Муха или шведский брак по-русски. Комедия

Евгений Подгаевский
 
КОМЕДИЙНАЯ ИСТОРИЯ ДЛЯ КИНО/ТЕЛЕФИЛЬМА

ЛОГЛАЙН: В одном из посёлков в российской глубинке два сорокалетних мужа задумали внести свежую струю в рутинные семейно-брачные отношения. И жёны вроде согласились…

ЖАНР: комедийная мелодрама
ФОРМАТ: 2-серийное ТВ-муви или полный метр
ЦЕЛЕВАЯ АУДИТОРИЯ: женская и мужская, средний возраст
МЕСТО И ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ: провинциальный поселок, наши дни, лето.

Милый провинциальный посёлок. Откуда-то из зелени садов здесь до вашего слуха донесутся и трель соловья, и перелив гармошки. По улице корова с достоинством пройдёт мимо и не обратит на вас никакого внимания. Как будто вы – пустое место. Даже обидно. Но не расстраивайтесь. Встречные сельчане обязательно осмотрят вас с приветливым любопытством. С ног до головы.  И даже оглянутся вслед.
Милый народ, милые сады, милые дома, милые крыши среди зелени, милые переливы гармошки над всем этим. 
Но что это? Откуда-то с нарастающим жужжанием приближается  и вырастает в размерах очень знакомое насекомое. Батюшки, да это же зелёная, блестящая муха! На секунду она занимает всё пространство перед глазами, делает разворот над  посёлком и улетает, словно бы обещая нам забавную, а может быть и поучительную историю под названием

                МУХА или ШВЕДСКИЙ БРАК ПО-РУССКИ
      
На маленьком базарчике Люба, приятная женщина лет сорока-сорока двух, покупала свежее молоко у местной бабы.
- А Вы знаете, мне название посёлка сразу понравилось, как-то звучит приятно – Шведино. Шве-ди-но.
- Конечно, - согласилась баба. – Не Просянка какая-нибудь.
- Но как же вы здесь себя величаете? Не шведы же?
- Не шведы, - с улыбкой согласилась баба, наливая Любе молоко. – Ими здеся и не пахло.
- Тогда как?
- Угадай.
- Шведцы? Шведяне? Шведчане?
- Да шведянские мы! – засмеялась баба. – И ты теперь шведянская. И муж твой теперь шведянский. Привыкайте. Вы ж напротив Вали Ситниковой дом купили?
- Да. Вы знаете Валю?
- Тута все знают - и друг друга, и друг про друга. Кто, где, с кем, когда и как. Не скроешься ни за занавеской, ни под одеялом.  А почему ж из города уехали?
Но Любе не хотелось обсуждать эту непростую для неё тему.
- Так… обстоятельства разные…  Мужа сюда на работу перевели.
- А-а – протянула баба неопределенно… - Ну, ты за Валентину держись. Она неплохая.
- Мы уже даже немножко сдружились.
Баба одобрительно кивнула:
 - И Петя у неё хороший. Хозяйственный, не пьёт. Твой-то пьёт?
- Нет, что Вы!... Спасибо Вам.
Взяв банку с молоком, Люба кивнула бабе в знак благодарности и пошла дальше.
- Дак уже счастье большое! – крикнула ей баба вслед.
Люба не поняла, обернулась:
- Что большое?
- Что мужики не пьют. Таких беречь надо, на руках носить.
- Вот как? – сказала Люба. – А я всё жду, когда мой Вася меня на руках носить станет. Уже и сын – студент. Дождусь ли, неизвестно.
- А  ты помудрей, да поласковей. Может, и дождёшься.
И уже совсем тихо добавила:
- Если повезет. Мужики – это ж такая порода… Неисправимая!

На втором этаже неказистого поселкового здания, через окно своего кабинета, сорокалетний с гаком Вася (но для подчинённых, разумеется, Василий Сергеевич) наблюдал за движением пышнотелых местных особ по сельской улице. Писаным красавцем Василия мы не назвали бы, и всё же было в нём, высоком и не слишком широкоплечем, что-то слегка утончённое, что заметно отличало его от коренастых поселковых мужиков. Особенно, когда Вася надевал шляпу. Но сейчас ему было не до неё. Взволнованный, он вытирал рукой пот со лба. Потому что в этот момент на улице, как раз напротив его окна, встретились и разговорились две дородные селянки. Были они, конечно, одетыми, но Васе вдруг на секунду почему-то представились полуобнажёнными, в роскошных пеньюарах, да мало того – они ещё и ручками махали ему в окошко. Потом вдруг стали грациозно перед ним танцевать. И Васе даже чудились их зазывные голоса:
- Как скучно и однообразно ты живёшь, Василий Сергеевич!
- Старые обиды и мелкие дрязги с супругой.
- А ведь тебе уже за сорок.
- Ты всё, что мог, уже сделал для близких.
- Не пора ли заняться собой?
- Ты ведь сам называешь эту пору пикантной.
- Да, пикантной, с перчиком!
- В тебе энергии ещё через край, Василий Сергеевич!
- Но помни: эта пора не будет вечной.
- Так оглянись, потянись, развернись!
- Ты никого не предаёшь.
- Да ты жизнь отдашь, если надо!
- Но теперь-то просто хочешь вобрать этой жизни побольше!
- И ты её ни у кого не отнимаешь!
- Так какое же здесь преступление?
- Покопайся в своих глубинных желаниях!
- И дай, наконец, себе волю!
Но Вася крикнул с обидой им из окна:
- Я дал жене слово больше не изменять!
Две танцующие селянки в пеньюарах обиженно переглянулись и тут же превратились обратно в  двух обычных, дородных, но одетых сельских баб. Они попрощались друг с дружкой и разошлись.
- И как же тут быть? – непроизвольно, с глубоким вздохом, проговорил вслух Василий в кабинете. – Я бы не хотел изменять.
- Так вы решили не изменять? – послышался голос за его спиной.
Василий обернулся - в кабинет заходил маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках. Он деловито прошёл к столу:
– Я поддерживаю Ваше решение. Изменять показатели в отчётности – это, знаете, чревато. Зачем? Я только что от наших ребят. Они  уже обточили свои болванки. Вопрос только в том, куда их загрузить.
- Куда загружать болванки – это вечный вопрос, Поликарп Николаевич, - глубокомысленно изрёк Василий.
- В том, что Вы его оперативно решите, я уже не сомневаюсь. С Вашим переводом к нам, Василий Сергеевич, все эти застойные явления стали как-то рассасываться.
- Рас…сасываться?
- Ну да. Стало, знаете, гораздо веселее. Подпишите, пожалуйста, накладные.

Под вечер Люба затеялась дома с котлетами (вот-вот должен придти с работы Вася).
- Так. А панировочные сухари? – спросила Люба сама себя и открыла пластмассовую ёмкость для сыпучих продуктов.
Емкость оказалась пустой.

 Люба побежала через улицу в дом напротив, к  Вале, своей новой подруге.  Толкнула калитку.
Надо, наверное, сразу отметить, что Люба и Валя были в чём-то схожи между собой. Обеим слегка за сорок, примерно одинакового роста и комплекции, обе с короткими причёсками, только у голубоглазой Любы волосы, пожалуй, светлее, а у кареглазой Вали – немного темнее.
А что до Пети, Валиного мужа, то он был пониже Любиного Василия, коренастый, широкоплечий. Словом, никакой утончённости. Хотя чистоплотный, не замазурка.

У Вали уже ужинали. Она усадила за стол и Любу.
-Найду я тебе сухарей. Посиди с нами.
Но столе всё было по-простому, никаких особых кундёб.
- Ой, да не надо, - стала отнекиваться Люба, но Валя положила ей на тарелку немного жареной картошки и салата из огурцов с помидорами.
- Ешь! – строго сказала она.
Люба вилочкой поклевала немножко.
- Вкусно, - похвалила она.
Петька, в белой майке, мускулистый, хлебал борщ.
- А Петя у нас и на ужин борщ любит, - ласково сообщила Валя. – Мама в обед сварила.
- Угу, - ответил Петя, прихлёбывая.
Его подслеповатая тёща Мария Семёновна сидела тут же, за столом, в очках с очень толстыми линзами, но ничего не кушала – изучала цветные фото в журнале, поднеся его близко-близко к глазам. На фото – красивые дамы и господа в красивых интерьерах и авто.
- О-хо-хо, мы так красиво не жили, - сказала Мария Семёновна, оторвавшись от журнала.
- Так никогда не поздно, - сказала Люба.
– Нет, – не согласилась Мария Семёновна. – Всему своё время. Это вы теперь своего не упускайте, а наша жизнь, считай, прошла. Покатилась под гору со страшной силой. Один теперь указатель – на кладбище. Надо бы сходить, Нину с Полиной проведать.
- Ну, Вы, мама, и нашли тему - поморщился Петя, повернул ложкой в тарелке и в капустно-морковно-свекольной гуще углядел неподвижную, скрюченную муху.
«Вот же зараза!»
- А морщишься чего? – спросила Валя. – Что ж, маме и погоревать нельзя о подругах?
- Можно, - сказал Петя, не поднимая глаз от тарелки. Кажется, никто не заметил.
- Вот и лопай, да маме спасибо говори.
- Спасибо, - сказал Петька.
- Да не за что, - ответила Мария Семёновна. – Первый раз что ли.
Секунду Петька раздумывал.
«Ну, муха-то, положим, в первый раз. Может, тёщеньке скандал устроить? Для профилактики. Пусть свои увеличительные стёкла надевает не только, когда журналы читает. А то говорит вчера соседской тётке Нюрке: «Я хоть и вижу плохо, зато в своём доме всегда всё слышу». Что это она там, интересно, слышит? Валька и так, что ни ночь, в спальне зажатая – «тише, а то мама услышит». Всё мама да мама. Всё тише да тише. А тут не кладбище. Тут жизнь, понимаешь!»
Пока Петя так рассуждал, тёща снова уткнулась в журнал. Близко-близко, чуть ли не носом. Валя с Любой о чём-то там, незначительном, перемолвились между собой. Валя подложила подруге на тарелочку ещё немного угощений.
Петя медленно поводил ложкой в тарелке. Принюхался. Запах всё-таки обалденный. Пустой желудок подсказывал ему, что сейчас обострять  ситуацию не следует.
«Борщ всё-таки вкусный. И тёща, в общем-то, не вредная. Подумаешь, муха! Да если на то пошло, каждый человек хоть раз в жизни да вынимал муху из борща. Или из компота».
Петя аккуратно отодвинул муху поближе к краю тарелки, и зачастил ложкой.

В это время Василий, вернувшись домой, супругу дома не обнаружил, зато увидел, что на горящей плите вовсю кипит кастрюля с картофелем.
- Так! К соседям напротив побежала!
Василий достал из кухонного ящика вилку, неуклюже потыкал ею в картофелины и выключил огонь.

А в доме напротив беседа продолжалась.
- Как Ваши глаза, тётя Маша? – спросила Люба. – Закапываете?
Тёща оторвалась от журнала, сняла очки:
- Всё без толку. Вот вдаль ещё терпимо – через дорогу вижу, в огород вижу. Без очков. А вблизи, вот сейчас, почти ничего, будто в пару всё. Сижу, как в бане.
- Тогда давайте все разденемся, - сказал Петька, откусывая хлеб.- Голые посидим.
Валя внимательно посмотрела на мужа:
- Всё-таки, Петя, ты немножко неотёсанный. При маме такие шуточки.
- А что твоя мама никогда в бане не была?
- Да хватит вам, - миролюбиво вставила  Мария Семёновна. – Была. И вам советую. Чем чаще, тем лучше. Пар – великая сила!
 
В это время Василия на кухне обдавали клубы пара. Он сливал в мойку кипяток из кастрюли с картошкой. Делал это неуклюже, обхватив кастрюлю тряпкой и придерживая крышку. Клубы пара били в лицо, Василий морщился и отворачивался в сторону:
- Всё на мою голову!

Беседа в доме напротив, между тем, продолжалась.
- Но здесь же не баня, Петя, - всё-таки добавила Валя осуждающе. – Баню ты в собственном дворе всё никак до ума не доведёшь. Год уже? На предбанник такую площадь разогнал, а зачем, спрашивается?
- Найдётся зачем, - миролюбиво ответил Пётр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с лёгкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. - Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.
- Свои собственные, которые из головы повыкатывались? – ласково спросила Валентина.
- Ой, Валя! – неодобрительно качнула головой  Мария Семёновна.
- Ничего, там их ещё много осталось, - отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.
- Смешные вы все, - засмеялась Люба.
- А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.
- Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.

В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш,  сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.

А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:
- Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы – чистота, порядок – муха не пролетит.
-Ага, - сказал Петька, - не пролетит. Упадёт.
- Да какая муха тебя сегодня укусила? – опять повернулась к мужу Валя.
- Пусть попробует. Я её скорей укушу.
Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.
- А Василий где же? – спросил он у Любы.
Но тут раздался лёгкий стук, дверь заскрипела, и в проёме появился Вася.
- О! – сказал Петя.
- Лёгок на помине, - добавила Мария Семёновна.
- Вот она где рассиживает. Так и знал.- беззлобно сказал Вася. – А кастрюля конфорку залила.
Люба схватилась ладонью за свою щёку:
- Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?
- Да выключил, сиди уж. И воду слил. – Вася, ещё не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. – Может, и мне борща дадите похлебать?
- Вот бессовестный, - сконфузилась Люба. – Сейчас ведь домой пойдём.
- Да проголодался же человек, - сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.
- Ага, - ответил Василий.
- Так покормите же Василия, гостя дорогого, - вставил Петька.
- Садись, конечно, налью, налью, – засуетилась было Мария Семёновна.
Но Валя её остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краёв тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на её дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.
Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но…  Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.
- Я… это… В общем, я неожиданно понял, что  уже сыт.
- О! – округлил глаза Петька. – А секунду назад не понимал?
- Так ведь пищеварение… Сытость после приёма пищи не сразу проявляется. 
- Где ж тебя накормили? – удивилась Люба.
- Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем,  с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.
- Да с чего это вдруг? – Люба прямо-таки поразилась. – Я ж дома уже фарш приготовила.
- В самом деле, - поддержала подругу Валя. – Она ведь к нам за сухарями прибежала.
- Да чистая случайность, - Вася помедлил, соображая, как бы сказать. – Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация  разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.
- Тьфу! – сказала Марья Семёновна. - Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.
- Это точно, - сказала Валя. – Машка Зубанкина – баба нечистоплотная, кто её только в поварихи засунул?  От одного только её  фартука с этими жуткими жёлтыми разводами на животе меня уже всю передёргивает.
Валя даже брезгливо, слегка картинно  передёрнула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И всё поняла. И замолчала.
Разговор как-то сам собой свернулся, и Люба с Василием вежливо откланялись, прихватив сухарей.

Валя ничего дома больше на эту тему не сказала, молча собрала тарелки и унесла их на кухню.
«А что тут говорить? Мама не виновата, она всегда очень аккуратная. Случайность. И Петька тоже ни в чём не виноват. Хотя, конечно, мог бы как-то сразу эту тарелку с глаз долой убрать. Балда Иванович. Ну погоди же!»
Валя мыла тарелки на кухне и иногда вытирала всё-таки набегавшую на глаза обидную слезу.
«Ну надо же! Теперь чёрте что будут про нас думать, что мы тут… что у нас тут…».

Чуть позже Валя всё-таки сказала матери про муху.
- Ох, неудобно, – охнула Марья Семёновна. – Но ведь ничего не переиграешь, чего ж теперь…
Помолчала и добавила:
- А Петя, значит, перемолчал. Деликатный какой. Но это при Любе. Без неё не преминул бы… Да ладно, ты его уж сегодня не цепляй.

…Потом, когда Валя вошла в спальню, Петька,  обнажённый, уже ожидал её в постели. Без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло, которым прикрывался. А что? Он муж, она жена.
-Иди сюда, моя принцесса.
- Зубы почистил, принц? – спросила Валя.
Петька охотно и весело поклацал белыми зубами, подзывая Любу  к себе указательным пальцем.
- Ну так поворачивайся зубами к стенке, – продолжила она. - И так до утра, понял? Пентюх! Почему тарелку с мухой сразу же не убрал с глаз долой?
Петька обиделся:
- Меня же мухой чуть не накормили, и я же ещё и виноват!
Обиженно засопел и отвернулся к стенке.
Но вскоре Валя оттаяла, легонько толкнула его в бок, а уж он ждать себя не заставил.

Василий с Любой тоже уже лежали в постели, он обнимал её за плечи, пытаясь притянуть к себе. А она всё не могла успокоиться:
- Так никакой столовой не было?
- Нет, конечно. Из-за мухи всё придумал.
- Однако, складно же ты сочинил про столовую. Даже я поверила. Ты и меня так обманывал, и не раз, да?
- Ну не начинай снова, Люба. Я же тебе пообещал.
- Что пообещал? – требовательно спросила она, хотя прекрасно понимала, что он имел ввиду.
- Что больше не изменю тебе. Никогда.

Утром Люба кормила Василия завтраком. К чаю ему – бутерброд с маслом.
- И мёдиком сверху, - попросил Вася.
- Мёду на масле не сидится. Заляпаешься весь. Лучше из чашечки, ложечкой, хорошо?
- Угу, - кивнул Вася. Он изучал содержание местной газеты.
- Опять в газету уткнулся.
- Надо же знать, что в районе творится.
- И что творится? – спросила Люба.
- Перед выборами с ума сходят. Друг на друга ляпают.
Он отложил газету в сторону. И вдруг:
 - Вот и ты сказала «заляпаешься»? Фу! Звучит как-то…
- Как, Вася?
- Неэстетично. Могла бы сказать «испачкаешься».
- Но ты сам только что  сказал.
- Что сказал?
- «Друг на друга ляпают».
- Разве?.. Ну, это потому что они там друг на друга ля…
- Ага, - сказала Люба. – На работу тебе пора, ляпальщик.
- Тогда уж лучше через «а».
Люба озадачилась, но только на секунду:
- Смотри у меня! Подымайся.

В прихожей Вася, надев шляпу, изучающе повёл туда-сюда головой перед зеркалом. А что? Ему идёт, что-то такое мелькает.
- Вась, может, без шляпы?
- Почему это?
- Да в посёлке один ты её и носишь.
- Ну и что?
- Ты ж не лысый.
- А что шляпы только для лысых?
- Тьфу ты! Ну иди, красуйся.
Она поцеловала его в щёку и подтолкнула к двери.
Захлопнувшаяся за Васей дверь вдруг снова открылась. Вася вернулся.
- Забыл что?
- Да нет… Это…
- Без шляпы решил?
- Да нет… - Вася вроде бы не мог подобрать нужное слово. – Ты это, Люба, смотри не ляпни случайно…
Взгляд Любы выразил непонимание.
- Да я про вчерашнюю муху, - продолжил Вася. – А то Валя обидится.
- Господи, я даже не видела этой вашей с Валей мухи. Если бы ты не рассказал! Марш на работу! «Валя обидится»! А Петя  нет?
- Ну и Петя, возможно, тоже, - осторожно добавил Вася. Поцеловал жену в щёчку и вышел.

На улице после дождя развезло.
Валя с Любой с сумками едва вышли из продуктового магазина, где только что отоварились, как на площади, подняв мутные брызги из лужи, затормозил мотоцикл. Сидевшая за рулём внушительная тётка обратилась к ним:
- Девчата, неохота с мотоцикла слезать. Не видали, липучки для мух есть?
При упоминании про мух Вале стало жутко неловко, она даже покраснела. Люба это заметила и тоже замешкалась.
- Да вы оглохли, девчата? – спросила тётка-мотоциклистка. – Спросите у Дуськи.
Люба повернулась к открытой двери магазина:
- Дуся, тут спрашивают, липучки для мух есть?
- Нету, вчера последнюю забрали, - послышался голос продавщицы. Но сама она не показалась даже в глубине магазина.
- Ну так завези! – громко крикнула тётка-мотоциклистка. – И можешь не прятаться. Я от тебя всё одно не отстану.
- Эти липучки не очень-то и эффективные, - сказала Валя.
- А мне не для этого, - ответила тётка-мотоциклистка.
- А для чего?
- Скоро узнаете.
На этих словах тётка-мотоциклистка газанула и рванула с места, оставив Любу и Валю в лёгком недоумении.

Подруги пошли по улице, обходя лужи.
- Валюша, - осторожно начала Люба. – Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.
- Неправда, - сказала Валя смущённо.
- Да правда, - продолжала Люба. –  Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.
- Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.
- Да, Василий ужасный чистоплюй.- И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: - Что касается пищи и носков.
- А что – носков? – Валентина даже остановилась.
- Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, – пожала плечами Люба. - Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.
- Какие, оказывается, наши мужья разные! - покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперёд вдоль заборов. – Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки – проще выбросить, чем зашить, - нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!

Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в  куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.

