Люди спрашивали Сергея: «Зачем ты пьешь?». На что он им отвечал: «Потому что я люблю путешествовать». Больше он ничего не рассказывал. Может, потому что не хотел, чтобы его принимали за сумасшедшего, а быть может, по какой-то другой причине.
Когда-то Сергей был женат, но супруга, не выдержав его регулярных пьянок, через год после свадьбы подала на развод. После того, как ушла жена, у него не осталось никого. Почти все бывшие детдомовские товарищи, познакомившись с трудностью самостоятельной жизни, пошли преступной тропой, и теперь – кто сидел, а кого и совсем в живых не стало.
Сергей вел затворнический образ жизни. Из избы, в которой он жил один, выходил только в том случае, если заканчивалась выпивка, а то было крайне редко, потому что покупал он сразу много, чтобы хватало надолго.
Работал ночью. Копал для мертвых ямы на местном кладбище за гроши. Впрочем, на портвейн хватало. А иногда даже на банку дешевых консервов да полбуханки черного.
Словом, Сергея жители села Пироговки видели исключительно редко. А некоторые вообще никогда. Но что этот человек – алкоголик, и что он любит таинственным образом путешествовать, знали все.
По случаю, я с Сергеем был знаком несколько ближе, чем некоторые жители села. Я не только видел его, но и сидел однажды у него в гостях.
Так получилось, что мой друг, к которому я многократно приезжал в Пироговку отдохнуть от городской суматошной жизни, – как раз сосед Сергея. Земельные участки их разделены вековым покосившимся забором, который обновлять никто не торопился. Сергей – потому что ему не было до этого никакого дела. Друг же новый забор не ставил с расчетом на то, что жить Сергею оставалось, по всей видимости, немного, а для покойников участки и все прочие материальные ценности, как правило, значения не имеют. Участки эти у обоих совсем небольшие, поэтому мой друг хотел в последствии увеличить свой вдвое, купив за бесценок землю Сергея, и забор этот вообще снести.
Понятно, что договариваться о купле-продаже нужно было как можно скорее, пока Сергей не отбросил еще коньки, так что друг неоднократно пытался договориться со своим соседом по этому поводу. И всякий раз он находил его в невероятном опьянении, таком, что тот еле ворочал языком, бессмысленно мыча какой-то бред. Но чаще всего Сергея совсем невозможно было отыскать: то ли шатался где-то, то ли просто никого не пускал в дом, не обращая внимания на яростные стуки в дверь.
Впервые увидев этого человека, я тогда еще не знал, что это тот самый алкаш, про которого мой друг столько всего рассказывал.
Это было под Рождество. Я приехал в Пироговку на несколько дней, убежденный, что только в селе смогу по-настоящему отдохнуть от городской суеты и постоянного назойливого шума. Сойдя на положенной станции, я зашел в продуктовый прикупить спиртного. Было уже довольно поздно, до закрытия магазина оставалось минут пять. Единственная продавщица стояла за прилавком уже одетая в шубу и с недовольством поглядывала на меня злющими глазенками, то и дело повторяя, что магазин закрывается. Не желая быть проклятым прямо к Рождеству, я особо долго не выбирал и подошел к кассе. Передо мной стоял мужичок и, сгорбившись, считал мелочь трясущимися руками. На нем была рваная фуфайка и кирзовые сапоги, с присохшими к ним кусками рыжей глины. Рядом стояла маленькая ручная тележка. На вскидку я дал бы этому человеку сорок пять, хотя на самом деле ему шел тогда тридцать первый год – просто, так состарил его образ жизни, который он вел. Позже я узнал, что видел в магазине Сергея.
– Иди первым, – прохрипел мужик, пропуская меня вперед. И не посмотрев даже в мою сторону, продолжал звенеть мелочью, распределяя по группам на грязной ладони.
– Благодарю, – весело сказал я, а потом обратился к угрюмой продавщице: – Будьте добры, две «Путинки».
Когда я взял водку и пожелал всем счастливого Рождества, продавщица что-то буркнула себе под нос, а мужичок посмотрел на меня таким растерянным и вместе с тем неодобрительным взглядом, будто услышал что-то крайне неприличное.
