Опубликовано: сборник рассказов "Запредельный градус", 2011 г.
Чем старше становилась Вика, тем больше росла её потребность в уединении. Эту усталость от вынужденного общения, а также от необходимости преодолевать врождённую застенчивость некоторые принимали за снобизм, и даже Викин муж Алексей не являлся исключением.
Она не спорила: пусть снобизм, бывают и худшие недостатки. Алексей, например, слыл брюзгой и мизантропом. Как бы там ни было, Вика с каждым годом всё больше отдалялась от друзей. В действительности, её привязанность к ним не ослабевала, только обострялась от сознания того, что время приобретения друзей для неё закончилось. Словно в душе закрылась какая-то дверь, или начал иссякать источник энергии. А ведь энергию, необходимую для творчества, она черпала из того же источника. Поэтому она дорожила связями, которые устанавливались в те времена, когда Вика с лёгкостью разбрасывалась и своей энергией, и своим временем, и бесшабашными обетами вроде: «давай дружить и всё друг другу рассказывать».
Однако Вика чувствовала беспокойство при мысли о том, что надо кому-то звонить писать, приходить к кому-то в гости. А необходимость общения с незнакомыми людьми вообще повергала её в панику. Она никогда не поехала бы отдыхать в одиночестве. Инициатором их очередной поездки был, как всегда, Алексей.
Они ехали отмечать мистическую тринадцатую годовщину своего брака в мистическое государство – Египет.
В Петербурге страдал бронхитом, лихорадил и отхаркивался старикашка-ноябрь. В Египте же цвело лето. Правда, тоже ноябрьское. Низкое неяркое небо через день обволакивало дымкой, и солнце садилось в четыре часа. Но и моря, и солнца всё равно хватало на всех.
Алексей перед поездкой досконально изучил курорты и отели, и выбрал всё «самое-самое». Даже направлявшая их туристическая фирма, «Капитал тур», была самой надёжной и статусной.
Если бы условия выбирала Вика, она безропотно согласилась бы на любой отель и любой номер. В Шарм эль Шейхе имелось шестьсот отелей, и в них – сотни тысяч номеров. Однако Алексей, проведя несколько дней в Интернете, забронировал номера в отеле «Farana rif». Это был итальянский отель, который в последние годы облюбовали русские, и у него в России имелся свой клуб и сайт.
Алексей вступил в переписку с его постоянными пользователями, и выяснил, что ни в коем случае нельзя селиться в какие-то «трёхсотые» номера. Они были выстроены прежде других, двадцать лет назад весь отель состоял из таких отдельных бунгало, в стиле итальянской деревни. Даже Вика ещё до приезда усвоила, что «трёхсотые» номера – это полный отстой. В «трёхсотых» – плохие кондиционеры, рассохшиеся рамы, а главное неудобство – в том, что выход из твоей комнаты осуществляется прямо на территорию отеля, и ты сушишь свои трусы на скамеечке у входной двери, мозоля глаза потоку постояльцев, торопящихся на пляж.
– Только бы не в трёхсотые заселили, – бормотал Алексей ещё на подъезде к отелю, напоминая Вике чукчу из анекдота, который лежал в окопе и молился: «только не Бурунбай, только не Йорхойдыр…». Вика знала, что от них тут ничего не зависит, им дадут то, что есть. Но она ошибалась.
Алексей неплохо изучил менталитет местных гидов, администраторов и даже уборщиков. Поэтому, пообщавшись с ним на смеси русского и английского, получив в подарок наручные часы из магазина армейских принадлежностей стоимостью десять долларов, плюс сами десять долларов, молодой египтянин, сочась улыбками и расточая комплименты Вике, проводил их в отличный номер на втором этаже двухэтажной постройки, с балконом, центральным кондиционером и удобной мебелью, стилизованной под древний Египет.
Пока Алексей изучал окрестности, ходил в город за питьевой водой (местной даже зубы чистить было нежелательно) и купался в Красном море, Вика валялась в забытьи в номере, блаженно ловя жужжание кондиционера и натянув на голову одеяло. Так прошёл первый день её отдыха.
Перелёт дался ей труднее, чем можно было предположить.
…– Виктория, будь осторожнее в Египте, – инструктировала её начальница перед поездкой. – У тебя такой высокий уровень виктимности…
Последняя фраза в переводе на русский язык означала, что Вика вечно попадает в нелепые истории.
Вика обещала быть благоразумной. Ей был необходим отдых. Свой основной отпуск в этом году она провела в редакции, вместе с главным редактором занимаясь выпуском очередного номера когда-то популярного в советском Ленинграде журнала. Это была её не то вторая работа, не то добровольная повинность. А может быть, даже главное дело, которое за ней закрепили ещё до рождения. Хотя Вика своим главным делом считала литературное творчество.
«Я еду отдыхать» – написала она в статусе в контакте, прежде чем надолго покинуть свою страницу.
– Нашла отдых, – подтрунивал над ней Тихомиров, главный редактор журнала, неисправимый трудоголик, только раз в году позволявший себе уйти в эксклюзивный запой, который у него назывался «походом в народ».
– А чем плохой отдых? Я ведь не валяться на пляжном половичке еду, а за вдохновением. Увижу пирамиды, Иерусалим…
– Это что, вот у меня, знаешь, какое приходит вдохновение, когда я «из народа» возвращаюсь, – похвастал Тихомиров. – Тебе и не снилось! А какой полноценный отдых! Мозг круглый, как апельсин, без единой извилины и тревожащей мысли…
Тревожащие мысли пришли ей в голову уже по дороге в Пулково – в такси, когда в животе предупреждающе заурчало, и Вику замутило. Две пиццы, съеденные вместо ужина (склонный к полноте Алексей отказался в Викину пользу, блюдя свою талию), щедро запитые двумя молочными коктейлями, напомнили о себе.
В аэропорту, в туалетной кабинке, она попыталась решить проблему тошноты радикальными мерами, но безуспешно.