Валя, между тем, на улице продолжала:
- Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упёртым, делать? Куча ж новых носков в комоде!
Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.
Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых – под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалёванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.
- Батюшки, это что такое? – остановилась Люба.
Но Валя схватила её за руку и потащила в сторону:
- Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!
Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.
Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.
- Да что происходит-то?
- Это «куры», - сказала Люба.
- Куры?
- Так у нас третий день свадьбы называется – куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котёл, и вообще, гребут что ни попадя – за пару рюмочек для хозяев и приглашение.
- Ко всем, что ли, без разбору ломятся? – поразилась Люба.
- Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.

Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколёсные тачки, сделали им «операцию» - разбили над ними молотком старый ржавый чугунок – и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.

Подруги, скривив в усмешке рты,  наблюдали за этим действом – экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь – а ряженые  уже и к ним направились.
- Всё, прощай колбаса, - сказала Валя. Из её сумки торчала палка варёнки. – Убегать – ещё хуже, догонят и уж точно грязью измажут.
Ряженые быстро обступили подруг. Страшненький, пучеглазенький гармонист в вывернутой наизнанку шубе, притоптывая и растягивая гармонь, выдал частушку:
     Муха в мужике сидить,
     Муха им руководить.
     Дернить слева – он у Маши,
     Справа дёрнить – у Наташи!
Люба в лёгком ужасе закрыла рукой рот. Такого «художественной самодеятельности» она не ожидала.
-  Бесстыдник ты, Федька, - беззлобно покачала головой Валя. – Сам сочинил? Из личного опыта?
- Ну! Моя новая произведения. Её у нас ишо не все слыхали.
– А если жёнке расскажу?
- Не-а, не расскажешь! Не посмеешь. Отдай колбасу, не то ишо не то спою.
Он развернул гармошку:
    Нам с соседским, эх, Митрохой
    Захотелось вдруг гороху…
- На! – Валя быстро бросила колбасу в сторону гармониста. Её на лету  весело подхватил один из его ряженых «помощников».  – Проваливайте!
Ряженые с достоинством склонили головы – в знак благодарности – и тут же развернулись. Валя с Любой их больше не интересовали.
- И много тут таких поэтов-песенников? – спросила Люба. – С личным опытом?
- Ой, не воспринимай серьёзно. Всё ж понарошке.
- Ага, понарошке! – почему- то не поверила Люба.
- Это наше шведянское народное творчество, -  продолжала Валя.-  Ну, немножко некультурное, это да. Народ оттягивается, шалит слегка. Давай простим их, неотёсанных, а? Нашему шведянскому населению без придури жить скучно будет.
- Давай, - согласилась Люба.

Подруги подошли к зданию  поселкового медпункта, у которого, держась одной рукой за ухо, их поджидал щупленький, небольшого роста, мужичок.
- Здрасьте, - сказал он, морщась.
Валя покачала головой:
- Вот как, Тимофей, тебя достало, даже в перерыв прибегаешь. Сам виноват, тянул до последнего. Что за народ!
- Да я кругом виноват, - почему-то обречённо махнул свободной рукой Тимофей.
Открыли запертую дверь, зашли.
- Сегодня Вам укол и электрофорез, - сказала Люба Тимофею.
- В кабинку и на кушетку! - скомандовала  Валя. – Сейчас со шприцем приду.
Обе они облачились в белые медицинские халаты и подошли к раковине. Открыли кран с водой.
- Это ж его жена была, - сообщила Валя, намыливая руки.
- Кто? – Люба взяла мыло у Вали, стала тоже мыть руки.
- Да Катька. Которая на мотоцикле.
- А-а…
- А про колбасу маме не рассказывай. А то схватится за голову.
- Ладно, - пообещала Люба. – Хорошая она у тебя. Я иногда к вам зайду – а тебя нет. Так я с нею беседую, даже секретами делюсь. И её послушать, знаешь, очень интересно бывает.

… Валя, сделав укол, пациенту, направила ему на ухо аппарат для прогревания и вышла из кабинки.
В кабинете Люба расставила на столе две чашки, вазу с печеньем.
- Почаёвничать успеем? – спросила.
Валя подвинула будильник на окне, посмотрела на циферблат.
- Успеем.
Стали пить чай. Валя вернулась к прежнему разговору:
- Мама, между прочим – я тебе не говорила? – рассказы, истории всякие сочиняет.
- Нет, не говорила. А про что?
- Да как сказать… Она говорит – всякое в жизни бывает. Нету, мол, ничего такого, чего бы взаправду не могло произойти. Ну и описывает. Но я думаю, больше выдумывает. Я тебе дам её тетрадку, захочешь – почитаешь.
- Хорошо. Хотя… я могла бы, пожалуй, туда ещё одну историю добавить.
Сказала это Люба и погрустнела. Отставила чашку, к окну отвернулась.
- Какую, Люба? Да что с тобою?
- Мы ведь почему сюда переехали? Утащила я Василия из города – подальше от его любовниц. Продавщицы, буфетчицы, парикмахерши…
- Да ты что! – поразилась Валя.
- Да… Как только узнала, что перевести его сюда на работу можно, так сразу же. Не он принимал решение, а я. Просто поставила вопрос ребром. В поликлинике должность зама оставила. Но это не главное, конечно…
Люба уже чуть не плакала.
Валя растерянно качала головой, не зная, что сказать.
- Может, здесь наладится, - вымолвила она, наконец. Снова покачала головой – Нет, мой Петя не такой.
- Тебе так кажется,  - жёстко заметила Люба.- Все они… с мухами, как поёт этот ваш Федька-гармонист. Все до единого!
- Да слушай ты его, дурачка!.. Ой, неужели ж и правда?
- Ты просто не в ведении. Может, дырки на носках – это как раз маскировка. Под простачка.
Валя сильно разволновалась:
- Да если узнаю, я моего Петю самолично  удушу вот этими  руками на центральной площади посёлка! Буду плакать и смотреть, как он трепыхается, пока не затихнет.
- Эй! – донеслось из кабинки, - вы меня спалить решили?
Валя взглянула на будильник:
- Больной, лежать и не трепыхаться! Ещё одна минута. «Спалить мы его решили»! – передразнила она.

Когда вечером после работы подошли к своим домам, Люба пригласила:
- Зайдём ко мне на минутку.
На кухне Люба вытащила из своей сумки такую же палку колбасы, какую Валя днём пожертвовала во имя счастья жениха и невесты. Разрезала пополам, протянула половинку Вале.
- Ой, да не надо! – замахала Валя руками.
Но Люба молча и настойчиво тряхнула рукой: бери.
Валя взяла.
У двери снова повернулась:
- Неужели ж и правда – все? До единого? А что же тогда верность? Если слово такое существует, то и она же должна быть.
Люба грустно пожала плечами, что означало большой вопрос:  кто ж его знает?
А Валя неожиданно продолжила с растерянностью:
- Так ведь и слово  «коммунизм» тоже существует…

Петя возился во дворе у своих стареньких «Жигулей» - подкачивал колёса -  и неожиданно услышал голос соседской тётки Нюрки, женщины за шестьдесят:
- Петь, а Петь, подойди-ка к забору.
Петя подошёл:
- Чего, тёть Нюр?
Она подняла из-за забора руку, в которой оказался старенький транзисторный радиоприёмник.
- Починишь?
- До сих пор считалось, что я автомеханик...
- Да тут антенна отвалилась. Привинтить — как раз твоё  дело.
- Ну, если только антенна... - Петя взял у неё транзистор. - Привинтить не получится, ушко лопнуло... Ладно, разберёмся.  Неужели ещё слушаете? Я думал, на сериалы перешли.
- Да бурьян в огороде дёргать веселее... А эти мыльные оперы  терпеть не могу! Захочешь, целую лекцию тебе прочитаю - почему.
- В другой раз, тёть Нюр. И приёмник — не сегодня, ладно? Мы тут с нашими новыми соседями на природу собираемся...
- А-а... Вы, я вижу, задружбанили. Дело хорошее… Ну да мне не к спеху. Грядки пока чистые.

Две пары вместе выехали на природу – на стареньких Петиных «Жигулях». Отмечать день рождения Васи. О том, почему Василий к этому времени был безлошадным, мы упомянем впереди.
Итак, расположившись в живописном месте, наши герои сидели на траве вокруг красивой скатерти с разнообразной провизией.
- За именинника уже поднимали тост, за его супругу тоже. В третий раз наши  мензурки за что поднимем? – спросила Валентина.
- Давайте за наших детей,- предложила Люба. – За ваших Таню и Юру и за нашего Вадика.
- Давайте, давайте, - согласились все.
 Подняли махонькие рюмочки, чокнулись, выпили.
- Ммм, вкусно! – промычал Василий, закусывая очередным яством. –Валюш, ты готовила?
- Ну да, - слегка смутилась Валя от похвалы. Даже зарделась. – Да вместе с Любой же. Для именинника.
- Божественно, - промычал Василий.
Ох, и дипломат, этот Василий!
- Я всё удивляюсь, какие бывают совпадения, - сказал Петька. – Два месяца назад мы вас и не знали. Приехали к нам в посёлок незнакомые, чужие люди  и вдруг нате вам – наши дети на одном факультете! Не просто, там, в одном городе, а в одной аудитории сидят!
- Вот и хорошо, очень удобно, - сказала Валентина. – Они повезут  харчи сыночку – наши прихватят, мы повезём  харчи доченьке – их прихватим.
- Конечно, конечно, - согласилась Люба.- Очень удобно. Я как-то сразу не подумала.
- Вашему Юре ещё сколько служить? – спросил Василий, закусывая.
- Этой осенью уже домой. Ждём-не дождёмся, - ответила Валя.
- Уже старший сержант, - с гордостью добавил Петька.
Слегка раскрасневшийся Василий похвалил:
- Молодец, ваш Юра. Я тоже ушёл старшим сержантом. В военно-воздушных силах служил.
- А ты, Петя? – поинтересовалась Люба.
- Я-то? Да рядовым. В пехоте.
- Он у нас не командир, он у нас всегда ведомый, - шутя махнула рукой Валя.
- Как сказать – возразил Петя и даже обиделся. – «Всегда»! Это мы ещё посмотрим.
- Петенька, я ж любя. Другой мне и не нужен – примирительно протянула Валя.
- То-то же! – «простил» её Петя. – Смотри у меня!
Но Валя вдруг спохватилась, глядя в пустую Петину рюмочку:
- Это ты смотри! Ты за рулём. Надеюсь, минералку себе наливаешь?
– Минералку, дорогая, не волнуйся!  Хоть я и «ведомый», но сегодня пассажиры мои вы. И я за вас отвечаю. Так что руль буду держать крепко. А именинник пусть себе спокойно расслабляется, ему сегодня можно. Да, Василий?
Василий поднял махонькую рюмочку:
- У всех налито? Я поднимаю снова эту рюмку только из-за традиции. Не самой хорошей, подчёркиваю, нашей традиции. Потому что лично я противник пьяного угара. Жизнь, она и без всякой пьяни может дарить столько прекрасного! И на правах именинника хочу сказать по этому поводу речь.
Василий поднялся. Все внимательно смотрели на него. И Василий пафосно  выдал:
- Друзья мои! Сами того не осознавая, все мы, четверо, переживаем сейчас прекраснейшую пору. Прекраснейшую! Дети уже выросли, внуков ещё нет. А? Каково? Я бы даже назвал эту пору… пикантной. Да, пикантной! Сил ещё полно, здоровья хватает, энергии через край, жизни впереди ещё много… а может и не так много…  Разве не пришла заслуженная пора человеку заняться, наконец, самим собой? Мы зрелые, сорокалетние - с гаком - люди! Личности наши состоялись! И что бы мы ни сделали, какое бы коленце ни выкинули, нас уже не испортить, не сломать, не разложить. Мы ведь не подростки, а все остальные – не педагогический совет. Так на кого мы должны оглядываться? И почему в нашем обществе такие перекосы?  Пьяница под забором валяется -  это, конечно, плохо, но вписывается в нашу норму жизни. А вот если что-то такое, другое, эдакое - ах, ах, да как же можно, это же аморально! Да оглянитесь вокруг!  Жизнь сама как бы протягивает нам столько возможностей и бессловесно как бы говорит нам: берите, пользуйтесь, наслаждайтесь, пока я вам это позволяю!  Пока позволяю, обратите внимание! Так почему же люди редко понимают и ценят то, что им дано сейчас, именно сейчас, а не потом, когда в груди хрип, а в спине скрип?

… Пока Вася с Петей находились в кустах (ушли «до ветру»), Валя, впечатлённая речью Василия, сказала Любе:
- Как красиво говорил Василий!.. Только я не всё поняла.
- А я тебе переведу, -  ответила Люба. И в её интонации одновременно сквозили недовольство и ирония в адрес Васи. – По-русски это означает: пока прыгается, надо прыгать.
- Так он опять про своё? – ахнула Валя.
- Что-то вроде того. Только какими-то кругами, будто к чему-то подбирается. Тут ещё разбираться надо… Но ты знаешь что?
- Что?
- Всё-таки хорошо, что они с Петей сдружились. Хоть ты и назвала своего Петю ведомым, но в нём какая-то обстоятельность есть, серьёзность. Я, наверное, тогда была не права, когда огульно обвиняла всех мужиков подряд. Всё-таки твой Петя вызывает доверие. Он ведь, мне кажется, где попало шляться не будет?
- Не будет, - подтвердила Валя.
- Тогда давай эту их дружбу ненавязчиво, незаметно для них поддерживать. Если Василий всё время будет рядом с Петром, то, возможно, твой Петр окажет на моего Василия своё положительное влияние.
- Давай, - согласилась Валя.- И не только чтобы рядом, но и как можно больше у нас на виду. Вон, там, шахматы, шашки, футбол по телевизору, что ещё?
-Политика, газеты, журналы, какое-то совместное занятие.
- Тогда пусть что-нибудь вместе по хозяйству мастерят. Хоть лобзиком зверюшек  выпиливают! Но чтобы всё время заняты были. Под нашим присмотром.
- Но здесь важно не переборщить, давать им, так сказать, глоток свежего воздуха. Иногда можно и на рыбалку, но ненадолго.
- Ага, давай, давай.

Вася с Петей ловили рыбу на диком озере. Тишина, покой, красота. Правда, клевало неважно.
- Сегодня в природе что-то не то, - сказал Петя. – На две сковороды вряд ли хватит.
- Значит,  устроим одну большую общую, - со смешком ответил Василий. - На один вечер общее хозяйство заведём, а? Не против?
Петя охотно согласился:
- Давай. А у кого: у вас или у нас?
- Не принципиально. Давай у нас. Любаша рыбу классно готовит. А Валя ей поможет…
Василий помедлил и продолжил:
- Тебе моя Люба нравится?
Петя не ожидал такого вопроса.
- Ну… Симпатичная… да… А почему ты спросил?
- Сейчас поймёшь. Про шведский брак слыхал?
- Что-то такое слыхал… Это когда общее хозяйство ведут, как мы, вот, вместе рыбу жарят… только не один раз, а…
- Пункт про общее хозяйство в наших условиях не главный. Его вообще можно опустить.
- А какой главный?
- Представь, что мы с тобою два шведа. Я к тебе прихожу и говорю: «Питер, предстоящей ночью моя Любхен в твоём распоряжении».
Петька оторопел:
- Ого! Интересно. А ты где будешь?
- Как где? У твоей Вальхен.
Петя вскочил:
- Да ты что?!
Возмущенно стал ходить вдоль берега. Негодующе зыркнул глазами на Василия. Василий пожал плечами:
- Ну и не надо. Сам себя лишаешь приключений.

…Петя сидел, призадумавшись, на пригорке. Внизу, на берегу, Василий смотрел на неподвижный поплавок. Петя повёл глазами над гладью озера и вдруг перед его взором возникла Васина Люба. В пеньюаре. Красивая, манящая, она махнула обнажёнными руками, как белая лебедь крылами, и исчезла.
Поплавок на водной глади неожиданно ушёл под воду.

…Потом сетчатая авоська с трепыхающейся ещё рыбой висела на сучке. Удилища молча ждали, прислонившись к стволу. Вася с Петей стояли в кустах рядышком, в метре-полутора друг от друга, и дружно осуществляли процесс избавления от ненужной жидкости в организме.
Петя осторожно повернул голову в сторону Васи и сначала посмотрел на Васино лицо. Устремив взгляд куда-то вдаль, Вася блаженно витал в облаках. Тогда Петя робко перевёл взгляд вниз, где правая Васина рука уже энергично что-то там стряхивала, впрочем, понятно что. Тогда Петя посмотрел вниз уже на свою правую руку, приступившую к тому же действию, снова быстро взглянул в сторону Васи, потом снова к себе…  И кажется, остался доволен. Его едва заметную довольную улыбку можно было истолковать так: ну что ж, если что, в грязь лицом не ударю.

Делая обход на хоздворе своего предприятия под вывеской ООО «Запчасть», Василий по-директорски привычно оценивал обстановку, цепко осматривал оборудование, здоровался кое с кем из работников за руку.
- Петрович, где слесарей потерял? – спросил пожилого работника, увидев пустые рабочие места в одном из боксов.
- Да сейчас, сейчас, - засуетился пожилой работник, - на перекур побежали.
Василий проницательно улыбнулся, погрозил указательным пальцем:
- Не припоминаю, чтобы запрещал курить рядом с боксом. Премию продымят – сигаретки дороже обойдутся.
Отошёл, деловито набрал номер на мобильнике. Подождал несколько секунд.
- Ну что? – спросил в трубку. – Надумал?
Петька, у себя на автосервисе, стоя рядом с загнанной на ремонт машиной, отвечал Василию по мобильнику:
- Нет, Вася, шило на мыло менять…  Не хочу.
- Шило на мыло? – недоумённо и даже обиженно спросил Василий – Что за сравнения  идиотские? Рехнулся?
- Почему рехнулся? – отвечал Петька. – Мне и на своём месте неплохо. Я вообще не привык прыгать туда-сюда.
- Туда-сюда? Да когда это ты прыгал-то?
- Так и я про то же. Уже двенадцать лет тут, к тому же надбавки идут.
- Тьфу! – в сердцах сказал Василий и облегчённо вздохнул. – Да я не про работу. Хотя рано или поздно я тебя на своё предприятие  всё равно перетащу… Я про шведов…
- А-а, - неуверенно протянул Петька. Помолчал, оглянулся и добавил: - Ну, давай… попробуем.

Когда Валя после работы открыла калитку в свой двор, она услышала звуки стучащего топора и работающей пилы. Остановилась в удивлении:
- Что такое?
Мария Семёновна, отдыхавшая на своей табуреточке  на крыльце,  ей спокойно ответила:
- Вася с Петей решили вместе баню доделать.
- Да ты что!?
Обрадованная Валя тут же поставила сумку на землю и побежала в баню - новостройку.
Вася с Петей в большом, просторном, как гостиная, предбаннике орудовали инструментами. У неотделанных ещё стен уже стояли несколько свежеоструганных досок. Оба мужчины разгорячённые, жизнерадостные, вспотевшие, в майках, с сильными мускулистыми руками.
- Да неужели? – радостно спросила Валя, открыв дверь. – А что ж в каком лесу произошло?
- Все животные в наших лесах в добром здравии, Валюша – ответил Петька. - Не волнуйся. Это, вот, Вася.
- А что Вася? Ты сам не мог?
Василий посчитал нужным вставить своё слово:
- Понимаешь, Валя, когда всё время сам, настроение не то. И надоедает, и хандра заедает, и смысла не видишь.
- А теперь же какой смысл?
- А теперь на паритетных началах.
Валин взгляд выразил тревожное недоумение:
- На каких таких паритетных?
- Мы вам помогаем довести баню до ума…
- Так… - Валентина ожидала продолжения.
- А вы нам предоставляете возможность иногда попариться.
- Ой, да хоть бы и не помогали, всё равно бы парились! – обрадовалась Валентина. – Главное, чтоб огонь под котлом, наконец, зажёгся! Чтоб от раскалённых булыжников пар… аж шипел!
- Огонь уже, считай, горит, Валя, - ответил Вася, как-то странно глядя на неё.
- И булыжники уже… того… - сказал Петька.
- Чего? – не поняла Валя. – Уже тоже шипят?  Пока не слышу. Ох, какими речами заговорили, а! Так Люба, значит, уже в курсе? А где ж она?
- Люба тебя ждёт, Валюш,- сказал Петя.- Сегодня за вами ужин.
- Так он вроде всегда за нами.
- А вот не такой, как всегда.
- Что, с водкой? Не дам. Вы ж не пьёте.
- Нет, Валюш, - снова заговорил Вася. – Водка нам не нужна.
- А что нужно? Может, курочку зарезать? Так её ж пока ощиплешь…
- Курочка нам тоже не нужна, - ответил Петя.
- Тем более, ощипанная, - добавил Вася.
- А что ж вам тогда нужно, чем угодить-то нашим золотым работничкам?
- Нам, Валюша, - сказал Вася, - нужны две красивые женщины за нашим столом. И приятный неторопливый вечер в их компании под тихую манящую музыку.
- Ой… - Валя прямо расцвела лицом.- Да как же красиво! Зачем, вот, действительно, ходить-ездить чёрте куда за какой-то, там, непонятной красотой, когда её можно лепить дома своими собственными руками?  Это ж, как пельмени – свои всегда вкуснее!

