Ограбили золотоскупку.
Мирное, предвоенное время в сердце Удерейского клондайка, на прииске Центральном, было спокойным, жизнь приискателей протекала размеренно, была пронизана единственным их делом – добычей золота. Добыча золота – дело обширное. Всех золотодобытчиков, живших на прииске Центральном, можно было распределить на три группы. Первую группу составляли старатели – одиночки, которые в деревянном лотке за день намывали золота не больше спичечной головки. Во вторую группу входили старатели, объединенные в бригаду по 5 –7 человек. На железных баксах –желобах за день они могли добыть золота десять – двадцать спичечных головок. Старатели первых двух групп относились к так называемому частному золотому промыселу. А был еще и государственный золотой промысел – дражный, основу которого составляли золотодобытчики, входившие в третью группу. Бригада дражников механизированным способом, драгой, за сутки намывала 2 – 3 килограмма золота. Однако на прииске жили и люди, не занимавшиеся золотым промыслом, но они были связаны с золотопромышленными делами разными путями. И всех людей, живущих на золотом прииске, называли приискателями. Равно, как людей, живущих на селе, называют селянами, в городе – горожанами. И любые события, внезапно возникавшие на прииске, приискатели воспринимали как тревожные. В год начала войны с Германией на золотоносной речке Удерей произошло событие, которое сильно тряхануло приискателей. Поселок Южно – Енисейский, занимавший территорию прииска Центрального, растянулся вдоль правобережного Удерейского хребта. На его южной, тихой окраине, прибоченившись к подножию горы Зеленой, расположились избушки, в них жили семьи Ковальчуков, Поздеевых и Максимовых. Каждая из этих семей в силу своих возможностей буднично занималась посильным, полезным трудом. Но главное, живя на виду у всех удерейцев мирно, они никому ничем не досаждали. В самой крайней деревянной избушке, почерневшей от ветра, дождей и солнца, жила бабка Ковальчушка с сыном Степаном. Среди соседей она была самой старшей, ей было лет шестьдесят, не меньше. Однако возраст не был помехой, и она все лето на своем огороде, словно неистощимый муравей, выращивала картофель и овощи. Бабка Ковальчушка широкоплечая и сухопарая, с обветренным смуглым лицом, напоминавшим по цвету бронзовый горшок, часто появлялась в приисковом магазине и, стоя в очереди за хлебом, с нескрываемой гордостью и любовью говорила о своем единственном сыне, смешивая русские и украинские слова: «Мой Степан, хиба, работает кузнецом в кузне, справно выполняет производственный план». Рядом, в другой глинобитной, побеленной и уютной избушке, жили марийцы Поздеевы, мать и сын Андрей, которому едва перевалило за двадцать лет. Поздеев, низкорослый и тощий, с веснушчатым лицом, несмотря на молодой возраст, слыл таежным охотником на белку и соболя, он словно вписался в Удерейскую тайгу и днями пропадал в ней, блуждая по ее глуши в поисках охотничьей добычи, и редко появлялся в поселке. Чуть ниже избушки Поздеевых, в добротном деревянном домике, жила семья Максимовых. Главе семьи Анатолию Ильичу Максимову уже было за пятьдесят с хвостиком, он был похожим на колобок, катившийся по тропе, работал охранником в золотоприисковом управлении. И после очередного дежурства, чтобы добраться до своего дома, надо было пройти через весь приисковый поселок. Поэтому его все видели и все знали. Семья Максимовых по тем временам была необычная. Старшая дочь Мария по комсомольской мобилизации находилась в Норильске, участвуя в строительстве грандиозного северного горнометаллургического комбината. Однажды, побывав на прииске в отпуске, Мария, огорченная неудачным участием в стройке комбината, бросила в сердцах, что Норильский комбинат строят не только они, комсомольцы, но и заключенные лагерей. И заключенных, как она сказала, на стройке во много раз больше, нежели их, обманутых комсомольцев. Неудачу Марии компенсировал брат Афанасий, работавший директором совхоза «Решающий» на Ангаре, который обеспечивал поставку мясо – молочной и овощной продукции на прииск Центральный. А младшие мальчишки Аркашка и Николка помогали родителям по домашнему хозяйству, часто бегая на речку Удерей на рыбалку, в русле которой имелось не только золото, но и водилась рыба. Вот так, в будничных делах и заботах и жили приискатели на южной окраине прииска Центрального, пока не появились соседи, которые не только нарушили их размеренную жизнь, но и создали тревожную ситуацию для всего приискового поселка. Ниже упомянутых избушек, под крутым бугром, на углу картофельного огорода, у кромки дороги, проходившей по правому берегу Удерея, одиноко стояла еще одна хибарка, привлекавшая внимание тем, что была собрана из половинчатых бревен, покрытая с верху в одну сторону покатой крышей. Избушка долго пустовала, но летом 1941 года в ней неожиданно поселилась семья Куракиных – муж, жена и девочка подросток. По возрасту, Куракины едва перешагнули третий десяток, оба маленькие и худые, их лица выражали испуг, они были похожи на тех, кого на прииске называли хлюпиками. В отличие от своих соседей Куракины не занимались, какой – то определенной работой, и на что жили, трудно сказать. Однако делали вид, что старательски промышляют золото. В летнюю пору, пока стояло тепло, муж и жена Куракины, оставив дочку в избушке, куда – то уходили на весь день. Жители соседнего околотка сказывали, что видели их несколько раз в ключике, вытекавшем из – под крутой горы, на которой в сосняке стояло приисковое зимовье. Там, в медном тазике, заменявшем им старательский деревянный лоток, они промывали песок. Фартило им на «царя металлов», или нет, никто не знал, а в приисковой кассе они не появлялись, чтобы сдать добытое золото, магазин золотоскупку не посещали, где старатели обычно, что – то покупали на «золотые» боны. Золотоскупка была тем местом, где можно было определить истинного старателя. Накануне войны золотоскупка находилась через стенку в центральном магазине. Магазин золотоскупкой называли потому, что торговля в нем велась только на боны, которые старатели выгодно обменивали на сданное золото в приисковую кассу. Один бон стоил в десять раз дороже рубля. Накануне войны в золотоскупке на боны можно было купить копченую колбасу и канадскую муку крупчатку, сладкую халву и ароматные папиросы «Казбек», добротную обувь и американское изящное кожаное пальто – реглан. Осенью первого года войны, по какой – то причине золотоскупку перенесли из центрального магазина в длинный барак, где торговали хлебом. Теперь в нем открыли еще и галантерейный прилавок, с которого стали продавать и ювелирные изделия. Этот магазин стоял посредине бугра, был бойким, людным местом, тем пятачком, куда стекались пути – дорожки со всех углов прииска, где встречались приискатели, перебрасываясь между собой парой слов о житье – бытье. Магазин, торговавший теперь и хлебом и ювелирной невидалью, стал, словно магнит притягивать к себе приискателей. Купив в магазине хлеба, они задерживались у незадачливого прилавка, разглядывая лежавшие под стеклом сверкавшие ювелирные украшения.