Тошнота, как известно любому мало-мальски эрудированному человеку – это не болезненное состояние организма, это философская категория. Она не идёт на компромисс с личностью и не учитывает даже таких обстоятельств, как международный рейс.
Вику «скрутило» в момент прохождения регистрации. Борясь с тошнотой, она вызвала у себя удушье и полуобморочное состояние.
– Потерпи, потерпи, – уговаривал жену помертвевший от плохих предчувствий Алексей, со злобным отчаянием в голосе. – Блин, ну что ты за такое… нелепое сооружение…
При других обстоятельствах её повеселило бы словотворчество супруга, но не сейчас. Вика тщетно пыталась волевым усилием преодолеть несовершенство человеческой физиологии и побороть законы природы, и ей было не до Алексея, и не до окружающих.
Она успела пройти один турникет, и уже направлялась к другому, когда жёсткий приступ тошноты заставил её метнуться в сторону и отползти в угол. Плюхнувшись на холодный пол государственной границы, Вика сдалась и перестала бороться за честь и достоинство российской туристки. Её вывернуло прямо в капюшон пальто, принесённого в жертву. Приграничная территория не пострадала.
Тут появился Алексей.
– Штирлица неудержимо рвало на родину, – сказал он, когда к нему вернулся дар речи. И добавил:
– Блин, больше я с тобой никуда не поеду!
Но осквернённое пальто, чертыхаясь, сунул в свой пакет.
Потом были обыск и проверка ручной клади. По счастью, пальто никто не разворачивал. Но при обыске молодая таможенница отобрала у Вики дезодорант, потому что его ёмкость превышала 50 миллилитров.
Вика пришла в отчаяние.
– Что мне, по-вашему, делать без дезодоранта? – беспомощно спрашивала она, красноречиво разводя руками.
Таможенницы опускали глаза с брезгливым состраданием, но дезодорант не вернули.
Наконец, их выпустили за границу, и несчастная Вика тут же бросилась в туалет. Ей пришлось стирать пальто и счищать с него остатки пиццы на глазах у пассажирок. Вика старалась не думать о том, что думают о ней в этот момент, но не очень-то получалось.
Она взглянула на себя в зеркало: измождённая, бледная, постаревшая на десять лет. Отпуск начался, уныло подумала Вика.
У выхода из туалета торчал угрюмый Алексей со свёртком.
– Вот, пришлось тридцать евро на тебя потратить, – пожаловался он. – Возьми.
И протянул ей дезодорант «Coco Сhanel».
– Спасибо, – вяло поблагодарила Вика.
– Тебе спасибо! Мне рядом с тобой всю дорогу лететь. Не катапультироваться же…
Перелёт, по счастью, не вызвал новый приступ тошноты.
…В отеле, едва заселившись в номер, Вика с наслаждением вымылась в душе и постирала пальто, джемпер и футболку. Под египетским солнцем они быстро высохнут, и политые «Coco Сhanel», забудут отвратительный запах.
– Напиши о своём «маленьком пикантном приключении», – посоветовал Алексей, просунувшись в дверь санузла. – Такого в мировой литературе ещё не было – «блевня на границе»!
Она ничего не ответила, посмотрела на себя в зеркало. Удивительно – Вика была красива. Даже сейчас. Точнее, именно сейчас. Потому что это была запредельная, предсмертная (или посмертная?), чуть не ускользнувшая навеки красота.
На следующее утро Вика обнаружила, что птицы нагадили в капюшон её пальто, вывешенного на балконе.
Алексей веселился:
– Молодцы, птицы! Поняли, где у них теперь отхожее место!
Вода в море в семь утра была прозрачной, как стекло, и такой солёной, что прекрасно удерживала на своей поверхности даже не умеющего плавать человека. У самого берега дно было песчаным. Здесь уже не жили кораллы; чтобы увидеть риф – их подводное царство, нужно было проплыть чуть подальше. Босые ноги не выдерживали рельефа колючего дна, и заходить в воду приходилось в специальных тапочках. Вика впервые в жизни купалась в обуви.
Алексей, вооружившись маской и дыхательной трубкой, плавал под водой на небольшой глубине и разглядывал экзотических рыбок, от которых Вика испуганно шарахалась.
До самого обеда Вика лежала, раскинувшись в шезлонге, ловя ноябрьское египетское солнце. Жара +30, но не подыхаешь от перегрева, как в болотном Петербурге.
Когда они возвращались с пляжа, чтобы переодеться, вымыться под душем и идти на обед, из медпункта напротив их корпуса вынесли на носилках мёртвое тело, накрытое простынёй. Шестеро египтян, суетясь и гортанными окриками разгоняя столпившихся на дорожке зевак, пронесли носилки мимо Вики, и она успела заметить сухую сморщенную кисть руки и прядь седых волос, которую шевелил ветерок.
Вика стояла на дорожке, смотрела вслед похоронной процессии и думала о том, как хорошо, должно быть – умереть на отдыхе, в таком райском месте, уже немолодой. А по спине бежали мурашки.
Я и об этом напишу, подумала Вика.
Потому что смерть неотделима от жизни. А задача писателя – отражать жизнь, все стороны её бытия и небытия…
В отеле жили преимущественно итальянцы и русские.
Итальянцы вели себя до неприличия шумно, разгуливая группками, размахивая руками и гортанно крича, как на базаре. На пляже они располагались целыми таборами, оккупировав какой-нибудь тент, и оттуда весь день доносился галдёж и гогот. По сравнению с итальянцами даже соотечественников можно было назвать воспитанными людьми.
О соотечественниках же Алексей сказал однажды:
– Есть фильм «Любить по-русски». А надо бы снять фильм под названием «Свинить по-русски». Чтобы показывать его на курортах, где отдыхают «рашен суайн».
В его устах модификация неблагозвучных слов «свиньи» и «швайне» прозвучала почти ласково. Видимо, Алексей всё-таки любил соотечественников, только сам об этом не знал.
Вечером, когда стемнело, они прогуливались по набережной отеля. Смотрели на пляж, раскинувшийся далеко внизу, шляпки грибов-зонтиков, серую полоску моря. И почему его называют Красным?
