это? - осторожно прикоснувшись ладонью к жесткому медицинскому корсету, она чуть свела брови. Корсет был затянут так туго, что, казалось, шнуровка вот-вот лопнет.
- Ничего особенного, - отведя ее руку и запахнув рубашку, Эвиль наблюдал за удивленным взглядом, который так внимательно его рассматривал. - Если это так претит, то вам все же следует подняться к мужу.
- Претит? Ничего подобного! Это даже интригует… - опустившись с подлокотника на кресло, Мария перекинула через Эвиля ногу, усаживаясь ему на колени.

Осторожно скрипнувшая дверь не разбудила Графа, спящего на огромной кровати. Он лишь шумно вздохнул и повернулся на другой бок. Вошедшая супруга мягко откинула одеяло и легла на свою сторону, прикрывая глаза и довольно улыбаясь.
По коридору разносились мерные шаги, которые постепенно угасали, скрываясь в холле, а после и вовсе стихли. Эвиль вышел из поместья и, казалось, словно растворился в ночной темноте, как только сошел с освещенной коваными фонарями лестницы.
Среди тьмы ночи, размеченной лишь звездами и луной, несложно найти заброшенное поместье, которое словно манит к себе обманчивой тишиной и спокойствием. Его дверь даже отторгающе не скрипит и не отталкивает тяжестью, а будто приглашает в гости.
Взяв с пола подсвечник, Эвиль зажег на нем лишь одну свечу. Ее свет чутко дрожал от каждого шага, когда Эвиль проходил вглубь коридоров и комнат. Он шел неспешно, прислушиваясь к шороху пыли на стенах и прохладе, блуждающей по полу. Темный коридор с множеством извилин и поворотов, дверей и пустых канделябров нехотя встречал гостя, словно желая запутать его в своем лабиринте.
Остановившись, Эвиль осмотрелся, освещая свечой пол подле себя. В углу, окруженный пылью и недавно сплетенной паутиной, лежал ключ. Подняв его, Эвиль подошел к одной из массивных дверей, которая с ржавым скрежетом позволила отворить свой замок. Задув свечу, Эвиль скрылся в непроглядной тьме комнаты, чья дверь с грубым и тяжелым звуком закрылась за ним.


Акт 3: Бесполезный выигрыш

Хрустальная утренняя тишина комнаты, расчерченная яркими лучами солнца, дрогнула от пронзительного вскрика. Звонкий женский голос звучал настолько испуганно и отчаянно, что в комнату тут же вбежали двое слуг и супруг кричавшей.
- Мария? Что случилось? Что с тобой? - он в пару шагов приблизился к жене. Она сидела на коленях подле зеркала и скрывала руками лицо, а ее плечи судорожно подрагивали от пролития слез.
- Уйди! Не смотри на меня! - прикрывшись рукавом свободного шелкового халата, Мария оттолкнула от себя мужа и болезненно всхлипнула.
Перехватив ее руку, Граф повернул Марию к себе и отвел от ее лица скрывающие его ткань и ладони… но тут же замер. На по обыкновению прекрасном лице залегли ужасные морщины и темные пятна под глазами, буквально превратив зрелую женщину в старуху. Привычно яркие зеленые глаза казались выцветшими, а шикарные темные волосы посеклись и потеряли свою шелковую упругость и блеск.
- Уйди! - видя реакцию мужа, Мария лишь сильнее залилась слезами, закрывая лицо руками и склоняясь к полу.
Проснувшись утром, она подошла к зеркалу поправить прическу, дабы спуститься к завтраку, но как только увидела свое отражение, то замерла в ужасе от созерцания своей внешности. Мария всегда ей гордилась, ибо в свои тридцать с лишним лет выглядела молодо и привлекательно, но теперь ее лицо и тело оскверняли жуткие морщины и пятна… они проявились лишь там, где ее кожи коснулись руки полночного любовника. Очертания пятен были отдаленно похожи на отпечатки ладоней, но сказать и показать это мужу она не могла.
- Мария… - тихо произнес Граф, осторожно кладя ладонь на спину супруге, чувствуя за тонкой тканью дрожь в ее теле от слез. Он не знал, что это и откуда, но был готов утешить, потому что понимал, как ценна для нее внешность. - Дорогая… все хорошо… я вызову самого лучшего доктора.
- Чем мне поможет какой-то доктор?! Ведь это… - надрывно выкрикнула Мария, но вовремя утихла, не успев оговориться о своей измене. Она не понимала, как такое возможно, но не сомневалась, что виновник этому - Эвиль.
Все же приехавший к вечеру доктор был удивлен сему странному явлению не меньше остальных. Он внимательно осмотрел Марию, но ничего конкретного предположить так и не смог.
- Хотя… знаете, осенью солнце ничуть не мягче летнего, возможно, вы слишком долго были на нем, - неуверенно добавил доктор, осматривая темный отпечаток на шее пациентки. Своим оттенком и сухостью кожа отдаленно походила на обожженную.
- Нет, я вчера даже не выходила из поместья! - утирая слезу, Мария грозно воззрилась на доктора, зная, что он не виноват, но и помочь ничем не сможет.
- Необязательно вчера… кроме того, кожа несильно поражена, так что компрессы с травами должны помочь, - поправив очки, более уверенно произнес доктор, припоминая свой прошлый опыт с чем-то подобным, но тогда причины были известны. - Возможно, это и не ожоги, а просто недостаток некоторых веществ в организме.
После непродолжительного разговора с доктором Мария чуть успокоилась его словами о том, что это непременно пройдет, нужно лишь приложить усилия. А Граф же затаил некоторые домыслы. Присутствуя при осмотре супруги, он наблюдал на ее теле весьма отчетливые отпечатки, но все догадки так или иначе виделись слишком прозрачными и беспочвенными, ведь руки, оставившие на коже такие следы, должны были бы быть невыносимо горячи.

Лес тихо перешептывался опадающей листвой и влажной травой, встречая необычайно чистый и яркий для осени рассвет. Солнце медленно поднималось и отражалось множеством бликов в маленьких капельках на деревьях. Но его лучи, касаясь старого поместья, казалось, растворялись в нем. Грубые камни стен и крыша выглядели в этом свете лишь старее, а тьма отступала в углы комнат и коридоров; пряталась за досками, которыми были заколочены окна с внутренней стороны. Идиллию быта этого заброшенного места нарушили двое путников, проходивших мимо. Они остановились: за поскрипыванием досок на окнах едва различимо доносился плач, тихий и робкий, исходивший откуда-то из глубин поместья. Путники подошли ближе, прислушиваясь, но боязливо замерли, когда массивная дверь чуть приоткрылась. Один из путников сделал к ней шаг и прикоснулся к ручке, шире открывая дверь. Плач стал гораздо отчетливее… а на его фоне слышался шепот, но сами слова были неразличимы. Отдаленно показалось, что плач угасал, словно его обладатель прислушивался к шепоту и внимал ему.
Путники резко отступили назад, услышав резкий вскрик и приглушенный смех.
Перекрестившись, случайные свидетели поспешно пошли своим путем, предпочтя не вмешиваться, хотя и чувствовали, что кто-то явно нуждался в их помощи. Тот, кто был скрыт во тьме поместья, тот, чей плач почти осязаемо касался слуха.
Спустя пару часов на мокрой поутру земле не осталось и следа от ранних прохожих, а из поместья вышел молодой мужчина. Он прикрыл за собой массивную дверь, оставляя небольшой зазор.
- Не скучай, я еще навещу тебя… - улыбнувшись краем губ, былой гость старого поместья провел ладонью по краю двери, ощущая на коже шероховатость дерева.
Он сошел с порога дома, осторожно ступая на пожелтевшую траву, и скрыл в кармане своего сюртука старый ключ, а тот глухо звякнул, столкнувшись с бубенцами на цепочке.

За большим столом в обеденной сидел лишь Граф. Компанию ему составляли разве что размышления, домыслы и простые мысли. Они кружили друг подле друга, оседая на дно бокала, который быстро пустел, но тут же вновь пополнялся терпким вином. Графу было о чем подумать, но основную часть размышлений занимали все же слова двух путников. Они принесли в его поместье не только любимое вино, посланное давним другом, но и вдоволь посудачили со служанками о том, что видели и слышали сегодня утром. Служанки же целый день перешептывались об этом с остальными обитателями дома, посему этот слух достиг и Графа. В груди неприятно давило от осознания того, кому мог принадлежать этот плач, но что-то словно удерживало от сиюминутного визита в то заброшенное поместье. И удерживало не только волнение за супругу, но и странное осознание нереальности услышанного. Казалось, это лишь очередная байка путников для привлечения женского внимания, ведь всем известно, насколько дамы, работающие прислугой, любят слушать подобное, а после обсуждать. Кроме того, с первого же дня исчезновения крестника все в доме только об этом и говорили, и сегодня эта тема должна была стать самой обсуждаемой, но все шептались о внезапной болезни Марии.
Мысли теряли свою связность с каждым новым опустошенным бокалом, а часы все ближе и ближе подходили к позднему вечеру. Закончив ужин допитой бутылкой вина, Граф отправился в свою спальню навестить жену, которой стало значительно легче от компрессов, как и сказал доктор. Мария крепко спала, поэтому даже не ощутила, как супруг присел на край кровати и задумчиво провел пальцами по ее волосам, раскинутым по атласной подушке. Услышав какой-то шорох, Граф обернулся, но никого и ничего не заметил… а лишь остановился взглядом на зеркале на стене. В нем отражался статный мужчина с темными волосами, едва тронутыми благородной сединой, мужественным и волевым взглядом и довольно смуглой кожей. Граф любил проводить время под солнцем, играя с друзьями в крокет или же встречая утро на балконе, вдыхая утренний воздух, согретый новым солнцем. А иногда позволял себе проводить время в саду и созерцать розы. Наблюдая на зеркале узоры в виде роз, Граф от чего-то вспомнил, как его крестник, будучи еще тринадцатилетним ребенком, поранился о розовые шипы и с тех пор не любил эти цветы. Адаму больше нравились лилии, которые росли в саду его матери, поэтому раньше от него часто исходил их аромат. Он пребывал в поместье крестного уже не первый год, и Граф просто не представлял себе, что скажет его родителям, когда они узнают об исчезновении...
Вздохнув, прерывая поток своих же мыслей, Граф встал с кровати и вышел из комнаты, поспешным шагом направляясь в кабинет. Но остановился на полпути… о чем-то задумавшись, Граф свернул в сторону библиотеки. Он вспомнил, что Адам довольно много времени проводил там, особенно после того, как нашел в книге цепочку с бубенцами.
Подойдя к библиотеке, Граф осторожно прикоснулся к приоткрытой двери, из-за которой лился мягкий свет. Почему-то ему показалось, что он знает наверняка, кто находится в столь позднее время в окружении молчаливых книг, и он не ошибся: за письменным столом сидел Эвиль.
- Извините, что без вашего разрешения позволил себе дерзость посещения вашей библиотеки, - подняв взгляд, Эвиль изобразил покорность и раскаяние за содеянное, но при этом его губ коснулась легкая улыбка.
- Где ты был? Я целый день не видел тебя, - проходя и закрывая за собой дверь, поинтересовался Граф, строго глядя на незваного собеседника. Хотя поговорить было о чем, ведь Эвиль действительно в течение дня не был замечен Графом.
- Здесь, дабы не мешать прислуге, доктору и вашим волнениям, - Эвиль закрыл книгу и отложил ее к другим, лежавшим на краю массивного стола. Он был прекрасно осведомлен обо всем, что произошло сегодня утром, но предпочел не вдаваться в подробности.
- И что ты здесь делал? - сев в кресло рядом со столом, Граф устало вздохнул, перебирая мысли о том, стоит ли говорить с этим человеком о своих думах.
- Искал книгу, в которой ваш крестник нашел бубенцы, - ровно ответил Эвиль, краем глаза наблюдая за задумчивостью собеседника.
- Нашел? - с издевкой задав вопрос, Граф изогнул бровь, смутно представляя то, как человек, ничего не знающий о книге, мог ее искать.
- Да.
- Что? - процедил он, приподнявшись от спинки кресла.
- Вот, - встав из-за стола, Эвиль подошел к Графу и протянул ему книгу, - это она. Ее было не так уж и сложно найти.
- С чего ты взял, что это она? - осматривая книгу в темном переплете, на обложке которой не было ни названия, ни чего-либо еще, Граф поднял к Эвилю удивленный взгляд.
- Откройте.
В середине открытой книги обнаружилась прорезь в страницах, дабы туда можно было что-то спрятать. Но внимание привлекало отнюдь не это, а абсолютно пустые страницы. На них не было ни текста, ни нумерации. Ничего. Лишь чистые листы.
- Что это… за книга такая? - произнес Граф, отдаленно припоминая, когда и откуда эта книга могла попасть к нему в библиотеку, хотя и почти сразу же был уверен, что ранее видел ее.
- Вероятно, это книга, которую каждый сам вправе написать, - Эвиль улыбнулся, отвечая на вопрос, - ведь не обязательно записывать свои мысли на ее страницы или читать с них, можно и просто вдохновляться ими, сидя в тишине.
- Хм… - Граф встал и отложил книгу на край стола. Повернувшись, опираясь о стол руками позади себя, он обвел взглядом ряды книг на полках. Даже отсюда была видна пыль на них.
- Как ты нашел ее? Все книги нетронуто стоят на своих местах, - задав вопрос, Граф вернулся взглядом к собеседнику, который даже не смутился ему. Порой казалось, Эвиля ничем нельзя удивить или застать врасплох - у него всегда и для всего найдется искусственная улыбка и слова, обволакивающие собой смысл и едва не скрывающие его.
- Мне повезло: как только я встал на лестницу и протянул руку, то книга сама упала с полки, - признался Эвиль, указывая на лестницу, прислоненную к стеллажу, на верхней полке которого как раз не хватало одной книги. - Вероятно, ваш крестник так же нашел ее… случайно.
- Все может быть… и все-таки… странная книга… - глядя на пустое место среди книг, задумчиво произнес Граф. - Адам говорил, что читал книгу, в которой нашел цепочку… но что же он читал, если ее страницы пусты?
- Возможно, она настолько стара, что чернила исчезли с ее страниц, - Эвиль подошел к столу и уже почти взял книгу, но вынужден был остановиться.
- Не ты ли говорил, что это книга, которую каждый сам может написать? - перехватив его руку за запястье, Граф посмотрел в глаза, желая увидеть в них хоть что-нибудь, что бы помогло понять ход чужих мыслей.
- Это лишь мои домыслы, господин, - учтиво ответил Эвиль, даже не пытаясь освободить руку, открыто позволяя смотреть в свои глаза, словно ему нечего было скрывать.
- Тогда и то, что это именно та книга, тоже всего лишь твои домыслы, - Граф странно усмехнулся, как победитель пред проигравшим.
- Отчего же? - получив свободу, Эвиль, тем не менее, не отстранился, а продолжил стоять перед Графом на расстоянии едва ли не полушага.
- Адам нашел книгу в красном переплете, и она не имела никаких потайных разрезов. Цепочка была просто вложена между страниц, что и привлекло его внимание, - уверенно пояснил Граф, внимательно глядя в глаза Эвиля, но, к его разочарованию, в них ничего не изменилось и не дрогнуло.
- Откуда вы знаете?
- Я видел ту книгу. Тогда Адам спросил, может ли оставить цепочку себе.
- А откуда в книге была цепочка, да еще и с такими затейливыми вещицами, как бубенцы? - Эвиль прикрыл глаза, но все так же недвижно стоял перед Графом.
- Понятия не имею, но, скорее всего, книга лежала здесь еще со времен моего деда, который и начал эту библиотеку. Да и к чему такой интерес?
- Это может хоть как-то помочь в поисках вашего крестника, - Эвиль сократил и без того небольшое расстояние, едва ли не выдыхая ответ в лицо собеседнику.
- Почему бы тебе не начать поиски с заброшенного поместья? - ничуть не смутившись, Граф поймал Эвиля за тонкий галстук, не давая отстраниться, замечая в его глазах явное лукавство.
- Но вы же там уже искали и никого не нашли… не так ли? - Эвиля данное положение также не смущало, посему он позволил себе ответить с легкой усмешкой.
- Кто знает, что я могу найти, если со мной пойдешь ты, ведь ты нашел столь странную книгу в этой библиотеке, - Графу все это начало казаться игрой, в которой он, увы, не кукловод. Но он вполне мог предположить, что видит того, кто примеряет на себя эту роль. Порой в лукавом взгляде наглеца отражалось что-то отдаленно знакомое, но что именно - разобрать было невозможно.
- Хотите идти прямо сейчас?
- Да, - четко дав ответ, Граф резко отпустил галстук Эвиля и прошел к выходу, не ожидая согласия или же того, когда за ним последуют.
- Вас не смущают поздние часы, дальность и слухи, которыми окружен тот дом? - выходя за Графом, все же поинтересовался Эвиль, беззвучно прикрывая за собой дверь библиотеки.
- Чем это должно меня смутить? - через плечо спросил Граф, слыша размеренные шаги за спиной.
- Хотя бы тем, что ночь - не самое подходящее время для поисков.
- Ты боишься?
- Нет, я информирую вас.
- Приму к сведению, - усмехнувшись, он уверенным шагом прошел к лестнице.
Извозчик был явно удивлен позднему визиту Графа, но перечить не стал. Достаточно быстро подав экипаж, он доставил хозяина до указанного места. Ему все это казалось плохой затеей, а темнота округи и зловещее поскрипывание досок на окнах старого поместья и без того внушали страх, однако же, Граф и его спутник вполне бесстрашно прошли к массивным дверям.
- Странно… - открыв чуть прикрытую дверь, констатировал Граф, вглядываясь во тьму помещения.
- Полагаю, просто некому, да и нет смысла, запирать дверь заброшенного дома, - стоя позади, отозвался Эвиль, вспоминая слова извозчика о том, что стоило бы взять с собой лампу.
- Я говорил не о двери, - Граф чиркнул спичкой, озаряя ее мгновенным светом подсвечник, стоявший на полу подле дверей. Он зажег все три свечи в подсвечнике и, взяв его в руку, повернулся к Эвилю. - Странно, что в таком заброшенном доме у порога стоит подсвечник, да еще и со свечами… кроме того, насколько я помню, в прошлый раз свечи были почти догоревшими, а сейчас они сгорели лишь наполовину. Меня они удивили еще тогда, но сейчас это кажется более чем странным… ведь это значит, что кто-то приходит сюда.
- Вы сами могли оставить этот подсвечник, или же те, кто помогал вам с поисками, - подступив на шаг, Эвиль встретился со строгим взглядом.
- Не думаю, ведь мы были днем, а коридор освещали масляными лампами.
- Понятно… что ж, откуда вы хотите начать поиск?
- Коридор. В прошлый раз обыскали каждую комнату этого дома, каждый угол и виток коридора, однако… - сняв с подсвечника одну свечу, Граф передал ее Эвилю, - …одна дверь так и осталась неоткрытой.
- Вы помните, где она? - беря свечу, Эвиль улыбнулся краем губ, про себя отмечая, что Граф гораздо занимательнее и проницательнее, чем могло показаться. Господин Адье умел скрывать свою осведомленность, дабы после преподнести все так, что нельзя будет оспорить.
- Отдаленно представляю, но для этого я и ждал момента, когда ты придешь сюда. Для тебя не составит труда найти ее, ведь ты весьма везуч на находки, - Граф обвел взглядом свечу в руках Эвиля, которую тот держал прямо, не наклоняя, позволяя горячему воску капать на пальцы.
- Не составит, - согласившись, Эвиль ждал, когда Граф укажет, куда идти. Выдавать то, что уже бывал в этом доме, он не думал, хотя… от этого бы все стало лишь интереснее.
- Что же ты стоишь? Разве не знаешь, куда нужно идти? - Граф озвучил предугаданное, но знал, что все отнюдь не так просто.
- Полагаю, нам туда, - указав свечой за спину Графа, Эвиль снова улыбнулся, но эта ухмылка осталась незамеченной во тьме отведенной свечи.
- Откуда такое предположение?
- Насколько я могу судить по фасаду здания и довольно-таки банальным канонам строительства, то коридор должен находиться в той части дома.
Предположение было на удивление верным, и оспаривать его не хотелось, ведь у того, кто назвал себя Шутом, непременно найдется что сказать. Даже когда придется не лгать - он найдет, какой отстраненной правдой это заменить.
По коридору разносились размеренные шаги, за которыми следовали другие, не менее уверенные. Снаружи, подле поместья, дремал извозчик, забыв про страх и поддавшись ночи, а за заколоченными окнами в зазорах между досок иногда мелькающий свет скрылся в изгибах коридора, лишенного окон.
Поиск не затянулся, но все же нужная дверь нашлась не сразу. В темном коридоре все двери казались одинаковыми, но все они были приоткрыты и лишь одна она - заперта. Граф искал ее, почти забыв, что наблюдает за тем, как ее ищет Эвиль.
Все внутри сжималось каждый раз, когда Граф думал, что может найти крестника… а тот будет бездыханен. И сердце замирало, когда он вспоминал, что крестник вспылил именно из-за него и так поспешно куда-то убежал. Адаму это было несвойственно, ведь он был весьма послушным и уравновешенным юношей, но в тот раз так бурно отреагировал…
Мысли Графа прервались, когда перед собой он увидел ту самую дверь, тогда так и оставшуюся неоткрытой.
- Это она? - послышалось за спиной, заставляя вздрогнуть. Эвиль остановился позади Графа, словно ощущая его задумчивость.
- Да.
- И как вы собираетесь ее открыть?
- Мой знакомый достал инструменты, которыми можно вскрыть любой замок, - доставая из внутреннего кармана сюртука небольшой сверток, Граф взглянул на собеседника через плечо.
- Вы умеете ими пользоваться?
- Нет, но ведь у меня есть ты, и, насколько я могу судить по ловкости твоих рук и слов, ты вполне с этим справишься… или же я ошибаюсь? - протянув сверток Эвилю, с долей лукавства в голосе произнес Граф.
- Постараюсь, - Эвиль принял сверток и, задув свою свечу, развернул его. Тусклому свету свечей в руках Графа открылись несколько незамысловатых инструментов, чем-то напоминающих изогнутые шила. Несложно предположить, как именно с ними нужно управляться, но без должного опыта - они бесполезны. Эвиль не не мог, скорее, просто не хотел, посему замок, сколько бы ни скрипел, не желал открываться.
- Господин… - откладывая инструменты, стоя на одном колене перед дверью, Эвиль посмотрел на Графа, стоявшего рядом и державшего подсвечник, дабы осветить замок. - Пришло время… раскрыть вам небольшую ложь.
- Какую? - отчего-то без должного удивления спросил Граф, давно ожидая подобных слов. Он знал, Эвиль что-то скрывает, но что именно - угадать было невозможно. В нем ощущалось нечто странное и в чем-то зловещее, особенно в момент, когда он достал ту самую книгу, из которой Адам забрал цепочку. Эвиль безошибочно нашел ее среди тысяч других книг, но Граф решил солгать о том, что книга была другой, однако ожидаемой реакции не последовало, словно Эвиль знал, что каждое слово было ложью; знал все и предвидел, но отчего-то соглашался.
- Я был в этом доме… сразу после того разговора с дамой в вашем кабинете. Мне стало интересно взглянуть на место, где обитает нечистая сила, - Эвиль усмехнулся, упоминая "нечистую силу", и встал с колена. Он достал из кармана некую вещицу и протянул развернутую ладонь к Графу.
- Откуда он у тебя? - взяв с его ладони довольно старый ключ, Граф даже не сомневался, что он именно от этой двери, но все же был удивлен. Он ожидал увидеть что угодно, но никак не ключ, отворяющий единственную запертую дверь.
- Я нашел его здесь в упомянутое посещение, - Эвилю даже не пришлось лгать, ибо правда была дозволительной, но лишь в строго размеренных дозах. И совсем не обязательно оговаривать, как он отыскал ключ, для чего или что уже пользовался им, ведь этим никто не интересовался.
- Почему ты сразу об этом не сказал? - Граф поднял на него тяжелый взгляд, хотя и не осуждал за это, ведь он просил найти крестника, а не сообщать о каждом шаге.
- Не хотел зря беспокоить или же вселять надежду, ведь не было известно, какой двери он принадлежит и что за ней скрывается.
- Почему не открыл дверь?
- Посчитал, что мне одному это ничего не даст, - и вновь ложь была тесна с правдой.
Сделав глубокий вдох, Граф вставил ключ в замочную скважину… и, помедлив пару секунд, прежде чем повернуть его, тяжело выдохнул, вновь ощущая то гнетущее чувство внутри. Старый замок нехотя и туго скрипнул, впуская нежданных гостей в запертую ото всех комнату. Дверь так же нехотя поддалась, открывая взгляду комнату, скрытую за ней. На полу был четкий оттиск луны за окном, которое почему-то не было заколочено, а его рама ложилась тенью на пол. Комната же оказалась пуста, в ней не было ничего, кроме пыли. Никакой мебели или хлама заброшенного дома.
Граф разочаровано вздохнул, ведь он ожидал найти хоть что-нибудь. Ему хотелось верить, что здесь он найдет Адама, запертого какими-нибудь преступниками, которые хотели получить выкуп или что-то еще; или просто каким-то сумасшедшим, который терзал его… Последняя догадка с болью вспыхнула в мыслях, когда взгляд Графа зацепился за что-то светлое в углу комнаты. Тут же приблизившись, он безмолвно осел на колени, бездумно ставя рядом подсвечник. В углу лежала небольшая светлая тряпка… Граф узнал в ней разорванную рубашку своего крестника. В неровном и подрагивающем свете свечей на полу отчетливо пролегало темное пятно… не пришлось сомневаться в том, что это была кровь, которая таким же темным разводом иссохла на ткани.
Сжав в руках обрывки от рубашки, Граф склонил голову, все так же стоя на коленях, практически забыв, что позади него находится Эвиль.
- Прости меня… это я во всем виноват… прости меня… - тихий шепот Графа едва отражался от стен прерывистым эхом, а слезы, стекающие по его щекам и носу, капали на изорванную и окровавленную ткань, которую он сжимал настолько сильно, что пальцы начали белеть. Он повторял эти слова с каждым разом все тише и тише, позволяя им угасать в безмолвии и беззвучии его слез. 


Акт 3,5: Чистейшая мечта
(своеобразное отступление "за кулисы" от основного сюжета как и все последующие 0,5 главы)

Помпезный оперный зал принимал своих гостей, пришедших вдохнуть частицу прекрасного, дабы после было что обсудить, да запятнать зрелище своим мнением и суждением.
- Сегодня какое-то особенное представление, не так ли? - в полтона спросил молодой мужчина, наклоняясь к своей спутнице. Они шли к главному залу, изредка натянуто улыбаясь людям, которых впервые видели… но фамильярность в обществе никто не отменял.
- Да, братья будут исполнять дуэтом одну из арий. Для младшего это отличный шанс преуспеть, - мерно ответила светловолосая девушка, улыбаясь краем губ. Она легко ступала, словно едва касаясь пола, но все же мраморные плиты отзывались перестуком с ее каблучками. Девушка ловила на себе восхищенные, завистливые, пустые, заинтересованные и любые другие взгляды, потому что просто не могла не притягивать их. Ее красоту и шикарное платье дополнял еще и спутник, коим был высокий молодой мужчина в темном сюртуке. Он без особого интереса смотрел на окружающих, ведь его интересовало представление.
Они приняли приглашение послушать пение человека, занявшего роль не только популярного оперного певца, но и писателя, критика и всех прочих, кого бы только пожелал. И каждым его проявлением восхищались, концентрируя все внимание не столько на его трудах, сколько на внешности. Говорили, он весьма и весьма красив, но новый гость об этом лишь был наслышан.
- Эвиль, пойдем, наше место в отдельной ложе, сам Марк отвел ее для нас, - сказала девушка, нарочно чуть громче, чем обычно, дабы ее услышал не только спутник, но и те, кто стояли рядом.
Легкое перешептывание и правда разлетелось по залу, когда все начали обсуждать услышанное, а пара скрылась за дверью.
- Почему-то мне кажется, что ты не зря пригласила меня, - Эвиль усмехнулся, подавая леди руку, дабы ей удобнее было спуститься со ступеньки, отделанной бархатом.
- Думаю, тебе будет интересно взглянуть на это, - проходя к шикарным креслам, девушка откинула с плеча роскошные пряди светлых волос.
Она приподняла подол расшитого платья, усаживаясь в одно из мягких кресел, кладя ногу на ногу, словно совершенно случайно проводя по колену рукой, поправляя кружевной чулок.
- На что именно? Я не ценитель опер, - Эвиль остановился у перил ложи и взглянул вниз, в зал. Люди постепенно рассаживались по своим местам, а в назойливом шуршании шепота он все чаще и чаще слышал о том, как же красив главный исполнитель.
- Увидишь сам, - немного подавшись в его сторону, девушка потянула Эвиля за руку, заставляя сесть на место. - Занавес скоро откроется.
Интрига была недолгой, но действо не оправдывало даже столь малое время, затраченное на ожидание. И без того скудный сюжет оперы дополнили посредственные голоса, да не слишком яркая игра вкупе с блеклыми декорациями. Все оказалось не таким, каким могло бы быть.
Эвиль скучающим взглядом смотрел на сцену, не замечая ровным счетом ничего особенного, но лишь до того момента, пока не вышел тот, кого все и ожидали. Публика блаженно вздохнула, лицезря прекрасного юношу, исполняющего главную партию. Вокал был не так хорош, как лицо, но суть крылась не в этом.
Эвиль усмехнулся, глядя на него, и его усмешка стала лишь наглее, когда на сцену вышел брат хваленого певца: ничем особо не приметный юноша, который почти сливался с декорациями. Однако его голос звучал гораздо чище и ярче, играл красиво и чарующе, затмевая собой все остальные, но едва ли это кто-то оценил, кроме гостя с лукавой улыбкой, сидевшего с леди в отдельной ложе. Эвиля действительно заинтересовало то, что он увидел, это притягивало его взгляд и мысли.
- Ну как, любопытно, верно? - шепнула девушка.
- Ты тоже это видишь? - взглянув на нее украдкой, Эвиль вновь вернул свое внимание к двум братьям.
- Да, потому что они рассказали мне об этом.
- Действительно… каждому свое, - садясь в кресле более расслабленно, Эвиль потер пальцами подбородок, обдумывая то, что видит. А все продолжали смотреть оперу, которую все же предпочтительнее слушать.
Занавес опустился, и зал ответил овациями. После главный объект восхищений лично принимал комплементы, которые неизменно сопровождались подарками и письмами с признаниями.
Проходя через зал, Эвиль держал перед собой большой букет белых роз, обернутый в расшитую бисером ткань. Окинув взглядом певца, принимающего восхваления, Эвиль осмотрелся вокруг. В стороне стоял скромный юноша, его никто не осыпал цветами, подарками и речами о таланте,  он смотрел на своего старшего брата, но восхищения в этом взгляде явно не было.
- М?.. - растеряно и удивленно моргнул юноша, когда Эвиль подошел к нему и протянул букет. - Вы хотите, чтобы я передал его Марку?
- Нет, это для тебя, - Эвиль чуть улыбнулся, - ты красиво пел. Твой голос просто великолепен.
- Д-да? Спасибо… - приняв букет, юноша смутился и отвел взгляд. Ранее его никто не замечал, даже красоту голоса, но он вполне привык к существованию в тени лика своего брата.
- Это прекрасно… дарить людям прекрасное, - добавил Эвиль, глядя куда-то за спину собеседника.
- Что? Вы… не может быть… - юноша резко отступил на шаг, удивившись еще больше.
- Да, я вижу, - лукаво прикрыв глаза, Эвиль смотрел на того, кого видел за спиной юноши. - Благодарю за возможность услышать столь красивую песнь.
Склонив голову в учтивом поклоне, он вновь перевел взгляд на юношу, который судорожно сжимал букет, а за его спиной стояло нечто, что мог видеть не каждый. Нечто, напоминающее тень, движущуюся по своей воле, но всегда стоящую позади.
- Спасибо… - ответило нечто, наклоняясь к букету через плечо юноши.
- Не за что. Не будете против, если мы поговорим? Мне интересно…
- Конечно, - юноша кивнул и, взяв Эвиля за манжет сюртука, поспешно повел за собой.
- Льюис? - фыркнул фаворит вечера, отходя от публики, когда увидел младшего брата.
- Марк, этот человек… он бы хотел поговорить… о них, - ответил тот и сразу поник.
- О них?
- Да, - взял слово Эвиль, осматривая и того, кто стоял за спиной старшего из братьев.
- Но скоро второй акт…
- Поверьте, я займу гораздо меньше времени, чем люди, восхваляющие вас.
- Хорошо, пойдемте, - нехотя согласившись, Марк прошел к двери, что вела в небольшой зал.
Идя за братьями, Эвиль рассматривал тех, кто следовал за ними, и чем меньше света было в помещении, тем отчетливее он их видел.
- Демоны? - наконец спросил Эвиль, когда переступил порог мрачного зала и прикрыл за собой дверь.
- В книге было написано, что это души, дающие то, что пожелаешь, - пояснил Марк, чувствуя заведомую неприязнь к человеку, увидевшему их секрет, в который его точно не посвящали.
- И чего вы пожелали? - обходя братьев, осматривая их, Эвиль вновь задал вопрос.
- Я хотел быть красивым, поскольку красота лучше всего, - недовольно ответил старший из братьев, подернув плечом.
- Зачем же тогда ты поешь?
- Чтобы все могли видеть, как я красив. Неважно, что я делаю, людям это нравится, потому что я красив… вот Льюис, он мог бы попросить об этом же, но на какой-то черт попросил голос…
- Просто я всегда хотел петь, особенно тогда, когда лишился слуха… но благодаря этим душам я могу не только слышать, но и петь, - чуть обиженно встрял младший брат, всем своим видом показывая искренность воплощенного желания.
- Неплохой выбор, но едва ли кто-то оценит его так, как красоту, - Эвиль ухмыльнулся и взглянул на Марка. Красота была лишь иллюзией, созданной тенью за его спиной.
- Неважно, - Льюис пожал плечами, - я ценю это… и верю, что найдутся те, кому понравится мой голос.
- Хватит, нужно готовиться ко второму акту, - прервав брата, Марк взял его за руку и повел за собой.
Вернувшись в гостевую ложу, Эвиль встретился с хитрой улыбкой своей спутницы.
- Понравилось? Забавно, правда? - спросила она, перекидывая одну ногу на другую.
- Да, но не так, как восприятие людей, - сев в кресло, Эвиль сложил руки перед
собой. - Сколько бы ни говорили, как важна душа и ее таланты, внешняя красота все-таки важнее.
- Я видела пару книг Марка… они ужасно неинтересны и бездарны, но все восхищены, все читают их и хвалят. Что бы он ни делал - это нравится людям, но лишь благодаря его внешности. Да и поет он, мягко говоря, некрасиво.
- На мой взгляд, невероятно постыдно и неприятно знать, что все тянутся к тебе и уделяют внимание лишь из-за красивого лица, но почему-то мне кажется, что большая часть людей никогда об этом не задумывалась, - усмехнувшись, Эвиль взглянул на сцену, где медленно поднимался занавес. Молча он признался себе, что и ему красота предпочтительнее, но все же не так сильно поддавался ей, потому что привык за всем различать душу.
- Да, но не нам их судить, ведь мы тоже не обделены, - усмехнулась в ответ девушка, проводя рукой у лица.
- Конечно, просто интересно, что так притягивает в красоте, что, видя ее, люди готовы посвятить себя…
- Может, стадный инстинкт?
- Скорее, негласный, - легкой улыбкой Эвиль отмахнулся от дальнейшего разговора, предпочтя послушать голос, исполнявший свою партию.
Людям всегда свойственно говорить о душе и талантах, но принимать лишь те, что покрыты красивой оболочкой. Бывают и исключения, но они компенсируются пылкими речами пристрастных критиков.
На сцене пели двое, а за спиной каждого из братьев стояло нечто, что выполняло их желания. Одно порождение тени обводило руками лицо, призывая видеть ту красоту, которую каждый для себя считал абсолютной, и питалось чужими взглядами и вниманием. Вторая тень касалась уха и шеи, звуча вместе с желанием младшего брата в унисон.
Один был рад оказываемому вниманию, а другой обладал голосом, который слышала даже душа, но взгляд был далек от нее. Один всегда был бездарен, но этого никто не замечал, а второй - прекрасен душой, но и этого тоже не замечали. Один никогда не был красив в действительности, а второй никогда не обладал талантом, но искреннее желание чистой мечты породило иллюзию, скрывающую за собой истину. Только вот один сгнил в тщеславии и мыслях, что прекрасен и поэтому любим, а второй погиб в одиночестве и красоте лживого таланта, который после его смерти некому было сохранить.


Акт 4: Чистейшая мечта / Простейшее желание

Алая вязкая субстанция неторопливо капала вниз, почти не разбиваясь, а лишь превращаясь в ровные лужицы. Они мерно стекались друг с другом, скрывая под собой шероховатую поверхность; постепенно замирали, становились более вязкими и слегка темнели. Именная печать коснулась теплой поверхности сургуча, оставляя свой резной узор, клеймя им темный конверт.
Граф сидел за массивным столом, иногда постукивая пальцами о его гладкую поверхность. Он задумчиво смотрел на конверт перед собой, в мыслях еще раз перебирая каждое слово письма, что было вложено в него. Правильно ли он поступает, желая отправить его? Или же все-таки стоит немного повременить?..
Открыв небольшой ящик в столе, Граф достал из него обрывок ткани, некогда бывший рубашкой его крестника. В который раз рассматривая следы крови на ней, он прикрыл глаза, делая глубокий вдох и постепенно выдыхая. Граф вспомнил события прошедшей ночи… то заброшенное поместье; коридоры с множеством открытых дверей, среди которых лишь одна была заперта… но и за ней не нашлось того, на что он надеялся.
Грудь вновь кольнуло то острое и неприятное чувство, как и в момент, когда он переступил порог старой комнаты. Граф чувствовал свою вину в том, что его крестник пропал.
Хотя его вины в действительности не было, Граф все же считал, что должен был во что бы то ни стало остановить крестника и не дать ему убежать, но тогда все казалось чуть иначе… все виделось лишь пылкостью эмоций, которые поостынут, и Адам вернется. Но Адам так и не вернулся.
С каждым новым раздумьем об его исчезновении догадки становились все ужаснее и ужаснее, а обрывок рубашки заставил поверить в то, что ничего уже не исправить.
- Господин? - дверь плавно приоткрылась, и в кабинет вошел Эвиль. - Полагаю, вам нужно выспаться. Не стоит доверять столь бессонным мыслям.
Мягко ступая по гладкому паркету, так, что его шаги были едва уловимы, он подошел к Графу, похоже, не желавшему никого слушать.
- Не стоить винить себя… - начал было Эвиль, но Граф поднял на него тяжелый и резкий взгляд, который враз показал, что ему лучше помолчать.
Слегка усмехнувшись, Эвиль протянул руку к конверту, лежавшему на столе.
- Вы написали письмо отцу Адама? - тихо произнес он, прочтя имя, написанное на конверте, не столько спрашивая, сколько констатируя. Да и о содержании письма он мог примерно догадываться. - Вы уверены в том, что ваш крестник мертв?
- Откуда ты знаешь, что это письмо его отцу? - недовольно спросил Граф, с удивлением глядя в глаза Эвиля. В них слишком четко проступало лукавство.
- Это только предположение, как и то, что написано в этом письме, - Эвиль отложил конверт, придвигая его к собеседнику, который смотрел на него уже с явным недоверием.
- Ты считаешь иначе? - бросив в его сторону окровавленный обрывок ткани, едва не рыкнул Граф, начиная раздражаться от спокойствия и мягкости чужого тона.
- Почему бы и нет, - перехватив брошенную ткань, Эвиль присел на край стола, расправляя ее и рассматривая кровавое пятно. - Есть множество вариантов того, откуда эта кровь… как и того, куда исчез ваш крестник.
- Просвети, - с недовольством отозвался Граф, не испытывая особого желания слушать догадки этого человека, ибо и своих хватало, а каждая последующая была неприятнее предыдущей, но все-таки… вдруг он мог что-то упустить.
- Например, эта кровь может быть лишь от незначительной раны или даже не вашего крестника… или же вообще не быть кровью, - поднеся ткань к лицу, Эвиль вдохнул ее запах, который неприятно оседал в носу. Этот запах напоминал отголоски болотного ила, смешанного с чем-то терпким и горьким, но при этом не имел даже и намека на оттенки гнили и железа. - Неприятный запах, но кровью это не пахнет… походит на испортившуюся помаду или краску.
- Что? - выхватив ткань из его рук, Граф вдохнул ее запах и сразу же отдернул ее от лица, чуть морща нос. Неприятный запах отвратительно оседал где-то в горле, задерживаясь на обонянии еще на несколько мгновений. - Разве кровь пахнет не так же?
- Не так резко, - потирая нос пальцем, словно стирая последние оттенки этого запаха, Эвиль заметил в глазах Графа мелькнувшую надежду.
- Откуда ты знаешь? - отбросив обрывок ткани обратно в стол, Граф прикрыл рот рукой, пару раз кашлянув, прогоняя остатки мерзкого запаха.
- У меня есть один знакомый патологоанатом, который любит свою работу и часто говорит о ней, - Эвиль едва заметно улыбнулся краем губ. - Поэтому не стоит отчаиваться и спешить с выводами.
Хмыкнув, Граф встал из-за стола. Подойдя к массивному шкафу, он достал небольшую бутылку с темным содержимым и тут же приник к ней в неподобающем для его статуса жесте, делая пару глотков прямо из горлышка.
- Возможно, ваш крестник лишь чей-то пленник, - на ровной ноте Эвиль начал перечислять свои догадки, наблюдая за каждым движением Графа. - Или же околдован нечистой силой, обитающей в том доме.
Граф усмехнулся его словам, делая еще один глоток, словно кожей ощущая на себе взгляд, который будто обволакивал, замечая каждый жест.
- Либо попал в руки уличных торговцев, а они могут безо всякой морали и угрызений совести продать его, - Эвиль заметил, как Граф прислушался к его словам, хотя и не подал вида, отставляя бутылку на место. - Скажите, господин… он был невинен?
- Что?! - едва не поперхнувшись недавно проглоченным спиртным, Граф воззрился на Эвиля, но тот лишь улыбнулся резкому тону.
- Был ли ваш крестник невинен? Ведь юное, никем не тронутое тело гораздо ценнее…
- Чушь, он ведь не девушка, чтобы кто-то мог узнать об этом. Кроме того, с чего ты взял, что я могу знать столь тонкую деталь?
- О, господин, порой по юноше это можно определить лишь с одного взгляда, даже не прикасаясь. Особенно его возраста. Подобное знание о девушке проявляется лишь при связи с ней, ведь их поведение обманчиво, а вот юноша, утративший свою невинность, выглядит иначе… особенно если его связь была не такой, как принято, - Эвиль смотрел лукаво и открыто, словно наверняка зная о том, что говорит. О том, что спрашивает. - Вы вполне бы могли знать об этом, ведь ваш крестник достаточно долго прожил в вашем доме, кроме того…
- Ему всего пятнадцать лет, - напомнил Граф, замечая слишком неприкрытый подтекст в чужом взгляде.
- Я знаю, - учтиво ответил Эвиль на слова, прервавшие его, - но порой подобная юность излишне притягательна. Чем изысканнее грех, тем приятнее за него просить прощения. Нельзя не покаяться в прикосновении к нежной коже, не знавшей чьих-либо рук… стонущем голосе… голубых глазах, полных истомы… мягких светлых русых волосах, разметавшихся по покрывалу… родинках, доступных лишь взгляду любовников…
- Хах, тебе только романы пи… - Граф замолчал, с легким запозданием осознавая услышанные слова, повторяя их в мыслях, в которых вырисовывалось описание крестника, но… - Ах ты!
Враз приблизившись к Эвилю, Граф схватил его за горло и опрокинул на стол, с силой ударив об него.
- Отпустите, - Эвиль даже не пытался сопротивляться, хотя и ощущал, как руки все сильнее и сильнее сжимают его шею.
- Лжец! Где Адам? - рыкнул Граф, вжимая Эвиля в стол, в мгновение вспомнив и осознав, что тот просто не мог знать, как выглядит Адам, если только сам не имел отношения к его исчезновению и, что хуже, к тому, что описывал.
- О чем вы?.. - с трудом выдохнул Эвиль, пытаясь отвести от себя руки, которые уже попросту душили.
- Откуда ты знаешь, как он выглядит? Даже не смей сказать о том, что видел фото! Во всем доме нет ни единой его фотографии, - почти выкрикнул Граф в лицо Эвилю, ожидая очередную ложь, которая прозвучит хоть не так отвратительно в этом положении, ибо не будет учтивого взгляда и тона, что с каждым разом начинали просто выводить из себя.
- Госп… - Эвиль пытался ответить, но Граф не давал шанса, так и не ослабив своей хватки, с ненавистью сжимая его горло. Запоздалые попытки сопротивления были тщетны, а угасающее дыхание начинало кружить голову.
- Только посмей солгать, и я сломаю тебе шею безо всякого угрызения совести, - мерно проговорил Граф всего в паре дюймов от лица Эвиля, и каждое его слово словно отливало холодом. Граф ослабил хватку, наблюдая за тем, как его оппонент закрывает глаза, лишаясь дыхания.
- Госпожа… - тихо и хрипло ответил Эвиль, получив возможность сделать скудный вдох, но и его хватило, чтобы вновь взглянуть в глаза человека, едва ли не с удовольствием душившего его. Граф отвел руки от его шеи, но все так же прижимал к столу.
Можно было бы вполне восхититься тем огнем в глазах, что холодно пылал, когда Граф ощущал под своими ладонями биение чужого сердца, зависящее лишь от его движения.
- Ваша супруга… описала его… чтобы я имел представление о том, кого ищу… - Эвиль закашлялся от собственного вдоха, но все же ответил на выжидающий взгляд.
- …? - Граф отпустил его, отходя, осознавая, насколько погорячился с выводами. Возможно, причиной этому была бессонная ночь, либо раздражение, которое вызывал в нем некогда незваный гость. Хотя он чувствовал: Эвиль все равно что-то знает, скрывает и пользуется этим, словно кукловод нитями. Оплетает ими и заставляет путаться даже в собственных мыслях и порывах. - И что она тебе сказала?
- Она описала его как хрупкого юношу с выразительными голубыми глазами… - встав со стола, пытаясь восстановить дыхание и вернуть тону ровность, Эвиль коснулся шеи, про себя отмечая, что никак не ожидал от Графа такой силы и резкости. - …русыми волосами и светлой кожей… и, как отличительную черту, указала пару родинок у его бедра.
- Прости… я погорячился. Услышав от тебя такое, я потерял голову… - глядя на Эвиля, пытающегося отдышаться, Граф признал свою ошибку. Хотя он по-прежнему не мог выбросить из головы слова, озвученные ровным и словно смакующим тоном, ведь они так ярко вырисовывали в мыслях знакомый образ.
- Ничего, можете не извиняться, это лишь недоразумение, - опираясь руками о стол перед собой, ответил Эвиль, глубоко дыша. Его голова была опущена, но он слегка повернулся в сторону Графа, и тот вновь едва не вспыхнул новой волной ярости, заметив легкую усмешку. - Вполне естественно поддаться порыву своих эмоций.
- Прости, я повел себя неподобающим образом, - без сожаления бросил Граф, садясь в кресло за столом, перед которым стоял Эвиль.
Потирая виски, Граф прикрыл глаза, думая о том, что действительно поступил слишком резко, ничего не успев обдумать или понять. Вероятно, причиной этому были все же усталость и неясность мыслей, которые от раздумий только сильнее запутывались.
Эвиль выпрямился и вновь коснулся шеи, буквально ощущая, как алые отпечатки чужих рук темнели, превращаясь в синяки. На его светлой коже они виднелись слишком отчетливо и невольно привлекали внимание. Взглянув на эти отметины, Граф, тем не менее, почти признался себе, что ему было приятно душить этого наглеца, кожей чувствуя биение его сердца.
- Интересно… откуда Мария знала о тех родинках? - будто случайно произнося свои мысли вслух, тихо проговорил Граф, глядя на конверт, упавший на пол. Подобное знание весьма странно для замужней дамы, ведь для того чтобы узреть такую подробность, она должна была видеть юношу обнаженным, что крайне неприлично.
- А вы? - спросил Эвиль, тоже словно невзначай озвучив свою мысль, лукаво изгибая губы в улыбке.
- Можешь огласить свою догадку, - фыркнул Граф, колко взглянув на надменную ухмылку. Казалось, собеседник знает каждую мысль и совершенно не знает стыда, провоцируя подтекстом, который то и дело проскальзывает в его словах.
- Почему бы вам не ответить самому? - прикрыв глаза, учтиво заметил Эвиль, проверяя чужие эмоции на прочность, ведь он знал, насколько может злить одним лишь своим тоном.
- Я отвечу, прав ты или заблуждаешься, - пересилив желание вновь сжать свои руки на чужой шее, Граф поднял с пола конверт и вернул взгляд к собеседнику.
- Полагаю, в отличие от вашей супруги, вы знали вашего крестника с младенчества. Вы присутствовали на его крещении, посему более чем вероятно, что еще тогда заметили сей чудный акцент природы, - Эвиль озвучил не столько свою догадку, сколько логический факт, хотя если бы его упрекнули в излишней верткости слов, то он бы не стал этого отрицать. Кроме того, он внимательно наблюдал за Графом, за каждой эмоцией на его лице, за каждым изменением во взгляде, улавливая реакцию на свои слова. Научившись видеть подобное, несложно понять за игрой слов, что таят в своих мыслях собеседники, скрывают ли они что-либо, не желая чтобы об этом знал кто-то еще.
- Ты прав, - вкрадчиво отозвался Граф, приподнимая бровь, глядя в глаза Эвиля, соглашаясь с тем, что предположил человек, назвавший себя шутом. С каждым новым днем это определение переставало казаться неподходящим.
Эвиль играет чужими эмоциями и мыслями так же ловко, как шут жонглирует расписными шарами.