Поздней осенью сорок первого года на прииске Центральном, в поселке Южно – Енисейский, появился мужчина средних лет. На золотом прииске каждый человека на виду у всех и скрыть от людей, что – то о себе невозможно. На второй день пребывания новичок посетил спецкомендатуру Удерейского РОНКВД – местную милицию, и все узнали, что он только что освободился из тюремного заключения и выслан сюда, на золотой Удерей, для принудительного отбывания ссылки. Среднего роста, кряжистый, с круглой плешью на голове, колючим взглядом бегающих глаз, он производил впечатление человека с вкрадчивыми повадками, какие характерны для старцев – мудрецов, за что ребята – юмористы тут же окрестили его Соломоном. Соломон приютился на жительство в старом, длинном бараке, в котором жила многодетная семья Дранишниковых. Место было приметное тем, что тут же рядом, на склоне горы Горелой, маячила побеленная известкой избушка ссыльного финна, старика Ронгонена, а ниже стоял дом ссыльного забайкальца деда Филата Ерилова, отесанный топором из желтых сосновых бревен. Немного поодаль, в деревянных бараках, располагались Удерейский РОНКВД и спецкомендатура, где только что побывал новый ссыльный. Отметившись в спецкомендатуре, Соломон не стал утруждать себя поиском будущей работы, а подался бродить по прииску, знакомясь со всеми его углами. Он медленно шел по дощатому тротуару, отмечая про себя, что золотой прииск напоминает поселок городского типа. Он побывал в сберкассе, бегло и незаметно оглядел, как она устроена, посетил столовую, которую приискатели за имевшиеся в ней раздевалку, буфет и просторный зал называли рестораном, где выпил спирта и закусил горячей мясной котлетой. Попутно заскочил и в золотоскупку, и там долго разглядывал все, что лежало на прилавке, словно что – то, прикидывая в уме. Для общения он выбрал семью Куракиных, и по вечерам стал часто посещать их избушку.
Зима первого года войны началась на Удерее как всегда в конце октября, и пошла своей обычной чередой. То лениво кружил хлопьями снег, то устанавливалось солнечное затишье. В один из последних дней ноября еще с утра до полудня было тихо и солнечно, как вдруг с вершины хребта, соединяющего горы Горелую и Зеленую, потянуло ветром, небо заволокло свинцовыми тучами и хлынул стеной густой снегопад. Несколько дней кряду на прииск Центральный и удерейскую округу обрушивалась снежная лавина. И приискателям, уже привыкшим к тяготам свалившегося на них невзгод военного времени, было невдомек, что сыпавший стеной снег на руку тем, кто замыслил совершить, что – то скрытное и дерзкое. Над приисковым поселком Южно – Енисейском опустилась ночная темень. Сыпавший густой снег приглушал все вокруг. Темно, ничего не видно, на приисковых улицах и в переулках пустынно. Соломон вышел из барака, постоял, озираясь по сторонам. Убедившись, что кругом тихо, побрел по тропе, утонувшей в глубоком снегу вдоль подножия горы Горелой. Пройдя пустырем мимо финских огородов, он спустился к избушке Куракиных, на углу которой остановился и докурив самокрутку, постучал в окошко, прикрытое ставнем, из щелей которого тотчас сверкнула полоска света. Скрипнула дверь в сенцах, и Соломон нырнул в избушку. Из трубы, торчащей из покатой крыши избушки, пробивая валивший снег, взвился дымок, пахнувший лиственничным смольем… Полночь. Из темного, низко висевшего неба по – прежнему сыплется густой снег, не переставая, южная окраина, как и весь прииск, спит крепким сном. Из избушки Куракиных вышли хозяева – муж и жена и Соломон. Пошептавшись, они распределились между собой, и пошли к центру поселка, но разными путями. Куракины побрели нижней дорогой, вдоль замерзшего Удерея, а Соломон – через крутой взгорок, по тропе, занесенной глубоким снегом, мимо лога, уходившего стрелой наверх, где седловина соединяет горы Зеленую и Горелую…
Утром наступившего дня приисковый поселок Южно –Енисейский облетела ошеломляющая весть: ночью был ограблен и подожжен деревянный магазин, где размещались хлебный отдел и золотоскупка. Из магазина было похищено много буханок хлеба, банок с повидлом и все ювелирные изделия. Преступники, покидая магазин с награбленным и заметая свои следы, вылезли через крышу и подожгли ее. Приисковая пожарка находилась рядом, в двухстах метрах от золотоскупки и дежурный, выйдя на улицу, учуял запах дыма. Огонь не успел охватить всю крышу, и был потушен. Уже с утра в Удерейском РОНКВД было большое оживление. Еще бы, неслыханное доселе на прииске дерзкое ограбление. По заданию начальника РОНКВД милиционеры срочно вышли в поселок для «просеивания» всех признаков, по которым можно было бы напасть на след преступников. Они начали обход с улицы Обороны и, обойдя все остальные, побывали в столовой и центральном магазине, на Больничном поселке и на конных дворах, в театре – клубе и на почте, обошли все околотки и проулки, осторожно беседуя с приискателями. Однако поиски следов преступников результатов не дали. Ежечасно из Удерейского райкома ВКП (б) к начальнику РОНКВД звонили с единственным вопросом, найдены ли преступники, ограбившие золотоскупку. В Удерейском райкоме ВКП (б) ограбление золотоскупки воспринимали острее, нежели в РОНКВД. Если начальник милиции ограбление золотоскупки оценивал как обычное уголовное дело, то секретарь райкома ВКП (б) к этому делу подходил сугубо партийно, как к недопустимому случаю в центре золотопромышленного района. Секретарь райкома напомнил начальнику РОНКВД, что началась война и по законам военного времени повышается контроль над всеми сферами жизни в золотодобывающем районе. И он обязан обо всех случившихся «чп» срочно сообщить в золотопромышленный и военный отделы крайкома партии. Секретарь райкома партии сказал, что в краевом партийном комитете может возникнуть разное мнение о случившемся. Если золотопромышленный отдел, возможно, выразит недоумение о «чп», то от военного отдела стоит ждать грозных, нежелательных выводов. Секретарь райкома партии лишний раз напомнил начальнику РОНКВД, что районный центр, поселок Южно – Енисейский, Генеральным штабом РККА на случай военных действий на его территории является стратегическим участком. Начальник РОНКВД, слушая телефонный тревожный разговор, хорошо понимал, что секретарь райкома партии прав, сегодня ограбили золотоскупку, завтра ограбят суточную добычу золота на драге. Все дни, пока милиционеры искали преступников по всему прииску, приискатели приходили в золотоскупку и, глядя на обгоревшую крышу магазина, сокрушенно покачивали головами, выражая свое мнение самыми худшими словами. И вдруг, на третий день, весть о месте, где надо искать преступников, ограбивших хлебный магазин и золотоскупку, пришла из школы. На большой перемене ученикам выдавали булочки с повидлом, выпеченные в приисковой пекарне. Булочка маленькая, а повидло на ней и того меньше. Но для голодных учеников она была большим лакомством. Кто –то из пацанов, уплетая сладкую булочку, проговорился, что видел, как соседская девочка днем выходила из своей избушки с ломтем хлеба, жирно намазанного повидлом, какое имелось на школьных булочках. В РОНКВД сразу задумались. Шла война, на выдачу хлеба уже были введены карточки, а девочка, оказывается, вдоволь уплетает хрустящий хлеб со сладким повидлом. Начальник РОНКВД не стал ломать голову над тем, что ему делать, а вместе с двумя вооруженными милиционерами ночью, когда прииск спал, внезапно нагрянули в избушку Куракиных. В хибарке были найдены буханки хлеба, банки с повидлом, а под крышей – спрятанные ювелирные изделия. Преступники были арестованы. Теперь предстояло немедленно арестовать и Соломона. Сыпавший густой снег в темной ночи заглушал ходьбу, и к бараку, в котором поселился Соломон, милиционеры подошли бесшумно. Дверь в лачугу, где он находился, была заперта на задвижку. Оперативники изловчились и бесшумно отворили дверь. Соломон спал крепко и внезапно вошедшие милиционеры, чиркнув спичку и, осветив лачугу, застали его врасплох. Засветив стоявшую на обледеневшем подоконнике коптилку, они подняли Соломона с лежанки и увели в каталажку.