Открывая дверь и выходя на улицу, я успел все-таки услышать за спиной жалобное: «Это… ящик «топора»… дай, а».
Друг встретил меня со всем ему присущим радушием и гостеприимством, впрочем, как обычно. Людей в селе, с которыми он мог бы поддерживать знакомство, не так уж и много, да и те – последние пьяницы, поэтому общением парень был обделен, и, когда я приезжал, он всегда радовался как ребенок.
Отужинав, мы раздавили с ним одну бутылку «Путинки», и друг рассказал мне о своем желании купить у соседа его землю и немного о самом Сергее.
– Понимаешь, – сказал он, открывая вторую бутылку водки, – Серега один хрен – не жилец уже. Извиняюсь, конечно, плохо так говорить о человеке. Но ты его не видел. Он уже труп, явно, только ходячий.
Мы выпили еще по стопке.
– Жалко его, беднягу, – продолжил он. – Молодой такой, и вот на те – спился.
– Ну а родственники у него есть какие? – спросил я.
– Не. Детдомовский он. А жена бывшая давно с другим живет. – Он ухмыльнулся и покачал головой. – На него ведь смотришь – выродок, точно, другого слова не найдешь.
Мы выпили еще по стопке и занюхали огурцами.
– Так ты хочешь с ним поговорить о земле? И в чем проблема? – сказал я.
– Вот в том и дело, что не найдешь его. Вроде дома, да не открывает, падла. Как засядет в своей конуре, так и не выходит оттуда – пьет как конь.
– Слушай, я сегодня в вашем магазине мужичка видел. Он целый ящик портвейна себе брал. Дохлый такой и… желтый весь. Как думаешь, он?
– Точно он! – Друг оживился и опять налил по стопке. – У нас тут кроме него целыми ящиками бухло никто не покупает.
Мы еще выпили и на этот раз закусили.
– Вроде не особенно и пьяный он был. Может, попробуем, сходим к нему, пока он не нажрался?
– Можно. – Друг пожал плечами и опрокинул последнюю стопку.
Было уже около двенадцати, когда мы вышли из дома. Пошатываясь, мы брели к дому Сергея по скрипучему январскому снегу и курили на ходу. От мороза слипались веки и ноздри.
– Во как намело, да?
– Ага, – отозвался я, и тут же задохнулся от ледяного колючего ветра.
Мы подошли к дому, и мой друг сразу принялся барабанить в дверь.
– Серега! – проорал он. – Серег, открой, дело есть!
– Тихо, погоди ты, – сказал я. – Давай в окно попробуем.
Я обошел дом, залез на сугроб и постучал в окно. Внутри кто-то зашевелился, а затем послышалась тяжелая поступь человека, и я пошел обратно.
– Идет, кажется, – крикнул я другу.
Заскрипела дверь, и на пороге появился мужичок, тот самый, которого я видел несколько часов назад в магазине. Только теперь он стоял в одних семейниках. Все тело его было испещрено синими татуировками, и изо рта валил пар.
Мы поздоровались с ним, и он жестом пригласил нас войти.
В доме оказалась всего лишь одна комната, сразу после прихожей. И в комнате этой, мягко сказать, было омерзительно находиться. «У бомжей в подвалах и то уютней», – подумал я.
Вместо обоев на стенах висели обрывки газет, наклеенные, видимо, очень давно, и оттого пожелтевшие. Сквозь них проглядывали черные бревна. Дом гнил. И воняло так, словно кто-то сдох и теперь, не спеша, разлагался под полом.
Мебели практически не было: стол, стул и металлическая кровать с провалившейся чуть ли не до самого пола пружинистой сеткой, от чего походила больше на гамак. Под кроватью-гамаком, под столом, у стен вереницей стояли пустые бутылки из-под портвейна, целые батареи бутылок, как в приемном пункте стеклотары. И это, я не сомневался, было еще не все. Чтобы стать похожим на Сергея, надо выпить стократ больше.