Солнце мягко опускалось к горизонту, разливая по полу тени от оконных рам. В гостиной стоял молодой мужчина и смотрел на небольшие часы, висевшие над камином. Их тиканье в момент замерло, больше не нарушая тишину комнаты, а старые резные стрелки остановились.
- Мария?.. - Эвиль обернулся через плечо, слыша, как захлопнулась дверь гостиной.
Хозяйка дома молча подошла к нему и заглянула в глаза. Уже несколько дней у нее не получалось застать гостя наедине, чтобы обговорить весьма интересную, на ее взгляд, вещь.
- Вы что-то хотели? - поинтересовался Эвиль, приподнимая бровь.
- Да, - ровно ответила Мария, откидывая с шеи легкий шарф, демонстрируя пусть уже и не такие четкие, но все же следы рук. - Как это понимать?
- Что именно? - улыбнувшись краем губ, Эвиль проводил взглядом спадающий к полу шелковый шарф, а после вновь повернулся к часам, словно чтобы взглянуть, который час.
- Кто ты? Ты… демон? - Мария внимательно, не без доли восторга, смотрела на него, хотя и едва ли могла поверить в нечто подобное, но то, что осталось на ее коже, казалось ничем иным, как прикосновением темной силы.
- Отнюдь, я такой же человек, как и вы, как и многие другие… с чего вашу голову посетила столь странная мысль? - вновь взглянув на Марию, Эвиль усмехнулся. Подобные слова были ему забавны.
- Я слышала легенды о том, что среди людей существуют иные создания, которые хотят жить, как и люди… но для этого вынуждены питаться ими, - с не меньшим восторгом ответила Мария, припоминая все те рассказы, казалось бы, безумцев, распускавших слухи по улицам городов. Ее по-своему привлекало это, ведь каждой бы польстило, что создание тьмы одарило своим касанием, соблазнившись.
- Это всего лишь легенды, да и вам уже поздно верить в сказки.
- Да, но тогда... - Мария расстегнула жакет и тонкую блузку, открывая небольшие темные следы, чем-то напоминающие проходящие ожоги, - …что это такое? Это осталось от твоих рук. Расскажи мне, поделись своей тайной… я знаю, ты что-то скрываешь.
- Мадам, у вас, вероятно, аллергия на новый лосьон для тела, - Эвиль легко улыбнулся, словно говорил с глупой маленькой девочкой, сдержав более откровенную усмешку.
- Что?! - повысив тон, она воззрилась на него, чувствуя в этом взгляде и словах едва ли не насмехательство. - Да как ты… смеешь?!
- Догадки не всегда совпадают с истиной. Полагаю, вам плохо спалось, либо же вы видели дурной сон, - наклонившись, Эвиль поднял с пола шелковый шарф и, протянув его Марии, лукаво улыбнулся.
- Что… что ты имеешь в виду? - глядя на руку, держащую в ладони вещицу ее гардероба, Мария ощутила, как слегка закружилась голова, совсем как тогда…
- Возможно, все это было лишь вашим сном, - уточнил Эвиль, расправляя шарф. Подойдя к Марии и плавно накинув шарф ей на шею, он бегло прошелся кончиками пальцев по коже.
- Сном?! Хочешь сказать, что отрицаешь произошедшее?! - Мария дернулась, желая повернуться и высказать все в глаза наглецу, который так легко отказывался от их связи, но замерла: тонкий шарф неприятно скользнул по коже, когда Эвиль потянул за него, а после резко отпустил.
- Госпожа, мне нечего отрицать, - отведя руки, улыбнулся Эвиль, наблюдая за тем, как его собеседница начинает злиться.
- Что? Я…
- Вам стоит обсудить это с супругом, ведь подобные сны нередки у женщин, страдающих от недостатка внимания мужей, - Эвиль говорил ровным и спокойным тоном, что выводило из себя Марию.
- Если так, то откуда тогда ты знаешь, о каком именно сне я говорю? - усмехнулась она, отводя от лица прядь волос.
- Это несложно понять из сказанного вами контекста.
- Допустим, тогда, как ты объяснишь то, что я знаю о корсете? Ты отказался снять его, хотя он и мешал тебе, - тоном, полным превосходства, произнесла Мария, ибо слишком четко помнила грубый корсет, шнуровка которого так неприятно касалась кожи, но стоило ей лишь протянуть руки и, схватив рубашку Эвиля за полы, резко дернуть, как несколько пуговиц отлетели в сторону, а взгляду открылся небольшой участок бледной кожи подтянутого живота.
- О чем вы? - так же учтиво спросил Эвиль, стоя неподвижно, ловя на себе удивленный и неверящий взгляд.
- Но ты же… - Мария отступила на шаг, собираясь с мыслями, и они не заставили себя ждать, - ты вполне мог снять его… но тогда зачем…
Она еще более удивленно распахнула глаза, когда Эвиль расстегнул оставшиеся пуговицы и продемонстрировал, что у него ничего нет под рубашкой. А последний аргумент, что Эвиль его просто снял, тоже оказался бесполезным, ведь в таком случае на его теле непременно должны были остаться как минимум следы от столь тугого корсета. Это Мария знала по собственному опыту - подобные следы не могли сойти за пару дней.
- Не может быть… - тихо произнесла она, садясь на небольшой диван. В мгновение Мария ощутила чувство стыда, которое лишь усиливало то, что она повела себя подобным образом, но это чувство было гораздо легче ощущения предательства перед супругом. Поспешно застегнув на себе блузку, Мария подняла взгляд, пытаясь придать ему должную непроницаемость. - Прости, я ошиблась… похоже, ты прав, это был слишком реалистичный сон.
- Людям свойственно ошибаться, - склонив голову, ответил Эвиль. - Извините, мне нужно идти.
Взглянув на часы, стрелки которых щелкнули и вновь начали отсчитывать время, он покинул комнату, оставив Марию наедине со столь противоречивыми и непонятными мыслями.

У массивных лестниц, спускающихся к мощеной дорожке, в свете заходящего солнца стоял мужчина. Он повел плечами, ощущая прохладу, пробравшуюся даже под его плащ. Извозчик задерживался, посему Граф вновь зашел в дом, прислушиваясь… сверху доносился плач ребенка. Осмотревшись, Граф не увидел никого из прислуги, похоже, все были заняты. Поспешным шагом он направился к лестнице, ведущей на второй этаж, но остановился, краем глаза заметив приоткрытую дверь в гостиную. Осторожно переступив ее порог, он увидел свою супругу, задремавшую на диване. Пройдя к ней, нарушая тишину, смешанную с мерным и глухим тиканьем часов, лишь шорохом своего плаща, он присел на колено перед Марией. Граф наклонился и мягко провел по ее волосам ладонью.
- Мм… - Мария нехотя проснулась, приоткрывая глаза. Увидев перед собой мужа, облаченного в верхнюю одежду, она пару раз моргнула, прогоняя пелену сна. - Дорогой, ты куда-то собрался?
- Да, мне нужно в город, - кивнул Граф, приподнимаясь. - Почему ты не наверху? Наш ребенок плачет.
- М? Кажется, я задремала, плохо спала ночью… - потянувшись, Мария и сама пыталась припомнить, что делает в гостиной. Но конверт, лежавший на коленях, облегчил ее раздумья. - Тебе пришло письмо, но я так и не нашла тебя, обойдя почти весь дом, поэтому и решила подождать здесь.
- О, спасибо, - взяв конверт, Граф окинул его удивленным взглядом, не наблюдая на нем ни печати, ни какого-либо уточнения, кроме собственного имени. - Мария, ребенок…
- Ах, да… - она тут же встала с дивана, поправляя одежду.
- Я вернусь завтра вечером, - выходя вслед за ней из гостиной, проговорил Граф.
- Хорошо, - не оборачиваясь, приветливо отозвалась Мария, поспешно поднимаясь по лестнице.
Вновь выйдя из дома, Граф увидел извозчика, стоявшего подле лестницы. Решив не спрашивать о том, почему тот так задержался, Граф лишь повел плечом, вновь ощущая холод погоды.
Дорога в город была не слишком короткой, но и длинной ее нельзя назвать. Скучный пейзаж темного осеннего леса быстро сменился не менее скучными и серыми домами. А письмо, полученное из рук супруги, так и не сказавшей, кто его передал, Граф смял и выбросил в грязь дороги, сочтя это глупой шуткой. В конверт, на котором имелось лишь его имя, был вложен только пустой лист бумаги.
- Можешь возвращаться домой, завтра я найму кого-нибудь здесь, - обратился Граф к извозчику и отошел от него, ступая на весьма оживленную улицу.
Извозчик покорно кивнул, оставив своего господина в городе на указанной им улице.
Граф сделал глубокий вдох, глядя в вечернее небо, кажущееся особо темным из-за зажженных фонарей. Он уже давно не был в городе и почти забыл о том, каково здесь, ведь жизнь в поместье далека от жизни среди множества улиц и домов.
Просто пройдясь, иногда молча отмахиваясь от назойливых продавцов газет или каких-нибудь безделушек, Граф остановился у весьма высокого здания, над входом в которое висела броская табличка с надписью на каком-то иностранном языке. Многие посетители так и не знали, как называется это заведение, но едва ли им было это важно или хотя бы интересно.
Стоило лишь приоткрыть дверь, как о приходе нового гостя сообщил затейливый колокольчик, украшенный множеством пестрых бусин и лент.
- О, господин Адье, - мягко проговорила светловолосая девушка, встречая посетителя у самого входа. Она легко улыбалась, а ее взгляд с поволокой казался особо заманчивым в тусклом желтоватом свете броских абажуров. - Мы думали, вы забыли про нас…
- Почти, - в ответ улыбнулся Граф, снимая плащ и отдавая его в руки другой девушки, подошедшей из-за небольшой арки, занавешенной тяжелой портьерой.
- Что ж, изволите то же, что и ранее? - поинтересовалась она, поправляя маленькую шляпку, дополнявшую ее прическу, а когда гость согласился, то чуть отвела рукой портьеру, приглашая за собой. - Тогда пройдемте со мной.
Идя за ней, Граф вдыхал знакомый сладкий запах, которым здесь пропахло все, начиная от мебели и заканчивая кожей девушек. Пройдя в не менее знакомую ложу, Граф присел на мягкий диван, усыпанный бархатными подушками и шелковыми покрывалами, отчего походил на шкатулку с конфетами. На небольшом столике лежали не менее знакомая трубка и небольшая расписная коробочка.
- Отдыхайте, все к вашим услугам, - выходя, проговорила девушка, помахав на прощание ярким пером в руке.
Кивнув, Граф удобнее сел, вновь делая глубокий вдох, вдыхая терпкий воздух, которым уже были полны легкие, и он становился менее навязчивым.
Резная тонкая трубка приятно касалась губ, позволяя вспомнить, каким же давним было это ощущение. Пряный дым витиеватыми линиями поднимался вверх, скрашивая собой красочные узоры на потолке.
Граф почувствовал легкость в мыслях, позволяя себе хотя бы на эти мгновения забыть обо всем, что находится за пределами этого здания. Иногда заглядывая за слегка отведенную портьеру, он видел откровенно одетых девушек. Они сопровождали мужчин, рассказывая им о ничего не значащих вещах едва ли запоминающимися словами. Но в мгновение Граф судорожно замер, задержав выдох - мимо прошел юноша…
Встав, Граф отдернул портьеру. В зале, укрытом скудным светом и легкой дымкой, среди посетителей и эффектных работниц сего заведения он вновь увидел того юношу, идущего рядом со светловолосой девушкой.
- Адам!.. - позвал Граф, а когда юноша обернулся, то тут же поспешным шагом бросился к нему, почти не замечая проходящих мимо людей.
Но, казалось, увиденное им испарилось.
- Вы кого-то ищете? - удивленно, но все же мягким тоном спросила девушка, приметив гостя, осматривающегося вокруг.
- Да, - бросил Граф, продолжая всматриваться в зал, и, взглянув на девушку, узнал в ней ту, рядом с которой якобы шел его крестник.
- Кого же? Возможно, я смогу вам помочь.
- Юношу... он шел рядом с тобой.
- Юношу? Юноши в нашем заведении редки, чаще мужчины… - задумчиво проговорила она, прикладывая к подбородку палец, вспоминая своих клиентов.
- Не клиент… юноша, он был рядом с тобой, - Граф снова осмотрел зал.
- Хм, здесь работают лишь девушки, вероятно, вам показалось.
- Возможно, - сведя брови, ответил он. Более чем возможно, что ему действительно показалось, ведь откуда здесь взяться Адаму.
- Бывает, многие встречают здесь тех, кого знают, но это лишь иллюзия мягкого света и сладкого дыма, - улыбнулась девушка, беря гостя под руку и увлекая за собой. - Пойдемте, вы давно не навещали нас, я провожу вас в зал. Это подарок… за счет заведения.
- Подарок? - нехотя идя за ней, уточнил Граф, ибо на его памяти данное заведение еще ничего не делало за свой счет.
- Вы наш почтенный гость, позвольте уважить вас, - все так же держа его под руку, девушка вела Графа за собой, а ее мягкий голос почти сливался с легкой музыкой, доносившейся из-за массивной портьеры, за которой была скрыта просторная ложа.
- Спасибо, но я таким не интересуюсь, я женат… - Граф хотел возразить, но странным образом подчинился мимолетным прикосновениям, подталкивающим и заставляющим опуститься на мягкий диван, усыпанный подушками и покрывалами, как и в прошлой ложе.
- Вы муж там, за нашим порогом, а здесь - вы мужчина, - проворковала девушка, откланиваясь.
Вздохнув, Граф потер виски, пытаясь вернуть трезвость мысли, но едва ли это могло помочь. 
Когда он поднял взгляд, то увидел двух девушек, стоящих на небольшом подиуме в паре метров от него. Легкая ненавязчивая музыка словно лилась откуда-то сверху, кружа в своем мотиве мысли, путая их и отводя на задний план.
Плавные и словно тягучие движения девушек едва не утопали в легкой дымке, которая постепенно развеивалась, позволяя более четко рассмотреть их. Одна из них, стройная, русоволосая, одетая лишь в кружевное короткое платьице, подчеркивающее ее округлые и соблазнительные формы, с особым усердием и умением пленила собой взгляд. Другая же приковывала взгляд не меньше, хотя из всего тела было открыто лишь лицо, и то его половину скрывала черная ровная челка. Ее длинные темные волосы огибали плечи, скрытые под тонким кружевом черной блузки. Она была одета слишком нетипично, хотя это почему-то привлекало не меньше открытой кожи и тела, которое с удовольствием демонстрировала другая девушка. Ноги черноволосой девушки обтягивали темные чулки и высокие сапоги, а верх тонкой юбки скрывался под корсетом. Даже шею девушки обвивали всевозможные узлы глянцевых лент. Эта танцовщица была лишена пышных форм, казалось, корсетом затянута едва ли не плоская грудь.
Присев на край подиума, положив одну ногу на другую, девушка в темном, похоже, предпочла не утруждать себя танцем. Она и так знала и видела, что смотрят на нее. Графу отчего-то гораздо интереснее была она, чем ее полуголая подруга, которая пусть и выглядела желанно, но уже не могла показать ничего, что бы нельзя было увидеть, глядя на ее танец.
Узрев выбор, русоволосая девушка почти незаметно скрылась из вида, словно исчезнув.
Спустившись с подиума, темноволосая девушка откинула с плеча длинные вьющиеся пряди и едва ли не в мгновение оказалась перед гостем, наклоняясь к нему, заставляя навалиться на спинку дивана. Вблизи можно было рассмотреть ее светлую кожу, виднеющуюся под узором темного кружева. Протянув к ней руку, Граф провел ладонью по корсету и замер. Корсет казался слишком грубым и явно выбивающимся из общей картины наряда, он больше походил на медицинский, нежели на декоративный, ибо не был чем-либо расшит или украшен.
Улыбнувшись краем губ, девушка отвела его руку от себя, взамен прикасаясь к лицу гостя, но не поднимая на него взгляда. Граф чуть вздрогнул, ему показалось, он услышал знакомый перезвон, когда девушка коснулась его, словно к ее руке были привязаны бубенцы.
- Вы так напряжены… - едва уловимо прошептала она, обводя кончиками пальцев скулу, словно осязанием ощущая тяжелый взгляд. - Вы злитесь?
Граф кивнул, припоминая свои эмоции. Его действительно многое злило, но в большей степени все-таки некий наглец, который одними своими словами провоцирует настолько, что хочется его задушить. Он что-то скрывает, но ничего нельзя доказать или же добиться правды - он слишком ловко отвечает на каждый вопрос.
- Если вы желаете… я позволю вам выразить это… - так же тихо прошептала девушка, взяв гостя за руки и поднося их к своей шее, окруженной множеством лент.
Словно поддавшись инстинкту, Граф схватил ее и опрокинул на диван, склоняясь над ней, грубо сжимая кружевную ткань на ее плечах, едва не разрывая ее. Бледные, даже ничем не накрашенные губы девушки изогнулись в улыбке, которая показалась знакомой. Подняв руки, запрокидывая их за голову, девушка прогнулась в спине, отчего корсет чуть опустился, демонстрируя действительно плоскую грудь… слишком похожую на мужскую.
- Что?.. - выдохнул Граф, все-таки разорвав тонкую блузку. Кружево рвалось с громким треском, а вслед за ним почти случайно сорвались и ленты с шеи, обрамленной темными пятнами синяков.
Не веря тому, что видит, ведь эти следы казались более чем знакомыми, Граф схватил девушку за волосы… но и они с легкостью слетели. Парик с темными волосами упал на пол, рассыпаясь тонкими прядями по яркому ковру.
- Эвиль… - Граф закрыл глаза и вновь открыл их, но и тогда увидел, что перед ним совсем не девушка.
- Вы правы, - отозвался Эвиль, приподнимая руки и доставая из-под подушки тонкий кинжал, предназначенный для вскрытия писем.
- Какого черта? - повысив тон, Граф отстранился, пытаясь понять, что все это значит… или же это очередная иллюзия сладкого яда, витающего в воздухе?
- Я знаю, чего вы хотите… и я доставлю вам это удовольствие, но прежде… - приподнявшись, Эвиль лукаво улыбнулся, - …полагаю, пришло время кое-что рассказать.
Лишь услышав это, Граф ощутил новую волну злости, которую вызывало в нем нахальство этого человека. Он смутно догадывался о покаянии наглеца, но в этот момент почему-то пожалел, что сегодня утром остановился и не задушил его.
- Да, я многое скрываю… нет, я не лгу, а лишь молчу… да, это я виновен в том, в чем вы меня подозревали… да, я знаю как выглядит Адам, но отнюдь не со слов Марии… я испытываю ваше терпение, потому что умею это делать… нет, у меня нет каких-либо мотивов… это лишь игра… я знаю, о чем вы думаете, знаю, что скрываете, знаю каждую тайну и грех… - тихо говорил Эвиль, признаваясь во всем, что Граф хотел услышать от него, даже в своем лукавстве и лицемерии.
- Грязное отродье! - едва не рыкнул Граф, выхватывая кинжал из рук Эвиля и тут же вонзая в него.
С силой сжимая в одной руке кинжал, оказавшийся на редкость крепким и острым, а другой упираясь в плечо Эвиля, Граф ощутил, как под его ладонью напряглись мышцы. Взглянув на лезвие, с которого стекала кровь, мерно капая на бледную кожу Эвиля, словно сургуч на бумагу, Граф не ужаснулся... ему нравилось видеть это и чувствовать.
Сжав кинжал сильнее, он вновь вонзил его в грудь Эвиля, замирая, словно прислушиваясь, попал ли в сердце. Оставив кинжал, Граф схватил Эвиля за горло, касаясь синяков, повторяющих контур его пальцев. Граф судорожно выдохнул, сжимая сильнее, испытывая при этом странное чувство. Ему было приятно, он действительно испытывал удовольствие, как и обещал Эвиль.
Чужое сердце, бьющееся в последних предсмертных судорогах, так чутко ощущалось в ладонях, сжимающих шею.
Отпустив, не желая позволить ему так быстро умереть, Граф вновь взял кинжал за рукоятку, медленно извлекая его из плоти, смакуя то, как кровь скользит по лезвию. Эвиль не сопротивлялся и не кричал, а лишь тяжело дышал, закрыв глаза и крепко сжав зубы.
- Открой рот! - приказал Граф, едва узнавая свой собственный голос, те ноты садизма и одновременного удовольствия, что звучали в нем.
Когда Эвиль приоткрыл рот, Граф, не дожидаясь, схватил его за подбородок, заставляя открыть его быстрее и шире. Как только Граф услышал тяжелый вздох, то вонзил кинжал в рот Эвиля. Гарда касалась зубов, а лезвие скрылось в полости, упираясь в самое горло. Оно прошло боком, попутно разрезав язык, который позволял себе озвучивать слишком многое.
Граф отвел руку, приподнимаясь, глядя на то, что совершил. С края губ Эвиля стекала кровь, заполнившая рот. Она капала на диван, собираясь в лужицу на шелковом покрывале, лишь постепенно впитываясь в него.
Часто дыша, почти не раскаиваясь в своем секундном порыве, Граф протянул руку и коснулся рукоятки кинжала. Медленно достав, Граф удобнее перехватил его. Кинжал был испачкан в крови и выскальзывал. Обтерев его о собственный рукав, Граф вновь перевел взгляд на Эвиля… Едва ли не желая разрезать этого шута на части, он вспорол шнуровку корсета, но тот даже не сместился. Подумав об еще одной на спине, Граф приподнял Эвиля, непроизвольно прислоняя к себе, проходя ладонью по его спине, ощущая еще одну шнуровку. Графа не смущала кровь, льющаяся ему на плечо изо рта теперь уже его жертвы, и он разрезал шнуры сзади, которые не так легко сдавались, либо же кинжал уже затупился. Все-таки разрезав вторую шнуровку, он отбросил Эвиля от себя, который, упав на спину, будто вздохнул. Прислушиваясь, Граф стер с лица каплю крови, капнувшую ему на щеку, когда Эвиль вновь выдохнул. Не веря тому, что он все еще может оставаться живым, Граф вонзил лезвие между ключиц Эвиля.
Сердце Графа забилось так, как, казалось, никогда не билось ранее, не зная таких сильных эмоций.
Вернувшись к корсету, Граф обнаружил, что тот и сейчас не снимается, словно его спицы впились в тело Эвиля, а упругая ткань стягивала настолько, что кровь из его рта вытекала непрерывным потоком. Вынув кинжал, Граф сделал глубокий вдох, и, решив, что это последнее, что он совершит, ибо и так зашел слишком далеко, вновь вонзил его в рот Эвиля до упора, так, что гарда  ударилась о зубы, а кровь всплеснулась.
Отведя дрогнувшие руки, Граф сел на пол подле дивана, стирая о высокий ворс ковра кровь со своих ладоней. Думая о том, что совершил, он ощутил приятное тепло в груди… как бы совершенное ни было отвратительно и неправильно, он понимал, что получил удовольствие, наконец-то заставив Эвиля замолчать. Переведя дыхание, Граф посмотрел на свои окровавленные руки. Постепенно удовлетворенность совершенным проходила, оставляя после себя лишь судорожное осознание того, что он убил человека. Граф хотел встать, чтобы уйти, но остановился, глядя на кинжал… в мыслях мгновенно возникло желание оставить его себе как доказательство того, что Эвиль больше никогда не заденет своим взглядом и учтивым тоном.
Коснувшись рукоятки кинжала, Граф вздрогнул… кинжал не поддавался. Стоило лишь чуть присмотреться, и он увидел, что Эвиль сжимает лезвие зубами, не позволяя его вынуть.
Утробно кашлянув, Эвиль лишь сильнее сжал зубы, отчего Граф в мгновение отстранился от него.
Приподняв руку, с которой капала его же кровь, Эвиль коснулся кинжала, медленно открывая рот и доставая его, удерживая кончиками пальцев. Отбросив его, Эвиль привстал, зажимая рот рукой, глотая собственную кровь, заполнившую рот. Проведя ладонью по ранам на груди, он приоткрыл глаза, глядя своим обычным взглядом на Графа.
- Вам понравилось? - шепотом спросил он, все так же прикрывая рот рукой.

Резко и судорожно вздохнув, Граф открыл глаза и увидел расписной потолок. Он часто и тяжело дышал, словно вынырнул из воды.
- Господин, вам пора… или вы хотите остаться еще? - стоя рядом и удивленно моргая большими карими глазами, спросила девушка, прервавшая сон Графа.
- Что?.. - рассеяно спросил он, пытаясь понять, что только что было, осматривая свои руки… но на них не было и капли крови.
- Уже день, обычно вы всегда просили будить вас в это время, - пояснила девушка, кокетливо наматывая светлую прядь на палец.
- Ах, да, верно… - с облегчением вздохнув, Граф встал, доставая из кармана брюк деньги. - Спасибо.
Отдав деньги девушке, он отмахнулся, когда она, удивленно раскрыв глаза, сказала, что это слишком щедро. Взяв свой плащ, Граф вышел на улицу. Прохладный воздух холодил кожу, проникая в легкие, слегка покалывая.
«Всего лишь сон…» - про себя произнес Граф, поднимая голову и глядя в пасмурное небо, с которого медленно начинали падать первые снежинки.


Акт 4,5: Раскрытая душа

Первый снег обманчив. Его хрупкие снежинки робко падают с неба, кружась в воздухе, но исчезают, касаясь земли и мощеных дорог, словно капли дождя. Они еще не способны скрыть под собой грязь и сырость почти прошедшей осени, но создают приятную иллюзию подкрадывающейся зимы.
Поздним вечером крайне редки люди на улицах, а еще не угасший свет в окнах домов привлекает взгляд. Одно такое окно, виднеющееся в полумраке, выглядит крайне одиноким во тьме остальных. Здание морга, некогда бывшее больницей, давно спит, не беспокоя своих вынужденных посетителей даже поскрипыванием дверей или полов.
У открытого окна, на фоне льющегося из него света можно было различить силуэт мужчины. Он стоял почти недвижно, медленно дыша, словно смакуя прохладный воздух с улицы, который в легких постепенно заменял собой уже приевшийся запах формалина и подгнившей плоти. Редкие снежинки, подгоняемые ветром, иногда залетали в окно, но тут же таяли. Проведя ладонью по темным волосам, среди которых выступало несколько седых прядей, хотя он и не был стар, на вид недалеко за тридцать, мужчина ощутил на коже холодные капли подтаявших снежинок. Отведя руку и чуть вытянув ее, ловя несколько снежинок, он рассматривал их, успевая заметить тонкий и хрупкий узор, прежде чем резная льдинка таяла, касаясь его почти болезненно тонких пальцев.
- Извините, морг уже закрыт, приходите завтра, - произнес он, не оборачиваясь, ощущая на своей бледной коже последний сухой и холодный порыв ветра. Он слышал, как кто-то остановился в дверях. Мужчина захлопнул окно и аккуратно задвинул щеколду, провожая взглядом пару снежинок, кружащихся за ним.
- Я пришел и не в морг. Я пришел к тебе… Эдвард, - легко улыбнувшись, уточнил причину своего визита незваный гость, в столь позднем часу переступивший порог морга.
- Эвиль, - обернувшись, Эдвард узнал в нем человека, спутать которого с кем-то другим не мог. Ему хватило лишь одного взгляда на едва заметную лукавую улыбку.
- Давно не виделись…  а ты все так же служишь мертвым, заменяя их сгнившее нутро на пустоту и шелковые нити, - проходя дальше в комнату, отступая от дверей, мерно говорил Эвиль, осматриваясь, но ни на чем не делая акцента, следуя к собеседнику.
- Либо они служат мне. Как скрипка - музыканту, - Эдвард тихо усмехнулся. Он по-своему относился к работе, которую другие считали грязной и отвратительной. - Каждый занимается тем, что умеют его руки… реже тем, к чему пристрастно сердце. Мое же дело - скрыть тлен смерти, дабы живые не брезговали проводить усопшего к его могиле.
- Возможно, - чуть склонив голову набок, словно подумывая над ответом, Эвиль остановился перед Эдвардом. - Но у нас еще будет время обсудить прожитое.
- Безусловно, - и тот согласился, отходя к небольшому столу, садясь за него, отвлекаясь от собеседника на бумаги, разложенные по папкам. - Ты о чем-то хотел меня попросить? - поинтересовался Эдвард, зная своего гостя и то, что он не позволит себе прийти столь поздно просто так.
- Да, - отбросив лишние слова, Эвиль взял с невысокой полки подле стола ключ, - полагаю, комната все та же?
Эдвард молча согласился, кивнув, провожая взглядом жест Эвиля. Эдварда не стеснял ни факт его работы, ни то, что он жил в здании морга, и его гостя это тоже ничуть не смущало.
- В таком случае, буду признателен, если ты, закончив с работой, немного мне поможешь… иногда ведь стоит отвлекаться на живых, - скрыв ключ в кармане сюртука, Эвиль отошел к двери.
- Я патологоанатом, а не врач, - напомнил Эдвард, раскладывая перед собой бумаги.
- И все же, - гость на секунду замер на пороге.
- Хорошо, - Эдвард вновь отвлекся от дел и глянул ему в спину, - а пока - располагайся.
Эвиль скрылся в коридоре, а Эдвард вернул свое внимание к бумагам, лежавшим перед ним. Он неспешно скользил взглядом по тексту, иногда что-то заполняя и дописывая, раскладывая бумаги по разным папкам, словно к нему никто не приходил и не отвлекал от работы, либо же знал, что ему незачем спешить.
Закончив со своими обязанностями, Эдвард поднялся на верхний этаж и остановился возле двери своей комнаты. Прикоснувшись к холодной ручке, он открыл дверь и переступил порог, осматриваясь и прислушиваясь: его взгляд отмечал небрежно брошенную на пол одежду, а слуха достигали тяжелые вздохи. Склонившись, поднимая с пола одну из вещей Эвиля, хаотичность которых вела к приоткрытым дверям ванной, Эдвард заметил на кровати юношу. Он тяжело дышал и заметно дрожал, неуверенно поджимая ноги, лежа на боку, сжимаясь, тщетно пытаясь согреться.
Эдвард подошел ближе и наклонился к юноше. Проводя ладонью по сюртуку Эвиля, которым тот был накрыт, он про себя отметил, как же юн сей непрошеный гость, еще совсем дитя.
Откинув сюртук, открывая взгляду почти обнаженного юношу, который дрожал, обхватив себя за плечи, Эдвард прикоснулся к его шее ладонью, ощущая под горячей и слегка влажной кожей быстрое биение сердца. Повернув юношу на спину, он свел брови, замечая болезненный румянец на щеках.
- Бедное дитя… у тебя жар, - произнес Эдвард, оглаживая щеку юноши, прислушиваясь к тяжелому и сиплому дыханию. Отведя от его лица несколько влажных прядей, прилипших к коже, Эдвард чуть оттянул его веко, осматривая глаз, но и без этого было более чем очевидно, что юноша бредит и поэтому никак не реагирует на прикосновения.
- Ты поможешь? - донеслось откуда-то со стороны ванной.
- Не думаю, - Эдвард встал и отошел к небольшому шкафу, что-то ища в нем. - Похоже, это воспаление легких. Нужен врач и, что более важно, медикаменты, а здесь их нет.
Рассматривая несколько небольших пузырьков, взятых с полки в шкафу, Эдвард отставлял их обратно, похоже, не находя нужного. Он не задавал лишних вопросов, ибо не имел привычки интересоваться чужими причинами и даже тем, кто этот юноша и почему он в таком состоянии.
- Ты ведь понимаешь, почему я пришел к тебе, а не в больницу, не так ли? - вопрос подразумевал очевидный ответ, поэтому Эдвард молча кивнул. Он знал, что Эвиль преследует свои цели, оправдывая свои планы, и то, что этого ребенка наверняка кто-то ищет.
Вновь натягивая на себя сюртук и поджимая ноги, юноша тяжело кашлянул, повернувшись и уткнувшись лицом в подушку. Его тело сковывала дрожь, словно в комнате было невыносимо холодно, настолько, что кожа будто горела, соприкасаясь с воздухом, поэтому он пытался как можно сильнее сжаться, прячась под тяжелой тканью черного сюртука.
Вздохнув, понимая, что выбора нет, Эдвард вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа перед собой небольшой металлический поднос. Пододвинув к кровати низкий столик, он опустил на него поднос, который глухо звякнул различными инструментами на нем.
- Как его зовут? - спросил Эдвард, выливая в небольшую посудину прозрачную жидкость из округлой колбы. Он предпочитал знать имя того, к кому был вынужден прикоснуться.
- Адам, - все так же приглушенно прозвучало в комнате. - Что ты хочешь сделать?
- Если выпустить из организма определенное количество крови, то температура должна понизиться… кроме того, это поможет облегчить симптомы, - Эдвард знал, что делал. Некогда ему все-таки довелось быть врачом и иметь дело с живыми людьми, чьи жизни зависели от каждого его движения, но все же он предпочитал работать с теми, чьи сердца уже остановились. Он никогда не боялся совершить ошибку или поставить неправильный диагноз, он всегда был уверен в своих знаниях и способностях, просто считал, что и без него достаточно людей, дарующих жизни… куда меньше тех, кто умеет ювелирно превратить разлагающийся труп в будто спящего человека.
Присев подле кровати на колено, Эдвард отвел от юноши сюртук, плавно гладя его по голове, успокаивая своими прикосновениями дрожь.
- Адам… ты ведь слышишь меня? - ровный и красивый голос звучал легко, словно дымка, достигая слуха.
Адам лишь вновь кашлянул, все же слыша его и чуть приоткрывая глаза. Этот голос показался ему неимоверно знакомым. Он звучал странно приятно и успокаивающе.
- Я расскажу тебе одну историю, - Эдвард взял Адама за руку и вытянул ее, отирая запястье небольшим кусочком марли, смоченным в жидкости из колбы. Под светлой и тонкой кожей виднелась паутинка синеватых вен. Стоило лишь прикоснуться к ним кончиками пальцев и можно было ощутить биение сердца. - Некогда жил человек, чей дух уподобился его оружию, став таким же стойким и неутомимым. Он гордо шел вперед, не медля и не останавливаясь перед преградами, преодолевая их. Он был сильным воином, не нуждающимся ни в армии, ни в покровителе. Он мог победить любого в одиночку, не щадя себя и не оглядываясь на боль ранений, ведь удары в спину были неизбежны…
Красивый спокойный голос отвлекал от боли, словно заставляя внимать ему, когда Эдвард точным и ровным движением рассек запястье юноши, прервав нить тонких вен.
Алая горячая кровь стекала по ладони, капая с кончиков пальцев в небольшую посудину.
- Он никогда не сдавался, не отчаивался и не отступал, но однажды замер, сжимая в руке свой меч. Впереди него была армия врагов, а за спиной… просто еще одна армия, которая молча наблюдала. Он задумался о том, куда идет, к чему стремится… и нужно ли ему это?
Адам все так же дрожал, иногда приоткрывая глаза и глядя на Эдварда, слушая его, словно он говорил о чем-то очень важном и нужном. Его голос иногда будто рассыпался на сотни тонов и отголосков, напоминая голоса близких и знакомых людей.
- Задумавшись лишь на мгновение, он разжал ладонь, сжимающую меч, позволяя ему пасть к земле. Он увидел - ему не нужно ничего из того, что он может достичь ценой своей силы, ведь у него было все, за исключением руки, которую бы ему протянул близкий человек, если бы он вдруг оступился и упал в пропасть. Этому человеку не нужно было быть союзником, вполне бы хватило и его существования.
Кровь постепенно наполняла собой металлическую емкость, остывая.
Убрав посудину, Эдвард придерживал руку Адама, зажимая порез ладонью, краем глаза глядя на то, как с тонких окровавленных пальцев стекали последние капли и падали ему на брючину, тут же впитываясь в ткань, пачкая ее. 
- Оставив свое оружие и переступив через него, воин медленно шел дальше, более ни с кем не сражаясь, обходя препятствия и войны, позволяя угасать своей душе воина, от которой вскоре почти  ничего не осталось, подобно кучке пепла от огромного костра. Он и сам не заметил, что за ним следом кто-то шел, вероятно, именно тот, кого он желал, тот, кто бы смог спасти его от тьмы бездны… но он ошибся. Этот человек вонзил ему в спину кинжал, лишив жизни. Ровным счетом он лишь облегчил чужую участь, забрав себе то, что принадлежало другому. Разрубив тело на части и закопав их в одной из горных расщелин, полной цветов, этот некто продолжил свою жизнь, день ото дня все чаще отчего-то вспоминая об этом… зачем он шел за ним, что видел, почему убил? Вскоре вернувшись, он увидел в расщелине множество цветов эдельвейса, как и прежде цветущих в ней, но среди белых цветков виднелись слегка голубоватые, как раз там, где он скрыл тело…
Стерев с пальцев Адама кровь, осторожно касаясь кожи влажной марлей, Эдвард разжал запястье, отирая и его. Из тонкого разреза вновь выступала кровь, как только шероховатая ткань стирала старую. Немного приподняв его руку, Эдвард наклонился к ней, касаясь раны своим дыханием, взамен ощущая запах юной крови. Он приблизился еще, едва не касаясь ее, и слегка приоткрыл губы, но отстранился, вновь зажимая рану ладонью.
- Эти цветы напоминали ему о том, что он предал, хотя никогда и не клялся в верности. Он вырвал их, помогая себе забыть, дабы они не напоминали о содеянном, но спустя время он вновь проходил мимо расщелины и видел эти цветы… и вновь вырывал их. А они все так же вырастали, чуть отличаясь от остальных. Этот человек залил их ядом, оставив среди серебристо-белых цветов словно черную бездну. С тех пор цветы каждый год цвели белым, окружая пустой клочок земли, напоминая о пустоте в душе, уже забывавшей о том, как когда-то она шла за человеком, который был силен, даже несмотря на то что выбросил свое оружие.
Адам перестал дрожать, засыпая, дослушивая историю, слов которой почти не различал. Голос Эдварда успокаивал, словно колыбельная дождливой ночью, пробираясь в самую душу, окутывая ее собой, не позволяя отвлекаться на что-либо другое.
Когда кровь остановилась, Эдвард забинтовал запястье, иногда поглаживая нежную кожу кончиками пальцев. Дыхание его нечаянного пациента было таким же тяжелым, но жар заметно спадал, стирая с лица лихорадочный румянец.
- К чему была эта история? - за легкой усмешкой едва уловимо послышался перезвон бубенцов.
- Мои слова и голос подчиняют себе душу, напоминая ей голоса близких, успокаивают и умиротворяют… заставляя исполнять мою волю, - приподняв Адама, Эдвард переложил его на другую половину кровати и укрыл одеялом. Взяв с подноса небольшой пузырек и изъяв из него таблетку, он вновь наклонился к Адаму. Удерживая его за подбородок, Эдвард приоткрыл ему рот и положил под язык горьковатую таблетку. - Так что он даже не почувствовал пореза и боли... он думал о чем-то своем.
- И правда, прекрасный дар… похоже, впервые за то время, что знаю тебя, я понял это, - бубенцы звякнули более слышно, отмечая, что их обладатель приближался. - Вероятно, это самое прекрасное, что может встретить душа в мертвом теле.
- Хм, мне же никогда до конца не понять твоих мотивов и целей, - собрав все обратно на поднос, Эдвард отодвинул столик к стене.
- Возможно, потому что их нет. Я просто делаю то, что делаю, - в ответ последовала едва заметная усмешка, ведь ее обладателя никогда не удивляло, что едва ли кто-то мог понять его действия.
- Ты бесцельно существуешь, - заключил Эдвард, подходя к двери. - Откланяюсь. Под утро ко мне должен зайти патер.
- Патер? Ты же на дух не переносишь служителей церкви, - в голосе прозвучало легкое удивление, ибо не раз доводилось видеть, каким пустым взглядом Эдвард смотрел на тех, кто называл себя слугами божьими, кроме того, он не разделял их мнения о мертвых.
- Это совершенно иной патер, мне есть что ему показать, - улыбнувшись лишь краем губ, Эдвард скрыл довольную улыбку, ведь другим совершенно не обязательно знать о его планах. - Спокойной ночи… и, кстати, когда Адам проснется, то пусть выпьет настойку. Она стоит на столе.
Перед тем как выйти, он указал взглядом на небольшой темный пузырек, стоявший на краю столика у стены. Почти неслышно закрыв за собой дверь, Эдвард скрылся в полумраке длинного коридора, иногда выдавая себя ровными шагами и дрожащим перестукиванием инструментов на металлическом подносе в его руках.