Снег, сыпавший последние дни, утопил все дороги и тропы, соединявшие южную окраину поселка с центром. И будничная жизнь между окраиной и центром, казалось, замерла. И теперь, чтобы пробиться к дому, в котором находился Удерейский районный суд, надо было проторить в глубоком снегу тропу. В тот день, на который было объявлено заседание суда над преступниками, погода резко изменилась. Закончил свое буйство снегопад, и в день заседания суда с удерейских хребтов потянуло сильным морозом, который крепчал с каждым часом, расползаясь по поселку, и казалось, что на суд вряд ли кто придет. Но крепчавший мороз не помеха для приискателей. Уже с утра они потянулись к огромному бараку, похожему на тюфяк, стоявшему в центре поселка, в котором размещалось Удерейское правосудие, через стенку с дражной конторой. Приискатели шли чередой, как на праздничный митинг. Любопытство было велико и всем хотелось побывать на суде. Первыми показались дружные соседи с южной окраины прииска. Они шли по глубокой снежной тропе друг за другом, словно артель, которая направлялась в старательский забой. Впереди, приминая скрипевший снег, катился по тропе как колобок, Анатолий Максимов, только что закончивший ночное дежурство в золотоприисковом управлении, боясь опоздать на суд. За ним тащилась Поздеиха. Маленькая и тщедушная, она, что – то лепетала корявым языком, смешивая русские слова с марийскими произношениями, и трудно было понять, что она хотела сказать. За ней плелись другие соседи: грузная Лубниха, опиравшаяся на костыль, большесемейная Намакониха, толстуха Малькова, и вся почерневшая от табака и кашля Гончариха. Замыкала строй соседей бабка Ковальчушка. Подойдя, к бараку правосудия, бабка не упустила случая, и промолвила: «Пришла, хиба, посмотреть, як будут судить соседей –грабителей». Прибежала и самая старая на прииске, вездесущая бабка Маланья, сыну которой Савелию Макарову, как милиционеру Удерейского РОНКВД, было поручено обеспечивать во время суда общественный порядок. Особняком стояли приисковые мужики, пришедшие из разных углов прииска. Среди них заметно маячил своей сединой закоренелый старатель Веретнов. Всегда спокойный и немногословный, в этот раз бывалый золотарь не сдержался и, выругавшись, сказал, что нажива кражей или грабежом на приисках – гадливое дело. Дед Савелий Моргунов, живший за ключом Гремучим на бугре, посасывая трубку и попыхивая едким самосадом, то и дело спрашивал собравшихся на какую же сумму преступники похитили «золотишка». Его сосед, приисковый плотник Данилыч, слывший оригиналом, как всегда был обут в валенки, на голенищах которых были изображены рисунки в виде каких – то завитушек. Под отворотом старой шубейки, на которой было больше дыр, нежели заплат, виделась бело – голубая матросская тельняшка. Приискатели подшучивали над оригинальностью Данилыча, зная, что тельняшку он бережет еще со времен русско – японской войны, и одевает ее по особым дням. Перебрасываясь парой словцов с мужиками, Данилыч не переставал удивляться, как Куракины и Соломон, поселившиеся на прииске совсем недавно, решились на ограбление золотоскупки. И только дед Филат Ерилов молча слушал, как судачат мужики, покачивая головой и покручивая, свои гуцульские усы. Тут же рядом кучковались спецпереселенцы, непроницаемые финны, лопоча между собой на непонятном приисковому люду языке. Даже вечно молчаливые, ссыльные поляки Гаевские не удержались от любопытства и вылезли из своей глинобитной избушки. Как только из каталажки привели Куракиных и Соломона, зал Удерейского суда мигом заполнили собравшиеся приискатели. Суд был скорым, преступники не стали запираться и сразу же сознались в содеянном. Из материалов следствия, оглашенных в суде, удерейцы узнали, что Соломон был закоренелым преступником, за ограбление ювелирного магазина в Красноярске уже отбыл десять лет в заключении. Куракин тоже отбывал три года заключения в колонии за разбойное нападение. Удерейцы, слушая эпизоды из жизни подсудимых, поеживались, для них все это было непривычно, и они уже забыли, что такое грабеж со времен гражданской войны. Но вот суд огласил и приговор. Преступники получили по десять лет тюремного заключения. Услышав меру наказания, Куракина вздрогнула, затряслась, и упала. Соломон, стоявший рядом, словно волк, попавший в западню, зыркнул холодным взглядом своих затуманенных глаз на упавшую и отвернулся. А утром наступившего дня удерейцы как всегда пришли в магазин, чтобы получить в обмен на карточки положенную военную пайку хлеба и задержались у прилавка, где лежали ювелирные украшения, вспоминая вчерашний суд над теми, кто хотел их похитить.
Схватка фронтового разведчика с дезертиром.
Годы изнурительной войны с Германией для удерейцев были тяжелыми, они через силу вытягивали военную «лямку» добычи «царя металлов» – золота, не без помощи которого ковалась будущая победа над врагом. В годы войны на золотом Удерее происходило много всяких событий, приключений и происшествий. И запомнились больше всего те, которые были связаны с дезертирством с фронта. Когда летом 1941 года началась война с Германией и многие удерейцы ушли воевать с жестоким врагом, то никто не думал, что совсем скоро в Удерейскую тайгу хлынут с фронта дезертиры. Скрываясь в таежных зимовьях, или в окрестностях отдаленных приисков, дезертиры летом жили тем, что удавалось добыть в тайге, зимой грабили проходивших и проезжающих. Нападали даже на тех, кто доставлял добытое золото на драгах в приисковые приемочные кассы. Дезертиров, скрывавшихся в тайге, ловили, судили и расстреливали. А они все появлялись, до самого окончания войны. Через месяц после окончания войны на прииск Центральный, в Южно – Енисейский, вернулись с фронта хорошо известные ребята с довоенной поры, ставшие на войне офицерами. Вслед за окончанием войны из Москвы в местные райвоенкоматы, отделы спецслужб НКВД и НКГБ поступила секретная деректива, в которой говорилось, что в связи с тем, что в общей массе возвращающихся с фронта офицеров могут просачиться и дезертиры, то при постановке их на воинский учет на это надо обращать пристальное внимание. И однажды на золотом Удерее произошло то, что ввергло приискателей в изумление. Спустя несколько дней после того, как группа удерейцев – офицеров прибыла с фронта на прииск Центральный, в Удерейских золотоприисковых спецслужбах – РОНКВД и РОНКГБ стало известно, что на дальних дражных приисках Переходный, Тюрепино и руднике Герфед появился фронтовик – офицер в звании майора со звездой Героя Советского Союза. Начальники спецслужб сразу же осведомились у Удерейского райвоенкома, встал ли этот майор на воинский учет. От райвоенкома последовал ответ, что такой офицер в военкомате не появлялся.
