Валерий Спиридонов
Обычный рядовой мозольной роты
Сергей Иванович Герасимов родился 10 октября 1932 года в деревне Лайзаны Озолайнской волости Резекненского района в крестьянской семье потомственных староверов. Учитель русской словесности, поэт, баснописец.
Учительствовать Сергей Иванович начал после окончания в 1950 году Резекненского педагогического училища – работал учителем начальных классов в Лиепской школе. В 1952 году был призван в армию, где окончил офицерские курсы. Был уволен в запас в звании старшего лейтенанта Вооружённых Сил СССР.
После службы в армии работал учителем в Резекне, в Жагатах, а затем в Страутмальской школе. Заочно окончил филологический факультет Калиниградского государственного университета. После его окончания в 1968 году он стал работать учителем русского языка и литературы в Тискадской средней школе.
Сорок два года было отдано школе. Его жена, Антонина Петровна, преподавала в сельской школе физику и математику. Сергей Иванович и Антонина Петровна всю жизнь прожили в любви и согласии, воспитали дочь Ольгу и сына Александра.
Кроме преподавания русского языка и литературы Сергею Ивановичу довелось работать директором школы, преподавать физкультуру, пение, военное дело. Чтобы выживать на селе, да еще с детьми, необходимо было иметь подсобное хозяйство. А оно, по словам учителя, отнимало много времени и сил. Один покос в полтора гектара чего стоил! Сенокос, уход за скотинкой, огородом, воспитание детей. Времени на отдых у педагогов Герасимовых не оставалось. Иногда, проверяя тетрадки, Сергея Ивановича клонило ко сну. Больше свободного времени было зимой. Вот тогда он открывал свою заветную тетрадь и сочинял стихи.
Сергей Иванович начал писать стихи во время службы в армии: от шутливых строчек о солдатском быте –
Ещё не бьют часы-куранты.
Солдаты в койки полегли.
В проходах ползают сержанты
И проверяют сапоги…
к стихам о войне и о Родине…
Поэтом себя Сергей Иванович не считал, так как этим делом, по его мнению, «подобает заниматься серьёзно…». По-настоящему он занялся поэзией с выходом на пенсию.
К сожалению, большая занятость в школе и сельский быт не позволили ему оставить большое поэтическое наследие, и он не известен широкому кругу читателей. Но то немногое, что осталось – впечатляет: мастер классического стиха, прекрасный лирик, сатирик, баснописец. Его поэзия философична, увлекает читателя мыслью:
Теряя силы сутками, годами,
Закончив по истории пробег,
Наш старый век, потрёпанный штормами,
Уткнётся сходу в двадцать первый век.
Взломает грудью грань тысячелетий,
Иссякнет силой, стихнет и умрёт –
Как различать мы станем в новом свете
Добро и зло, падение и взлёт?..
Его любимым жанром была басня: беспощадное разоблачение фальши, искрометная лукавинка, добродушная насмешка над наивностью – это всегда привлекало внимание поэта. Сергей Герасимов, создавая свои басни, в лучшем стиле продолжил традиции Ивана Крылова – зачинателя русского реализма.
Дятлово дупло
Однажды Дятлу в ум пришло
Построить новое дупло –
Добротное, под ключ и в сроки.
А вездесущие Сороки
При всяком деле тут как тут:
В два счёта новость разнесут
И переврут её без счёта.
Вот под шумок сорочий кто-то
Уже собрал солидный фонд
В поддержку Дятловой затеи,
А в помощь фондовой идее
Был образован мощный фронт –
Из птиц задорных, боевитых.
Сам учредился главный штаб,
А из покорных, деловитых
Подобран был и нужный штат.
В короткий срок идея эта
Взяла такой разгон и власть,
Что от неё кормились всласть
Четырнадцать бюро и
сорок два подкомитета.
И что же Дятлово дупло? –
А вот о нём и речи там не шло.
Эта басня – о сегодняшнем дне! Сергея Ивановича вот уже два года нет с нами, но эти строчки, написанные им когда-то, предвосхитили время. Как и другие его басни.
Сергей Иванович пробовал себя и в прозе. Трогателен его рассказ о войне «Беда беде рознь». Были грандиозные планы, связанные с поэзией и прозой. Болезнь и уход из жизни не позволили им сбыться.