Пресловутые «трёхсотые» номера располагались ближе к набережной, почти за пределами отеля, отдельной колонией. Даже снаружи они выглядели убого. На скамейках у дверей сушились трусы и купальники. В одном месте постояльцы отеля сдвинули три скамейки и сидели кружком, попивая пиво. Компания собралась весёлая, этих ребят словно не тяготили их тесные и неудобные временные пристанища.
Алексей начал рассказывать, что в «Фаране» одним и тем же летом отдыхали две женщины, которые потом познакомились на сайте отеля. Одной женщине отдых очень понравился, она отдыхала в «двухсотых» номерах. А вторая стала ругать отель – её поселили в «трёхсотые». И первая женщина, поняв по описанию, о чём речь, изумилась: «Надо же! Я была уверена, что эти постройки предназначены для прислуги…». Собственно, обслуга и аниматоры там и жили.
Недалеко от отеля находилась мечеть, и казалось, что муэдзин заливчато голосил совсем рядом. Голосил для русского уха довольно противно, и совсем не так, как в кино. С территории же соседнего отеля доносился дребезжащий тенор Майкла Джексона, вливаясь в Вечность, в которой уже растворился его обладатель. Обе партии – Джексона и муэдзина – гармонично переплетались в единую музыкальную композицию. Видимо, потому, что клип на эту песню Майкла Джексона – «Remember the time» – был снят в египетском стиле.
– Ну, где ты ещё такое услышишь? – заметил Алексей. – Жаль, нет камеры с хорошим звуком, чтоб записать…
Мистический полумальчик Питер Пэн, полудух египетский неземным голосом прошил Викино восприятие насквозь. Может быть, это просто выходила из неё болезнь. Но захотелось, чтобы муэдзин заткнулся. А он, наоборот, набрал в лёгкие побольше воздуха и ещё пронзительнее завопил в мегафон, усиленный динамиками, нечто совсем невоспроизводимое. А с отдалённого минарета эхом отзывался его коллега.
Сказочный райский Питер Пэн обиженно замолчал.
– Пошли отсюда, – сказала Вика, поднимаясь с парапета.
Дома, в Санкт-Петербурге, Вика и Алексей уже давно существовали обособленно друг от друга – настолько, насколько могут быть автономны отец и мать, имеющие детей. Они кормили, воспитывали и укладывали спать своих мальчишек, но при этом жизни обоих протекали в двух непересекающихся мирах.
Сейчас, когда они оказались оторванными каждый от своей жизни, у них возникла необходимость общаться. Говорить о чём-то, подстраиваясь при этом под поток мыслей попутчика, собеседника.
Викин собеседник и попутчик оказался, к её удивлению, не угрюмым молчуном, которого она наблюдала в домашней обстановке, а болтливым весельчаком.
– Хочешь, случай расскажу? Прошлой весной, в командировке, со мной забавный эпизод приключился.
О командировке Алексея на Север Вика знала только то, что он туда ездил.
– Ну, рассказывай.
И Алексей выдал действительно забавную историю, про то, как по дороге на Север они с сослуживцем оказались в купе со словоохотливым мужичком, всю дорогу угощавшим их водочкой. Мужичок рассказывал о своей жизни на Севере, о своём бизнесе, попутно встревая в разговоры Алексея и сослуживца, большей частью невпопад. На следующее утро Алексей и мужичок с хмельной головой проснулись в купе одни: сослуживец Алексея куда-то вышел.
– А где же физрук Томас? – спросил мужичок.
– Кто? – не понял Алексей.
– Ну, приятель твой.
– А почему ты его так назвал? – удивился Алексей.
– Так это ты его вчера постоянно называл: физрук Томас…
Алексей долго недоумённо чесал репу, пока, наконец, не сообразил:
– Да это ж я ему сказал, что он – безрукий тормоз…
Вика зашлась смехом.
Колючий, как лист кактуса, язык Алексея не щадил никого. Его приятель Ян в их семье раз и навсегда стал Лесбияном. Подруга Викиной свекрови, молодящаяся дама с гордым именем Лаура Спицкая прозывалась не иначе как «Ларёк С Пи***ой», и уже совсем не поворачивался язык воспроизвести, как Алексей окликал свою благоверную. Теперь же, благодаря его злоязыкости, совершенно случайно появился на свет не какой-нибудь поручик Киже, а самый настоящий Физрук Томас.
Как нарочно, их рум-боя звали Томас. Для Вики и Алексея Томас тут же стал Физруком.
В Каир выехали ночью. Перед самым отправлением автобуса выяснилось, что напрасно Алексей и Вика набрали за ужином со шведского стола увесистый мешок продуктов: юноша-администратор торжественно выдал им завтраки.
Ехали часов семь. За пределами города водитель взял такую скорость, что у туристов начало закладывать уши.
Через некоторое время Вику укачало, и она заснула. А проснулась, когда они въехали на узкую улочку. Справа тянулись целые недостроенные кварталы, причём местами уже заселённые: на балконах сушилось бельё, стояла рассохшаяся мебель.
Первое впечатление от Каира было: разруха, нищета, убожество. Но постепенно она стала различать особый аромат Каира, увидела, как из его неприглядных построек проступает свой, особый профиль города.
Мимо проносились машины, некоторые шли на обгон и даже «подрезали» их автобус, предупреждая о манёвре сигналом. Иногда водитель автобуса сам кого-то обгонял или подрезал, а с одним водителем он вообще устроил «игру в догонялки». Они битый час обгоняли друг друга, тут же передавая «пальму» победы сопернику, хитро улыбаясь в открытое окно.
Вику и Алексея друзья предупреждали ещё до поездки, что в Египте не существует правил дорожного движения, и при этом почти не случается аварий, и они не могли понять, как такое возможно. А теперь поняли, вернее, увидели собственными глазами. В Египте ездят не по правилам, а «по понятиям». Все уступают друг другу дорогу. И резкий сигнал сзади (который в Петербурге, безусловно, свидетельствовал бы о том, что в окно сигналившей машины сейчас высунется гневный дядька, грозящий кулаком, или злобная сука, которая польёт матом) является эквивалентом включённого «поворотника». Здесь бибикать – в порядке вещей.