Над прииском Центральным, поселком Южно – Енисейском, опустился теплый июньский вечер, воздух был чист и прозрачен, дышалось легко и радостно. К театру – клубу «Красный Октябрь» стайками стекались ребята и девчата на вечер танцев, который устраивался в честь приезда с фронта удерейцев – офицеров. В фойе театра – клубы набралось так много приисковой молодежи, что негде было упасть яблоку, как говорится. Все внимание было приковано на вернувшихся с фронта офицеров. Одновременный приезд нескольких земляков, фронтовиков – офицеров был большим праздником. Все ребята офицеры были молоды и красивы, им было лет по двадцать пять. На их красивую офицерскую форму все заглядывались. На головах – фуражки с цветными околышками. Гимнастерка и галифе, пошитые из добротной шерсти хаки, на ногах блестящие хромовые сапоги. На плечах гимнастерок – офицерские золотистые погоны со звездочками. Они были настоящими защитниками своей родины. Об этом говорили сверкающие на их груди боевые ордена и медали. Через плечо и по поясу хрустящие ремни. Все это придавало им вид настоящих боевых офицеров. Офицеры – фронтовики были открыты, приветливы и доступны всем. Заиграл духовой оркестр, и в вихре танца закружились все собравшиеся на этот вечер. И вдруг… в разгар танцев произошло то, что можно было сравнить лишь с взрывом бомбы, прогремевшим в мертвой тишине. Среди вернувшихся с фронта удерейцев был один молодой офицер. Он следовал домой, на Пит – городок. Но за компанию, как говорится, задержался с друзьями в Южно – Енисейске. В этот вечер офицер пришел на танцы при полном параде, в форме, в портупее и при пистолете, висевшем на правом боку. Офицер так сильно увлекся танцами, что потерял над собой контроль. А когда пришел в себя, то вдруг почувствовал, что кобура пуста, а пистолет кто – то ловко вытащил. О потере пистолета и его табельном номере утром следующего дня он сообщил в Удерейский райвоенкомат и Удерейский РОНКВД. Начальники районных отделений народных комиссариатов внутренних дел и государственной безопасности, переговорив между собой о случившемся, собрали сведения обо всех присутствующих на вечере танцев. Выяснилось, что на танцах был совсем неизвестный, молодой мужчина, прибывший, откуда – то с дальних приисков, которые находились за южной окраиной рудника Герфед. Вскоре опять поступила информация, что на этих приисках видели майора, Героя Советского Союза, который проявляет большой интерес к добыче золота. Сопоставив факт похищения пистолета и появление загадочного майора – героя, в РОНКВД и РОНКГБ возникло мнение, что между этими эпизодами не исключена связь.
Утренний яркий солнечный свет заливал всю приисковую округу, поселок Южно – Енисейский купался в теплом солнце. По серому дощатому тротуару не спеша, разглядывая дома, стоявшие вдоль улицы Октябрьской, шел мужчина, которого здесь никогда и никто не видел. Молодой, высокий, мускулистый, с обветренным и загорелым лицом, с головой, покрытой копной пепельных волос, одетый в свежий костюм синеватого цвета в серую полоску, он привлекал внимание идущих ему навстречу приискателей, и они уголком глаз поглядывали на незнакомца. Дойдя до дома, в котором находился райвоенкомат, он остановился. Минуя коридор, через открытую дверь увидел в большой комнате сидевшего за столом русоголового мужчину – офицера в чине капитана. Это был Удерейский райвоенком. Вошедший мужчина поприветствовал райвоенкома и представился: гвардии капитан Суровцев.
«Из досье на Суровцева. Суровцев Дмитрий Сергеевич, 1915 года рождения, образование среднее, военное, гвардии капитан, командовал воинским спецподразделением полковой разведки, закончил войну в Берлине, имеет боевые награды – четыре ордена, десяток медалей и наградное именное оружие – пистолет. На фронт призывался в 1941 году с рудника Аяхта из Удерейского золотопромышленного района. Начинал работу на местном руднике в геологоразведке. На руднике Аяхта ныне проживают его родители, мать и отец, куда он и следует». Послесловие к досье. На прииске Центральном Суровцева никто не знал. Не знали, что он офицер, фронтовой разведчик. Следуя к родителям на рудник Аяхта, он задержался в Южно – Енисейске, чтобы встать на воинский учет. Райвоенком, выслушав Суровцева, смекнул, кто перед ним и тут же позвонил начальникам РОНКВД и РОНКГБ. Не прошло и полчаса, как они были в райвоенкомате и познакомились с фронтовым разведчиком. В то время эти приисковые спецслужбы работали самостоятельно, независимо друг от друга. И, несмотря на то, что у спецслужб в золотодобывающем районе, напичканном ссыльными, были разные функции, но начальники считали, что иногда действовать надо сообща. При знакомстве с Суровцевым у начальников спецслужб сразу возник дерзкий план, к созданию которого подталкивали складывающиеся обстоятельства. Расчет плана – внезапность и смелость. У начальников спецслужб напрашивался вопрос: почему майор – герой, появившись на приисках, избегает воинского учета. А вслед за этим вопросом возникала и версия, что загадочный майор готовится в одиночку или с помощью сообщников ограбить одну из приисковых золотоприемочных касс. Но чтобы его не спугнуть и взять, требовался совсем неизвестный, новый оперативник. Суровцев как никто другой подходил для выполнения этой смелой, но трудной операции.
Начальники приисковых спецслужб оба в звании капитана, были опытными оперативниками, начинали свою работу здесь одновременно, накануне войны, знали хорошо весь золотопромышленный район, все прииски и старательские артели, часто бывали на драгах. Они хорошо знали, как надо поступать в таких ситуациях. Они побывали в Удерейском райкоме ВКП (б) и райисполкоме и сообщили о проведении задуманной операции. Было условлено, что Суровцев зачисляется в штат Удерейского РОНКВД на должность старшего оперуполномоченного. А для «отвода глаз», чтобы никто не догадался об истинности его использования в операции, он был принят на работу в райисполком в качестве инспектора по проверке приисковых лесосек. Ему предстояло выехать на прииски юга Удерейского района. Заскочив на рудник Аяхта и, повидавшись с родителями, Суровцев вернулся в Южно – Енисейский и несколько дней сидел в одной из комнат райисполкома. Прежде чем выехать на задание, Суровцев, как в былые времена на войне, поставил пред собой ближайшие задачи: Во – первых, установить местонахождение неизвестного майора; во – вторых, определить маршруты его передвижения по приискам; а в – третьих, увидеть его воочию. Но чтобы начать такую очень ответственную по сложности операцию, надо было решить еще один вопрос, получить разрешение на ее выполнение у краевых спецслужб. Ведь надо обезвредить преступника, который, очевидно, совершил преступление, присвоил себе чужие офицерские документы и высшую награду Советского государства. А если произойдет осечка, и будущий фигурант действительно окажется майором и Героем Советского Союза. Тогда надо знать, как оправдаться за допущенную ошибку. И в этом деле надо заручиться поддержкой краевых спецслужб. Для этого за подписью начальников Удерейских РОНКВД и РОНКГБ в краевые УНКВД и УНКГБ с кратким изложением сложившейся ситуации и планом ее выполнения была отправлена шифрограмма. Через день начальники Удерейских спецслужб получили ответную шифрограмму из краевого центра с коротким текстом: «Разрешаем, действуйте».