Я имел счастье познакомиться с Сергеем Ивановичем в 2001 году во время презентации поэтического альманаха «Резекне – 2001». Тогда наша встреча была мимолётной: Сергей Иванович спешил домой. Но только слепой мог не разглядеть в нём истинного поэта! Поэт не может быть не гражданином. Так и у Сергея Ивановича серьёзное место в поэзии занимала сатира. Сатиру называют верхом, вершиной поэзии, но не каждому поэту дано подняться до ее вершин.
Быть может, кто-то, теребя висок,
Полюбопытствует: откуда, кто ты?
Отвечу так: Я нивы колосок,
Обычный рядовой мозольной роты.
За лемехом забот торил свой путь
По буеракам дум и потных будней,
И презирал увёртливую ртуть
Приспособленчества и прочих плутней.
Чужим куском я не ласкал зениц,
Искал святых в земном иконостасе,
Да за ломоть хвалы не падал ниц
В плебейски фанатическом экстазе.
Люблю живой, ядрёной правды плоть,
Угодничеством уст не распомажу.
Коль доведётся с пылу уколоть –
Под воспалённый флюс подхалимажа…
Сергей Иванович всегда был нетерпим к сквернословию и отсутствию скромности, а так же к издевательству над родным языком. Он очень любил сельский пейзаж, природу…
Мне посчастливилось общаться с Сергеем Ивановичем в последние годы его жизни, бывать у него в гостях, слушать его и то, как он читал свои стихи.
Антонина Петровна, сказала мне, что Сергей Иванович тяжело болен. Иных эта болезнь уносила за месяцы, иногда – за недели. Сергей Иванович годами боролся с ней, держался стойко. Во время разговоров он улыбался и шутил, и собеседникам было невозможно понять, что он серьёзно болен, и что дни его сочтены...
В 2008 году Сергея Ивановича не стало. Он немного не дожил до 76-летия. Ушёл из жизни человек, который высоко нёс честь русского офицера, педагога, поэта. Он был интеллигентен, необычайно скромен и прост в общении. Его любили дети, коллеги по работе. Его невозможно было не любить за его искренность и великодушие, за постоянную готовность прийти на помощь, за его чувства, что он дарил людям, за его любовь к жизни…
Встреча
Яркий миг неожиданной встречи
Тот короткий волнующий миг
Был, как молнии блеск, быстротечен,
Но навек в моё сердце проник.
Я стоял безсловесный, безликий,
Цепенел, околдованный враз,
Лишь ловил твои дивные блики
Красотой переполненных глаз.
Ты как будто не шла, а парила,
И запомнил я только одно:
Ты мне ясный свой взор подарила,
Будто в рай отворила окно.
И ушла… Но оставила песню
Для моих фантастических снов,
Чтоб звучала всех гимнов чудесней
И нежнее всех ласковых слов.
Древние греки главным в жизни человека считали страсть. В стихах Сергея Герасимова – этого чувства с избытком. Они красивы и лиричны, гражданственны, в них – необычайный напор и предчувствие, они завораживают читателя мыслями, чувствами, красками, мелодичностью, высокими помыслами, рождают добрые и светлые чувства.
В поэтическом сборнике «Резекне 2002» Сергей Иванович, в предисловии к стихам сказал следующее:
«Людям свойственны слабости, но с ними надо бороться, особенно в себе. Тогда больше места останется добру. Не причинять зла – это уже делать добро. Если человек не понимает этого, то его душа требует врачевания...».
Август 2010
Предлагаю читателям познакомиться с творчеством моего друга. Он мне подарил свои черновики. Как жаль, что написано им было так мало!
Сергей Герасимов
Беда беде рознь
рассказ
Мой рассказ будет о войне. Я не был ее участником, а только – наблюдателем, и то только некоторых ее эпизодов. Поэтому хочу говорить о людях того времени, и о тех невзгодах и бедах, которые выпали на долю того поколения. Говорят, что всякое явление легче познается в сравнении, поэтому не воздержусь сравнить два периода времени, разделенных между собой более чем шестидесятилетним сроком. Кое-кто может вознегодовать: нам и сегодняшних бед хватает! Всё это так, но беда беде рознь.
Война застала меня девятилетним деревенским мальчишкой. В 1941 году видел, как шли на восток немецкие самолеты, в основном девятками, а иногда двумя и даже тремя эскадрильями. Шли без сопровождения истребителей, видимо, чувствовали свою безнаказанность. Потом, когда уже стала слышна канонада, пришлось дважды покидать свой дом и уходить, забрав с собой нехитрые пожитки, в болото к озеру.