И был неторопливый вечер, и красивые, подкрасившиеся, принаряженные Валя и Люба (правда, не в новых платьях), и беседа за столом, и тихая манящая музыка, и даже медленный танец, где кавалеры меняли дам.
На другой день снова стук молотков, визжание пилы и скольжение рубанка по доске с выходящей из него длинной тонкой стружкой.
И так повторялось несколько раз. Мария Семёновна, сидя вечером на своём крылечке, иногда посматривала на светящиеся окна дома через дорогу, где на занавесках медленно покачивались тени двух мужских и двух женских фигур, и чему-то улыбалась.

В один из дней Петя с Васей снова работали в предбаннике. Был он уже почти весь отделан свежеструганными гладкими досками. Красиво выходило, добротно.
- Давай передохнём, - сказал Вася. – Открой окно, душновато.
Петя толкнул кулаком деревянную фрамугу, и она с готовностью открылась наружу.
В это время во дворе Мария Семёновна только что пересчитала указательным пальцем маленьких утят, послушно сидевших пушистыми жёлтыми комочками вокруг матери-утки..
- Так, а ещё двое где? Утя, утя! – стала звать Мария Семёновна и заглядывать то за один угол дома, то за другой. – Вот же два сорванца! Вот же не сидится им! Куда, спрашивается, опять запропастились? Может, за баней на солнышке пригрелись?
Мария Семёновна направилась за баню, стала проходить между стеной и соседским забором – как раз под открытым окошком из предбанника…
Внутри предбанника ничего не подозревающие друзья примостились отдохнуть на ещё не обработанных досках.
- Так ты, значит, ни разу Валентине не изменял? – спросил Вася.
- Нет, ни разу. За двадцать два года.
Мария Семёновна так и замерла под окном.
- Бедный ты, бедный! И что же, не хотелось? – продолжал деликатный допрос Вася.
- Да как сказать… Мне казалось, что нового ничего не найду, а вот как потом Валентине в глаза посмотрю?..
- В мире вообще ничего нового нет, - глубокомысленно изрёк Василий. – Но эта сладкая дрожь, манящее ожидание! М-м-м! Эта прелюдия! И это вознаграждение за риск и отвагу! Тот, кто этого не испытал…
- А когда же к делу перейдём? – робко спросил Петя. – Всё танцы да танцы. Я уже, лишь твою Любу за стан только возьму, так уж не могу!
- Не торопись, а то сорвутся с наживки. Ты же понимаешь, наши женщины – это не шведки, чтобы так просто мужьями обменяться. Груз многовековых устоев, он, знаешь, всё-таки давит. Психология, устоявшиеся взгляды… Тут обмозговать надо, выбрать удобный момент, предложить им это красиво и элегантно. Чтобы не обиделись, а, наоборот, посчитали за честь… Не торопись…

На торговой площади, как раз напротив продуктового магазина (где – помните? - Валя с Любой отоваривались) снова остановился мотоцикл, которым управляла всё та же внушительная тётка.
-Дуся, ты, наконец, липучку для мух завезла? – крикнула она продавщице через открытое окно.
-Ага! – послышался угодливый ответ.- Тебе пару ленточек?
-Нет, всю коробку заберу.
Вася с Петей разом подняли головы и переглянулись. Они как раз напротив магазина только что вынесли наружу из мебельного склада добротный деревянный стол с резными узорами и теперь осматривали его.
Внушительная тётка слезла с мотоцикла и скрылась за дверями магазина.
- Зачем ей целый короб липучки для мух? – недоумённо спросил Вася.
– Если б на кошару, я бы ещё понял, - пожал плечами Петя. - Я как-то был у одних. Так - веришь? - неба голубого не видать! Но эта баба не с кошары, она тут через яр от нас со своим Тимофеем живёт…  Ну, бог с ней. Стол-то как, самое то для трапезы в предбаннике? Будем заказывать?
Вася утвердительно кивнул:
- Теперь дело за скамьями. Желательно с мягким кожаным покрытием. Чтобы дамам комфортно было.
- Найдём, - ответил довольный Петя. – Нынче это не проблема.
Внушительная тётка показалась из дверей магазина с большим коробком в руках.
- Катя, а зачем тебе столько липучки для мух? – крикнул ей Петя.
На что внушительная Катя несколько агрессивно ответила:
- Скоро вы все узнаете. И вы, – тут тётка указала на Васю с Петей. – И она, - тут тётка указала в сторону продавщицы в магазине. – И все остальные, - тут тётка провела вокруг рукой. – Все-все всё узнаете. Совсем даже скоро. Ждите.
Тётка села на мотоцикл и уехала, оставив Васю и Петю в глубоком недоумении.
Вася, наконец, сказал:
- Мне эта тётка на мотоцикле напомнила, что я давненько не сидел за рулём. Навык терять не хотелось бы.
И на Петю посмотрел.
- Ну? – спросил Петя.
- Давай на твоих «Жигулях» по окрестностям погоняем. Бензин мой.

Петины «Жигули» взбирались и спускались по пригоркам на изгибистых грунтовых дорогах меж сгрудившихся кустарников, открытых пространств и одиноких деревьев.
- Уважаю, - похвалил Петя.
- Что? – не понял Василий.
- Уважаю асов за рулём. Я, вот, вроде и вожу неплохо, а вижу – у тебя хватка совсем другая.
- Я на своём внедорожнике ещё не такие кренделя выделывал. Пока не пришлось продать… 
- Не жалко? Почему продал-то?
Вася остановил машину и заглушил мотор.
- Жалко, сил нет, как жалко!
- Ну так что за причина? Деньги?
- Да какие деньги! Причина всё та же, что и для переезда сюда. Люба настояла - чтобы никаких катаний в авто с бабами! Пришлось подчиниться ради сохранения семейного мира. Но ты же понимаешь…
- М-да, сколько у тебя страданий, и всё из-за этого.
- Из-за этого, из-за чего ж! А куда деваться, если покою не даёт.
- М-да… Интересно, а вот если бы люди  были по-другому устроены…
- Как по-другому?
- С виду такие же бабы и мужики. Но на самом деле все до одного среднего рода, ну, вот, как манекены, с гладкими местами. Но одеты  красиво, с иголочки.  Только ходят и здороваются. «Здравствуйте. Проходите. Нет, Вы первый. Спасибо. Пожалуйста. До свиданья!»
Вася с испугом посмотрел на друга:
- Ты что, перегрелся?
- Да просто, вот, даже и не знаю, почему-то мысль в голову пришла.- Пётр с некоторой долей иронии стал вслух размышлять дальше. -  Может, прогресс к этому и прикатит?.. А что? Вежливо, красиво, никаких страданий и неприятностей. По крайней мере, спи спокойно. И на машине катайся, куда хочешь.
- Куда ж тебя, среднеполого манекена, потянет покататься? И, главное, с кем? Ты меня, Петя, не пугай – смотри, руки аж как отсыхать стали! Глянь, аж побелели! А нам ещё по улицам посёлка виражи делать. Не говори больше так. Никогда!
- Да успокойся ты! Пошутить нельзя!
Василий снова завёл мотор, но не успокоился:
- Прогресс прикатит! Бабы и мужики, как болванчики – «Здравствуйте. До свидания»…. «Спи спокойно, дорогой товарищ!»…  Господи Иисусе, я от такой жизни заранее отказываюсь!

…Подъезжая к торговой площади (уже ближе к сумеркам), Вася и Петя увидели напротив продуктового магазина толпу людей, окруживших кого-то. Явно что-то происходило. Вася и Петя переглянулись, остановились и вышли из машины. Пробрались сквозь толпу.
На площади стоял угрюмый, абсолютно голый и босой, щупленький мужик Тимофей (который – помните? - лечил своё ухо в медпункте), только в средней части туловища он был сикось-накось почему-то обмотан липучкой для мух. Как пулемётной лентой. И скорее всего, насильно. Видимо, при этом он как-то пытался защитить своё причинное место, потому что теперь его ладони были крепко прижаты к сокровищу всё той же липучкой, на которую уже успели налипнуть вездесущие мухи.
- Дуська, выходи! – кричала в магазин жена Тимофея – та самая внушительная тётка-мотоциклистка, стоявшая сейчас рядом с обмотанным мужем. – Выходи, паскуда!
Но закрытая дверь в магазине и захлопнутая форточка в окне отвечали молчанием.
Мужики тихо гудели, бабы перешёптывались.
- Катя, это жестоко, - попытался защитить мужика Федька-гармонист, выступив из толпы вперёд. – Освободи Тимофея.
- Молчи, зараза! – отвечала ему внушительная тётка. – Не то половину липучки ещё и твоей Верке позычу!  Стать в строй! Кому говорю? И вообще… всем мужикам молчать!
Федька опасливо замолчал и задвинулся назад, в толпу. Многие мужики опасливо переглянулись. А внушительная тётка уже зажгла факел – из той же липучки, намотанной на конец палки.
Толпа ахнула. И в этом пылающем факеле, и в бездействующей толпе людей на площади, и в покорном и несчастном главном обвиняемом, опоясанным липучками, - во всём этом чей-то ироничный глаз вполне мог бы усмотреть лёгкое комичное сходство со средневековым судом инквизиции.
- Если не выйдешь, паскуда, - закричала внушительная тётка в сторону магазина, - я спалю тебя вместе со всем твоим бизнесом! Будешь знать, как чужих мужиков оприходовать! Мимо кассы!
Баба с факелом сделала шаг к магазину. Бабы заохали:
- Катя, не надо! Катя, опомнись!
- Вы нарушаете закон! – зычно крикнул ей Василий.
Но внушительная тётка не слушала, сделала второй шаг. Гул и голоса в толпе стали громче.
- Тимофей, скажи, что больше не будешь! – крикнул Петя почему-то тонким голосом обмотанному мужику.
Тот угрюмо молчал. Тогда баба с факелом сделала третий шаг.
- Вас посадят! – снова зычно крикнул ей Василий.
 Но она поднесла факел близко-близко к ящикам с бумагами и стружкой, стоявшим под окном.
Тут обмотанный мужик взревел:
- Катя, не надо! Это не она, она не виновата, это я сам, сам, ну клянусь, сам, она меня поначалу отталкивала, отбивалась, это я сам, сам!
-Что сам? – спросила баба с факелом, приостановившись.
- Приставал.
- Где?
- Да в подсобке, где! Можно сказать, силком…
- Это Дуську-то силком?
- А что ей оставалось делать среди ящиков с карамелью? Куда деваться? Ты скажи ей спасибо, что заявление не написала!
- Ах ты, стервец! Тебе дома мало, да? Дома мало? Да я сейчас тебя самого запалю!
Василий сокрушённо покачал головой, обратившись к Пете:
- Вот к чему приводит пренебрежение правилами конспирации.
Внушительная тётка с факелом стала медленно подходить к обмотанному мужику. Полыхающий огонь  угрожающе приблизился к срединной части его тела, сикось-накось замотанной лентами липучки.
Толпа ахнула.
- Катька, не делай из Тимохи  Жордану Бруну, это ж муж твой! –буквально взвизгнул Федька-гармонист.
- Окстись, Катерина! – закричал кто-то в толпе.
- Пожалей, пожалей его! – раздались голоса – и мужские, и женские.
И вдруг отчётливо из толпы прозвучало совершенно другое:
- Так им и надо! Им ещё и мало будет!
Все в толпе как-то разом замолчали и повернули головы. Это сказала маленькая женщина с тонкими злыми губами.
- Кому это «им»? – громко и чётко раздался в тишине возмущённый зычный голос Василия. – Где Вы видите «их»? Там стоит только один.
- Нет! – ответила женщина со злыми тонкими губами. - Там их стоят миллионы.
И тут толпу словно прорвало. Кто-то возмущённо стал кричать на эту злую женщину, а кто-то, наоборот, защищать. Галдёж стоял жуткий, как во время кормёжки на птицефабрике. И этот кудахтающий курятник вдруг как бы разделился на два противоборствующих лагеря. И вот что примечательно: если все мужчины находились только в одном лагере слева, то женщины размахивали руками и слева, и справа.
Но что это? Что это такое послышалось? Галдёж стал вдруг стихать, а лица снова поворачиваться к центру площади.
Там внушительная тётка уже давно бросила факел вниз, себе под ноги, и теперь, опустив голову, громко, тяжело рыдала, сотрясаясь всем туловищем. И была это уже никакая не внушительная тётка - это навзрыд плакала очень несчастная женщина.
 - Катенька, не плачь,- говорил ей обмотанный щупленький  Тимофей. – Лучше подвесь меня вниз головой, только не плачь, я этого не вынесу.
И тут снова раздался над площадью зычный, командирский  голос Василия:
- Тимофей! Чего стоишь? Веди женщину домой!
Рыдающая женщина и обмотанный мужик повернулись ко всем спиной и медленно пошли прочь. Рядышком – большая и маленький.
Притихший народ потихоньку стал расходиться. Вася с Петей молча стояли, почёсывали то носы, то затылки. Две взволнованные селянки, проходя мимо, одарили их явно недружественными, априори осуждающими взглядами.
- А на нас-то вы что уставились?! – вдруг разом гаркнули на них Вася с Петей.
Вскоре они остались на площади одни.
- Теперь я вижу, ты настоящий командир, - с уважением сказал Петя.- Признаю: ты старший сержант, а я рядовой.
Василий усмехнулся:
- Только вот старший сержант Штопоров никак не может понять: почему не верёвками, не тряпками и даже не старыми чулками, а именно липучкой для мух? Почему, рядовой Ситников?
Петя тоже не нашёл внятного объяснения:
- Не знаю, что и подумать, товарищ старший сержант. Уму непостижимо!

Вечером, в спальне, Валя расчёсывалась перед зеркалом, а Петя, обнажённый,  уже лежал в постели под одеялом. Ждал.
- Петь!
- А?
- Чего там сегодня на площади случилось, не слыхал?
- Не-а. А что?
- Да, говорят, Катька Куроедова своего Тимоху, голого, липучками для мух обмотала и по площади гоняла. Чтоб с Дуськой-продавщицей не путался.
- Вот зараза!
- Кто?
- Да Дуська, кто! Зачем мужика дразнила?
-Ничего она его не дразнила. Тут ещё разобраться надо, кто кого дразнил.
- Да ну их! Иди сюда, моя принцесса.
Обнажённый Петька без всякого там «Якова»  приоткрыл одеяло. Валентина юркнула к нему подмышку. Петя блаженно закрыл глаза. Погладил Валентину. Она его под одеялом тоже. И вдруг тихонько засмеялась.
- Ты чего?- спросил Петька, не открывая глаз.
- Липучками! Для мух! Ой, не могу! Ха-ха-ха!..
Петька тоже, не открывая глаз, затрясся:
- Хо-хо-хо!
- Другое применение им нашла! – со смеху колыхалась под одеялом Валентина. - Хоть в телепередачу про умелые руки посылай. А то такую фигню нам советуют.
- Какую? – открыл глаза Петька.
- Да вот недавно… Показывали, как сделать шлёпанцы из пластиковых бутылок. Ну не уроды? Мы что тут, последние босяки?
Петька снова заколыхался в смехе:
- Хо-хо-хо! Это горлышками вперёд, что ли?
- Нет, - ответила ему Валентина, – горлышки там как раз отрезали.
Вдруг перестала колыхаться от смеха:
- Ты смотри, Пётр. Смех смехом, а Катерину мне очень жалко. Несчастная она. Я такой несчастной быть не хочу. Если вдруг что про тебя узнаю, то очень быстро придумаю, куда тебе эти горлышки с крышечками накрутить! А потом такую клизму тебе поставлю! Для мухи такое наводнение устрою!
Петя даже обиделся:
- Для какой мухи, дура-баба? И клизма здесь при чём?
- Вот тогда и объясню.
Петя недоумённо и обиженно засопел, демонстративно повернулся на бок к стенке.
- Эй, - ткнула его пальцем Валентина. – Эй! В дармоеды решил записаться?
Петя не отвечал.
- Ладно, - сказала Валентина. – Посмотрим.
И выключила свет. Петька тут же развернулся и коршуном набросился на неё.

Днём Петя сидел за столиком во дворе, под яблоней, и чинил старенький транзисторный приёмник тётки Нюрки – приделывал антенну.
- О-хо-хо, - горестно вздохнула тёща, отдыхавшая на крыльце на своей табуреточке. Она как бы изучающее смотрела на ничего не подозревающего Петю.
- Чего это Вы, мама, - спросил Петька.
- Чего только не бывает на свете, - ответила она. – А всё потому, что чужая душа  - потёмки. Не мне бы тебе рассказывать и не тебе бы меня слушать, но придётся мне поведать тебе одну историю.
- Что значит «придётся»? Странно звучит, мама. Расскажите, если история интересная.
- Интересная. А тебе полезно будет послушать.
- Вот даже как! Я весь внимание, мама.
- У одного друга была молодая жена, а другой неженатый был. И вот этот холостой всё на неё поглядывал. Не приставал, правда, а только поглядывал и своему дружку иногда чегой-то на ухо нашёптывал. Да мало ли чего можно шептать, ничего плохого она и не подозревала. Но муж нечестивцем оказался. Однажды он подпоил молодую жену да и уступил её своему дружку на одну ночь. Отблагодарил дружка за то, что тот его как-то на охоте из болота вытащил. Проснулась утром молодая жена, а рядом не муж храпит. Забежала, куда глаза глядят, хотела руки на себя наложить. А когда разобралася, что к чему, ушла от мужа. Потому что любила, а он подлецом оказался. Как он только возле неё ни прыгал потом, как её ни упрашивал – не вернулась к нему. А дружок к ней липнуть стал, мол, коли от него ушла, живи теперь со мной. Она назло бывшему мужу согласилася. Между дружками ссоры пошли, чуть ли не волками стали друг на друга смотреть. Однажды прибегает из лесу тот, который второй, бледный, губы трясутся, ружьё в сторону бросает: твой бывший, говорит, из этого ружья, меня убить хотел, стрельнул, да  не получилось у него, я выхватил, его на землю повалил. Стали кататься они по земле да и свалились с бугра в болото. Этот выскочил, а того стало засасывать. Уже во второй раз, получается. Как рок какой. А этот-то  ему теперь ни руки, ни палки, ни ветки не подал. Мог бы подать, говорит, а вот не подал. Вот так-то. Всю ночь по дому, схватившись за голову бегал, потом собрал котомку – «не будет мне здесь житья» - сказал и ушёл.  Больше про него ничего не слыхали. Может, сгинул совсем.

Пока тёща рассказывала, вначале Петька просто слушал. А с момента борьбы у болота Петьке представлялось это всё в картинках. Правда, почему-то вместо молодых и неизвестных мужчин-героев, ему стали видеться он сам и Василий. И Петьке стало очень жалко себя, тонущего в болоте.
Петька молчал, отведя глаза в сторону. Потом осторожно спросил:
- Очень красочный рассказ. Только вот я не понял, мама. Это Вы мне почему и  для чего всё рассказали? В какой связи?
- Просто так, - ответила тёща уклончиво. Вздохнула. – По всяким там болотам ходить опасно, лучше не лезть… Щеколду-то в калитке когда починишь?
- Починю, мама, обязательно, починю. Но не сегодня. Вы просто даже и не переживайте.
Петька вышел за калитку на улицу, остановился у ограды из штакетника.
«Она что-то знает. Точно знает… Но откуда?.. Нет, знать она не может, это совпадение. Бывают же совпадения всякие. Люди, вон,  и джек-пот выигрывают – это ведь тоже совпадение. Нет, она не знает. Это у меня с ней джек-пот такой. Настоящий-то я никогда не выиграю».