На окраине Каира, когда на горизонте уже замаячили пирамиды в дымке, к ним в автобус подсел гид, говорящий по-русски. После первых фраз знакомства Вика заметила, что ей страшно было бы водить машину в этом городе.
– Страшно водить машину у вас в России, – возразил гид. – Я там жил.
И добавил с горечью в голосе:
– У нас всегда пропускают пешехода, даже если он идёт через дорогу в неположенном месте. А у вас – сразу убивают.
Не только Вике, но и Алексею стало не по себе.
Тем временем они выехали на равнину, огороженную барьерами. Туман, повисший здесь несколько тысячелетий назад, делал картинку нечёткой. Их выпустили наружу и заставили пройти через пропускной пункт, просветили рентгеном вещи, поводили вдоль тела металлоискателем.
Вика шла, как во сне. Чувства словно атрофировались. Исчезли нетерпение и трепет, которые вели её с той самой минуты, как она проснулась в Каире. И ощущения, что она попала в такое место, где хранится замершая Вечность – не было.
Пирамиды вовсе не казались бутафорскими, как она думала. Это были на вид очень старые и добротные сооружения. С пирамидами было всё в порядке, значит, дефект следовало искать в себе.
«Я – писатель, и я стою на той земле, где зарождалась древнейшая цивилизация, и воздвигались, простыми человеческими силами, крупнейшие сооружения на Земле – и я, мелкая букашка, всё равно больше увлечена своей жизнью и тем, что её наполняет. Всё это, оказывается, важнее единственных Пирамид на Земле…»
Вокруг было пыльно, многолюдно и шумно. Мимо, с высокомерно задранной мордой, проплыл верблюд с седоком.
– Ну и урод, – поморщился Алексей. – Это ж надо, что создала матушка-природа…
И тут же спросил, повернувшись к Вике:
– Ты тоже это почувствовала?
– Что верблюд – урод? – не поняла она.
– Да нет же. Когда смотришь на пирамиды, понимаешь, что никаких тайн, в принципе, нет. Какие, к черту, инопланетяне их якобы построили? Пирамиды развенчивают все тайны мира.
– Да, да, – согласилась Вика, кивнув головой.
После знакомства с Вечностью, не тронувшего душу мистическим холодком, они осматривали Каир.
– Посмотри, как мусульманские девушки смотрят на европейских женщин, – тихо сказал Алексей, кивнув на плывущие мимо них привидения, закутанные с ног до головы в развевающиеся одежды и хиджабы, из-под которых печально блестели глаза.
– С неприязнью? – спросила Вика, напряжённо оглядываясь, чтобы проводить глазами мусульманских женщин. К её изумлению, они тоже, выворачивая шеи, скорбно смотрели ей вслед.
– Нет, с восторгом. Как на сказочных принцесс.
На парфюмерной фабрике Вика выполнила поручение начальницы: купила ей духи и масла. Она и для себя приобрела пару флаконов, сандал и мускус. Теперь это навсегда будет запах её Каира, к которому чуть позже добавится аромат мокрого тростника: посещение музея папируса тоже было предусмотрено экскурсией.
Кстати, папирус, прессованный из нарезанного полосками тростника и отлежавшийся неделю под прессом, поражает своей прочностью даже в наши дни. Вот это действительно мистика, подумала Вика.
...В Национальном Египетском музее всюду, куда ни обращался взгляд, он натыкался только на холодные камни. Статуи фараонов, их жён, богов улыбались им смазливыми, уродливыми или вовсе отбитыми мордами. Через час, избавившись от утомившего экскурсовода, Вика и Алексей присели на скамеечку.
У Вики отваливались ноги. Она уныло облокотилась на статую какого-то божества, испещрённую столбиками иероглифов.
– Мы можем увековечить себя в истории, нацарапав здесь слово «х..», – предложил Алексей. Но Вика уже не воспринимала шуток.
– Ты знаешь, я ненавижу экскурсии, – пожаловалась она. – Вот если бы «дикарём» побродить по чужой стране. А тут… целый час, на последнем издыхании, слушала этого араба, но в голове, кроме Тутанхамона, Нефертити, да ещё гермафродита какого-то, ничего не отложилось, пустота.
– Ладно, тогда пошли, посмотрим мумий, и на выход, – решил Алексей, поднимаясь.
Стеллажи с мумиями стояли вдоль стен круглой галереи, в центре которой зиял открытый пролёт. Внезапно у обоих закружились головы. Со всех сторон на них холодно смотрели мумии. Сотни глаз обступили их, придвинулись, сужая круг…
Алексей покачнулся и выругался.
– Чуть не навернулся в пролет, – испуганно выдохнул он. – Знаешь что, пойдём отсюда нафиг, пока мумии нас не угробили.
И они, озираясь, поковыляли к выходу.
На пути было много залов, и Вика беспрестанно спотыкалась обо что-то каменное. Она вертела головой, пытаясь сообразить, что же ей всё это напоминает, пока не вспомнила. Так же герой фильма Серджио Леоне «Хороший, плохой, злой» мечется по кладбищу, а вокруг него кружатся в режиме бешеной карусели бесчисленные кресты…
Во дворе, при входе в музей, египетские полицейские, вооруженные автоматами, буднично и деловито «потрошили» очередного туриста.
В программу экскурсии было включено катание на лодке по Нилу.
Воды Нила были тёмными, почти чёрными, поэтому Вику не удивили слова экскурсовода о том, что в этой части Нила с 60-х годов прошлого века не водятся крокодилы. Но оказалось, что экология ни при чём, и что крокодилов не пропускает знаменитая плотина, построенная в 60-е годы ушедшего века при активной помощи Советского Союза – верного друга «насеровского» Египта.