Отец в то время был в Риге на заработках – туда уезжали на лето многие мужчины. Во второй наш уход из дома отсиживались мы четырьмя семьями в одном большом окопе и слышали, как шел бой, а к вечеру по болоту шли перебинтованные красноармейцы. Уже будучи взрослым, я узнал, что это был кровопролитный Гаркалнский бой, в котором почти целиком погибли два полка Ромненской дивизии. Вечером 3 июля кто-то сообщил, что пришли немцы.
Что это было за время, покажу на примерах. Не хватало одежды и обуви, люди носили холщовую крашенину мутно-синего цвета, надевали зимой валенки, иногда с калошами, склеенными из автомобильных камер. Не хватало мыла – стирали белье в щелочном растворе; не хватало керосина – я и моя сестра готовились к урокам при свете коптилки.
Кстати о школе: в 41-м учебный год начался 1 ноября, а в 44-м неожиданно закончился 5 апреля (нужно было освободить помещения школы для чиновников, которые приезжали на ночь, спасаясь от бомбежек).
В первый год каждому ученику выдали по четыре тетради и по два карандаша, но они скоро закончились, и ученики писали на каких-то квитанциях и листах календаря, а то и вовсе не писали. Одежда была старая, часто с чужого плеча. Я два года носил грубые ботинки – «танги» (а не танки) на 2 – 3 размера больше нужного. Люди жили так, как приходилось. Запомнились некоторые эпизоды.
Наш сосед, Богданов Иван, сбежал из Германии, куда был сослан на принудительные работы, тайком вернулся домой и скрывался даже от своих малолетних детей. Но до побега отправил домой две посылки: в одной – фуфайку без рукавов, в другой – два рукава и еще какую-то мелочь (одной посылкой это переслать не позволял нормированный вес).
А вот другой пример. Некто Кузнецов Логин из деревни Кавлинка Озолайнской волости был сброшен с парашютом с каким-то заданием советским самолетом, но вскоре был обнаружен на территории деревни Лоси, схвачен и не оказал вооруженного сопротивления. Он знал, что если он кого-то из полицаев убьет или ранит, деревня Лоси будет уничтожена, как Аудрини.
Но были и такие мужики, что не прочь были поживиться какой-нибудь мелочью, рыская по опустевшим еврейским квартирам в Резекне. Но таких было мало. Их люди осуждали.
Мои старшие сестры, Елена и Анна, были принудительно увезены вместе со своими мужьями в Германию (город Киль). Моя мама периодически отправляла им посылки с коврижками, испеченными из грубой муки ручного помола. Но чтобы выслать посылку, нужна была специальная марка, которая стоила полтора-два десятка яиц. Как мама эти марки доставала, уму непостижимо! На этих посылках, упакованных в полотняные мешочки, я химическим карандашом писал адреса. Писал по-немецки.
У каждого были свои беды и трудности, и преодолевались они на уровне подвига.
Так односельчанин Кудрявцев Арсений в 41-м году, когда немцы заняли Ригу, нес двести километров домой свою слепую мать.
Блинов Семен и его товарищи, чтобы уйти из немецкой армии, разобрали пол у товарного вагона и бросились на ходу поезда на шпалы. Семен потерял руку. Потом, уже после войны, был вместе с отцом и младшими братьями репрессирован – за отказ отца вступить в колхоз.
Мой старший брат Леонид юношей был призван в немецкую армию (служил в обозе), но в 44-м году, когда была освобождена от немцев наша территория, ушел из нее в Красную Армию и дошел до Берлина. В 1946 году вернулся домой. А сестра Анна так и не вернулась из Германии. Многие семьи не досчитались своих родных.
Помню день, когда молодых парней отправляли по призыву в немецкую армию. Матери исступленно плакали и не отпускали сыновей из своих объятий. Поезд тронулся. Одна из женщин, удерживающая сына, упала в обморок поперек рельса. Сын заметил это, уже находясь в вагоне, выскочил, отнес мать в сторону и на ходу поезда снова вскочил в вагон.
Нередко в дом приходили немцы, просили сало, яйца, от хлеба отказывались, грубыми не были. Это были выздоравливающие немцы, возвращающиеся в часть из госпиталя – он находился в пяти километрах от нас.