- Как самочувствие Адама? - спросил Эдвард, стоя перед телом, аккуратно делая разрез на его груди, слыша, как приоткрылась дверь.
- Намного лучше, - войдя в комнату, Эвиль обошел металлический стол, на коем лежало заметно подгнившее тело девушки. Подходя к Эдварду, протягивая к нему руку, в ладони которой был чуть окровавленный бинт, Эвиль отпустил его, позволяя тонкой белой полоске ткани с несколькими алыми отметинами упасть на край стола. - Спасибо.
- Не стоит, я не приемлю благодарности за дело, которое бросил, - подцепив бинт кончиками пальцев, Эдвард бросил его на пол. Ему все-таки больше нравилось быть патологоанатомом, нежели врачом. Биение чужого сердца давно перестало напоминать ему о человеческой душе.
- И все-таки…  у тебя красивый голос, - Эвиль усмехнулся, отмечая брезгливый жест.
- Да, в порывах чужой души, - приподняв взгляд, в бледности которого отразилось лукавство, Эдвард взглянул на собеседника, без лишних слов говоря о том, что о многом знает, лишь прикоснувшись к кому-то, словно слыша каждую мысль в каждом стуке сердца. О каждом грехе, о думах, скрытых за ним.
-  Хм… неужели это так непристойно? - вновь усмехнувшись, встречаясь со взглядом серых глаз, Эвиль приподнял бровь, почти наверняка зная, что Эдвард имел в виду.
- Нет, это весьма интересно, - вернувшись к телу, лежавшему перед ним, Эдвард продолжил начатое, легко рассекая плоть. - И в чем-то по-своему красиво…


Акт 5: Раскрытая душа / Прекрасный цветок

Пасмурное небо, словно мозаика из рваных туч, становилось все плотнее и плотнее, скрывая за собой вечернее солнце, сворачиваясь в единое серое полотно, которое, казалось, висело так низко, что могло задеть крыши домов. Первые раскаты грома едва не колыхали собой воду в грязных лужах, разлетаясь гулким эхом, врезающимся в стены домов.
Стоя у приоткрытых дверей мансарды, мальчик ощутимо вздрогнул, когда раздался очередной раскат. Он сделал шаг назад, не сводя взгляда с темного неба, словно был заворожен этим зрелищем, но тут же зажмурился, как только сверкнула молния, а дверь мансарды захлопнулась от сильного порыва ветра. Резко вздохнув, мальчик почти отпрыгнул от нее и поспешил вглубь дома.
По темному коридору разносились сбившееся дыхание и глухое, но быстрое топанье маленьких босых ног. Мальчику казалось, что эти жуткие звуки преследуют его, а холодный ветер вот-вот коснется кожи, словно привидение.
- Хм? - приоткрыв дверь, в коридор выглянул Граф, прислушиваясь.
С другого конца коридора дошел глухой звук, словно упал стул или же что-то еще. Осторожно следуя за тихим шорохом, Граф улыбнулся краем губ. Он знал, что это наверняка его девятилетний крестник, которому вновь не спится из-за грозы.
Дверь в комнату для гостей оказалась распахнутой настежь, а из большого шкафа донесся легкий звук, будто кто-то чихнул.
- Адам, что ты здесь делаешь? - мягко спросил Граф, открывая дверцу шкафа и наблюдая в нем своего крестника.
Мальчик сидел в самом углу шкафа, с головой закутавшись в покрывало и крепко зажмурившись. Рядом лежало множество вещей, за которыми он прятался, отчего напоминал маленького пугливого зверька, забившегося в норку.
- Дядя… - тихо просопел Адам, приоткрывая один глаз и рассматривая в полумраке человека, стоявшего перед ним. До этого ему казалось, что в комнате ходит все тот же холодный ветер-призрак, бежавший за ним по коридору.
Только Адам хотел привстать, чтобы выйти, как за окном вновь громыхнуло… и он вновь вздрогнул и скрылся под покрывалом.
- Не бойся, - Граф улыбнулся, глядя на него. Адам гостил в его поместье впервые, а погода с первых же дней его приезда хмурилась, то просто разливаясь дождем, то шумя грозой. Крестник всегда пугливо вздрагивал, когда за окном мелькала молния, а ночью забирался под одеяло, прячась за подушками. - Пойдем, я провожу тебя в твою комнату.
- Мм… - отрицательно протянул Адам, приподнимая покрывало над головой. - Там большое окно…
- Мы закроем его шторами, - наклонившись, Граф протянул руки, чтобы помочь крестнику выбраться из шкафа, но тот отстранился.
Молния за окном на секунду озарила комнату ярким светом и тут же исчезла, напоминая о себе лишь стихающим раскатом грома.
Адам резко поймал крестного за руку и потянул на себя, отчего Граф не устоял на ногах и ударился коленями о днище шкафа, а массивная дверца стукнула о каблук его ботинка.
- Прости… - виновато шепнул Адам, поглаживая ладонь Графа в знак извинения. Чуть приподнявшись, он вновь потянул крестного на себя, заставляя забраться в шкаф. - Давай лучше посидим здесь… тут не страшно.
- Хорошо, - задумавшись на пару мгновений, Граф все-таки согласился, тихо вздохнув. Крайне сложно переубедить ребенка… тем более не бояться чего-либо.
Граф сел на колени, а дверца шкафа тяжело захлопнулась, скрывая за собой последний оттиск света. Поморгав, привыкая к темноте, он почувствовал, как крестник приблизился к нему, приникая ближе, робко откидывая покрывало.
В шкафу, и правда, практически не было слышно грозы, поэтому Адам быстро успокоился, почти забыв о ней.
- Адам… - Граф осторожно провел ладонью по голове крестника, лежавшей на его коленях, проверяя, спит ли он.
- М? - тихо отозвался тот, прислушиваясь, стараясь услышать, кончилась ли гроза.
- Не нужно бояться грозы…
- Почему? - немного приподняв голову, Адам пытался рассмотреть в темноте своего крестного.
- Когда я был маленьким, бабушка рассказала мне кое-что… - тихо, шепотом ответил Граф, словно делясь тайной. - Когда-то, еще очень давно, говорили, что молния - это небесный дракон, охотящийся за маленьким кроликом. Именно поэтому она так часто рассекает деревья, ища его норку. Или путает с людьми, в чьих душах так же подрагивает страх, будто в маленькой кроличьей душе…

Хмурый поздний вечер плавно перетекал в ночь, сливаясь с влажной прохладой улицы. Граф чуть задержался на пороге, оглядываясь, всматриваясь в темноту сада за резной оградой. Ему на мгновение показалось, что за иссохшими и опавшими кустами роз что-то мелькнуло, но тут же исчезло. Поведя плечом от неприятного порыва ветра, ударившего в лицо, Граф мотнул головой, прогоняя наваждение. Мысли до сих пор казались слишком беспорядочными, хотя он уже достаточно давно покинул заведение, от посещения которого остался не только терпкий запах на одежде, постепенно исчезающий в холоде улицы, но и горький осадок где-то в душе.
Тихо закрыв за собой дверь, чтобы никого не разбудить, Граф прошел в каминную, наблюдая теплые полосы света на полу коридора, расходящиеся от приоткрытой двери.
«Эвиль…», - про себя произнес Граф, уже привыкнув к тому, что его гость достаточно часто допоздна сидит в библиотеке или каминной. Лишь вспомнив о нем, Граф ощутил, как внутри что-то дрогнуло, а перед глазами промелькнул образ окровавленного тела и острого кинжала, так легко вонзающегося в плоть. Но все это было лишь сном дурмана, завладевшего мыслями.
- Дорогой, ты так припозднился, - откладывая книгу, вздохнула Мария. Она уже достаточно давно ожидала возвращения мужа и начинала волноваться.
- Извини, у меня были дела в городе, - отвлекаясь от своих мыслей, сдержанно ответил Граф. Все его запланированные дела прошли слишком сумбурно, он никак не мог сосредоточиться на них, постоянно отвлекаясь на навязчивые воспоминания, не дававшие покоя.
- Понятно… - Мария внимательно посмотрела на супруга, замечая в нем нечто странное. Ей на мгновение показалось, что в его взгляде едва ли не пляшут бесы; он был слишком довольным и при этом спокойным. Прожив с ним в браке немало лет, она еще никогда не видела такого взгляда. - Но… с тобой все в порядке?
- Да, конечно. Почему ты спрашиваешь? - снимая сюртук, Граф прикрыл глаза, не понимая настороженного взгляда супруги.
- Не знаю, просто ты… - заметив, как что-то выпало из кармана сюртука, Мария замолчала, присматриваясь. Встав и подойдя ближе, она удивленно распахнула глаза, когда Граф поднял с пола кружевную ленту. - Что это такое?!
- Понятия не имею, как это оказалось у меня, - он искренне удивился, едва не отбросив ленту от себя. Граф слишком отчетливо запомнил эту ленту на шее Эвиля, но вот как она оказалась у него в кармане… от осознания того, что случившееся могло и не быть иллюзией, едва не перехватило дыхание.
- Где ты был? - выхватив ленту из его рук, Мария тут же ощутила терпкий запах, оказавшись ближе к супругу. От него слишком навязчиво пахло чем-то приторным и одновременно горьким, и, к ее собственному изумлению, этот запах оказался ей знаком. Именно так пахло от ее брата, когда она еще жила в городе и была не замужем, а он слишком много времени проводил в различных увеселительных заведениях.
- Это не то, что ты думаешь, - положив руки ей на плечи и остановив, когда Мария хотела развернуться и уйти, Граф счел, что ему нечего скрывать, ведь в этой правде нет ничего постыдного. - Да, в городе я был в одном сомнительном месте, но, поверь мне, я никогда и не помышлял об измене, я лишь…
- Что?! Как ты можешь лгать, глядя мне в глаза? Думаешь, я не знаю, для чего мужчины ходят в такие места? Я уже утратила привлекательность для тебя? Как ты мог… - оттолкнув супруга от себя, Мария ощутила неимоверную обиду. Ее задела даже не столько его возможная измена, сколько сам факт того, что в таких заведениях всегда работают юные и красивые девушки, а она… с каждым годом все меньше и меньше походит на них.
- Ты ошибаешься, - отвернувшись от резкой пощечины, спокойно ответил Граф, в чем-то понимая гнев своей жены, но, желая успокоить ее, высказавшись, хотя она уже и не желала слушать. - Я там бываю каждый раз, когда езжу в город, но, клянусь тебе, никогда не прикасался ни к одной из девушек. Я прихожу туда, чтобы отвлечься от мыслей и всего, что остается за порогом того заведения, и для этого я… курю опий…
- Что?.. - выслушав его, Мария едва не утратила дар речи. Она и подумать не могла, что ее муж способен на такое. Мария бы хотела думать, что даже измена не так плоха, как сие, но все-таки это ее чуть успокаивало… до тех пор, пока ей не подумалось, что все не просто так. - Так ты делаешь это, чтобы отдохнуть от окружения? Тебе спокойнее там, среди грязи и разврата, чем здесь, с семьей?
- Нет, все не так.
- А как тогда?
- Это сложно объяснить. Поверь, я делаю это не потому, что устал, а потому что хочу побыть наедине с собой, и сейчас, когда столько всего произошло, мне это было нужно…
- Хорошо, как хочешь, - бросив в супруга ленту, Мария гордо развернулась на каблуках и направилась к выходу. Она не злилась - она понимала, о чем он говорил, ведь даже если он лгал, то имел на это право. Не каждый может ежедневно выносить плач ребенка или же исчезновение крестника. Хотя ее и задевало, что он так бы никогда и не сознался, если бы она не дождалась его и не увидела не только эту ленту, но и его едва ли не удовлетворенный взгляд. - Но сегодня, Рихард, я не хочу видеть тебя в нашей спальне.
Когда за Марией захлопнулась дверь, Граф прикрыл глаза рукой, устало вздыхая. Она редко называла его по имени, чаще лишь тогда, когда чего-то хотела, либо когда проявляла истинное безразличие, ощутив обиду. Но даже от этих размышлений и подкрадывающегося чувства стыда отвлекла кружевная лента, лежавшая подле его ног. Ее тонкое черное кружево напоминало о синяках на светлой коже, которые скрывались под этой лентой. Наступив на нее, словно пытаясь вместе с ней растоптать и наваждение, Граф вышел из каминной, убеждая себя в том, что это всего лишь случайность, и лента могла попасть в его карман по этой же случайности, ведь в том заведении немало девушек.
Пройдя в покои, предназначенные для гостей, Граф устало лег на небольшую постель, даже не раздеваясь и не снимая сапог. Засыпая, он пытался понять, почему же этот проклятый сон никак не покинет его мыслей, почему этот образ так крепко засел в них. Но каждый раз, вспоминая, как тяжело и судорожно давался Эвилю каждый вздох, как кровь лилась из его рта, Граф чувствовал на своих губах легкую улыбку.
Спустя несколько дней все постепенно возвращалось на круги своя. Насколько это было возможно. Мария все еще спала одна, одаривая мужа приветствием и взглядом лишь за обедом или ужином, чтобы не давать слугам лишнего повода для сплетен, а Граф спокойно отвечал, не видя причин торопить ее прощение.
Он все-таки переписал письмо, адресованное отцу Адама, хотя и до последнего сомневался, но, так или иначе, отцу стоило знать об исчезновении своего сына, даже если к его приезду все и разрешится.
- Будет сделано, господин, - забрав письмо, посыльный поклонился, - что-то еще?
- Да, - кивнул Граф, задумчиво потирая подбородок. - А где Эвиль?
- Его не было в доме с того дня, как он уехал, сразу после вашего отъезда в город…
Посыльный ушел, а его ответ заставил задуматься еще больше. За прошлыми размышлениями Граф почти забыл, что Эвиль уже давно не попадался ему на глаза, хотя ранее всегда имел привычку испытывать терпение своим присутствием и словами.
Поспешно выйдя во двор, Граф увидел посыльного, стоявшего подле одной из особо улыбчивых служанок.
- Что-то еще, господин? - тут же повернувшись к нему, невысокий мужчина удивленно моргнул.
- Нет, просто мне нужно в город, так что я сам заеду на почту и отправлю письмо, - ответил Граф, протягивая руку, ожидая возвращения письма.
- Да, конечно… - вернув конверт, мужчина еще более удивленно взглянул на него. Не часто можно увидеть, как кто-то из господ сам соглашается сделать что-то подобное.
Граф собрался в город к закату, несмотря на портящуюся погоду и всевозможные уговоры отложить поездку до утра. Ему не давали покоя навязчивые мысли о том, что Эвиль все-таки что-то скрывает… и, как бы Граф не открещивался от дурных воспоминаний и ленте в его кармане, ему уже начинало казаться, что сон не был сном. И не без содрогания осознавал, с каким удовольствием вонзал тонкое лезвие в чужой рот.

Ночной город встречал редкими прохожими и шумными компаниями расходящихся по домам завсегдатаев, засидевшихся в барах до закрытия. Знакомая броская вывеска в свете фонарей казалась не такой яркой, а скорее старой и потертой ветром и непогодой. Темное небо было затянуто тучами, скрывая поднимающийся месяц. Еще совсем недавно на дороги едва не лег первый снег, а сейчас казалось, вот-вот пойдет дождь.
- Что? - тихо фыркнул Граф, потянув дверь за резную ручку, но та лишь глухо скрипнула старым замком. Сколько он бывал в этом месте и еще ни разу не видел, чтобы двери сего заведения были закрыты. Несколько раз постучав, Граф недовольно выдохнул, так и не дождавшись ответа.
Почта ночью не работает, поэтому с каждым новым погасшим окном в темных домах Граф понимал, насколько абсурдным и поспешным было его решение. Всматриваясь в потертые вывески, ища отель, он поднял ворот плаща, ощущая неприятную прохладу, пробирающуюся под одежду. Холодный ветер все чаще ударял в лицо, а с неба начинали падать редкие капли дождя, которого уже никто и не ждал, недавно увидев легкие снежинки.
- Вы что-то ищете? - раздалось где-то за спиной, едва различимо за шумом проходившей мимо изрядно подвыпившей компании, буквально вывалившейся из небольшой двери захудалого кабака.
Граф повернулся, желая спросить, где здесь ближайший отель, но воздержался, наблюдая перед собой Эвиля.
- Вы что-то ищете? - учтиво повторил тот, подходя ближе, не обращая внимания на пристальный взгляд, устремленный на него.
- Да, отель, - все-таки ответил Граф, медленно выдохнув, чувствуя некое облегчение от того, что этот наглец не сбежал, как начинало казаться. Но это облегчение было косвенным, поскольку едва ли успокаивало то, что вновь придется слушать его и не верить ни единому слову. - А ты что здесь делаешь?
- Дела. Извините, не смог предупредить вас об отъезде, ибо вы уехали незадолго до меня, - тем же тоном сказал Эвиль. - Полагаю, отель - не самое лучшее место… быть может, согласитесь провести ночь в моем доме?
- Хм, - Граф задумался, стоит ли принять приглашение или же лучше отказаться, но было крайне интересно взглянуть на место, где жил этот человек, ведь если он все-таки причастен к исчезновению Адама, то, возможно, крестник находится именно там. - Если это не затруднит тебя…
- Буду только рад, - Эвиль улыбнулся краем губ, - ведь вы позволили мне быть вашим гостем.
Кивнув, окончательно соглашаясь, Граф последовал за ним, ожидая, к какому же дому тот наконец свернет, но вместо этого Эвиль подошел к задремавшему у дороги извозчику.
- Твой дом так далеко? - поинтересовался Граф, когда Эвиль протянул деньги явно оживившемуся мужчине.
- Нет, но идти туда ночью пешком нет смысла.
Действительно, идти пешком за город не было смысла, да и дорога оказалась не столько длинной, сколько ухабистой. Дом находился не так далеко, как поместье Графа, но все же достаточно, и был окружен темным лесом. Но от ночной тьмы отвлек свет: он горел на всех трех этажах дома, а кованые фонари у лестницы тускло освещали мокрые мощеные дорожки.
- Это… твой дом? - окинув все это мимолетным взглядом и слегка удивленно глядя на Эвиля, Граф приподнял бровь. Он никак не ожидал увидеть нечто подобное.
- Да, - улыбнувшись, понимая удивление своего гостя, ведь едва ли простой человек мог позволить себе такой дом, Эвиль остановился у парадной двери, стуча в нее. - Этот дом был свадебным подарком семьи моей жены.
- Жены?.. - тихо переспросил Граф, слегка удивляясь и тому, что Эвиль стучал в двери своего дома, а не открыл их сам.
- С возвращением, любимый, - но нужда в ответе отпала, когда дверь открылась, а на пороге возникла белокурая девушка, которая, однако, казалась откуда-то знакомой.
- Надеюсь, вы не будете против гостя? - подступив к ней, целуя в щеку, сказал Эвиль, при этом на осязание ощущая удивление во взгляде Графа.
- Нет, конечно же, - мягко улыбнулась она гостю, отходя от двери и жестом предлагая войти. - Проходите, мы всегда рады гостям.
- Спасибо, - чуть поклонившись в знак приветствия хозяйке дома, Граф принял ее приглашение.
- Знакомьтесь: это моя супруга - Фрида, а это… - Эвиль указал в сторону лестницы, с которой спускался светловолосый мужчина, - …Дарк, ее старший брат.
- Приятно познакомиться,  - Граф натянуто улыбнулся, - Рихард Адье.
- О, наш гость сам Граф, - усмехнувшись, но все же склонив голову в уважительном поклоне, произнес спустившийся Дарк.
- Да, он самый, - кивнул Эвиль, лукаво прикрывая глаза, - посему окажите ему все свое гостеприимство.
- Непременно, - улыбнувшись в ответ, Дарк словно подыграл этому взгляду. - В таком случае прошу меня извинить, пойду готовить ужин.
- Я помогу, - участливо отозвалась Фрида, уходя за своим братом, чьи шаги гулко разносились по просторному холлу.
- Вероятно, это лишнее, ведь уже так поздно, - возразил Граф, но Эвиль развел руками, протестуя.
- Вы мой гость, и я должен достойно принять вас… или же вы устали и хотите спать?
- Не особо, - замечая во взгляде собеседника неприкрытое лукавство, Графу стало интересно, к чему все это.
- Отлично… ну а пока готовится ужин, позвольте, я покажу вам комнату, в которой вы сможете после отдохнуть, - учтиво произнес Эвиль, ступая на лестницу и взглядом прося пройти за ним.
Молча кивнув, Граф последовал за ним, попутно обдумывая увиденное. Он бы никогда не подумал, что у Эвиля есть жена, хотя, по сути, вообще сложно что-либо предположить о человеке, который ничего о себе не рассказывал. А эта девушка, Фрида, все же казалась знакомой, словно Граф уже где-то видел ее. Белокурая и молодая красавица с большими карими глазами… ее образ был знаком, но откуда - все еще оставалось загадкой. Увидев такую девушку, просто прошедшую мимо на улице, вполне можно было бы ее запомнить, посему Граф не придал этому особого значения. Брат же Фриды, Дарк, выглядел намного старше ее, был статным и ухоженным мужчиной с волосами гораздо светлее, чем у своей сестры, и глазами глубокого голубого цвета. 
- Надеюсь, вам будет удобно в этой комнате, - Эвиль открыл двустворчатую дверь, жестом приглашая войти.
- Да, благодарю, - ответил Граф, проходя и осматривая довольно просторную комнату.
Для него одного она была достаточно большой, особенно огромная кровать, застланная темным покрывалом, расшитым витиеватыми золотыми узорами. Но его взгляд привлек свет за окном:
- Что это?.. - Граф удивленно изогнул бровь, наблюдая на заднем дворе дома нечто вроде озера, окруженного зажженными фонарями. В их мягком свете темная вода колыхалась от порывов ветра и словно вздрагивала от редких капель дождя.
- Моя супруга любит экзотических рыб, некоторые из них, которым не страшен холод, живут в этом озере, - пояснил Эвиль, подходя к окну и останавливаясь позади своего гостя. - Так что не удивляйтесь изобилию искусственных водоемов в доме.
- Понятно, - отступив от окна, Граф припомнил, что по пути в эту комнату ему и правда на глаза попадалось нечто подобное, но едва ли он там видел рыб.
- Располагайтесь… и чуть позже спускайтесь к ужину. А сейчас, извините, мне нужно еще кое-что сделать, - Эвиль вышел, словно только сейчас о чем-то вспомнив. Он не закрыл за собой двери, и его шаги были весьма отчетливо слышны, но постепенно стихали, удаляясь.
Оставшись наедине с собой, Граф снял плащ и, повесив его на спинку кресла, стоявшего неподалеку от окна, сам сел в него, устало потирая переносицу. Все это было странно ему, но больше все же напрягали собственные мысли. Каждый раз, когда Граф смотрел на Эвиля, ему вспоминался тот сон, отчего было просто невозможно смотреть в глаза. А Эвиль же, безусловно, видел это, и его взгляд приобретал новые оттенки лукавства.
По пустынным коридорам и большим комнатам монотонно разносился ход тяжелых часов, но за все это время ни разу не раздался их бой, будто не проходило часа, либо же их стрелки не двигались с места.
Резкий всплеск за окном напомнил Графу о том, что нужно спуститься к ужину, и заставил отвлечься от уже надоевших мыслей. Задержавшись у окна, он отвел легкую штору, наблюдая за большими кругами на воде, которые медленно исчезали, словно совсем недавно по ее глади ударила хвостом большая рыба.
Дождь заметно усилился. Его тяжелые капли содрогали темную воду, а круги от них постепенно смешивались в единую рябь.
Спускаясь по массивной лестнице, Граф осмотрелся. Где именно будет накрыт ужин, хозяева упомянуть забыли, но стоило ступить на гладкий пол холла, как Графа достиг легкий и витиеватый запах пряностей. И этот запах лишь усилился, когда гость прошел в сторону небольшого коридора, в конце которого была открыта дверь, а из-за нее лился мягкий свет.
В просторной обеденной у камина стоял Эвиль, чуть приобнимая Фриду за тонкую талию одной рукой, а второй отводя от ее лица светлую прядь. Позади него стоял Дарк, опустив ладони ему на плечи и вдыхая с волос горьковатый запах.
- Мы так скучали… - произнесла Фрида, прикасаясь к руке у своего лица.
- Мы думали, ты забыл о нас… - добавил ее брат, прикрывая глаза.
- Мы думали, ты нашел кого-то другого… - приникая ближе, Фрида приподняла голову, касаясь кончиком своего носа подбородка Эвиля.
- Мы теперь тебе неинтересны? - проводя ладонью по его плечу, поднимаясь к шее, оглаживая ее кончиками пальцев, Дарк обернулся в сторону коридора, прислушиваясь к приближающимся шагам.
- Полагаю, в ваших силах вновь заинтересовать меня, - усмехнулся Эвиль, переводя взгляд к большому окну, за которым дождь и ветер сплетались все резче и крепче друг с другом, словно танцуя. - Но не этой ночью.
Отступив от пары, он прошел к центру зала, ожидая не более минуты, чтобы встретить своего гостя.
- Прошу, проходите, - учтиво улыбнулся Эвиль, приглашая вошедшего к столу.
Граф кивнул, в который раз принимая приглашение. Еще до того как переступить порог обеденной, он ощутил приятный пряный аромат, просто разжигавший аппетит, но, сев за стол, не увидел того, что бы могло источать этот запах.
Круглый массивный стол был накрыт тяжелой бордовой скатертью с алыми узорами, напоминающими разливы патоки, а в его центре стояли большие темные блюда, щедро наполненные угощениями. Искусно очищенные гранаты, похожие на экзотические цветы, лежали почти в каждом блюде, украшая их своими алыми зернами. Ярко-красная, почти бордовая вишня, рассыпанная по столу, напоминала густые капли крови. Было странно наблюдать это в такое время года, но от этих мыслей в мгновение отвлекло самое большое блюдо: нежнейшие куски мяса были тонко нарезаны и выложены веером, украшены темными листьями базилика и кровью, сочащейся из каждой прожилки. В других блюдах также алело мясо, усыпанное различными травами и алыми яблоками, настолько спелыми, что они едва не отливали черным. Терпкий запах разрезанных слив и инжира смешивался с легкими оттенками слегка поджаренного мяса и почти незаметными нотами красного вина в больших бокалах.
- Что-то не так? - улыбнувшись, Эвиль поднес бокал к губам. Он сидел напротив Графа и наблюдал на лице гостя не столько удивление или же что-то подобное, сколько нежелание даже прикасаться к ужину.
- Ничего, просто я не люблю мясо с кровью… - отводя взгляд от стола, произнес Граф. Отчего-то с каждым взглядом на эти блюда внутри все словно обволакивало холодом.
- Вероятно потому, что вы не пробовали, как его готовит Дарк, - отставив бокал, Эвиль улыбнулся чуть шире, а Дарк, словно уловив его лукавый взгляд, подступил к Графу, держа перед собой белоснежную тарелку и столовые приборы.
- Не сомневаюсь, но…
- Попробуйте. Если вам не понравится, то я, к собственному сожалению, приготовлю что-нибудь другое, - подцепив один из кусков мяса, Дарк положил его на тарелку, не забыв сервировать зернами граната и половинками инжира.
- Спасибо, - ответил Граф, когда Дарк отступил и сел за стол рядом со своей сестрой. Графу не хотелось обидеть гостеприимных хозяев, посему решил все же попробовать ужин, приготовленный специально для него.
На белоснежной тарелке лежал изящный кусок мяса, украшенный фруктами, а из его середины сочилась кровь, стекая на тарелку, отчего та напоминала белое полотно, залитое кровью… или же дикую орхидею; ее бледный цветок с яркими вкраплениями.
Отрезав небольшой кусочек и положив его в рот, Граф удивился поистине нежному и приятному вкусу, который растекался по языку вместе с каплями крови и соком граната. Мясо было гораздо привлекательнее на вкус, нежели на взгляд.
- О, это действительно прекрасно… - произнес Граф, все еще ощущая этот необычный привкус во рту.
- Все для вас, - держа в руке бокал, до этого отпив из него, Дарк легко склонил голову, принимая похвалу.
- Я слышала, у вас родился сын… - робко начала Фрида, крутя в руках алое яблоко, поглаживая его кончиками пальцев. - Поздравляю.
- Благодарю, - отложив приборы, Граф улыбнулся краем губ, вспоминая, как был рад отцовству… хотя он рад и до сих пор, просто иногда забывает об этом из-за усталости. 
- Я люблю детей… и, говорят, они тоже очень любят меня, потому что сразу перестают плакать, когда я беру их на руки, - мягко говорила Фрида. - У нас нет детей, поэтому я нередко сижу с чужими, пока их родители отдыхают.
- Супруг не желает? - взглянув на Эвиля, Граф усмехнулся, не представляя себе этого человека семьянином.
- Нет, у брата чуткий слух, а если здесь будут жить дети, то он будет болеть… - отвечая легкой улыбкой, пояснила Фрида.
- Полагаю, брату не обязательно жить с супругами…
- Нет! Он всегда со мной! У нас все общее! - неожиданно резко и громко отозвалась Фрида, почти не дослушав гостя, а за окном в этот момент раздался гром, что было крайне несвойственно в такое время года.
- Извините, я не хотел вас задеть, просто… - Граф едва ощутимо вздрогнул не столько от ее слов, сколько от неожиданного раската грома, - …у каждого своя жизнь, и каждый идет своим путем.
- Мы идем одним путем, - ровно и монотонно произнесла Фрида, словно не она недавно говорила робко и учтиво.
- Господин Адье, извините мою сестру, она сегодня утомилась… и всегда немного нервничает в такую погоду, - встав и подойдя к ней, Дарк чуть отодвинул стул, протягивая ей руку и помогая встать. - Кроме того, вы - гость, посему оставьте свои предположения о чужой жизни при себе.
- Еще раз извините, но я и не думал что-либо советовать, а лишь высказал мнение, - вежливо пояснил Граф, ибо последние слова в его адрес звучали крайне неприемлемо.
- Ничего, - отступив, ожидая, когда Фрида возьмет его под руку, ответил Дарк, даже не помышляя извиниться за свою резкость. - Мы откланяемся на этом, приятного вечера.
- Дарк, - Эвиль остановил его мерным тоном, при этом не отводя взгляда от гостя.
- Прошу простить за дерзость, - склонив в извинении голову на пару мгновений, Дарк отвернулся и, положив руку на ладонь своей сестры, покоящуюся на сгибе его руки, вышел.
- Извините, они устали за день, - беря в руки бокал, пояснил Эвиль.
- Полагаю, этот ужин был действительно лишним, - отирая руки шелковой салфеткой, в которую ранее были завернуты приборы, Граф повернулся в сторону окна, услышав, как дрогнули окна от сильного порыва ветра.
- Отнюдь, - сделав небольшой глоток, Эвиль едва заметно улыбнулся краем губ, - мы можем продолжить.
- Спасибо, но я сыт, - отложив салфетку, прикрывая ею содержимое тарелки, при мимолетном взгляде на которую показалось, что она полна крови, Граф привстал, желая выйти из-за стола.
- В таком случае, как насчет вина? - указав жестом на бокал возле тарелки, к коему Граф даже не притрагивался, Эвиль навалился на высокую резную спинку стула. - Разве вы бы не хотели со мной поговорить?
- О чем, например? - помедлив, но все же сев обратно, замечая во взгляде собеседника знакомое коварство, Граф кончиками пальцев коснулся холодной ножки бокала.
- Вам виднее, - поставив свой бокал на подлокотник, рукой Эвиль подпер подбородок. Этим вечером он подметил, что гость лишь изредка смотрит на него, в то время как ранее имел привычку наблюдать за каждым жестом. - Быть может, вы хотите что-то спросить?
- Нет, - спокойно и сдержанно ответил Граф, глядя в глаза собеседника, опровергая его догадки.
В небе вновь громыхнуло, словно в жаркий летний вечер, отчего Граф вздрогнул, и вино в его бокале едва не плеснулось через край.
- Вы боитесь грозы? - с наигранным удивлением поинтересовался Эвиль.
- Нет, - поведя плечом, прогоняя неприятное ощущение, Граф поднес бокал к губам, медленно вдыхая богатый аромат вина. - Просто неожиданно… но, похоже, твоя супруга боится.
- Скорее, это ее тревожит, ведь она не ребенок, чтобы бояться грозы, - Эвиль усмехнулся, глядя в окно через плечо гостя на тяжелые потоки воды, стекающие по стеклу, а после плавно перевел взгляд на собеседника, когда за окном скудно и холодно сверкнула молния. - Знаете, когда-то говорили, что молния - это небесный дракон, охотящийся…
- …за маленьким кроликом, - закончил его фразу Граф, удивленно распахнув глаза, узнав ее с первых же слов. Он помнил ее с самого детства и поделился ею лишь однажды. Эту небылицу выдумала его бабушка, когда он, будучи ребенком, боялся грозы, а она рассказывала маленькую сказку, чтобы страх покинул его сердце.
- О, так вы знаете, - подыгрывая удивлению, изображая на губах легкую улыбку с оттенком разочарования, что не смог поделиться красивой историей, Эвиль взял бокал с подлокотника и поставил его на край стола перед собой. - Интересно… не правда ли?
- Откуда ты знаешь ее? - сделав глоток вина, спросил Граф, чуть не поперхнувшись от его приторности и выдержанности. Отставив бокал, он прикрыл рот рукой, ощущая неприятное жжение в горле.
- Вряд ли я вспомню, ибо слышал ее очень давно… что-то не так?
- Ничего, забудь, - переведя дыхание, бросил Граф, предпочтя не думать, откуда Эвиль мог знать такое, ведь все возможно, что это придумала не его бабушка и не одна она так отучала детей от боязни грозы.
- Как хотите… кстати, что вы делали в городе в столь поздний час? - обводя кончиками пальцев края бокала, глядя в его алое содержимое, спросил Эвиль. Ему было удивительно встретить подобного человека в городе едва ли не в ночной час.
- Дела, но я немного не рассчитал время… - встав из-за стола, без лишних слов ответил Граф, посчитав, что нет больше смысла продолжать ужин, который не задался с самого начала. - Полагаю, самое время откланяться.
- Понимаю, - также встав, беря бокал с собой, Эвиль прикрыл глаза. - Извините, вечер выдался не самым приятным, надеюсь, у меня еще будет шанс ответить вам тем же гостеприимством, что вы оказали мне.
- Не стоит беспокоиться, поздние гости всегда некстати.
- Отнюдь, просто и я здесь больше гость, так как редко посещаю это место.
- Спокойной ночи, - проходя к двери, произнес Граф, предпочтя не вдаваться в подробности чужой жизни. Сегодня он и так уже имел неосторожность неправильно выразиться.
Граф обернулся, прощаясь до утра с Эвилем, и ему показалось, будто в комнате напахнуло тяжелым запахом гнили, а при мимолетном взгляде на стол сложилось впечатление, что на смятой и пыльной скатерти лежит разделанная туша теленка, обложенная потрохами и трупами птиц. Посему Граф поспешил покинуть обеденную, решив, что слишком утомился и сон уже незаметно подкрадывается, рисуя нереальные образы.
Поднявшись в комнату, выделенную на эту ночь, Граф сел в кресло у окна, медленно выдыхая. Весь прошедший день и вечер казались слишком сумбурными, и причину он прекрасно знал… он никак не мог отвлечься от собственных мыслей, которые мешали здраво размышлять.
За окном непогода лишь сильнее разыгрывалась, не думая утихать. Темная вода в озере тревожилась крупными волнами, а дождь почти сравнивал ее с берегами, отчего казалось, что озеро растекается по земле, словно вязкая капля ликера, упавшая на ковер.
Задремав, лишь ненадолго прикрыв глаза, Граф устало потер переносицу. Вечер действительно был слишком поздним, да и не помешало бы выспаться. Быть может, к утру мысли поулягутся.
Подойдя к кровати, развязывая галстук, Граф прислушался. Слуха достигали странные звуки, различимые даже за шумом дождя за окном, хотя и были робкими и тихими. Сняв сюртук и осторожно положив его на кровать, продолжая вслушиваться в шорох, исходящий откуда-то из шкафа, он подошел ближе, прикасаясь ладонью к тяжелой дверце. Граф вздрогнул, тут же отведя ладонь, когда за окном вновь неожиданно раздался раскат грома, а комнату на долю секунды озарила молния.
Из шкафа раздался стук и нечеткие звуки, напоминающие всхлипы. Открыв дверцу и заглянув в шкаф, Граф тут же распахнул вторую, увидев, что в самом углу сидит связанный юноша. Половину его лица скрывала повязка, которой был завязан рот, а туго затянутые веревки буквально впивались в грудь и плечи, ибо из одежды на нем были лишь потертые бриджи с порванными штанинами.
- Адам… - не веря, произнес Граф одними губами, глядя на крестника поистине удивленным и растерянным взглядом.
Стоило Адаму увидеть крестного, как из его глаз потекли слезы. Граф тут же достал из его рта смятый платок и попытался хоть как-то ослабить веревки, но Адам сразу прижался к нему, дрожа всем телом.
- Дядя… - всхлипнул он, уткнувшись лицом в плечо крестному, который едва ли не дрожащими руками развязывал веревки, сидя перед ним на коленях. Но веревки не поддавались, а только сильнее впивались в кожу от каждого неосторожного и резкого движения. - Дядя… уходи…
- Все хорошо, мальчик мой, я сейчас развяжу тебя, - Граф его не слушал, повторяя про себя лишь эти слова, а где-то в сердце разгоралась злость. Все-таки не зря он пришел в этот дом, он думал, что Эвиль все же мог украсть крестника и спрятать здесь, но чтобы так очевидно, словно будучи уверенным в своей безнаказанности… это было уже слишком. Но сейчас, найдя своего крестника живым и невредимым, Граф был готов простить что угодно.
- Нет… уходи… он ждал тебя… уходи… - дрожащим голосом говорил Адам, отстраняясь, словно не желал спасения.
- Что ты такое говоришь?.. - вновь протянув к нему руки, найдя очередной узел, Граф попытался развязать его и почти с облегчением выдохнул, когда он поддался и веревка опала.
- Уходи!.. - едва не крикнул Адам, отталкивая его.
- Успокойся, все хорошо… я рядом, - приблизившись, Граф отер его лицо ладонями, стирая слезы с раскрасневшихся щек.
- Как ты не понимаешь?.. - закрыв глаза, словно от безысходности, Адам поймал его руки, сжимая за запястья, стараясь отвести их от себя. - Уходи… он дракон… он охотится за тобой.
- Адам, у тебя жар, - ощущая под ладонями горячую кожу, которая едва не горела от лихорадки, Граф мягко погладил его по щекам, пытаясь успокоить.
- Дядя… послушай меня хотя бы раз! - оттолкнув от себя крестного, выкрикнул Адам. Потеряв равновесие, Граф подался назад, но вовремя уперся позади себя руками, избежав падения. - Если ты не уйдешь, то он найдет тебя!
- Что ты такое говоришь? Успокойся, этот проходимец больше не причинит тебе боли…
- Это ты сделал ему больно! Он найдет тебя… как дракон - кролика… - вновь зажавшись в угол шкафа, проговорил Адам, глядя стеклянным взглядом за плечо крестного.
- Что?.. - удивленно выдохнул Граф, ощутив позади себя чье-то присутствие. Подняв взгляд, он увидел Эвиля, склоняющегося к нему.
- Что же вы, господин, не слушаете своего любимого крестника? Если он говорит, что вы должны уйти и оставить его, то вам так и следует поступить, - Эвиль улыбался хищно и едва не скалясь, глядя сверху вниз.
- Ты!.. - замахнувшись, Граф хотел ударить наглеца, но тот ловко отступил и перехватил его руку за запястье, удерживая ее с такой силой, что невозможно было высвободиться.
- Не спешите… кроме того, вам не кажется, что сегодня мой черед? - губы Эвиля растянулись в безумной улыбке, и он приоткрыл рот, медленно вытягивая язык, демонстрируя то, как он был разрезан надвое. Приблизившись, он коснулся им руки Графа, проходя по краю ладони, захватывая его разрезанными концами языка.
- Мерзкое отродье, - рыкнул Граф, улучив момент и с силой ударив Эвиля в плечо. Встав на ноги, он с отвращением посмотрел на свою ладонь и на влажный след, оставшийся на ней. Его едва не передернуло от омерзения, но это ощущение опередило словно оглушающее осознание того, что это сделал он… он рассек наглецу язык, когда вонзил в его рот тот клинок.
Переборов это ощущение, Граф подступил к шкафу, чтобы забрать Адама, но его там не оказалось.
- Куда ты дел его? - ровно, но с нотами гнева процедил Граф, глядя на Эвиля, поднимающегося с пола.
- Вероятно, он сбежал… ведь детям не следует видеть то, как развлекаются взрослые, - остановившись напротив, спокойно говорил Эвиль, удерживая руку на плече. - Время пришло, господин… в прошлый раз вели вы… а сегодня моя очередь.
- Это был сон, - так же ровно пытался отвечать Граф, больше убеждая себя в том, что это было сном. Ведь будь оно иначе - после такого просто невозможно выжить.
- Вам нужны доказательства? Что ж… - усмехнувшись, Эвиль подступил на шаг, расстегивая темную рубашку и отводя ее сначала от одного плеча, а затем и от другого, демонстрируя едва зарубцевавшиеся шрамы на груди, ключицах и плечах.
- Это неправда… - закрыв глаза, Граф сделал глубокий вдох, пытаясь прогнать наваждение, но оно отказывалось исчезать. Вновь открыв глаза, он увидел Эвиля меньше чем в шаге от себя. Но Граф не был пугливым кроликом, посему даже не думал отступать. - Зачем тебе все это? Чего ты добиваешься?
- Я не преследую никаких целей, - сократив расстояние, лукаво ответил Эвиль, возвращая рубашку на свои плечи. - И не имею злого умысла.
- Верни мне Адама, и я прощу тебя, - твердо произнес Граф, глядя на назвавшегося некогда шутом сверху вниз в силу своего роста, чуть превышающего его. Граф был готов сдержать свое слово и даже больше никогда не вспоминать о его существовании.
- Вернуть вам? Едва ли можно вернуть вам то, что вам не принадлежит, - Эвиль намеренно выделял обращения в своем тоне, констатируя факт.
- Верни Адама его отцу, его семье… и больше не смей даже прикасаться к нему, - в тоне же Графа звучали грозные ноты. В нем вновь вскипала злость, и чем чаще он смотрел в глаза, смотрящие в его без единого оттенка стыда или страха, чем наглее этот шут придирался к словам, словно пытаясь проникнуть в душу, тем все больше и больше крепло желание схватить его за горло и задушить.
- Отчего вы сразу так не сказали?
- Какая тебе разница?
- Интерес… или же вы что-то скрываете?
- Отпусти Адама. Остальное тебя не касается, - стальным тоном произнес Граф, стараясь дышать как можно спокойнее, чтобы не выдать своего гнева.
- Извините, но не могу, - учтиво ответил Эвиль, на мгновение опуская взгляд, словно покорный слуга, но спустя несколько секунд поднял его и в мгновение сократил расстояние между ними, вонзая в грудь Графа тонкое лезвие острого клинка. - И я уже сказал… сегодня веду я.
Судорожно вздохнув от резкой боли, Граф пошатнулся, ибо вздох застрял в горле, отдаваясь еще большей болью. Отступив назад, он приложил ладонь к груди, нащупывая клинок. Взяв его за рукоятку, Граф попытался извлечь его, но стоило потянуть лишь чуть-чуть, как в грудь словно впилась не одна сотня острых игл.
Эвиль подступил к нему и извлек из рукава еще один клинок.
- Я знаю, как вам было приятно вонзать такой же в меня. С каким удовольствием вы осознавали то, что сделали… и ни разу не раскаялись, даже глядя мне в глаза. Вам было приятно и просто душить меня, вы ждали повода… и, получив его, не отказались, - протянув руку, касаясь ею шеи своего гостя, Эвиль с силой сжал ее, ощущая, как же быстро бьется чужое сердце, подгоняемое болью.
Его светлая рука на смуглой коже казалась первым снегом на замерзших листьях розовых кустов. С одной стороны не такая уж сильная и крепкая, а с другой - в данных обстоятельствах сильнее и властнее.
Еще отступив на пару шагов назад, Граф уперся спиной в закрытое окно, отчего стекла в нем легко звякнули. Сквозь рубашку кожи касался холод, проникающий с улицы.
- Зачем… - через силу выдохнул Граф, не понимая, к чему все это. Кровь тонкими и теплыми линиями стекала по коже, отпечатываясь на светлой рубашке, расползаясь от раны, словно распускающаяся алая гвоздика.
- Я уже вам говорил… вы забыли? Или же не слушали? - проводя лезвием кинжала по его шее между пальцами своей руки, Эвиль разочарованно вздохнул, словно Граф пропустил что-то важное в его словах. - У меня нет никакого умысла… это лишь развлечение. Я ведь Шут. Вам не нравится то, что я для вас приготовил?
- Я… все равно… - превозмогая боль в груди, Граф вновь взглянул на него сверху вниз, - …прощу тебя… если ты отпустишь Ада…
- Как великодушно с вашей стороны, господин, но… - с силой вонзив кинжал ему в сердце, Эвиль не дал договорить, другой рукой ловко открыв защелку окна. Створки тут же распахнулись от давления на них, а Граф подался назад, теряя опору, но Эвиль удержал его за рукоятку кинжала, который под его весом медленно извлекался из груди, - …похоже, у вас жар, вам нужно подышать свежим воздухом.
Кинжал легко выскользнул из плоти, и, прежде чем удариться о мокрую и холодную землю, Граф увидел яркий росчерк молнии в небе.