Вдоль Нила примостился серенький и безликий, но громадный, двадцатимиллионный Каир, выстроенный без полёта фантазии из однотипных блоков. Местами его оживляли яркие плакаты с убогими названиями: «Sharp», «LG», «Restorant Parisiana». Но всё-таки у этого города было своё лицо, своя душа, свой запах. И Вика знала, что теперь, увидев его на фотографии или в видеозаписи, она не спутает Каир ни с каким другим городом.
…Обратный путь через Синай в Шарм показался короче. Может, из-за потрясающего вида звездного неба, открывшегося во всей красе вдали от цивилизации…
На четвертый день они остались в отеле и наконец-то смогли отдохнуть. Алексей удрал на море чуть ли не в пять утра. Он «занимался дайвингом»: лежал на животе или сидел на жёстком дне, опустив лицо в маске в воду, и сосредоточенно разглядывал разноцветных рыб, проплывающих у него между ног.
А рыб здесь было видимо-невидимо. Жёлтые, голубые, нежно-зелёные, розовые, полосатые и в крапинку, они липли к её ногам, тыкались мордами, ожидая кормёжки. Большинство из них были размером с Викину ступню. Ей никогда раньше не приходилось плавать среди живых рыб, и их холодные прикосновения первое время вызывали панический страх, но потом Вика привыкла к рыбам и перестала их замечать.
Ещё одним ярким впечатлением, полученным от отдыха, был массаж. Вика не без опаски заплатила 45$ и отдала себя в руки крепыша-египтянина, который в течение часа с ожесточением разминал ей спину и конечности, проглаживая каким-то утюгом, а напоследок, невзирая на умоляющие вопли, принялся выламывать ей пальцы, ступни, запястья, коленные и локтевые суставы. Пару раз он резко дёргал её за голову, укладывая щекой к плечу и словно намереваясь сломать Вике шею. И при каждом нажиме египтянина тело бедной Вики отзывалось сухим щелчком, похожим на холостой выстрел. У неё не оказалось ни одного сустава, который не «выстрелил».
Каждый щелчок египтянин отмечал неодобрительным причмокиванием.
– Будешь болеть, – констатировал он после сеанса. – Твой возраст – не старушка, но и не молодой. В старость будешь страдать каждый сустав.
– Неужели всё так безнадёжно? – спросила Вика, натянуто улыбаясь и прикрываясь футболкой.
– Спасение есть, – важно произнёс египтянин. – Ещё четыре сеанс массаж, плюс горячие камни, и ты новенький!
Невзирая на протесты Вики, и (особенно!) Алексея, египтянин выписал Вике чек на четыре сеанса, разрешив «двести доллар отдать, когда приходить завтра!»
– Так, блин, никакого бабла не напасёшься, – прошипел Алексей, когда они вышли за дверь.
С этого момента Вика, мягкотелая и безотказная, стала избегать пляжных массажистов-зазывал, и, завидев их, пряталась под шезлонгом или в воде. Тем более, что Алексей предупредил:
– Если он к нам подойдёт и напомнит о записи, пошлю подальше, поняла?
Вике не хотелось обижать египтянина. В глубине души ей было даже стыдно, что они его не послушались. Тем более что массаж помог ей прийти в норму после поездки в Каир и пережить паломничество в Иерусалим и Вифлеем.
Алексей хотел непременно посетить Землю Обетованную, и они купили однодневный тур в Израиль.
После того, как за ними в гостиницу заехал микроавтобус и вывез их в город, Вике и Алексею пришлось прождать в нём час. Наконец, появилась первая попутчица – фанатичная паломница средних лет. Далее они в течение полутора часов объезжали гостиницы и собирали пассажиров. Последними в микроавтобус, гогоча и жуя жвачку, ввалились две подружки-малолетки. Они были в коротких юбках и в топиках. По микроавтобусу прокатилась волна недоумения, переходящего во враждебное неодобрение. Девицы, казалось, ничего не заметили. А когда автобус проехал пару километров, они спохватились, что забыли на подзарядке фотоаппарат, и заверещали, что водитель должен отвезти их назад в гостиницу.
– Полудуры, полуб**ди, – определил статус девиц Алексей.
Пока автобус возвращался за фотоаппаратом, фанатичная паломница сурово распекала девиц за внешний вид, столь неуместный в «святых местах».
– Да вы чё? Нельзя, чё ли в коротком? И без рук нельзя? Вот дают, клоуны, – поражались девицы.
– Колени и локти должны быть закрыты, – сделав лицо кирпичом, угрюмо повторяла фанатичная паломница. – Вы кто, вообще, такие? И откуда вы вылезли?
– Ой, тётенька, хватит уже, – уныло басили девицы. – Нам и так неловко, а ещё вы мозги засераете!
Тут автобус остановился у гостиницы, и девицы побежали за фотоаппаратом, а вернулись в спортивных куртках, с закрытыми руками и спинами. Фанатичная паломница удовлетворённо хмыкнула и повернулась к девицам спиной.
Поколесив по городу ещё часа полтора, микроавтобус высадил всех на выезде из Шарма, где они прождали ещё полчаса, пока их не подобрал большой туристический автобус. Сопровождающий, прыщавый египтянин с бегающими глазками, представившийся, как Люка, все оставшиеся три часа пути проверял документы: ронял чужие паспорта, по десять минут искал в них визы, запутавшись, начинал проверять по второму и третьему кругу. Злоязыкий Алексей с ходу окрестил недотёпу «Люка Мудищев».
На границе их высадили. Люка Мудищев несколько раз косноязычно объяснил, что «красный бумажка – сейчас, ладно? Розовый бумажка – обратный путь, ладно?»
– А у меня нет розовой бумажки, вы мне не дали, – подала голос фанатичная паломница.
– Розовый бумажка – нет, – согласился Люка Мудищев.
Все захохотали, а паломница развела руками, словно показывая: придётся остаться на земле обетованной!