Еще один случай. Как-то во время урока в класс вошли двое мужчин и, показывая складной нож, спрашивали, кто из нас его потерял. Потом стало известно, что этот нож был найден железнодорожным обходчиком у рельса, под который была заложена мина. А вскоре на полустанке Пуполи столкнулись ночью два поезда и горели до утра. Стрелочник скрылся. Кто он был, не известно.
В 1944 году за прошедшим фронтом появились беженцы. Больше всего их было из Калининской области. Люди с ними делились, чем могли. Вместе с беженцами появились слухи о том, что после победы над Германией в России будет новый царь – Жуков – и он распустит колхозы.
Стойко переносили люди нужду и трагедии, и не слышно было о воровстве и грабежах, хотя не было тогда ни кодовых замков, ни сейфов, ни сигнализаций.
Мне почему-то врезались в память слова из кинофильма «Обратной дороги нет», сказанные майором Топорковым: «Человек проверяется не только бедой, человек проверяется и сытостью». Почему же в наши дни так много преступлений? Разве мы беднее и голоднее живем, чем шестьдесят лет назад? Выходит, не выдерживаем испытания сытостью. Значит, люди военных лет были сильнее духом, более стойкими и честными.
Воспоминаний о войне много. Но лучше бы ее не было. Кто-то из молодых людей, достигнув преклонного возраста, непременно будет сравнивать два времени, наше и то, которое воспоследует спустя полвека. Как изменится мир, в какую сторону?
Дай Бог, чтобы в лучшую…
Сергей Герасимов
(стихи и басни)
Обычный рядовой...
Быть может, кто-то, теребя висок,
Полюбопытствует: откуда, кто ты?
Отвечу так: Я нивы колосок,
Обычный рядовой мозольной роты.
За лемехом забот торил свой путь
По буеракам дум и потных будней,
И презирал увёртливую ртуть
Приспособленчества и прочих плутней.
Чужим куском я не ласкал зениц,
Искал святых в земном иконостасе,
Да за ломоть хвалы не падал ниц
В плебейски фанатическом экстазе.
Люблю живой, ядрёной правды плоть,
Угодничеством уст не распомажу.
Коль доведётся с пылу уколоть –
Под воспалённый флюс подхалимажа...
Тучка
Закатное Солнце за тучку упало
И там, за ее непросветной спиной,
Так вкрадчиво-нежно и долго шептало
О жизни блаженной за далью земной.
Потом не спеша, в одеянии алом
На землю ступило, неслышно прошлось
И, выбрав ночлег за лесистым увалом,
Прощально сверкнуло, и спать улеглось.
И месяц рога свои в небо уставил,
Себя от докучливых звёзд оградив,
Он медленно путь свой на запад направил –
Украсить собою закатный разлив.
Лишь тучку ничто никуда не стремило:
Ни радость, ни счастье, ни зов красоты –
Жила безразлично – ни мерзко, ни мило –
Без веры и страсти, без всякой мечты.
Да, всякое сущее в мире, как видно,
Имеет для жизни сноровку свою.
И всё же мне часто бывает обидно,
Когда в этой тучке себя узнаю...
***
Порой нам кажется, что время не течет –
Его как будто нет на свете –
И в нашей памяти не ставит на учет
Ни отпечатков, ни отметин.
Подчас нам верится, что время не спешит,
Едва плетётся хилой клячей,
Как будто день любой, как по лекалу сшит
И не способен быть иначе.
Мы опечалены, когда оно бежит,
Мосты сжигая за собою,
И пеплом седины виски нам порошит
Почти без промаха и сбоя.
Мы ужасаемся, когда оно летит, –
А места нет посторониться –
И слышать не хотим, когда зашелестит
Судьбы последняя страница.
Нет, меланхолия, привыкшая роптать,
Печалит взор и старит лица.
Как стужа лютая, как беспощадный тать, –
Для счастья жизни не годится…
***
Струит Луна на землю свет,
Сверкая белизной.
Как будто шлёт мне свой привет
Далёкий край родной.
Я вспоминаю тихий сад,
Задумчивость аллей,
Где листья нежно шелестят
И свищет соловей.
Пруды, поляны, камыши
В извилистой реке,
Мерцанье звёзд в ночной тиши
И песни вдалеке…
Пусть много предстоит дорог
По жизни мне пройти,
О доме чувства уголок
Останется в груди.
1952
Закат
Тает медленно майский закат,
Не спеша, удаляется прочь,
Под разлив соловьиных рулад
На поля опускается ночь.