Раннее утро, с удерейских хребтов сползает ночная прохлада, заполняя пустынные улицы еще спавшего, утонувшего в мертвой тишине прииска Центрального, и лишь только слышится, как на перекатах певуче журчит быстротечный Удерей. Поеживаясь от утреннего холодка, Суровцев быстро преодолел путь от центра поселка до заезжего дома, стоявшего за удерейским левобережьем, где на ночь останавливались автомашины, и на попутном грузовике, идущем в Мотыгино, на Ангару, выехал на прииск Петропавловский. Проверяя у старателей документы на право пользования лесосеками, он уловил из разговоров старателей, что на каком – то из приисков, то ли на Переходном, то ли на Тюрепино, появился фронтовик, майор, Герой Советского Союза. Вечером Суровцев уже был на руднике Герфед, и в последующие дни находился на лесосеках. Суровцев долго раздумывал, побывать ли ему на приисках Переходном и Тюрепино. И он уже было, хотел отправиться туда, но быстро отказался от этой затеи. Поселки на этих приисках маленькие и можно себя обнаружить, а это, значит, завалить всю операцию. И спресованный опыт боевого разведчика подсказывал ему, что именно на руднике Герфед надо ожидать появление неуловимого майора. Суровцева удручало, что к этому времени он все еще не располагал необходимыми сведениями о неизвестном майоре. С большой осторожностью Суровцев побывал около рудничной фабрики, где из горной породы извлекают рудное золото. Он представил себе, как сюда может проникнуть майор, чтобы ограбить фабрику, обрабатывающую драгоценный металл. Пока Суровцев осматривал окраины рудника Герфед, майор – герой тем временем «обживал» приисковую округу. Пробираясь по таежной тропе вдоль журчащего Удерея, он побывал на приисках Петропавловский и Сократовский, присматриваясь к местным золотоприемочным кассам. Он, намеренно запутывая свое местонахождение с той целью, чтобы трудно было его вычислить на каком прииске и когда может появиться. Однако было ясно, что он в основном бывает на приисках Переходный, Тюрепино и руднике Герфед. На этих приисках удачно складывалась добыча золота. А главное то, что они находились на дальнем расстоянии от райцентра, и частое появление здесь сотрудников РОНКВД – РОНКГБ исключалось. Суровцеву во что бы то ни стало, надо было, узнать, когда майор может появиться на руднике Герфед. Используя предписание Удерейского райисполкома на проверку местных лесосек, он встретился с начальником рудника Герфед, чтобы рассказать ему об их состоянии. Одновременно у него была надежда, что при этой встрече может просочиться какая – нибудь информация о майоре. При разговоре с начальником рудника Суровцев как бы, между прочим, поинтересовался, много ли уже вернулось мужиков с фронта, и как их пристраивают к работе. Начальник рудника посетовал, что вернулось их с фронта еще мало, и на основных рудничных участках не хватает руководителей, умеющих работать со старателями. И попутно поведал, что даже предлагал на выбор работу руководителем производственного звена некоему майору, вернувшемуся с фронта с наградой Героя Советского Союза. Но он отказался, сославшись на то, что, как кончится отпуск, он уедет из этих мест. Услышав от начальника рудника такую информацию о майоре, Суровцеву стоило больших усилий, чтобы не выдать себя. Из рассказа начальника рудника Суровцев узнал, что фамилия майора – героя Якимов, он остановился у своих родственников на приисках Переходный и Тюрепино. Его возраст лет тридцать. Он часто заскакивает и на рудник Герфед. Здесь хорошая столовая и, несмотря на послевоенные трудности, в ней всегда можно купить курево, выпить и сытно закусить. Появляется майор на руднике рано утром или поздно вечером. Всегда в форме майора и со звездой Героя на груди, закончил свой рассказ начальник рудника. Последующие дни Суровцев избегал появления на руднике Герфед, скрываясь на лесосеках, разбросанных по разным глухим, гористым местам, скрытно ожидая утром и вечером Якимова, который по его расчету должен появиться в столовой. Чтобы не обнаружить себя, Суровцев для наблюдения выбрал укромное место, напротив столовой, в полисаднике дома, который скрывали густые кусты зеленой ольхи. Укрываясь в полисаднике, Суровцев отметил про себя, что две поставленные перед собой задачи он уже достиг, осталась третья, запечатлеть майора визуально, определить его потенциальные возможности и распознать его предстоящие намерения. Находясь в «секрете», Суровцев вспоминал, как на фронте приходилось сутками лежать в холодном снегу, или в сыром лесу, прежде чем удавалось собрать особо важные сведения о враге. На исходе был четвертый день тревожного наблюдения. Вечерело, с крутых гор, поросших густым хвойным лесом, и с реки Мурожной потянуло прохладой. «Неужели и сегодняшний день завершится впустую», - подумал Суровцев и услышал легкий грохот катившейся телеги. К столовой, до закрытия которой оставалось полчаса, подкатила лошадь, запряженная в телегу, а на ней сидели двое – кучер и молодой мужчина среднего роста, крепкого телосложения, с холодным и жестоким лицом, с тяжелым, круглым подбородком, быстрым, холодным взглядом глаз, одетый в форму офицера с погонами майора. На груди зеленого кителя сверкала золотая звезда Героя Советского Союза. Мужчина ловко соскочил с телеги и как бы незаметно осмотрелся по сторонам. Убедившись, что кругом нет ничего подозрительного, что могло бы его насторожить, он проворно вошел в столовую. Суровцев был не новичок, а опытный фронтовой разведчик, ему во время войны не единожды приходилось встречаться лицом к лицу со смертельным врагом, и он сразу почувствовал, что Якимов очень опасный преступник, и его не так – то легко будет взять. Долго не раздумывая и чтобы не «засветиться», он тут же покинул полисадник и скрылся.