- Да какой там джек-пот!
Василий махал руками и ходил туда-сюда по своему рабочему кабинету. Петя сидел на стуле, но не за столом, а у стены, как робкий провинившийся подчинённый.
- Какой там джек-пот! – Василий остановился перед ним. – Ты никому из мужиков случайно не болтанул?  Только честно.
 - Нет.
Но Василий, как бы не услышав, продолжал:
- А то знаю я: ты – одному мужику, так сказать из мужской солидарности и общности, а он – другому мужику, а тот – уже не мужику, а своей бабе!!! Придурок тот мужик! А та баба – другой бабе. И кругами попёрло!  И у всех глазки заблестели! И все уже сидят и ждут, чем дело кончится!
- Да ты что? – возмутился Петя. Обиженно засопел и поднялся, чтобы уйти.- За кого ты меня принимаешь?
- Рядовой Ситников, сидеть! – приказал Василий.
Петя сел.
- Даже не знаю, что и думать, - устало сказал Василий.
- Говорю же, совпадение… Так бывает.
Тут дверь открылась, и в кабинет вкатился маленький, толстенький, прилизанный мужчина с папкой в руках (мы его уже видели раньше в этом же кабинете).
- Вы представляете, Василий Сергеевич, какое совпадение! – прилизанный мужчина деловито прошёл к столу и раскрыл папку. Как бы спохватившись, повернул голову к Пете. - Здравствуйте. Я на секунду.
Петя молча кивнул головой.
- Какое совпадение? – с подозрением спросил Василий.
- Совпадение, принёсшее нам удачу! Докладываю. На областной ярмарке запчастей для нужд сельского хозяйства у нашей продукции оказалось немало конкурентов, причём достойных. Их болванки оказались ничем не хуже наших…
- Так, - сказал Василий с интересом.
- К тому же, предложение существенно превышало спрос. Су-ще-ствен-но. И вот ходит один из потенциальных заказчиков по ряду  с образцами болванок туда-сюда, выбрать никак не может. Потом плюнул и спрашивает: как фамилии ваших начальников? У меня самого, говорит, фамилия достаточно своеобразная, так вот, у кого из ваших начальников фамилия хоть как-то зацепится за мою, у того и купим всю партию болванок. Ну, тут и началось: Чумаков, Чумаченко, Гапонов, Гапоненко, Мездриков, Мездриченко, Пузанов, Пузанюк,  – всё не то. Ага. Подходит к нашему торговому представителю. И наш представитель звонко называет Вашу фамилию – Штопоров! Василий Сергеевич Штопоров!
- Ну? - Вася и Петя слушали с напряжённым вниманием.
- А заказчик прямо расплылся в улыбке: о, говорит, наконец-то! А моя фамилия - Бутылкин Сергей Васильевич. Пройдёмте, говорит, для оформления договора. Да. Вот какие бывают невероятные сюрпризы! Прямо джек-пот!
Вася с Петей переглянулись.
- Да, но моя фамилия произошла вовсе не от какой-то там открывалки для бутылок, - вдруг с гордостью сказал Василий. – А от сложных и рискованных фигур в пространстве. – И Василий сделал в воздухе некий пикирующий вниз жест. – Я, если в штопор войду, меня уже не остановить.
Петя с уважением посмотрел на друга. А прилизанный мужчина на секунду замер в изумлении.
- Да?.. Тогда здесь ещё одно совпадение! – воскликнул он. – Этот заказчик подумал точно так же, как мы здесь все первоначально тоже про Вас подумали! Невероятно!..  Вот здесь надо подписать, Василий Сергеевич,- и прилизанный мужчина подал лист и указал пальцем место, где требовалась подпись.
Прилизанный мужчина удалился из кабинета.
Теперь Петя посмотрел на Васю уже победоносно.
- Ну, хорошо, - согласился, наконец, Василий. – Может, рассказ твоей тёщи – и совпадение. Но всё равно – никакой это не джек-пот. Что он нам принёс, кроме подозрений?  Работы в предбаннике пока сворачиваем. Временно. Надо посмотреть на реакцию, выждать, прислушаться. А то раскатали губы – мы на них, а они на баню.

Валя молча оглядела пустой предбанник. Недоструганная доска на верстаке. Застывший на ней рубанок. Пила валяется на полу, молоток и топор – тоже.
- А что такое? – спросила она у Пети, войдя в спальню. Тот валялся на кровати с книжкой в руке. – Третий день в предбаннике тишина, не слышно звука инструментов. Что случилось?
- Может человек элементарно устать? Замориться? – Петя с некоторой, что ли, обидой отвернулся к стене.
Или Вале так показалось? Она участливо присела на краешек кровати.
- Может. Тогда бы лёг, как человек, под одеяло, на чистую простынь, и отдыхал, а не валялся бы в трико на покрывале.
Петя молчал.
- А мы с Любой так для вас с Васей старались – на каждый ужин вам что-то интересненькое, новенькое, вкусненькое готовили, с изюминкой...
- Мы с Василием тоже старались.
- Да мы ж разве не заметили?.. А эти вечера с приятной музыкой, беседами за столом и медленными танцами!.. Да мы с Любой отродясь такого не видали!.. И ты знаешь, что мы с ней даже решили?
- Что?
- Поехать в город и заказать себе длинные вечерние платья. Для наших вечеров. А то танцуем в стареньких. Я в своём уже три новых года встречала… Так вот, ей голубое, а мне малиновое. Длинные, с высокими-высокими разрезами.
Петя прямо встрепенулся:
- С высокими-высокими разрезами? Правда?
- Правда, Петя. Всё ж для вас, мужиков.
- Иди сюда! – Петя порывисто притянул Валю к себе.
- Ой, прямо сейчас, что ли?
- Прямо сейчас!
- Да ты ж устал!
- Кто тебе сказал?
И Петя страстно, с дрожью  накрыл её губы своими губами. Ох! На мгновенье оторвался, прищурился. И перед его взором на это мгновенье появилась Люба – в длинном голубом платье с высокими разрезами. Она томно поводила обнажёнными руками, будто звала Петю к себе. Он снова страстно приник к губам Валентины.
… Позже, когда он лежал, расслабленный, умиротворённый, Валентина тихо сказала ему счастливым голосом:
- Любимый мой, самый лучший, да что же это такое было!? Как будто вихрем подхватило и в небо унесло…
Петя удивлённо и счастливо смотрел в потолок:
- Выше… в самый космос…
И вдруг на потолке появилась Люба, сидевшая в пеньюаре верхом на ракете. А может, на фаллосе? Нет, фу, ну что вы! Всё-таки на ракете. Поманила к себе ручкой и в космос улетела.

…Вася с Петей,  торопливо протрусив по двору, зашли в предбанник.
Мария Семёновна встала со своей табуреточки на крыльце и теперь уже целенаправленно направилась за баню. Остановилась под открытым окошком.
- Ну? Чего сказать хотел? – спросил Василий.
- Они собираются купить длинные вечерние платья.
- Кто?
- Ты маленько отупел что ли за эти три дня? Да Люба с Валей, кто! Платья с высокими-высокими разрезами хотят. Понял? Даже денег не жалеют. Валя так и сказала: всё ж для вас, мужиков. Понравилось им всё. Продолжения хотят.
Василий заметно разволновался:
- Так! Совпадает с моими наблюдениями над Любой. Тоже, знаешь, стала как-то поласковей. Значит, никто ничего не пронюхал, иначе бы мы с тобой, уже безголовые, кругами бегали по двору, как те петухи для борща!.. Так, так… - Василий лихорадочно соображал. – Вот что. Теперь время терять нельзя. Думаю, правильнее начать с Любы.  Выберу момент и осторожно закину удочку, посмотрю, как она прореагирует…  А сейчас за дело – ты за топор, а я за молоток. Форсируем фронт работ!

Из предбанника на всю улицу раздавались энергичные стуки.
А во дворе Валя стояла перед Марией Семёновной, растерянно и с лёгким ужасом прижав ладони  к своим щекам:
- Мама… Ты не напутала?.. Петя решил меня… что? - обменять?.. А вчера про космос говорил… Не может быть!
- Ещё не то может. Ты, дурочка, уже и детей вырастила, а жизни не знаешь… Надо бы их маленько проучить.
- Как? Чем? Батогами? Плётками?
- Оставь их для конюшни. Не поможет и не проймёт - всё вытерпят, ещё и страдальцами себя выставят… Вот что. Надо им нос утереть! И не просто утереть, а хорошенько щёлкнуть по носу! Обоим! Зови сюда Любу и соседскую тётку Нюрку.
- А тётку Нюрку зачем?
- Ладно, её пока не надо. Я потом сама.

Гордой и независимой походкой Люба вошла в офис местного почтового отделения. Из посетителей никого не было, и две молодые почтовые служащие за барьером ей сразу же приветливо улыбнулись.
- Добрый день! – поприветствовала их Люба, и они ответили ей тем же.
- Наконец-то Вы к нам зашли, - сказала одна из работниц. – В окно-то мы Вас уже давно заприметили, да только Вы всё мимо и мимо…
- Не было необходимости, девочки. А теперь появилась. Не найдётся ли у вас глянцевых журнальчиков про красивую иностранную жизнь,  а конкретнее – про шведскую?
- Конечно, выбор очень широкий… Вот, присаживайтесь, посмотрите.
Люба присела за столик для посетителей и стала изучать яркие лощёные журналы.
- Вы ведь Василия Сергеевича Штопорова супруга? – спросила вторая почтовая служащая.
- Да, - Люба оторвалась от журналов. – А что?
- Просто мой муж работает в коллективе, которым руководит Ваш Василий Сергеевич. Вы знаете, муж говорит, все ребята там очень хорошего о нём мнения. С его приходом, говорят, на производстве стало больше порядка.
- Спасибо, - поблагодарила Люба.- Я ему передам. Может быть, не сегодня, но обязательно… Вот эти два номера меня устраивают.
- Один третий и один четвёртый? – решила уточнить сотрудница.
- Нет, два третьих.
- Два одинаковых? Вы не ошиблись?
- Нет, не ошиблась. Для меня и моей подруги.

Как-то так получилось – бывают же совпадения! – вечером, когда наши две семьи ужинали (каждая у себя) разговор в домах почему-то вышел на сходную тему.
Петя, как обычно, склонил голову над тарелкой с борщом.
- Сметанкой приправь, - заботливо сказала Валя. – Забыл?
- Ох! – спохватился Петя. Добавил большую ложку сметаны. – Забыл. А всё почему? Потому что борщ у Вас, мама, всегда вкуснющий и без сметаны. Что бы мы без Вас делали!
Мария Семёновна ничего не ела – сидела за столом и рассматривала через очки с толстыми стёклами страницы в каком-то лощёном журнале.
- Валя не хуже моего варит, - махнула она ладошкой.
- Валентине то некогда из-за работы, то неохота из-за усталости, - ответил Пётр. - Я это не в осуждение тебе, Валя, говорю, нет, просто отметить мамину заслугу.
Мария Семёновна и Валя переглянулись, улыбнулись, покачали головами: ну и льстец!
- Значит, мамин борщ скрепляет нашу семью? - сделала вывод Валя.
- Угу, - кивнул Петька, работая ложкой. – Как цементный раствор.
- Ну вот, сравнил мой борщ с цементом! – Мария Семёновна вроде даже обиделась. А может в шутку.
- М-да, культура наша неотёсанная! - Валя с иронией взглянула на Петьку
- Я же иносказательно. Фантазийно, – ответил Петька. Он  выловил половником в кастрюле большую куриную ножку и, придерживая другой рукой, положил в свою уже пустую тарелку. – Петух что ли?
- Петушок, молоденький, - уточнила Мария Семёновна. – Ешь.
- Вторую руку можно было и не совать в кастрюлю,- высказала Валя своё замечание.
- Так я ж, Валюш, это, ножку в половнике придерживал, чтоб не упала.
- А вот у шведов такое невозможно, - сделала неожиданное сравнение Мария Семёновна.
- А что у шведов? – Петя так удивился, что даже опустил вниз, к тарелке, руку с петушиной ногой, которую уже было начал обгладывать.
-Да вот, - Мария Семёновна показала страницу в журнале. – Пишут, что даже за обычным, не праздничным обедом, даже в самой  обычной рабочей или крестьянской семье, они стол всегда сервируют со всеми положенными ложечками, вилочками, ножами, тарелочками, бокальчиками, салфетками. И мясо даже в курином крылышке не выгрызают, а выковыривают вилочкой с ножичком.
Валя с интересом наблюдала за мужем.
Петя посмотрел на тёщу, жену и на петушиную ногу в своей руке.
- Даже в крылышке? Вилочкой с ножичком?  Ну знаете!.. Я не извращенец! – И с аппетитом продолжил начатое дело.

Вася с Любой тоже ужинали. Не торопясь. В чём-то даже изысканно. О посуду звенели ложки, вилки, ножи. Но Люба то и дело утыкалась носом в какой-то лощёный журнал.
- Меня ругаешь, когда за столом газеты читаю, - пожурил её Вася, - а сама в журнал уткнулась.
- Так ведь интересно! Представляешь, что про шведов пишут?
- А что про шведов пишут? – Вася чуть не подавился от неожиданного поворота к злободневной «шведской» тематике. В одной руке застыла вилка, в другой нож. – Что там такое?
- У них даже за обычным, не праздничным обедом, даже в самой  обычной рабочей или крестьянской семье, стол всегда сервируют со всеми положенными ложечками, вилочками, ножами, тарелочками, бокальчиками, салфетками.
Вася слушал с удивлённым вниманием.
- А у нас? – продолжала Люба, окидывая взглядом стол.
- А что у нас? Чисто, аккуратно. Вот вилка, вот ложка. Копыта на стол не ставим.
– А подтарельнички? – Люба в качестве аргумента показала фото на странице в журнале. Отложила журнал в сторону. -  Раз не праздник, то и так сойдёт? А у них каждый день праздник. Разве я так не хотела бы? Или Валя? Да красивой жизни любая женщина хочет. Где красивая жизнь, там и сама женщина красивее, и интереса к самой женщине всегда больше. А где интерес, там и внимания, и ухаживаний, и ласки всегда больше… В такой-то атмосфере и пофлиртовать не грех. Каждая женщина о таком мечтает, только вслух не говорит...
«Только вслух не говорит» - отозвалось в голове у Васи.
- Всё-таки мы ещё нецивилизованные, отсталые, - продолжала Люба. – Живём серо и… как-то… не пикантно…
«Не пикантно!»
Удивлённый и воодушевлённый Вася отодвинул тарелку, пересел поближе к Любе, приобнял её:
- А знаешь что, Любаш? Давай и в самом деле потихоньку выползать из этой дремучести. Сидим на обочине! А мир, он… он далеко вперёд ушёл, от многих предрассудков избавился. Но мы с тобой сможем догнать. Если захочешь, никто нам не помешает. Что-то ты мне подскажешь, чему-то я тебя научу… И Валю с Петей приобщим, почему бы и нет? – они же наши друзья, почти как родные.  Давай? – он ласково заглянул ей в глаза.
- Давай, - Люба почему-то спрятала лицо у него на груди.
- Я тебе ещё больше скажу. На ушко. – И Василий стал что-то шептать Любе.
Она смущённо вскочила, отбежала к окну. Вася напряжённо наблюдал. Кажется, грудь её взволнованно вздымалась. Люба повернулась, прикрыла глаза рукой:
- Мне так неловко!.. Можно, я вначале спрошу у Вали?
- Конечно, Любаша! И никакой измены за спиной, всё с согласия и ведома друг друга, это же здорово! - Василий хотел уж было кинуться к Любе, но она его остановила жестом другой руки.
- Молчи, Вася, молчи… И Петя пусть молчит… Ох, я не могу, щёки так и горят!.. Вообще ничего не говорите. Ни слова! Оба! Мы с Валей найдём способ дать вам знать. Ох!..
И Люба быстро вышла из комнаты, оставив Василия глупо и счастливо хлопать глазами. Ещё немного – и он прослезится от накрывших его чувств!

Взволнованные Петя и Вася снова устроившись в уже почти отделанном предбаннике.
- Само провидение на нашей стороне, - сказал Василий. – Теперь осталось ждать сигнала.
- Может, уже завтра просигналят. А вдруг сегодня?
- Да хоть через неделю! Ради такого дела потерпим! Главное, чтобы осуществилось! Смотри же, рот не открывай: а что? а когда? а нельзя ли побыстрее? Ни звука, понял? Молча, только молча ловим их взгляды! Ты понял, шведянский парубок?
- Да понял я! Уж побыстрее бы!

Валя с Любой согласились. Правда, своё согласие выразили в своеобразной форме. Петя и Вася обнаружили в своих почтовых ящиках письма. На одном конверте крупно, печатными буквами было написано: «ПЕТЕ», а на другом также крупно и тоже по-печатному было указано: «ВАСЕ». Когда дрожащими пальцами вскрыли конверты, и там, и там на тетрадных листочках, вверху, как заголовок, было крупно и тоже печатными буквами выведено: «Мы согласны».
У обоих друзей что-то сладко шевельнулось в груди. А, может, и не в груди.
- Обсудить надо, - разволновался Василий. - Фу, прямо, воздуху не хватает! Куда бы податься?
- Айда за околицу, ну утиный пруд! Здесь рядом.
- Нет! – сказал взволнованный Василий. – Наоборот, пойдём на взгорок. – Пусть нас с тобой ветерком обдувает.
Пока поднялись, кровь ещё сильней застучала в висках.
- Я же говорил, нам сейчас без воздуху не выжить.
Петька молчал. В голове, нет-нет, да и мелькало: «Неужели Валя согласилась? Так быстро? Так сразу? Эх, Валя-Валёха, не ожидал, не ожидал…».
Но эта слабо прорывавшаяся мысль тонула в уханьях взбудораженной крови: «Но Люба-то… какие бёдра, какая грудь!». Перед мысленным взором Пети снова рисовалась Люба в пеньюаре.
У Василия же размышления были совершенно другими: «Ну, вот, Любонька, ты, согласилась, вот и хорошо. И волки будут сыты, и овечки довольны. Это и есть цивилизованный подход. Всё на паритетных началах, никакого обмана. Консенсус и даже толерантность. И при всём при этом - какая пикантность, какая пикантность! Петькина Валентина – м-м-м, это что-то! Ягодка!».
И перед мысленным взором Васи представала Валя, сбрасывающая с себя последнее лёгкое одеяние.
Но предстояло обмозговать те условия, которые в конвертах были изложены чётко, прямо по пунктам. Друзья развернули свои письма.
Петя вслух прочитал в своём письме:
-Наши условия.
Василий продолжил по своему письму:
-Полнейшее молчание. Во время подготовки к мероприятию с дамами эту тему не обсуждать.
Попеременное чтение продолжалось:
- Ночь должна быть безлунной.
- На улице не должны гореть фонари.
- В домах не должно быть света.
- Вначале приятный совместный вечер, при свечах, в красивых апартаментах (можно в предбаннике), за изысканным столом. Кавалеры должны быть в смокингах, с бабочками.
- Дальнейшее продолжение действия – исключительно раздельное, на сеновале в амбаре у тётки Нюрки. Для Васи лестница с запада, для Пети лестница с востока.
Закончив чтение, друзья прерывисто вздохнули, вытерли пот со лбов.
- Ну, амбар-то у неё длинный, - удовлетворённо произнёс Василий. – Как она со своими коровами управляется?
- Племянница приходит, помогает, - хрипло сказал Петька и сглотнул слюну. -  И зачем им такая темень нужна? Когда полумрак, как-то интереснее, – кивнул он на листки. – И почему мы, всё-таки, должны молчать, делать вид, что ничего не происходит? А если что уточнить возникнет?
- Ни в коем случае!- замахал руками Василий. – Спугнуть захотел? Хух, прямо потом прошибло!..  Деревня ты, Пётр Иванович! Село! Женскую психологию учитывать надо. Во-первых, женщина любит ушами…
- Ну, это я без городских знаю.
- Во-вторых, стеснительно им обеим, дурень. Стесняются они. Первый раз на такое дело идут. Это мы, мужики – скажи нам – на центральной площади ровно в полдень чтоб… как штык! Ну так и будет вам штык!
Оба коротко хохотнули. Но Петька больше из солидарности, как-то нервно. Он всё равно сомневался:
- Женщины-то женщины, да вот я как-то от своей Валентины и не ожидал, что она так легко согласится. Не знаю, ожидал ли ты от Любы.
- Ну, я свою Любу к этому давно подводил. А начёт Вали – так она ж тоже человек. Как мы с тобой. Разве у женщины не может быть тайных желаний?
Но по лицу Петра Василий понял, что тот как бы не до конца соглашался.
- Вот смотри, - стал пояснять Василий и провёл рукой по округе. – Видишь, посёлок, сколько крыш в зелени торчит! Сотен пять-шесть?
- Побольше, - сказал Пётр.
- Так вот. Раньше, в партийные времена, нам сказали бы: «Сколько крыш! И под каждую хлеба дай!
- А сейчас? – не понял Петька.
- А сейчас, Петя, хлеба, слава богу, хватает. Сейчас другой клич актуален: «Сколько крыш! И под каждую секс обеспечь!»
- Сами не управляются? – сыронизировал Петька.
- Вот темень! Разнообразие имеется ввиду. Настоящий, пикантный секс – это разнообразие. А там, под этими крышами что?  Ску-ко-та. Вот, например, борщ. Вкусно. Но если каждый день – борщ да борщ, борщ да борщ…
- Я борщ люблю, - сказал Петька. – То с чесночком, то с перчиком, то со сметанкой.
- Балда! Дремучий ты, нецивилизованный. Какой же тебе ещё пример привести?! Вот, смотри. В посёлке половина мужиков пьёт. Так?
- Побольше, - сказал Пётр.
- Ага! А давайте зададим вопрос: что, по большому счёту, лучше и полезней для государства, для общества и для здоровья - беспробудная пьянка или цивилизованный секс? Цивилизованный, подчёркиваю, без обмана и измен. Об этом кто-нибудь задумывался? Исследования проводились? А? Или пусть всё продолжается, как при царе Горохе, - и пьянки, и гулянки? Какая после этого производительность труда? Почему пьянка – это, так сказать, нормально, а цивилизованный секс – ой-ёй-ёй, да как же можно!  Перекосы у нас жуткие, дикие, логически необъяснимые! Умом не понять.
Петька молчал, осмысливая. Наконец, произнёс:
- Так это вот про что ты тогда речь толкал, на своём дне рождения! А я тогда половину не понял… Нет, пьянствовать лично я не хочу…  Где ж мы смокинги-то с бабочками возьмём? В нашем клубе нету.
Василий облегчённо вздохнул:
- Да проще простого. Я на твоей машине в город смотаюсь к знакомой актрисе драмтеатра. Она поможет. Заодно харчей нашим студентам подброшу… А вот с уличными фонарями не знаю, как решить. Побить лампочки что ли?
- Зачем же так нецивилизованно? Зачем такие перекосы? - ехидно сказал Пётр. - На подстанции Тимка Куроедов дежурит…
- Это который на площади обмотанный липучками для мух красовался?
- Он самый. За хороший магарыч нашу улицу обесточит только так.
- Хорошо, - обрадовался Василий. - На пару часиков. А потом пусть включает, решающей роли уже не сыграет.
- А Луна? – продолжил Петька.
Оба друга разом посмотрели в голубое небо, но Луны не увидали.
- Вот с Луной разбираться надо, - ответил Василий. Но это был ответ уверенного человека.