Акт 5,5: Запах жертвы

Теплый ночной воздух, согретый жарким летним солнцем за день, медленно остывал, вбирая в себя запахи сада. Яркий и мягкий аромат лилий постепенно становился резче, смешиваясь с запахами травы и мокрой земли. Легкий ветер заносил эти терпкие оттенки в открытые окна, заполняя собой комнаты.
На подоконнике большого открытого окна сидел мужчина. Он неспешно курил, смакуя горький дым, медленно выдыхая, практически не ощущая надоедливого запаха цветов. Чуть сдвинув брови, он смотрел куда-то вглубь сада, непроизвольно прислушиваясь к трелям сверчков.
Докурив, мужчина выбросил сигарету во влажную траву под окном, где среди почти увядших цветов покоился не один десяток только початых сигарет. Он зашторил окно, ощущая в комнате уже поднадоевший терпкий запах цветущих лилий.
Идя медленно и неторопливо, с каждым шагом обыгрывая мысль, мужчина устало вздохнул, приоткрывая перед собой дверь. За ней находилась небольшая комната, обставленная лишь парой кожаных кресел и массивным столом. На его деревянной, потемневшей от времени поверхности лежало тело небольшого волка… еще совсем волчонка.
Кровь неспешно капала на пол, словно часы, отмеряя секунды тягучими каплями. Светлая и серая шерсть на боку, смешавшись с ней, слиплась в будто алые иглы. Из плоти, разорванной подобно шелковому платку, выпирали тонкие кости ребер. В широко раскрытых янтарных глазах отражалась ярчайшая боль, застывшая в них в высший из моментов, а из приоткрытой пасти по белым и едва окрепшим клыкам стекала кровь, разливаясь по столу глянцевым тонким полотном.
Мужчина подступил к столу и выдвинул один из ящиков, устало осматривая его содержимое. Достав небольшой сверток, он положил его перед телом животного, не брезгуя запачкать в крови. Ставя рядом банку, завернутую в марлю, он достал из другого ящика маленькую коробочку. Ее содержимое глухо перестукнулось, когда мужчина бросил ее на стол.
Поморщив нос от уже приевшегося аромата лилий, смешивающегося с запахом остывшей крови, мужчина приподнял руки и, собрав русые волосы в хвост, вновь опустил их, отыскивая в кармане брюк сигареты.
Закурив, он прикрыл один глаз. Закатывая рукава светлой рубашки, он смотрел на тело волчонка, примеряясь, с чего же начать.
Стоило подойти к креслу возле стола, как ботинки неприятно скользнули по крови, растекшейся по полу. Выйдя из комнаты, оставив на полу кровавый отпечаток, мужчина вскоре вернулся и принес с собой несколько неглубоких посудин и кувшин с водой.
Запах сигарет постепенно переставал казаться резким на фоне стойкого и словно обволакивающего запаха из небольшой банки, полной желтоватой жидкости.
Отодвинув от стола кресло, мужчина взял кусок марли и, смяв его, намочил водой из кувшина, попутно заполняя ей округлую чашу.
В темном свертке хранилось множество ножей, и, достав один из них, мужчина одним резким движением вспорол оставшуюся целой брюшную полость животного. Он глубже вдохнул горький дым сигареты, зажимая ее зубами, как только носа достиг едкий и тошнотворный запах остывших внутренностей. Перекатив сигарету к краю губ, он взял другой нож с небольшими зазубринами и, придерживая тело животного за шею, проник им в разрезанную полость, выдирая все, что еще держалось за мышцы и кости. Разлившаяся по столу желчь и потроха заставляли вспомнить о стойком запахе цветов в саду, в этот момент они почему-то напомнили именно их. Слишком неприятный и знакомый запах.
Одним резким и рассчитанным движением мужчина смахнул со стола ненужные внутренности на пол, чуть отступая в сторону. Омыв руки в чаше, отчего вода приняла мутный оттенок крови, он взял марлю и, смочив ее, прикоснулся к разрезанной плоти животного. Оставшаяся кровь тут же отпечатывалась на марле, разбегаясь по ее тонким нитям алыми линиями, собираясь в неразличимые узоры.
Уже почти забыв о всех своих мыслях, мужчина замер, прислушиваясь.
Спустя не один час на столе перед ним уже лежало лишенное крови и жил тело животного, а пальцы рук онемели от едких растворов и жестких пучков соломы.
Обернувшись, отнимая от губ сигарету, мужчина прикрыл глаза.
- Адам, почему ты не спишь? - строго спросил он, доподлинно зная, что едва ли кто-то еще может спуститься сюда, кроме его сына.
- Не могу уснуть… голова болит… - отозвался мальчик, робко выходя из-за приоткрытой двери, за которой прятался, украдкой наблюдая, как его отец отточенными движениями резал тело животного, омывал и очищал.
- Понятно, - мужчина отвернулся и затушил сигарету в оставшейся на краю стола лужице крови. Взяв в руки небольшую коробочку, он сел в кресло и откинулся на его мягкую спинку.
- Отец… - тихо сказал Адам, подойдя ближе и прикоснувшись к высокому подлокотнику кресла, - …извини, я не думал, что так выйдет… я хотел…
- Ничего, - прервав сына, мужчина устало взглянул на него. - Ты еще ребенок, Альберту не стоило давать тебе оружие, но с этим я разберусь позже.
- Он не виноват! - отрицательно помотав головой, Адам приник ближе к креслу, непроизвольно сжимая в руках его кожаную обивку. - Ведь я сам взял тот пистолет… я не знал, что он заряжен… и не хотел…
- Успокойся, это же просто волк, - более мягко произнес мужчина, замечая слезы раскаяния. Протянув руку, он осторожно провел по щеке сына тыльной стороной ладони, стараясь не запачкать остатками крови. - Как твоя рука?
- Немного болит… - Адам осторожно потер локоть. Сама рука почти не болела, но стоило пошевелить пальцами, как запястье начинало неприятно ныть. Отдача от охотничьего пистолета была слишком сильной для ребенка, и оказалось чудом, что это не привело к куда более серьезной травме для него.
- Иди сюда, - мужчина уперся ногой в край стола и отодвинулся от него в кресле. Смахнув с брючины пыль от соломы, он отвел руку, позволяя сыну сесть себе на колени.
Он больше не злился на Адама за то, что стоило лишь немного отвлечься на лесной прогулке, как в его руках оказалось оружие, которое тот выпросил посмотреть у одного из сопровождающих. Друг, приехавший из долгого путешествия и пригласивший на прогулку, неоднократно упоминал о своем прекрасном пистолете, с коим не раз охотился на диких зверей, и Адам не устоял перед соблазном прикоснуться к оружию, украшенному резными узорами на стволе. Но пистолет странным образом оказался не только заряжен, но и взведен. Стоило лишь зажать его в вытянутых руках и нечаянно нажать на легкий спусковой крючок, как тут же раздался оглушительный выстрел... а после - жалобный взвизг. Адам, не целясь, выстрелил и попал в маленького волчонка, пробегавшего в кустах в нескольких десятках метров от него, испугав тем самым и несколько взрослых волков.
Отец просто не мог не разозлиться на сына за столь опасный проступок, но после поостыл, ведь никто не пострадал, а его сын на собственном опыте узнал, что такое смерть… и то, что он отнял ее у живого существа.
- Зачем ты это делаешь? - сидя на коленях отца, Адам немного приподнялся, глядя на стол. Его не отвращал запах и не отпугивало тело мертвого животного. Отчего-то он не боялся этого, даже тогда, когда еще в лесу подошел к окровавленному телу, которое билось в предсмертных судорогах. Адам осознавал свой поступок, то, что отнял чужую жизнь. Оборвал ее одним выстрелом и на последние секунды заполнил всепоглощающей болью. Но он не понимал, зачем его отец иногда делал из убитых животных чучел.
- Чтобы сохранить… на память, - придерживая Адама за пояс одной рукой, мужчина чуть наклонил голову, касаясь подбородком его плеча, протягивая другую руку к столу. Взяв пулю, извлеченную из тела животного, он положил ее в раскрытую ладонь сына.
- Когда я умру, ты тоже сделаешь из меня такое чучело? - Адам оглянулся и посмотрел на отца.
- Кхм… с чего ты взял? - поперхнувшись, мужчина свел брови. Странно слышать такое от сына, особенно столь юного, ведь, даже увидев смерть воочию, едва ли ему стоило думать о своей.   
- Чтобы сохранить… или ты сразу забудешь обо мне? - удобнее сев, Адам повернулся к отцу лицом.
- Не говори глупости, - строго произнес мужчина, глядя в глаза. Он не смог понять, почему его сын спрашивает о подобном, учитывая, что редко родители переживают детей. Хотя и бывают исключения. - Таксидермия не применяется к людям… кроме того, тебе не стоит думать об этом, ты еще слишком юн.
- Хорошо… - пожав плечами, Адам перевел взгляд на коробочку, лежавшую на подлокотнике кресла. Взяв ее и приоткрыв, он увидел в ней странные бусины с проволоками сзади, а их полупрозрачный рисунок крайне походил на глаз.
Взглянув на тело животного, покоившееся на столе, Адам увидел зияющую пустоту на месте глаза. Не испытав и намека на страх, какой бы должен был объять ребенка перед убитым животным, он встал и подступил к столу. Положив пулю в карман светлых бридж, Адам осторожно протянул руку к животному, держа между пальцев бусину. Даже будучи еще совсем ребенком, которому лишь недавно исполнилось двенадцать, он не боялся этого, хотя порой и закутывался ночами в одеяло от страха, когда за окном мерцала молния. Но его не страшила смерть, ведь он знал, что мертвый уже никогда не встанет и даже не вздохнет. Он не раз видел, как его отец делал чучела из животных, когда долгими зимними вечерами сидел дома. Это были редкие вечера, но и их он предпочитал проводить в уединении своих мыслей. Будучи военным, он не раз убивал и, даже получив высокий чин, не отказывался от возможности проявить свои навыки.
- Не трогай, ты можешь запачкаться, - перехватив руку сына за запястье, строго и властно сказал мужчина. Его не просто удивляло то, что ребенка не отвращает подобное, но и то, что он не боится прикоснуться, в то время как некоторые взрослые страшатся даже подойти к готовому чучелу. Либо это не бесстрашие, а лишь непонимание, ведь ребенку сложно до конца осознать всю суть и ужас смерти.
- Я уже запачкался… у тебя рука грязная, - тихо отозвался Адам, слегка охнув, когда его запястье сжала чужая рука, оставляя на светлой коже темный отпечаток подсохшей крови и терпких препаратов.
- Вытри, - тут же отпустив его, мужчина достал из стола чистый кусок марли и протянул ее Адаму. - И, думаю, тебе лучше отправиться спать.
- Но…
- Никаких "но", - твердо заявил отец на попытку протеста. Порой ему было удивительно, насколько он может злиться на собственного сына, но тот все делал не так, как бы того хотелось.
- Почему ты злишься? - спросил Адам, стерев с кожи отпечаток грязной руки, искренне не понимая, почему его отец так отреагировал на простую случайность в лесу… и сейчас не позволяет прикоснуться к тому, чем сам был занят несколько десятков минут назад.
- Я не злюсь, просто ты не должен этого делать, - вздохнув, мужчина смягчил тон, пытаясь объяснить то, причину для чего и сам до конца не понимал. - Ты еще ребенок… разве ты не испугался, убив?
- Нет, - отрицательно помотав головой, Адам удивленно моргнул, - а ты разве боишься убивать? Ты военный… и когда я вырасту, то буду как ты…
- Что?! - на несколько секунд лишившись дара речи, мужчина пытался найти ответ. Не каждый ребенок может задать такой вопрос.
- Ты сильный. Мама рассказывала, как ты в одиночку справлялся с десятками врагов. Ты бесстрашен, я хочу стать таким же… - Адам восхищенно смотрел на отца, вспоминая о том, как мать гордилась, что ее супруг никогда и ничего не боялся… о том, как их гости, друзья отца, за глаза говорили, скольких человек он убил, даже не поведя бровью. - И когда мне исполнится шестнадцать, я смогу поступить в военную академию…
- Даже не вздумай, - вновь сев в кресло, положив ногу на ногу, твердо и четко произнес мужчина. Отведя от лица выбившуюся из хвоста прядь волос, он внимательно и серьезно посмотрел на сына. Ему бы могло быть приятно, что Адам восхищен им и хочет пойти по его пути, но еще при рождении наследника решил, что тот никогда не станет военным, ибо в мире найдется не один такой же, подобный ему самому, который может бессердечно убить и не покаяться за кровь на своих руках. - Я не позволю тебе поступить в ту академию.
- Но, отец… - поежившись под тяжелым и строгим взглядом, Адам поумерил эмоции восхищения, ощущая, как недовольство отца его поступком переросло в холодную злость от его слов. - Почему?..
- Я не хочу, чтобы мой сын погиб от чьей-либо руки, - потерев ладонью лоб, мужчина не сводил с сына взгляда, словно пытался им одним внушить, что его мнение неоспоримо.
- Но… разве… почему ты так думаешь? Ты не веришь, что я могу стать таким же, как и ты?.. - отступив назад, дрогнувшим голосом спросил Адам, едва не поскользнувшись на крови, разлитой по полу и начинающей источать запах тлена.
- Неважно, во что я верю, я уже сказал, что не позволю тебе… - чуть склонившись, мужчина исподлобья взглянул на сына, давая понять напрасность любых протестов, - …быть убийцей или же убитым.


Акт 6: Запах жертвы / Выжидающий охотник

Ровные и размеренные шаги словно повторяли такт старинных часов, стоявших подле стены, отдаваясь едва слышным эхом. Сойдя с ковра на гладкий пол, каблуки ботинок более отчетливо отсчитывали секунды, уже чуть опережая часы, а на полу оставались мокрые и грязные следы.
Минуя холл, Эвиль остановился у лестницы, прислушиваясь к едва различимым звукам, доносившимся со стороны коридора. Опираясь одной рукой о перила лестницы, он склонился, кончиками пальцев подхватывая мокрый шнурок ботинка, заставляя узел развязаться. Развязав и второй, он направился к приоткрытой двери, попутно снимая ботинки, небрежно оставляя их на полу и переступая через них.
Тихий и в чем-то по-своему осторожный плеск воды щекотал слух, словно чуткий шепот, окутывая собой, стоило лишь переступить порог и прикрыть за собой дверь. Просторная комната была объята мягким светом, льющимся от больших свечей, расставленных по полу, а в ее конце виднелось углубление, до самых краев заполненное водой, которая плавно перетекала на пол. Темная вода иногда неспокойно колыхалась, беспокоя небольшие свечи, плавающие на ее поверхности.
Подступая ближе, более плавными и будто усталыми шагами, Эвиль расстегнул пуговицы на манжетах темной рубашки, поднимая рукава до локтей. От него пахло дождем и холодной землей, но светлая кожа постепенно утрачивала этот запах, желая притянуть к себе легкий аромат цветов, буквально опутавших комнату.
Присев на небольшой выступ подле воды, Эвиль осторожно провел рукой по ее поверхности, согретой теплом свечей. Их блики словно танцевали по темной воде, отчего казалось, что это бездонный омут, который может затянуть, стоит лишь засмотреться.
Вода тихо переливалась, обволакивая ладонь, касающуюся ее. Вскоре тонких длинных пальцев коснулись белые нити, поднимающиеся со дна. Они путались и колыхались от переливов воды, напоминая собой шелковую пряжу.
- С возращением… - плавно поднявшись из воды, прошептала белокурая девушка, прикрывая выразительные карие глаза, касаясь своей рукой ладони Эвиля, переплетая пальцы.
Ее мокрые длинные волосы легли на плечи, прилипая к коже, когда она немного приподнялась, заглядывая в глаза своего собеседника. Словно тонкое и полупрозрачное полотно, сырые пряди прилипали к обнаженному телу, расчерчивая его светлыми узорами до самой талии, огибая пышную грудь.
- Давно я не был вашим гостем, - усмехнувшись, Эвиль провел ладонью по влажной щеке Фриды, ловя пальцем каплю воды, сорвавшуюся с ее длинных ресниц.
- Мы ждали тебя, хотя ты почти и забыл о нас… - она улыбнулась и чуть отстранилась, брызнув водой в своего супруга, не отличавшегося частыми визитами. - Ты чем-то увлечен?
- Не сказал бы, - вновь опустив руку в воду, Эвиль проводил взглядом очередной всплеск воды, в котором на секунду показался светлый хвост, похожий на ажурные плавники золотой рыбки.
- А твой гость? - лукаво произнес тихой голос за спиной, будто спускаясь сверху.
- Он скоро уйдет, - оглянувшись, Эвиль встретился с холодным взглядом голубых глаз, однако огоньки свечей отражались в них зелеными бликами.
- Возможно… - выдохнул Дарк, почти незаметно приблизившись, словно проплыв в полумраке. Его светлая кожа приобрела мягкий оттенок от света свечей, отчего казалась мягкой и теплой, но стоило лишь мимолетно прикоснуться, как осязание тут же отмечало ее холод и гладкость. - Но ведь ты зачем-то привел его сюда.
- Всего одна ночь, - ощущая позади себя чужое дыхание, Эвиль вернулся взглядом к Фриде, наблюдая за тем, как она плавно проводит ладонями по воде, приближаясь к нему.
- Одна ли? - положив руки ему на колени, Фрида приподнялась из воды, оставляя на ее поверхности слабые волны от легких движений хвостом, плавники которого напоминали шелковые платки.
- Или еще одна? - шепот коснулся уха, почти бездыханно, но с нотой коварства. Оставаясь позади Эвиля, Дарк едва заметно улыбнулся сестре.
- Не суть, - Эвиль опустил взгляд, наблюдая за тем, как массивный змеиный хвост вьется к нему, самым кончиком оглаживая бок. - Ночь, две, или более… вас они не коснутся.
Дарк лишь усмехнулся, приникая ближе и обвиваясь хвостом по поясу Эвиля, осторожно пробираясь выше, приподнимая концом хвоста полы рубашки.
- Как пожелаешь, - Фрида резко поднялась из воды, опираясь ладонями о колени Эвиля, чувствуя, как вода впитывается в его одежду, а после обняла, кожей прислушиваясь к биению чужого сердца.
- Все для тебя, - шепот вновь скользнул по уху, а змеиный хвост сжал чуть сильнее.

Холодный ветер, нещадно бьющийся в окна, беспомощно отступал, разбиваясь о стекла и теряясь в первых лучах пасмурного рассвета. В тусклом свете блекло переливались хрупкие снежинки, напоминающие ледяную стружку, лишенную изящества и тонких узоров. Приближающаяся зима нехотя сменяла дождь на снег, словно природа устала создавать прекрасные пейзажи, либо же все они уже были запечатлены на чужих картинах.
Тяжелые шторы распахнулись, открывая окно, за которым озеро с темной водой ревниво глотало снег, не желая замерзать и сливаться с ним.
- Господин Адье, - склонившись к постели, мягко произнесла Фрида, проводя ладонью по щеке своего гостя. - Вам пора просыпаться…
Нехотя приоткрывая глаза, словно с трудом выбираясь из вязкой паутины, Граф устало взглянул на светловолосую девушку, склонившуюся к нему… и ее лицо было весьма знакомо. Насколько он помнил, обычно именно эта девушка всегда встречала его на пороге почти безымянного заведения и после благодарила за щедрую плату. Ее карие глаза всегда так кокетливо и в чем-то искренне отвечали на любой взгляд, а в светлых волосах красовались небольшие шляпки или же ленты. Только вот… достаточно быстро вспомнилось, что это отнюдь не сомнительное заведение, а дом Эвиля. Граф резко выдохнул и хотел привстать, но тут же замер, ощущая острую боль в груди.
- Не делайте резких движений, - обеспокоенно отозвалась Фрида. Она присела на кровать и положила руки Графу на плечи, заставляя его вновь лечь. - Как вы себя чувствуете?
- Хм? - с трудом выдохнул тот, прижав к груди ладонь. Он ожидал ощутить рану или же шрам, но не было и намека на что-либо подобное. Расстегнутая и распахнутая рубаха открывала чистую смуглую кожу, которая, казалось, горела от боли в груди, словно ее пронзали сотни игл при каждом вздохе. - Больно…
- Постарайтесь расслабиться, - плавно проведя кончиками пальцев по его ладони, более сдержанно ответила Фрида. - Вам вчера внезапно стало плохо с сердцем… похоже, вы переутомились, но, кажется, все обошлось.
- Что?.. - чуть сдвинув брови из-за нового спазма боли, Граф все же немного привстал, удивленно глядя на нее. Боль постепенно отступала, но как бы он ни старался - не мог припомнить ничего подобного. Или же увиденное вновь было сном? Ощутимо болезненным сном...
- Благо, вчера мой брат проходил мимо гостевой комнаты и смог вам помочь,  - Фрида облегченно прикрыла глаза, убедившись, что опасность миновала. - Извините, я вас побеспокоила, но мой брат просил вас разбудить… если вы плохо себя чувствуете, то я сейчас же вызову доктора.
- Нет, не нужно, - вздохнув более спокойно, ощущая, как боль постепенно теряет свою остроту, Граф отвел руку от груди. Ему до последнего казалось, что за ладонью протянется кровавая нить, но это осталось лишь фантомным ощущением. Мысли об иллюзии сна почти не успокаивали, ибо это начинало походить на медленное сумасшествие. - Спасибо…
- Ну что вы, не стоит, - Фрида улыбнулась краем губ, как и подобает гостеприимной и заботливой хозяйке дома.
Встав, она подошла к маленькому столику у стены, приподнимая рукава своей светлой шелковой блузки. Налив в небольшую чашу теплой воды из кувшина, она смочила в ней аккуратно сложенный платок.
- Кхм, думаю, это лишнее, - произнес Граф, отводя от себя руку Фриды, когда она вновь присела на постель и хотела приложить влажный платок к его лбу.
Боль в груди почти успокоилась, но не забывала напоминать о себе при слишком глубоких вдохах.
- Отнюдь, - отрицательно покачав головой, Фрида все-таки мягко прикоснулась платком к щеке Графа, легко отирая ее. Прохладная ткань приятно касалась кожи, освежая.
- Спасибо, я могу и сам… - Граф приподнял руку, чтобы взять платок, но тут же замер, вновь ощутив резкую боль в груди. Судорожно выдохнув, он прикрыл глаза, на вдохе чувствуя приятный запах: нежная ткань платка источала легкий аромат настоя из трав и лепестков цветов.
- Расслабьтесь… позвольте мне позаботиться о вас, - Фрида мягко улыбнулась, отирая платком лоб Графа, собирая с него несколько выступивших капель пота. Былой жар уже спал, но кровь все так же быстро носилась по венам, подгоняемая болью, обдавая тело новым жаром.
- Извините, что доставил вам столько неудобств, - закрывая глаза, Граф медленно и с облегчением выдохнул. Было такое чувство, словно из груди неторопливо изымали сотни игл, до этого впивающихся в сердце.
- Ничего, я… - прервавшись на полуслове, Фрида обернулась через плечо, слыша, как открылась дверь. Поприветствовав вошедшего брата легким наклоном головы, она вновь повернулась к гостю. - Это не доставляет мне неудобств, я рада позаботиться о вас. Кроме того, вам не за что извиняться, ведь это не ваша вина… вы просто утомились.
Пройдя в комнату, Дарк обошел постель и поставил на подоконник небольшой поднос, на котором стоял белый чайник с изящным носиком и невысокая чашка. Ее фарфор был настолько тонким, что сквозь него маленьким пятном виднелось тусклое солнце за окном.
- Вам лучше? - повернувшись к постели, Дарк проводил взглядом то, как его сестра осторожно провела платком по щеке Графа, при этом мимолетно касаясь кожи кончиками пальцев.
- Да, благодарю за вашу помощь, - Граф приподнялся, приложив руку к груди, боль в которой, казалось, наконец-то утратила свою остроту и лишь неприятно ныла где-то внутри.
Кивнув, принимая благодарность, Дарк подступил ближе:
- Полагаю, вам весьма повезло, что я проходил в тот час мимо этой комнаты… а так же в том, что я некогда имел отношение к медицине.
- Да, безусловно, - согласившись с данным уточнением, пусть и весьма высокомерным, Граф завел руку за спину, чтобы немного приподнять подушку, но его рука тут же встретилась с рукой Фриды. Она помогла поправить подушку, а когда Граф приподнялся, почти садясь, Фрида взяла со столика чашу с водой и вновь смочила в ней платок.
Ее мягкие прикосновения влажным платком приятно гладили кожу, оставляя после себя прохладные разводы. Однако, отложив мысли об увиденном, Графу подумалось о том, что его никогда ранее не беспокоили боли в сердце или же нечто подобное.
- Дайте мне руку, - ровно произнес Дарк, присаживаясь на другой край постели. И, когда Граф протянул ему руку, он, удерживая ее за ладонь, прикоснулся к запястью. Под холодным прикосновением тонких пальцев чутко ощущалось биение сердца. Переведя взгляд на часы, заведомо извлеченные из кармана, Дарк отсчитывал каждый удар.
Сердце билось быстро, но ровно, боль больше не сковывала его, исключая сбои в ритме. Дарк же не спешил отпускать руку, все так же осязанием прислушиваясь к ударам чужого сердца. Прикрыв глаза, он, почти не моргая, наблюдал за секундной стрелкой, но, казалось, совершенно за ней не следил, а прислушивался к тиканью часов… либо же к биению сердца.
Дарк уже было отстранился, но замер, вновь возвращаясь к запястью, прижимая пальцы чуть плотнее. Граф едва не вздрогнул, ощутив, как в момент, когда Дарк отвел руку, сердце пропустило удар, вновь отозвавшись болью, а Дарк, словно услышав это, тут же сжал его запястье.
- У вас красивая кожа… - Фрида провела пальцем по линии брови Графа, вслух озвучивая свое наблюдение. Спустившись от виска к щеке, она прикоснулась всей ладонью, стирая оставшуюся от платка влагу. - Вас любит солнце.
- Что?.. - удивленно распахнув глаза, Граф встретился с увлеченным взглядом Фриды. Она внимательно смотрела на него, буквально оглаживая кожу взглядом.
- У вас смуглая кожа, значит, вас любит солнце, - с улыбкой уточнила Фрида, прикасаясь платком к ключице Графа, оставляя влажный след, спускаясь ниже по груди, пользуясь тем, что его рубашка расстегнута. Его смуглая кожа имела приятный карамельный оттенок, не слишком темный и не слишком светлый. На таком фоне рука Фриды казалась неестественно бледной, словно фарфор. Ее кожа была тонкой и нежной, настолько, что порой виднелись тонкие переплетения вен. - А у нас с братом кожа светлая… Там, где мы раньше жили, говорили, что такая кожа для лунного света, но не солнечного.
- Не говори глупости, - усмехнувшись, Дарк разжал руку Графа, проводя по его раскрытой ладони пальцами.
- Это красиво… такая кожа, - Фрида, нехотя отведя руку, проводила взглядом каплю воды, скатившуюся по груди Графа.
- Думаю, если вы будете чаще проводить время на солнце, то и ваша станет такой же, - натянуто улыбнувшись, Граф освободил свою руку из рук Дарка. От такого внимания становилось как-то не по себе.
- Возможно, - прикрыв глаза, глядя из-под опущенных ресниц, произнесла Фрида мягким и словно бархатным тоном.
- Что ж, не будем более беспокоить. Вам нужно отдохнуть, - встав, Дарк подошел к окну и взял с подоконника поставленный ранее на него поднос. Поостывший чайник покрылся испариной из-за прохлады на окне, а тонкий аромат из него стал более насыщенным. Налив его содержимое в чашку, Дарк поставил ее на небольшое блюдце, украшенное витиеватым узором, и вновь подошел к Графу. - Выпейте, такой чай полезен для сердца.
- Спасибо, - взяв чашку, удерживая ее за ручку и блюдце, кивнул тот, глядя на ее темное содержимое.
Когда хозяева дома вышли, Граф осторожно поставил чашку на постель поодаль от себя.
Вновь приложив ладонь к груди, ощущая неприятную боль, он медленно выдохнул, пытаясь собрать свои мысли воедино.
Граф вполне допускал возможность еще одного дурного сна, слишком реалистичного и болезненного. Да и Фрида не зря казалась знакомой... Девушка, работающая в столь сомнительном заведении, - и супруга Эвиля.
Прикрыв глаза, Граф потер пальцами переносицу. Почему-то это его ничуть не удивляло.
Взяв чашку, ощущая за ее тонким фарфором тепло чая, он поднес ее к губам. Высокие края все еще хранили прохладу, и на фоне их приятного прикосновения контраст с теплым напитком был более ощутим. Сделав глоток, Граф едва не выплюнул его обратно: несмотря на весьма приятный пряный запах, чай оказался отвратительным на вкус. Он был не только горьким, но и омерзительно кисло-соленым. Все же выплюнув его обратно в чашку, Граф отставил ее на столик подле кровати. Он перевел дыхание, почти закашлявшись. Неприятный привкус во рту был весьма резким и в чем-то острым, но вскоре от него не осталось и следа.
Навалившись на подушку, устало ложась, Граф закрыл глаза. За окном тускло светило солнце, и больше походило на слишком раннее утро, нежели на день. Граф думал о возращении домой, но при этом чувствовал, что должен задержаться здесь, словно что-то незримо удерживало его.

Холодный солнечный свет неровными линиями ложился на пол, пробиваясь в комнату из-за тяжелых штор. На ровной и глянцевой поверхности стола из черного дерева одиноко лежал конверт, отмеченный именной печатью.
Просторная комната с весьма высоким потолком казалась излишне пустой из-за крайне лаконичной обстановки, коей являлись массивный стол и стул под стать ему. Несколько экзотических мечей, висевших на стенах, были призваны разбавить пустоту, но только подчеркивали ее.
Тяжелая дверь осторожно приоткрылась, и на ее пороге показалась темноволосая женщина в легком шелковом халате. Она осмотрелась, словно кого-то ища, но комната была пуста. Уже почти развернувшись, выходя, она заметила на темной поверхности стола светлый конверт. Пройдя к столу, она неуверенно протянула руку, словно сомневаясь, стоит ли ей брать этот конверт, но все же решилась, приведя как аргумент то, что ее супруг отсутствует, а в письме может содержаться что-то важное.
Женщина осторожно вскрыла конверт и достала письмо, пробегаясь взглядом по ровным строчкам знакомого почерка. Ее взгляд замер на очередной строке, а рука сильнее сжала лист бумаги… судорожно вздохнув, словно не веря тому, что прочла, она вновь и вновь перечитывала несколько строк в письме.
Бездумно осев в кресло у стола, женщина смотрела пустым взглядом в письмо, строчки которого постепенно начинали путаться и сливаться друг с другом из-за слез.

Тяжелый ход часов из-за своей монотонности почти сливался с тишиной темного коридора, а секунды едва слышно отсчитывались в минуты и часы. Стоя перед закрытой дверью, Эвиль прикоснулся к ее ручке, беззвучно поворачивая… чуть скрипнув, дверь приоткрылась, впуская в коридор тусклый свет.
Проходя в комнату, Эвиль ступал медленно и размеренно, окидывая взглядом большую постель. Остановившись в паре шагов от нее, он улыбнулся краем губ, наблюдая в ней спящего гостя. Граф крепко спал, откинув одну руку на подушку, раскрытой ладонью вверх. Его ресницы иногда подрагивали, говоря о том, что сон был неспокоен, а губы немного приоткрылись, словно он что-то неразличимо тихо произнес.
Эвиль подступил ближе, склоняясь, дабы попытаться расслышать, что он сказал… но Граф этого не повторил, лишь болезненно вздохнув. Бездумно протянув руку, Эвиль отвел от его лица несколько прядей, осторожно поглаживая их и пропуская сквозь пальцы.
Ощутив холодное прикосновение, Граф нехотя открыл глаза, просыпаясь. И сон тут же отступил, когда он увидел перед собой Эвиля. Пару раз моргнув, Граф приподнялся, уже почти непроизвольно прислоняя руку к груди, но, к его удивлению, боли не было.
- Добрый вечер, извините, что побеспокоил, - тихо произнес Эвиль, склонив голову в знак того, что не хотел разбудить, на что Граф неопределенно кивнул, не находя слов для ответа. Хотелось задать множество вопросов, только вот большая их часть была связана со сном, а не с реальностью. Кроме того, Граф совершенно не помнил, чем же закончился вчерашний вечер… точнее, то, что же было правдой, а что - иллюзией.
Сев, он встретился с выжидающим взглядом, будто Эвиль ожидал тех самых вопросов, что витали в голове.
- Как вы себя чувствуете? Полагаю, это моя вина. Не стоило утомлять вас дорогой сюда, извините, - стоя подле кровати, Эвиль почти виновато прикрыл глаза, однако его голос звучал вполне ровно, без каких-либо нот сожаления или лукавства.
- Неплохо, благодаря брату твоей супруги, - изогнув бровь, уже утомившись от подобного внимания к своей персоне, Граф, тем не менее, был ему весьма признателен. - Надеюсь, я смогу отблагодарить его.
- Думаю, что слов более чем достаточно, - улыбнувшись, Эвиль прошел к окну, зашторивая его. Первый снег, покрывший землю, так и не растаял, оставшись тонким белым покровом.
- И, тем не менее… - повернувшись к собеседнику, Граф на пару секунд задумался, размышляя о том, стоит ли что-либо спрашивать, либо же уместнее будет промолчать. - У меня есть один вопрос.
- Задавайте, - участливо отозвался Эвиль, подступая на шаг ближе к кровати.
- Скажи, для чего ты пришел в мой дом в тот вечер? - задав вопрос, ответ на который явно бы пролил свет на многое, Граф внимательно наблюдал за реакцией собеседника.
- Сложно сказать, в жизни происходят случайности… кроме того, я оказался тем, кто вам пригодился, - не без лукавства ответил Эвиль, однако в его взгляде ничего не изменилось. Он не лгал, но и слова умел подбирать.
- Возможно, но я мог и ошибиться.
- Отнюдь, я тот, кого вы упоминали, просто не афиширую это, но соглашаюсь, если кто-то просит, - сделав еще один шаг к постели, Эвиль едва заметно улыбнулся краем губ. Он не любил говорить о себе, но прекрасно понимал, о чем именно его спрашивают.
- Допустим… в таком случае у меня есть еще не столько вопрос, сколько просьба, - было очевидно, что нужного ответа не прозвучит, и Граф свел брови, борясь со своими навязчивыми мыслями. С одной стороны это могло доказать, что его сны это не задатки сумасшествия, а с другой - выглядело крайне неприлично.
- Я вас слушаю, - наблюдая на лице своего гостя задумчивость, после затянувшейся паузы все же произнес Эвиль, буквально подталкивая к осознанию того, что, какой бы ни была просьба, он постарается удовлетворить чужой интерес, ведь ему нечего скрывать.
- Сними рубашку, - серьезно глядя на Эвиля, ровно и с некими властными нотами сказал Граф, давая понять, что это отнюдь не шутка. Все увиденное было слишком реалистичным, логичным и последовательным для сна… и если это не иллюзия, то на теле наверняка остались доказательства.
- Зачем? - с долей должного удивления поинтересовался Эвиль, но при этом в его взгляде оно не наблюдалось, словно он ожидал именно этой просьбы.
- Просто сними, - так же ровно произнес Граф, полагая, что лишние объяснения ни к чему, да и взгляд Эвиля говорил сам за себя.
- Хорошо… - усмехнувшись, Эвиль приподнял руки, плавно и размеренно развязывая галстук. Когда узел легко скользнул и развязался, он принялся расстегивать маленькие пуговицы на своей темной рубашке. Казалось, он делал это настолько медленно, что желание узнать и увидеть раздражало нервы.
Расстегнув пуговицы до середины рубашки, Эвиль вновь поднял руку, отводя ворот… опустившись одним коленом на край постели, дабы позволить лучше рассмотреть то, что хотел увидеть Граф, он улыбнулся.
- Телефон, - дверь в комнату открылась, а возникший на ее пороге Дарк проинформировал о надобности спуститься и ответить на поздний звонок. Представшая картина того, как Граф сидит в кровати, а Эвиль, упираясь коленом в матрац, замер, едва не сняв рубашку, выглядела весьма двусмысленно, однако, наблюдая это, Дарк лишь прикрыл глаза. - Эвиль, звонящий просил поспешить, ибо у него нет времени ждать.
- Да, конечно, - привстав, оправляя рубашку, спокойно ответил Эвиль, словно и не собирался ее снимать, едва ли не присев на кровать. - Извините, я вынужден уйти.
Граф сжал от недовольства зубы, глядя в спину удаляющемуся к двери Эвилю. Ему показалось, что в момент, когда тот отвел ворот, взгляду открылись несколько свежих шрамов на ключице, но Граф не мог быть в этом уверен… ибо как только вошел Дарк - Эвиль вернул рубашку на место.
- Не беспокойтесь, господин, - остановившись в дверях, оборачиваясь через плечо, Эвиль окинул Графа взглядом, в котором промелькнуло нечто странное, - у меня еще будет возможность обнажиться перед вами.


Акт 6,5: Цирк

Под высоким куполом цирка шумели овации, награждая ловкача на арене, в очередной раз исполнившего свой номер без единой ошибки.
Но со временем тускнеет все. Пестрый купол теряет яркость от дождей и солнца; овации меркнут, ведь каким бы ни было представление - рано или поздно зритель утрачивает интерес. Каждый номер угасает, смешиваясь с однотипными криками толпы и отточенностью каждого движения трюкача.
Раз за разом, все по кругу.
И опять все так же…
Поклонившись, молодой мужчина убрал мечи в ножны. Он не смотрел в зал, так как за годы успел запомнить каждое выражение на каждом лице, даже если зритель и менялся каждый день - все были едины. Когда-то еще таился интерес к зрителю, его сопереживанию, удивлению или восхищению, отчего каждый трюк казался уникальным, словно высокая опера, заставляющая внимать действу. Но со временем угасли рвение и трюки, равно как и зритель. Чтобы удивить, чаще достаточно показать лишь глупый фокус вместо ловкого клинка.
- Эвиль?! - недовольно прикрикнул высокий мужчина, выходя с арены за своим ассистентом. - Что это значит?
- Что именно? - остановившись, Эвиль обернулся через плечо. Сегодняшнее представление было одним из тысячи, ничем не выдающимся и не отличающимся. Он уклонялся от острых мечей, а зритель назойливо шумел, ожидая его ошибки. - Разве я сделал что-то не так?
- Да! Под конец я едва не задел тебя! - мужчина сбросил тяжелый сюртук на стул перед зеркалом. Скидывая вслед за ним и пару мечей, он тяжело вздохнул… его тоже многое не воодушевляло, но, в конце концов, это лишь работа - развлекать нетребовательных зрителей, которые будут недовольно качать головой, если трюкач ошибется, но громко и радостно рассмеются, если размалеванный шут упадет с ходулей.
- Если бы и задел, то, вероятно, это бы лишь добавило контраста, - усмехнувшись, Эвиль присел на небольшой шаткий стул.
- Контраста добавляют умение и стремление, а не кровь на мече, - остановившись напротив, мужчина властно посмотрел сверху вниз. - Так что либо стремись, либо я не буду тебя щадить.
- И не нужно, - достав из ножен меч, Эвиль провел пальцем по уже затупившемуся лезвию и брезгливо прочертил ногтем тонкую линию по гарде, собирая ржавчину.