Остывающий воздух ленив,
Не тревожит дремотных полян,
Лишь к коленям безтрепетных ив
Нежно ластится лёгкий туман.
Лишь прохлада коснулась едва
Полумраком покрытых лугов,
Под росой тяжелеет трава,
Зажигая огни светлячков.
Вётлам грезятся первые сны,
Но порой, тишине вопреки,
Чьи-то тяжкие вздохи слышны
По-над заводью тихой реки.
Помрачнел засыпающий лес –
В темноте он невзрачен и прост,
Но украсился полог небес
Щедрой россыпью искристых звёзд.
В защиту слова
Не жалеем мы сил для румян и белил,
Прихоть моды собой ублажаем,
Только отчий язык, что могуч и велик,
Так нещадно порой унижаем.
Будто ожил вандал, что Европу топтал,
Оскверняя чужие святыни,
Или злой его дух не иссяк, не потух
И лютует над нами поныне.
Наше слово в веках на суровых устах
Погремушкой пустой не играло,
А ковало наш меч для непрошенных встреч,
Чтоб затем переплавить в орало.
Золотилось оно, как на ниве зерно,
И молитву, и песню питало.
И несло в закрома и души, и ума
Яркий блеск дорогого кристалла.
Нам бы чистую речь пуще глаза беречь
От вульгарных и прочих увечий,
Чтобы стала звенеть, как набатная медь,
Светлым звоном души человечьей.
Пусть алмазы блестят и рубины горят
На коронах величья былого.
Мне дороже в сто крат полновесный карат
Правдой сердца гранёного слова.
Может, силы не те и не сбыться мечте,
И надеяться всуе пытаюсь,
Но в защиту его, за его торжество
Я к барьеру пойду, не шатаясь...
День весенний
День весенний раскрылся картинно,
И звенит с вышины благовест
В позывных журавлиного клина
Над фатами черемух-невест.
Необжитые сосен вершины
Оседлала дружина грачей.
А под кущами лоз и крушины
Нежно шепчет игривый ручей.
Где-то в роще кукушка гадает,
Чьи задумки исполнятся в срок.
Будто книгу лесную читает,
Повторяя забытый урок.
Облачков кудреватая стая
Расцветила небесную синь,
И откуда-то тихо слетая,
Ниспадает на землю теплынь.
Я картин этих дивных страницы
Никогда не устану листать,
Где озёр величавые лица
И берёз горделивая стать.
Край родной, неизбывно любимый,
Как хочу я в потом заглянуть.
В ком найдутся тебе побратимы,
Где проляжет твой жизненный путь.
И увидеть, как чистые зори,
Первозданную прелесть храня,
Отразятся в ликующем взоре
Ожиданьем счастливого дня...
Родная земля
Иду просёлочной дорогой –
Поля раскинулись окрест, –
Но в их открытости убогой
Не нахожу любимых мест.
Как ты, земля, осиротела,
Как беден вид твоих полян,
И лишь твоё тиранит тело
Всепобеждающий бурьян.
Как будто чья-то злая сила
Тебя на гибель обрекла
Или небесное светило
Не дарит прежнего тепла.
Но верь, придёт к тебе с повинной
И примет твой немой упрёк,
Кто в чванной тупости ослиной
Тобой когда-то пренебрёг.
Он не дождётся манны с неба,
К тебе воротится назад
И вкус простой краюхи хлеба
Оценит выше всех наград.
И ты воспрянешь непременно
Свой долг исконный исполнять,
А нашу грешную измену
Простишь, как любящая мать...
Полевые цветы
Хороши полевые цветы,
Что, качаясь, под ветром стоят,
И открытостью нежной чисты,
Как ребёнка доверчивый взгляд.
Дарит солнце им светлый уют,
И они, лепестки распустив,
Еле слышную песню поют
Под навеянный ветром мотив.
Им по нраву простор полевой
И небес безпредельная высь.
Как на праздник торжественный свой,
Всей ватагой сюда собрались.
Красотой безкорыстной цветут
И уж тем безконечно милы,
Что ни ласки ответной не ждут,
Ни заслуженной ими хвалы.
Всякий выше добро бы ценил,
А плохое в себе превозмог,
Если б в душу свою заронил
Полевого цветка лепесток...
На марше
В пыли извилистых дорог
Проходим строгим маршем,
Вдыхая встречный ветерок,
Любуясь ширью пашен.