Тётка Нюрка дёргала в огороде бурак под дребезжащий  транзисторный приёмник, когда в калитку затарабанили.
Вышла. Вася и Петя приветливо улыбались. Вежливо поздоровались.
- Тётя Нюра, - начал Петька, - у Вас в горнице на стенке отрывной календарь висит. Так?
- Висит. И что?
- Нам посмотреть бы кое-что надо, - сказал Вася.
- А-а…  А что посмотреть?
«Ишь, любопытная!»
- Да на рыбалку собираемся, - объяснил Василий. –  Клюёт-не клюёт – это от того, какая Луна, зависит. А в календарях про её фазы пишут.
- А-а, - поняла тётка Нюрка. – Ну проходите, почитаете. Я-то на эти фазы никогда и не глядела.
На верандочке сняли обувь, в носках прошли в опрятную горницу. Тётка Нюрка сняла календарь с простенка между окнами, подала:
- Читать только здесь, с собой не дам.
- Ага-ага, - закивали друзья. Устроились за столом и углубились в изучение. Под столом на Васиных ступнях носки целые, а на Петиных – один палец вылез в дырку.
Тётка Нюрка уселась на диван и направила пульт на телевизор. Шла какая-то мелодрама.
- Я этих современных киноартистов не признаю, - вздохнула тётка Нюрка. – Не то, что раньше – Олег Стриженов, Анастасия Вертинская, Владимир Коренев, Леонид Харитонов, Изольда Извицкая… Какие лица были! Я их фотографии собирала.
- А сейчас  не такие? – спросил Вася, не отрываясь от календаря.
- Эти-то? Да как с Марса к нам поналетели! Ни в какое сравнение! Ушла красота. Вон, полюбуйтесь на неё, бульдозером перееханную.
На экране фигурировала главная героиня - какая-то визгливая девица с деформированной физиономией.
- Да, марсианам не позавидуешь, - резюмировал Вася.
- А я в детстве книжку про Аэлиту читал. Неужели и она такая страшная была? – пошутил Петя. – Фу, не хотелось бы разочаровываться. Аэлита, тёть Нюр, - это такая марсианская девушка.
- Вы меня за совсем уж безграмотную дурочку не держите. Я тоже  эту книжку читала. И скажу вам, что сегодня таких мужиков, как те двое в том романе – чтоб на Марс полететь и революцию там устроить – таких мужиков сейчас не найдётся. Измельчали.
Вася с Петей переглянулись. Вася крякнул и выдал:
- А вот если мы с Петром  у нас в Шведино свою, другую революцию устроим?
- Это какую же?
- Ну, сексуа… - Вася осёкся от Петиного толчка локтем в бок. – В общем, в семейно-дружеских отношениях современного  общества.
Тётка Нюрка хитровато улыбнулась:
- Не надорвитесь, ребятушки.
А когда Вася с Петей вышли, прямо-таки от души рассмеялась. И чего ей так смешно-то стало?
Тётка Нюрка, углядев через окно, что дружки ушли, выскочила во двор и бегом к соседскому забору:
- Маша, выйди-ка!
 Мария Семёновна, Петина тёща, не заставила себя долго ждать.
- Фазы Луны изучают, - доверительно сообщила ей тётка Нюрка.
Через несколько минут эту фразу Мария Семёновна многозначительно повторила для Вали, которая только что вернулась с сумками из магазина:
- Фазы Луны изучают.
Сумки остались стоять на месте. Через минуту запыхавшаяся Валя была уже у Любы  с тем же известием:
- Фазы луны изучают!
И обе подруги зашлись в заливистом смехе.

Предбанник – место для будущего совместного вечера-прелюдии  – было не узнать. Просторный, добротно и красиво отделанный руками Петра и Василия, он заставил тётку Нюрку широко открыть рот от изумления. А привела её сюда  Мария Семёновна – на  минутку, похвастаться. Пока Васи и Петра не было.
- Ц-ц-ц! – восхищённо цокала языком тётка Нюрка и качала головой. – Неужто всё сами, своими руками?
- А то чьими же! 
- Ой, красота!.. А полы-то как блестят!.. Но пока пусто здесь…
- Да сейчас вот мебель привезут. С минуты на минуту. А потом ещё жалюзи повесят, вазы с цветами расставят и подсвечники зажгут. Всё сами, никого не допускают. А какую скатерть изумительную купили!
- Вот это да!..  Была бы я из учёных, то написала бы… эту… как её?
- Чего?
- Диссертацию, вот чего! Про то, как надо по-научному мужиков на труд поднимать… Горы свернут! Если морковку перед носом повесить.
- Не говори. Ох, стервецы! Ну, пойдём, пока они нас здесь не застукали.

Едва тёща с соседкой удалились из предбанника, как подъехал автомобиль-фургон с крупной надписью «Мебель». Пётр и Василий стали стаскивать и заносить в предбанник элегантный «уголок» с кожаной обивкой и красивый стол. Потом бегали туда-сюда между предбанником и своими домами, заносили подсвечники, вазы  и другие декоративные штуковины.
Мария Семёновна и тётка Нюрка сидели  на лавочке перед домом, грызли семечки, и вся эта суета им была хорошо видна.
- Хлопцы, у вас чи праздник какой намечается? – крикнула им с хитрецой тётка Нюрка.
Петька остановился с подсвечником в руках:
- Да это, тёть Нюр… Баню ж, наконец, достроили. Общими усилиями. Почему бы и не отметить?
А Василий, с вазой в руках, посчитал нужным добавить:
- Настоящие праздники, тётя Нюра, не те, которые календарные, а те, которые рукотворные. А то ведь как? Люди жизнь проживут, а оглянуться не что, кроме демонстраций с флагами. Зазря, выходит, жили.
- И то правда, - согласно закивала головой тётка Нюрка.
Тёща с соседкой снова грызли семечки, перешёптывались и смеялись тихим, прерывистым смехом, похожим на кашель бронхитика: хха-ххы-ххе-кхе!

Валя и Люба в это время восседали в креслах под фенами в поселковой парикмахерской.
- Валь, - позвала Люба.
- А?
-А Мария Семёновна и тётя Нюра, они… дома будут?
- Не волнуйся. У племянницы тётки Нюрки сегодня день рождения. Вот они к ней и отправятся. 

Принарядившиеся Мария Семёновна и тётка Нюрка отошли от дома и помахали на прощанье ручками Петру, стоявшему у ворот.
- Когда вернётесь? – крикнул им вслед Пётр.
- Завтрева к обеду, - послышалось в ответ.
Из калитки вышел Василий:
- Тебе не кажется это странным?
- Что?
- Уходят с ночёвкой. Как специально. Получается, они в курсе?
- Да ну!.. Совпадение. Ты ж понимаешь: если везёт, так оно по всем статьям везёт. Звёзды к нам расположены.
- Может, и так. Кстати, про звёзды, Луну и фонари. Ты с электриком договорился?
- С Тимкой? Ну да. Вырубит всю улицу. Правда, гад, вместо водки коньяк затребовал. Не меньше четырёх звёздочек.
- Губа не дура! А тогда, на площади,  обмотанный липучкой для мух, таким несчастным козлёночком блеял…

Пошли последние часы перед действом, призванным (по замыслу Василия и Петра) внести новую, свежую струю  в привычные, набившие оскомину семейно-брачные отношения.
В спальне Петька, пока ещё в майке и трико, открыл ящик комода и стал рыться в огромной куче мужских носков. Перебирал, складывал пары, искал, чтобы были без дырок, но тщетно – в каждом носке зияла дыра, если не на пятке, то на большом пальце. Или на подошве. Петька слегка разволновался:
- Что такое, ни одного целого носка? В последний момент в магазин бежать, что ли?
Валя, уже с красивой причёской, грустно наблюдавшая за Петькой из другой комнаты, осторожно опустила край портьеры на дверном проёме, а когда Петька выскочил во двор, быстро вошла в спальню, открыла другой ящик комода и вытащила три пары новых мужских носков разного цвета в запечатанных в целлофановых пакетах и положила их в центре кровати так, чтобы Петька не мог их не заметить. Рядом с уже отглаженным смокингом и бабочкой. Затем Валя подошла к окну, осторожно выглянула из-за занавески.
Петька, стоя у крыльца, яростно начищал до блеска свои выходные туфли.
Затем, содрав с себя майку и трико, шумно плескался в летнем душе.
А когда, вытираясь полотенцем, вошёл в спальню, то сразу же увидел новые носки на кровати. Подошёл, радостно улыбнулся, быстро зыркнув в сторону дверного проёма в другую комнату, стал удовлетворённо их рассматривать и выбрал пару светлых носков.
Раздался негромкий скрип, Петька оглянулся – это, оказывается, Валя позади него закрыла дверцу шифоньера и оказалась перед ним со своим новым длинным малиновым платьем, перекинутым через руку. А Петька стоял с новыми носками в руках. Взгляды Петра и Валентины встретились. Оба молчали. Но говорили их глаза.
«Эх, Петя, Петя, - говорил её грустный взгляд, - не ожидала я от тебя…».
А что говорил взволнованный Петькин взгляд? А он говорил: «Разве ты не понимаешь, Валя? – я же мужчина…»

В доме Василия и Любы тоже шли последние приготовления. Вася, уже облачённый в смокинг, крутился перед большим, во весь рост, зеркалом, пытаясь осмотреть себя сзади. Подошла Люба, с красивой причёской и с перекинутым на одной руке длинным голубым платьем, улыбнулась ему, молча сняла с плеча Василия белую нитку. Василий ей молча благодарно улыбнулся в ответ. И вдруг подмигнул. А Люба тоже ему вдруг подмигнула. Пошла к двери, в последний момент обернулась. Василий уже прилаживал на шее бабочку и не видел грустного взгляда Любы. А её взгляд говорил: «Когда же я тебя разлюблю?.. Но почему мне этого не хочется?...Хватит ли сил дождаться, чтобы увидеть тебя другим?»

О, какой это был дивный, волшебный вечер! Красивые, томные дамы блистали в изысканных длинных платьях. Импозантные  джентльмены в смокингах своей учтивостью предупреждали малейшие желания и движения дам. Фигурные подсвечники, горящие  цветные свечи, белоснежная скатерть, накрахмаленные высокие салфетки, разнообразные блюда, тарелочки и подтарельнички, ложки и ложечки, вилки и вилочки, ножи и ножички, бокалы и бокальчики,  высокие и низкие…  Джентльмен Вася сидел рядом с леди Валей, а джентльмен Петя – рядом с леди Любой. Джентльмен Вася, стоя,  ловко открывал шампанское и, учтиво целуя каждой даме ручку, наливал им в бокалы…  Джентльмен Петя легко управился с куриным крылышком с помощью ножа и вилки, чем вызвал немое восхищение в глазах леди Вали и одобрение в глазах леди Любы… Милая беседа, поцелуи рук, завораживающая музыка, медленные танцы. Руки двух джентльменов иногда опускались ниже пояса двух леди, но дамы ласково возвращали их на место. Дивный вечер! Как же дамам хотелось, чтобы эта волшебная сказка никогда не кончалась, и как же кавалерам  не терпелось, чтобы поскорей наступило её сладкое продолжение на сеновале!

- А теперь, господа,- объявила Люба, - дамы просят вас удалиться из помещения и переждать у крыльца под навесом, пока дамы приведут себя в порядок. Когда дамы выйдут наружу, сразу следом  не идите. Подниметесь через несколько минут уже на сеновал.
Джентльмены  наклонили головы в знак согласия, вышли и переместились под навес, метрах в десяти от бани. Взволнованно толкнули друг дуга в бока: всё идёт, как по маслу! Стали ждать. В темноте безлунной и «бесфонарной» ночи угадывались лишь контуры крыш и стен.
Оказавшись одни, подруги сначала обменялись клипсами – большими, красивыми, но разного цвета и формы. Валя расстегнула платье на спине у Любы, а Люба расстегнула платье на спине у Вали. Подруги стали снимать их с себя.
- Какие наши мужчины сегодня… импозантные, - сказала Валя. – Я своего Петю никогда таким не видела. Ни-ко-гда. А он, оказывается, получше иного заграничного джентльмена. И Вася тоже.
- Джентльмен – только слово красивое. А приглядись по телевизору, какие они там  ходят – то, как бледные сперахеты, то как недозастывшие студни… Наши мужики действительно получше.
- А сегодня превзошли все ожидания! М-м-м!
- Просто блеск. Но не обольщайся. Столь чудесное превращение – не для нас с тобой. Только ради удовлетворения своей похоти.
- Неужели только для этого? Даже не верится, что Петя…
- Все они одинаковые. С мухами, как поёт ваш гармонист Федька.
Вале стало немножко грустно.
- Про нашу затею догадаться могут, не глупцы же, - сказала она, передавая своё платье Любе.
- Не догадаются. Они сейчас не головами думают. И в этом их несчастье. – Люба передала своё платье Вале.
И вот уже подруги поменялись цветами – Валя стала «голубой», а Люба «малиновой».

«Джентльмены» ожидали. Петя вдруг сказал:
- А если обманут? Возьмут да и выкрутят дулю в последний момент.
- М-да… -призадумался Вася. – Давай вот что: когда пойдут к амбару, проследим, полезут наверх или нет. А то действительно, знаю я этих баб. Возьмут да и сбегут втихаря. Мы на сеновал – а там их  и нету.
Но всё пошло, как надо.  Малиновая и голубая женские фигуры вышли из предбанника, открыли калиточку в заборе между дворами  и двинулись к соседскому амбару.
- Порядок, - прошептал Петька.
- Нет, ещё не всё. Теперь следи, куда какая фигура полезет. А то знаю я этих баб. На мою лестницу должна малиновая, а на твою - голубая, секёшь?
- Секу, - прошептал Петька.
По Васиной лестнице стала подниматься фигура в малиновом, а по Петиной лестнице – фигура в голубом. Хорошо, что платья были с большими разрезами, а то ещё и не взобрались бы.
- Ху! – облегчённо выдохнули оба друга.
Теперь дамы были на сеновале – каждая в «своём секторе».

С ухающими сердцами, джентльмены в смокингах пробрались к амбару. Остановились у первой лестницы – она предназначалась для Василия.
- Ни пуха! – прошептал Василий на ухо своему замявшемуся другу, легонько подтолкнул его – Иди дальше, чего застрял? – и быстренько зачастил ногами по лестнице вверх.
Петя стал медленно прокрадываться к своей лестнице. Сердце просто выпрыгивало из груди, ужас!
«Да, Люба сегодня особенно красивая, необыкновенно… Неужели… неужели эта роскошная женщина сейчас будет в моих объятиях, покорная, уступчивая, всё позволяющая? О-о! Прямо дух захватывает! Больше двадцати лет ни одной другой женщины, кроме Вали. А разве же мне иногда не мечталось, разве ж не хотелось, разве же я не мужчина? Да я сейчас, да я сейчас!... Это её платье с неё – долой! Этот мой смокинг с меня – долой! Ух!..»
Петя нащупал свою лестницу на сеновал, сделал по ней шаг, другой наверх.
«Постойте-ка, товарищи и господа, а Валя?.. А к Вале полез этот Васька! Вот собака, он ведь своего, считай, добился. Не ради же меня он старался, а ради своего вожделения, ради своей похоти – аж дрожал, стервец. И меня подбил! Сейчас приникнет к Валентине, прижмётся к ней своим телом, начнёт её слюнявить своими губами, гладить, шарить по её телу своими лапами… своей коленкой начнёт раздвигать её ноги,  а потом… потом… он этим своим, этой своей штуковиной ….будет… будет… Что?! И это он станет делать с Валей?! С моей Валюшкой?! Да ни за что!»
Петя быстро соскочил с лестницы и ринулся к другому краю амбара.

… А Василий уже блаженно мычал, закатывал глаза, страстно извивался, лёжа  на своей прекрасной добыче:
- О-О-о, Валечка, Валечка!.. Как ты прекрасна… О-о, божественная, чудная, неповторимая!..
Вдруг кто-то резко дёрнул Василия за ногу. Он оторопел, на секунду замер.
- Слазь! – послышался резкий Петькин голос. – А ну слазь, падла. Слышишь?
- Да ты что! – возмутился Василий и стал торопливо – быстрей-быстрей! -  двигать бёдрами. – Чего ты прилез? Я же ещё даже не…
- Вот и хорошо, что даже не! – заорал Петька. – Это тебя, возможно, спасёт! Иначе сейчас придушу гада!
Он вцепился сразу в обе Васькины ноги и резко потащил на себя. Вася очень конфузно поехал с дамы назад, цепляясь руками за саму даму. Тут «Валя», до того сохранявшая молчание, завизжала, закричала,  турнула с себя ошалевшего Василия, одёрнула платье, оттолкнула Петьку.
- Милуйтесь друг с другом, козлы! – раздался её голос.
Кинулась к лестнице и быстро исчезла. Снизу раздался её гомерический хохот.
Васька и Петька замерли в потёмках одни, ошарашено хлопая глазами.
- Послушай, а кто это был? – осторожно спросил ничего не понимающий Вася. – Голос как будто…
- Это была не Валя, - тихо ответил Петька и вдруг громко закричал – Это была не Валя!
- Люба? – Василий громко застонал. – Так это была Люба? Они что, поменялись платьями? Вот это облом!
- Какой же облом, если ты губами плямкал, как свинья? – ядовито спросил Пётр.
И Пётр тоже жутко расхохотался, мотая головой в разные стороны и отдирая «бабочку» от груди:
 – Вот это они нас размазали!
Потом, сидя на сеновале, два обескураженных друга слышали, как внизу удаляясь, звучал звонкий женский смех, то смеялись две чудесные, красивые  женщины – Валя и Люба.

Нашим милым и взволнованным дамам совсем не хотелось расходиться по домам. Ночь была чудеснейшей. К тому же на улице неожиданно зажглись фонари. И шампанское ещё играло в крови.
- Давай к клубу прогуляемся, - предложила Валя. – Может, дискотека ещё не закончилась. Молодёжь подивим - пусть хоть посмотрят, как выглядят настоящие леди.
Смеясь и вызывающе покачивая бёдрами, они отправились в центр посёлка.
Но на клубной двери уже висел звонок, площадь перед клубом была пустынной.
- Деревня, - разочарованно протянула Люба. Склонила голову над часиками на руке. – Первый час всего.
Но Валя не растерялась, стала напевать ритмичную мелодию, и вот уже две леди в длинных платьях с высокими разрезами стали покачиваться и изгибаться под фонарём в центре площади. Изгибистые ресницы, удлинённые тушью, отбрасывали тени на щёки, игравшие редкими блёстками.
Здесь на прекрасных, явно не шведянских дам  и натолкнулись два припозднившихся пьяненьких мужичка. Ошарашенно остановились.
- Простите, вы путаны? – робко осведомился один. – Из города к нам приехали?
- Ага, - ответила одна из леди. – По разнарядке. Программа шефской помощи селу.
А другая продекламировала:
- На благо Родины вершат свои дела, село для города, а город для села!
Мужички заметно оживились.
- А скольки это будет стоить? – заинтересованно спросил другой. – Правда, с собой у нас сейчас деньжаток нет, мы, это, потратились малость… но если что, домой быстренько сбегаем.
- А Дашка и Машка не против будут? – спросила первая  леди.
Пьяненькие мужички испуганно потрусили прочь. Валя и Люба заливисто рассмеялись.
Пошли домой. Чем ближе подходили, тем грустнее становились.
- Ох и зададут нам наши мужики, - сказала Валя.
- А не надо поддаваться, - хорохорилась Люба. – Лучший способ защиты – нападение. Сейчас мы им сами устроим.