Мы стояли с другом между прихожей и комнатой, не решаясь идти дальше. И если бы мы не были на тот момент уже порядочно пьяные и, следовательно, смелые, то никогда и ни за что на свете не отважились бы зайти вглубь этой смрадной, забытой Богом комнатушки. Прикрывая носы шарфами и борясь с подкатывающими к горлу приступами тошноты, мы присели на кровать. Стол находился прямо перед нами, Сергей сел с другой стороны на стул. Таким простым образом вся мебель в доме оказалась занята.
– Ну что, накатим по маленькой? – наконец прервал молчание Сергей и достал откуда-то, словно по волшебству, три зеленого цвета граненых стакана и бутылку портвейна.
– Да мы в общем-то… – начал было мой друг, но потом махнул рукой и согласился, что по одной пропустить вовсе не грех.
Пока Сергей разливал портвейн по стаканам, наполняя их до верху, я разглядывал его татуировки. Самая интересная была наколота у него спереди. Извилистая тропа проходила от пупка почти до горла. Снизу, с одного конца шел белый странник, опираясь на посох. На другом конце пути, сверху, его ждала огромная голова дьявола. А на тропе была сделана надпись: «Дорога в Ад». Очень оригинальная татуировка, надо сказать. Остальные же наколки: купола, Иисусы, да Богоматери – на меня столь сильного впечатления не произвели.
Мы сидели и пили. И напрочь забыли зачем пришли. После пятой бутылки портвейна, мы забыли вообще обо всем, даже о том, что уже наступило Рождество. Даже к вони привыкли – так увлеклись мы пьяной беседой. Это было ни на что не похоже. Все стало не важно, жизнь бессмысленна. Возможно, так подействовал приторный алкоголь. А быть может, – Сергей со своими наколками и чуть полоумным блеском в глазах.
Мой друг уже спал, когда Сергей стал рассказывать про свои путешествия.
– Я ведь этим только и живу. По-другому не могу, – говорил он. – Я ведь в таких местах побывал, столько всего видел! Тебе и не снилось такое! Да что говорить, все равно не поверишь.
– Поверю, Серега. – Замотал я потяжелевшей головой. – Рассказывай, поверю.
После такого количества спиртного в голове у меня шумело, язык заплетался, но спать не хотелось. Я был уже заинтригован словами Сергея. И несмотря на то, что я тогда сильно напился, помнится все довольно отчетливо. И храп друга, и то, как Сергей постоянно кашлял, отхаркивая кровь. Под столом у него стояло ведро, наполовину наполненное кровью. Туда он схаркивал, бычки кидал и, как потом признался, иногда еще испражнялся. Тоже с кровью.
Я все помню: о чем мне он рассказывал. И о том, как воевал под Бородино, и о своем участии в военном походе в Шампань против революционной Франции под предводительством самого прусского короля Вильгельма II.
О Куликовской битве и о постройке Пирамид.
Вы знали, что впервые книги стали печатать китайцы? Сергей знал. И даже видел первую книгу в 868 году.
А в сорок пятом году до нашей эры Сергей жизнью заплатил за обладание царицей Клеопатрой. Провел с ней целую ночь.
Все это он мне рассказывал.
20 июля 1941 года защитником Брестской крепости сделана такая надпись: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина». Он был там и видел неизвестного солдата. Защищал крепость вместе с ним.
Мы до утра так сидели, и Сергей говорил, что до этого никому еще не рассказывал про свои путешествия. И я не хотел его расстраивать и говорить, что это все он под «белочкой» мог видеть. А может, он и сам догадывался?
Меня разбудил друг. Сергей еще спал. Мы его не стали тревожить и тихо ушли.
А Сергей так и не проснулся. И друг мой так и не смог с ним поговорить о земле. Дом Сергея до сих пор стоит заколоченный и гнилой уже год. И никто его не трогает. Только забор обновили.
Я ведь потом все рассказал своему другу. А он удивился и даже вроде как испугался. Сергей не мог так хорошо знать историю, откуда это он все взял? Он сроду книг не читал, потому что, поговаривают, и не умеет. И может, он все это действительно видел и был там? Да нет, бред это, абсурд.
Мой друг, в общем-то, человек не суеверный, но говорит: «Дом трогать не надо пока. Подождем».