Поля крылатые легли,
Их взмахи далью скрыты…
Была когда-то грудь земли
Снарядами изрыта.
Струился дым сожжённых сёл,
Чернели тучи гари –
Несчастье, горе ветер мёл
От орд фашистской твари.
Пришли со смертью и огнём
Топтать родные нивы
В зверином облике своём
Воители наживы.
Герои пали в грозный час,
В сраженьях месть изведав,
И краше самых лучших фраз
Их подвиг для Победы.
Тот мёртвый землю обнимал,
С врагом на бой вставая,
Кто жизнь да счастье отдавал,
Отечество спасая.
И снова ожили поля,
Волнуются посевы,
И слышит вольная земля
Знакомые напевы…
Своей дорогой мы идём
Среди любимых пашен,
Мы труд народа бережём,
Нам враг любой не страшен.
1951
***
Жара природу иссушила,
Хотела сжечь её дотла.
Земля все силы истощила
И исцеления ждала.
И дождалась. Волной могучей,
Громами издали грозясь,
Надвинулась громада тучи,
Как будто к битве собралась.
Дохнула ветром, негодуя,
Покрыла мраком небосвод.
И пелену дождя седую
На землю сбросила. И вот
Бушует ливень в мутном свете,
Свой гнев не в силах усмирить,
И хлещут тучу молний плети,
Стремясь на части расчленить.
Их вспышек огненных изгибы
Разносят грохот вдаль и вширь,
Как будто каменные глыбы
Сдвигает чудо-богатырь.
Грозы неистовство шальное
Природе было только всласть.
Земля избавилась от зноя
И вдоволь влаги напилась...
Встреча
Яркий миг неожиданной встречи
Тот короткий волнующий миг
Был, как молнии блеск, быстротечен,
Но навек в моё сердце проник.
Я стоял безсловесный, безликий,
Цепенел, околдованный враз,
Лишь ловил твои дивные блики
Красотой переполненных глаз.
Ты как будто не шла, а парила,
И запомнил я только одно:
Ты мне ясный свой взор подарила,
Будто в рай отворила окно.
И ушла… Но оставила песню
Для моих фантастических снов,
Чтоб звучала всех гимнов чудесней
И нежнее всех ласковых слов.
2007
БАСНИ
Козёл в капусте
Был для зверей объявлен как-то сход.
Явились все, хвосты расправили, присели
Потолковать о важном деле:
Кому блюсти капустный огород.
И после долгих обсуждений,
Похвал, упрёков, оскорблений,
Где, кто и как себя повёл,
На огород направлен был Козёл.
А тот уж прям, как заяц не петляет,
И не косит, наоборот:
Куда глядит, туда и прёт –
Во всём характер проявляет.
Зато и к месту прибыл в срок и там
Распределял старательно капусту –
По весу, форме и сортам.
Не на глазок, а на зубок – по хрусту.
И хоть за ним никто не замечал
Ни разу – ни икоты, ни отрыжки,
На грядках к осени один кочан торчал,
А рядом – только кочерыжки.
________
Я так скажу, о чём сужу не понаслышке:
Поменьше б должностей и сборищ нам,
От коих – общий вред, лишь выгода козлам...
Мул и шакал
С тяжёлым вьюком на спине
Взбирался Мул по знойным скалам.
И вот на чёрной крутизне
Нос к носу встретился с Шакалом.
«Послушай, Мул, – тот говорил ему, –
К чему в пыли и поте
Ты маешься на проклятой работе
Во вред здоровью своему?
Куда ни шло, была б чужбина
Или суровая година,
А то в наш век, в родном краю…».
«Я весь аул водой пою», –
Ответил Мул пристойно. –
«И это всё? Достойно.
Но рассуди, какой же прок
Так спину гнуть за сена клок?
Пора бы знать и меру.
Возьмём меня, к примеру:
Я не работаю, а сыт,
Семья моя в достатке,
Имею гордость, знаю стыд
И модные повадки».
«А где берёшь ты пищу для стола?» –
Тут Мул к нему с вопросом. –
«Изволь, у Барса и Орла
Полным-полно отбросов.
Хвалю судьбу: на зависть всем
Жена моя и детки…»
«Жрут падаль и объедки, –
Отрезал Мул. –
А я сыт тем, что честно ем». –
И пошагал в родной аул.
Мужицкий воз
Мужик в телеге вёз дрова.