Но мужей по домам не оказалось. Валя выскочила на улицу, чтобы бежать к Любе, а та и сама уже навстречу бежала. Немного заволновались.
- На сеновале отсиживаются, - предположила Люба.
- Ещё, чего доброго, напьются. – Вале и самой не хотелось в это верить. – Правда, для Васи и Пети это не характерно. Но ведь какой стресс мужики пережили!
 – Ну уж нет, никаких пьянок! Подожди, сейчас фонарик принесу.
Вооружившись фонариком, жёны двинулись к амбару тётки Нюрки.
Но луч фонарика выхватывал из темноты только примятое сено. И в одном, и в другой «секторе» мужей не было.
Снова остановившись на улице у своих домов, дамы не знали, что делать дальше.
- Вот стервецы, - сказала Валя. – Нервы нам накручивают. Чтоб поволновались.
Люба нервно покачивала фонариком – луч света метался по забору. И вдруг высветил почтовый ящик, из которого торчал лист бумаги.
Женщины моментально выхватили его.
В дрожащем свете фонарика прочитали: «Подобного унижения не простим никогда. Прощайте. Не ищите нас. Через положенный срок наши тела всплывут сами».
- Петя! – закричала Валя.
- Вася! – закричала Люба.
Остаток ночи окрестности местного озера громко оглашались дрожащими женскими криками:
- Петя! Петенька!.. Родной мой!
- Вася! Васенька!.. Дорогой мой!
Вася и Петя наслаждались этими взволнованными голосами, сидя в кустах неподалёку от берега. В какой-то момент Пете стало жалко двух несчастных женщин:
- Всё, Васёк, выходим!
- Сидеть! – скомандовал Василий. – Ты мне такой кайф обломал, какого давно не было! Зачем, спрашивается, было меня дергать за ноги?
- Я же не знал…
- Не знал он! Ну, сдёрнул бы меня на пять сантиметров вниз, но зачем было на двадцать пять? Садист!
- Ох, Васёк, прости!
- Не высунемся отсюда до утра, понял? Будут знать, как над мужьями потеху делать.

Утром, когда солнце осветило живописные окрестности небольшого местного озера, сторонний наблюдатель мог бы увидеть такую картину. На одном берегу, рядом с кустами на изумрудно зелёной травке, сладко спали, обнявшись друг с другом, два джентльмена в смокингах. На другом почти в идентичной позе почивали две взлохмаченные леди с измазанными тушью щеками, в красивых длинных платьях.
Конечно, увидь Вася с Петей подобное соседство раньше, чем дамы, они бы спешно скрылись, чтобы, может быть, и дальше изображать утопленников. Но уж очень они устали. И физически, и морально. Морально даже сильнее. И потому сон их был глубок. Как у богатырей.
Как назло, в камышах, почти рядом с дамами, вдруг стала покрякивать дикая утка. Сначала тихо, а потом всё громче и громче. То ли селезень её, наконец, подмял, то ли с вечера скушала не то, но стала вопить, гадина, протяжно и истошно. Не своим голосом. Застрелить её мало!
Валя открыла глаза, подняла голову и… вдруг резко затормошила Любу:
- Люба, вставай, вставай быстрей! Ты погляди-ка, где  тела наших утопленников всплыли!
… Над безмятежно спавшими Васей и Петей надменно и угрожающе нависли фигуры их благоверных. В руках у Вали и Любы мелко дрожали выломанные прутья.
Валя и Люба посмотрели друг на друга, разом набрали в грудь воздуха и гаркнули единым жутким раскатом:
- Вста-ать!!!

… А в посёлке в это раннее время Федька-гармонист дудел в рожок. Да в рожок, Федька ведь пастух, а гармонь и припевки – это его хобби, в свободное от основной трудовой деятельности время. Под звуки рожка хозяйки выгоняли на улицу коров, чтобы те общим стадом под присмотром Федьки двинулись на пастбище. Бабы задорно переговаривались, Федька балагурил. И вдруг – боже, да что ж оно такое!? – мимо коров, мимо баб и Федьки промчались два помятых  джентльмена в смокингах, а за ними две взлохмаченные леди в длинных платьях с разрезами.
Немая сцена.
- Так это ж Петька с Васькой! – опомнилась одна хозяйка.
- И Валька с Любкой! – опомнилась другая.
- Бабоньки! – торжественно сказал ошарашенный  Федька остолбеневшим хозяйкам. – Клятву даю: я не я буду, если не прознаю, что это за история такая таинственная сотворяется у нас под боком прямо на наших глазах в родном посёлке. Под заборами высматривать буду, под окнами выслушивать стану, за сараями и сортирами лазить не погнушаюся, всех соседей опрошу, но всё одно прознаю!

…Петя в смокинге заскочил в спальню, Валя за ним. Петя в угол, Валя за ним. Подбежала с ходу, развернула, схватила за плечи, пригнула его голову к себе, стала быстро и горячо целовать в губы, щёки, глаза и приговаривать:
- Мой хороший, мой золотой, да как же сильно я тебя люблю, люблю, люблю!.. Ты мой единственный и желанный!
Петя с Валей упали на кровать.
Деревянная спинка кровати, как сумасшедшая, билась о стенку.

… А у Васи с Любой состоялся разговор иного рода. Василий успел спрятаться в маленьком подсобном, не до конца отремонтированном помещении, где находился отопительный котёл. Сидел в смокинге на полу среди кульков с цементом, шпаклёвкой, тут же стояла измазанная засохшим раствором кастрюля, рядом валялся мастерок.
- Значит, она чудная, божественная, неповторимая! А я? – негодующе спрашивала Люба через закрытую дверь.
- Так ведь это же ты и была, Любаша - Василий осторожно выводил разговор в нужное направление.
- Получается, что не я. Мне ты таких слов не говорил.
- Да как же не ты, Любаша? Ты-ы. Я же ведь… - Вася не знал, что придумать. – Я же ведь твою родинку на левом плече сразу усёк. Я сразу всё понял, Любаш, вот честно говорю, но решил продолжить игру. А ты повелась, Любаш. А так бы я ни-ни, ты что!
Прислушался в надежде, что лапша повисла на ушах.
- Брешешь! – послышалось из-за двери. - Муха покоя не даёт?
- Какая муха? – удивился Вася, ничего не понимая. Ему почему-то вспомнилась муха в Петькиной тарелке. Он пожал плечами. – Чего это ты про Петькин борщ вспомнила?
За дверью молчание. Вася вдруг заорал:
- А мне тут сколько ещё голодным сидеть?
- Хорошо, - раздалось из-за двери. Как-то спокойно раздалось, что могло вызвать лёгкое подозрение, но Вася не уловил его. – Борща налить?
 - Налить! – приказал Вася. – Со сметаной.
Через какое-то время маленькое окошечко в подсобку открылось. Люба просунула тарелку борща, в которой уже была ложка, подала также кусок хлеба.
- Есть будешь на моих глазах, - сказала Люба. И уставилась на Василия.
- На твоих глазах ещё с большим аппетитом, - миролюбиво сказал Вася.
Зачерпнул, поднёс ложку ко рту и увидел в ней…  муху. Возмущённо засопел.
- Что такое? – ласково спросила Люба.
- Испытывать меня решила? Нарочно бросила?
- Конечно. Ты же у нас разборчивый. Чересчур. А вот Петя не разборчивый. Он борщ с мухой съест. Правда, к чужой бабе не побежит. Странное сочетание.
- Это ещё как сказать, - проговорил Вася.
- Ну не знаю, но с тобой надо что-то делать. Хочу, чтоб как Петя стал. Полюса тебе поменять придётся.
- Чего? – не понял Василий.
- Лучше борщ с мухами, Вася, - сказала Люба. – Пока не съешь, не выпущу.
- Не буду есть! – возмутился Вася.
Окошко захлопнулось. Вася закричал:
- Ты прекрасно знаешь, что дверь я выламывать не стану! Мне же  с ней потом и муздыкаться! А тут и без этого… весь ремонт на мне! Этого никто не видит и не ценит!
В ответ -  молчание.
…Прошло какое-то время. Люба постирала кое-что из белья, развесила во дворе.
- В суд подам за незаконное удержание личности, - донеслось из-за закрытого окошка.
- Я нашу районную судью видала, - ответила Люба. – Крупная женщина. Мать-одиночка, сама воспитывает троих детей. Когда будешь перед ней выступать, не забудь рассказать про преимущества шведского брака. Она тебя прямо в зале заседаний по стенке размажет.
Ещё через некоторое время из окошка донеслось:
- Любаш, подойди-ка сюда.
Люба открыла окошко, заглянула.
- Любаш, - сказал Василий. – А можно я борщ съем, но муху выброшу. Петька-то муху не ел. Честно говорю. Вспомни, я тебе рассказывал.
- Муху выброси, - разрешила Люба. – А борщ лопай!
- Ага! – Василий уже орудовал ложкой.
- Потом в спальне кровати раздвинешь, - добавила Люба.
- Но это же глупо, Любаша, - обиженно сказал Василий, приостановившись. - Я же голодный во всех смыслах. Неужто тебе меня не жалко?
- А тебе меня?
- Ну, Люба-аш… не будем ворошить…
- Хорошо. Я подумаю. После того, как продырявишь все свои носки.
- Матерь божия! Ты у Петьки и носки усмотрела?
- Ага! Лучше  носки с дырками, Васенька.
- Ну, Петька, гад! Ну гад! – Василий слил из тарелки в ложку последние капли борща, как алкоголик  последние капли из рюмки. Протянул Любе тарелку. – Добавочки, пожалуйста.

Всё потихоньку улеглось, вошло в свою колею. Потекла обычная жизнь. Но как-то Любу встретила на улице тётка Нюрка и осуждающе покачала головой:
- А ты что же, Любаня, теперь своего Василия обедами дома не кормишь? Не годится так, пожурила мужа, поучила немного - и будет. А то отлучишь мужика от дома.
Люба даже обиделась:
- Почему это не кормлю? Да каждый день в перерыв, хоть на полчаса, да домой прибегает. Ложка с вилкой так и мелькают! С чего Вы взяли, тётя Нюра?
- Да? – тетка Нюрка с сомнением пожала плечами. - А чего же он тогда в нашу поселковую столовую ныряет?
- Когда? – похолодела Люба. Страшное подозрение закралось в сердце.
- Дык на этой неделе я раза два видала. И сейчас, вот, только что. За солью в магазин ходила, смотрю – Зубанчиха на пороге столовой стоит. Тут Василий к ней подходит, ну и за ней, в дверь…
Побледневшая Люба рванула с места.

Дверь в столовую оказалась запертой. На гвозде болталась замусоленная картонка с надписью «Технический перерыв». Люба скорей-скорей  забежала во двор, нырнула в дверь чёрного входа, пробежала в коридоре мимо больших кастрюль, эмалированных вёдер, мешков с картошкой, ящиков с овощами и уперлась в дверь на кухню. Она была заперта. Люба затарабанила в неё, дверь затряслась, но не поддалась, а в образовавшуюся щель стал частично виден накинутый изнутри крючок.
Внутри кухни Василий, крепко обнимавший уже полураздетую повариху, припёртую им к стене, резко отстранился от неё:
- Кого это принесло?
- Постучать да уйдуть, - спокойно ответила Зубанчиха.
Но дверь  затряслась с новой силой, и послышался громкий голос Любы:
- Открывайте немедленно! Я не уйду!
Василий побледнел и засуетился:
- Супружница! Елки-моталки!.. Прячь меня скорей!
- Ды куды ж?
- Хоть в помойную яму! Лишь бы не увидела!
- Што испужалси так? Ну увидить – и што?
- Уже не смогу отбрехаться. А это кранты! Быстрей давай!

Зубанчиха откинула дверной крючок и едва успела увернуться от мгновенно распахнувшейся двери – в кухню ворвалась Люба. Но Василия в кухне не увидела.
- Где он?
- Ды хто?
- Не придуряйся! Почему сразу не открыла?
- Ды бочку, вон, с огурцами перекатывала. Хто ты такая, шоб я отщитывалася?
- Сама ты бочка! Кто только не затыкал, да?
- Ой, интилигенка, а как выражаисси! – Зубанчиха спокойно вытирала руки о свой грязно-белый фартук с жёлтыми разводами на животе.
Люба стала быстро поочерёдно открывать дверцы шкафов – Василия не было. Открыла даже большой холодильник – Василия не было. Зубанчиха улыбнулась стальным зубом:
- Ишо в холодильнике не хватало! Иди отседа, нету тута никаво.
Но Люба обнаружила вход в узенький коридорчик, пошла по нему, Зубанчиха за ней:
- Да тама помойный чан у нас. Ошурки от картошки, объедки всякие, каша прокисшая, помои от борша. На хверму забирають. Не чуди, баба, ни здеся ищишь!
Люба постояла у громадного чана с тяжёлой крышкой. В самом деле, делать здесь было нечего. Повернулась уходить. И надо же – в чане раздался какой-то глухой звук – как вроде кто-то сдавленно, через нос, чихнул.
Люба, что есть силы, толканула крышку с чана. С тяжёлым металлическим грохотом, крышка ухнула на бетонный пол. Аж задрожало всё!
Василий сидел в чане, скрючившись, наполовину погружённый в пищевые помои. Молча глядел на Любу во все глаза и хлопал ресницами.
- Во-от он где-е-е, наш брезгливый чистю-ю-юлечка! – злорадно протянула Люба. – Наконец-таки, нашёл для себя достойное местечко. Ай да старший сержант Штопоров! Высший пилотаж показал, спикировал, куда следует! Долго и упорно, много лет шёл к цели, все преграды преодолел, но достиг! А как же иначе? Да чтобы свинья да грязь не нашла!..  Ну так если без помоев жить не можешь, то и оставайся в них!
Люба схватила ведро с пищевыми отходами, стоявшее тут же, рядом с чаном, и вывалила его содержимое на голову Василия.
- Эй, куды, куды, это я для свово кабанчика приготовила, - закричала Зубанчиха. – Вот же зараза, самые лучшие объедки!

Перепачканный помоями Вася бежал по улице вслед за Любой.
- Сама виновата, - кричал он. – То она кровати сдвигает, то она кровати раздвигает! То сдвигает, то раздвигает! Сколько лет уже!
Люба не отвечала, не останавливалась.
Навстречу им мужик, настолько пьяный, что не удержался на ногах и, цепляясь за чей-то забор, рухнул без чувств прямо в грязную, мутную лужу.
- Я плохой, да, я плохой? А этот лучше? – кричал Вася, показывая на пьяницу. - Мне таким быть, да? Это нормально! Это привычно! Это наш антураж!
Люба бросила через плечо на ходу:
- Ты грязнее его!
- Сама виновата! – бежал за ней  вслед Василий. – Я же ведь предлагал - давай без обмана, открыто, и не в одностороннем порядке, а на паритетных началах! Не надо бы было скрываться. Всё, как у цивилизованных людей. Как у шведов! Да за такую свободу я б тебя ещё больше ценил!
Но Люба сквозь слёзы ответила на ходу:
- Теперь мне нужен другой оценщик. Дом я выставлю на продажу. А ты забудь туда дорогу.
Василий остановился. Тьфу ты! Ну и куда теперь идти? Повернул назад, потом снова развернулся, потом ещё пару раз покрутился на месте, как кобель за своим хвостом.
- А, теперь уж всё равно! – взвинчено рубанул он воздух ладонью и побежал в сторону столовой. Распалённый-то ого какой от поварихи выскочил!

Входная дверь столовой по-прежнему была на запоре. Разгорячённый Василий быстренько вбежал в ворота и нырнул в чёрный вход.
Быстро-быстро прошмыгнул мимо ведёр и больших кастрюль, мешков и ящиков в коридоре – и на кухню. Зубанчиха подняла голову от стола, где измельчала петрушку. Он, прерывисто дыша, не  говоря ни слова, подбежал к ней, выхватил у неё нож, отбросил в сторону, развернул повариху к себе спиной и толкнул вперёд, на разделочный стол.
… Потом молча застёгивал ширинку.
- Я к тебе больше не приду, - только и сказал.
На что она спокойно улыбнулась, сверкнув стальным зубом:
- Не ты первый, не ты последний. Иди, Вася, а то наши счас с овощами прыедуть.
Взяла кастрюлю и понесла её к плите. Поставила на конфорку с огнём. Обернулась:
- Што ж не уходишь?
- Водки налей. Полный стакан.
Она молча подошла к шкафу, налила полстакана.
- Мало, - сказал Василий.
- Пей, што дають. Тибе и от этого развизёть, как соплю.
- Полный! – рявкнул Василий.- Если я «грязнее» последнего пьянчуги, то этот очиститель как раз для меня! Налить, я сказал!!!
Она испуганно  налила:
- На! Тольки проваливай!

Расстроенная Люба уже подходила к своему дому, когда заметила, что напротив, через улицу, Петя у своего двора возится с калиткой – чинит щеколду. В белой майке, мускулистый.
Люба остановилась, уткнулась взглядом в землю. А в следующую секунду произошло то, чего Люба от себя самой никогда не ожидала. Она гордо тряхнула головой, во взгляде злая решимость появилась.
- Петя, - позвала она.
Петька не слышал – как раз стучал молоточком.
- Пётр!
Да он оглох что ли?
- Петя-Петюн! – настойчиво повторила Люба.
Вот «Петюна» он услышал, оторопев, поднял голову. Этим словом,- только не «Петюн», а «питюн», что означало мальчишескую пипиську, - этим словом его зло дразнили в детстве пацаны с соседней улицы. Ох Петька же и лупил, кого удавалось поймать. Петька аж приоткрыл рот, уставившись на Любу.
- Валя где? – требовательно спросила Люба
- В магазин за селёдкой пошла.
- Ну так иди сюда, пока селёдки не наелся.
Петя аккуратно положил молоточек, вытер руки о чистую тряпочку, потом слегка провёл ладонями по майке на боках, подошёл, улыбнулся, выжидающе посмотрел.
- Чего, Любанчик?
- Шифоньер передвинуть надо.
- А-а… - Петька уже шёл следом за ней по двору. – А Василий что же, обессилел совсем?
- Ага, - она обернулась, очень странно для Петьки, мельком, но как-то цепляющее скользнула взглядом по его фигуре. – Обессиленный сейчас. Да ты-то покрепче будешь…
- Ну, не знаю, - смущённо ответил Пётр, в самом деле не зная, что на это отвечать. Что-то здесь не то.
Но они уже вошли в дом, прошли через прихожую, а когда оказались в спальне, Люба тут же захлопнула за ним дверь и повернула в ней ключ.
- А шифоньер где же? – глупо спросил Пётр.
- Нету. И не было никогда. У нас стенка. А зачем он тебе? – спросила Люба, подошла вплотную, взяла Петькины большие ладони, потянула к себе, и вот уже его руки оказались на её мягкой и тёплой талии.
- Люба… я… шифоньер… А Василий?
Но какой там Василий, когда Люба и Петя уже падали на кровать!
… Петька неистово гладил её, осыпал, шею, тело поцелуями, задыхался:
- Сладкая… сладкая…
О, невероятно, непостижимо, неужели эта чужая, приятная, мягкая и упругая женщина - его? Ёлки-палки, так быстро и просто, как с неба свалилось, хоп – и нате вам, да ещё ж пять минут назад он мордохался с калиткой и ни о чём таком не помышлял (ну разве только вообще, в заднем уме, но не конкретно) а теперь вот он обладает ею, в натуре обладает – о-о-о! -, не сон ли это? Он хочет и в губы целовать, но почему она отворачивается, глаз не открывает, молчит? Почему из-под ресниц сползают слёзы?
- Да чего ты, Любонька, ты ж сама захотела?.. Ох, сла-а-адка-я-я-я-я-я-я!!!...
… Расслабленный, Пётр несколько минут лежал зажмурившись. Люба уже сидела на постели одетая, ждала. Потом он смущённо, отведя глаза, одевался.
«Елки-палки… А Валя?.. Я ж ей изменил, первый раз изменил… Ох, как же нехорошо заныло в груди-то».
У Пети до свадьбы, конечно, кое-что было с другими девушками, но совсем немного, можно сказать, ничего. Не разбалованный он был, а потом Валю встретил…
- Значит, сладкая? – Люба искоса наблюдала.
- Ну… да…
- А Валя?
- Зачем про это спрашивать?
- Ну всё-таки?
- И Валя сладкая.
 «Как же я теперь Вале в глаза посмотрю?»
Люба схватила со спинки кровати вафельное полотенце и размашисто стебанула им по спине Петьки. Он вскочил.
- Так чего же вы, кобели, тогда ищете, чего на сторону глаза косите, чего не хватает вам?
Она била его полотенцем, слёзы текли из её глаз
- Ты, Люба, это… - говорил Петя, защищаясь ладонями и пятясь назад, - ты только Вале не говори, ладно? Успокойся, прошу… Я ведь не… это… я ж мужчина, в конце-концов, зачем провоцировать?... Ты сама...Я вообще первый раз изменил…
- А я тоже! За каким чёртом ты оказался сегодня возле своей калитки?! Пошёл вон!