Избавившись от Люки Мудищева, все облегчённо вздохнули. Перед ними простиралась израильская граница, и Вика с тревогой поймала себя на том, что чувствует лёгкую тошноту. По счастью, причиной была всего лишь её впечатлительность. Иначе – страшно представить, что бы сделали с ней иудеи, вздумай она осквернить Землю Обетованную. Это вам не Россия, раздолбайка-матушка.
Вика подумала, что, из всех виденных ею границ, израильская – самая негостеприимная. Хотя большинство пограничников были очень молоды, и в основном это были девушки, холодок бежал по телу в ответ на их суровые окрики и колючие взгляды.
Впрочем, за что израильтянам любить гостей, к тому же вышедших на приграничную зону из Тьмы Египетской? И так живут, как кошки в клетке среди стаи волков. Правда, кошки крупные, сытые и когтистые, рыси скорее, а волки попадаются худые и слабые, мешают друг другу, да и на поводках, но все равно – кошки и волки…
Хотя Алексей был больше всех похож на еврея, именно его не захотели пускать в Израиль. Миловидная девчушка с жёсткой улыбкой отобрала у него паспорт, заставив минут двадцать дожидаться в углу, с остекленевшими от злости глазами.
Наконец, граница оказалась позади, Вика и Алексей сели в другой автобус и смогли покемарить. Пару раз их будили; не приходя в сознание, они пили кофе, что-то покупали, снова дремали, и уже ясным утром 7 ноября (привет советскому детству!) окончательно проснулись от весёлого возгласа:
– Вы будете смеяться – мы в Иерусалиме!
Голос принадлежал немолодому «индею» (словотворчество Алексея), как оказалось впоследствии, киевского происхождения.
– Меня зовут Слава, – сказал иудей, – и, как это ни прискорбно звучит, сегодняшний день вам придётся провести в моём обществе. Другого гида вам не пришлют ни за какие деньги, так что выбора у вас нет. Утешает только то, что, невзирая на мерзкий характер, я – лучший экскурсовод на весь Израиль.
И ведь не приврал, чёрт его дери! Вика и Алексей поняли это, когда оказались в Храме Воскресения Христова на утренней службе, в самом начале длинной очереди, ведущей к Святилищу. Но они на удивление быстро просочились к Гробу Господню. Очередь двигалась так резво и судорожно, что Вика не успела уловить никаких флюид, на неё не сошла осязаемая благодать, но она успела быстро, скороговоркой, помолиться за себя, за своих близких.
Потом они поднимались на Голгофу. Всего-то семь метров… Тысячелетия сожрали высоту. Ступеньки были крутыми, и Вика внезапно почувствовала, как её повело, потянуло назад. Она удержала равновесие, но в следующую секунду споткнулась.
Как только все туристы вскарабкались наверх, Слава радостно воскликнул:
– Вы видели? Не все одинаково легко поднялись на Голгофу! А почему – спросите себя.
Фанатичная паломница удовлетворённо выпятила мощный подбородок: по крутым ступеням она взлетела впереди всех, легко, как девочка.
«Неужели у меня так много грехов?»
Здесь, наверху, можно было поставить свечи за упокой, а на галерее – за здравие. Вика взяла из короба пучок тонких свечек, зажгла и поставила туда, куда ставили все. За упокой душ папы, няни, дяди Саши и поэта Русакова, которого проводили в последний путь прошлым летом. Тут появился чёрный, угрюмый священнослужитель, который одним движением руки потушил все свечи и начал выдирать их, комкая и ломая. Вика, не успевшая дочитать про себя молитву, взяла ещё несколько свечек и зажгла их уже в другом месте. Но тот же самый священник, сверкнув на неё глазами и что-то зло пробормотав под нос (испуганной Вике даже померещилось «О, Shit!»), оттеснил её, с психопатическим остервенением выдернул свечи, и все, единым горящим факелом, переставил на прежнее место.
Да, на Голгофе умиротворения не было. Вика вышла на галерею и поставила дюжину свеч за здравие, тут уж ей никто не мешал.
Потом Слава повёл их по маленьким вонючим улочкам Старого Города с бесчисленными поворотами, они спустились в тоннель с пропускным пунктом и турникетами, и поднялись наверх на площадь, к Стене Плача.
Толпа, облепившая нижнюю часть стены, гудела, как пчелиный улей. Молящихся мужчин и женщин разделял заборчик. На «мужской» половине было, пожалуй, интереснее. Ортодоксальные иудеи хором завывали и кланялись, их круглые шляпы синхронно качались вперёд-назад. Это было всё, что Вика видела со своего места на «женской» половине. Там тихо молились, прижимая к лицу маленькие книжечки, блеклые старушки да совсем молоденькие девочки в школьной форме. Вика обратила внимание на двух девочек-подростков, хорошеньких, как бутончики. В этой гавани вселенской скорби их распирал дурной смех. Багровые от смущения, девочки прикрывали смеющиеся рты книжечками. Изредка одна из них щипала подружку за мягкое место, чем вызывала новый приступ беззвучного хохота. Наконец, поймав на себе десяток негодующих взглядов, девочки опомнились и торопливо пошли прочь, подталкивая друг друга локтями, перешёптываясь о чем-то, по-видимому, очень набожном, и прыская в кулачок. Вика с улыбкой посмотрела им вслед. А потом, посерьёзнев, подошла к стене вплотную, и, уткнувшись в неё лбом, начала просить у Бога всего того, чего не хватало её близким, а значит, и ей самой.
У обычного человека, путешествующего не впервые, человека, который за несколько дней пересёк три государственных границы – египетскую, израильскую и палестинскую – вряд ли защемит сердце при въезде на чужую, незнакомую и к тому же непрезентабельную землю. Наверное, Вика всё же не была «обычным» человеком. Потому что при виде Палестинской Земли у неё именно защемило сердце.
Первым, что она увидела в Вифлееме, были шлагбаум, узкая улочка и угрюмый автоматчик в штатском.
…Палестина, мистическое государство. Как, впрочем, и Египет, и Израиль. Вика вспомнила, как она смеялась с подругами в школьные годы, разглядывая «Весёлые картинки», где был изображён смуглый человек в платке на голове и несколько зверушек. Подпись под картинкой вопрошала: «У зайца есть дом, у мышки есть дом, у медведя есть дом. Есть ли дом у палестинца?»
