Мир без животных

Наталья Малинкина
               

    Кошку звали  Маня-стерва, несмотря  на бело-пушистое  обличье. Центральная  эмоция, которую  она  вызывала у домочадцев: «Еще  раз …… и  просвистишь в форточку!».
За двенадцать прожитых с нами лет, она  ни  разу  не была  на улице и не  видела  себе  подобных, только иногда  ходила в подъезд  покурить  с мужиками. Тем не менее, у Маньки были враги  в мире  фауны- воробьи прилетали  к окну, как по расписанию,  чтобы  ее подразнить. Маня металась по подоконнику, психовала и материлась.
   
Утром  я шла в ванную, как лыжник, прокладывающий себе лыжню, во избежание  наступить  на белую  бестию. Сбивая меня  с ног, она телепатировала:  « Маня  готова принять пищу»,причем  готова всегда, как пионер. Закрыться  от нее в ванной было «себе дороже». Поэтому, пока я чистила зубы, она трусила у моих ног, и если  случалось замешкаться  с утренними  процедурами,   Маня прыгала  в раковину  и в следующее мгновение, укушенная я, видела только пулей скрывающийся от возмездия юркий  зад.
 
  Не пресной  жизнью Маня  обеспечивала нас регулярно.
        «Какой же пируэт надо было совершить, чтобы так запрыгнуть  на стекло, приготовленное в укромном месте для дачи? » - удивляться было  некогда. Маня уже неслась по квартире с выпученными  глазами, разбрызгивая во все стороны темную венозную кровь. В чем упрекала друг друга семья в процессе ее поимки, я намеренно опущу, но когда, наконец, удалось стреножить раненную, вид у нас был «Дракула отдыхает».
   Когда забирали Маню из ветлечебницы, она спала сладко и пушисто,  будто бы  не стерва.
        «Скоро очнется »- сказала медсестра как-то не очень уверенно и украдкой переглянулась с Айболитом.
- Пришлось дать ей двойной наркоз.
На наш немой вопрос, ветработники поведали, как Маня посреди операции  зашипела, потом подпрыгнула и тяпнула доктора за плечо.  Скальпель выпал из  рук  хирурга….
 Не знаю, потребовалась ли  кошачьему  доктору  реанимация, а вот сменить белье, похоже, пришлось.

   Очухивалась  Манька  тяжело. Когда я пыталась  заглянуть  ей в мордочку, она приподнималась на  дрожащих лапах и демонстративно  падала  на другой  бок. Маня  обиделась  и назначила  меня  виноватой в ее страданиях. После  этого  случая, она  перестала спать в моих  ногах  и еще  постервенела характером.

 Когда дома шел ремонт, бригада  строителей  передвигалась  по квартире вдоль стен, мелкими перебежками. Веселый мастер–молдаванин  обхохатывался: «Зачем вам заводить  собаку, у вас  кошка есть. Себе бы таких  парочку. Где вы ее достали?»

А досталась она  нам, как  подарок на день  рождения  моей  дочери Ленки, от подруги Жанны. Преамбула к дарению  была  такой:
 «….и хотя я  нашла ее в подвале, она о-о-чень  домашняя кошечка..»
По косвенным  признакам  я  заподозрила, что  Жанкина  мама  думала  иначе, но Лена соглашалась  с этим  утверждением с большим  энтузиазмом и я сдалась  почти без  боя. Позже, в канун  дня  рождения  подруги, я обречено  спрашивала дочь : « Может быть,  мы Жанке  Маню передарим?»

Когда-то из тур поездки  я привезла стаканчики, такие плоские, с изящно изогнутыми  ручками-трубочками. Они продавались у источника минеральной воды. Дома я их приспособила под зубные  щетки. На одном стаканчике  были изображены барышни с кувшинами на фоне летнего зноя, на другом - пряничный домик у того самого  источника.
Глядя на них, мне вспоминался  буйно цветущий курортный бульвар, прохлада готического собора в жаркий полдень, запах (если не сказать запашок) сероводородного фонтанчика,  лысовато-кудрявый улыбчивый  чех  с серьгой в ухе. И все это вместе  сливалось в тот  самый миг между прошлым и будущим,  который, как известно, называется  жизнь.

Однажды в Манькином  утреннем полете, « моя жизнь » была разбита  о туалетный кафель, точнее  сказать полжизни. Нога возмездия вместо мягкого места попала в твердое, и травмированная я похромала  на  работу.

Вечером «пушистое счастье» обоснованно не попадалась мне  на  глаза, но когда утром никто не пересек мою лыжню, я удивилась. Муж пошел в подъезд и обнаружил на нижней  площадке Маню рядом с огромным  приблудным  котом. Вид  у нее был потрепанный, но взгляд  довольный и независимый.

Через несколько дней муж  сказал:
    « Что-то Манька ничего  не  ест»
    «Разрешите  зарыдать» - отреагировала я.
 К вечеру Манькино недомогание  стало  явным. Она прокособочила по коридору, волоча  за собой заднюю лапу, села рядом и дерзко глядя мне в глаза, стала делать прямо на пол  свое грязное  дело. Я дала ей подзатыльник  босой ногой. Голова  как-то неестественно закачалась. Манька посмотрела  на меня с укоризной, совсем по-человечьи.
   
 Ночью «однокрылая» Маня удачно, с третьей попытки, совершила свой последний полет к моим ногам. Провинившаяся  конечность, в знак примирения, поглаживая стерву по пушистой спинке, ощутила под шерсткой выступившие позвонки. Впервые я была не укушенная…

 Днем, вернувшийся из звериной аптеки муж, обнаружил бесполезность своих трат…
 
   Если  скажу, что ощутила « горечь утраты», то слукавлю. Я не видела Маньку дохлой, муж все сделал сам. Может быть поэтому по утрам я по-прежнему прокладываю свою лыжню к ванной, а когда чищу зубы, правым плечом прикрываю уцелевшие пол мига пряничной жизни, левой рукой обороняюсь от Манькиного прыжка. Кожей ощущаю присутствие рядом холодных коготков, вижу  затылком нагло-пушистую морду.
 г.Хабаровск
апрель 2006 г