Порой вечера скучны и однотонны настолько, что даже еще незажженные фонари на улицах напоминают одномастных постовых.
Следуя за своими родителями, увлеченными беседой с парой новоявленных друзей, мальчик с интересом осматривался вокруг. Он редко бывал в городе, но каждый раз, прогуливаясь по его улицам, находил для себя что-нибудь новое. Будь то магазин игрушек или афиши на стенах домов. Но в этот вечер его внимание привлек большой шатер, стоявший чуть поодаль от рыночной площади. Яркий купол цирка поднимался высоко над крышами одноэтажных домов, а музыка потертых инструментов разносилась по округе.
- Скажите, вам нравится цирк? - спросил мужчина, указывая взглядом на афишу, едва державшуюся на фонарном столбе.
- Как сказать, ничего особенного, но порой интересно взглянуть, - улыбнулся в ответ собеседник. Протянув руку и погладив по голове своего сына, он увидел в детских глазах интерес. - Думаю, вполне можно зайти.
- Вы правы, не каждый вечер в городе цирк, - согласился мужчина, хотя никогда и не любил подобных представлений. Но отчего же не взглянуть на чужие попытки заработать деньги так, как выходит?
- Верно, кроме того, мне так нравятся маленькие дрессированные собачки, - протянула его спутница, складывая перед собой руки в умиленном жесте.
Мальчик поднял голову и посмотрел вверх, на небольшой флажок на самой макушке шатра. Пока его родители и их друзья увлеченно слушали зазывающих их циркачей, он настороженно прислушался… Отведя тяжелую занавесь, скрывавшую небольшой вход, мальчик увидел, как двое сражаются на мечах.
Резкий выпад… и мужчина почти задел своего соперника, но тот ловко увернулся.
Эвиль уверенно держал в руках два меча, но почти не нападал, а лишь отражал атаки, ожидая свой черед. Его же выпады были легкими, но агрессивными, словно он хотел убить, но каждый раз клинок проходил менее чем в дюйме от чужого тела и лишь иногда вскользь задевал одежду. Отступив назад, передавая ход, Эвиль склонил голову… чего не было в обыгрываемом сценарии номера.
Взмах…
Острие меча задело его, оставляя порез от брови до нижнего века. Даже не вздрогнув, Эвиль замер, не поднимая головы. Кровь тонкой линией потекла по щеке, словно удлиняя собой порез.
Мальчик, наблюдавший за этим, невольно вздрогнул, когда Эвиль взглянул на него из-под упавшей на глаза челки.
- Рихард! - схватив сына за руку, крикнул подошедший мужчина. Отвлекшись на мгновение, он упустил мальчика из виду, но не думал застать его у самого шатра.
Двое, стоявшие поодаль, оглянулись на его громкий голос.
- Извините, что помешали, - мужчина потянул сына к выходу.
Зрителю не стоит видеть репетицию, ведь тогда смотреть будет не на что.
- Ничего, - выпрямившись, Эвиль приложил ладонь к порезу. Пожертвовав бдительностью, он увидел искреннюю реакцию своего юного зрителя, пусть и неожиданного.
Более ничего не ответив, мужчина поспешно увел сына за собой. Увиденное было неприятно, но мальчику казалось, что так и должно было быть, ведь трюкач даже не вздрогнул, словно его кожу рассекло не острие меча, а мазнула красной краской тонкая кисть.
После на арене цирка эта сцена повторилась: двое искусно владели мечами, словно танцуя, а порез на лице одного из них скрывал грим, и в схожий момент трюкач ловко отклонился, подставляя свой меч под чужой. 
Эвиль играл свою роль, исполняя трюки, доставшиеся ему в цирке, но каждый из них, даже новый - безнадежно приедался. Настолько, что не хотелось смотреть в зал.
Шрам, оставшийся на лице, был едва заметен, но напоминал о том, что наскучившую реакцию зрителя всегда можно изменить.
Порой все примелькивается, словно одна и та же картина, десятками лет висящая на стене гостиной. Она есть, но со временем все перестают ее замечать.
Новый вечер, новое действо… Новый зритель, хотя - все тот же. Без особого интереса и ожидания чего-то выдающегося, словно все просто пришли взглянуть на чужое унижение.
Не большая гордость - раскрываться на сцене перед сотнями глаз, которые смотрят почти с осуждением, ожидая ошибки, над которой можно будет посмеяться.
- Дамы и господа! - конферансье широко улыбался публике, хотя ему она приелась едва ли не больше, чем он ей. Объявляя очередной номер, сам он ждал финала представления. - А сейчас вашему вниманию предстанет умелый мечник, которому не страшен ни один клинок!
Зал зааплодировал, предвкушая следующий номер, хотя мало что могло удивить зрителя, привыкшего наблюдать тщательно отрепетированную оперу в дорогом театре.
Среди множества взглядов, устремленных в центр арены, был один, весьма отличный от других… Белокурая девочка лет двенадцати с искренним интересом смотрела на трюкача, который раскладывал кинжалы на небольшом столике. Она переживала за него, почти боясь, что один из этих клинков может ранить его.
- Аах!.. - восхищенно и взволнованно выдохнула она, когда Эвиль, стоя под ярким светом на арене, приподнял тонкий клинок и, запрокинув голову, начал медленно опускать его себе в горло. Казалось, лезвие вот-вот пронзит его и на алый ковер прольется еще более алая кровь.
- Не бойся, - тихо произнес юноша, сопровождающий девочку. Будучи почти в два раза старше своей сестры, которая сейчас сидела у него на коленях, чтобы лучше видеть действо, он смотрел на все это почти без интереса. Цирк всегда казался ему грязным местом, где собрались те актеры, которых выгнали из театра, и теперь они за гроши распинаются перед ничего не ценящими зрителями.
Девочка с облегчением вздохнула, когда Эвиль резко достал кинжал изо рта и на лезвии не оказалось ни капли крови. Она с восхищением и искренностью сопереживала каждому трюку, боясь, что незнакомцу будет больно. И каждый раз, проделывая все это, Эвиль даже не обращал внимания на зал, прекрасно зная, что там увидит. Кроме того, он решил сделать свое представление последним.
- Что ж, а теперь мне нужны добровольцы из зала, - Эвиль улыбнулся краем губ и открыл небольшой стол, сбросив с него легкую шелковую ткань, демонстрируя множество кинжалов и ножей.
Этого не было на репетиции, но ведь номер тем и хорош, что проделывается впервые.
- Что? Так нельзя! Для этого есть ассистенты!.. - тут же шагнув к нему, громким шепотом  произнес мужчина, исполнявший роль конферансье. Он не терпел в своем цирке самодеятельность, особенно столь безрассудную, ведь нельзя доверять нечто подобное неподготовленным людям.
- Ничего, в этом и суть номера, - ответив тем же тоном, Эвиль продолжил начатое. Он зазывал на арену всех, кто не боялся показать себя.
На его приглашение откликнулось немало зрителей, и все уже стояли подле стола с ножами, рассматривая их острые и тонкие лезвия.
- Каждый из вас может взять по клинку… и все, что от вас требуется - бросить его в меня, - остановившись у специально подготовленный стены, собранной из крепких досок и обтянутой темной тканью, Эвиль прикрыл глаза. Если бы это делали те, кто окружает его в цирке, кто весьма умел и точен, ему бы ничего не грозило, но свое последнее представление он решил сделать именно таким. Даже если его кровь и прольется, то ее никто не увидит на темной одежде или на темной стене.
Зал затаил дыхание. Не всякий раз дается возможность увидеть подобное действо, ведь по обыкновению каждый циркач если и выбирает кого-то из зала, то это лишь его подставной коллега, а сейчас же… для такого обмана выбранных людей было слишком много.
Девочка, приподнявшись, не отводила взгляда от Эвиля. До этого она никогда не бывала в цирке, но среди других приметила именно его.
Стоя подле стены Эвиль чуть повернул голову, глядя в зал… и среди множества одинаковых надменных взглядов увидел белокурую девочку, которая в своем пышном платьице походила на дорогую фарфоровую куклу. Ее большие карие глаза смотрели на него с таким вниманием и участием, что он едва сдержал судорожный вздох, словно ему в лицо ударил сильный порыв ветра. За сотни подобных вечеров ему редко доводилось видеть интерес в глазах зрителя, и, казалось, он уже забыл, каково это. Вероятно, впервые за долгое время, Эвиль вновь ощутил стремление к тому, что делает. Ему не хотелось разочаровать юную зрительницу, показав ей лишь то, на что она пришла взглянуть. Рядом с ней было множество других людей, но они не испытывали особого интереса, а смотрели словно с одолжением, что раз уж они здесь, то нужно им что-то показать… и порой можно было все просто бросить и уйти, даже не откланявшись. Сейчас же, видя эту девочку, захотелось исполнить задуманный трюк так, чтобы он получился действительно достойным и не разочаровал заинтересованного зрителя.
- Вы должны бросить ножи все вместе, как только я хлопну в ладоши, - Эвиль довольно улыбнулся, обращаясь к своим новоявленным ассистентам. В его взгляде мелькнуло нечто коварное, ведь он в последний момент решил изменить правила игры, которую сам же и придумал.
Приподняв руки, он помедлил, прежде чем дать сигнал к тому, чтобы быть прибитым к стене не одним десятком острых ножей.
Услышав, как он хлопнул в ладоши, девочка тут же зажмурилась и закрыла лицо руками. Каждый на арене бросил в Эвиля по ножу, со всей силы, дабы показать, что они умелы, а отнюдь не какой-то шут, вызвавший их непонятно для чего.
- Фрида… открой глаза, иначе ты не увидишь самого интересного, - юноша, сопровождающий сестру, усмехнулся, отводя ее тонкие ладони от лица.
Приоткрыв один глаз и взглянув на арену, она тут же восхищенно распахнула глаза… Тот, за кем она наблюдала весь этот вечер, стоял возле стены, в которую вонзилось большинство ножей. Эвиль увернулся от каждого неумелого, но агрессивного броска, а те ножи, что должны были непременно вонзиться в него -  успел поймать. Они ранили его руки, рассекая пальцы, но это осталось его тайной. На черных перчатках не видна алая кровь.
- Браво! - радостно крикнула девочка, вставая и аплодируя ему. Ее поддержал и зал, не так искренне и открыто, без особого желания, но и без снисхождения. Ее довольный смех и взгляд выделялись среди всех, словно она была золотой, мерцающей и переливающейся яркими бликами рыбкой в стае безликой сельди.
Откланявшись, Эвиль скрылся за занавесом. Этим вечером он хотел разочаровать публику, показать им то, что они хотели, но чего явно бы не приняли… а вместо этого показал достойное арены цирка представление. Он знал, что его увидела лишь одна зрительница, но этого было более чем достаточно. Эвиль вспомнил, каково это - желать то, что делаешь; как это приятно, когда внутри пылает страсть; как тепло в груди бьется сердце, когда вкладываешь его в действо и получаешь взамен благодарный взгляд.
Когда забываешь себя и делаешь все без желания, вероятно, представление от этого не становится хуже, но выступающий теряет интерес, все ближе и ближе подходя к краю сцены, чтобы упасть с нее.

- Дарк, давай подождем его? - выходя из шатра и держа брата за руку, тихо сказала девочка.
- Не здесь, - ровно и отстраненно ответил юноша, прислушиваясь.
Девочка не стала спорить и пошла за ним. На почти пустой площади они остановились у небольшого магазинчика. По витрине сложно было сказать, что же именно в нем продают, обувь или все-таки незатейливые бусы, которыми все было украшено.
Покинув арену, Эвиль вскоре покинул и шатер, решив не менять своего решения в том, что это представление было для него последним. Неспешно идя по тротуару, он увидел девочку, стоявшую у витрины закрытого магазина. Хватило лишь одного взгляда, чтобы узнать в ней ту самую, что так искренне смотрела на него. Ее светлые волосы и пышное платьице, украшенное сзади легкими шелковыми оборками, чуть развевались на ветру, делая ее похожей на диковинную рыбку. Юноша, стоявший позади нее, выжидающе смотрел за спину Эвиля, на высокий шатер цирка.
Когда Эвиль поравнялся с ними, то девочка приветливо улыбнулась. Он уже почти сделал шаг, чтобы пройти мимо, но замер, услышав глухой треск, как от ломающихся деревьев. Обернувшись, он увидел падающий шатер. Опоры рушились одна за другой, не выдержав давления тяжелого навеса.
Крики людей, еще не успевших покинуть шатер, почти резали собой чуткий слух юноши. Прикрыв одно ухо ладонью, Дарк перевел взгляд на Эвиля. Наблюдая за представлением, он то и дело отвлекался на едва слышное потрескивание неустойчивых опор.
- Хочешь чаю? - спросила Фрида, отрываясь от созерцания упавшего шатра, от которого теперь виднелось лишь большое облако пыли. Она решила оставить вопрос об имени и прочем на потом, ибо никогда не отличалась скромностью и порой могла сказать такое, что взрослые теряли дар речи. Увидев этого человека, она восхитилась им, словно дорогой статуэткой в антикварном магазине.
- Чаю? - удивленно изогнув бровь, переспросил Эвиль. Меньше всего можно было ожидать подобного предложения от столь юной леди.
- Или же чего-нибудь другого? - поддержал сестру Дарк. Его тоже более чем заинтересовал этот человек, и он видел, что они заинтересовали Эвиля не меньше. - Хочешь вина? Бокал за достойное последнее представление.


Акт 7: Цирк / Театр

Предрассветные блеклые росчерки на небе порой столь тусклы, что не различить, настает ли день или угасает, превращаясь в ночь. Холодные тучи все темнее, а снег, скрывающийся в них, едва сдерживается, ожидая солнца, дабы не падать на землю бесформенными белыми мухами, а, блистая в тусклом зимнем свете, кружиться в холодном воздухе и ложиться на замерзающие дорожки мельчайшими бриллиантами стылых снежинок.
Холод, блуждавший по улице, заглядывал в дом, пробираясь через маленькие щелки в окнах и дверях, ревниво тревожа догоравшие свечи, чье маленькое горячее пламя не сравнится с его леденящими объятиями.
Первый робкий свет, пронизанный тенями падающего снега, ложился на пол длинного коридора. Ступая плавно и размеренно, почти беззвучно, словно ползущая змея, Дарк прошел к одной из дальних дверей в коридоре, что так привычно была приоткрыта.
Почти беззвучно усмехнувшись, он прикоснулся к холодной ручке двери, ощущая знакомый запах, исходящий из комнаты. Легкий и при этом по-своему горький запах обнаженной кожи, покрытой легкой испариной; китайской курительной трубки из пахучего вишневого дерева, ее витиеватого дыма, почти слившегося с воздухом; чая, остывшего в нетронутых чашках, и увядших цветов.
- Эвиль… - усмехнулся Дарк, проходя в комнату, окидывая взглядом сюртук, валяющийся на полу, переступая через него, через рубашку и галстук, так же небрежно брошенные к ногам. - В этом ты неизменен…
За те годы, что он знал Эвиля, он часто отмечал за ним подобную черту - бросать свои вещи на пол, раздеваясь пусть и не поспешно, но словно нетерпеливо, не желая тратить на это особое время, ведь его можно потратить на нечто более приглядное.
Проследив своеобразную дорожку из вещей, взгляд Дарка остановился на большой кровати, с которой было так неаккуратно скинуто покрывало, что тоже почти лежало на полу, а тяжелое одеяло скрывало спящего в ней. Протянув руку, Дарк замер, прислушиваясь… чуткого слуха достигало тяжелое дыхание. Каждый вдох давался с трудом, а выдох чуть задерживался, словно чтобы не нарушать ощутимого лишь легким равновесия.
Когда Дарк немного смял одеяло, чтобы присесть на край постели, его взгляду открылась стройная обнаженная нога. Осторожно прикасаясь к светлой коже, очерчивая тыльной стороной пальцев изящную стопу, скользя к щиколотке, он наклонился, оглаживая ногу ладонью, поднимаясь выше, отводя полы длинной рубашки.
- Прекрасно… - с улыбкой на губах выдохнул Дарк, проводя кончиками холодных пальцев по светлой теплой коже, на бедре возле тазовой косточки отмеченной парой маленьких родинок. Они напоминали собой чернильные точки, поставленные тонким пером на бумаге.
Отстранившись, Дарк отбросил одеяло, открывая лежащего на смятых простынях юношу. Он крепко спал, откинув одну руку на подушку, а на его щеках слишком броско выступал болезненный румянец.
- Просыпайся, - очертив легким прикосновением скулу юноши, Дарк ненавязчиво спустился к шее, почти неосязаемо обводя потускневшие следы чужих рук на ней. - Адам, пора вставать.
Потянувшись, сквозь сон слыша свое имя, словно змеиное шипение, юноша приоткрыл глаза.
- Мм, это ты… - сонно произнес он, вновь закрывая глаза и притягивая к себе одеяло, закутываясь в него.
- У тебя опять жар, - Дарк достал из кармана сюртука небольшую бутылочку, со слегка мутным и тягучим содержимым. Он встал и подошел к круглому столику, стоявшему у окна. Выплеснув из чашки остывший чай в большую вазу с увядшими гвоздиками, Дарк налил в нее простой воды и вернулся к постели. - Время принимать лекарство.
- Оно мерзкое на вкус… - отвернувшись, ложась на бок, тихо отозвался Адам. Его начинало тошнить от одного только воспоминания о вкусе лекарства, которое ему уже приходилось пить.
- Да, оно мерзко, в нем содержится змеиный яд, - держа в одной руке блюдце с чашкой и бутылочкой с лекарством, другой рукой Дарк повернул Адама к себе. - Но разве ты не говорил, что тебе нравятся змеи?
- Как это связано между собой? - сведя брови, глядя на него, Адам повел плечом, ощущая на нем ладонь Дарка. - Оно все равно мерзкое.
- Ты должен его выпить, иначе… - Дарк замолчал. Его перебил сдавленный кашель юноши, сотрясающий все его хрупкое тело, что и послужило завершением слов.
Переведя дыхание, когда кашель успокоился, Адам неловко приподнялся, садясь в постели. Болезнь еще не перешла в ту стадию, когда отнимает все силы и губит жизнь, но приносила немало надрывных вздохов и боли в груди, унимающихся лишь на время.
Дарк, присев рядом, протянул ему чашку.
- Набери в рот немного воды, но не глотай, - открыв бутылочку с лекарством, он обвел горлышко пальцами, стирая засохшие капли вязкой субстанции, которые осыпались на простынь желтоватыми крупицами. Когда Адам выполнил указание, Дарк наклонился к нему, прикасаясь рукой к подбородку, заставляя запрокинуть голову и приоткрыть рот. - Задержи дыхание, иначе подавишься.
Едва Адам закрыл глаза и сделал глубокий вдох, как Дарк сжал его подбородок сильнее, принуждая открыть рот шире, и поднес бутылочку к губам. Несколько горьких и омерзительно соленых капель упали в рот, смешиваясь с водой в нем.
Тут же сомкнув губы и проглотив это, Адам подался вперед, крепко зажмурившись. Приоткрыв рот, он сделал несколько глубоких вдохов. От проглоченного лекарства тут же затошнило, казалось, оно вот-вот поднимется обратно: организм просто не примет этого отвратительного вкуса и вытолкнет его из желудка.
Еще пара резких вздохов - и Адам хрипло кашлянул, отчего выпитое лекарство подступило к горлу. Адам уже был готов выплюнуть его, как почувствовал холодную ладонь, зажавшую рот. Дарк сдержал этот позыв, ощущая на своей руке разомкнутые губы и теплую жидкость, наполнившую рот, которая так быстро успела согреться в горле.
- Глотай, - спокойно, но с властными нотами произнес Дарк, вновь заставляя запрокинуть голову. По его руке стекало несколько капель, просочившихся между пальцев. Эти капли сбегали по запястью и скрывались под манжетой сюртука, пачкая его.
Адам едва не давился, будучи не в силах проглотить это. Он помотал головой, крепко схватившись за руку Дарка, стараясь если и не отвести ее, то хотя бы разжать пыльцы и освободить рот от тошнотворного лекарства.
- Чем быстрее ты проглотишь, тем быстрее пройдет тошнота, - притянув Адама к себе, Дарк провел рукой по его шее, чуть надавливая, заставляя сделать глотательное движение. В прошлый раз ему не приходилось прибегать к подобному принуждению, но и эффект был значительно меньше. Тогда Адам проглотил все, но вскоре его стошнило, и, тем не менее, часть лекарства все же успела остаться на слизистой и хоть как-то помочь ему.
Адам крепко сжимал руку Дарка, впиваясь ногтями в запястье, уже не столько для того, чтобы заставить его отпустить, сколько для собственной поддержки. Ему все-таки пришлось проглотить лекарство, во рту уже онемело, а действия Дарка принесли свои плоды. Однако он не спешил убирать руку, зная, что подобное может повториться.
- Потерпи еще немного, - довольно улыбнувшись, шепнул Дарк, коснувшись носом виска Адама, вдыхая с его кожи едва осязаемый запах пота, который был неизменен, сколько ни омывай тело, страдающее от жара. Он слышал и чувствовал, как быстро бьется чужое сердце, словно маленький зверек, подбитый пулей и мечущийся в предсмертных агониях в своей темной норке, в которую успел забежать; нервно и судорожно, болезненно и лихорадочно, но постепенно утихая, напоминая ход чуть спешащих часов.
Ощущая чужое дыхание на своей коже, Адам приоткрыл глаза, продолжая удерживать руку Дарка у своего рта за запястье, другой он осторожно спустился к животу, чувствуя, как через тонкую ткань рубашки его касается прохладная плоть. Его узкая ладонь прошлась по массивному змеиному хвосту, самый конец которого постепенно обвивал его за пояс.

На небольшом подносе робко позвякивали чашки о блюдца, а горячий чай источал аромат мяты, поднимаясь из тонкого носика чайника витиеватым паром, теряющимся в прохладном воздухе.
- Ах! - вскрикнула Фрида, когда дверь, перед которой она остановилась, внезапно открылась и ударилась о поднос. Тонкий фарфор упал на пол, разбиваясь на сотни уже ничего не стоящих безобразных осколков, а ароматный чай разлился по холодному полу.
- О, извините, я не слышал, что вы… - Граф, вышедший из-за двери, поспешно извинился, не зная, с чего начать, с того, что решил не задерживаться в роли гостя, или же с того, что совершенно не слышал никого в коридоре и тем более у двери. - Вы не обожглись?
- Нет, ничего, это мне следует извиниться, что не постучала. Я думала, вы еще спите, господин Адье, - Фрида улыбнулась в ответ, легко и открыто, словно из ее рук не падал поднос и ничего не разбивалось.
Чай растекался по полу, огибая осколки, а на его постепенно остывающей поверхности отражалось восходящее солнце, которое робко виднелось из-за тяжелых туч, осыпавших землю снегом.
- Извините, я помогу убрать,  - Граф было наклонился, чтобы собрать с пола разбившуюся посуду, но ладонь, легшая на плечо, остановила его.
- Не беспокойтесь об этом, я сама потом уберу, - вновь улыбнулась Фрида, беспечно отодвинув ногой осколок чайника, дабы не мешался на пороге комнаты. - Господин Адье, вам нужно отдыхать. Пожалуйста, вернитесь в постель.
- Благодарю за заботу, но мне лучше вернуться домой, - отступив на шаг, наблюдая за ее жестом, Граф прижал руку к груди, ощутив колкую боль, которая не беспокоила с самого вечера, но стоило встать поутру, как тупые иглы боли вновь вонзились в сердце.
- Зачем рисковать? Мой брат сказал, что вам еще рано вставать и тем более куда-то выходить, - покачав головой, Фрида положила руки на грудь Графа и подтолкнула его, заставляя вернуться в комнату. Ее прикосновение показалось настолько легким и ненавязчивым, что сложно было противиться ему, равно как и ее бархатному мягкому голосу.
- Мне уже легче, кроме того, моя супруга будет волноваться…
- Мы тоже будем волноваться, если наш гость покинет нас в столь слабом состоянии, - отстранившись, Фрида поумерила улыбку, а на ее лице отразилось неподдельное беспокойство. - Подождите моего брата, он скоро должен вернуться.
- Хорошо, - Граф вынуждено согласился. Хотя боль и утихла, у него было немало вопросов, ответы на которые едва ли бы он мог получить за пределами этого дома, особенно после вечернего разговора, пусть и весьма своеобразного.  - Кстати… где Эвиль?
- О, он уехал еще вчера вечером, - задумчиво приложив палец к подбородку, Фрида прикрыла глаза, словно вспоминая подробности, озвученные лишь вскользь. - Он вернется лишь через несколько дней, но, не беспокойтесь, мы позаботимся о вас в его отсутствие.
Неопределенно кивнув, Граф сдвинул брови. Подобные обстоятельства ему отнюдь не на руку, учитывая, что ответы на его вопросы мог дать лишь Эвиль, а ждать его несколько дней в его же доме - не лучшее решение.
- Отдыхайте, - отступив к двери, Фрида обернулась через плечо, - чуть позже я принесу вам чай и уберу этот беспорядок в коридоре.
- Спасибо, - поблагодарил  Граф.
Сняв сюртук и бросив его на кровать, Граф устало вздохнул и сел в кресло у окна. Чем больше он находился в этом доме, тем сильнее ему начинало казаться, будто что-то притягивает и удерживает его здесь. Нечто неосязаемое, но значимое. Если Эвиль что-то скрывает, то только здесь его можно застать врасплох.
Вскоре вернулась Фрида, переодетая в весьма простое легкое платье, несмотря на ощутимую прохладу в доме. Приподняв подол платья почти к самым бедрам и присев на колени, она быстро собрала с пола фарфоровые осколки и сложила их на поднос. Ее светлые волосы мягко огибали плечи, иногда спадая на лицо, когда она склонялась к полу, осторожно собирая остатки сервиза, стараясь не пораниться.
Граф невольно наблюдал за ней через приоткрытую дверь; за ее плавными движениями, когда она вытирала с пола разлившийся чай, словно она не просто водила тряпкой по холодному полу, а рисовала узоры шелковым платком по глади воды. Вероятно, теперь он в чем-то понимал, почему эта девушка работает в столь сомнительном заведении, которое ему довелось посетить. Фрида делала все настолько изящно и грациозно, что нельзя было остаться равнодушным. Спокойный и кокетливый взгляд темных глаз, легкая улыбка и плавные движения приковывали к себе внимание, даже когда она вытирала с пола разлитый чай, что уж говорить о том, когда она приветливо встречала при входе, будила ли по окончании времени или танцевала на маленькой сцене.
Закончив, Фрида встала с колен, даже не оправляя платье, словно для того, чтобы позволить лучше рассмотреть стройные ноги, которые выглядели настолько изящно, будто созданы не для того, чтобы ходить, а лишь для того, чтобы раздвигать их, без лишних слов призывая, но при этом не выглядя распутно. Светлые туфли, украшенные шелковыми бантами, казались совершенно лишними и ненужными, ибо скрывали притягательный изгиб стопы и лишали возможности увидеть лишний дюйм светлой кожи.
- Какой чай вы бы хотели? - мягко спросила Фрида, войдя в комнату, отвлекая от созерцания своих ног, все-таки скрывшихся под постепенно опавшим к коленям подолом тонкого платья. - Мне нравится мятный, но могу приготовить любой на ваш вкус.
- М? - словно очнувшись от мимолетного наваждения, Граф моргнул, взглянув в карие глаза, смотрящие на него с лукавым интересом. - Мятный вполне подойдет.
- А какой вы обычно пьете? - улыбка Фриды стала не менее лукавой, чем взгляд. Ей казалось, что сей выбор был сделал лишь из-за ее слов.
- Обычно я предпочитаю кофе.
- О, понятно, извините, я бы предложила вам кофе, но у нас в доме его нет. Моему брату не нравится такой резкий запах, - разочаровано протянула она, сожалея, что не может угодить гостю.
- Ничего, - Граф обернулся в сторону окна, услышав странный звук, чем-то напоминающий собой сдавленный кашель.
- Что-то не так? - вставая на цыпочки, Фрида тоже взглянула в окно, окидывая взглядом озеро за ним.
- Нет, показалось…
- О, бывает, наверное, это скрипнул фонарь, - предположила она. - Что ж, я скоро вернусь.
Выйдя, она наклонилась, почти не сгибая ног в коленях, и подняла с пола поднос с осколками.
Фрида не заставила себя долго ждать и достаточно быстро вернулась с другим подносом в руках. Поставив его на стол, она осторожно взяла горячий чайник и налила чай в низкие чашки, по краю украшенные тонким узором. Она делала все медленно и размеренно, словно боясь разлить чай, и будто не хотела, чтобы хотя бы капля коснулась идеально белого блюдца.
- Прошу, - взяв одну чашку, Фрида протянула ее своему гостю. - Полагаю, вам без сахара?
- Да, благодарю, - приняв ее, кивнул Граф, внимательно посмотрев на золотисто-коричневое содержимое.
- Я так и подумала… и поэтому не принесла сахара, - уточнила Фрида, вернувшись к столу и взяв чашку с чаем для себя. - Почему-то все мужчины пьют чай или кофе без сахара.
- А вы? - вдохнув приятный и освежающий мятный аромат, усмехнулся Граф.
- И я тоже привыкла, живя с двумя мужчинами, - усмехнулась в ответ Фрида, прикрывая глаза и поднося чашку к губам. Ей самой этот ответ казался чуть преувеличенным, но она решила отбросить тот факт, что Эвиль редко жил в этом доме. Она просто привыкла думать, что всегда окружена мужчинами, будь то дом или работа.
- Похоже, они к вам весьма требовательны. Особенно ваш брат, - позволил себе заметить Граф, сделав глоток горячего чая, чей терпкий аромат так приятно растекался по горлу. Нередко в разговоре Фрида упоминала о той или иной вещи, которая приходилась не по душе ее брату.
- Ха-ха, нет, скорее, это я уступчива, - обведя губы языком, смакуя мятный вкус чая, она кокетливо улыбнулась. Фриде нравилась эта беседа, нравились ответы и вопросы гостя, хотя она никогда не была обделена вниманием. В силу своей работы она часто и много разговаривала с мужчинами, но они были не так интересны и редко привлекательны внешне.
- Вот как… - положив ногу на ногу, Граф окинул собеседницу взглядом, который она к себе словно притягивала. Фрида стояла у столика, опираясь о него бедром, и держала чашку перед собой обеими руками. Похоже, горячий чай не обжигал ее ладоней через тонкий фарфор.
- Возможно, это и не мое дело, но… - нарушила повисшую тишину Фрида, наблюдая в глазах своего гостя отнюдь не заинтересованность ею, а некую задумчивость и внутреннюю обеспокоенность. - Вас что-то тревожит?
- Хм, можно сказать и так, - согласился Граф, отчетливо слыша в ее вопросе скрытый подтекст и то, как весьма осторожно он был подобран, словно чтобы не выдать лишнего.
- Я слышала, пропал ваш крестник…
- Хм, - изогнув бровь, Граф поставил блюдце с чашкой на подлокотник кресла.
- Эвиль говорил, что помогает вам с поисками.
- В какой-то степени, хотя это сложно назвать помощью, - усмехнувшись, Граф ощутил неприятный прилив злости, который рождался где-то внутри, стоило лишь вспомнить обо всем происходящем. Он не имел доказательств или чего-то подобного, но подсознательно чувствовал, что Эвиль причастен к этому.
- Почему? - осторожно спросила Фрида, отставив чашку на столик и подойдя к окну. Внутри нее боролись два сомнительных чувства, и одним из них было желание поддержать человека, который, несмотря на свой статус, предложил ей помочь убрать разбитую посуду.
- Возможно, это прозвучит грубо, но ваш супруг - стервец, провоцирующий на непоправимое, - Граф ничуть не покривил душой и, вероятно, впервые озвучил то, что думает об Эвиле, произнося это открыто, без каких-либо потворств.
- Быть может и так, но он не скрывает этого. Согласитесь, гораздо хуже, когда человек скрывается под маской добродетели, в действительности являясь подлецом, - Фрида тоже не покривила душой. Она знала, что Эвиль отнюдь не святой, но именно это ей когда-то и понравилось в нем. Его лукавый взгляд, изощренные слова и манера их подбирать.
- Не спорю, но порой даже ожидая чего-то - удивляешься этому, - приложив руку к груди, ощутив неприятную боль при вдохе, Граф вновь вспомнил сон, бывший настолько реальным, что сердце до сих пор сводило от боли.
- Что вы сделаете, когда найдете вашего крестника? - взглянув на него, мягко и с легкой улыбкой спросила Фрида, словно вновь спрашивала, какой заварить чай.
- Что вы имеете в виду? - уточнил Граф, наблюдая столь несоответствующее выражение в голосе и взгляде собеседницы.
- Что вы сделаете? Накричите на него, запрете дома под замок или расскажете обо всем его отцу и отправите домой?
- Нет, - не понимая осуждения, прозвучавшего в словах Фриды, Граф ощутил знакомое чувство раздражения.
- А что? Обвините в безрассудности и накажете как маленького ребенка?
- Мне не за что наказывать его и тем более за что-то ругать, потому что все это - моя вина.
- Ваша?.. - Фрида удивленно моргнула, глядя на Графа, никак не ожидая получить подобного ответа.
- Да, ведь он не может быть виноват в том, что я недосмотрел за ним, и тем более в том, что его кто-то похитил, - видя растерянность в глазах Фриды, которые еще совсем недавно смотрели осуждающе, Граф устало потер переносицу и опустил голову. Все это было странно, однако не удивляло, вполне можно было предположить, что супруга Эвиля под стать ему.
- О, извините, я думала… он сбежал из дома, потому что с ним плохо обходились, как это обычно бывает с подростками, ведь от них столько хлопот, а взрослые порой неосознанно наказывают ни за что. Извините, я судила по тому, что мне довелось видеть, когда я сидела с чужими детьми… - присев перед Графом, кладя руки ему на колени, Фрида извинилась, понимая, что обвинила его в чужих грехах, ничего, по сути, не зная, приняв во внимание лишь то, что он кажется весьма строгим и властным человеком.
- Он убежал, потому что вспылил, хотя… может, вы и правы, - вздохнув, Граф откинулся на высокую спинку кресла. Вероятно, он впервые признался себе в том, в чем сам себя же и переубеждал. - Адам жил в моем поместье, потому что был наказан, но едва ли догадывался об этом. А когда узнал, то сбежал…
- Извините, - повторила Фрида, проведя ладонью по его колену, прикасаясь легко и ненавязчиво, но при этом так, словно в ее ладони что-то было. - Знаете, я вам кое-что покажу, но вы должны пообещать, что не только не предпримете каких-либо действий, но даже не произнесете и слова.
- Я… - когда она убрала руку, Граф увидел небольшой ключ, лежавший на его колене, - …обещаю.
- Этажом выше, в конце коридора лестница на чердак... там, за небольшой дверью, есть то, на что вам стоит взглянуть, - улыбаясь, тихо говорила Фрида, приподнявшись и приблизившись к Графу, словно для того, чтобы ее никто не услышал, кроме него.
- Спасибо, - благодарно кивнул Граф и хотел встать, но она остановила его, заставив вновь сесть.
- Не сейчас, подождите до вечера… позднего, - так же тихо добавила Фрида, отстранившись, и встала. Взяв чашку с недопитым чаем с подлокотника кресла, она подошла к столу и долила в нее свежего чая, который настоялся в чайнике и стал ароматнее.
- Зачем вы это делаете? - не видя причин для подобной доброты, все же спросил Граф, взяв ключ и убрав его в карман брюк.
- Ваш чай остыл, а я лишь добавила горячего, - протягивая ему чашку, Фрида пару раз быстро моргнула, словно не понимая, как же самому не догадаться, что холодный чай не так вкусен, как горячий.

Час за часом порой тянутся так долго, словно каждая секунда растягивается на минуты, а солнце так нехотя поднимается и неспешно садится. Снег, лениво падающий с неба, постепенно покрывал собой землю, расстилаясь тонким мягким покровом, легко сминающимся даже под последними опадающими листьями.
Стоя у окна, Граф тяжелым взглядом провожал садившееся за снежными тучами солнце, едва не отсчитывая его последние секунды. Он терзался нетерпением и интересом, но стойко выжидал нужное время, когда солнце сядет, превратив день в вечер, и останется еще несколько часов томления перед тем, как вечер станет поздним.
- Вы не голодны? - ровно, но с должной нотой интереса спросил Дарк, когда гость отказался от ужина. - Или вас все еще беспокоит сердце?
- Нет, мне гораздо лучше, просто я редко ужинаю, - задернув тяжелую штору, скрывая зажженные фонари за окном, Граф окинул взглядом небольшой поднос на столе, накрытый высокой крышкой. Он был слишком увлечен своими мыслями и догадками о том, что же увидит, когда дождется нужного часа, поэтому даже не притронулся к ужину.
- В вашем положении не стоит ограничиваться чаем, но не стану вас переубеждать, - Дарк подошел к нему, доставая из внутреннего кармана сюртука часы. - Дайте мне руку.
Граф уже привычным жестом протянул руку ладонью вверх, прикоснувшись к запястью которой Дарк взглянул на часы, отсчитывая удары сердца под своими пальцами. Оно билось чуть быстрее, чем обычно, но ровно и четко, боль уже явно не тревожила его. Сердце подгоняло нечто иное, менее ощутимое физически, но волнующее душевно.
- Вы чем-то обеспокоены? - задавая вопрос, Дарк даже не поднял взгляда от часов и не убрал руки от запястья Графа, продолжая прислушиваться к сердцу, которое забилось сильнее.
- Не более чем раньше, - изогнув бровь, Граф отнял руку, закрывая запястье манжетой рубашки.
- Что ж, понимаю, - Дарк убрал часы и, поправив сюртук, направился к двери. - Ужин я оставлю, на случай, если вы передумаете. Спокойной ночи.
- Благодарю,  - ответил Граф, провожая взглядом закрывающуюся дверь.
Его переполняло нетерпение, отчего он прохаживался по комнате от окна и до двери, утешая себя тем, что осталось подождать совсем немного. Тем не менее, даже от столь однообразных и небыстрых шагов стало жарко.
Сняв сюртук и повесив его на спинку кресла, Граф присел на кровать, закрывая лицо руками и медленно выдыхая. Он догадывался о том, что может увидеть на старом чердаке, но чем больше думал об этом, тем отчетливее понимал - все не может быть настолько просто.
Свет в коридоре погас и больше не пробирался в комнату через тонкий зазор, а где-то в конце коридора дрогнуло окно под сильным порывом ветра.
Прикоснувшись к округлой дверной ручке, Граф плавно повернул ее. Дверь приоткрылась и глухо скрипнула, но не настолько громко, чтобы выдать неспящего в столь поздний час. Выйдя в коридор, Граф повел плечами, а от прохладного воздуха по коже прошли мурашки.
Ступая тихо и легко, он, тем не менее, шел уверенно и открыто, словно по своему дому, не прячась за углы и не отступая к стене.
Этажом выше, в конце коридора показалась массивная лестница, ведущая на некое подобие чердака, а там и небольшая дверь, затянутая паутиной и пылью. Достав ключ, Граф дунул в замочную скважину и тут же отвернулся, едва не закашлявшись от разлетевшейся пыли. Замок с трудом поддался, ржаво скрежеща, а дверь, иссохшая и покосившаяся за годы, глухо шаркнула о пол.
Графу пришлось наклониться, чтобы пройти, и прикрыть лицо рукой, так как от избытка пыли и паутины начинало першить в горле. Отведя тяжелую и побитую молью портьеру, скрывавшую дальнейший проход, Граф поднял голову, а его взгляду предстала достаточно просторная комната, в полу которой, казалось, была довольно большая дыра. Но стоило присмотреться, и он увидел нечто похожее на старое мутное стекло, из-под которого лился мягкий свет. Подойдя и присев перед ним на колени, Граф провел рукой по шершавой поверхности стекла, стирая пыль, дабы лучше рассмотреть то, что скрывается за ним… и удивленно распахнул глаза, увидев с высоты потолка комнату, напоминающую ванную. Пол, выложенный светлой плиткой, имел в себе достаточно большое углубление, похожее если и не на импровизированный бассейн, то на весьма необычную ванну, заполненную горячей водой, от которой медленно поднимался пар, застилающий комнату и мешающий более четко рассмотреть детали.
То, что казалось грязным стеклом в полу, в действительности являлось большим зеркалом в потолке над ванной. И в нем отражался юноша, сидевший на небольшом выступе, а перед ним в воде была девушка. Она поливала его ноги водой, мягко оглаживая их. Иногда она отдалялась, подаваясь назад и вновь вперед, свободно плавая. Ее светлые длинные волосы, словно шелковые ленты, стелились по воде и липли к плечам, когда она приподнималась.
- Адам!.. - произнес Граф, но вовремя одумался и прикрыл рот ладонью. Несмотря на расстояние и пар от воды, он без труда узнал своего крестника. Граф было резко поднялся, но заставил себя вернуться на место, вспомнив о данном обещании.
Вновь проведя ладонью по стеклу, бывшему обратной стороной зеркала, дабы попытаться лучше рассмотреть крестника, Граф склонился ниже, опираясь на локоть, не жалея светлой рубашки и стирая рукавом годовую пыль.
Адам сидел, опустив ноги в воду, иногда приподнимая их и вновь опуская, наблюдая за тем, как мелкие брызги разлетаются в стороны, задевая Фриду. Русые волосы тонкими прядями липли к лицу, а рубашка, полы которой намокли от воды, то и дело сползала с плеча.
Граф не мог расслышать, о чем они говорили, как ни пытался, но заметил нечто, что убедило его в том, что с крестником все хорошо. Когда Фрида приблизилась к Адаму и отвела от лица влажные пряди, отирая щеки ладонями, он улыбнулся ей.
Глубоко вздохнув и отстранившись, Граф закрыл глаза, не зная, что делать и как поступить. Он обещал сохранять спокойствие и ничего не предпринимать, но ему отчаянно хотелось спуститься вниз и забрать крестника. Оставалось только догадываться, что Адам делал в этом доме, но зато больше не было сомнений в том, что именно Эвиль причастен к его пропаже.
Когда Граф вновь взглянул вниз, то еще раз протер стекло рукавом. Ему показалось, когда Фрида приблизилась к Адаму, что в воде мелькнули не ее стройные ноги, а нечто, напоминающее ажурный хвост, словно у диковинной золотой рыбки.
Встав, Граф отряхнул рубашку и, еще раз взглянув на Адама, поспешно вышел и спустился по лестнице. Стоя в коридоре, пытаясь определить, где же находится та ванная, он услышал тихий шорох, доносящийся с другого конца коридора. Пара окон с незадернутыми шторами были весьма кстати и пусть и тускло, но все же освещали путь. Массивная двустворчатая дверь, которая, по предположению Графа, и должна была быть именно той, что он искал, оказалась не заперта… но за ней находилась лишь полупустая темная комната, а в ней витал омерзительный запах перестоявшей воды и увядших цветов.
- Черт… - сквозь зубы рыкнул Граф, закрывая дверь. Оглянувшись, он не увидел больше ни одной двери. Переборов себя и заставив вернуться обратно в гостевую комнату, Граф усмехнулся мысли о том, что все это напоминает ему старый театр, в котором сцена настолько прогнила, что актеры на ней играют идеально и безошибочно, дабы не сделать неверного шага и не упасть. Граф чувствовал, как сильно бьется сердце от желания прямо сейчас броситься и обыскать весь дом и найти Адама, но его сдерживало не только обещание, данное Фриде, но и то, что с его крестником все в порядке, он жив и здоров. Кроме того, все было не так просто и походило на своеобразную игру, чьи правила трактовались лишь в процессе. Граф был более чем не глуп и знал, что выиграть он сможет не силой и поспешными решениями, а такой же игрой и выверенными ходами, которых, вероятно, все это время и ожидал Шут под маской Эвиля. Можно было только догадываться о его мотивах и цели, но, какими бы они ни оказались, Граф решил больше не допускать ошибок и диктовать свои условия.
Ночь, проведенная в раздумьях, показалась слишком короткой, а утро - нежданным. За задернутыми шторами вставало солнце, пробиваясь сквозь них тонкими лучами, падающими на пол светлыми линиями. Несмотря на бессонную ночь, Граф чувствовал себя спокойнее. Теперь он знал, с Адамом все хорошо, и мог не бояться, что найдет его бездыханным.
Эвиль вернулся раньше, чем планировал, но и это Граф расценил как свой козырь в чужой игре, напоминающей театральную постановку.
- Прошу извинить за то, что тогда наш разговор так внезапно прервался, - прикрыв глаза и склонив голову в знак сожаления, Эвиль улыбнулся краем губ.
- Ничего, - надевая сюртук, бросил в ответ Граф. Сейчас его почти не интересовало прошлое, будь то иллюзия, сон или мистичность чужой личности.
- Желаете продолжить? Кажется, у вас был ко мне один достаточно личный вопрос, - сделав шаг в его сторону, Эвиль ничуть не скрывал своей лукавой полуулыбки.
- Нет, полагаю, мне лучше вернуться домой. Мария наверняка волнуется, - Граф улыбнулся не менее лукаво. - Я весьма признателен твоей супруге и ее брату за заботу.
- Что ж, вы всегда желанный гость в этом доме, - не растерялся Эвиль, хотя подобная улыбка и удивила. - Я провожу вас.
Повернувшись в сторону двери, Эвиль сделал к ней пару шагов, но замер… резко приблизившись, Граф толкнул его к стене.
- Вы… - выдохнул Эвиль, но Граф не дал закончить, повернув к себе лицом и схватив за горло. Он смотрел прямо в глаза, позволяя разглядеть в своих абсолютное спокойствие и ледяную рассудительность, которые говорили о том, что время игры подходит к концу.
- Меньше чем через неделю состоится крещение моего сына и приедет отец Адама, чтобы стать для моего сына тем же, кем я являюсь для его, - спокойно произнес Граф, ощутимо сжимая шею Эвиля, так знакомо чувствуя, как бьется его сердце. - К этому времени ты должен вернуть Адама, иначе я придушу тебя собственными руками.
Эвиль глубоко и хрипло вздохнул, когда рука на его шее разжалась и отпустила. Граф, отстранившись, повел плечами, поправляя сюртук, слегка натянувшийся из-за резкого движения, и, не ожидая ответа, вышел в коридор. Он усвоил урок, что, играя в поставленном кем-то спектакле, не стоит поддаваться эмоциям и порывам, ведь так лишь выставишь себя в дурном свете. Маска спокойствия и непоколебимости, какой бы огонь ни горел в сердце, как ни что другое подходит к его роли, требующей силы духа для того, чтобы переиграть шута.
- Наконец-то вы поняли, что это лишь игра… - прикасаясь к шее, на которой алели следы чужих рук, Эвиль скользнул ниже, поправляя галстук. Назвавшись некогда шутом, он не лукавил, ведь как бы ни менялся сценарий игры, он всегда будет выгоден и интересен для него.
- Экипаж вас уже ждет, - Фрида, встретившая Графа в холле, мягко улыбнулась. - Жаль, что вы уже покидаете нас.
- Благодарю за гостеприимство, всегда буду рад вам в своем доме, - взяв руку Фриды, Граф наклонился и легко поцеловал ее в знак признательности и прощания, оставив в ее ладони старый ключ, который некогда она так же ловко отдала ему.


