Жило-было овечье стадо, именуемое "коллектив". На кого ни взгляни из стада - ну типичная овца, либо чистокровный баран.
Жили все дружно, да мирно: вовремя выходили на выпас; в такт жевали траву; отдыхать ложились все одинаково - на правый бок, левый подставляя лучам солнца. Всем коллективом сдавали шерсть при стрижке. С одинаково тупыми взглядами провожали коллег на заклание, грустно хором блея прощальные слова, но, впрочем, не особо громко, чтобы не сердить хозяев.
Но была в стаде одна овца, которая несколько отличалась от всех. Соплеменники с приземлённой высоты своего животного суждения видели в ней некие отклонения от своих стандартов, но искренне жалели её, полагая, что не повезло бедняжке в этой жизни, обидела её природа. И пахла она иначе, и шерсти давала меньше. Но ела и пила одинаково со всеми, а порой и больше других. Животные иногда бросали в её сторону недовольные взгляды, но как только видели, что паршивой становилось грустно или она начинала плакать, тут же снова начинали её жалеть. А как если жалеют долго да искренне, так овца эта наглеть начинала, да забывалась, кто она есть на самом деле. Ей бы благодарной быть стаду, что не затоптали они её, а она переждёт, притихнет, да снова к себе внимания требует.
Так вот стала она ходить к хозяевам плакаться на свою жизнь горькую. Те жалеют её, гладят. А она отойдет от них и начинает везде срать. Вроде бы все гадят. Но эта - больше других и чаще. А в общем поле это и не так заметно. Обидят её бараны, а она снова к хозяевам. Те жалеют. А она снова ходит везде да срёт, да подгаживает.
Её бы забить вовремя, ведь ест да гадит больше других, а шерсти меньше даёт. Но жалко всем её, что природой обижена. И ведь место чьё-то занимает в стаде, того, кто мог бы и жевать в такт со всеми, и шесть сдавать шелковистую. Да всё равно жалко всем её - с паршивой овцы хоть шерсти клок. Но она всё равно гадит.