Начало см.
1. http://www.proza.ru/2008/07/09/166
2. http://www.proza.ru/2010/11/13/383
3. http://www.proza.ru/2010/11/25/699
Ночами, когда не спалось, чтобы отвлечься, кто-то начинал рассказывать всякие истории. А кто-то тихо хныкал под своим тонким одеялом, вспоминая родителей, чум и оленей.
Ежегодно находились смельчаки, которые убегали из интерната, но крепкие морозы, бездорожье и казенная холодная одежда не позволяли им дойти до родительского чума.
Часто беглецов находили недалеко от поселка замерзшими, мертвыми... Строжайший советский закон не разрешал родителям увозить детей в тундру, хотя каждый из нас мечтал уехать с отцом или матерью в свой родной чум. Учеба в школе-интернате была для нас каторгой, тюрьмой, потому что мы жили по чужим правилам. Нельзя было одеваться, есть, думать по-своему.
Мне, моей сестре и Маше родители внушали, что из интерната убегать нельзя – можем замерзнуть и умереть. Но главное – сельсовет и Вэлла могут наказать наших родителей, и тогда у них не будет работы. А может быть, их отправят в тюрьму, потому что дети нарушают порядок. Так что мы с Машей только мечтали убежать из интерната, но знали, что никогда этого не сделаем, – жалели родителей.
Учились мы с Машей Салиндер хорошо. Учителя нас хвалили. Когда приезжали папы, им говорили о наших успехах. Но иногда, когда наши отцы неожиданно приезжали за продуктами, мы целыми днями, забыв об уроках, ходили с ними в магазин, контору, на почту, в сельсовет, к знакомым. А у знакомых мы любили пить горячий чай с калачами. Наши глазенки блестели от радости, душа наполнялась радостью, оттого что хоть какое-то время мы вместе с родителями пьем чай и думаем о маме, о своем любимом чуме, о братиках и сестренках, по которым тоже скучали. И тайная мечта уехать с родителями в тундру ни на минуту не покидала нас...
Потом с большим трудом отцы уговаривали нас остаться, уверяли, что время летит быстро, и скоро будут каникулы. Вручали нам компоты, печенье, карамельки, сушки. А после отъезда родителей нам снились родной чум, папа с мамой, братья и сестры, бабушки и дедушки, знакомые и друзья, любимые олени и собаки...
Днём спальные комнаты закрывались на амбарный замок, и мы после уроков и обеда торчали в холодном коридоре, где негде присесть, слонялись из угла в угол. Малыши садились прямо на холодный пол. Игрушек не было. А ненецкие куклы из клювов птиц, привезенные из тундры, на следующий день исчезали бесследно. Девочки постарше учили нас играть в камушки и палочки, загадывать ненецкие загадки, играть в классики.
Иногда мы самовольно бегали к магазину или сельсовету, чтобы узнать, кто приехал на оленьих упряжках из тундры. Если приезжал чей-то отец, мы непременно выспрашивали, когда же появятся наши родители. Взрослые, видимо, понимали нашу тоску по родным и всегда говорили: «Скоро приедут и ваши родители!» Мы тем и успокаивались и дружно бежали в интернат, чтобы скорее прислать к ним дочь или сына.
Меня мало кто обижал, потому что почти во всех классах учились мои старшие двоюродные и троюродные братья и сестры. А многих ребятишек часто обижали, били их сверстники или кто постарше.
Позже, уже повзрослев, я поняла, что дети очень жестокие существа. И мир ребенка не всегда ясен и понятен взрослым, особенно детей коренной национальности, у которых своя психология, свои понятия, обычаи, традиции. У воспитателей и учителей были свои проблемы. Основной их задачей было разбудить утром, увести на завтрак, обед и ужин, усадить за приготовление уроков, поскорее сдать нас ночной няне.
В те далёкие годы текучесть кадров была настолько велика, что мы не могли как следует запомнить даже имена своих учителей, воспитателей и директоров. Для нас они все были русскими, других наций мы не знали. Однажды зимой все учителя, воспитатели и многие старшеклассники (ученики второго, третьего и четвертого классов) с утра отчего-то начали плакать. Плакали весь день, перешептывались, нам не разрешали шуметь и бегать. Я, будучи «нулевиком», ничего не могла понять.
