Утром в воскресенье Светлой Седмицы баба Феня взялась жарить беляши. Дети – две сестренки девяти и четырнадцати лет томились в ожидании праздника живота – уж очень вкусно начинался день: в комнате пахло керосином и постным маслом, тестом и мясным фаршем с луком. На закопченной керосинке скворчала сковорода, готовая принять на свое адское ложе еще парочку беляшиков. Готовые – с пылу с жару – томились в миске под льняным полотенцем. Глянцевые масляные пятна успели украсить тряпицу. Под ними угадывались румяные бока жареного лакомства.
- Бабуля, скоро?
- Скоро .
- Скоро. Я возьму вон тот! Он на меня смотрит, а я на него!
- Это мой, мой! Не твой, а мой! Я давно загадала, какой мой!
- Ладно, тогда вон тот – мой! Он больше.
- Нет, мой больше! Мой большееее!
Сестры всерьез делили будущее удовольствие на двоих.
- Твой, мой… - проворчала бабуля.
Тамара, иди-ка открой – стучатся! Слышишь, нет!? Что вы, девки, как в праздник сдобанные! - не слышите, не видите ниче!
Тамара соскользнула с крашенного огромного табурета, но и шагу сделать не успела – дверь в комнату распахнулась – на пороге стояла Катя – нищенка, за ее спиной запыхавшаяся мама Клава, ее ситцевый белый платок сбился к зытылку.
Проходи, Катя, родная. Как раз к беляшикам – мама подслеповато щурилась, выныривая из тьмы коридора в залитую весенним ранним солнышком комнатушку.
- Катя, Катя, здравствуй – защебетали девченки.
-Христос Воскресе, дорогие! Я к вам, как к родным уж хожу, простите.
- Во истину Воскресе – хором ответили все четыре хозяйки.
Катя – сухопарая, поджарая, осанистая старушка, всегда просто и чисто одетая. Скромная, тихая, даже ласковая, с певучим тихим голосочком. Заходила к нам не часто. Она одна воспитывала внучку, оставшуюся сиротой. Испытывала страшную нужду, как и многие обездоленные, лишенные семейного счастья недавней войной. Добрые люди помогали, чем могли.
Зина похвасталась: – Катя, смотри, какую я шкатулку выпилила! Девочка очень гордилась этим своим произведением. Долго-долго выпиливала, сама гнула металлические петельки, забивала гвоздочки, на крышке выжгла грибочки под еловой лапой, узоры по краю. Выжигала долго, закусив губу. Когда сломалась пилка для лобзика – страшнющий дифицит – пришлось набраться смелости и пойти к руководителю кружка «Умелые руки» и просить новую. Дал. Чудесная была шкатулка.
Катя засветилась доброй улыбкой, погладила девочку по голове.
Катя погостила недолго. Гуляя во дворе, сестры видели, как Мама и бабушка прощались с ней на крыльце, христосовались. Как обычно, Катя несла через плечо узелочек с мамиными и бабушкиными подарками.
День был ярким, веселым. Сестры наигрались всласть, полакомились жмыхом, сдобренным подсолнечным маслом. Тамара где-то ссадила правую коленку, но было совсем не больно. Ближе к вечеру на крыше заголосил дворовый кот. Дворовая ребятня проголодалась.
- Ба, дай беляшика! – с порога заголосили девочки.
В миске сирОтились два уже подстывших беляша. Один – для Зины, другой – для Томы.
- Ба, дай еще!
-Нету, милые! Мы их Катиной внучке от вас подарили. И шкатулочку твою тоже. Катя ее продаст на базаре и купит сиротке конфет.
Смеркалось. Молодые рабочие путейцы из общежития, что было в одном дворе с нашим бараком, вывесили лампочку на гнутый гвоздь, вбитый в столб, стоявший посреди двора, закрутили патефон, по двору полились чарующие виниловые скрипы «Рио-Риты», иногда тонувшие то в паровозном гудке, то в грохоте товарняка. Из окна было видно, как барышни и кавалеры запылили попарно в ритме фокстрота.
Через десяток минут популярная мелодия капитулировала .
Завонко - звонко раздалось:
«Пойду плясать!
Дома нечего кусать – сухари да корки,
На ногах - опорки!!!!»
- Ура! Танцы!!! Сестры выбежали во двор. Вкусный день заканчивался большим праздником