Акт 7,5: Гость

Громкая музыка, заполняющая просторный зал, лилась сверху, с высокой лестницы, где располагался оркестр. Она окружала со всех сторон, не позволяя услышать что-либо помимо нее, будь то шепот танцующей рядом спутницы, стук ее каблуков о гладкий пол или истошный крик, если бы кто-то вдруг увидел нечто ужасное.
Полумрак, созданный поздним часом и догорающими свечами в старинных подсвечниках на стенах, смешивался с раз за разом повторяющимися переливами музыки и, казалось, едва не душил, забираясь в тело вместе с дыханием.
Резкий запах дамских духов, несвежих цветов на шляпах и платьях, сигар, тел, взмокших от многочасовых неспешных танцев, мерк на фоне чего-то более сильного и горького, что едко касалось носа, оставляя неприятный осадок.
У стены, чуть навалившись на нее спиной, стоял молодой мужчина. Он скучающим взглядом смотрел в зал на множество незнакомых ему людей, танцующих друг с другом, пары которых менялись быстрее, чем уже надоевшие мелодии, безустанно обыгрываемые музыкантами. Его темные волосы с пепельным отливом небрежно спадали на лицо, а губы застыли в прямой линии, не отражая ни его недовольства, ни скуки.
- Что-то не так? - вопрос был задан на самое ухо, дабы быть услышанным за громкой музыкой. Высокий светловолосый юноша прикрыл глаза, в голубом холоде которых отражались огни свечей.
- Скучно, - ответил Эвиль, не повышая тона, но прекрасно зная, что его услышат.
- Это же день рождения моей сестры, - Дарк отступил на шаг, - будь терпимее.
- Какой уже по счету на этой неделе? - усмехнувшись, Эвиль отстранился от стены, с недовольством взглянув на него. - Кроме того, тебе самому не надоело?
- Четвертый, и, поверь, мне надоело гораздо больше, чем тебе, - Дарк оглянулся в зал, но вскоре вновь вернулся взглядом к собеседнику. - Найди ее и пригласи на танец.
- Хорошо, - кивнул Эвиль и прошел в зал. Он брезгливо прикрыл нос и рот ладонью, проходя мимо танцующих пар, к резкому запаху от которых он так и не привык.
Среди множества дам в пышных платьях и резных масках и их кавалеров с повязками на лицах Эвиль без труда нашел девочку лет четырнадцати. Ее светлое платье, украшенное легким кружевом, слишком выделялось на фоне тяжелой и темной ткани других. Она увлеченно танцевала с высоким мужчиной, облаченным в темный костюм и длинный плащ, под полами которого она едва не скрывалась, когда он слишком резко поворачивался в танце. Фрида открыто улыбалась, как может лишь радостный ребенок, и порой смеялась, хотя ее смех и не был слышен за этим изобилием стука каблуков о пол, шороха платьев и музыки. Помахав своему недавнему партнеру рукой, она в танце сменила его на другого, улыбаясь и ему, с интересом рассматривая его темную шляпу с шикарным пером.
- Эвиль! - радостно воскликнула Фрида и, оттолкнув мужчину, подбежала к Эвилю. Обняв и прижавшись лицом к его груди, она сделала глубокий вдох, вдыхая ненавязчивый запах его одежды, хранящий в себе оттенки свечей и летнего вечера, который на фоне других казался порывом свежего воздуха. - Где ты был? - почти обиженно спросила она, отстраняясь и поднимая на него взгляд.
- Здесь же, ведь ты сама решила потанцевать с другими, - ровно ответил Эвиль. За последние несколько дней он не раз повторял это и устал каждый день наблюдать одну и ту же картину происходящего. Множество гостей возникало словно из ниоткуда, ведь у дома не было ни одного экипажа, а в зале - ни одной лишней вещи. Они изо дня в день поздравляли Фриду, все танцуя и танцуя под одни и те же мелодии.
- Потому что ты плохо танцуешь, - мягко усмехнулась Фрида и так по-детски показала ему язык. Она уже не маленькая девочка, а юная красивая девушка, но порой ей хотелось бессмысленных празднеств, нелепых игрушек и приторных конфет.
- Правда? - изогнув бровь, Эвиль улыбнулся, когда она взяла его за руку, а вторую положила ему на плечо, привстав на цыпочки. Кладя свободную руку на ее узкую талию, он поддался танцу, в который она его вновь увлекла, бесчисленный раз за вечер.
- Нет, я пошутила, - хохотнула она и помотала головой. - Просто они ведь мои гости, с ними я тоже должна потанцевать.
- Должна ли? Ведь они…
- О! Завтра мы будем праздновать день рождения моего брата! Я уже даже приготовила для него подарок, - не дав договорить, Фрида резко остановилась и хлопнула в ладоши. - Ты поможешь мне подарить его?
- Хм… как же? - Эвиль чуть поморщил нос. Его еще никогда не просили о помощи в дарении подарка.
- Увидишь, - губы Фриды замерли в лукавой улыбке, а в карих глазах отразился источник этого лукавства. - И ты должен быть красивым.
Эвиль в немом вопросе распахнул глаза, когда она взяла его за руку и притянула к себе, заставляя наклониться.
- Ты должен быть очень красивым, иначе подарок не понравится моему брату, - уточнила Фрида, приподнимая руки и проводя пальцами по волосам Эвиля, отводя их от лица.
Ловко стянув ленту с его шеи, она подвязала его отросшие волосы, собрав их в хвост. Закончив, почти искусно завязав концы ленты в бант, Фрида обняла Эвиля, руками обвивая его шею.
Казалось, музыка стала тише, без труда позволяя слышать друг друга, хотя, когда есть что услышать, этому мало что может помешать.
Вновь беря Эвиля за руку, а другую кладя ему на плечо, Фрида продолжила прерванный ею же танец, довольно глядя в лицо своего спутника. Ей гораздо больше нравилось, когда его волосы были убраны, а те несколько прядей, всегда выбивавшиеся из хвоста, отнюдь не портили вида, а, скорее, придавали больше шарма, обрамляя овал лица.
Множество пар кружились по залу в танце, ни на миг не прерываясь, не сбиваясь с ритма и не нарушая движений, меняясь друг с другом местами, выверено точно и безошибочно. Руки кавалеров легко ложились на талии спутниц, а ладони тех в мгновения оказывались на их плечах, словно ювелирно настроенные шестеренки в часах, зубцы которых верно следуют друг за другом, входя в пазы между другими.
- Тебе еще не надоело? - устало выдохнул Эвиль, когда одна наскучившая мелодия вновь сменилась еще более приевшейся.
- Что именно? - удивленно спросила Фрида. Протянув руку, она кончиками пальцев ухватилась за пышное перо на шляпе одного из танцующих и одним легким движением сняла ее. Не прерывая танца, Фрида надела шляпу на Эвиля.
- Все это, - сдержанно уточнил тот, даже не пытаясь поправить шляпу, которая была неудачно надета и скрывала глаза.
- Тебе не нравится?
- Было неплохо в первый раз, но не в четвертый. За столько дней уже наскучило.
- Значит… тебе скучно? - замерла Фрида, остановившись подле лестницы и музыкантов, разместившихся на ней. Они стали играть заметно тише, а в их мелодиях все чаще проскальзывали не те ноты.
- Да, - равнодушно констатировал Эвиль. Как бы грубо с его стороны это ни смотрелось, он не стал лгать, глядя в недовольное лицо юной и весьма раздосадованной леди.
- Тогда… - приподняв полы платья, Фрида ступила на лестницу и с силой ударила ногой в грудь одного из музыкантов, чья слаженная игра тут же нарушилась, - …может быть, так?
Никто не сказал и слова. Гости продолжали танцевать, а музыканты - играть, не так четко и не ту мелодию, но не оставляя своего дела.
Вдохнув, Эвиль тут же задержал дыхание. Неприятный запах, витающий вокруг, в мгновение обострился, став более ярким и осязаемым. Эвиль обернулся и взглянул в зал, где заметно стало не так людно, а среди дам танцевал Дарк, умело переходя от одной к другой… но одно резкое движение - и он вырвал руку одной из них, что была протянута ему в знак приветствия. Кровь не хлынула горячим потоком, а лишь скупо упала на пол темными грязными каплями. Дарк без особых усилий разрывал танцующих с ним, словно тряпичных кукол, нити которых давно изгнили и рвались от каждого неосторожного прикосновения. Руки в изящных перчатках падали на пол, и на них наступали те, кто еще танцевал, будто не замечая. Ноги подгибались и ломались в коленях, тонкие чулки рвались, как вековая паутина, а по неестественно бледной коже с темными оттенками трупных пятен стекала густая, почти черная кровь.
Эвиль наблюдал за этим с не большим интересом, чем ранее, все это не удивляло его и могло разве что отвратить. Все гости были уже давно мертвы. Не день и не два. Их тела начинали гнить и дурно пахнуть, но все так же продолжали танец, в котором когда-то умерли. Удивить могло лишь то, как им это удавалось; как безжизненные трупы двигались, танцуя под музыку таких же неживых музыкантов. Но чем чаще тела падали на пол, тем заметнее был мужчина, танцующий с одной из дам в центре зала. В его темных волосах виднелось несколько седых прядей, хотя он и не был стар, а его светлые с оттенками серого глаза смотрели на спутницу поверхностно и не заинтересованно, так, словно ее и не было. Как только он остановился - девушка перед ним судорожно дернулась, а когда он разжал руки и отпустил ее - упала на пол, глухо ударившись о него головой.
В просторном зале, среди множества тел, напоминавших сломанных кукол, которые еще совсем недавно наполняли его своим танцем, остались лишь этот мужчина и Дарк, стоявший в нескольких шагах от него.
Воцарившаяся тишина нарушилась гулким стуком каблуков о некогда глянцевый пол, теперь залитый сгнившей кровью. Дарк подошел к окну и, отдернув массивную штору, открыл его, впуская свежий теплый воздух летней ночи.
- Спасибо, Эдвард, было красиво, - обернувшись, произнес он, вдыхая полной грудью, ведь если кого здесь больше всех и отвращал этот трупный запах, перебитый духами, то его, в силу врожденной чувствительности к запахам и их оттенкам.
- Не за что, - тихо ответил мужчина, отирая руки платком, ладони которых были запачканы руками дам, пренебрегших перчатками. - Редко удается воплотить подобное.
- Твоя тяга к прекрасному, пусть и такому, по-своему уместна, - пройдя через зал, Дарк открыл еще одно окно, и из него потянуло прохладным ветром с озера на заднем дворе.
Эвиль, слушая их, усмехнулся. Даже побывав трюкачом в грязном цирке, он посчитал это не лучшим зрелищем. Но не ему судить, ведь это были всего лишь куклы, танцевавшие для Фриды.
- Уже поздно, пора спать… - протянула Фрида, зевнув и прикрыв рот ладонью. Вечер слегка затянулся, и даже резкий финал его не скрасил.
- Я провожу тебя, - Дарк подошел к сестре и взял ее под руку.
Помогая ей подняться по лестнице, другой рукой он приподнял и придерживал сзади подол ее длинного платья.
- Эдвард… не думал, что ты тратишь свой дар и время на подобное, - улыбнувшись краем губ, Эвиль окинул взглядом мужчину, остановившегося в шаге от него. Им уже довелось встречаться, но когда и где - едва ли кто-то из них помнил. Слишком давно и неприметно каждому.
- Я просто один из гостей, - спокойно и в какой-то мере бесцветно ответил Эдвард. Он не был приглашенным гостем, скорее, он сыграл роль кукловода, без которого куклы отказались бы танцевать. Уделяя свое время бездыханным и мертвым, Эдвард не особо тратился на живых, хотя и были исключения. Казалось, он искал нечто, что сможет восхитить его, но оно не находилось. Возможно, потому что он не столько искал, сколько ждал, когда оно само себя найдет.
- Прихоть Фриды?
- Идея Дарка, - Эдвард недовольно прикрыл глаза, замечая на светлой манжете сюртука каплю темной крови. - Он обучается медицине, но едва ли станет ей заниматься.
- Он случайно увидел тебя… и попросил прийти сюда? - взгляд Эвиля был устремлен на собеседника, чтобы лишний раз не лицезреть беспорядка в зале.
- Ему понравилось то, что он увидел, посему решил показать это сестре… она любит подобные празднества, только вот гости редки, а если и есть, то быстро издыхают.
- Почему? - будучи не слишком близко знакомым с домом, порог которого не так давно переступил, и его хозяевами, Эвиль мог лишь догадываться, откуда взялось столько тел.
- В доме много ядовитых змей, и они не любят, когда гости наступают им на хвосты, - на бледных губах мелькнула улыбка, и Эдвард наклонился к Эвилю. - Но тебе нечего бояться, пока самый ядовитый змей обвивается вокруг тебя.

Кровать чуть скрипнула, нарушая теплую тишину в комнате, а девочка, лежавшая на ней, сонно зевнула.
- А он… демон? - безмятежно спросила она, глядя на брата, сидевшего на краю ее пышной постели, усыпанной разноцветными подушками.
- Эдвард? Нет, он человек, - Дарк приблизился к сестре и отвел от ее лица несколько светлых прядей, - с прекрасным сердцем и голосом, который слышат чужие души.
- Мм, - Фрида почти в недовольстве поджала губы. - А наши гости… из-за Эвиля их больше нет. Кто же завтра будет праздновать твой день рождения?


Акт 8: Гость / Хозяин

Высохшая ветка розового куста, трепещущая на холодном ветру, глухо хрустнула, сломавшись под натиском непогоды. Этот скупой звук затерялся в большом замерзшем саду, объятом легким снежным покровом, а над ним гулко и жалобно завывал ветер.
Поздняя ночь скрывала под своим темным саваном поместье, в безмолвии и мраке которого выбивался лишь тусклый и скромный свет в одном из окон.
Вздохнув, складывая руки перед собой на столе, Граф поднял усталый взгляд от полупустого бокала с темным и пахучим содержимым:
- Ты меня не расслышал или твоя наглость вселяет в тебя бесстрашие? - без лишнего раздражения спросил он, глядя на собеседника, почти по-хозяйски сидевшего в кресле напротив.
- Отчего же, я верю вашему обещанию, - усмехнувшись, Эвиль прикоснулся к узлу темного галстука, прекрасно помня, как сильно чужие руки смыкались на его шее. - Но не вижу смысла спешить. Прибудет отец - явится и сын.
- Крещение назначено на следующее утро, - отодвинув бокал, Граф подался вперед, наваливаясь локтями на стол. Безусловно, он не надеялся, что все будет слишком просто, но подобная самоуверенность Эвиля не переставала раздражать, ведь у этого шута хватило наглости не только вернуться следом в поместье, но и вести себя так, словно его тайна и преступление не были раскрыты. - В твоих же интересах, чтобы обо всем этом знал лишь я.
- Хм… быть может, и в ваших? - Эвиль поднялся из кресла и остановился у стола, упираясь ладонями в его край. Даже если затеянной игре и было суждено обернуться не в его пользу, он не собирался терять преимущества своих ходов. Кроме того, пока не было совершено ни единой ошибки, которая бы могла хоть что-то нарушить. - Любой другой на вашем месте поступил бы совершенно иначе, а вы же так великодушно сохранили мою тайну.
- Мне нет дела до того, зачем ты все это затеял. Куда важнее, чтобы ты вернул Адама, - почувствовав прилив злости, Граф не покривил душой. Ему действительно было неинтересно, какие именно цели преследовал Эвиль, ведь все это мелочи рядом с тем, что он мог лишиться крестника.
- Или куда важнее, чтобы его отец не узнал об этом? - несколько бубенцов на тонкой цепочке, скатившейся к запястью, робко звякнули, когда Эвиль протянул руку и провел кончиками пальцев по кромке бокала. Он даже не спрашивал, откуда такая уверенность в его причастности, не только потому, что знал о проявлении Фриды, но и потому что был уверен в своих догадках.
- Так будет лучше для всех, - проследив взглядом его жест, Граф недовольно свел брови.
- Не сомневаюсь, только вот… - взяв бокал, Эвиль чуть наклонил его, рассматривая темное полупрозрачное содержимое, отливающее на свету янтарно-золотым, - …что вы сделаете, если я не верну Адама? Или верну, но частями? Оставлю вам его голову, а сам исчезну.
- Что?! - Граф резко привстал, отчего даже его тяжелый стол дрогнул, а старая бутылка с потертой этикеткой пошатнулась, едва не упав. - Как ты смеешь… - но, вовремя взяв себя в руки, подозревая, что именно такого поведения от него и ожидают, Граф вновь сел, усилием воли заставляя себя проявить сдержанность. - Я уже говорил, что сделаю с тобой.
- О, это касалось того, если я не верну его в целости и сохранности, - вновь усмехнувшись, Эвиль поднес бокал к губам и прикрыл глаза, вдыхая терпкий запах благородного спиртного. Сделав небольшой глоток и выдержав паузу, словно смакуя горьковатый привкус, он опустошил бокал. - А если верну, но замученного и бездыханного?
- Я сам тебя замучаю, - холодно ответил Граф, пересилив желание схватить бутылку и, разбив ее, вонзить осколки в горло наглецу. Слушая Эвиля, он убеждал себя, что все это лишь блеф и игра.
- Не стоит притворяться спокойным, вам это не идет. Куда лучше, когда вы в гневе, ведь тогда вам проще принять решение, - бокал почти беззвучно коснулся стола, а Эвиль заглянул в глаза собеседнику. - Не стоит обманываться тем, что показала вам Фрида. Всему свое время… и оно может прийти тогда, когда совсем не ожидаешь подвоха.
- Пошел вон, - говоря спокойно, но с большим усилием, чеканя каждое слово, Граф встал и воззрился на Эвиля сверху вниз таким взглядом, что без лишних обещаний можно было понять, что в своих намерениях он не будет колебаться и секунды. - Завтра ты вернешь Адама живым и невредимым, иначе я найду тебя, куда бы ты ни сбежал, и буду убивать так, что ты сам взмолишься о смерти.
Эвиль промолчал и, улыбнувшись с долей восхищения, чуть поклонился, перед тем как покинуть комнату. Даже не прикрыв за собой дверь, он скрылся в темном коридоре, ступая плавно и размеренно, никуда не спеша и, тем более, не опасаясь гнева хозяина этого дома.
Взяв бутылку и навалившись на высокую спинку кресла, Граф устало прикрыл глаза. Иногда роль, которую сам же на себя и возложил, кажется тяжелее, нежели представления о ней. Порой спокойствие и непоколебимость так близки с тихим безумием, подкрадывающимся из самых дальних перекрестков души, что невозможно различить, что именно ощущаешь.
Губы Графа растянулись в нервной и почти безумной улыбке, когда, взглянув на пустой бокал, стоявший перед ним на столе, он явственно представил, как с силой бросает его в Эвиля и тонкий хрусталь, разбиваясь, впивается в плоть острыми осколками. Он уже почти не различал, что из всего этого - выдуманная игра, а что - неотвратимая реальность. Так или иначе, предстоял еще один день. Последний день затянувшегося темного сна. Один-единственный день, после которого вернется привычная жизнь. Нужно лишь еще немного подождать. Пройдет день, за ним ночь, а наступившее утро либо принесет спасение, либо заставит совершить непростительный грех. 
Протянув руку и придвинув к себе бокал, Граф заполнил его согревшимся в руках ромом до самых краев. Как только последняя капля упала в бокал, едва не выплеснувшись на стол избытком, он бросил бутылку в сторону догоравшего камина. Ударившись о его стенку, бутылка разбилась на несколько частей, а ром, задержавшийся парой капель на ее горлышке, глухо зашипел на ярких углях.
Граф уже было поднес бокал к губам, но помедлил, наблюдая на его дне маленький бубенчик, из прорезей которого поднималось несколько мутных пузырьков, тревожа темную поверхность содержимого.
- Хм, недурно, - вдохнув едва уловимый, но слишком знакомый запах, примечательный лишь тем, кто уже некогда встречался с ним, Граф даже не усомнился в его предназначении. Но, коль уж принял чужую игру, уже поздно колебаться и сомневаться. - Будь по-твоему, стервец.
Приподняв бокал, словно отвешивая тост, Граф приник к его холодному краю и сделал несколько глотков. Ром оседал на языке и в горле терпким ароматом выстоянных специй, а опий - чуть вяжущей и легкой горечью, так знакомо щекочущей нёбо.

За окном ветер уже неистово выл, вбивая в землю и оледеневший сад снег, ложащийся неровными сугробами, напоминающими замершие волны неспокойного моря. Где-то далеко, за дорогой, скулили волки, словно домашние псы, брошенные на улицу в непогоду, а наступающее утро было слишком неспокойным и мрачным. За снежными тучами тускло виднелось солнце, а метель неустанно плясала в своем безобразном танце.
Медленно выдыхая, Граф нехотя приоткрыл глаза, слыша детский плач. И без того короткий сон прервал единственный звук, который, несмотря на любовь родителя к ребенку, раздражал настолько, что хотелось закричать в ответ. Каждый вдох и даже мысль отдавались в голове гулкой болью, за несколько часов уже смешавшей сон и реальность, но и различие между ними уже ровным счетом ничего не значило.
Плач становился более отчетливым и близким, а по коридору разносились осторожные шаги и тихий напев старой и красивой мелодии, призванной успокоить ребенка.
- Дорогой, где ты был всю ночь? - даже без недовольства, но все же чуть громче, чем обычный вопрос, спросила Мария, вошедшая в кабинет. Она выглядела еще более устало и измотанно, чем ее супруг, ибо ее сон прерывали отнюдь не тихие думы, а весьма громкий плач.
- Здесь, - выдохнул Граф, привставая и потирая переносицу. Он уже почти забыл о своей привычной жизни, о жене и ребенке, обо всем, что всегда окружало его. Но сейчас, глядя на них, он задумался, что же будет с ними, если все обернется самым скверным образом и его руки запятнает кровь. Ранее он никогда об этом не думал; ни тогда, когда душил Эвиля, ни когда обещал задушить.
- Здесь? Ты чем-то был занят? - присев в кресло, придерживая сына одной рукой, другой Мария откинула назад волосы, даже не прибранные и не причесанные после сна.
- Вроде того, - переведя взгляд на пустой бокал с небольшим бубенцом на дне, Граф свел брови, припоминая совершенно нелепый и глупый сон о змее и золотой рыбке, которые жили в темном болоте. Рыбка порой плавала в реке у самого берега, привлекая людей своими красивыми плавниками и пышным диковинным хвостом, увлекая их за собой, через старый и мрачный лес к болоту. Люди безропотно шли за ней, восхищаясь и желая поймать, но каждый из их, ступая на мокрый мох и тягучую трясину, оказывался жертвой змея, кроющегося в тени деревьев. Он убивал неспешно и умело, душа, пережимая тело и горло; отравляя ядом, стекающим прямо на раны его жертв, изранившихся о множество сучков на земле. Он душил неустанно и беспощадно, до тех пор, пока последний удар сердца очередного человека не угасал в крови, отравленной ядом.  - Я думал о том, что скажу Гилберту.
- Ох… - Мария шумно выдохнула, отчего даже ребенок на ее руках успокоился и внимательно взглянул на нее. - Я вчера спрашивала Эвиля, смог ли он хоть как-то помочь тебе, и он сказал…
- Мне все равно, что он сказал, - перебив супругу, Граф встал и уперся руками в край стола. - Если Адам не найдется к завтрашнему утру, то нам ничего не останется, кроме как продолжить поиски.
- А если искать уже бесполезно? - с недовольством спросила Мария. Она уже по-своему ревностно относилась к произошедшему, ведь Граф был настолько занят и обеспокоен этим, что не замечал ничего, если только это не касалось крестника. - Знаешь, я понимаю, это ужасно, но если так было суждено, то ты уже ничего не сможешь изменить. Ты не виноват в том, что он оказался вздорным мальчишкой и был таким послушным лишь при отце.
- Гилберт доверил его мне, и я должен был оградить его от любой напасти, - обойдя стол и остановившись возле супруги, Граф устало посмотрел на притихшего сына. - А сейчас я должен его вернуть. Кроме того, мне Эвиль сказал, что знает, где его искать, - весьма завуалированно сформулировав описание затеянной игры, он наклонился, чтобы взять ребенка на руки, но остановился, слыша стук и звон в дверь.
- Хм? Кого могло принести в такую рань? - обернувшись, Мария удивленно приподняла брови, но не успела даже встать, как ребенок вновь заплакал. - Боже... ну почему…
- Возможно, Гилберт приехал раньше, - тоже взглянув в сторону открытой двери кабинета, Граф едва не задержал дыхание, ведь если это действительно был отец Адама, то он еще просто не готов к этой встрече, предполагающей долгий и тяжелый разговор.
- Господин, - возникшая на пороге прислуга, в лице горничной, поспешила уведомить о ранних визитерах. - Там… - чуть запнулась она, пытаясь подобрать описание весьма странных и незнакомых ей гостей, - …к вам пришла девушка.
- Что? - резко поднявшись из кресла, спросила Мария, почти не обращая внимания на плачущего под самым ухом ребенка.
Проигнорировав удивленный взгляд прислуги и даже не заметив злого взора супруги, Граф вышел из своего кабинета, поспешным шагом направляясь в холл.
У больших дверей его ожидали гости, которые были не столько удивительны, сколько крайне нежелательны. Их появление сулило не более приятные последствия, чем ранний визит отца Адама.
- Господин Адье! - приятно улыбнулась Фрида, завидев хозяина дома. - Извините, что так рано и тем более без приглашения.
- Ничего, - тихо ответил Граф, провожая взглядом то, как она легким движением стряхнула с воротника пальто снег.
- Это еще что за… - начала было возмущение Мария, но осеклась, как только заметила возле девушки высокого светловолосого мужчину.
- Мы слегка заблудились из-за сильного снега, и ваше поместье оказалось единственным в этой округе, не более того, - пояснил Дарк, прерывая извинения сестры и речь хозяйки дома.
- А вы, простите, кто? - Мария неловко поправила волосы, пытаясь привести себя в более надлежащий вид.
- Ох, извините, что не представились, - Фрида вновь улыбнулась, нехотя переводя взгляд с Графа на Марию, про себя отмечая, что представляла ее себе слегка иначе. - Я Фрида, супруга Эвиля... а этой мой брат Дарк.
- Супруга Эвиля? - с недоверием переспросила Мария. В ее представлении все тоже было слегка иначе, и Эвиль никак не ассоциировался с женатым человеком.
- Да, - кивнула Фрида, расстегивая пальто. - Но он редко говорит об этом.
- Вот как, - недовольно поджав губы, ощущая странный прилив, похожий на разочарование смешанное с ревностью, Мария проводила взглядом то, как Фрида что-то достала из внутреннего кармана пальто, аккуратно завернутое в тонкий платок.
- Господин Адье, вы так скоро покинули нас… и оставили галстук, - Фрида подступила на шаг к Графу и протянула забытую им вещь, которую нашла на кровати и решила сохранить на случай, если они вновь встретятся.
- Спасибо, - забрав его, Граф натянуто улыбнулся.
- Кхм, а могу ли я узнать, что ты делал у них? - Мария воззрилась на супруга, ведь он умолчал о том, где провел все это время, сославшись на дела в городе.
- Позже поговорим об этом, - безразлично ответил Граф. Это было последним, о чем стоило сейчас говорить и думать.
- Надеюсь, мы не сильно затрудним вас, если вы окажете помощь с экипажем, - нарушив затянувшуюся паузу, Дарк напомнил, что их визит был вынужденным и отнюдь не запланированным на подобную встречу и разговоры.
- Ах, да, конечно, - Граф передал галстук Марии и сделал шаг в сторону коридора. - Пойдемте со мной, думаю, прислуга уже проснулась.
Дарк молча отправился за ним, чувствуя на себе излишне пристальный, для замужней дамы, и внимательный взгляд, который обводил с ног до головы, но это отнюдь не стесняло.
Вновь воцарившаяся тишина нарушалась лишь эхом шагов в коридоре и скрипом двери в его конце. Мария смотрела на свою гостью так, словно лишь одно ее появление обвиняло Графа во всех смертных грехах за пребывание в ее доме. Фрида же легко и приятно улыбалась, принимая этот тяжелый взгляд, упрекающий в молодости и красоте.
Мария хотела опять поправить волосы, но из-за ее неловкого движения ребенок вновь заплакал, заливисто и громко. За ночь и утро он уже накричался и сейчас хотел спать, а гости явно мешали этому, посему его плач становился лишь надрывнее, когда Мария пыталась успокоить его, покачивая и поглаживая по спине.
- Позвольте… я возьму его, - Фрида подошла ближе и легко погладила ребенка по голове, наклоняясь к нему.
- С чего вы взяли, что на руках незнакомки он перестанет плакать? - откинув ее руку, Мария узрела в этом предложении принижение ее материнских умений.
- Не знаю, обычно дети всегда успокаиваются, когда они со мной, - пожав плечами, Фрида вновь улыбнулась.
Недолго поколебавшись, Мария все-таки осторожно передала ребенка в ее руки, желая не столько отдохнуть от этого плача, сколько попытаться показать, что если уж ребенок плачет в руках матери, то какова же будет его реакция, если его возьмет кто-то другой.
- Какая прелесть… какой красавчик… - тихо и мягко говорила Фрида, заглядывая в раскрасневшееся лицо ребенка. Прижав к себе и покачав на руках, она погладила его кончиком пальца по носу, успокаивая. И ребенок действительно перестал плакать, открыв глаза и глядя на нее.
- Невероятно… - выдохнула Мария, наблюдая за тем, как ее сын затих, лишь оказавшись в руках этой девушки, а спустя всего несколько минут уже улыбался ей, протягивая маленькие ручки к ее светлым волосам.
- Просто дети чувствуют тех, кто их держит… а вы, вероятно, устали, и поэтому он плакал, - поглаживая ребенка по щеке, Фрида взяла его удобнее, укладывая головой на сгиб локтя.
- Как тут не устанешь, - фыркнув, Мария протянула руки, чтобы забрать сына.
Но как только он оказался у нее, то тут же вновь заплакал, крепко зажмуривая глаза и крича так, что ему едва хватало воздуха.
- Не хотите ли чаю?.. - спросила Мария, поднимая взгляд на гостью.
- О, не знаю, уместно ли… мой брат скоро вернется, и мы поедем.
- Думаю, вам стоит переждать непогоду, к вечеру она должна успокоиться, - Мария покачивала ребенка, тщетно пытаясь его успокоить, но он все плакал, а в голове уже начинало звенеть от этого.
- Что ж, если вы не возражаете, - сняв пальто, Фрида передала его Марии и осторожно взяла ребенка.
Проводив гостью в каминную и попросив прислугу принести чай, Мария отправилась в спальню привести себя в порядок. Ее первое неприятное впечатление сменилось на некое чувство благодарности, ведь эта тишина казалась шикарным подарком, который не спешил прерываться.
Мария чуть задержалась, выбирая платье, подкрашивая глаза, расчесывая волосы, капая духи на запястья и надевая украшения. Ей хотелось выглядеть лучше молодой и красивой девушки, ведь и она не была лишена красоты, но ее молодость уже увяла. Она сама была грешна в своих взглядах на других мужчин, поэтому не сомневалась, что и ее супруг не свят.
Вернувшись в каминную, Мария смотрела на гостью уже сверху вниз, вспоминая слова о том, что порой зрелые женщины куда привлекательнее юных девушек.
- Извините, я забыла представиться… Мария, - прикрыв глаза и улыбнувшись, она восполнила сей пробел в знакомстве, но лишь к тому моменту как вернулся гость.
- Приятно познакомиться, Мария, - поставив чашку на небольшой столик, Дарк взглянул на хозяйку дома, произнося ее имя.
- И мне, - вздрогнув, слыша свое имя в столь приятном и низком тоне, Мария улыбнулась.
Граф почти их не слушал, погрузившись в свои мысли и раздумья, в которых не было места подобному. Упираясь локтем в подлокотник кресла и подпирая рукой подбородок, он лишь иногда смотрел на то, как же тихо и мирно его сын спит на руках Фриды. Не плачет, не ворочается, даже не вздрагивает, когда она протягивает руку к чашке.
- У вас, вероятно, тоже есть дети? Раз вы так хорошо с ними управляетесь, - сделав глоток теплого чая, Мария почти блаженно прикрыла глаза, не переставая наслаждаться спокойствием и тихим сном своего ребенка.
- Нет, но я часто общаюсь с ними… я бы очень хотела стать матерью, но пока, скорее всего, еще слишком рано, - Фрида мягко улыбнулась, поглаживая ребенка по щеке. - Кстати… а где Эвиль?
- Кажется, он еще вчера вечером куда-то уехал, - отставив чашку, Мария перекинула одну ногу на другую, словно не замечая приподнявшегося подола платья, приоткрывшего ее ноги едва ли не до колен.
- Он все еще помогает вам найти того пропавшего юношу? - даже не опустив взгляд от глаз Марии к ее ногам, поинтересовался Дарк.
- М? Ах, да, кажется… - уже почти забыв обо всем, Мария нехотя вспомнила об этом. Конечно, ей не было все равно, но, по ее мнению, все слишком много уделяли этому внимания. Даже став матерью, она до сих пор не ощутила столь сильной привязанности и обеспокоенности, что позволили бы все бросить и ринуться за своим ребенком в любую бездну, поэтому она не понимала переживаний своего супруга, который, к тому же, был лишь крестным.
- Как вы думаете, Эвиль найдет его? - с неприкрытой иронией спросил Граф, поглаживая пальцем подбородок.
- Если тот, кого ищут, хочет, чтобы его нашли, то его обязательно найдут, а если же нет… то поиски будут напрасны, - вежливо, но уклончиво ответил Дарк, заставляя задуматься над иной стороной вопроса.
- Я спрашивал не об этом, - холодно, но спокойно уточнил Граф, хотя не стал бы отрицать, что подобный ответ его заинтересовал, особенно от человека, который причастен к этому исчезновению, ведь крайне глупо полагать, что сестра что-либо скрывает от брата. Кроме того, они слишком очевидно подыгрывали Эвилю.
- Едва ли могу знать ответ на столь однозначный вопрос. Но если вас интересует не факт, а мое мнение, то, я думаю, Эвиль его не найдет… ведь если бы он мог, то отыскал бы в первые же дни, - подчеркнуто дав отрицательный ответ, Дарк ожидал увидеть в глазах собеседника злость и недовольство, но вместо этого наблюдал азарт игрока, высматривающего блеф. Словно Граф играл в карты и имел такую комбинацию, что какие бы карты ни оказались у противника - он бы все равно одержал победу.
- Я же говорила, - деловито встряла Мария, поправляя кончиком пальца чуть смазавшуюся о чашку помаду. Окинув взглядом своего супруга и гостей, сидящих на небольшом диване, она ощутила странное напряжение, похожее на затишье перед бурей, словно каждый из них чего-то ожидает и пытается просчитать, что же будет в следующую секунду.
- А мне кажется, Эвиль найдет вашего крестника, - не поднимая взгляда от лица спящего ребенка, тихо проговорила Фрида.
- Почему? - в голос спросили Граф и Дарк, почти с одинаковым удивлением.
- Потому что он хочет помочь вам, господин Адье, - Фрида улыбнулась, легко, но чуть натянуто и наигранно, будто в последний момент передумала и умолчала о том, что хотела сказать.
Повернувшись к сестре и смерив ее взглядом, Дарк прикрыл глаза, дабы не выдать в них довольство тем, что Фрида вовремя опомнилась.

Стрелки больших часов на стене уже давно минули полдень, а непогода на улице буйствовала лишь сильнее, заметая дороги. Множество начатых разговоров, так или иначе, сводились к произошедшему, а возникающие паузы заполнялись лишь тихим перестуком чашек с чаем о тонкие блюдца. Но чем больше Граф смотрел на то, как его ребенок спит на руках Фриды, тем чаще в его мысли закрадывались сомнения. Она и ее брат в подобном свете казались весьма неплохими людьми. Фрида всегда приветливо улыбалась, с охотой разговаривала, порой даже помогала, а Дарк с братской заботой подливал ей чай или поправлял подушку под ее рукой, чтобы ей было удобнее держать ребенка. Но если Фрида и располагала к себе столь благородным поступком с ее стороны, ведь она не просто показала Адама, а успокоила сердце и душу, так боявшиеся худшего, то намерения и позиция Дарка были неясны. Он с одинаковой легкостью поддерживал сестру и подыгрывал Эвилю.
Вечер, подкравшийся почти незаметно, темнел за окном севшим солнцем, а снег падал мерно и спокойно, своевольно и так, как было угодно лишь ему. Угомонившийся ветер больше не бился в окна, а лишь иногда щекотал верхушки деревьев.
- Думаю, нам пора откланяться, - взглянув на часы, Дарк обратился к сестре. Задерживаться не было смысла.
- Ну что вы! Не самая лучшая идея - ехать куда-то в такое время, - участливо вмешалась Мария, свыкнувшись с тишиной, которая вполне могла нарушиться, как только Фрида уйдет, а так хотелось хотя бы одну ночь выспаться или заняться чем-нибудь более приятным, не отвлекаясь на плач ребенка. - К тому же завтра прибудут гости, так что вы вполне можете остаться.
- Если вы не против… - задумчиво прикрывая глаза, Фрида на мгновение взглянула на Графа, его супругу, а после - на своего брата. - Мне кажется, вполне можно принять приглашение, ведь мы никуда особо не торопимся.
- И, тем не менее, куда лучше не злоупотреблять гостеприимством, - встав, Дарк оправил сюртук и протянул руку сестре. - Идем.
- Соглашусь со своей женой, не стоит куда-то ехать в ночь, да и дороги наверняка замело, а завтра утром их немного расчистят к прибытию гостей, - глядя на его настойчивость, Граф расценил это по-своему, ведь если Дарк так резко куда-то собрался, то это могло означать лишь то, что Эвиль вновь что-то затевал.
- Полагаю, мы будем лишними среди ваших гостей, - повернув голову в сторону Графа, вкрадчиво ответил Дарк. Он не уточнял причину прибытия гостей в зимнее утро, но достоверно знал, что среди них они не самые желанные.
- Отчего же, - встав и обойдя столик, на котором покоились уже пустые чашки, Граф с иронией улыбнулся краем губ. - Если Эвиль окажет мне помощь, то вы будете самыми дорогим гостями.
Проходя мимо Дарка, он слегка замедлил шаг и добавил излишне тихим шепотом, зная, что его и так услышит тот, кто нужно:
- А пока сиди и не рыпайся, - ничем не выдав себя, Граф прошел к двери. - Извините, ненадолго оставлю вас.
Искоса взглянув на прикрывшуюся за хозяином дома дверь, Дарк вновь сел рядом с сестрой. Он прекрасно расслышал то, что должен был, но остался по другой причине.
- Кажется, вы были правы, - указав в сторону окна, на снова разыгрывающуюся метель, Дарк улыбнулся Марии. - Ветер опять усилился.
- Пойду, прослежу, что там с ужином… - Мария непроизвольно улыбнулась в ответ. Не каждый день на нее так откровенно смотрел привлекательный мужчина и уж тем более не улыбался такой заманчивой улыбкой.
Выйдя из комнаты, она поспешным шагом прошла по коридору и, свернув в сторону лестницы, прислонилась спиной к стене, медленно и блаженно выдыхая. В крови пульсировало нечто пьянящее и теплое, так приятно согревающее сердце.
Оставшись наедине, Фрида и Дарк молча переглянулись, замечая в глазах друг друга совершенно разные эмоции и ожидания. Фрида была рада остаться, а Дарк нехотя повременил с отъездом. Но, тем не менее, они негласно согласились друг с другом, что выбор, сделанный за них, вполне их устраивал.
- Пойдемте, ужин уже почти накрыли, - вернувшаяся в комнату Мария довольно улыбнулась, ненавязчиво поправляя полы платья. Направляясь сюда, она успела его сменить и прибрать волосы. Глубокий вырез платья подчеркивал изящные плечи и грудь, а приподнятые волосы открывали длинную и красивую шею.
Фрида осторожно встала, придерживая ребенка и стараясь его не разбудить, а Дарк ей помог, легко придерживая за руку.
- Думаю, малыша стоит уложить в кроватку, ведь он наверняка уже утомился и ему нужен покой, - почти невесомо погладив ребенка по голове, тихо сказала Фрида.
- Да, конечно, но… что если он снова заплачет? - едва ли не с содроганием вспоминая его крики и плач, настороженно спросила Мария, ведь это бы непременно испортило весь ужин.
- Не беспокойтесь, он крепко спит.
- Хорошо, тогда идемте за мной, - согласившись, Мария подступила к двери.
- Не беспокойтесь, я и одна могу уложить его, просто скажите, где его комната, - ступая за ней, улыбнулась Фрида, отводя руку Дарка от себя.
- О, что вы, я…
- Поверьте, она прекрасно справится, а вы же пока уделите время мне, - Дарк прервал возражения Марии, неприкрыто и подчеркнуто окидывая взглядом ее открытую шею и ключицы. - Я бы с удовольствием дослушал рассказ о ваших часах в холле, который нам пришлось прервать.
- Да… конечно, - взяв его под руку, Мария не без усилия вспомнила, о чем именно тогда говорила, ведь за прошедший день было сказано так много, но все не раз прерывалось разговорами о пропавшем крестнике. Хотя не так важно, о чем будет разговор, ведь куда важнее такое внимание. Обернувшись, она указала Фриде в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. - В конце коридора, направо, наша спальня, там вы и найдете его кроватку.
- Хорошо, - Фрида кивнула и, ловко удерживая ребенка одной рукой, другой чуть приподняла подол длинного платья, чтобы было удобнее подниматься по лестнице.
Нужная комната без труда нашлась, а прибирающаяся в ней горничная быстро откланялась, в спешке заправив постель.
Детская кроватка, украшенная резными узорами, легко качнулась, когда Фрида прикоснулась к ней рукой. Она по-своему увлеченно и внимательно смотрела на эти робкие покачивания, улыбаясь, думая о том, как же порой непрактичны родители.
Положив ребенка на столик рядом с кроваткой, она осторожно распеленала его, прикасаясь почти незаметно, так, что ребенок спокойно проснулся и слегка потянулся.
- Какой красавчик… с голубыми глазами… и золотистыми волосами… - тихо говорила Фрида, гладя ребенка по голове, приглаживая его светлые волосы. - Таких нет ни у твоей матери… ни у твоего отца…
Фрида усмехнулась, продолжая поглаживать ребенка по голове, спускаясь к телу, приятно щекоча кончиками пальцев.
- Такая нежная бледная кожа… совершенно не как у твоего отца… у него она красивая и смуглая, не только согретая солнцем, но и данная от рождения…
Она произносила каждое слово тягуче и мерно, играя с ребенком. Он ловил ее пальцы, а она их мягко и легко отводила.
- У кого-то кожа светлая, словно сливочный крем, а у кого-то теплая и смуглая, как карамельная патока…
Наклонившись ближе к ребенку, Фрида закрыла глаза и приоткрыла рот, обнажая острые клыки, прикасаясь заметно грубее, едва не впиваясь в кожу длинными ногтями. Она глубоко вдохнула его детский нежный запах и уже почти схватила за горло, но была поймана за плечи и отдернута.
- Что ты делаешь? - повернув ее к себе лицом, резко и зло спросил Эвиль.
- Глупый вопрос… конечно же ужинаю, - невинно улыбаясь и удивленно моргая, Фрида изобразила на лице совершенное непонимание происходящего, точнее, непонимание того, как нельзя догадаться о такой элементарной вещи.
- Не смей даже трогать этого ребенка, - отпустив ее, Эвиль поумерил тон, говоря спокойно и вкрадчиво.
- Почему? Разве ты сам не приносишь этим людям зло? - Фрида усмехнулась, ведь слышать такое от человека, затеявшего игру, истязавшую чужие чувства и душу, было просто смешно. - Ты обманываешь их, а я заберу их ложь.
- Что?
- Посмотри на него, - указав на ребенка, она взяла Эвиля под руку и прижалась к его боку. - Это же ложь, в плоти и крови… ложь Марии, воплощенная в ее ребенке.
- Ложь Марии? - глядя на Фриду сверху вниз, на ее увлеченный взгляд, Эвиль даже не удивился, да и о подробностях уже догадывался.
- Да, она лжет своему мужу… ведь это не его ребенок… не его кровь… не его сердце… - с оттенком грусти произнесла Фрида, помня, каким мягким и любящим взглядом Граф смотрит на это дитя, даже если и раздражен его плачем. - Сердце этого ребенка уже билось, когда Мария звала супруга в свои объятия.
- Не говори ему об этом, - выслушав ее, заключил Эвиль, ведь подобное стоило держать в тайне до тех пор, пока ложь не изживет себя. - И отужинай со всеми.
- Но почему? Потерю всегда легче пережить, чем ложь, зарожденную в утробе, - отстранившись, Фрида вскинула на него недовольный взгляд. Она была не особо голодна, но такой ребенок был бы неплохим деликатесом, ведь не каждому дано иметь бесчестную мать и обманутого, но любящего отца. - Кроме того, так они забудут о тебе.
- Не заблуждайся, - Эвиль улыбнулся краем губ. Как порой сложно бывает шуту играть среди театралов, но его замысловатая простота всегда превосходит хитрый умысел. - И займи себя чем-нибудь другим.
- Как хочешь, - пожав плечами, Фрида вернулась к ребенку.
- Я же сказал…
- Я уложу его в кроватку, - пояснила она, осторожно поднимая заснувшего ребенка на руки и укладывая его в кровать. - Ты спустишься со мной?
- Да, - кивнул Эвиль и, дождавшись, когда она возьмет его под руку, повернулся в сторону дверей.

