- Человечество, люди, людищи, человеки, человечки, людишки.
Сосед по палате дядя Ваня опустил кипятильник в литровую банку с прохлорированной водой.
- Люди бывают разные. Хочешь, я скажу, кто ты, он, она, вон те два шмыги у «комка», вон тот жирный дядька с дипломатом? Это очень просто. Вон тот – насекомое, а тот – дерево.
- Почему?
- Потому что люди – это существа, которые подражают всему живому.
- Я думал, наоборот.
- Конечно, ага. Вот, видишь, работают строители, секретари, шоферы, шахтеры и так далее? Они как насекомые – муравьи, пчелы – вкалывают всю жизнь, как проклятые, таскают, кидают, ломают, строят, а к вечеру бегут, обвешанные своими проблемами, к себе в скромную нору, и их встречают детишки, в большинстве с таким же будущим, как у их родителей. Рождаются, работают, умирают, воспитав смену, и о них никто никогда не вспомнит. Они усталые, но безумно счастливые стабильным, хоть и крохотным заработком. Ждут заслуженного отдыха. Если отпуск, то опять же работа по хозяйству, чтобы пережить зиму, а если пенсия, то погибают, не прожив и года, или не доживают до пенсии. Труд для них означает жизнь. Нет труда – нет жизни. Вот они, десять процентов нашей страны. На их плечах держится государство. А вот каста повыше, хотя те же насекомые – блюстители порядка. Еще десять или двадцать процентов. Теперь поднимемся на ступень выше – мелкие хищники. Это еще десять процентов людей, которые пожирают своих сородичей и по их головам пытаются перебраться в другую касту. Так, потихоньку, незаметно, всю жизнь. Счастья все равно не увидят. И так же завянут, как обычные смертные…
На тумбочке заурчал кипятильник, выплевывая из литровой банки как бы ожившую кипящую воду. Дядь Ваня насыпал добрую порцию заварки и, полюбовавшись, как вода окрашивается в коричневый цвет, накрыл все пакетом и уставился в окно.
- А кто тогда вон тот дядька с папкой?
- По-видимому, это какой-то депутат. Этот вид относится к сельхозживотным: их откармливают. Это им нравится, но они никак не поймут, что все равно пойдут на колбасу. Все в жизни дается дозированно и по заслугам, просто каждому предписана своя доля, которая ему нужна, а с излишками человек не справится, хоть он о них и мечтает.
- Хорошо, а вон та блондинка кто?
- Это декоративное существо. Попробуй угадай лучше, кто вон та женщина с огромными сумками.
- Пчела, наверное.
- Ты почти угадал. Это рабочая лошадь. Как мне ее жалко! Вот ты никогда не задумывался, о чем она размышляет? Среднего возраста женщина в вязаной серой кофте, такой же серой, как ее жизнь, с наложенным жизненным опытом отпечатком на обветренном лице, проявившимся глубокими морщинами, с пустым взглядом, стоит на остановке. О чем она думает, глядя на глянцевые обложки журналов с изображением моря и обнаженных безупречных девушек? Но она все равно счастлива по-своему. У нее три здоровых ребенка. И она не заботится о своем здоровье, предпочитая отдавать его детям. А вечерами, лежа в постели рядом с пьяным мужем, она втайне мечтает о море, песке, пляжах, которых никогда не видела и вряд ли когда-то увидит. Разве она виновата, что стала серой мышкой с не совсем женской осанкой и плечами в свои тридцать лет? Представить невозможно, что творится у нее в душе, когда какой-нибудь пьяный малолетка, указывая на нее пальцем, подшутит над своим другом: «Гляди, твоя девушка идет!» А ведь когда-то она была очень даже привлекательной и могла бы посоперничать со многими фотомоделями. И таких женщин масса. Как говорится, такова се ля ви. А вот видишь, человек с фонфуриком, в дешевом трико и майке, с трехнедельной щетиной, одетый явно не по погоде?
- Ну, это, наверное, насекомое.
- Нет, это трава. Ему нужен момент. Если ему дать много денег и устроить на хорошую работу, он все равно помрет, точнее, проживет не больше, чем в таком положении, как сейчас. Его девиз – жить одним днем. Он, как ни странно, старается насладиться каждой секундой жизни и заливает тоску спиртным. Жизнь в тумане ему приятнее, чем реальность. Он безумно счастлив, что занял на фонфурик, а завтра… А завтра – будь что будет. Трава.
А вон бабульки. Они встают чуть свет и едут в автобусах на другой край города, чтобы купить хлеб на 50 копеек дешевле. Думаешь, экономят? Нет. Это предлог разогнать безумную тоску. Они и болеют чаще, чтобы в больничных очередях обсудить судьбу героев сериала «Рублевка. LIFE», за которых они переживают больше, чем за себя. Размачивают сухари на ужин и откладывают из своей скудной пенсии себе на скромные похороны, потому что знают, что детям и внукам, живущим на их пенсию, будет нелегко их похоронить. Они складывают ритуальные принадлежности в комоды, не показывая их даже лучшим подругам, как бы пытаясь после смерти выглядеть достойно и всех удивить своими красивыми могилками. Хотя не по фигу ли, как тебя закопают?
- Ну, как же…
- Понимаю, что ты хочешь сказать. Душа, духи… Есть только смерть. Смерть, земля, и все. Кто-то, конечно, утешает себя, что после смерти душа переселится куда-нибудь. Не верь. Там нет ничего. Все на земле. Был – и нет тебя. Все – мрак, пустота. И не надо бояться смерти. Это естественное явление, как, к примеру, голод или стрижка. Смерть неизбежна – не сегодня, так завтра.
- Ну ладно, продолжим начатое. Кто же, к примеру, вон тот… Нет, кто тогда я?
- Ты? Ты заготовка. Пластилин, из которого можно слепить все твое будущее. Лепи его сам. Осмысленно, обдуманно. Не ошибайся. Жизнь и судьба – это хрупкий инструмент.
- Ну, хорошо, а кто же вы?
- Я? Дерево. Стою на месте в ожидании, когда меня спилят.
После отбоя я лежал на больничной кровати, пытаясь заснуть под звук шаркающих тапками шагов в коридоре и свет кварцевой лампы. Дядь Ваня покряхтывал на соседней кровати. Я думал и переваривал все услышанное. Действительно: что я, ты, он среди миллиардов таких же? Что было с ним и что останется после нас? Еcть ли смысл во всей этой суете?..
Утром я проснулся под шорох вонючей половой тряпки под моей кроватью. Соседняя кровать опустела. Свернутый, как улитка, матрас и белая тумбочка с крошками заварки от дядь Ваниного чая. Я оказался последним собеседником в его жизни.
- Посмотри на улицу. Слепи свою судьбу по образу чужому. Живи в этом образе и исчезни бесследно, как дым.