Нет, уважаемые. Это не про распад «марьяжа», или другого какого альянса. Это – про состояние души, про настроение человека, не совсем нормального, по общечеловеческим меркам, а может, и совсем ненормального. Это уж вам судить. Если выбрал себе человек профессию геолога, профессию вечного путника, вечного шлёндры.
Раньше, конечно, про эту профессию, как-то больше наслышаны были. В день гедлога поздравляли, всенародно отмечали. Песни красивые слагали, а уж про кино и говорить нечего. Как только в семье раскол, или там, любовь неразделённая, мужик надевает рубашку, в крупную клетку обязательно, рюкзак с бельишком на плечи, ну и молоток с длинной ручкой туда – и-и-и-и, шасть в экспедицию. И нету его. Иногда и девицы, судьбой обиженные, подобные вещи позволяли себе, уходя от мирской суеты. Потом, когда проблемы устаканятся, возвращается геолог на свои зимние московские квартиры, продолжать нормальную городскую цивилизованную жизнь.
Оно, конечно, и такое бывало. Теперь это у геологов называется вахтовым методом. Улетел, вахту отстоял, как у флотских, и назад, диван топтать перед телеком, да с пивком, честно заработанным.
Раньше и задачи, и методы их решения были другие. За Уралом, В Сибири, на Дальнем Востоке, на Северо-Востоке – вон страна-то какая, в местах мало изученных, глухих и трудно доступных создавались они, экспедиции геологические. И были они самые разные: геологосъёмочные, поисковые, разведочные – это когда уже нашли, что разведывать. Вот в эти экспедиции и ехали молодые спецы-геологи, люди не адекватные, как нынче принято говорить.
Ну представьте себе – поменять, по своей по доброй воле, тепло и уют со слониками на комоде на хлипкий брезент палатки и спальный мешок. Благостный интим кабинета раздумий, блистающий белизной фарфора, манящий глянцевыми журналами и таинством неразгадонного кроссворда, на бесконечность пространства, где минутное обнажение привлекает внимание целой орды безжалостных кровопийц. И уж надерут – мало не покажется, чесоточный психоз на пару часов обеспечен.
Да и банька, пять на пять, в шестнадцать венцов тонкомера, с каменкой, где сухой парок проберёт до последней косточки, а холодные струи таёжной речушки защиплют до поросячьего визга – каждому ли это в кайф. А между баньками заходы по месяцу, где палатка тебе на все случаи жизни – и жильё, и банька, и общепит, и рабочий кабинет.
Завистливый горожанин тут как тут – За длинным рублём погнался. Ну и чешись там теперь. Только всё не так, ребята. Особого склада эти люди, особого характера, и особого интереса.
Перво наперво, конечно, интерес к науке такой – геологии. Вот она «Гео», земля наша, планета. Первыми шагами твоими по ней опробована, изучена и обласкана. Ладонями твоими детскими на грядках бабушкиных пощупана и поглажена. Простая и понятная, вроде, земля наша «Гео». Подрос ты, и появились вопросы – почему она круглая, отчего получились горы, куда текут реки, почему вода в колодце. Вот и пришёл ты потихоньку к ней, самой интересной для себя науке – геологии. А уж потом, и запах леса, и волшебство пламени костра, и спокойная сказка журчащей в ручье воды.
А в геологию, конечно, каждый приходит своим путём. У одного – это наследственное. Родительским путём. Другой – с детства, за родителем, свою тропу в тайге топтал, прирастал душой к дикой природе, вдыхая аромат её под таинственным небесным бездоньем. И что же мог выбрать он из самого близкого к ней, к природе? Конечно, геологию. А третьего Юра Визбор заманил, да там и оставил. Гитара – она, как женщина, та ещё чаровница.
А уж если заманила, да ничем не оттолкнула, да если всё интересней в общении, пропал, или пропала ты. Влюбился ты до конца дней своих – и в снах она твоих, и в памяти твоей. Такая вот она чаровница – геология.