У пограничника в штатском не было платка, но Вика почувствовала такую острую жалость к нему, к его семье, к их корням, что на глаза её навернулись слёзы.
Палестина… печальное слово, пряное и ароматное, со вкусом оливкового масла и морской соли. И с запахом ладана.
В базилике Рождества Христова пронырливый Слава опять умудрился протащить их в начало очереди. Экскурсовод хорошо знал своё дело, и, перемигиваясь со священнослужителями и начальником вифлеемской полиции, уверенно вёл их к Священной Звезде, обозначившей место, где стояла колыбель младенца Иисуса, грудью, как твёрдым килем, рассекая податливые волны человеческой плоти.
Однако час они всё же провели в Храме. Викины ноги распухли и ныли, а голова раскалывалась. Неужели у меня столько грехов, уныло думала Вика, на автопилоте «освещая» подарки близким людям – набор артефактов, которые традиционно привозят со Священной земли.
Зато, выходя из Храма, они с Алексеем чувствовали себя настоящими Паломниками, и позолоченные иерусалимские кресты с полным правом украсили их грудь.
Когда они покидали Вифлеем, предварительно пообедав в небольшом кафе, Слава, помахав вслед рукой, с унылым видом остался сидеть на лавочке в Палестинской автономии, и Вике стало жалко, что она не попрощалась с ним, не сказала пару тёплых слов о его таланте экскурсовода. Ведь это была единственная экскурсия в Викиной жизни, которая, несмотря на тяжёлый ритм и специфическую направленность, не утомила её душу вместе с телом.
Перед израильско-египетской границей они сделали большую остановку на побережье Мёртвого моря. Паломники переоделись в купальные принадлежности прямо в раздевалке местного магазинчика, приобрели пакеты с лечебной грязью. Утомлённые тела русскоговорящих туристов погрузились в воды Мёртвого моря, и тут же взмыли на поверхность, как поплавки. Вода с термоядерным концентратом соли не позволила бы утонуть и топору.
Потом они намазались грязью и веселились, как маленькие дети, фотографируя друг друга. Сорок туристов из России, Украины, Белоруссии, Литвы, солидные люди (паломники!), скакали по пляжу, пугая чопорных иудеев, англичан, немцев. И даже экспрессивных итальянцев.
И, наконец, последний заход в целебные, нестерпимо солёные воды. Последние поглаживания Вечности, растворённой в кислотном Мёртвом море, последний сеанс приобщения к бессмертию. Пора было возвращаться назад.
Уже в автобусе Вика спохватилась, что и в Иерусалиме, и в Вифлееме она не попросила ничего для себя: ни счастья, ни здоровья, ни вдохновения, необходимого творческому человеку. Наверное, всё это у меня и так есть, успокоила она себя. Достала блокнот, ручку и провалилась в работу…
Пройдя границу, он целый час прождали на улице, по вине вновь опоздавшего Луки Мудищева. Когда он всё же соизволил, вместе с водителем, пригнать автобус, и полумёртвые от усталости паломники заняли свои места, оба приятеля ещё минут тридцать курили и ковыряли в носу, гортанно базлая на своём наречии. Потом они отчалили от границы и двинулись «домой» – в Шарм эль Шейх.
Автобус попался раздолбаный. Вика, сидящая в последнем ряду, оказалась прижатой спиной к чему-то раскалённому, как батарея, и всю дорогу обливалась потом. Единственным «светлым пятном» в этой дороге был крошечный привал у дорожного магазина, где они купили воды и чипсов. Пробираясь между столиками с людьми, ужинавшими на улице, Вика в темноте чуть не наступила на двух чёрных коз, и взвизгнула, испугавшись, что увидела настоящих египетских чертей.
Путь от границы, занявший «туда» три часа, Люка с приятелем растянули на шесть. Больше всего Вику с Алексеем взбесило то, что на границе они подобрали нескольких пассажиров, содрали с них по семьдесят долларов и развезли по домам, сделав огромный крюк.
Наконец, показался Шарм эль Шейх.
Люка Мудищев закудахтал:
– Домой, скоро домой! Не забываем свои вещи! Не забываем Люка и хороший шофёр…
– Вот вымогатели, – пробормотала Вика, возмущённая до глубины души.
– Хорошо, что он напомнил, – сквозь зубы процедил Алексей. – Как будем выходить, пенделя дам. И одному, и второму.
Вероятно, проходимец Люка услышал его угрозы, потому что Вику и Алексея доставили в их отель последними, ещё спустя полтора часа.
– Вот падлы, всё паломничество обгадили, – сокрушался Алексей.
На распухших ногах они ввалились в номер и упали на кровати. Не раздеваясь, забылись сном, беспросветным, как Тьма Египетская. Бросив священные дары в угол, и оставив купальные принадлежности, пропитанные лечебной грязью и солью Мёртвого моря, вонять до рассветного часа, когда придёт время пробуждаться и бежать на пляж, отвоёвывая шезлонги и зонты.
Они даже не заметили, как наступила их «тринадцатая годовщина»…
…Чувство насыщения отдыхом пришло к ней за пару дней до окончания отпуска. Вика поймала себя на том, что легко и с удовольствием просыпается. В голове не было тревожащих мыслей. Мозг стал круглым, как апельсин, без единой извилины.
В день перед отъездом Вика и Алексей сидели на палубе небольшого судна, одетые в гидрокостюмы, в нелепых ластах, с дыхательными баллонами за спиной, и надевали маски. Потом неуклюже спустились по лесенке и с кормы катера погрузились в воду, произведя много шума и брызг.
С непривычки заложило уши. Но зрелище было таким потрясающе красивым, что у Вики чуть не вывалилась изо рта дыхательная трубка.