Ужин ждал лишь их, а вино в бокалах алело яркими оттенками, играющими со свечами бликами на кромке бокалов. Каждый вел себя так, словно не знает друг о друге чуть больше, чем следует, и великодушно умалчивал об этом.
Эвиль уже знал, что его ожидает завтра; Граф тешил себя мыслями, что если Адам и не вернется, то теперь он все равно знает, где его искать; Фрида не раз упомянула, какой же у них милый ребенок, словно ангел, с такими же светлыми волосами и небесно-голубыми глазами; Мария, слушая ее, пару раз едва не подавилась вином, ожидая какого-нибудь вопроса или догадки, но каждый раз ее опасения были напрасны; Дарк, даже не прикоснувшись к вину, прислушивался к чужим сердцам, и встревоженный стук некоторых из них звучал неповторимой мелодией для его чуткого слуха.
Ужин не затянулся, ибо каждый спешил уединиться со своими мыслями, планами, догадками или переживаниями. Фрида, будучи скромной гостьей, не обременила хозяев дома заботой о себе и отправилась в спальню Эвиля. Дарк последовал за ними, ведь в гостевой комнате помимо кровати непременно должна была быть и софа.
Вино скрасило и расслабило до этого излишне натянутую улыбку Марии, и она, уже утратив переживания перед супругом, отправилась за ним в спальню, где было так непривычно тихо.
- Что-то не так, дорогой? - ласково протянула она, уже сняв платье и глядя на то, как Граф устало вздохнул и присел на тумбу в изножье кровати. 
- Нет, с чего ты взяла?
- Ты сегодня весь день какой-то странный, - достав из волос длинные заколки с наконечниками в виде цветов, Мария легко мотнула головой, позволяя длинным локонам спасть на открытые плечи. Подойдя к супругу, она присела рядом с ним, беря его руку в свои ладони. - Хотя… сейчас это ведь не важно, правда? - мягко говорила она, кладя его руку на свое обнаженное колено.
Так редки тихие ночи, когда в доме такой маленький ребенок, и так хочется ощутить чужое тепло. Ее сердце, разгоряченное похвалами и взглядами внезапного гостя, жаждало этого тепла всем нутром.
- Я уже почти забыла, что такое мужская ласка… - выдохнула Мария на ухо супругу, приникая ближе к нему.
- Ребенок спит, - ответил Граф, отводя руку от ее колена. Для него эта ночь была слишком длинной и тяжелой, чтобы позволить себе забыться хотя бы на пару мгновений.
- Именно! Он мирно спит, а не орет, - ловко взяв за галстук, Мария притянула его к себе, заставляя посмотреть в глаза.
- Нам тоже стоит выспаться, завтра нас ожидает долгий день, - наблюдая в глазах супруги неприкрытое желание, Граф вновь устало выдохнул. Редко когда она была настолько откровенна в своем желании к нему, но душевные переживания претили всяким помыслам, кроме отдыха.
- Что, я больше не красива для тебя? - зло бросила Мария, когда Граф встал и обошел кровать, расстегивая рубашку. - Теперь ты заришься лишь на молодую кожу?
- Ты слишком много выпила, ложись спать, - отбросив рубашку, Граф сел на кровать, расстегивая брюки. Голову уже и так до предела забили расчет и ненужные мысли, которые, казалось, вот-вот переполнят ее, и наступит еще более тяжелая пустота, поэтому единственным спасением был сон.
Ничего больше не сказав и не ответив, Мария легка на свою сторону постели. Ее раздражение и недовольство быстро проходили, сменяясь наслаждением тишиной, смешанной с ровным дыханием спящего ребенка.
Тихо, спокойно, даже ветер унялся за окном, ничто не мешало и не отвлекало, но как бы Граф ни лег - не мог уснуть. Он уже даже сбился со своих размышлений и попыток предугадать, что же будет завтра, но, несмотря на усталость, сон отказывался забрать его.
Осторожно встав, стараясь не потревожить Марию, он подошел к шкафу и беззвучно открыл его.
- Мм… куда ты? - сонно спросила Мария, глядя на то, как ее супруг накинул халат и был уже почти у дверей.
- Не спится… пойду приму ванну, - Граф обернулся, в полумраке наблюдая за тем, как Мария вновь опустила голову на подушку и закрыла глаза, похоже, даже не дослушав его.
Без лишнего шума Граф проследовал в ванную, где еще с вечера в большом чане не остыла вода. Повернув глухо скрипнувший вентиль, он набрал ванну горячей воды.
Мягкое и необжигающее тепло воды приятно обволакивало тело, успокаивая, согревая, невольно заставляя расслабиться. Свернув и намочив небольшое полотенце, Граф прикрыл им глаза и чуть откинул голову, удобнее ложась в массивной тяжелой ванне.
Испарина, поднимающаяся от воды, оседала на зеркалах и стеклах белой дымкой, стараясь согреть и их. По смуглой коже иногда скатывались теплые капли, стекая по шее и плечам в воду.
Дыхание выравнивалось, а выпитое вино наконец-то напомнило о себе, скрадывая лишние мысли и усыпляя разум.
Дверь в ванную осторожно приоткрылась, и послышались легкие шаги босых ног по теплому полу. Граф вдохнул глубже, чувствуя запах духов. Стоило бы убрать с глаз полотенце и взглянуть на внезапного гостя, но каждое лишнее движение казалось крайне ненужным. Однако легкий звук того, как шелковый халат скользнул по телу и упал на пол, заставил прислушаться к чужому дыханию.
- Мария… я же сказал… завтра у нас будет слишком долгий день… - нехотя произнес Граф, чувствуя, как его руки, лежавшей на бортике ванны, коснулись кончики пальцев, растирая по ней капли воды.
Чужая рука, кажущаяся за теплом воды прохладной, поднялась к плечу, оглаживая ладонью… так приятно и успокаивающе. Вода в ванне глухо всплеснула, когда в нее опустилась изящная нога, а затем и вторая.
Вымотавшись за день, Граф почти не придавал этому значения, казалось, это уже сон, подкравшийся в самый нужный час.
Вода перелилась через край, когда в ванну опустилось еще одно тело.
- Вы так устали… - тихо прошептала Фрида, кладя руки на плечи Графа и слегка наваливаясь на него, чувствуя, что ничто в нем даже не дрогнуло, и он был не против. - Вы не заслуживаете такой жизни… такого отношения… господин Адье…
- Что?.. - слыша голос отнюдь не своей супруги, Граф резко приподнялся, но все те же изящные ладони, поглаживающие грудь, заставили вновь лечь, а чужое тело, наваливающееся сверху, лишь теснее прижалось к нему. - Зачем…
- Успокойтесь… - прервав и без того весьма размытый вопрос, Фрида провела кончиками пальцев по его шее, поднимаясь к лицу. Касаясь края полотенца, прикрывавшего глаза, она довольно улыбнулась. - Мне так хочется утешить вас…
Граф лишь изумленно взглянул на Фриду, когда она приподняла полотенце на его глазах и одарила еще одной улыбкой, грустной и блеклой, а ее карие глаза смотрели легко и ласково, без какого-либо умысла.
- Не беспокойтесь ни о чем… - прошептала она и, закрыв глаза Графа, коснулась губами его подбородка, словно пробуя на вкус его смуглую кожу, на фоне которой ее собственная казалась слишком бледной. Она могла покорить любого, лишь заглянув в глаза, но не всегда принимала покоренных. - Я утешу ваше сердце…
Прикосновения Фриды были мимолетны и плавны, настолько, что Графу не хотелось оттолкнуть ее, хотя и стоило бы, ведь он женат и любит свою жену. Он уже просто не верил в это, чувствуя, как его ног касается нечто, совершенно не похожее на девичьи ноги.
- Не переживайте… и не злитесь… - выдохнула Фрида, чуть опускаясь, прижимаясь щекой к его груди, прислушиваясь к его сердцу. Вода вновь перелилась через край, когда ее изящный рыбий хвост расправился во всей красе, касаясь ног Графа легкими и гладкими плавниками, похожими на шелковую пряжу. - Вы спрашивали моего брата, вернет ли Эвиль вашего крестника… и он дал ответ "нет"… но не беспокойтесь… Эвиль не причинит Адаму зла, не ранит и не погубит… не сделает больно и защитит от любой угрозы…

- Дорогой? Ты еще спишь? - войдя в кабинет супруга, Мария остановилась на пороге, наблюдая его спящим на софе. Она бы могла упрекнуть в том, почему он предпочел сон после ванны здесь, а не в постели с ней, но промолчала, ибо сама ночью покинула спальню.
- М?.. - приоткрыв глаза, Граф приложил ладонь ко лбу, чувствуя головную боль, граничащую с невыносимой. Сев, он осмотрелся. Попытки вспомнить причину, по которой он спал здесь, а не в спальне, были безуспешны. Однако, вспомнив о ванной и странном разговоре, он усомнился в том, что это был лишь сон. - Кажется, мне вчера опять не спалось.
- Да, - согласилась Мария, поправляя легкий шарф на шее. - Приведи себя в порядок, к нам пришли из церкви. Говорят, у них там что-то не получается с крещением.
- Хорошо, - отведя руку от лица, Граф встал и, одернув халат, направился в спальню.
Долго ждать себя он не заставил и вскоре спустился в холл, чтобы разобраться с вопросом, который в это утро был самым неподходящим.
- Извините, господин Адье, - проговорила слегка полная монахиня, опуская взгляд. - Патер, что должен был крестить вашего сына, куда-то пропал…
- И? Других нет? - приподняв бровь, недовольно спросил Граф. Головная боль успокоилась, но, казалось, это затишье ненадолго, ведь день только начался, а все уже шло не так, как он того ожидал.
- Есть, но те двое, что могли окрестить вашего сына, уехали еще неделю назад…
- А вы заранее не могли сказать об этом? - прикрыв глаза, Граф не поскупился на резкость в тоне.
- Я отправляла вам три письма… и вот, не получив ответа, решила сама зайти к вам… я собиралась еще вчера, но погода была просто невыносима, - робко и неуверенно говорила женщина, хотя и знала, что ее вины в этой ситуации нет.
- Три письма? - повернувшись к Марии, Граф удивленно сморгнул. - Ты что-нибудь получала?
- Нет, - отрицательно покачав головой, Мария не менее удивленно воззрилась на монахиню. - Если бы мы получили письма, то уже давно бы во всем разобрались.
- Я поеду с вами в церковь, - после недолгих раздумий заключил Граф. Возможно, это и к лучшему, что крещение придется отложить, ведь его мысли и душа сейчас были заняты совершенно другим. А вот наведаться в церковь стоило, чтобы встретить там отца Адама, который должен был прибыть туда, чтобы стать крестным.
Дорога до церкви была неблизкой, но даже за это время Граф так и не решил, что же именно должен сказать. Правда слишком странна, а ложь - неуместна, потому что он не может солгать своему другу, доверившему ему сына.
После непогоды это утро выдалось на удивление ясным и не слишком морозным. Солнце ярко светило и отражалось от снега, покрывавшего дорогу и лестницу церкви, подле которой стоял высокий мужчина. Его русые волосы, забранные в хвост, иногда тревожил холодный ветер, раскидывая пряди по вороту пальто.
- Рихард? - произнес он, обернувшись и видя своего друга. - Почему ты один?
- Крещение придется отложить, - подойдя, Граф прикрыл глаза. Солнечные блики, отраженные от снега, неприятно покалывали их. Направляясь сюда и даже видя отца Адама у лестницы, Граф до последнего надеялся, что это не он, что его друг опоздал или задержался, но… тот пришел вовремя.
- Почему? - замечая странное смятение, мужчина чуть подался вперед, упираясь руками о темную трость.
- Некому крестить, - натянуто улыбнулся Граф, осознавая всю нелепость положения.
- Что, Бог покарал всех служителей? - повторил улыбку собеседник. Он бы не назвал себя верующим, но был готов еще раз связаться святыми узами крещения с другом, которого знал с самого детства.
- Кхм, вроде того, - Граф, помедлив, обернулся и взглянул в сторону ожидающего экипажа, а после, вернув взгляд к другу, резко выдохнул. - Извини, Гилберт... что так вышло.
- Ничего, кроме того, это просто было хорошим поводом приехать сюда, - усмехнулся тот, откидывая от лица прядь волос, выбившуюся из хвоста. Он даже представить себе не мог, что Граф извиняется отнюдь не из-за крещения.
- Да, верно. Что ж, поедем домой?
- Зачем спешить? - вновь усмехнувшись, Гилберт отвел трость в сторону и пару раз ударил о лестницу, отрясая снег. - Вполне можно выпить за встречу в баре, раз уж мы в городе.
- Конечно, - Граф почти с облегчением вздохнул, ведь подобное так выгодно могло отсрочить момент истины, о котором даже не хотелось думать.
Один из множества баров, не закрытых в столь ранний час, охотно принял двух посетителей, способных потратиться на дорогое вино, а не на дешевое пойло, какое лилось реками во рты частых и уже прижившихся клиентов.
- Как там Адам? Надеюсь, не доставляет тебе хлопот, - кладя сигарету на край пепельницы, Гилберт неопределенно скривил губы, зная, что его сын не самый примерный ребенок. - Потому что я не смогу сейчас забрать его с собой.
- Как сказать, - взглянув в бокал, к содержимому которого так и не притронулся, Граф отставил его от себя. Этого вопроса он ждал с первых же секунд встречи, но до сих пор сомневался, как именно стоит ответить.
- В смысле? - сведя брови, Гилберт уже был готов извиниться за поведение сына, однако выражение лица друга говорило о том, что все не так просто.
- Он… спрашивал, смогу ли я жить с ним в городе, когда он поступит в военную академию. Зная о том, как ты против этого, я хотел переубедить его… но он вспылил, - вздохнув, вспоминая разговор с Адамом, Граф увидел в глазах Гилберта то же недовольство, что видел тогда и в глазах крестника. - А когда мы спорили, то у меня вырвалось, что он и так живет в моем доме в наказание за ссору с тобой. Я пытался объяснить, что так будет лучше для него, но он сказал, что ненавидит меня так же, как и тебя.
- Ничего, перебесится, - наваливаясь на спинку стула, отмахнулся Гилберт. Он сам не раз спорил с сыном об этом и знал, Адам не может долго злиться или обижаться, а о ненависти говорит лишь в порыве эмоций.
- Когда я попытался его успокоить, он… - Граф подбирал слова так, чтобы все произошедшее показалось отцу Адама как можно менее неприятным, но, как бы он ни старался, итог этой ссоры смягчить было невозможно. Лгать сложно, но и озвучить правду казалось еще сложнее. - Он обиделся лишь сильнее и до сих пор со мной не разговаривает, - пересилив себя, выдохнул Граф. Он не был уверен в том, что Эвиль вернет Адама, но все-таки отчасти старался верить в натуру шута, который бы не упустил возможности лишний раз поиграть в свою игру.
- Хм, - даже не удивившись, фыркнул Гилберт, вновь беря сигарету и поднося ее к губам. - Насколько я знаю своего сына, он ждет, когда ты сам заговоришь с ним и извинишься.
- Да… - вынужден был согласиться Граф, ведь если бы тогда он так и сделал, догнал Адама и попытался его успокоить, а не дал возможность перебеситься, то сейчас бы не пришлось ломать голову над тем, как же преподнести правду. Хотя тогда ему и самому нужно было успокоиться, ведь когда крестник упрекает во лжи и безразличии, называя самыми нелестными словами, не каждый сможет промолчать. - Но пока не представлялось возможности сделать это.
 - Н-да, - выдыхая табачный дым, протянул Гилберт. - Не всем детям на пользу взросление. Еще лет в десять он был послушным и ласковым ребенком, а спустя всего пару лет начал вести себя так, что от желания выпороть его сдерживали лишь его слезы.
- Не сказал бы, - невольно и чуть нервно усмехнулся Граф, ведь ему было с чем сравнить. Ему довелось столкнуться с таким человеком, которого хотелось сразу убить за все его проявления. - За эти несколько лет, что он живет у меня, это был единственный раз, когда он так вспылил.
- Переходный возраст, - заключил Гилберт, вновь затягиваясь сигаретой и медленно выдыхая.
Граф пожал плечами, будучи вынужденным вновь согласиться. Постепенно разговор отошел от тяжелой для него темы, и, казалось, дышать стало легче. Однако часы отсчитывали время до того момента, когда он будет вынужден сказать правду, либо же Адам вернется в его дом и будет гораздо легче объяснить случившееся, зная и видя, что с ним все хорошо.
За окном уже заканчивался день, а посетителями бар похвастаться не мог, посему старый и уже поржавевший колокольчик на двери, звеневший каждый раз, как она открывалась, невольно привлекал внимание всех присутствующих.
Обернувшись на звук дрогнувшего колокольчика, Граф изумленно распахнул глаза, глядя на человека, перешагнувшего порог бара.
- Эвиль?.. - единственное, что он смог произнести, едва слышно и сухо, одними лишь губами, когда посетитель, стоявший у двери, лукаво ему улыбнулся.


Акт 8,5: Отметины

Яркое солнце опускалось за горизонт, успев за день напоить сочным светом и теплом большой сад. Каждый цветок, каждая лилия, впитав это тепло, раскрывались и источали стойкий запах, который витал над садом и достигал поместья, обвиваясь вокруг него, словно невидимая мантия. Даже пыль, парящая в длинных коридорах, имела этот запах. Но все же одна большая комната, скрытая от света и тепла за тяжелыми портьерами и массивными дверями, никогда не ведала о существовании этих пахучих цветов. Ее холодный пол и множество стеллажей пахли старым деревом, потертым и пыльным. А все книги, что занимали комнату, молчаливо впитывали эту пыль, уже давно утратив запах переплета и краски.
В одном из узких проходов на высоком стуле на цыпочках стоял мальчик и пытался дотянуться до книги на одной из верхних полок. Прикусив кончик языка от усердия, он коснулся книги подушечками пальцев и улыбнулся своей маленькой победе, но поспешил, потому что книга слишком плотно была зажата между другими и не поддавалась. Мальчик отстранился и, заправив за ухо прядь светло-русых волос, недовольно вздохнул, ведь было несправедливо, что почти все интересные ему книги всегда находились так высоко. Спустившись, он достал несколько больших книг с нижней полки и положил их на стул. Конструкция казалась слишком сомнительной и неустойчивой, но мальчик все-таки осторожно взобрался на нее. Стул под ногами пошатнулся, когда он встал на цыпочки и коснулся заветной книги…
- Адам! - голос прозвучал совсем рядом и принадлежал высокому мужчине, который, лишь завидев своего сына, быстро подошел к нему.
- Отец, - не отпуская книгу, мальчик обернулся, слыша знакомый голос и ноты недовольства в нем.
- Зачем ты туда залез? Ты же можешь упасть, - мужчина, протянув руку, придержал сына за пояс.
- Книга… - Адам вздрогнул, чувствуя холод ладони через ткань тонкой рубашки. Повернувшись к отцу, он улыбнулся, показывая книгу, так привлекшую его внимание. - На ней написано твое имя… видишь?
- Мое имя? - изогнув бровь, мужчина взглянул на обложку книги, на которой большими грубыми буквами было написано "Гилберт". - Странно.
- Почему? - наблюдая за тем, как отец открыл книгу и окинул ее весьма нелестным взглядом, Адам положил руку ему на плечо и попытался спуститься.
- Не помню такой книги, - не найдя ни имени автора, ни печати издателя, Гилберт захлопнул ее, даже не взглянув на содержимое. Придерживая сына, он заметил, что тот босой, и взял его на руки. - Адам, почему ты опять босиком? Здесь холодный пол.
- Я снял ботинки, чтобы было удобнее… - обняв отца за шею, Адам кивнул куда-то в сторону. - Они там, у стола.
- Понятно, - направившись в указанную сторону, Гилберт удобнее обхватил его, хотя книга и слегка мешала.
Привычная тишина библиотеки нарушалась его четкими шагами, которые эхом отражались от стен и постепенно исчезали среди множества полок и книг. Это место было последним, где Гилберт ожидал увидеть сына, потому что тот не отличался особой тягой к чтению и учебе, хотя и рос достаточно смышленым для своих двенадцати лет.
- Что ты здесь делал? - спросил он, посадив сына на стол и осматриваясь в поисках обуви.
- Я здесь часто бываю и прочитал уже немало книг, - Адам улыбнулся, хотя и разочарованно вздохнул. Ему всегда хотелось, чтобы отец знал о нем чуть больше, а не обращал внимание лишь тогда, когда он делал что-то не так. - Особенно когда тебя нет дома.
- И о чем были эти книги? - сев за стол и поставив ноги Адама себе на колено, Гилберт расшнуровал один из найденных ботинок.
- Ну… - поджимая губы, Адам опустил взгляд, глядя на то, как отец надевает на него ботинки, и, когда тот закончил, неуверенно постучал задниками друг о друга. - Некоторые про оружие, а некоторые о военных стратегиях.
- Хм… и ты что-нибудь понял? - вопреки ожиданиям сына о недовольстве, Гилберт лишь усмехнулся, узнав о таком выборе.
- Немного, но было интересно… думаю, я пойму лучше, если ты расскажешь мне, - воодушевленно произнес Адам.
- Тебе незачем это знать, - Гилберт подвинул кресло ближе к столу и, подцепив пальцами подбородок сына, властно заглянул в глаза. Он не желал поднимать тему, которая возникала почти при каждом их подобном разговоре и тем более сейчас, когда она была крайне неуместна. - Разве я не говорил тебе, чтобы ты даже не заикался об этом?
- Но…
- Но? - сжав сильнее, не позволяя отвернуться, переспросил Гилберт, давая понять, что ничего не хочет слышать, кроме согласия.
- Но ты сам спросил… - тихо отозвался Адам, не сводя взгляда с отца.
- Мне казалось, ты еще в прошлый раз все понял и бросил свою навязчивую идею, - отпуская, Гилберт говорил так, что его слова звучали как указание, нежели как предположение.
- Я все понял, - Адам кивнул, прикладывая ладонь к подбородку, ощущая неприятное покалывание от такого совсем не отеческого прикосновения.
- Молодец, - слегка улыбнувшись, Гилберт откинулся на высокую мягкую спинку кресла.
Возникшая тишина разбавлялась лишь глухим шелестом страниц книги, которую Гилберт без особого интереса перелистывал. Его имя на обложке ни о чем не говорило и тем более никак не вязалось с ее содержанием. На плотных шероховатых страницах были иллюстрации различных поделок из дерева, их описание и прочее. Гилберт не знал о каждой книге в библиотеке, но никак не ожидал увидеть подобную, потому что в их доме никто не мог интересоваться тем, что в ней написано. Тем не менее, книга привлекла внимание Адама еще стоя на полке, и сейчас он вновь с интересом в нее заглянул.
- Смотри, -Адам улыбнулся и указал пальцем на небольшой рисунок на странице. На развороте была изображена разобранная шарнирная кукла, а одна из ее округлых деталей имела две прорези. - Походит на мои родинки.
- Я так не думаю, - выдохнул Гилберт.
- И все-таки похоже… - приподняв край рубашки и прикусив его зубами, чтобы не опадал, Адам слегка опустил брюки. На светлой с молочным оттенком коже была пара родинок по обе стороны от тазовой косточки, отчего они и напоминали как раз такие же прорези, как и на рисунке.
- Глупость, - перелистывая страницу, бросил Гилберт.
- Но ты ведь даже не посмотрел!
- Я уже не раз их видел, - он приподнял бровь, рассматривая куклу, изображенную на странице, которая в итоге должна была получиться. Она выглядела не слишком приглядно, даже для безликой марионетки.
- Понятно… - опустив рубашку, протянул Адам. - Но разве такие отметины не делают меня… особенным? - с надеждой спросил он, ведь так хотелось услышать что-нибудь кроме указаний и недовольства.
- Не думаю, что какие-либо отметины способны сделать кого-то особенным, - Гилберт захлопнул книгу и повернулся к сыну, все так же сидящему на краю стола.
- Даже меня? - уже с долей обреченности спросил Адам.
- Даже тебя, - так и не различив намека на то, что же сын хотел услышать от него, без умысла ответил Гилберт, не догадываясь, как неприятно прозвучали его слова.
- Почему?
- А что особенного в обычных родинках?
- Ничего…

Мельчайшие капли дождя, наполняющие воздух, водяной пылью липли к окнам, не позволяя разглядеть за ними хмурое небо. Осенние вечера становятся все короче и темнее, а их пасмурность навевает разве что простуду и грусть, ведь тогда можно закутаться в одеяло и не вставать.
Развязав тонкую ленточку на шее, поддерживающую воротник рубашки, Адам бросил ее на стол и взглянул на себя в зеркало. К пятнадцати годам он стал уже достаточно привлекательным и образованным юношей, хотя иногда по-прежнему напоминал ребенка, особенно в глазах тех, кто заботился о нем. Словно о чем-то вспомнив, Адам приподнял край рубашки и опустил пояс брюк. На матовой коже на бедре возле выступающей тазовой косточки виднелись родинки, о которых он уже почти забыл. И сейчас, вновь видя их, он осторожно провел по одной из них пальцем. Но родинки были настолько аккуратными и ровными, что даже не ощущались и больше походили на пару капель хны или чернил, нежели на отметины, данные при рождении.
Дверь в комнату тихо приоткрылась, и Адам, услышав это, тут же обернулся.
- Не потревожил? - спросил Граф, заходя в комнату, хотя и час был уже достаточно поздним для визитов.
- Нет, - поправив на себе рубашку, Адам натянуто улыбнулся в ответ.  - Ты что-то хотел, дядя?
- Ничего особенного... зашел пожелать спокойной ночи.
- Вот как… - слегка растерявшись, он даже вздрогнул, подозревая, что едва ли все так просто, и пытался припомнить, не оплошал ли в чем днем. - Спасибо.
- Ты чем-то обеспокоен? - окидывая крестника внимательным взглядом, Граф остановился рядом с ним и погладил по голове.
- Нет, но... не каждый вечер ты приходишь ко мне около полуночи, чтобы пожелать спокойной ночи, - Адам усмехнулся, высказывая свои подозрения, но где-то в душе ему было приятно.
- Полуночи? Ох, извини, я не думал, что уже так поздно, - резко отведя от него руку, Граф взглянул на часы, стоявшие возле нерасстеленной кровати. - Кажется, немного увлекся делами и забыл про время… а ты почему все еще не спишь?
- Не спится, - улыбнувшись более легко, Адам пожал плечами.
Лишь неопределенно кивнув, Граф взглянул на ленточку, небрежно лежащую на краю стола и готовую вот-вот упасть на пол. Поймав и сложив пополам, он повесил ее на зеркало.
- Сегодня были занятия, - пояснил Адам, тоже взглянув на ленточку, потому что без особой надобности ее не носил; лишь перед преподавателями или гостями.
- Я знаю, - садясь на кровать, Граф одобрительно кивнул. Хотя крестник и жил у него уже достаточно долго, порой Адам все еще вел себя так, будто только приехал и боялся сделать что-то не так. - Репетитор похвалил тебя, когда заходил ко мне.
- Да? А на меня он сегодня все занятие как-то странно смотрел и постоянно поправлял, - почти пожаловался Адам, потому что крайне редко у него появлялась возможность поговорить о подобном.
- Вероятно, он знает, что ты можешь лучше.
- А если не могу?
- Можешь, - с улыбкой заключил Граф. - Но действительно нет смысла заставлять тебя, ведь ты и так достаточно хорошо со всем справляешься.
- А отец бы сказал, что нужно стараться, чтобы не придирались, - тихо произнес Адам, вновь взглянув на себя в зеркало.
- Он - идеалист, хотя и не во всем, - чуть скривив губы, усмехнулся Граф. Отца Адама он знал слишком давно и слишком хорошо, настолько, что во многом мог бы поспорить, но воздерживался, потому что не имел привычки вмешиваться в чужие взгляды. - Кроме того, он часто относится ко всему с предубеждением.
- Да… - Адам согласился. Об этом он знал как никто другой.
Немного приподняв рубашку, он задумчиво взглянул на родинки, пытаясь вспомнить, что именно они ему напоминают. Он как-то видел нечто подобное, похожее на эти отметины, но уже забыл, что это было. Но стоило лишь задуматься об отце и его предубежденности практически во всем, как Адам вспомнил, что же когда-то увидел, и повернулся к крестному:
- Смотри, - проводя пальцами по родинкам, сказал он, - похоже на прорези, как у шарнирных марионеток.
- Хм, возможно, - Граф слегка свел брови, не понимая, к чему столь спонтанное заявление. Не раз эти родинки привлекали его внимание, но такого сравнения он бы никогда не подобрал.
- Глупость, но мне почему-то они напомнили именно это. Хотя родинки и не ощутимы… вот, потрогай, - быстро подойдя и взяв крестного за руку, Адам приложил его ладонь к своей коже, делясь впечатлениями и ощущениями.
- Не знаю, никогда не видел таких марионеток, - улыбнулся Граф, глядя на родинки. Осторожно погладив их кончиками пальцев, и правда не ощущая их на коже, он задумчиво прикрыл глаза. - Когда я впервые заметил эти родинки, они напомнили мне чернильные точки.
- Может, это и есть просто точки? - улыбнулся Адам. Легкое прикосновение щекотало кожу, хотя он не чувствовал такого, когда сам прикасался к родинкам.
- Тогда они бы давно смылись, - отводя руку, последний раз огладив их, Граф поднял взгляд к лицу Адама. Крестник смотрел на него с интересом и некоей надеждой, буквально с жаждой вслушиваясь в каждый ответ. - Думаю, природа постаралась... и одарила тебя такими ювелирными отметинами.
- Да, - тихо, себе под нос произнес Адам, вновь задумавшись об этих незатейливых точках, как и когда-то в детстве.
- Чтобы отметить твою особенность, ведь наверняка не у каждого есть такие родинки, - закончил свою мысль Граф.
- Ты… - нервно вздохнул Адам и замолчал. Отпустив рубашку, позволив ей опасть и скрыть родинки, он обреченно отвел взгляд. Несколько лет назад он, вероятно, хотел услышать это же.
- Что-то не так? - Граф обеспокоенно взглянул на крестника. Он было подумал, что сказал лишнее, но, встретившись со взглядом Адама, усомнился в своих догадках.
Тот смотрел на него с равной радостью и грустью, не зная, что из них выбрать.
- Почему меня любишь ты, а не мой отец? - едва ли не с упреком спросил Адам, ведь уже далеко не в первый раз чувствовал и видел, что крестный относится к нему с большим теплом, нежели отец, который умел проявлять свою заботу разве что в указаниях или запретах.
- Что?.. - Граф не находил слов, чтобы ответить на такое грубое заявление от, по сути, еще совсем ребенка.
- Ты крестный… но почему меня любишь ты, а не отец? Ты, совершенно чужой мне человек, а не тот, чья кровь течет во мне? - наклонившись к крестному, произнес Адам. Этот вопрос возникал у него и раньше, но сейчас он впервые озвучил его, даже не пытаясь услышать и увидеть, как сделал это.
- Что ты такое говоришь? - вкрадчиво и спокойно спросил Граф, хотя такие слова и оскорбляли его. Он превозмог свои эмоции, отдаленно представляя, что толкнуло Адама на такие заявления. Тем не менее, внутри неприятно кольнуло, стоило только подумать, что для крестника вся его забота и расположение - угоды недостойного.
Вздрогнув, Адам был готов услышать упреки и недовольство, но подобный терпеливый тон и взгляд почему-то настораживали куда больше гнева.
- Отец любит тебя всем сердцем и душой, но он не из тех людей, которые могут это показать. Он строг к тебе, потому что оберегает тебя, - потерев пальцами переносицу, Граф глубоко вздохнул. Никогда бы в жизни он не подумал, что его забота сможет стать причиной такого вопроса. Кроме того, нрав Гилберта, его привычки и отношение не заставили Графа сомневаться в сказанном, ведь если бы его друг действительно не любил своего сына, то уже давно бы избавился от него и отправил в какой-нибудь церковный пансионат. И на этой мысли Граф почти утратил уверенность… ведь Адам жил в его доме уже не первый год, и Гилберт за это время ни разу не приехал навестить сына, словно действительно оставил его на попечение других людей.
- Но ведь он… хотя, возможно, ты прав, - подавив в себе всякие сомнения, Адам согласился, несмотря на всю простоту и предсказуемость слов. Подойдя ближе и остановившись напротив Графа, все так же сидевшего на постели, он осторожно прикоснулся к крестному и обнял за шею, привлекая к себе. Гладя его волосы, Адам тихо вздохнул. - Прости… я нагрубил.
- Ничего, - ответил Граф, прикрывая глаза. Касаясь щекой груди крестника и слыша биение пылкого юного сердца, он вновь ощутил то неприятное колющее чувство внутри. Определенно что-то было не так, ведь каждый по-своему задумывается, когда слышит столь обличающие вопросы. Но Адам был слишком юн, чтобы осознавать всю действительность своих слов… либо уже достаточно сознателен для того, чтобы быть избирательным в них. - Ты еще дитя и многого не осознаешь.
- Придет время… - Адам слегка улыбнулся, пропуская сквозь пальцы темные пряди, изредка замечая среди них словно серебряные нити седых волос, - …и ты поймешь, что я уже не дитя и знаю гораздо больше, чем ты думаешь.


Акт 9: Отметины / Клеймо

Зимний день, начавшийся с ярким рассветом, постепенно угасал вместе с солнцем, скрывающимся за темными ленивыми тучами. Снег медленно падал с неба, ложась на дорогу, но тут же приминался под ногами прохожих, а легкий ветер забегал в бар вместе с редкими гостями, желающими согреться за бутылкой горячего вина или терпкого виски.
Поднося к губам очередной бокал, Граф краем глаза наблюдал за Шутом, пристроившимся за дальним столиком. Эвиль беседовал с весьма привлекательной особой, наделенной длинными темными волосами и ярко-зелеными глазами, которые, казалось, иногда мелькали огнями в темноте уединенного угла бара. Без особого интереса слушая ее, он иногда улыбался, чувствуя на себе знакомый колкий взгляд, но искусно делал вид, будто в этом баре нет того, кто знаком ему.
- Рихард? - Гилберт обратился к собеседнику, что вот уже несколько минут молча кивал на любой вопрос и смотрел на дно бокала, словно именно там и покоились все его мысли.
- Извини, немного задумался, - поднял взгляд Граф. Все его переживания, опасения и раздумья уже слились в одно неприятное чувство, и даже алкоголь не мог смягчить его. Он не знал, случайно ли ему в таком месте встретился Эвиль, или же этот наглец опять играется, но благоразумно посчитал, что отцу Адама не стоит знать о его существовании.
- Ничего, наверное, я уже утомил тебя этими разговорами о поездке, - закуривая, Гилберт усмехнулся, понимая, что его друг занят другими, и совсем не приятными мыслями, а разговоры отнюдь не помогают отвлечься. Однако, за долгой дружеской беседой, он то и дело останавливал свой взгляд на молодом мужчине в темном сюртуке, что сидел поодаль от них. С одной стороны, он был совершенно чужд и приметен разве что легким перезвоном бубенцов на его запястье, а с другой - казался странно знакомым: каждое его движение и даже поза, в которой он сидел; как держал в руке небольшую книгу, переданную ему спутницей; как отводил от лица волосы или подносил к губам бокал. Глядя на него, Гилберт ловил себя на мысли, словно знает этого человека и может предугадать его следующий жест, но не припоминал, где мог видеть его ранее и видел ли вообще.
Распрощавшись со спутницей, пожелавшей задержаться в данном заведении чуть дольше, Эвиль оправил сюртук и встал из-за стола. Направляясь к выходу, он остановился у самого порога и, оглянувшись, склонил голову, словно прощаясь с тем, с кем и не здоровался, и Гилберт, отведя от него взгляд, вновь усмехнулся, стряхивая пепел в уже полную пепельницу.
- Странно, - выдохнул он, потирая рукой подбородок. Не было сомнений в том, что он видит этого человека впервые, но при этом все же возникало чувство, схожее с дежавю.
- М? - Граф отставил от себя бокал.
- Просто мысли вслух, - улыбнувшись, Гилберт снова закурил, замечая в глазах собеседника нечто такое, что нельзя было назвать ни волнением, ни тихой злостью. - Иногда странно не помнить то, что видел, или видеть то, чего не помнишь.
- Звучит действительно странно, - ответил Граф, сведя брови от туманности сей формулировки. Эвиль ушел, и нет смысла спешить домой, так как стоит дать ему время еще раз все обдумать и принять верное решение. - Что ты имеешь в виду? - продолжая разговор, Граф взял уже почти пустую бутылку и разлил ее последнее содержимое по бокалам. Сердце в груди билось все сильнее в предвкушении, а чуть опьяненный разум по-прежнему подбирал нужные слова, на случай, если выбор Эвиля окажется неверным.
- Ничего особенного, - смакуя табачный дым, Гилберт взглянул на свой бокал, полный алого вина. Будучи военным и достаточно проницательным, он с первой же минуты, как встретился с Графом, чувствовал, что тот хочет о чем-то рассказать, но еще больше хочет это скрыть.
Разговор ни о чем может продолжаться часами и ночами, но рано или поздно вынужден закончиться, как и не несущие большого смысла фразы, перебирающие самые отдаленные темы, дабы не задеть ту, о которой не хотелось не только говорить, но и даже думать.

Тучи на небе стали более редки, а поднявшаяся луна отражалась холодными бликами от новоявленного тонкого снежного покрова, окутавшего сад поместья, крышу и тонкие рамы окон. Несмотря на весьма и весьма поздний час в доме никто не спал, а мягкий свет лился из каждого даже незашторенного окна.
Ступая по лестнице, ведущей к дверям, Граф поднял голову, вглядываясь в зазор между ними, слыша множество разных голосов и негромкую музыку. Ускорив шаг и буквально подбежав к дверям, он распахнул их одним грубым жестом и замер, видя зал полный гостей, одетых так, словно они пришли на маскарад.
- Какое празднество среди ночи - и без нас, - ухмыльнулся Гилберт, остановившись за спиной Графа.
- Какого черта? - бросил тот, проходя в зал и ища взглядом супругу. Уезжая из дома, он не видел приготовлений к такому вечеру, хотя и сейчас, вернувшись, не обратил внимания на пустой двор, где не было ни одного экипажа.
Гилберт неспешно следовал за другом, без интереса наблюдая за танцующими гостями, за их замысловатыми костюмами. Мимо него проходили то дамы, напоминавшие старых кукол или марионеток, то их кавалеры в броских пальто и совершенно отвратительных масках, сделанных будто из настоящих убитых животных. 
Про себя проклиная всех и вся, Граф устало потер переносицу. Выпитое спиртное неприятно сказывалось на мыслях, а мелькающие перед глазами люди кружили голову. В который раз осмотревшись, пытаясь найти среди всех этих дам в пышных нарядах свою жену, он увидел Фриду: она стояла на лестнице и играла на скрипке, хотя и музыка, звучащая вокруг, казалась гораздо сложнее и многограннее. Возле нее стоял Дарк и держал перед ней несколько листов с нотами.
- Господин Адье, - заметив хозяина дома, он склонил голову и улыбнулся краем губ, а после вернул взгляд к своей сестре.
- Что здесь происходит? - на повышенных тонах спросил Граф, подходя к ним. - Где Мария?
- Она где-то среди гостей, - не прерывая игры, мерно ответила Фрида.
- Это было ее пожелание: устроить небольшой вечер в честь крещения ее сына, - дополнил слова сестры Дарк, прикрывая глаза.
- Я не сомневался, - Граф свел брови, даже не удивляясь сему пожеланию, но и не особо прислушиваясь к услышанным словам.
- Наслаждайтесь вечером, господин Адье, - вкрадчиво сказал Дарк, растягивая губы в многообещающей улыбке, - Эвиль приготовил для вас особенный сюрприз.
- Вот как, - сдержано ответил Граф, оценив все лукавство и насмешку в этом тихом тоне.
Расстегнув пальто, словно только сейчас о нем вспомнив, Граф небрежно распахнул его и спешным шагом удалился, скрываясь в длинном коридоре.
Бесцельно прогуливаясь по залу, то ли пытаясь узнать хоть кого-нибудь среди обезличенных гостей, то ли желая слиться с ними, Гилберт остановился почти в самом центре зала, где в окружении дам и их театрально-восхищенных вздохов публику развлекал тот самый знакомый незнакомец из бара. Он безошибочно доставал из колоды именно те карты, что загадывали гости, складывал из них хрупкие карточные домики; обманывал невнимательные взоры быстрыми движениями рук, когда платок в его ладони превращался в кольцо, но один трюк этого шута все-таки заставил присмотреться к нему. Гилберт чуть отвел в сторону трость, опираясь на нее рукой, и прикрыл глаза, стараясь отыскать подвох. Приподняв рукав темной рубашки, демонстрируя отсутствие чего-либо на руке, любимец публики опустил его и, покрутив в другой руке небольшой кинжал, спрятал его в рукаве, а после тут же открыл взору маленькую экзотическую светлую змею, которая обвивалась вокруг его руки, вместо спрятанного в рукаве кинжала.
Наблюдая за Эвилем, Гилберт ловил себя на мысли, что сейчас его жесты не так знакомы, как показалось в баре, однако что-то все-таки в нем было, когда он просто прохаживался от одного зрителя к другому или перебирал различные диковинные инструменты на высоком столе. Что-то настолько незначительное и неприметное, но все-таки знакомое, словно Гилберт уже знал его, помнил жесты и повадки, как каждый умелый хищник, способный прицениться не только к жертве, но и к окружению.
- Прошу меня извинить, - наигранно вежливо сказал Эвиль гостям, когда к нему со спины подошел Дарк и что-то сказал на ухо. - Проявите немного терпения, я откланяюсь всего на пару мгновений и вскоре вернусь.
Чуть отвлекшись на одного из гостей в маске черного зайца, державшего перед собой небольшой поднос с различными напитками, Гилберт едва не поперхнулся, когда сделал глоток белого вина и, вновь взглянув в центр зала, увидел беловолосого мужчину в светлом сюртуке. 
- Змей... - невольно и едва слышно произнес он.
И, будто услышав знакомый шепот, Дарк оглянулся. Завидев нового гостя, еще не успевшего спрятать свое лицо под маской, он на мгновение удивился, но после лишь беззвучно усмехнулся и скрылся с глаз.
Гилберт с такой силой сжал ножку бокала, что та едва не треснула в его ладони. Спустя немало лет, зим и ночей, он был уверен, что больше никогда не встретит этого человека, тем более в таком месте.
Музыка зазвучала громче, а множество гостей вновь нашли свои пары и закружились в танце, мешая покинуть зал или хоть что-нибудь разглядеть. Пытаясь пройти к лестнице, Гилберт не раз был задет танцующими, которые настойчиво не давали сделать ему и шага из центра зала. Выбросив бокал, который упал на пол и тут же разбился, он осмотрелся, прислушиваясь к музыке и наблюдая за гостями. Мелодия повторялась в определенном моменте, и дамы переходили от одного кавалера к другому, не нарушая танца. Улучив именно этот момент, Гилберт подтолкнул в бок одного из мужчин и, ловко сорвав с него маску волка, занял его место возле спутницы в пышном полосатом платье, напоминавшем купол цирка. Когда рука дамы легка ему в ладонь, Гилберт даже через ткань ее тонкой перчатки ощутил невероятный холод пальцев и их неправдоподобную тонкость, словно это была рука деревянной марионетки, созданной неумелым мастером.
Танцуя то с одной спутницей, то с другой, Гилберт успел скрыть лицо за сорванной маской, рассмотреть что-либо через которую стало еще сложнее. Однако он не спешил снять ее, даже когда все-таки вырвался из круговорота танца и ступил на лестницу. Взглянув вверх, он мельком увидел Дарка, вновь так ловко исчезнувшего в коридоре за лестницей.
Поправив маску, Гилберт последовал за ним, сдержанно и размеренно шагая, не спеша настигать. Он видел Дарка в полумраке коридора, слышал его осторожные и почти беззвучные шаги, которые, казалось, и вовсе утихли, когда коридор сменился темным холлом. Наблюдая за ним, Гилберт все чаще и чаще думал о том, что слышит не шаги человека, а то, как ползет змея; как гладкие чешуйки массивного хвоста касаются холодного пола; как вместо дыхания слуха едва достигает тихое шипение.
- О, ты все-таки выжил... - прозвучало совсем близко, почти за спиной, - …и даже можешь стоять на ногах.
- Как видишь, - усмехнулся Гилберт, постукивая тростью о носок ботинка. Он стоял на месте, не оборачиваясь и не осматриваясь в поисках Дарка, словно сам был охотником, а не жертвой, попавшейся в ловушку.
- Так вот чье сердце бьется в нем, - словно через змеиное шипение звучал тихий голос, чей обладатель подкрадывался все ближе и ближе. - Какой просчет с моей стороны... не узнать такую кровь.
- О чем ты? - все-таки обернувшись, спросил Гилберт, не улавливая сути подобных слов.
- О твоем сыне, - Дарк приблизился, улыбаясь, скрывая в темноте массивный змеиный хвост, кольцом легший на пол возле ног собеседника. - Конечно, твой друг ничего тебе не рассказал... да и тебе не нужно об этом знать.
- Звучит интригующе, - вновь усмехнулся Гилберт, приподнимая трость от носка ботинка и чуть отдаляя ее в сторону. Он был более чем спокоен и даже не думал раздражаться, паниковать или спрашивать, откуда Дарку известно о его сыне, и тем более о том, что именно скрыл от него друг, так как любым бессмысленным словам предпочитал действия.
- Его сердце такое же, как и твое... отчаянное и холодное, - прислушиваясь к чужому сердцу, Дарк приоткрыл рот, облизывая тонким языком острые клыки. Он помнил, как когда-то давно так же наблюдал за этим человеком из темноты. Любой другой должен был бы испугаться или же насторожиться, но Гилберт был спокоен и расчетлив, даже оказавшись загнанным в угол. Его сын тоже не отличался пугливостью и всегда с интересом смотрел на Дарка; не вздрагивал и не боялся, когда змеиный хвост обвивался вокруг него.
- Наследственное.
- Нет, - тихо выдохнул Дарк в ответ на безликий тон. - Он не унаследовал это от тебя, а приобрел без тебя... возможно, именно поэтому я и не узнал в нем твоего сердца. Бедное дитя... вероятно, тяжело быть нежеланным ребенком.
- Замолчи, - без лишних эмоций сказал Гилберт, удобнее обхватывая рукой трость.
- Он больше не вернется... его душа оказалась слишком приглядной для другого.
- Замолчи, - повторил он и с силой вонзил конец трости в змеиный хвост, оказавшийся подле самых ног.
Взвыв от боли, Дарк дернулся, желая напасть, но Гилберт наступил на хвост каблуком ботинка и, вынув трость, снял маску. При скудном освещении его взору предстал далеко не белесый змей, а светловолосый мужчина, в чьих ярко-голубых глазах замерли хищные отблески, а по дорогой светлой ткани брюк растекалось кровавое пятно от колена к щиколотке.