Что-то мрачновато в палатке, нет, видно, солнышка сегодня. В палатке сыро, и не хочется вылезать из тёплого уютного спальника. Что за чёрт – что-то мешает под боком. Всю ночь вертелся. Аркадий, так назовём начальника, кряхтя покидает спальник. Снаружи доносится треск костерка и звяканье посуды. Ага, молодец Римма, раненько поднялась. Заглянул под спальник и под медвежью шкурку – от радикулитиа спасение. Ну, паразиты. Опять под шкурку булыжник сунули, хохмачи хреновы. А сам-то? Улёгся и не заглянул.
Он был постарше своих ребят, да и опыта не занимать. Характером упрям, из «гуранов» байкальских. А флегма-а-а, редкостный. Всё у него по местам, всё во время, ни суеты, ни нервозности. Вывести из себя – вспотеешь. И не умел материться. Это среди грубиянов таёжных. Нонсенс. Однажды завхоз довёл его скаредностью своей. Вся партия по земле каталась, когда он матюги в предложения складывал и выкрикивал в лицо завхозу, да ещё со своей «Ленинской» картавинкой. Потом смущался.
Из палатки вышел – всё ясно. Туман висел низко, голову пригибай чтобы не зацепиться. Поёжился. Туман, не дождь – солнышко пригреет, поднимется. У костра техник, Женя, с промывалой лотки обжигает, дымок смоляной ноздри щекочет. Утренний покой Аркадию особо приятен – не пришли ещё дневные заботы, а сон ещё не улетел, и жена еще рядом, улыбается.
Супец перед маршрутом дело святое. Рада, повариха, своё отдежурила. Она, хохлушка проворная, радиометрист Аркадия, в маршруте, считай, старшина ротный. Кормёжка, мешочки пробные, ну и радиометр на грудь, словно упряжь конскую, а в руке гильза на кабеле-проводе. У Риммы всё, как у старшины, ничто не забыто. Аркадий за матчасть спокоен, как у старшины за пазухой.
Тихо позавтракали и разошлись с промывалами по своим направлениям. Будто всё в порядке, разошлись. Раньше выйдешь – раньше вернёшься. Туман поднялся и растаял, будто и не было его.
Солнце уже припекало. Лёшка вылез из спальника в душную нагретую палатку. На стоянке было тихо. Соседние спальники – пусты. Вышел из палатки и всё понял. На углях костра сохранял тепло завтрак. И никого. Подошёл к палатке Ирины, своей радиометристки, постучал по брезенту – Ирина, подъём, Аркадий опять нас не разбудил.
Лёшку Аркадий взял себе в геологи прямо молодым спецом. В геологии, особенно в геологосъёмке среднего масштаба – сосунок, молокосос. У Аркадия получал первые навыки. А вот ежовыми рукавицами Аркадий не владел, по причине деликатности своей. Учил он Лёшку деликатно, а получалось – по варварски. Вот и не будил по утрам. Дескать, сам дойдёт. Утречком, по холодку маршрут начать самое то. Свеженький, и настроение хорошее. А вот проснуться в жару, да собираться, да выйти по жаре – последнее дело. Пока разойдёшься-раскачаешься, ну чисто беременный таракан. Вот и злился Лёшка, больше на себя, чем на начальника. А поспать вдоволь – ох грешен был. Да и радиометристка его, тоже молодая специалистка, никак от него в этом деле не отставала. Такая вот подобралась маршрутная парочка – баран да ярочка.
Тяжело начали они этот маршрут. Солнце припекало нещадно, ни ветерка. Гнус, будто, поджидал их на залесённом склоне, где духота не давала свободно дышать. Склон был сильно задернован, и каждая закопушка требовала перекура. Лёшка завидовал Аркадию, который был уже где-то там высоко на гольцах, где всегда ветерок. Ещё полчаса и они будут там, чёрт бы побрал этот склон с таким густым подлеском.
