У осени запах пыльных штор, прошедшего лета на чердаке и остывающего вечернего асфальта.
У осени вкус остывшего чая, горького лекарства, стоящего слева на полочке и забытых на подоконнике сигарет.
У осени меланхолия разочаровавшегося в себе человека и любопытство проснувшегося ребенка.
Золотистые шторы пора бы уже и снять после бурного отгоревшего лета, чай – вылить, и вымыть кружку с отбитым краем, а сигареты… Хисахиде и с интересом изучает забытую еще в мае пачку. Да, пожалуй, именно в мае он был здесь в последний раз. Сорвалась с цепи размеренная жизнь, закрутилась – да уж, это молодежи обычно свойственно не обращать внимание на убегающие в никуда дни. С возрастом начинаешь ценить каждые прожитые сутки. Ан нет. Закрутился, забыл о небольшом домике в отдаленном районе, куда с трудом-то и на внедорожнике добраться можно. Нехорошо. А ведь Мацунага только здесь – да еще в своей резиденции изредка – чувствует себя по-настоящему спокойно.
Забавная ирония судьбы. За стенами, которые грозит снести даже слабый ветер, хранится одно из его любимейших сокровищ – а десятки людей в скучном и непонятно к чему стремящемся мире готовы были бы отдать за него немаленькую сумму, которой с лихвой хватит даже на небольшой остров. Вино качнулось от одного края бокала к другому, но не выплеснулось через край. Когда-то их было тринадцать - предсмертная шутка мастера, двенадцать для гостей и один – для духов, пожалевших присутствовать на семейном торжестве своих потомков. Так, по крайней мере, гласит легенда. Единственный, уникальный в своем роде набор. Неповторимый.
Хисахиде лениво скользит взглядом по полке. Уже половина, всего половина. Любопытно, сколько людей в мире обвинили бы его в безумии, узнай правду и коллекционном сокровище? Седьмой у него в руке, наполовину наполненный вином. Он, пожалуй, выпьет только из последнего… Осколки разлетаются у ног, на светлых брюках остается несколько красных капелек. Этакая своеобразная месть, если только вещи умеют мстить. Мацунага уверен, что умеют. И мстить, и любить, и выбирать хозяев.
Пожалуй, для него уже становится традицией приезжать сюда в последние дни лета затем лишь, чтобы разбить – может быть, на счастье, а быть может, из своей только прихоти – один из бокалов. Семеро ушло, осталось шесть…
Когда разлетится на камнях последний, он найдет себе новое развлечение.