- Мария? - приоткрыв дверь в каминную, произнес Граф, осмотрев практически все комнаты в поиске супруги, но каково же было его удивление, когда он увидел Марию едва ли не в чужих объятиях. Непозволительно близко, устроив свою руку на изгибе тонкой талии, рядом с ней стоял мужчина в маске вепря. Завидев хозяина дома, он даже не попытался отпрянуть, а лишь ниже опустил свою руку, обтянутую темной перчаткой. Мария, обернувшись через плечо, коротко взглянула на супруга и тут же изменилась в лице: томность в глазах исчезла, заманчивая улыбка померкла и губы уже было приоткрылись, чтобы произнести слова оправдания, но Граф вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Ступая по коридору, он прикрыл рот ладонью, сдерживая смех. Вероятно, впервые за долгое время, он увидел всю истинную суть своего брака и супруги. Граф слышал, как за его спиной раздался звук резко открывшейся двери и как Мария крикнула ему вслед:
- Постой! Все не так! Я обозналась! - говорила она на одном дыхании. - Я думала, что под маской скрываешься ты!
Ничего не ответив, Граф тихо рассмеялся абсурдности ее слов и проследовал к лестнице. Казалось, он всегда знал о неверности жены, о ее лжи и верткости, но просто не обращал на это внимания, потому что чаще его мысли занимали совсем другие переживания и интересы.
В зале по-прежнему развлекались гости, без устали танцуя под одни и те же мелодии, повторяя шаги и жесты друг друга, словно миниатюры в музыкальной шкатулке. За однообразием цветастых платьев и темных костюмов взгляд привлекали несколько бликов на полу: брошенный кем-то бокал, разбитый не в мелкие осколки, а лишь на несколько частей, остался нетронутым, и даже разлитое вокруг него вино не было задето чьими-либо шагами.
- Господин Адье, - от бездумного созерцания гостей отвлек мягкий голос, принадлежавший Фриде. Она подошла к Графу, стоявшему на лестнице, и приятно улыбнулась, протягивая ему маску ирбиса. - Вам стоит примерить ее, ведь инкогнито куда интереснее проводить подобные вечера.
- Почему же вы не скрыли свое лицо? - приняв маску, оглаживая пальцами мягкий мех убитого животного, Граф свел брови, не испытывая особого желания надевать ее.
- Чтобы вы всегда смогли узнать меня, - улыбаясь чуть скромнее, но от этого только загадочнее, Фрида посмотрела в глаза, надеясь увидеть в них интерес, но смогла разглядеть лишь все те же задумчивость и напряженность. - Не беспокойтесь, Эвиль вернет вам то, что ценно для вас.
- Ценно для меня... - вполголоса произнес Граф, отводя взгляд к залу. Когда-то он уже слышал такую формулировку; в тот самый вечер, подобный этому, когда впервые встретился с Эвилем, но только сейчас, вновь услышав эти слова, задумался о том, что тогда Эвиль спросил о ценности всех, кроме него. Эвиль обманул каждого, кто был в зале, и солгал в ответ, но обошел стороной его.
- Вы заслуживаете лучшего, потому что умеете ценить данное вам, - положив свою руку поверх рук Графа, державших маску, Фрида приблизилась на полшага, говоря так тихо, чтобы ее слышал лишь он. - Каждому воздается по заслугам. Кто-то ищет лучшее, не брезгуя перебирать худшее, и упускает нужное из виду... Нельзя поймать благородного зверя, охотясь на грязных животных. Кому-то нужна зловонная плоть вепря, а кому-то - шкура ирбиса.
- А что нужно вам? - усмехнулся Граф, видя неприкрытый подтекст. Измена мужу с первой попавшейся свиньей поистине смехотворна, но не лучше выглядит зверь, позарившийся на маленькую рыбку.
- Ничего, у меня есть все, что я хочу, однако... - Фрида привстала на цыпочки и приблизилась к лицу Графа, но не успела договорить: стихшая музыка и почти угасший свет заставили всех взглянуть в центр зала.
- Прошу простить за ожидание, - громко сказал Эвиль, улыбаясь публике, которая отходила от него, вставая в круг. Его отсутствие продлилось дольше, чем он обещал, но оно того стоило, и ему больше нечего было ждать. - Полагаю, в этот холодный вечер к нам присоединились все, кто пожелал, остальным же, похоже, предстоящее неинтересно.
Эвиль осмотрелся, отмечая за одномастными гостями именно тех зрителей, ради которых и затеял эту небольшую игру.
- Думаю, нет смысла медлить, но для номера мне потребуется доброволец из зала, - взяв меч со стола, стоявшего за его спиной, Эвиль поднял взгляд к лестнице, где находился Граф. - И я сам выберу его.
Эвиль завязал глаза тонкой черной повязкой, дабы его выбор был вольным. Гости расступились, расширяя круг импровизированной арены, а где-то позади них послышался робкий звук треснувшего стекла. Протянув руку с мечом вперед, Эвиль пару раз обернулся, указывая острием на зрителей, но выбор не падал ни на одного из них.
- Хм... - фыркнул Граф, спускаясь в зал и проходя мимо гостей. Он не строил догадок, но предполагал, что раз уж это непотребство развернулось в его доме, то ему и следует оказаться "добровольцем", ведь Шут обещал сюрприз.
Граф уже почти сделал шаг в сторону Эвиля, но передумал: стоя среди зрителей, Гилберт вытянул руку и поймал лезвие меча.
- Похоже, выбор пал на меня, - сказал он, сжимая острие в ладони.
Приподняв повязку на глазах, Эвиль усмехнулся, видя совсем не того, кого ожидал, но отнюдь не огорчился этому. Скорее, наоборот.
- Так даже интереснее, - отняв меч, он, не развязывая повязку, опустил ее на шею. - Можете выбрать оружие, которое вам по нраву, - указывая на стол, Эвиль улыбнулся, уже предвкушая исход.
Наблюдая за ним, каждым его жестом и взглядом, Гилберт подошел к указанному столу. Он снял с себя длинное пальто вместе с сюртуком, небрежно бросив их на пол, откинул трость и взял в руки два первых попавшихся меча. Хотя мечи были такими старыми и даже где-то поржавевшими, что его тяжелая трость из черного дерева с металлическим наконечником казалась куда более весомым и практичным оружием.
- Суть номера проста: если вы заденете меня хоть раз, хоть волос самым острием - я покажу вам то, за чем вы и приехали сюда, - прикрыв глаза, Эвиль встал напротив выбранного оппонента, отчего-то не наблюдая в нем особого интереса. - А если я задену вас, то вы отдадите мне это безвозвратно.
- Нет! - вмешался Граф. Он не только знал, о чем именно говорит Эвиль, но словно отдалено и призрачно помнил, что некогда уже видел подобное представление.
- Хах, Рихард, не беспокойся, не думаю, что я проиграю ему что-то особо ценное, кроме того, я же не впервые держу в руках оружие, - улыбнулся другу Гилберт, прокручивая в руках мечи.
Удобнее встав, он изогнул бровь, слыша, как под подошвой ботинка хрустнули остатки бокала, на которые он наступил в зале.
Гости по-театральному наигранно и неприкрыто вздохнули в предвкушении, однако Гилберт не чувствовал на себе их взглядов, словно они смотрели сквозь него, либо же их не было вообще.
Возникшая на пару секунд тишина звонко нарушилась лязгом меча о меч, когда Эвиль сделал ловкий выпад и нанес удар сверху, но его меч был остановлен гардой меча в руке оппонента. Гилберт не спешил наносить удары и спокойно отражал чужие, при всей сложности и ловкости которых не ощущал в них угрозы.
- Неужели вы, господин Син, не удостоите меня чести ответить на ваш удар? - лукаво усмехнулся Эвиль, вновь задержав свой меч на перекрестье чужих. - Или же вы хваленый воин лишь на словах?
- С чего бы? - ответил Гилберт, отступая на шаг и разводя мечи.
- Или, быть может, такому, как вы, не пристало лично поднимать оружие и вы привыкли стоять за спинами рядовых? - занося меч для нового удара, Эвиль не поскупился на заносчивость в тоне. Он всегда был более чем уверен в своих словах, особенно когда упрекал за чужие грехи. Кроме того, военные с высоким чином никогда не щадили других, предпочитая отдавать их жизни за свои.
- Какие хорошие познания для человека, встретившегося мне впервые, - фыркнул Гилберт и, уже устав терпеть это однообразие, скрестил мечи перед собой, давая понять, что игра окончена.
- Все люди едины, все лгут однотипно и скрываются под одними и теми же масками, - Эвиль откинул от лица волосы и улыбнулся, не принимая такой легкой победы.
Быстро приблизившись и замахнувшись со всей силы, он почти задел чужое плечо, но Гилберт, в который раз скрестив с ним мечи, развел их, нанеся тем самым такой удар, что Эвиль не устоял на ногах. Меч выпал из его руки и гулко звякнул о пол, ложась рядом с бедром.
- Не стоит путать военного с наемником, а сноровку охотника с ловкостью шута, - подступив к нему, глядя сверху вниз, сказал Гилберт. Ему было даже в чем-то удивительно слышать такие слова и заблуждение в них, ведь тот, кто так уверенно смотрит в глаза, должен знать чуть больше других. Да, Гилберт, как и многие люди, скрывал свою истинную сущность под маской, умалчивая о клейме, поразившем его службу. Для всех он был военным, а в действительности же являлся обычным наемником, способным устранить любую цель.
Эвиль промолчал, протягивая руку к своему мечу. Любому подвоху было суждено обернуться в его сторону. Живодер и падальщик, таящийся за маской стойкого воина - достойный соперник, ведь холодная жестокость порой уступает изворотливости.
Схватив меч, Эвиль тут же замахнулся и ударил в ногу соперника.
- Я победил, - констатировал он.
- Я так не думаю, - даже не дрогнув, хотя острие меча и вонзилось в щиколотку, Гилберт приподнял бровь. - Ведь ты задел не меня, а всего лишь протез.
- Что?.. - не веря своему просчету, Эвиль дернул меч, и тот не сразу поддался, словно засел в плотном дереве.
- Продолжим? - Гилберт отстранился, опуская меч и подцепляя им разрез в брючине, демонстрируя искусно выполненный протез, заменяющий ногу ниже колена. Некогда получив глубокую рану и укус ядовитого змея, он предпочел лишиться ноги, нежели жизни.
- Продолжим, - улыбнулся краем губ Эвиль, вставая и сразу же нападая. Эта ошибка выглядела глупой и неуместной, ведь так непростительно забыть то, о чем, казалось бы, знал всегда.
На сей раз Гилберт не был снисходителен и наносил удары один за другим, не давая отвлечься и даже лишний раз вздохнуть, ведь, если соперник не знал о протезе, это могло значить лишь то, что он всерьез намеревался ранить. Эвиль без особого труда уворачивался и удачно отбивался, пока под его ногами не хрустнула тонкая ножка разбитого бокала и он не оступился.
Гости, безмолвно наблюдая, не стесняли их в движениях и расходились в стороны, и вот, вновь разойдясь, они уступили место Эвилю. Он устоял на ногах, но вынужден был удариться спиной о стену, а Гилберт, замерев перед ним, занес лезвия мечей крест накрест возле его шеи, упираясь их ржавыми концами в стену.
- Ну что, мне задеть тебя? Или еще чем порадуешь? - произнес он, переводя дыхание.
Усмехнувшись в ответ, принимая достойное поражение, Эвиль наклонил голову набок и коснулся шеей лезвия одного из мечей. Он видел, насколько Гилберт раздражен, но не показывает этого, и какой переборол соблазн, чтобы не снести голову тому, кто смог его вывести из себя. Тем не менее, как бы сильны ни были его эмоции и как бы быстро ни билось сердце - Эвиль не счел их хотя бы занимательными. Видя гнев в глазах Графа, жестокость или привязанность, он испытывал куда больший интерес.
Будто только проснувшись, гости зааплодировали, награждая "добровольца" за победу над шутом, а Граф с облегчением вздохнул. Он и сам бы с большим удовольствием и рвением обезглавил наглеца, но не раньше, чем тот вернет крестника. Иногда отвлекаясь от действа, он то и дело оглядывался, словно его кто-то звал, но в зале никого, кому бы мог принадлежать настолько знакомый голос, не было.
- Поздравляю, - едва ли не с насмешкой констатировал Эвиль. Получив свободу, он прошел к столу и положил на него свой меч. Игра, безусловно, удалась, но в оппоненте он увидел нечто, что говорило о ее напрасности. - Вы победили, однако то, что хранится у меня, отнюдь не ценно для вас и вы явились не за этим.
- А это имеет значение? - последовав за ним и вернув мечи на место, Гилберт окинул его долгим взглядом. Узнав от Дарка достаточно интересный секрет, о котором и умалчивал Граф, он более не собирался идти на компромисс.
- И не малое, - Эвиль улыбался краем губ, загадочно и при этом открыто, - если доброволец из зала не верит в умение шута и не желает увидеть то, что скрыто от глаз, то он не сможет увидеть и сути ловкого трюка.
- Ты…
- Жаль, но я вынужден выбрать другого, - не дав себя перебить, Эвиль повернулся к гостям, замечая среди них того, кому было поистине важно вернуть то, что он утратил по неосторожности. - Господин Адье, не одолжите ли вы мне свое пальто?
Неопределенно хмыкнув, Граф, тем не менее, не стал возражать и, сняв свое пальто, отдал его Эвилю, когда тот подошел и протянул в ожидании руку. Затянувшаяся забава неимоверно раздражала, настолько, что хотелось вновь сжать свои руки на шее Шута, но Граф не спешил, словно войдя во вкус и проникшись чужой игрой.
Эвиль вернулся к столу и скинул все, что на нем было, на пол, а после - несильно ударил по самому центру массивной поверхности. Глухо скрипнув старыми шарнирами, деревянные панели опустились, превращая стол в некое подобие большого ящика. Легко повернув его на бок, так, что единственная открытая сторона оказалась сверху, Эвиль встал в него, занося над головой пальто Графа.
- Сей трюк банален и старомоден, но я постараюсь разнообразить его, - взглянув в сторону Графа, Эвиль коротко улыбнулся ему. - Досчитав до одиннадцати, господин Адье, вы можете подойти и забрать свое пальто.
Как только Эвиль скрылся в полости ящика и накрыл ее пальто, гости, стоявшие по кругу, принялись вслух отсчитывать указанное число. Одиннадцать секунд, сопровождаемые звонкими чужими голосами, странным скрежетом и черным дымом, окутавшим ящик, показались Графу мгновением, за которое успели исчезнуть все мысли и переживания.
- Девять! - крикнули гости, и свет в зале померк.
- Десять! - вновь стал ярким.
- Одиннадцать! - панели ящика-стола опустились к полу, а пальто было поднято под головой.
Бумажное конфетти мелкой россыпью разлетелось из ладоней возникшего из раскрывшегося ящика:
- Та-дам! - радостно улыбнулся русоволосый юноша в яркой одежде, напоминавшей костюм шута с пышными рукавами и бубенцами на поясе.
- Адам… - в голос произнесли Граф и Гилберт, но первый был рад тому, что Фрида оказалась права и Эвиль не причинил вреда крестнику, а второй - неприятно удивлен.
- Адам, - повторил Граф, подходя к крестнику и не веря глядя на него, будто сомневаясь в его реальности.
Но Адам не был очередной иллюзией и приветливо улыбнулся крестному, когда тот подошел и, присев на колено, обнял его.
- С тобой все хорошо… - с облегчением вздохнул Граф, ощущая в своих руках целого и невредимого крестника. - Прости меня.
- М? - отстранившись, Адам снова улыбнулся, а бубенцы на нем звякнули так глухо и знакомо.
- Прости, это все из-за меня, - признавая свою вину, Граф готов был покаяться во всех грехах, даже не совершенных им, лишь бы это не оказалось сном.
- Что все это значит? - скрестив руки на груди, напомнил о себе Гилберт. Фальшиво-наигранное и по-своему бездарное зрелище наводило на не самые приятные мысли, да и в слова "змея" он отчего-то верил куда больше, чем в этот цирк без купола. И эти слова гласили, что его сын похищен и больше никогда не сможет вернуться, а виновник этому - Граф. - Или это просто небольшое представление и розыгрыш в честь встречи давних друзей?
- Представление еще и не окончено,  - Адам, отступив на шаг от крестного, взглянул на отца и поднял с края открытого ящика пальто.
- Ну уж нет, - тут же поймав его за руки, рыкнул Граф, не желая вновь потерять крестника, даже если и придется его удерживать силой.
- Еще немного… - заверил Адам, плавно отводя руки, заставляя отпустить его, - …и каждый получит то, что жаждал.
- Адам… - Граф поддался и отпустил, но такие слова из уст крестника, пятнадцатилетнего ребенка, звучали по-своему мрачно и зловеще.
- Хватит, - недовольно бросил Гилберт и схватил сына за плечо. - Думаю, ты заигрался.
- Не тебе судить, - отбросив от себя его руку, Адам снова встал в центр ящика и с силой топнул по дну, заставляя панели вновь собраться.
Присев и накрывшись пальто, он скрылся в ящике, а спустя всего пару секунд, когда Гилберт сорвал пальто, темный дым, пахнущий жженой травой и паленым шелком, окутал ящик. Всего пара секунд - и в ящике вместо Адама оказался зачинщик смуты.
- Как вы нетерпеливы, - мягко, но с острыми нотами сказал Эвиль, театрально прикрывая глаза. - Всему свое время и вам некуда спешить. Все, что ждет вас, свершится здесь.
- Ах ты!.. Где Адам? - устав терпеть и наблюдать, Граф опередил в своих словах Гилберта и, встав перед Эвилем, воззрился на него. В ящике оказалось пусто, будто никого никогда и не было. - Не думай, что что-то помешает мне выполнить обещание.
- В вас и в вашей искренности я не сомневаюсь, - склонив голову, будто благодаря, Эвиль встал между Графом и Гилбертом, совершенно не страшась их недовольства. Положив руки им на плечи, он подтолкнул их в сторону гостей, заставляя вернуться к ролям зрителей.
- Обещание? - с угрозой взглянув на друга, Гилберт с силой сжал пальто, а после швырнул ему в руки.
- Я тебе потом все объясню, - без зазрения совести ответил тот.
- Тише, господа, - вернул к себе внимание Эвиль, громко хлопнув в ладоши. - Наш вечер подходит к концу, а это значит, что пришло время сыграть на бис столь полюбившийся вам номер, - пнув ящик и встав на него, Эвиль стянул с шеи ленту, на которой звоном переливались бубенцы. - Но на этот раз воочию, без слепого обмана.
Лента соскользнула и упала к ногам Эвиля, и он, наступив на нее, взглянул на Графа:
- Как я вам и говорил, господин Адье, у меня еще будет возможность обнажиться перед вами, и вот она, - расстегивая пуговицы темной рубашки, Эвиль не отводил взгляда, наблюдая за нужной ему реакцией.
- Не думал, что ты так изменяешь жене, - некстати съязвил Гилберт, переводя взгляд с друга на Шута.
- Я не…
- Вам тоже будет интересно взглянуть на это, господин Син, - продолжил Эвиль, уже расстегнув рубашку и распахнув ее, позволяя увидеть тугой корсет, сжимавший его торс. - А остальным же стоит отвернуться.
И гости осели на колени, наклоняясь вперед, почти вжимаясь лицами в пол.
- Порой не зря говорят, что, пытаясь отыскать нечто важное, стоит осмотреться, ведь, возможно, оно совсем рядом, - подцепляя пальцами шнуровку корсета, Эвиль неспешно развязывал ее, и тонкие ленты послушно выскальзывали из петель. - Или что любой родитель всегда узнает свое дитя, - чуть приподняв край корсета и опустив пояс брюк, он провел кончиками пальцев по виднеющейся тазовой кости, касаясь пары маленьких аккуратных родинок возле нее.
Такая незначительная, деликатная, изящная и интимная деталь, но при этом весьма интересная и важная.
- Для кого-то это лишь родинки, для кого-то - особенная черта, а для кого-то - незримое клеймо, - продолжив расшнуровывать корсет, Эвиль ловил на себе острые и будто обжигающие кожу взгляды.
- Ближе к делу, - поторопил его Гилберт, не замечая в этих родинках ничего особенного или странного.
- А ты все-таки не узнал меня… хотя и заметил сходство, - Эвиль тихо усмехнулся, обхватывая края корсета и снимая его.
Корсет плохо поддавался, словно сросшись с телом: его тонкие спицы, выпирая из плотной ткани, впивались в тело, рассекая кожу и плоть.
Один сильный рывок - и кровь россыпью крупных алых капель упала на пол и крышку ящика, на которой стоял Эвиль. Темный, едкий, пахучий дым витиеватыми узорами поднимался вверх, окутывая тело, а когда корсет был снят - вместе с ним отлег от кожи.
Шумно вздохнув от резкой боли, некогда бывший Эвилем встал на колени, обхватывая себя руками. Черный дым спадал с него как мантия, сменяя темные пепельные волосы на русые, мужское тело - на юношеское, а чистую светлую кожу - на бледную, покрытую синяками на шее и шрамами на ключицах. Тело сводило нестерпимыми судорогами, а из горла так и рвались крики агонии, но он молчал, крепко сжимая зубы. В сердце, с каждым его ударом, будто вбивался тупой кол; кожа горела как обожженная; кости ныли и едва не трещали, грозясь разломаться на мельчайшие осколки. Вскоре боль утихла, и Адам поднялся на ноги, прикрывая раны на боках ладонями.
- Нет… - глядя на него, одними губами произнес Граф.
- Да, это я, - переведя дыхание, вымученно улыбнулся Адам. - Ты искал меня, но я всегда был рядом. Мне казалось, что именно ты должен будешь узнать меня под этой маской, но ты оказался слеп, как и всегда… и даже больше, - прикоснувшись к шее, к побледневшим синякам на ней, он тихо вздохнул. Увечья, предназначенные другому, остались на его теле, словно несмываемое клеймо, которое даже спустя годы не сойдет с кожи, будь то простые синяки или шрамы.
- Я пьян, - заключил Гилберт, отрицательно покачав головой. То, что он видел, казалось иллюзией, хотя он многое повидал.
- Признаю, мне было больно… однако эта боль - ничто рядом с той, что пронзает все мое тело, когда я надеваю этот корсет. Иногда мне кажется, что сердце не выдержит и остановится, но потом все проходит, - указав взглядом на корсет, лежавший у ног, Адам протянул к нему руку, и темный дым тут же коснулся ее, обвивая запястье. - И я бы не выжил, если бы он не принял и не разделил со мной эти раны.
Граф вздрогнул, когда крестник посмотрел на него знакомым лукавым взглядом, подтверждая то, что за Эвилем скрывался именно он.
- Многие до меня, примерявшие этот корсет и принимавшие сущность, привязанную к нему, вскоре умирали, - Адам прикрыл глаза, надевая корсет и позволяя дыму окутать его. Темные завитки, словно облизывая его, становились новой кожей, телом, пепельными волосами и серыми глазами. Те же невыносимые ощущения въедались в тело, в каждую каплю крови и удар сердца, привнося в него чужое. - Но это дитя не постигла столь страшная участь… потому что он не побоялся, и его душа оказалось той, что нужна мне. На ней то самое клеймо, как и у меня когда-то. Хотя, стоит признать, если бы не ты, любящий крестный, то и ему бы пришлось нелегко.
- Что ты имеешь в виду? - вновь видя ненавистное лицо и улыбку тонких губ, Граф терялся в мыслях и ощущениях. Понимая, что перед ним стоит Адам, он все равно продолжал ненавидеть в нем Эвиля. - Демон…
- Отнюдь, - заверил его тот, затягивая шнуровку корсета. - Я - сущность, потерявшая свою душу. И ни похоть твоей жены, ни что-либо другое не было так прекрасно и сильно, как твоя ненависть. Чистая и истинная ненависть, рожденная в искреннем сердце, позволила мне жить: я пил ее из тебя с каждым твоим колким взглядом, резким словом и грубым жестом. Такое яркое и глубокое чувство мог испытывать лишь честный и любящий человек, желающий исправить свою ошибку. А вот ты, - взглянув на Гилберта, Эвиль улыбнулся чуть шире, - подарил мне тело и сердце того, кого я искал не один век. Ни ты, ни твоя жена никогда не любили сына, и поэтому ваши сердца не бились за него. Он был нежеланным ребенком, рожденным по воле случая. Находясь в утробе - он являлся тайной матери, в чьем сердце билось отторжение к нему; родившись - он стал причиной ссор и ругани. Но, окрестив его и связав с другим человеком, вы подарили ему то, что сами не пожелали дать. Чужое сердце, не родное ему, тем не менее, билось за него, согревая своим теплом.
- Чушь, - фыркнул Гилберт, не признавая своей вины. - Ты просто демон, забравший моего сына.
- Нет, это действительно Адам, - не без сожаления сказал Граф, понимая, что все это время Эвиль провоцировал его тем, что мог знать лишь Адам. - И я…
- Поздно каяться, дорогой мой крестный, - улыбнулся ему Эвиль, ступая на пол с ящика. - Все, что ты совершил - спасло твое названное дитя от смерти. И, как я уже не раз говорил - у меня не было злого умысла и я лишь забавлялся. Адаму всегда хотелось быть взрослым, чтобы ты наконец перестал видеть в нем ребенка, и я дал ему это. Я успел побывать и умелым воином, и цирковым шутом, и ловким вором, и еще много-много кем, но я впервые нашел того, кто не преследовал какой-либо нужды, а хотел лишь понимания.
- И это говоришь ты, или мой сын? - осознав все сказанное, Гилберт не нашел ответа только на этот вопрос. Он не хотел спорить или что-то доказывать, потому что действительно не хотел быть отцом, хотя и позже передумал, видя, как Адам учится чему-то, глядя на него; ходит за ним, улыбается, когда гладишь его по голове, или готов заплакать, когда приходится надолго уезжать.
- Я, но от его лица. "Я", как таковой, редко что-либо говорю сам, потому что у меня, в отличие от моего "носителя", нет души, - застегнув рубашку, Эвиль обернулся через плечо, замечая вошедших в зал Фриду и Дарка. Эти двое были с ним давно, повидав не одного человека, осмелившегося надеть старый корсет, и к каждому относились по-своему, не меняя отношения разве что к истинной сущности, вынужденной прислушиваться к чужим.
- Тогда… извини меня, - выдохнул Гилберт, прикрывая глаза. Он сам был удивлен, почему не злится, но посчитал куда более благоразумным уступить, ведь если так решил его сын, зная и чувствуя его былое безразличие - то пусть будет так, как лучше для него. Хоть сердце и щемило от гнилого чувства, присущего лишь жадному собственнику, желавшему никогда не отдавать своего, Гилберт некогда уже переступил через него, отослав сына к крестному. Названное "наказанием" стало облегчением для него самого, ведь так его никто не отвлекал от важных ему дел, а Адам жил под присмотром человека, поистине неравнодушного к нему.
- Что ж, господа, - чуть склонив голову, Эвиль краем глаза заметил Марию, стоявшую возле лестницы, - и дамы, - усмехнулся он, - пришло время откланяться. Этот долгий и неприятный сон затянулся, но не стоит беспокоиться, каждый получит то, чего желал и не получил от слепой судьбы, ошибшейся в ваших жизнях.
Гости, стоявшие на коленях, будто марионетки, ослабли и завалились набок, теряя маски и человеческий облик, становясь безликими куклами.
Сняв с руки цепочку, на которой висело несколько старых бубенцов, Эвиль бросил ее в сторону Графа, и тот, поймав, взглянул на нее, раскрывая ладонь. Всегда желая стать отцом и иметь сына, он с удовольствием приглядывал за своим крестником, позволяя допоздна не спать, и читал ему вслух любимые книги; расчесывал его мягкие волосы и распутывал их, когда Адам, заигравшись в саду, непременно умудрялся собрать в них листья от розовых кустов; успокаивал, если вдруг случалась гроза и крестник, будучи еще совсем маленьким ребенком, боясь ее, искал спасения у него, забираясь под одеяло и прижимаясь под боком; иногда заходил поздно ночью, чтобы поправить сбившееся одеяло или смявшуюся во сне сорочку или просто погладить по теплой щеке, желая спокойной ночи. И даже когда у Графа все-таки родился сын, он не передал ему ту же привязанность и заботу, потому что, в какой-то степени, свыкся с мыслью, что он уже отец и ему есть за кого нести ответственность, жалеть, когда больно, и хвалить за любую мелочь.
- Вскоре долгая и холодная ночь закончится, наступит ясное утро, и каждый из вас получит заслуженное, будь то неверная жена, не брезгующая лишним вниманием со стороны грязных распутников, для которых любая женщина, краше затертого мочала - доступный плод для утех; или трусливая мать, так и не явившаяся сюда, даже после прочтения письма о том, что ее ребенок больше не вернется домой; или гордый отец, так и не решивший, что дороже для него - свои интересы или сердце сына; или же крестный, утешавший неспокойными ночами чужое дитя ради собственных желаний.

За незашторенными окнами среди ночной мглы мелькнули первые блеклые лучи солнца, просыпающегося за темным лесом. Покрытые белой морозной россыпью кроны высоких деревьев чуть дрожали на ветру, осыпаясь мельчайшими ледяными крупицами, которые будто пробуждали солнце, отражая свет, сливаясь с ним и ложась на землю, подражая его ярким лучам. Там, за раскидистыми пахучими ветвями елей, за тонким снежным полотном, покрывшим холодную землю, устланную увядшими листьями и желтой травой, за массивными корнями старых деревьев показался маленький кролик. Робко выглядывая из темной норы на яркое небо, он прижался к земле, а после, словно прислушиваясь, приподнялся, дергая пушистыми ушами. Чистое зимнее небо, лишь кое-где отмеченное тонкими перьями облаков, бесконечными разливами тянулось за горизонт, где больше не было грозного дракона, охотившегося за его робкой душой.

Игривый перезвон старого колокольчика, висевшего на входной двери и украшенного яркими лентами, известил о новом посетителе, поспешившем с самого раннего утра в заведение, имевшее весьма потертую табличку на иностранном языке, о значении которой никто особо и не задумывался.
- Мария! - воскликнул гость, завидев даму в дорогом платье, что стояла возле тяжелой портьеры и устало смотрела в полупустой зал, объятый терпким дымом.
- Да? - оглянулась она и, увидев гостя, сменила отрешенный взгляд на приветливую улыбку. Поправив на голове изящную маленькую шляпку, Мария подошла к постояльцу и, взяв его под руку, препроводила в излюбленную ложу и расспросила о том, что же его сюда вновь привело, заведомо зная ответ.

- Доброе утро, дорогой, - ласково улыбнулась светловолосая девушка, поцеловав супруга в щеку, отчего он приоткрыл глаза, ощущая теплое прикосновение мягких губ к своей смуглой коже.
Зайдя в гостиную вместе с сестрой, беловолосый мужчина остановился возле окна и, сделав глубокий вдох, распахнул шторы, впуская в комнату яркий свет утреннего солнца. За окном виднелось небольшое застывшее озеро, а тонкий снежный покров, окутавший замерзший сад, переливался холодными бликами.
- Просыпайтесь, мои милые, - Фрида наклонилась, щекоча носы двух маленьких детей, мирно спавших на софе по обе стороны от их отца. - Опять заставляли папу почитать вам на ночь?
- Я нашел интересную книгу… - зевнул маленький мальчик, лет шести, и удобнее устроился под боком отца.
- Неправда… - протянула его младшая сестра, улыбаясь матери. - Это папа нашел… в ней лежали бубенчики, - сонно добавила она, приподнимая маленькую ручку, на током запястье которой звякнула цепочка с несколькими бубенцами.
- Тоже неправда, - усмехнулся отец, погладив дочь по голове. - Книга сама упала с полки.
- О, Рихард, ты опять был в той библиотеке? - присела перед супругом Фрида, кладя руки ему на колени.
- Нет, Эвиль просил помочь ему перенести кое-какие книги, - ответил тот и зевнул.
- Что-то ищет? - подойдя к софе, Дарк остановился позади нее, упираясь руками в резную спинку.
- Нет, кажется, просто хотел их выбросить, - Рихард чуть подтолкнул локтями детей, заставляя их окончательно проснуться и приподняться, - но они почти половину притащили сюда.
- Ага, - подтвердил сын, потирая нос, будто вот-вот чихнет. - Некоторые были даже с картинками.
- А одну нам папа прочитал, про ничейную марионетку, - добавила девочка, окидывая комнату взглядом в поисках той самой книги.
- Мне показалось, что сказка была больше про шута, нежели про марионетку… хотя я так и не понял, кто кем управлял, - потянувшись и немного запрокинув голову, глядя на Дарка, Рихард улыбнулся, а дети с интересом принялись пересказывать матери и ее брату услышанную историю.

- Черт… - тихо фыркнул Гилберт. Сидя за массивным темным столом и протирая экзотический индийский меч, подаренный одним из дальних знакомых, он порезал палец. Взглянув на небольшую рану и алую каплю крови, готовую вот-вот сорваться и упасть на стол, Гилберт приложил палец к губам, слизывая ее кончиком языка.
Дверь в кабинет медленно приоткрылась, и на пороге показалась женщина в легком домашнем платье.
- Опять не спалось? - спросила она супруга, зевая.
- Вроде того, - Гилберт отнял палец от губ и снова взглянул на рану, без крови почти незаметную на грубых руках.
- Тогда пойду… принесу чаю, - снова зевнула женщина и скрылась в коридоре. Ее тихие шаги звучали неровно и отдаленно, а вскоре и совсем утихли.
Отложив меч, Гилберт закрыл глаза и навалился на спинку кресла. Иногда, просыпаясь еще до рассвета, он приходил в одну из пустующих комнат наверху и, стоя в дверях, смотрел в ее пыльную пустоту. Ему казалось, что там что-то было, но никак не мог вспомнить, что именно. Однако все чаще его стала посещать мысль, словно он о чем-то забыл. О чем-то важном и дорогом. Кроме того, к чему в доме абсолютно пустая комната, где нет даже штор или же обычного стула? На гладком полу не было и следа от какой-либо мебели, а большое окно с низким широким подоконником выглядело одиноко на фоне виднеющегося из него сада, где летом цвели пахучие лилии.


Эпилог

По широким коридорам, их резким поворотам и темным углам разносились четкие и быстрые шаги, сопровождаемые словно пугливым перезвоном нескольких маленьких бубенцов.
Не смотря перед собой и не оглядываясь на темные стены, по пустому коридору бежал юноша, на вид не более пятнадцати лет, и рукавом на ходу стирал слезы с лица. На его руке была тонкая цепочка с маленькими бубенцами, которые чутко позвякивали от каждого движения. Их яркий звон терялся среди темноты коридора, утопая в его бесконечности, которая с каждым поворотом превращалась в лабиринт.
Остановившись, юноша прижал ладонь к груди, ощущая под ней удары собственного сердца. Оно словно просило о чем-то, но невозможно разобрать мольбы немого. Через тонкую ткань свободной рубахи кожи коснулся прохладный поток воздуха, повеявший от приоткрытой двери. Бубенцы на цепочке вновь звякнули, когда юноша отвел руку от груди и на шаг подступил к массивной двери, прислушиваясь. Слуха достигали лишь тьма и тишина, беззвучно перешептывающиеся со стенами витающей в воздухе пылью.
Коснувшись двери рукой и слегка приоткрыв ее, юноша заглянул в пустую комнату. Непроглядная тьма окружала небольшой отпечаток лунного света на полу, который очерчивал оконную раму. В холодном клочке света виднелись несколько капель на гладком полу и маска. Одна ее сторона была освещена, а вторая скрывалась в темноте, но можно было разглядеть, что она пуста. Маска не имела каких-либо узоров или же нарисованных эмоций. Лишь пустая белизна формы и прорези для глаз.
Свет померк, почти исчезая. Луну закрыла тяжелая туча, скрывая все в тишину ночи. Юноша ощутил, как мурашки побежали по коже. Он отстранился, желая закрыть дверь и уйти, но замер. Дверь не поддавалась, словно кто-то держал ее. Резко разжав ладонь, до этого лежавшую на гладкой дверной ручке, юноша сделал шаг назад. Бубенцы отозвались тихим перезвоном, но тут же глухо звякнули, словно кто-то зажал их в руке. Юноша вздрогнул, ощущая рядом чье-то присутствие.
Вскрик неожиданности и страха был ловко сдержан холодной ладонью, зажавшей рот, а по коридору разнесся тяжелый звук закрывшейся двери. Вновь воцарившаяся тишина казалась мягкой и зыбкой. Она словно наваливалась на стены и обволакивала их, забираясь в небольшие отверстия в грубой кладке.
- Ах, какой поздний, но желанный гость… - приятный голос с легкой усмешкой прозвучал за спиной, а ладонь ослабла, отпуская.
- Кто вы? - тут же отпрянул и обернулся юноша, но в густой темноте ничего не смог разглядеть.
- Это не так важно, поверь, - ладонь вновь коснулась юноши, его запястья, подцепляя кончиками пальцев тонкую цепочку. - Какая прелестная вещь… в перезвоне этих бубенцов я слышу твое сердце: маленькое, бойкое, чистое, взволнованное, но лишенное страха. Верно… не бойся меня, я не причиню тебе зла.
- Кто вы? - повторил свой вопрос юноша, замерев, ощущая на коже холодное прикосновение.
- А кто ты? - незнакомец не спешил отстраняться или отпускать его.
- Адам… - юноша назвал свое имя и вздрогнул всем телом, когда чужая ладонь легла ему на шею, легко поглаживая, поднимаясь к подбородку, заставляя приподнять и чуть повернуть голову в сторону окна.
- Адам, - улыбнулся незнакомец, рассматривая его лицо, - что же привело тебя сюда?
- Поругался с крестным… - честно ответил Адам, прикрывая глаза, вспоминая не о самом приятном разговоре и событиях, связанных с ним.
- Решил сбежать, дабы он тебя не нашел? Или же хочешь, чтобы нашел и осознал свою ошибку?
Адам кивнул, соглашаясь. Ему казалось, что неожиданный собеседник если и не читает его мысли, то перебирает их, отыскивая нужные.
- Мы можем помочь друг другу… - голос прозвучал так близко и ощутимо, что Адам едва не поперхнулся, словно вдохнув чужое дыхание. - Меня зовут Эвиль, и мое время истекло так давно, что я уже даже не помню, кем был на самом деле… помню лишь холодный ветер и бледные цветы эдельвейса, мелькающие перед глазами. А вот ты еще так юн, хотя уже и не наивен...
- Что?.. - хотел было отступить к двери Адам, но остановился, будто его объял поток холодного воздуха. Взглянув на свою руку, он пару раз быстро моргнул: вокруг его ладони обвивался темный витиеватый дым.
- Твое тело прекрасно… К твоей мягкой коже часто прикасаются одни и те же руки… нежно и любя. Теплые ладони легко скользят по ней, оглаживая неброские отметины, - низкий голос звучал мягко и завораживающе, а дым сгущался, пробираясь под одежду и приникая к коже, ощущая на ней былые прикосновения. - Без какого-либо умысла… просто желая подарить свое тепло и ласку. Эти же руки перебирают твои волосы, разметавшие по подушке, когда ты спишь… утешают в поздний час и оберегают.
- Больно… - охнул Адам, чувствуя острую боль, как если бы через родинки возле его тазовой кости продевали острые иглы и плотные нити.
- Прими меня… и боль пройдет. Ты станешь взрослым… будешь поступать так, как посчитаешь угодным, и жить вольной жизнью.
- Как?.. - вновь охнул Адам, опускаясь на колени, поддаваясь боли, растекающейся по телу.
- Расслабься и не бойся, - просил, но не приказывал тихий голос, витая рядом, шепотом ложась на слух. - Я не буду лгать и заставлять, но, согласившись, ты обретешь гораздо больше, чем чужое тело, хотя, возможно, иначе увидишь знакомые тебе вещи и поступки.
Адам сомневался, но все-таки утвердительно кивнул. Тело сводило судорогами, а жилы выкручивало так, что невозможно было стерпеть. Ложась спиной на пол, на неровный оттиск блеклого света из окна, он шумно выдохнул, увидев, как к нему склонился некто, протягивая руку и срывая с него рубашку.
Узкая юношеская грудь вздымалась от частого дыхания, а назвавшийся Эвилем поднял маску, лежавшую рядом, и достал из-под нее небольшую баночку с краской и тонкую кисть. Коротко мазнув по груди, кисть оставила на светлой коже витиеватый алый узор, который постепенно растекался по ней, напоминая кровь.
Тишина старого заброшенного дома на мгновение нарушилась коротким судорожным вскриком, но вскоре и он стих, уступая безмолвной глуши позднего часа. Старые пустые комнаты мрачно повторяли эхом этот вскрик до тех пор, пока он не потерялся в их разбитых заколоченных окнах.
Ночная тьма коридора едва колыхнулась, когда дверь с тугим скрипом приоткрылась и из-за нее выглянул теплый свет свечей, а из комнаты вышел молодой мужчина. Он осмотрелся и, скрыв за мраком свою легкую усмешку, закрыл дверь на ключ. Замок пару раз ржаво щелкнул, а после ключ ударился о каменный пол где-то в самом дальнем и темном углу.
По коридору размеренным и неспешным шагом шел молодой мужчина, держа перед собой подсвечник. В его сжатой ладони глухо перестукивались бубенцы, а тонкая цепочка, связывающая их, парой петель свисала между пальцев.

Конец