Петька ошпарено выскочил с Любиного двора, даже калитку не закрыл за собой.
«Домой сейчас не пойду, нельзя. Не! Да Валя лишь в один глаз посмотрит, так сразу и…  Ох, елки!..Остыть надо, обдумать всё… За околицу, на утиный пруд пойду!»
Пётр быстро развернулся в сторону околицы, где неподалёку был утиный пруд. Вот там-то он  и отсидится.
Но в этот момент на своё крыльцо вышла Валя, у неё в руке был хвостик от селёдки.
- Кис-кис, - позвала она. – Мурка, ну-ка попробуй солёненького!
Повернула голову – и через дорогу Петю заприметила.
- Пе-еть!
- Ась? – испуганно остановился Петя. Так  и стоял на своей стороне, дорогу не переходил.
- Ты куда это, солнце моё?
- Да тут… попросили. Скоро буду.
- А щеколду на калитке не доделал! Инструменты на земле валяются.
- Да скоро я!
- А чего попросили-то, я не поняла?
-Да рыбы наловить.
- Рыбы?! – Валя несказанно удивилась. – А кому это?  Любе что ли?
- Почему это Любе?
- Ты ж от неё вышел-то.
- А-а… не, не для Любы.
- А у неё что делал?
- Да это… шифоньер передвигал.
- Это у нас шифоньер. У них стенка стоит.
- Ну, это я так назвал. По привычке.
- Дак она ж тяжёлая. С Василием вдвоём что ли?
- Не, Василий как раз на пруду меня ждёт – у них на работе комиссия с проверкой, ну вот, Василий решил, что хорошо бы гостей на уху пригласить. Он уже там снасти готовит, побегу я…
- А-а-а… - Люба понимающе кивнула. - А на каком пруду, на дальнем или на ближнем?  Вы в тот раз на дальнем ловили, да маловато…
- На ближнем, на утином… Здесь рядом, Валюш…
– Ну давай…  А как же ты сам стенку-то передвинул? Силёнок хватило?
Вася уже на ходу кивнул головой – мол, хватило, Валя, хватило – и торопливо зашагал в сторону околицы.
- Так, значит, Люба перестановку мебели затеяла, - сказала себе самой Валя, сходя с крыльца. – Пойду-ка к ней. Посмотрю.
Но вначале нужно собрать Петины инструменты и положить в ящик. Валя направилась к калитке.
- Вот же паршивец! – приговаривала она, наклоняясь. – Опять мне зарядку устроил. Чтоб фигуру держала. Ну, что ж, Валентина: раз – нагнулась, два – разогнулась, раз – нагнулась, два – разогнулась… А где ж у него ящик для инструментов? В бане, что ли?
С молотком, отвёрткой и плоскогубцами в руках Валя подошла к бане, открыла дверь и…  замерла.
В предбаннике, скрючившись на широкой деревянной скамье, как ребёночек в утробе, похрапывал Василий. Подушкой ему служил скомканный махровый Петин халат – Валин подарок мужу на день рождения. Попахивало спиртным.
- Ничего не понимаю, - произнесла Валя, помахивая ладонью у носа. – Фу-у! Так Вася на пруду или Вася в бане? Нет, Вася всё-таки у нас в бане.
«А как же снасти и рыба? Неужели Васька накачался с гостями и безо всякой, там, ухи? Но он же вроде не злоупотребляет. И почему не домой пошёл, а к нам в баню припёрся? И почему грязный такой? Нет, пойду-ка я всё-таки к Любе».

Но странное дело – калитка во дворе у Любы оказалась настежь распахнутой, а вот дверь в дом – запёртой.
- Люба, - постучала Валя в окно, - это я.
Тишина. Валентина затарабанила сильнее:
- Люба, слышишь, там твой Вася у нас в бане спит. Весь какой-то грязный.
В ответ снова молчание.
«Да что ж это такое? Люба ж дома была. Когда это она успела уйти? И почему даже калитку не захлопнула?»
Валя постояла-постояла, ещё раз постучала в окно:
- Люба!.. Так стенку уже передвинули?
Никакой ответной реакции. Валя недоумённо пошла обратно. Выходя из Любиного двора аккуратно прикрыла за собой калитку.

У себя в доме Валя сразу направилась к двери в комнату Марии Семёновны:
- Представляешь, ма, у нас в бане…
Толкнула дверь, а она заперта.
- Гля! Чего это ты запёрлась? – удивилась Валя. – Сроду не закрывалась. Ма!
- Не мешай, я отдыхаю, - раздалось из-за двери.
- Да когда это я тебе мешала? Глянь-кася! Слышишь, у нас в бане Васька спит. Пьяный.
- Вот и хорошо, - послышалось из-за двери. – Не мешай человеку. И мне не мешай.
Валю постигло полное недоумение:
- Да что ж это такое в атмосфере происходит?.. Мания замыкания дверей на землю опустилась? Что у нас, что через дорогу…
И тут Валя вспомнила:
- Господи, а Петка-то на пруду. Один, без Васьки! Чего его-то до сих пор нет?

Но картина на пруду поразила запыхавшуюся Валю ещё больше. Она увидела своего мужа Петю шумно ныряющим в воде среди уток, взмахивающим руками, снова ныряющим  и как будто лихорадочно что-то с себя смывающим. Руки двигались, как если бы Петя намыливался. А мыла-то и нет. Но самое поразительное – почему ныряет прямо в белой майке и брюках?
- Ты что, сказился?! – закричала ему Валя с берега.- Какого чёрта в пруд одетым залез? Да ещё в утиный!
Петька испуганно замер.
- Валюша, что случилось?
- Это ты у меня спрашиваешь? А ну вылазь!
Петька опасливо вылез. Но не рядом с Валентиной, а в отдалении. Только она к нему, а он от неё. Она снова к нему – а он опять от неё. Она шаг вперёд – он шаг назад.
- Ты что, синхронное плавание на берегу отрабатываешь? Головку напекло, чучарела? Там Васька пьяный в нашей бане валяется!
- Василий? Пьяный? – растерянно проговорил Петька, не зная, что для него самого сейчас безопасней – оставаться на месте или по-прежнему пятиться назад. Но, кажется, Валентина злится совсем не из-за того, чего опасался Петька.
 - А кто, я что ли пьяная там валяюсь? – крикнула Валентина. - Там уже никакая рыба не нужна!
…Петька, в мокрой одежде бежал по дороге, а Валя позади него. Гнала его, как провинившуюся собачонку:
- Вот же гад! И даже новые кроссовки не снял! Ты что, в детстве с печки падал, а мне не рассказал? Фиг я тебе новые куплю! Будешь в этих мокроступах до скончания века, понял?

В предбаннике мокрый Петя склонился над спящим Василием:
- Эй!.. Ты как здесь оказался?
Василий открыл мутные глаза:
- Петя, друг! Пойдём в твою баню, мне надо смыть с себя всю эту грязь.
- Мы уже пришли, друг! – взволнованно проговорил Петька. – Мы уже здесь. Сейчас, сейчас, я затоплю котёл. И поскоблим друг-друга. И смоем всю эту грязь.
- Но ты уже мокрый. И всё равно грязный? – пьяно спросил Василий.
- А какой же! – раздался ответ, но не из уст Пети. Это в предбанник зашла Валентина со свежими  махровыми полотенцами в руках. Положила рядом на скамью. – В утином пруду - среди уток! - только дурачкам в голову стукнет отмываться!.. Вот от чего, интересно?
- Почему только среди уток? – протянул Вася. - Там и гуси есть. И коровы любят приходить на бережок, водички попить. И помочиться… туда же… Но Петя, друг, почему ты пошёл не в баню, а на пруд?
- Так тебя же там искал, - сказала Валентина. – Рыбу ловить для твоих гостей.
Петя прикусил губу.
- Каких гостей? – удивился пьяный Василий.
- Валюш, - вдруг торопливо вмешался Петя, - ты же видишь, Вася пьяный… А гости уже уехали.
- Мои гости уехали? – возмутился Василий.
- Не волнуйся, я их проводил. Валюш, иди, иди, мы тут сами…
Валя повернулась к выходу:
- Смотри, в парилку его не сажай в таком состоянии. Только вот там, возле вёдер с водой…  Две чучарелы!

На другое утро Валя с небольшой кастрюлей и тарелками в руках вышла из дома и стала спускаться по крыльцу, где, как всегда, на своей табуреточке сидела Мария Семёновна.
- Вы теперь кажен раз в предбаннике завтракать будете? - поинтересовалась она у Вали.
Валя остановилась, слегка наклонилась к матери и, оглянувшись в сторону предбанника, негромко, заговорщицки ответила:
- Да Вася стесняется. Не хочу, говорит, у вас в доме  отираться. Он, это, мам, просится пока пожить у нас, в предбаннике...  Что там у них с Любой произошло, я и сама ещё ничего не знаю — я уже несколько раз к ней бегала, а она, как провалилась.
- Да уехала она, - ответила Мария Семёновна. - В город.
- Как - в город? - изумилась Валентина. - Навсегда что ли?
- Нет, сказала, что скоро вернётся.
- Ну, мать! - воскликнула Валя и быстренько пошла к предбаннику. - Мне, вот, она ничего не сказала.
- Наверное, чтобы ты лучше спала, - негромко ответила ей вслед  Мария Семёновна. Но Валя уже не услышала, она скрылась за дверью предбанника.

В предбаннике завтракали втроём:  Валентина, Пётр и Василий.
- Хорошо, что вы у меня есть, - говорил Василий, уплетая завтрак. - А то — куда бы я подался? В служебном кабинете ночевать?
- Ешь, ешь, - заботливо ответила Валя.
- На то мы и друзья, - добавил Петя.
Но сам-то он в  это время мучился «гамлетовским» вопросом — признаваться или не признаваться?
«Нет, Валентине я, конечно, не откроюсь. Никогда и ни за что. А вот Василию... Он же всё-таки мой друг... Не по-дружески получится, если не скажу ему... Будь что будет, но Ваське  всё-таки  признаюсь. Но только не здесь. Выберу момент и к нему на работу зайду...»
Петя положил вилку на стол:
- Спасибо, Валюша.
- Уже? А кофе?
- Не хочется. Я лучше поеду, с утра очередь займу.
- Мешки не забудь.
- Хорошо.
- А ты куда? - спросил Василий.
- На комбикормовый завод.
- За кормом для птицы, - добавила Валентина. – Там дешевле, по цене производителя отпускают. Но очередь большая.
Петя ушёл. Вскорости послышался  шум отъезжающих «Жигулей».

Василий в предбаннике доедал завтрак, принесённый Валентиной. Она, повернувшись к нему спиной, раскладывала в это время махровые полотенца в деревянном шкафу с резными дверцами.
- Ну до чего ж молодцы! – похвалила она.
- Кто? – спросил Василий, обгладывая куриную косточку и оглядывая глазами бёдра Валентины.
- Да ты и Петя. Своими руками предбанник отделали! Спроси у меня всего лишь месяц назад – ни за что бы не поверила. Всё аккуратно, всё к месту, и как красиво! И радуюсь, и даже неловко мне.
- А неловко почему?
- Да что с Любой вы у нас так ни разу и не попарились… Что там у вас произошло?
Василий перемолчал.
- Не бережёшь ты её, - продолжала Валентина, мельком взглянув на него. – Считаешь, что всё на свете тебе бесплатно и раз и навсегда дадено. Да, Вася? Жизнь ещё не стукала по голове? Не терял никого?
Василий опять не ответил.
Валентина, опять взглянув на Василия и поняв, что ответа не дождётся, вздохнула и продолжила своё дело.
- А Петя когда вернётся?– спросил вдруг Василий.
- Да хоть бы к обеду.
Василий быстренько вытер губы салфеткой, встал.
- Валюш…
Она обернулась:
- Чего?
Он подошёл к ней:
- Очень вкусно, спасибо…
- На здоровье. А ты разве это сказать хотел?
- Нет, не это… Понимаешь, Валюш, есть негласное мужское правило… И оно предписывает никогда не останавливаться на полпути…
- Даже предписывает?
- Да. Просто обязывает.
Он подошёл ещё ближе:
- Если взрослые мужчина и женщина уже однажды сказали «А»…
Валентина продолжила:
- …то они просто обязаны сказать и «Б»?
- Да, Валюш… Да ты умница!
Он обнял её и погладил правой ладонью по её бедру. И услышал:
- Ну так я тебе и говорю: БЭ-Э-Э! Пошёл прочь, баран настырный!
С этими словами она с такой силой оттолкнула его от себя, что Вася, пятясь назад, перелетел через весь предбанник по диагонали и больно ударился головой о деревянный косяк. Сильно поморщился.
- Это ещё не всё, это я ещё Пете не сказала, - пригрозила Валентина.
- А что, скажешь? – спросил Василий, держась рукой за ушибленную голову.
- Я подумаю.
- Тогда передай ему, чтобы косяки застругивал, как надо.  Халтурщик!
- Обязательно передам. Но сегодня, Вася, ты находился в этом красивом, отделанном своими руками, предбаннике последний денёчек. Вот тебе бог, а вот и порог!  Буду рада тебя видеть здесь вместе с законной супругой. Не знаю, что ты там натворил, но всё же советую возвратиться домой. А?
- Бэ-э-э! – обиженно и разочарованно проблеял Василий в ответ.

С небольшой деревянной солонкой в руках, расписанной под хохлому, Валя появилась в доме у Любы. Люба занималась тем, что вытаскивала из шкафов одежду, рассматривала, что-то из вещей откладывала в сторону. Для чего – это Вале ещё было непонятно.
- Ты знаешь, Люба, - неуверенно проговорила Валя, - я бы могла, конечно, сказать, что пришла к тебе за солью. Соль у меня действительно закончилась, надеюсь, насыплешь мне немного… Но..это… я тут недавно  твоего Васю выгнала из нашей бани. Вернее, не то, чтобы выгнала, а очень посоветовала идти ему домой и с тобою мириться. Он разве не пришёл?
- Приходил. Я выгнала.
- Да что у вас всё-таки случилось?
Люба промолчала, продолжала перебирать вещи.
- Ну, не хочешь - не говори, - вздохнула Валя. – Что-то серьёзное, значит. Я же тебя уже немножечко знаю - просто так ты сцены не устраиваешь.
- А ты ещё не поняла? Застукала я его. В столовой, с Машкой Зубанчихой! – сорвалась чуть ли не в крик Люба.
Валя пришла в ужас.
- С Зубанчихой? В этом её жутком фартуке?  И не побрезговал! Фу!..
Люба удручённо кивнула головой:
- Ага, наш чистюлечка! Чистюлечка! Во всём, кроме этого…
- И тут, значит, стал куролесить, - продолжала возмущённая Валя.-  Тогда я тебя понимаю. Я бы тоже выгнала.
- Кого? – Валя подняла на неё глаза.
- Да Петьку моего, кого! Если бы вдруг узнала!
Люба как-то нервно повернулась и снова принялась перебирать вещи:
 – Такого, как твой Петя, ещё поискать надо. Так что держи его обеими руками, поняла? Иначе будешь большой дурой. Очень большой.
- Да я-то держу, держу… А что ты одежду шматуешь туда-сюда?
- Я здесь не останусь. Дом выставлю на продажу.
Валя так и села:
- Матерь божия! И всё из-за этого? И каждый раз переезжать? Так тебе и всей Матушки-России не хватит!.. Вот это ты меня ударила по голове!.. И что же – я в медпункте опять одна останусь? Тебя ж не отпустят.
- Заявление мне в районе уже подписали.
- Ой, как же я не хочу! Как я обрадуюсь, если ты всё-таки передумаешь… У меня такая подруга, как ты, только в детстве была. Когда их семья переехала на Дальний Восток, я места себе не находила, металась по постели, будто в жару… Мне её долго потом не хватало… Может, передумаешь?
-Нет, - упрямо качнула головой Люба. – Уеду…  Хочу, чтобы ты проводила меня до электрички. Я тебе там, на платформе, перед отъездом ещё кое-что расскажу…

Василий удручённо сидел за столом в своём служебном кабинете, сжав голову руками.
- И что же теперь делать? – спрашивал Василий сам себя, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. – Как выпутаться? Какое найти решение, какой выход?
- Выход есть! – вдруг раздался мужской голос.
Василий вздрогнул. В дверь вкатился маленький, толстенький, прилизанный мужчина, которого мы уже дважды имели честь лицезреть в этом кабинете. На этот раз вместо папки для бумаг он внёс с собой большую, тяжёлую сумку. Пыхтя, поставил её на стол перед своим озадаченным начальником.
- Выход для нашего предприятия в том, Василий Сергеевич, - торжественно изрёк мужчина, - чтобы значительно расширить ассортимент нашей продукции, сделав упор на ходовые товары народного потребления. – Он похлопал по сумке ладонью. – Наши ребята подготовили новые образцы. Хотелось бы согласовать с Вами их наименования и утвердить ассортимент.
- У меня сегодня голова не работает, - пожаловался Василий.
- Вы же ей покою не даёте, - участливо сказал толстенький мужчина. – Всё о производстве да о производстве, хоть бы о себе иногда подумали немножко.
- Ладно, показывайте, - махнул рукой Василий. – Чем быстрее утвердим, тем лучше.
Но тут дверь распахнулась, и в кабинет вошёл… Петя. Хмурый, решительный и… вместе с тем нерешительный. Василий от его взгляда почувствовал себя неуютно, слегка заёрзал в кресле. А толстенький мужчина, наоборот, обрадовался:
- Ваш приятель очень кстати, Василий Сергеевич! Так сказать, свежий взгляд со стороны. Пусть посмотрит, оценит наши задумки как простой потенциальный пользователь. Возможно, внесёт свои предложения. Да вы присаживайтесь, - сказал мужчина Пете.
Петя молча сел на стул у стены, в упор глядя на Василия. У Василия затрепетали и побелели крылья носа. Он прекрасно понял, что Петя заявился сюда не просто так. Уже всё знает что ли? Между тем, толстенький мужчина раскрыл сумку и продолжал:
- Как говорится, одна голова хорошо, две – лучше, а три…
- А три головы – это уже Змей Горыныч, - хмуро сказал Василий. – Рубить придётся. Да, Петя? – И Василий пристально посмотрел на своего друга.
Петя как-то судорожно кивнул, но по-прежнему не издал ни единого звука, а вот толстенький мужчина почему-то просто поразился словам своего начальника:
- Я просто поражаюсь! Так Вы всё-таки догадались о характере наших предложений, Василий Сергеевич? А мы с ребятами думали, что это для Вас будет, так сказать, наш сюрприз. Нет, Вы, всё-таки, необыкновенно проницательный руководитель, Василий Сергеевич. Ну что ж… вот первый образец.
Он сунул руку в сумку, вытащил её назад, и перед глазами изумлённых Василия и Петра заблестел маленький изящный никелированный топорик с затейливой гусарской шпорой на обухе. Ручка с яйцеобразным закруглённым  набалдашником весьма напоминала… впрочем, возможно, это только показалось.
- Модель под названием «Милой хозяюшке», – объявил толстенький мужчина. - Кухонный топорик. Подарочный вариант. Предполагаем, что особый спрос на него и даже ажиотаж возникнет в канун женского праздника.
Толстенький мужчина снова полез рукой в сумку, и вытащил топор  средней величины, с увесистой деревянной ручкой:
- Модель «Счастливый садовод». Выполнена в традиционном стиле, но с изюминкой – у горловины пущен орнамент с народными мотивами. Неплохой подарочный вариант в канун мужского праздника.
Василий и Пётр обменялись стреляющими взглядами.
- И, наконец, третья модель – толстенький мужчина ещё раз нырнул рукой в сумку, а потом в воздухе сверкнуло нечто металлическое, большое, похожее на секиру… - Вот с этой моделью, честно сказать, мы с ребятами зашли в тупик. Чувствуем, что вещь нужная, очень нужная, но названия никак не подберём…
- «Обманутому мужу» - хмуро сказал Петька. – Или «Последнее предупреждение любовнику».
- Вот что, Поликарп Николаевич, - решительно сказал Василий толстенькому мужчине, красноречиво зыркнув на Петю и прихлопнул ладонью по столу. – Оставьте третью модель, мы здесь сами над ней покумекаем.
- Хорошо, - засуетился толстенький мужчина, складывая два первых образца обратно в сумку. – Но я к Вам ещё зайду  подписать бумаги – надо бы уже сегодня окончательно утвердить ассортимент.
Толстенький мужчина удалился.
- Ну, - сказал Василий Петьке. – Пришёл разбираться? Разбирайся. Что рубить будем? Правую ладонь?
- Почему ладонь? Голову, - сказал Петька.
- Даже так?- удивился Василий.– Не круто?
- Нет, - сказал Петька.
- Ну что ж… - Василий прищурился. – Ты думаешь, меня можно запугать или увидеть, как я струсил? Руби!
И Василий, протянув ошарашенному Петру секиру, опустился на колени и положил свою голову на полированный стол. – Руби!
- А почему твою? – робко спросил ошарашенный Петька.
- А чью? – поднял голову Василий. – Если Валентина тебе на меня уже нажаловалась, то мне больше сказать нечего.
До Петьки вдруг дошло:
- Валя?.. Так ты… что? А ну встать, сука!
Василий встал.
- Так ты, что, сукач, всё-таки приставал к ней? За моей спиной? – кричал Петька. – Что ты сделал, говори, что?!
- Приставал – это сильно сказано, Петя, - повинился Василий. – Ну, было дело, попытался я погладить её вот этой, правой, ладонью… Так сказать, проверка, на всякий случай… Она меня так шуганула, что я летел через весь предбанник, пока не стукнулся головой о косяк, который ты не потрудился застрогать, как следует… Очковтиратель.
- Ещё раз так поступишь – убью, - пообещал Петька, кладя секиру на стол.
- Никогда, обещаю, – Василий потёр ушибленную голову. – У тебя, надеюсь,  всё?
Петька устало повернулся уходить:
- Всё… - Но вдруг встрепенулся: - Ах, да! Чуть не забыл. Я ведь чего приходил-то…
Как-то виновато зыркнул глазами, протянул недоумевающему Василию секиру, стал на колени и положил свою голову на полированный стол:
- Руби, Вася…
- За что? – спросил ошарашенный Василий.
- Не скажу… руби.
- Так ты, сука, сам что-то натворил?  - прищурился Василий. - Говори!
- Не скажу. Руби.
-Рядовой Ситников, встать! – вдруг рявкнул Василий командирским голосом.
Вот на это в Петьке моментально сработал скрытый армейский инстинкт. Он вскочил и замер по стойке «смирно».
- Доложить! – приказал бывший старший сержант Василий. – Что такого натворил рядовой Ситников?
- Товарищ старший сержант… Рядовой Ситников переспал с супругой старшего сержанта.
- Какого старшего сержанта? – удивился Василий.
- Старшего сержанта… Штопорова.
-Так ты что, спал с моей Любой? Ах, ты, сука!
Василий отбросил в сторону секиру, схватил Петьку за грудки, стал трясти и толкать Петьку к двери. Петька сопротивлялся:
- Я не виноват! Товарищ старший сержант, подождите, я сейчас объясню. Я не виноват!
Но Василий не слушал и яростно рычал, приговаривая:
- За моей спиной, а? А у меня ты спросил, а? Так ты кого из меня сделал, а? Обманутого мужа, а? Рогоносца, а?
Оба, напрягаясь в схватке, борясь и кряхтя, оказались у двери. Она неожиданно открылась – это со словами «Сегодня, главное, утвердить ассортимент…» в кабинет снова попытался войти толстенький мужчина. Но продолжить не успел - все трое вывалились из двери в вестибюль, рухнули там на пол, через несколько секунд, барахтаясь, оказались на краю лестницы, ведущей на первый этаж.
- Рогатым меня сделал, да?! – вскрикивал Василий.
И вот уже это странное трёхголовое «неизвестное науке существо» рыча, охая и ахая покатилось вниз.
Первой поднялась растрёпанная голова толстенького мужчины:
- За ассортимент я спокоен. Третья модель пойдёт под названием «Обруби мне рожки».
И рухнул без чувств.