Намотавшись по приискам и лесосекам, через полторы недели Суровцев вернулся в Южно – Енисейский. Теперь предстояла его встреча с начальниками золотоприисковых спецслужб. Южный приисковый горизонт окрасил вечерний закат солнца. Исчезла последняя полоска пылающего заката, и над поселком опустились вечерние сумерки. На перекатах привычно зажурчал труженик золотой Удерей, а по низинам долины уже расстилался сизый туман. Из глубины долины, из кузнечного цеха мехмастерских, доносился вечерний перестук на кузнечных наковальнях, а за Покровским полем, в междуречье Удерея и речки Холма, посвистывала драга, добывая золото. Головной, золотой прииск жил полнокровной, будничной жизнью. Чтобы не привлекать внимание любопытных, начальники спецслужб вошли в деревянный двухэтажный дом с разрывом в минуту. Здесь, в одном из кабинетов Удерейского райкома ВКП (б), состоялась их встреча с Суровцевым, который кратко, как в былые времена на войне, доложил сведения, собранные о Якимове, его местонахождении, предполагаемых маршрутах передвижения по приискам и дал его краткую характеристику, отметив, что он очень опасный преступник. Как вытекало из плана операции, дезертира, готовившегося к ограблению одной из золотоприемочных касс, надо взять внезапно и с поличным. А чтобы Якимова сбить с толку и навести ложно, на одну из приемочных касс, на приисках пустят слух, что добытое золото для южной группы приисков будет приниматься в конце июля только в кассе Петропавловского прииска. Июльские ночи на Удерейском нагорье короткие. Не успеет вечерний свет потускнеть, предвещая ночь, как уже светает, и над хребтом плывет густой туман, то, серея, то, синея, неся с собой утренний рассвет. И пока ночной тусклый свет не перешел в утренний рассвет, надо успеть прибыть на место операции. Оперативники под командой начальников РОНКВД и РОНКГБ выехали на грузовике из Южно – Енисейска. Преодолев путь в полтора десятка километров, грузовик остановился перед крутым взлобком, при въезде на прииск Петропавловский. Серая темнота окутала всю округу. Оперативники, используя ее, скрытно разошлись по заранее определенным местам. Перед оперативниками была поставлена задача – перекрыть Якимову на случай его бегства выход с прииска. Одна группа вооруженных оперативников в количестве двух человек спряталась вблизи Мотыгинского тракта, в густом кустарнике, около деревянного моста через речку Шаарган, или Петропавловку, как называли ее старатели. Другая группа, и тоже вооруженная. числом три человека, замаскировалась в густом ельнике, который тянулся вдоль речки Петропавловки, и уходил туда, где она впадает в Удерей. Здесь проходила дорога на прииски Переходный и Тюрепино, которой Якимов при бегстве может воспользоваться. Взять его предстояло Суровцеву, а для страховки ему был определен помощник – сотрудник РОНКВД. Они укрылись в помещении золотоприемочной кассы.
Весь день раскаленное солнце медленно ползло по синему небу, освещая и грея прииск Петропавловский, желтую, пыльную дорогу, которая рассекала его на две части, и речку, журчащую на перекатах и сверкающую хрусталем в ярких солнечных лучах. И все это время оперативники сидели в своих засадах, не дыша и не разговаривая между собой. Едва опустилась ночь, Якимов решил, что пора действовать. Пролежав полдня в густом ельнике, он вылез из своего укрытия, перешел через речку Петропавловку и по кромке огорода поднялся на бугор, миновал избушки, стоявшие вдоль дороги и крадучись добрался до барака, в котором находилась золотоприемочная касса. Он долго стоял, словно изголодавшийся волк, готовясь, напасть на свою жертву, привыкая к темноте и прислушиваясь к разным шорохам. Но кругом было тихо. Лишь изредка слышалось, как певуче струится по камням речка Петропавловка, да где – то наверху поселка, на опушке леса, одиноко тявкает собака. Якимов привычно потер ладонью свой тяжелый подбородок и принялся действовать. Он бесшумно подошел к двери барака, достал из сумки выдергу, сорвал с петли замок, и нырнул в прохладный полумрак, где находилась золотоприемочная касса. Словно что – то соображая, он остановился перед маленькой дверцей, за которой – комнатка, а в ней – сейф. Он нащупал нужное место в дверце сейфа и тиснул туда фомку. Открыв сейф, он запустил в него руку. Его дрожащие пальцы почувствовали холодок стальных стаканов, в которых по его предположению лежал золотой песок. Якимов чиркнул спичку и увидел лежавшую ведомость, в которой был указан объем золотого песка, хранившегося в стаканах. Ведомость была искусно подготовлена оперативниками. Он хотел, было, уже складывать стаканы в сумку, как вдруг сзади него сверкнул ослепительно яркий луч фонаря и он в испуге обернулся. Перед ним стоял Суровцев, держа в руке взведенный наградной пистолет. Дезертир изловчился, словно гибкая пантера и мгновенно дернулся к окну, одновременно пытаясь выхватить из кармана пистолет. Еще какой – то миг и он, выбив оконную раму, вывалился бы за подоконник. И неизвестно, чем бы закончилась операция. Но Суровцев, натренированный на такие ситуации, молниеносно прыгнул на него и, нанося рукояткой пистолета удар по голове, сбил Якимова с ног, а вынырнувший из темного угла оперативник своим грузным телом придавил дезертира к дощатому полу. На этом схватка фронтового разведчика с дезертиром завершилась. Опасный преступник был обезврежен.
По Мотыгинскому тракту, урча и поскрипывая, катился грузовик, спускаясь с одного увала на другой, оставляя после себя облачко песчаной пыли. Горячее солнце, висевшее в зените, ласково грело оперативников, сидевших в кузове грузовика, возвращающихся в Южно – Енисейский с операции. Когда грузовик скатился с последнего спуска и, минуя речку Уронгу, подкатил к Верхне – Александровскому мосту, Суровцев попросил шофера остановиться. Он спрыгнул на песчаное шоссе и, подставив лицо горячему солнцу, какое – то время стоял, не двигаясь, сбрасывая по давней фронтовой привычке с себя то огромное напряжение, в каком находился в последние дни. Он по – молодецки сбежал к береговой кромке Удерея, сверкавшего на солнце своей неповторимой желтизной, разделся и бултыхнулся в холодную воду. Последний раз боевой разведчик, капитан Дмитрий Суровцев купался в реке Шпрее, в Берлине, в день наступившей, долгожданной победы над поверженным германским врагом. Оперативники, заполнив возникшую остановку перекуром, с завидным восхищением смотрели на ловко плывущего по Удерею фронтового разведчика, который еще несколько часов назад, рискуя собственной жизнью, смело вступил в смертельную схватку с опасным преступником.
«Из уголовного дела на Зинченко. Зинченко Иван Петровия, 1914 года рождения, образование неполное среднее, призван в действующую армию в сентябре 1941 года с прииска Сокровенный Томской области. В начале 1945 года, когда началось наступление советских войск на Варшаву, при котором происходили кровопролитные бои, капитан Зинченко был ранен и, боясь, что от смерти не спастись, дезертировал с фронта, пробрался на свою родину – прииск Сокровенный, на котором и скрывался до окончания войны. В начале июня 1945 года при переезде из Томска в Красноярск, на станции Тайга, убил раненого майора Якимова и завладел его документами, формой и звездой Героя Советского Союза. Добравшись до Удерейского района, скрылся на приисках Переходный и Тюрепино у родственников. При аресте у Зинченко был изъят пистолет, который он выкрал у офицера во время танцев в театре – клубе «Красный Октябрь», в Южно – Енисейске. Проник в золотоприемочную кассу прииска Петропавловский с целью ее ограбления. Как особо опасный преступник, Зинченко был конвоирован из Удерейского района в Красноярск, осужден и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение».
Западня для похитителя удерейского золота.