Его невзрачная лошадка
Походкой медленной и шаткой
Тащила воз едва-едва
В поту, с надрывным хрипом
И надоедливым колёсным скрипом,
А на пригорок поднялась –
Тут колесо в ухабе хрясь! –
И на кусочки развалилось.
Как быть? А при чужой беде
Зевак достаточно везде,
И тут немало их случилось.
«Телегу можно подпереть
И преспокойно ехать дальше, –
С апломбом говорит Медведь. –
Что колеса нет, мало фальши,
Беда в другом: ты погляди,
Ну кто ж телегу этак ладит?
Оглобли только впереди
И ни одной нет сзади!».
«Когда же мужики поймут,
Что дёгтем надо смазывать хомут?», –
Заметил Ёж. «Ты братец, спятил, --
В укор Ежу ответил Дятел. –
Концы вожжей совсем не там --
Их следует привязывать к гужам!».
Припомнили и шоры и супони,
Каких мастей бывают кони,
Хомут ярёмный, ездовой
И даже колокольчик под дугой,
Да и советов много было
Для Мужика и для Кобылы.
И всё же тот мужицкий воз
Пока в лесу, уже без двух колёс...
Лиса и Ёж
Лиса в траве заметила Ежа
И вот, от жадности дрожа,
К его колючкам мордочкой припала,
Отпрянула, привстала
И сладким голоском залепетала:
«Любезнейший, позволь задать вопрос
Касательно наружного порядка:
К чему ты так колючками оброс –
Не разберёшь, где нос, где пятка?
Скажи, пожалуйста, на ком
Ты видывал подобную корону?
(А Ёж молчком свернулся в ком
И занял круговую оборону).
Смотри, какой на мне пушистый мех,
С твоим и капельки нет сходства,
А твой наряд – и срам, и смех, –
Средневековое уродство!
Не будь неряхой, скинь его,
В том нет ни чуточки урону.
А вида не пугайся моего:
И волоском тебя не трону».
«Скажу, Лиса, начистоту, –
Ответил Ёж спокойно. –
Мне в иглах жить вполне пристойно,
Пока у Лис клыки во рту».
Сострадательный Лев
До Льва дошли однажды слухи
О страшных злодеяниях Кота.
«Да быть того не может, клевета:
Кот не обидит даже мухи, –
Толкует Лев. – Однако сам
Пойду и разберусь с Котом на месте,
И, если подтвердятся вести,
Несдобровать его ни шкуре, ни усам:
Навек отважу от позора».
А Кот в то время у забора
Синицу с аппетитом доедал.
«Как ты осмелился, вандал, –
Лев наскочил на мародёра, –
Бесчинствовать запрету вопреки?
Да я тебя без приговора
На месте разорву в клочки
И брошу на съедение синицам!».
«Многоуважаемейший Лев, –
Взмолился Кот, притворно обомлев, –
Да в чём тут мог я провиниться?
Ты сам ещё позавчера,
Когда призвал меня с отчётом
И назначал сюда с почётом,
Мне пожелал: ни пуха, ни пера.
Так я с тех пор (уж верь, не верь мне)
Что птиц извёл – не перечесть,
И всё ж
Вблизи меня не то что перьев --
Пушиночки единой не найдёшь».
И враз тот Лев остепенился
И даже, рыкнув, извинился.
Поскольку был преглуповат,
А в большей мере – бюрократ.
Хорьки
Хорёк украдкой приволок
К норе своей прержавую лопату.
«Да ты в уме ли, мой милок, –
Хорьчиха говорит, – входить в растрату
На это вот презренное старьё
И осквернять им доброе жильё своё?
И для чего? Не видывала сроду,
Чтоб ты имел пристрастье к огороду
Или потел с лопатою в саду…
Уж лучше б занимался петухами,
Да лакомился их же потрохами
С почтенными хорьками наряду.
Лопатой удивил! Зачем тебе она?
Дождусь я путного ответа?».
«Сказать по совести, вещица эта, –
Ей Хорь в ответ, – мне вовсе не нужна,
Однако тем уже ценна,
Что эту самую лопату
Я раздобыл не как-нибудь, – по блату!».
Жена Хорьку и слова поперёк
На это не сказала:
Теперь она надёжно знала,
Что муж её воистину хорёк.
Бревно и спичка
Взвалив на плечи толстую осину
Однажды поутру
Медведь отправился к Бобру
Заказывать дубину.