Серые и неживые, словно бетонные, рифы были сплошь усеяны плюшками живых кораллов. Вика всегда считала, что они исключительно красного цвета, но здесь, под водой, она не увидела ничего красного. Кораллы были кофейными, розоватыми, зеленоватыми, бежевыми. Живые раковины, намертво вросшие в рифы, скалились голубыми и фиолетовыми створками. И рыбы, караваны рыб всевозможных пород и оттенков, деловито сновали вокруг. Не замечая аквалангистов, они подплывали к рифам, и, аристократично раскрывая ротики, подъедали что-то мелкое, невидимое Викиному глазу, но, вероятно, лакомое, поскольку рыбьи глаза в истоме закрывались, а плавники подрагивали.
За четверть часа, проведённые в подводном царстве, вся Викина жизнь словно отодвинулась на полвека, будто бы так было всегда, и существовал только этот сказочный мир, в котором нет суеты и нервозности, и который неподвластен времени. Ведь невозможно поверить, что и рыбки, и раковины, и сами рифы тоже стареют и умирают, как существа и организмы, копошащиеся наверху.
А потом всё закончилось.
В аэропорту Вике стало немного грустно, но это быстро прошло. Тем более, что они везли с собой огромные сумки подарков и безделушек друзьям и родным. Среди багажа находилась также мокрая и остро пахнувшая рыбой сумка, заполненная морскими раковинами, которые предстояло дома вываривать на плите, обвоняв всю кухню и перепортив несколько кастрюль. И сейчас они везли эту гадость в Петербург, гордые, как маленькие дети.
В зале ожидания Вика увидела знакомого египтянина, который неделю назад привёз их в гостиницу. Он размахивал табличкой с надписью «Капитал тур», встречая новый рейс. Египтянин не заметил Вику с Алексеем, а если бы заметил, вряд ли бы узнал. К тому же его внимание было занято парой русских туристов, которые, держась за руки, с улыбками подходили к нему.
«Это мы с Лёшкой прилетели отдыхать. Время сделало круг и вернулось назад, в этой мистической стране такое возможно», – подумала Вика.
Но время никуда не возвращается. И ничего мистического на свете нет, как выяснилось благодаря пирамидам.
Это был ноябрь 2010 года от Рождества Христова, и Вика понятия не имела о том, что через несколько дней обанкротится и рухнет «солидная» турфирма «Капитал тур». И эти мужчина и женщина, на которых она сейчас смотрит с грустью, и которые идут, взявшись за руки, навстречу отпуску (а может, свадебному путешествию?) не смогут ни нормально вернуться домой, ни даже забрать из номера свои вещи. И милые, гостеприимные египтяне, вдруг изменившись, с железными нотками в голосе будут требовать у ошеломлённых людей погашения каких-то неведомых им гигантских задолженностей.
Она также не знала, что автобус, обслуживаемый Люкой Мудищевым и его приятелем, через неделю перевернётся по дороге в Каир, и авария унесёт жизни нескольких туристов, в том числе русских. В то же самое время пляжи Шарм эль Шейха будут охвачены паникой от нашествия акул-людоедов, и в числе пострадавших – покалеченных акулами туристов – окажутся и россияне…
И, конечно, Вика и Алексей никак не могли предположить, что ещё через два месяца Египет погрузится в хаос. На улицах Каира запылают машины, как факелы, будут гибнуть люди в бессмысленной бойне. Импозантный бородатый русский репортёр, похожий на мушкетёра Атоса, получит по голове прямо перед объективом собственной камеры.
Египетский национальный музей будет разгромлен, пострадают даже «неприкосновенные» мумии. Для пирамид наступят свои «сто лет одиночества». Испуганные туристы ринутся в панике из страны, и только безумные россияне наотрез откажутся прерывать отдых и возвращаться на родину из объятого чумой революции Египта. Их придётся вывозить принудительно.
То, что в отдельные моменты жизни было нашим раем, так же призрачно и нереально, как и сама жизнь. Реальны только грёзы по утраченному раю.
Грёзы с запахом ладана, мускуса и сандала. С непереносимо солёным вкусом морской воды.
В «Боинге» они сидели, погружённые в свои мысли, и Вика чувствовала, что по мере удаления от Египта её отпуск, прожитый мимолётно, как взмах ресниц, отодвигается всё дальше и дальше. Как будто не сегодня на рассвете она купалась в Красном море и прощалась с отелем и пляжем.
Море было ласковым и печальным. Вика плескалась у берега, смотрела на восходящее солнце, круглое и оранжевое, как апельсин, и думала о том, что море дарит человеку то, чего никогда не дадут пирамиды, ведь с морем можно побыть наедине. Лечь на спину, раствориться в нём и смотреть в небо, каждой клеточкой ощущая, что ты – один во всём мире, и это море – только твоё.
И всё-таки, побывав за свой век на Черном, Средиземном, Красном и Мёртвом морях, Вика осознавала всю глубину своей привязанности к родному Финскому заливу. С почти несолёной, вечно холодной водой. И она не могла этого объяснить.
И сейчас, сидя в самолёте, она возвращалась в обычную жизнь, в которой ей предстояло пережить бурную встречу с одичавшими детьми, выйти на работу, появиться в редакции. Её ждут близкие, которых она не видела, казалось, год или больше. И Вику тянуло поскорее увидеться с ними и подарить каждому что-нибудь «египетское».
«Прощайте, пирамиды», – беззвучно пошевелила она губами, глядя в иллюминатор, – «прощайте, Красное и Мёртвое моря. Каир, Иерусалим, Вифлеем, гостеприимный красавец Шарм эль Шейх – прощайте, прощайте навсегда».
Вика повернула голову. Алексей сидел и читал журнал. Лицо его было отчуждённым и непроницаемым. Всё вернулось на круги свои.
Вика помассировала виски (заболела голова), потёрла щёку тыльной стороной ладони. Странно, но запахи ладана и Мёртвого моря не выветрились, по-видимому, навсегда впитавшись в её кожу.
А может, воспоминания тоже имеют свой запах…
Шарм-эль-Шейх – Каир – Иерусалим – Вифлеем – Санкт-Петербург, 2010 г.