1948 год на Удерее начался удачно. Зимой у лесорубов спорилась работа на заготовке дров – топлива для драг, и это было залогом того, что новый золотопромывальный сезон начнется без сбоев. И уже с весны на дражных полигонах фартило в добыче золота. Хорошим выдалось и лето. И дождями Бог не обидел, и солнечного тепла было, хоть отбавляй. На приисковых огородах вырастал хороший урожай картофеля, в Удерейской тайге зрели в изобилии ягоды, грибы и кедровые орехи. И это радовало удерейцев. Наголодавшись за первые три послевоенных года по причине большого неурожая хлеба в стране и задержки отмены хлебных карточек, они лелеяли надежду на сбор богатого урожая. Однако, несмотря на удачно складывающийся сезон промывки золота и щедрость природы, приискателям порою досаждали те события, которые неожиданно обрушивались на них. Примерно в 30 километрах от центра Удерейского района, южнее прииска Центрального, на речке Удерей с времен золотой лихорадки сохранился прииск с одноименным названием – Удерейский. С 30 – х годов золото на прииске добывалось драгой. И все бы ничего, но однажды на драге произошло то непредвиденное, что получило название чрезвычайного происшествия. Начальник драги Потапов и драгер Ильин стали замечать, что вот уже несколько недель не совпадает расчетная добыча золота с практической промывкой драгоценного металла. Однако устанавливать контроль над добычей золота не стали, считая, что это происходит вследствие слабых россыпей в горной породе. Дражный полигон находился на местности, для которой был характерен песчано – глинистый плывун. Однако начальник драги о своем наблюдении сообщил главному геологу золотоприискового управления, и тот обещал прибыть на дражный полигон и разобраться. Но не успел, и события развивались по другому сценарию.
Промывальщик драги прииска Удерейский Владимир Худоногов отработал ночную смену и, покинув ее, через сосновый лес подался в горы. Лет тридцати от роду, высокий и костлявый, с кудлатой шевелюрой на голове, с выступающим острым кадыком на длинной шее, с глазами, зыркающими по сторонам, он больше смахивал на одичавшего человека. Худоногов пробирался по тропе, петлявшей через густой подлесок, переходил с одной террасы на другую, прежде чем поднялся на вершину крутого косогора, где скрылся в кустарнике. Лучи раннего утреннего солнца упали на росу, и она, словно хрустальные бусинки сверкала на узкой полоске зеленеющей тропы. Однако Худоногов, увлеченный скорейшим достижением конца своего пути, не замечал этой красоты, он спешил к тайнику, где прятал похищенное удерейское золото. Худоногов, как промывальщшик, имея доступ к золоту, не устоял перед соблазном, и стал его похищать. Похищенное золото он сдавал в кассу головного прииска как старательскую добычу. А прятал его в глубине леса, в пяти километрах от поселка Удерейский в скальной расщелине. Здесь же прятал и получаемые от сдачи золота боны, рассчитывая в будущем с их помощью поправить свои житейские дела. За истекший летний период Худоногов уже сделал в центральную кассу четыре ходки, и все обходилось благополучно, без каких – либо подозрений. Похищая золото на драге и накапливая его в тайнике, он готовился к пятой ходке на прииск Центральный. Перед рассветом Худоногов опять отправился по своему «секретному» маршруту, чтобы спрятать очередную дозу похищенного золота. Он преодолел привычный свой путь через густой лес и остановился перед скальным выступом, осмотревшись по сторонам. Кругом тихо, никаких подозрительных признаков. Постояв еще немного, он двинулся прямиком к скале. Добравшись до потаенного места, он опустился на корточки и запустил руку в ращелину, которую скрывал густой куст колючего шиповника. Из расщелины Худоногов достал небольшой по величине, но тяжелый по весу холщовый мешочек, в котором накапливал похищенное золото. Он вынул из внутреннего кармана куртки небольшой сверток и высыпал в мешочек очередную порцию похищенного золота. Проделав эту нехитрую операцию, Худоногов прикинул вес золота на ладони, отметив про себя, что уже накопилась изрядная доля драгоценного металла. Своей алчной натурой он все же чувствовал, что рано или поздно на хищении золота он попадется, и страх этого ощущения подсказывал ему, что с этим надо завязывать. Но неистребимая алчность иметь, как можно больше золота толкала его к хищению, и он не мог остановиться. И Худоногов не заметил, как в его жизни алчность овладеть золотом, и страх перед ним слились воедино, и он оказался в крепких тисках «желтого дьявола».
Директор Южно – Енисейского золотоприискового управления с утра вычитывал сводку о поступлении в центральную кассу золота, намытого старателями. Пробегая глазами фамилии старателей и вес сданного ими золота, он задержался. Его внимание в сводке привлекли фамилия старателя Петрова и большой объем сданного им золота. Директора это сильно озадачило. «Не хищение ли золота стоит за этой добычей, - подумал он. – Ведь еще совсем недавно была поймана с поличным Мария Холявко, которая сподобилась красть драгоценный металл прямо в золотосплавочной. И вот опять что – то затевается вокруг золота. Кто такой старатель Петров, почему он неизвестен мне», - продолжал тревожно рассуждать про себя директор управления. Директор вспоминал, с каким трудом пришлось вытаскивать Удерейский золотопромышленный район из большого кризиса, возникшего за трудные годы войны. За последние послевоенные годы удалось избавиться от многих трудностей и теперь Удерейские прииски стали наращивать промывку золота. И вот опять контроль над его добычей ослаблен. Отложив просмотр сводки, директор золотоприискового управления пригласил приемщицу – кассира, которая подтвердила, что есть такой старатель Петров, уже сдавший в этом летнем сезоне в кассу изрядную долю добытого золота. Отпустив кассира, директор позвонил начальнику Удерейского РОМВД, и они договорились о встрече (к этому времени НКВД был упразднен, а взамен было образовано МВД). На следующий день по заданию директора золотоприискового управления приемщица – кассир переправила нарочным сданное Петровым золото, тщательно опечатанное в стальном стакане в золотосплавочную для определения его содержания. После проведенного анализа к директору управления принесли документ, в котором говорилось, что золото, сданное старателем Петровым, добыто на дражном полигоне прииска Удерейский. Вечером этого же дня директор золотоприискового управлении встретился с начальником Удерейского РОМВД, и они условились проследить за старателем Петровым. Для установления его личности и достоверности работы старателем начальник РОМВД направил под видом проверки паспортного режима на прииск Удерейский оперативника. Вернувшись с прииска, оперативник ошеломил начальника милиции своим сообщением. Оказалось, что по подложным документам, под чужой фамилией Петрова действует Владимир Худоногов – промывальщик местной драги. Работая бесконтрольно, он похищает золото и сдает его в центральную кассу золотоприискового управления.