Но позже растрёпанные Василий и Пётр уже мирно сидели вместе в кабинете, и Васька наливал Петьке в стакан из зелёной бутылки:
- Спиртного не держу. Только минералка.
Петька жадно, судорожно выпил.
- Так, говоришь, сама позвала передвинуть шифоньер?
- Ну да.
- Но у нас нет шифоньера. У нас стенка.
- Ну, она так сказала…
- Так это ж совсем другой разворот, - сказал Василий, сделав в воздухе рукой замысловатую фигуру. Снисходительно улыбнулся Петру. Ласково потрепал его по щеке. – Тютя, до того, чтобы соблазнить мою Любу, тебе  ещё очень долго расти. И, скорее всего, не вырасти. Не ты её соблазнил, а она тебя. Кумекаешь?
- А в чём теперь разница?
- А в том, что она это сделала назло мне. Только лишь. Назло – и ничего более!
- Да, наверное, - робко согласился Петька, - она… когда мы уже… ну… это… она вдруг заплакала… Но ты же, понимаешь, я уже не мог остановиться… Прости, Василий.
Василий опустил голову, задумался:
- Заплакала… Значит,  ещё любит меня… Почему же я не ценю? Почему так играюсь?.. Что же я за создание такое? Не человек, а… ч… ч… членистоногое.
- Членисторогое, - робко поправил Петька.
Василий поднял голову, беззлобно, устало замахнулся на него кулаком и… обнял:
- Может, мне пойти напиться, а, Петя, молочный братец мой?
- Ни в коем случае! – взволнованно воскликнул Петька. И осторожно добавил: - Помириться тебе надо с ней. Во что бы то ни стало.
Но Василий отрицательно покачал головой:
- Боюсь, что уже ничего не получится…

На железнодорожной станции Люба всё-таки не смогла сказать то, что хотела. Когда они  с Валей обнялись на прощание, она вытащила из карманчика в кофточке сложенный листочек бумаги:
- Так и знала, что не смогу сказать вслух. Прочти, когда электричка отойдёт.
У Вали уже тревожно сжималось сердце – она чувствовала что-то недоброе. Оставшись на перроне одна, развернула листок. В нём было написано: «Прости меня. Назло Василию я соблазнила Петра. Петя не виноват».

…Валя не помнила, как бежала по тропинке через лесок назад. Только в одном месте остановилась, чтобы выломать в кусте длинную и толстую хворостину.
- «Петя не виноват!» - возмущённо вскрикнула Валя, передразнивая. Рубанула хворостиной по воздуху, как саблей – воздух аж засвистел.

Пете, считай, повезло – в это время его дома не было. У поселкового магазина Петя вёл своеобразную беседу с гармонистом Федей - пучеглазым, страшненьким, тем самым, который как-то в ряженом виде пел для Вали с Любой свои частушки. Этим своим искусством он был славен на весь посёлок.
- Давненько, Федька, - говорил Пётр,  – я твоих частушек не слыхал. По-прежнему ли сочиняешь свои припевки или ты нынче в творческом застое? – и Пётр выразительно пощёлкал пальцем по своему кадыку.
Федя обнажил в улыбке свой щербатый рот с редкими жёлтыми зубами:
- Наша жизня, Петя, никак не позволяить расслабляться творческому человеку. Ты будешь в числе первых, кому я скоро спою на злобу дня. Начальные две рифмы уже в голове приземлились, остальные обязательно в скором времени опустятся. – Федька рукой изобразил, как что-то с неба опускается ему на макушку. – Тебе, Петя, будить особливо интересно послушать.

С хворостиной в руке Валя заскочила во двор, пробежала мимо сидевшей на крыльце Марии Семёновны. Громко распахивала двери во всех комнатах – Петьки не было. Валя бегом в баню – тоже пусто. За сарай в огород – никого нет. Возвратилась к крыльцу. Молча стояла, щурила от злости глаза, губы крепко сжимала, хворостина в руке ходуном ходила.
- Чего раскипятилась? – спокойно сказала Мария Семёновна. - Они все такие. Или почти все.
- Кто?
- Да мужики.
- Так ты что, знала? – поразилась Валя.
- Люба передо мною вчера повинилась. Да я и сама догадалась, ещё в тот день, когда Люба Петра к себе в дом потащила. Я в окно видала. И как потом он выскочил от неё. Я сразу всё поняла.
- Да ты у нас, оказывается, не только лучше всех слышишь, но и лучше всех видишь! – саркастически воскликнула Валентина.
- Вдаль, да, вижу, - согласилась Мария Семёновна.
- Так вот почему ты тогда на ключ заперлась! Перемолчать решила!
- Ты же и сама видела.
- Да мне и в голову не пришло! Подруга ведь! Самая близкая! А ты могла бы поделиться, если уж такая прозорливая.
- Я в вашу жизнь не вмешиваюсь.
- Вот и не довмешивалась.
- А ничего бы не изменилось.
- Как это ничего? Я бы сразу побежала туда, в дверь затарабанила бы!
- Оставь мужика в покое. Не всё от нас с тобой зависит. Да и…
- Что «да и»?
- Я тут поразмышляла... Такого, как Петя, это приключение вряд ли испортит. Даже полезно ему.
- Что ты говоришь! Полезно!
- Да. Для… этого… для самоутверждения.
- Да-а-а, умом вас не понять. Ты ж сама, сама, как только про их с Васькой шведский заговор узнала, сама первая переполошилась. Забыла?
- Шведский заговор – это был бы разврат.
- А через дорогу бегать - не разврат?
- Он никуда не бегал. Тут ничего наперёд не просчитывалось, баш на баш любовь не менялась. И Петя не виноват.
- Матерь божия! Вы тут все подельнички, я вижу. А если шибко понравится ему вот так «самоутверждаться»?
- Вот этого уже допускать нельзя. Но хворостина не метод.
- А что тогда метод?
- Полезь на чердак. Там под старыми досками ружьё лежит. Много лет уже.
- Откуда у нас ружьё? – насторожённо приложила руку к груди Валя.
- От твоего отца-стервеца осталось. Я не выбросила. Но боевых патронов не держу. Только холостые.
Валентина ахнула:
- Значит, эта твоя история про двух друзей, жену и ружьё… это не выдумка что ли?
- Нет, Валя, не выдумка. Я его, стервеца, до сих пор люблю. И виню себя за его смерть на болоте.
- Себя винишь? – снова поразилась Валя. - Он же подлецом первостатейным оказался!
- По жизни подлецом он всё-таки не был. Да, смерзавничал один раз. Кто его знает, что у него тогда в голове сверкнуло. Под влияние дружка попал, смалодушничал. Человек иногда сам про себя не ведает. Но если бы я знать могла, чем дело обернётся, я бы его тысячу раз простила. Тысячу раз. Нельзя, чтобы у человека выхода не оставалось. Вот так-то, Валюша.
Валя подошла к матери и обняла её.
Потом Валя нашла ружьё на чердаке. Спустившись вниз, молча  вытирала его от пыли. Мария Семёновна сидела рядом.
- А патроны в кладовке, слева, за банками с вареньем, в серой картонной коробочке - сообщила она. – Пужани его так, чтоб запомнил надолго.

Когда Петя пришёл домой, его ждал вкусный ужин. Но не сразу. Валя отослала Петю в баню, искупаться.
- Вот, возьми свежие трусы и майку. А я пока постель чистыми простынями застелю.
- Дак вчера ж вроде всё меняли, Валюш. Праздник, что ль, какой?
- Так бывает в двух случаях, Петя, – загадочно ответила Валя. – Когда праздник. И когда корабль тонет.
Вот, блин, загадками говорит. Петя посмотрел на тёщу. Мария Семёновна сквозь очки с толстыми, выпуклыми линзами, спокойно разглядывала какой-то журнал. Петя улыбнулся. Сюрприз какой-то.
Все вместе провели хороший, спокойный вечер у телевизора. Смотрели иностранный фильм – на экране бегала растрёпанная заграничная баба с ружьём и целилась в прятавшегося от неё мужика. Мария Семёновна прямо пугалась, а Петя с Валей посмеивались и переглядывались.
- Да это ж не по правде, мама, - сказал Петя.  - Выдумка. Выдумывают всякую хренотень эти сценаристы с режиссёрами. И бабки лопатой гребут.
И Петя приобнял Валентину, легонько, но крепко потряс руками за плечи – ух, мол, моя золотая!   - и поцеловал в щёку. Петя, как всегда, ждал сладкого продолжения в спальне, которое полагалось несколько позднее.
«Такое ощущение, что сегодня в спальне Валюха мне сюрприз преподнесёт. Видать, наконец, решилась проявить изобретательность в постели. Ну что ж, давно, давно пора. Муж ведь, а не бродяга случайный. Кто ж мужа ублажить должен, как не жена родная, да так, чтоб он себя не помнил?»
Такие мысли бродили в голове у Пети. От предвкушения он прямо вздохнул с дрожью в груди.

И этот час наступил. Когда Валя вошла, Петька, лежавший в постели уже обнажённый (какие там трусы, какая майка!), по привычке, без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло в сторону:
- Иди сюда, моя принцесса.
- Сейчас, - ласково ответила Валя. Достала из кармана халата два охотничьих патрона и осторожно поставили их донышками на полированную тумбочку.
- О! – коротко хохотнул Петя. – На охоту собралась? На какого зверя, Валёнчик?
- Сейчас узнаешь.
Подошла к шифоньеру, открыла створку, вытащила оттуда двустволку, переломила ствол и вогнала в отверстия два патрона.
- Эй, баба, откуда ружьё?
- Сказано – примак. Ты, Петя, на наш чердак ленился лазить. Оно там много лет лежало. Ждало.
- Чего ждало, Валюш?
Петька быстренько ерзанул задом назад по постели, встревожено сел почти у спинки кровати.
- Валюш, с ружьём шутки плохи.
- А я, Петя, и не шучу. – Валя направила ствол на Петьку. – Задницей ко мне развернись.
- Да ни за что не развернусь. Зачем она тебе?
- Муху из неё выбивать буду.
- Ты что, спятила?  Кина насмотрелась? Какую муху, Валюш?
- Про которую Федька-гармонист любит петь. Неужели не слыхал? «Муха в заднице сидит, муха мной руководит». Это разве не про вас, кобелей?
- Может, она у Федьки там застряла, а у меня нет, Валюш.
- Да? А к Любке в постель тебе кто вожжи дёргал?
«Ёлки-палки! Валя всё-таки узнала», - пронеслось в голове у Петьки. Он побледнел и словно онемел. Глядел на Валю во все глаза.
- Ишь, бледненький какой стал! Глазками лупает. И примолк сразу. Язычок проглотил?
Петька молчал.
- Онемел что ли?
Петька утвердительно кивнул головой.
- Не хочешь разворачиваться?
Петька отрицательно качнул головой.
 - Тогда я тебе твоего шведа отстрелю.
Валя навела ствол в район Петькиного паха. Петька моментально прикрылся обеими ладонями, как футболисты перед  штрафным, и – о чудо! - снова заговорил:
- Он ни в чём не виноват, Валюш! Тогда уж лучше сразу в башку.
- А кто виноват? И почему же лучше? – ласково протянула Валя. Она продолжала целиться.
Петька решил встретить свою смертушку, как подобает мужчине.
- Стреляй в башку, Валюш - вот где у мужиков мух полно. Мысли всякие, что мухи, и летают, и ползают, и кусают, как ни отмахивайся.
- Не-е-ет, Петя-Петюн. Не переставляй местами причину и следствие. Не станет шведа – куда и мысли денутся. Разлетятся, как мухи.
Валин палец нажал на курок.
Вместе с выстрелом раздался истошный Петькин крик:
- А-а-а!
Сквозь дым Валя увидала его голый зад, мелькнувший в проёме окна с раскрытыми створками, и одну голую пятку.

… Валя гоняла Петьку кругами по огороду. Долго гоняла. Аж притомилась маленько.
 «А если бы боевые были, - мелькало в голове у бегавшей за Петькой Вали, - неужели стрельнула бы?
Она остановилась.
«В кого? В Петю, в мужика своего родного и любимого? Да ни за что! Он же мужик, а они ж, гады, по-другому устроены. Их и любить, и прощать надо…»
Она огляделась.
«Так, ну и где ж этот гадючара спрятался?.. Ага, вон за тем кустом…»
- Петя! – позвала она.
Не «Пётр», не «Петька», а «Петя». Сидящий за кустом Петька уловил эту разницу в настроении Валентины.
- Чего, Валюш? – отозвался он.
- А ну марш в комнату!
Петя вылез из-за куста, встал, прикрываясь ладонями, и пошёл к дому. Валентина за ним:
- Стой!
Петя остановился.
- Развернись своей физией на Луну.
Петя развернулся.
- А теперь кричи: «Мы не шведы, шведянские мы!»
- Мы не шведы, шведянские мы.
- Громче!
- Мы не шведы, шведянские мы!
- Ещё громче!
- Мы не шведы, шведянские мы-ы-ы!!!..- разнеслось на всю округу.
- А теперь руки за голову и пошёл!
Петя шёл по огороду, разместив свои ладони на затылке, как загорающий нудист под лучами солнца. Но ведь не день был, а ночь, мертвенно светила Луна, и тётка Нюрка, шибко пугаясь этой картины в соседском огороде, оторвалась от своего окна и поспешила задёрнуть занавесочку.
А тёща Мария Семёновна занавесочку  на своём окне задёрнула спокойно и легла спать. Она-то знала, что патроны были холостые.

Василий в посёлке не остался. Уехал в город искать Любу. Дом они продали через родственников. И что там у них дальше вышло, как деньги делили, неизвестно было. Правда, соседская тётка Нюрка рассказывала, что вроде кто-то из шведянских видел как-то Любу и Васю вместе, в городе, в большом магазине одежды. Покупали костюм для Василия. И вот, когда Люба придирчиво осматривала пиджак, Василий засмотрелся на молоденькую продавщицу. А Люба подняла глаза от пиджака и заметила. И со всего маху стеганула Васю этим пиджаком, прямо пуговицами по лицу. Одна пуговица даже раскололась надвое.
Смазывать Васю йодом сбежались продавщицы со всего отдела. Костюм, правда, купили. Вот вроде так оно было. А правда или неправда – неведомо.

И вроде уже всё успокоилось, угомонилось.
Но как-то, в один из дней, Петя во дворе чинил свои «Жигули», а Валя, словно  медсестра у хирурга, подавала ему инструменты. Когда голова Пети скрылась под капотом, у Вали зазвенел мобильник.
- Ой, доченька! - обрадовалась Валя.
Нажала кнопочку, к уху поднесла. Сначала говорила – щебетала, потом замолчала, то ли охнула, то ли ахнула, стала вздыхать.
- Мы с папой всегда одобрим. Главное, Танюша, чтобы ты сама семь раз отмерила. – Этими словами Валя завершила разговор.
- Чего это ты там за меня уже одобрила? – раздался голос Пети.
- Голову высунь, наконец!
Петя высунул.
- Отец, - торжественно, тревожно и растерянно сказала Валентина. – Наша дочь выходит замуж. И ты знаешь, за кого?
- За кого?
- За Вадима.
- За какого?
-За такого! – Валин указательный палец упёрся по пунктиру в дом напротив. – За Васькиного с Любкой!
Пётр примолк. Чесал затылок.
- Неужели я снова увижу Васю? – медленно, мечтательно и с достоинством произнесла Валя, в упор испытующе глядя на Петю.
Петя молча вытер руки тряпочкой, шагнул поближе, и Валя увидела перед своим носом увесистый кулак - на сжатых пальцах торчали вразбег рыжие волосинки.
-Один раз между глаз. И изображение Васи навсегда уйдёт в темноту. Растворится в бездне. И моё тоже.
- И тебе не будет меня жалко? – жалостливо спросила Валя у мужа.
- Жалко у пчёлки. Но мне всё равно будет тебя жалко.
Петя обнял жену.
- Прости меня, - вдруг глухо сказал он.
 Она ласково гладила рукой по его затылку, шее.
- Петь, а вдруг Вадик в Ваську пошёл. Намучается с ним наша доченька.
- Не обязательно, - не совсем уверенно проговорил  Пётр, - всё-таки совсем другой человек…  Да что ты тут сразу!
Так стояли, обнявшись.
- Петь... Скоро и Юра из армии придёт, тоже, небось, жениться захочет… Мы что, стареем?
- Это ты брось. Заведёшь со мной разговор на эту тему, когда внуков переженим, поняла?
- Поняла, Петя…
Он поцеловал её.

Наши две супружеские пары снова встретились вчетвером - всё чинно, благородно, честь по чести, без каких-то там поползновений в сторону -  провели переговоры о предстоящем торжестве.
Свадьбу сыграли в городе, в молодёжном кафе. Довольно скромную, зато какую весёлую, настоящую студенческую, со всеми этими молодёжными штучками и выкрутасами. Обхохотались все до слёз.
Но почему всё-таки не в посёлке? Некоторые в Шведино задавались этим вопросом. Здесь ведь и народу побольше на свадьбу собралось бы, и надарили бы молодым, как следует, не то, что те голодранцы. Да и родня с соседями не обиделись бы.
Так почему? Денег пожалели? Ну-у, это вряд ли. Тогда странно… Ах, батюшки! Неужто из-за Федьки-гармониста?  Без него ведь в Шведино ни одна свадьба не обходится, а Федька нынче свою новую частушку выдаёт:
            Петька с Васькой поменяться
            Жёнками удумали.
            Но вы будете смеяться:
            Получилась дуля им!
            Наши жёнки, блин, не шведки!
            Но не станем хмуриться,
            Лучше сбегаем до Светки
            На соседней улице!
            Но закроем эту тему –
            Всё сплывет да сплавится.
            Чтоб хандра не одолела,
            Лучше остограммиться!
После последней строчки Федька-гармонист обычно подносил к устам чарку. Но однажды его рука дрогнула и застыла на полпути к цели.
- Во, бляха-муха! – удивлённо сказал Федька, таращась в рюмку. – И сюда залетела!
И ему показалось, что блестящая зелёная гостья приветливо махнула ему своей мохнатой лапкой.
             **************
                Конец.