Когда вверх по склону закончился лес, мокрые от пота, они с благоговением уставились на выбеленную поверхность водораздела, ожидая прохлады и твёрдой почвы под ногами. Правда, нужно было пересечь полосу кедрового стланика метров в триста, а он уже начал цвести. И это был не подарок,этот цветущий стланник. Чуть куст задел, жёлтая пыльца и в глаза, и в нос. А уж если фэйс в поту, желтушный отдыхает. А как их не задеть – кувыркаешься среди сплетения корневищь да ветвей, посыпаешься этой жёлтой трухой. И не выскажись от души – дама где-то за спиной сопит, повизгивает. Росточком не вышла, вот и использует все конечности. Так ведь и радиометр на шее, и гильза в руках с проводом. В таком вот виде и выползли из стланика. Когда пот с лица стекает, лицо жёлтое, но в полосочку. Лёшке хорошо – он лысым всё поле ходит, у него на лысине комары подскальзываются. Ира на себя в зеркальце глянула, испугалась крепко. А где здесь наверху ополоснуться? Так , стёр жёлтых от пыльцы комаров. Ирине-то Лёшка из фляжки в ладошки плеснул.
На водораздел выбрались – благодать. Ровная поверхность с редкими кустами стланика, покрытая мелким щебнем, с небольшими пятнами сухого ягеля, хоть на мотоцикле гоняй. Лёшка пишет маршрут, Ирина – свой журнал. Ветерок угнал комарьё. Настроение хорошее. И не тревожат их мелкие тучки, на ясном, пока что, небе. Маршрутить на гольцах – одно удовольствие. Гранички геологические следятся легко, ложатся на маршрутную карту. Идут ребята споро, не очень переживая, что небо уже закрыла тяжёлая туча. А она догнала, и первые тяжелые капли тут же сменились хорошим ливнем – еле успели под куст сланника, другого прибежища искать здесь негде.
Пять минут хорошего ливня, какой куст здесь спасёт. Промокли насквозь. Опять вышло солнце. Слегка обсушились вокруг костерка и двинули дальше.
Такой уж выдался день неудачный, начиная с утра. Полчаса-час работы и новый ливень. А плёнки полиэтиленовой тогда не было и зонтики в маршрутах не прижились. Следующий ливень вымочил так, что промокли спички, и костерок развели с трудом. Сушили и спички. Когда поливало в третий раз, Лёшка спросил у Ирины, есть ли у неё сухое место спрятать спички. Ира коротко – Давай, и отвернись. Хорошо хоть, под папиросы у Лёшки коробка из под полевой аптечки была, пластмассовая. Так вот и шли они гольцами. Раз пять вымокли до нитки и сушились. Лёшке, чтоб перекурить это дело, приходилось просить спички у Ирины. Та командовала – Отвернись. Лёшка быстро варганил костерок. Крутились вокруг него, как куры на гриле, просыхали слегка, и дальше. В ручей спускались через лес с густым подлеском, мокрые вконец, предвкушая тепло хорошего костра и приём пищи вовнутрь. На спуске Лёшка почувствовал дым костра, а вскоре до них донеслись голоса промывал.
Такие пересечения в маршрутах – дело случайное. Поэтому, радость встречи понятна. Тем более, что тепло костра уже ожидало их. Появление из мокрых кущей Лёшки с Ириной промывалы встретили овациями. Видон маршрутной пары, конечно, вызывал жалость. Одежёнка липла к телу, а в сапогах хлюпала согретая ногами вода. Ну и причёска Ирины из под накомарника добавляла ей негатива в настроение.
У Женьки со спичками была та же беда. Промывалам в ливень не позавидуешь. Каждый куст слякоти за шиворот добавит, и под ногами вода. А ветерочка нет, вот комар над водой и лютует. Руки промывочным лотком заняты. А он, комар, своё дело знает. Костёр посреди этой слякоти запалить – навык нужен. Лёшка хвастает про Ирины способности спичечной хранительницы. Женька к ней – Поделись секретом. Ирина к пеньку отвалилась, тепло костра принимает, блаженствует. Она тоже с картавинкой. – Дурачок ты, Женька. Это у неё получается смешно. Заулыбались, отходит компания в тепле, вон уж и чаёк в чифирбачке забулькал, и тушёночка в банках закипает. Дым от костра каждому по очереди глаза щипет, чтоб радости вмеру.