Прииск Удерейский находился в верховьях Удерея. Расстояние от него до райцентра, Южно – Енисейска, километров тридцать, на преодоление которых быстрым ходом требуется часов шесть. Весь путь проходит по глухой тайге вдоль Удерея, и для Худоногова он стал привычным. Обычно он уходил из поселка в сумерках и к началу дня, часов в десять, уже был в Южно – Енисейске, заходил в кассу золотоприискового управление, где и сдавал золото. Поздним вечером он возвращался домой, на прииск Удерейский… Над зубчатой опушкой хвойного леса сверкнула узкая полоска серого света. А вскоре свет замельтешил между деревьями. Усиливающийся свет и державшаяся с ночи прохлада слились, заполняя лесные пустоты этим необычайным сгустком. Худоногов, вынырнув из калитки своей хибарки и, пройдя вдоль покосившегося заплота картофельного огорода, по знакомой тропе углубился в гущу леса. Ему предстояло пройти длинный путь от прииска Удерейский до районного центра. Пока над лесом висела ночная прохлада, он проворно преодолевал версту за верстой и, не чувствуя усталости, не останавливался для передышки. По верхушкам деревьев уже засверкали первые солнечные лучи. С каждой минутой солнце поднималось все выше, источая палящий жар. Худоногову становилось нестерпимо жарко, и он время от времени останавливался у родников и утолял свою жажду холодной водой. На пути лежал старинный прииск Сократовский, и Худоногов не хотел, чтобы его видели, и он обошел его дальней околицей, по опушке леса. Следуя по берегу Удерея, Худоногов хотел на его крутом изгибе перейти на Мотыгинский большак, чтобы по нему через речку Пескину и Спасский перевал добраться до Южно – Енисейска. Но, подумав, отказался идти по этому пути. Участок большака людный и рисковать встречей с людьми не стоит. Преодолевая жару и накопившуюся усталость, он перескочил через мост, лежавший на пути, на противоположный берег Удерея. Худоногов спешил, преодолевая горный маршрут, ему скорее хотелось сдать похищенное золото в кассу. И он не замечал на своем пути той природной красоты, какая окружало его на всем пути. Перед ним раскинулась Нозолинская поляна, полого уходившая одним боком в быстротечный Удерей, вся усеянная сибирской зеленой густошью вперемежку с синими незабудками. Нозолинская поляна, как изюмина Удерейского клондайка, запоминалась сразу, кто хотя бы один раз проходил через нее. С вершины террасы, из горной породы, сочился родник, вода которого даже в жаркий летний день была холодной и исцеляюще сладковатой. И уставший путник, задерживаясь у горного родника, утолял свою жажду этой прохладой. Худоногов всегда задерживался у Нозолинского родника, и, испив исцеляющей воды, следовал дальше. Но сегодня… Не останавливаясь у известного родника, он миновал густой сосняк, и по крутому взлобку выбрался на тропу, которая вилась змейкой по верхнему гребню висячих над журчащим Удереем скал. Еще полчаса, и он будет в центре. Чтобы не привлекать внимание случайно, идущего путника, он прошел верхней тропой вдоль подножия горы Горелой, скрываясь в густом ольховом кустарнике, и спустился вниз. На дощатом тротуаре, на углу улицы Обороны, напротив золотоприискового управление, он остановился и осмотрелся по сторонам. Но ни в полисаднике, ни на крыльце управления, он не заметил ничего такого, что могло бы его насторожить. Худоногов поднялся по крутому, высокому крыльцу и проворно вошел в управление, привычно подошел к приемочной кассе и постучал в окошечко. Дверца открылась и выглянула приемщица – кассир. Худоногов достал из сумки, висевшей на вспотевшем плече, мешочек с золотом и подал его приемщице. Вдруг за спиной, сзади себя, инстинктивно, он почувствовал какое – то легкое шевеление. Он мгновенно обернулся. Прямо на него по коридору шли начальник Удерейского РОМВД и двое милиционеров. Увидя их, он, было, дернулся к выходу, но отворилась дверь, и на пороге появился еще один милиционер, держа в руке револьвер. Западня для похитителя удерейского золота захлопнулась…
Осень того года на золотом Удерее стояла долго, вся напролет сухая и теплая, и лес был пронизан запахами прели опавшей листвы и хвои. Удерейцы заготовили в достатке ягод и грибов, собрали и хороший урожай картофеля и с облегченной душой ждали прихода зимы. Ночами уже стало сильно холодать, по утрам земля покрывалась белой солью инея, да и лес весь почернел, а перевалы, хребты и косогоры стали рельефными, предвещая, что зима не за горами, но она задерживалась, словно ожидая чего – то. Приискатели по неписаной традиции, часто собирались около дражной конторы или на площадке конного двора и, качая головами, судачили между собой, когда же грянет зима, и попутно интересовались, когда состоится и суд над похитителем золота Худоноговым. Или случайно, или уж так совпало, но зима на Удерее грянула в тот день, когда открылся долгожданный суд над преступником, похищавшим драгоценный металл. Уже с утра небо над Южно – Енисейском заволокло густыми, серыми тучами и с верху посыпал мокрый снег. Под ногами зачавкала неприятная, раскисшая снежная слякоть. И, несмотря на пасмурную погоду, прииск Центральный в этот день гудел, словно потревоженный пчелиный улей. Приискатели вереницей тянулись к нарсуду. Прибыло много старателей и дражников и с соседних приисков. Всем хотелось послушать это необычное дело. Все гадали, дадут ли Худоногову вышака – расстрел. Еще издали приискатели увидели, как по сырому дощатому тротуару, мимо учительского барака, милиционеры ведут Худоногова, приближаясь к нарсуду. Его руки были закинуты назад и связаны крепкой бечевкой. Вел процесс суда одноногий судья Кордес. Невозмутимый, имевший славу неподкупного, он потерял одну ногу на фронте в первые годы войны. Его выход из госпиталя совпал по времени, когда с фронта в Удерейскую тайгу хлынули дезертиры. И краевым судом он был назначен на должность Удерейского районного судьи. Уже несколько часов длился суд. Все присутствующие в зале суда и толкавшиеся на улице изрядно утомились, но никто не расходился. Слишком велико было любопытство, всем хотелось знать, каким будет приговор. Все время, пока шел суд, Худоногов держался, скрывая свое удрученное состояние. Набившиеся в зале суда приискатели ждали, когда в роли свидетелей выступят начальник драги Потапов, пропадавший все дни на драге и считавшийся одним из лучших командиров в золотоприисковом управлении, и под стать ему драгер Ильин. Наконец, судья Кордес дал им слово. И они рассказали, что действительно за первую половину золотопромывального сезона драгой было добыто золота намного меньше его расчетного объема. Но они и думать не могли, что кто – то из рабочих драги будет похищать золото. И Потапов, и Ильин родились в деревне Усть – Тунгуске, на перепутье между Красноярском, Енисейском и Удерейскими приисками, на золотом пути, как его называли. И всю свою жизнь отдали честной и добросовестной работе в золотом промысле, знали его до тонкостей, и приискатели прислушивались к тому, что они говорили, считая их своей совестью. Выслушав свидетелей, судья Кордес объявил перерыв, и судьи удалились в соседнюю комнату. Все долго и напряженно ждали, когда судьи выйдут из судейского закутка. Но вот отворилась дверца, и судья Кордес и с ним два заседателя вышли из комнаты. Секретарь заседания, молодая девчина, сильно волнуясь, срывающимся голосом объявила: «Всем встать, суд идет». Районный судья Кордес раскрыл папку – скоросшиватель, достал оттуда лист бумаги и огласил приговор: «За систематическое хищение государственного золота в особо крупных размерах Удерейский райсуд приговорил промывальщика драги Худоногова к пятнадцати годам тюремного заключения». И землистое лицо подсудимого резко изменилось, побледнело и осунулось, покрылось потом. Совестливые приискатели, зная каким тяжким трудом достается добыча золота, холодно и безразлично отреагировали на меру наказания похитителю драгоценного металла и все разом и молчаливо покидали зал правосудия. Через день весть о вынесенном приговоре похитителю золота облетела все прииски на Удерее, местная газета «Удерейский рабочий» разошлась нарасхват. Тревожные будни на золотом Удерее остались позади. И, несмотря на хищения удерейского «царя металлов», добыча золота не останавливалась, продолжалась. Закончился очередной сезон промывки золота, и все золотодобытчики собрались глубокой осенью вместе в театре – клубе «Красный Октябрь» и подвели итоги добычи драгоценного металла, в котором послевоенная страна сильно нуждалась.
На фотографии: посёлок Южно-Енисейск, река Удерей.
Октябрь 2010 г. Россия - Южно-Енисейск - Красноярск - Новосибирск.