И заказал. Спустя декаду
К Медведю шлёт запрос Бобёр:
«Мне для дубины дубу надо,
А ты осину, друг, припёр».
Отправлен дуб. Проходит лето.
Заказчик терпеливо ждёт.
От мастера – ни звука, ни привета,
И, наконец, к Бобру он сам идёт.
«Ну что товар?» – Медведь с вопросом
К Бобру ввалился за порог.
«Да суковат был дуб, – ответил тот,
с раскосом, –
Дубину смастерить никак не мог.
Не хмурься, друг, не дуйся этак,
Я разочтусь с тобой сполна:
Смотри, я изготовил гору веток,
А из дубового бревна
К бочонку превосходную затычку,
В придачу ко всему –
осиновую спичку».
И нет у Мишки дуба и осины,
Ни столь желаемой дубины.
А очень пригодилась бы она
Для тех, кто взял привычку
Готовить из огромного бревна
Одну единственную спичку...
Лиса и раки
На видном месте под сосной
Лиса торжественно сидела
И с аппетитом раков ела.
А рядом, в заводи речной,
Бобры тех раков промышляли
И к лисьему столу их поставляли.
«За что ж тебе такой почёт? –
Полюбопытствовал Енот. –
Так чинно, важно восседаешь,
Сама сухохонька, чиста,
Ни лап не замочила, ни хвоста,
А раков уйму поедаешь».
«Да тут секрет довольно прост, –
Лиса Еноту отвечает. –
Ты видишь мой роскошный хвост?
Так в нём бобры души не чают:
Я только к речке – пофорсить –
Они мне – раков подносить,
Затем, чтоб рядом оказаться,
Моим хвостом полюбоваться,
Да угодить мне чем-нибудь».
«А ты бобров не обманула?» –
Спросил Енот. «Нисколечко, ничуть. –
Лиса в ответ, – я только намекнула,
Что воду из реки продам
Другим, покладистым Бобрам.
С тех пор Бобры – пусть их же спросят –
По доброй воле раков носят».
«Хвост у тебя действительно хорош, –
Сказал Енот. – Однако ты напрасно
Для взяток повод подаёшь.
Бобры расчётливы, опасны:
Последних раков поднесут
И хвост твой напрочь отгрызут
Да так, что охнуть не успеешь,
Коль и сама тут уцелеешь».
И тут Лиса, покинув пост,
Поджав прославленный свой хвост,
И не доев деликатеса,
Юркнула вмиг в чащобу леса.
И – в добрый путь:
Пройдох не грех и припугнуть.
Козёл и репейник
Какой-то бородач Козёл
На куст репейника набрёл
И ну тузить его рогами,
Ломать и рвать, топтать ногами,
И гнуть, и мять и так и сяк…
То с тыла набежит, то сбоку,
Штурмует с места и с наскоку,
Меняет тактику атак:
То по верхушкам бьёт с налёту,
То на колени припадёт –
Воинствует с азартом и в охоту,
А куст как рос, так и растёт.
«Ты что, милок, так взбеленился, –
Козлу Ворона говорит, –
И в чём репей тот провинился?».
«А в том, что на пути моём стоит, –
Козёл чванливо отвечает. –
Он должен знать, что я привык
Ходить повсюду напрямик,
Так пусть дорогу уступает,
А не порочит мою честь».
«Зато уважил твою шерсть.
И для таких вот злючек
Припас достаточно колючек, –
Ворона говорит в ответ, –
И ты, Козёл, всю нечисть эту
С позором разнесёшь по белу свету.
В ком много спеси, чести нет!»...
Дятлово дупло
Однажды Дятлу в ум пришло
Построить новое дупло –
Добротное, под ключ и в сроки.
А вездесущие Сороки
При всяком деле тут как тут:
В два счёта новость разнесут
И переврут её без счёта.
Вот под шумок сорочий кто-то
Уже собрал солидный фонд
В поддержку Дятловой затеи,
А в помощь фондовой идее
Был образован мощный фронт –
Из птиц задорных, боевитых.
Сам учредился главный штаб,
А из покорных, деловитых
Подобран был и нужный штат.
В короткий срок идея эта
Взяла такой разгон и власть,
Что от неё кормились всласть
Четырнадцать бюро и
сорок два подкомитета.
И что же Дятлово дупло?
А вот о нём и речи там не шло.
Фото Ирины Антоновой "Панорама Резекне"