Весёлая это картина, такая вот чифирная стояночка. Женька, он мужик битый. Дождь не дождь – сухую «бороду» чёрного мха на нижних ветвях лиственницы найдёт всегда. Там же и веточек тонких сухих наломает, аккуратно одна к другой уложит, лелеет первый слабый огонёк, бережёт от дождя и ветра. А уж когда разгорелся, тут уж и мокрый сушнячок схватился. Вот она и радость, маленькая человечья. На кольях вокруг огня энцифалитки, «гниднички», портянки мокрые парят, сапоги подальше от огня – резина. Мужики босые ноги покусанные чешут. А чаёк покрепче, да чтоб под брезентовой рукавицей дозревал – вот уж и жизнь снова в ёлку. А главное, Ирина заулыбалась. Это здорово, когда женщины улыбаются, когда причешутся, да перекусят, чайку горяченького примут. Такая вот она чифирная стояночка.
Расставались как-то нехотя, будто и не до вечера всего, с обычным – счастливо, с пожеланием чистого неба. А работы у Лёшки с Ириной ещё – конь не валялся. Тут тебе и утренняя промашка, и просушки постоянные – заторопились, короче. Рисует Лёшка карту, отмеряет гранички по сантиметрику, смех один – двадцать-тридцать таких сантиметриков. Это пока не задумаешься, что каждый сантиметрик на карте, это километрик ножками, да вверх-вниз, да через болота, через кочку, что Ирине по пояс. Вот и не померял Аркадий, сколько нарисовал им маршрута в сантиметрах. Идут ребята, работают. Вот уж и солнце за сопки укатило, а светло. Коварен полярный день, нет у него чётких границ, ни с вечером, ни с утром, нет привычных ориентиров. Закончили маршрут, на часы Лёшка глянул, ёкарный бабай, ночь за второй час перевалила. А ещё отхода до стоянки кил пять. На Ирину глядеть больно. Лёшка – Чифирнём? Полегчает. Ира головой мотает, нет, дескать.
Ирина сзади отстать боится. Когда через заросли ломишься, заднему нужно метрах в трёх, не меньше, держаться, чтоб в глаз веткой не получить. А Ирина получала, и Лёшка злился, раз за разом командуя – Отстань. Когда на последнюю прямую вышли, Ирину, явно, покачивало. Лёшку, конечно, тоже, рюкзак угнетал прилично, но ему, по статусу, хвост положено пистолетом. А впереди-то отлогий тягун километра в два, всего-то. Ну Лёшка и приударил на своих сохачьих ходулях. Благодать. Склон голый, безлесый. Ну а кочкарник дикий, куда от него? Увлёкся, короче.
Ага, вон уж и костерок в долине, в глаз стрельнул сквозь ночной полумрак. Ждут ребята, тревожатся. Как это здорово, когда тебя ждут. Мелькает мимо кочка. И вдруг, словно оглушило тишиной. Круто обернулся Лёшка, пустой склон сзади – нет никого.
Рюкзак с Лёшки сам слетел. Мечется по склону, прочёсывает, аукает, зовёт. «Загнал девчонку, придурок.» Отыскал – вокруг кочки обвилась, глаза закрыты, не то спит, не то в обмороке. Из бочажка воды принёс, усадил, отпоил. Сидит Ирина, бледная, глазами хлопает, себе удивляется – Что это со мной случилось?
Как догребли они до стоянки, картинка не из весёлых. Женька встретил их, отпоил чайком. Это он держал костерок, маячок в ночи. Он и в спальники проводил, и утром с Аркадием маршрут их промерил. Переборщил слегка начальник, увлёкся. А утром опять не разбудил их. Камеральный день им определил. Пусть отдохнут. Успеют ещё натопаться.