Я не плакала. Время от времени воспитатели и старшеклассники собирались у большого черного радио в коридоре, молча стояли и вслушивались в звуки, доносившиеся из черной тарелки. Звучал мужской голос. Некоторые учителя начинали рыдать. Голос из черной тарелки звучал на русском языке. Лишь много лет спустя я узнала о том, что в тот день, пятого марта 1953 года, умер наш вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин.
Ближе к весне я начинала считать дни, когда закончится учеба и папа заберет меня из интерната. Наконец настал долгожданный день: приехали родители и увезли нас с сестрой в тундру, в родной чум до самой осени. Был май, наступала весна.
Пока был крепкий снег, мы каслали по тундре со своими оленями. Но вскоре нас снова отправили на рыбоугодье Тото-Яха, куда пригнали уже многие семьи для выполнения государственного плана по добыче рыбы.
На этом рыбоугодье мои родители работали больше десяти лет: за это время я закончила десятилетку и стала студенткой. Рядом с нами почти всегда стали располагаться наши родственники из рода Ядне. Дедушка мало общался с ними, долго не мог простить им тех давних лет, когда братья бросили его с семьей и сотней оленей, а сами увели большие стада оленей в другую сторону, где были богатые ягельные пастбища.
Дедушка как-то рассказывал, с какими словами родные три брата его оставили: «Ты обзавелся семьей, у тебя много детей, и вы можете съесть всех наших оленей! Оставайтесь сами, наживайте себе оленей, а мы уйдем со своим большим стадом, и не проси у нас больше оленей!»
С тех пор прошло много-много лет. Но жизнь распорядилась по-своему: однажды утром мама сказала нам: «Дети, вставайте быстрее, сейчас придут к нам родственники. Вы должны видеть, каким образом они прибудут и какими они стали!»
В середине дня из-за ближайших сопок появились люди. Они шли медленно, и непонятно было, идут они или едут. Людей было много. А когда они приблизились к нашему стойбищу, то мы увидели, что оленей у них не было, а загруженные нарты с вещами они тянули за веревки. Между нартами шли молодые люди, они изо всех сил упирались и старались помочь взрослым тащить тяжёлые нарты по сухой земле.
Это были высокие юноши. Женщины и дети шли по краям и тоже тянули лямки с двух сторон нарт. Бросилось в глаза: все мужчины, женщины, старухи, старики и дети были одеты в потрёпанные старые малицы и ягушки. У них не было ни одного оленя.
Мужчины остановились у наших крайних нарт, сняли верёвки с плеч и подошли к моему отцу. Шли долгие переговоры. Женщины и дети вошли в наш чум. Мама поставила кипятить большой чайник.
На следующий день папа распорядился запрячь для каждого мужчины упряжку оленей, и все поехали за шестами чумов, нюками.
К вечеру рядом с нашим чумом выросли два чума наших родственников, и с тех пор эти семьи жили рядом с нами. Дедушка как-то сказал нам: «Они стали бедными. У них нет ни одного оленя. Когда-то их старики бросили меня с жалкой сотней оленей на произвол судьбы. А теперь мой сын, ваш папа, будет кормить их. Бог наказал этих Ядне за поступок их неразумных предков. Но я дождался того дня, когда они сами пришли ко мне на поклон!»
Мои родители делились всем с родственниками: давали мясо, выделяли оленьи шкуры на одежду, лапы для обуви, несколько важенок, чтобы они развели оленей. Всю одежду, из которой мы выросли, мама отдавала их детям. Но наши родственники ловили очень много рыбы и постоянно делились с нами добычей. Мужчины вязали сети. Женщины выделывали шкуры, лапы, шили для богатых ненцев одежду и обувь, нюки (покрышки для чумов из оленьих шкур). Семьи у них были большие, и часто они раньше всех ложились спать, а утром очень долго спали.
Люди говорили: «Когда много и подолгу спят, то кушать не хочется!» Всякое было в жизни наших родственников, так же, как и у нас. Но мы, дети, не понимали всех сложностей отношений взрослых между собой и постоянно играли вместе, бегали по тундре, ставили петли на куропаток, собирали ягоды, дрова, ссорились, мирились, мечтали...
Золотое время было тогда. Едва успев проснуться, мы шли к родным в чум, и пили чай, а днём или вечером собирались в нашем чуме или ещё у кого-то из своих родственников. Я любила ходить в гости. А вот мама редко ходила по гостям. Но зато её появление в каком-нибудь чуме в далёких или близких стойбищах было событием.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2010/12/04/458