Тоська

         
         
         Женщина, вышедшая из второго подъезда, показалась мне знакомой.
         Ба! Да это же Тоська! Сто лет её не видела! Что только не болтали о ней: то ли в психушке она, то ли в деревню уехала, то ли к сожителю в Заканалье. Но не было её в наших пенатах больше года. И вот она, собственной персоной! И будто не берут её ни время, ни беды. Ей под шестьдесят, а ещё выглядит: поджарая, морщин чуть и седина редкого пепельного оттенка…
         Задержавшись на ступеньках, Тоська приветливо поздоровалась с досужими кумушками, наличие которых в каждом дворе столь же непременно, как козырёк над дверями подъезда и лавочка пред ними,  определённые стандартом на жильё человеческое.
         Было их две: Михайловна и Анисимовна. Выход Тоськи застал старух в момент расставания, но, узрев её, они, не сговариваясь, снова угнездились на лавочке.
         Я тоже приостановилась, инстинктивно – и увидела глаза Тоськи и улыбку, когда она кивнула мне в знак приветствия. Улыбка её была искренней, а глаза… Они были особенными: небольшие, глубоко посаженные и некогда ярко-голубые за долгую непростую жизнь они посветлели и стали почти прозрачными, будто хранили невыплаканные слёзы, которых никто никогда не видел.
         А плакать ей было о чём. Четыре гроба вынесли из её квартиры за время, прожитое в нашем доме. Не каждой женщине такое лихо выдюжить под силу…
         – Видала? Ничего её не берёт, будто замороженная! – осуждающе проворчала Анисимовна и обидчиво поджала губы.
         – Чего ты к ней цепляешься, кума? Порода у неё такая, – миролюбиво возразила Михайловна. – А, может, у неё нутро прогнило от нервных болячек?
         – Скажешь тоже! Было б что гнилое, не шла бы так ходко, да не прыгала бы так резво замуж! – завелась Анисимовна. – Шутка ли, двух сынов схоронить, да трёх мужей!
         – Двух, – поправила куму Михайловна, – не выдумай, чего не было…
         Они заспорили, а я присела на уголок лавки, чтобы переложить покупки из пакета с так кстати оборвавшейся ручкой в новый прежде, чем отправиться к своему подъезду. Мне были интересны новости о Тоське, которую я знала с молодых лет.
         Её первый муж, Юрка Дубов, работал шлифовшиком на нашем заводе и квартиру в этом доме получил он. Они заселились в неё одновременно со мной и первенцы  наши были одногодками. Работал Юрка исправно и потому о том, что он был «тихим алкоголиком», почти никто не догадывался. По этой же причине всех нас постиг шок, когда мы узнали, что Дубов по пьяни покончил жизнь самоубийством – зарезался кухонным ножом. Что именно побудило его к суициду, осталось тайной.
         Тоська вдовела около года, пока не нашла себе нового мужа. Этому факту никто не удивился, ибо женщиной она была молодой, симпатичной и приветливой. К тому же работала в «людном месте» – кондуктором в трамвае. Витьке, сыну её от Юрки, исполнилось к тому времени пять лет, и был он тихим, как и его отец.
         От нового мужа Тоська родила ещё одного мальчика, Костика – светловолосого и ясноглазого, каковой была сама. Жили они настолько неприметно, что теперь никто не может толком вспомнить даже имени второго Тоськиного мужа – вроде как, Лёша… Но, говорят, она была вполне довольна жизнью и, кажется, даже счастлива. Недолго, правда, и пяти лет не продержалось это благолепие. В одну из суровых зим её муж замёрз на лавочке в центре города недалеко от места работы. Прихватило сердце, он присел и заснул…
         И осталась Тоська одна с двумя мальчишками и с мизерной зарплатой. От нужды стала пускать квартирантов и все они были холостяками. Вот об одном-то из них и спорили сейчас кумушки: был ли он Тоське третьим законным мужем или просто сожителем? А ещё им не давало покоя его исчезновение, мол, от Тоски иначе как на тот свет мужья не уходят…
         – Да на ней заклятие, небось, родовое! – в унисон моим мыслям воскликнула Анисимовна. – Мужики у неё мрут как мухи!
         – И что ты хочешь этим сказать? – загорячилась уже и Михайловна. – Что она стерва? – Анисимовна благоразумно смолчала. – Да наша Тоська ласковая, как теля! Ты вспомни: всех котят приблудных сроду накормит, ребятишек чужих карамельками угостит! Потому и тянутся к ней мужики! Тепло им рядом с ней…
         И старухи снова заспорили: на этот раз отчего, а, вернее, почему к Тоске льнут мужики и по какой такой причине в квартиранты она брала только холостяков...
         Дискуссия эта была мне абсолютно не интересна и я погрузилась в воспоминания о самой большой Тоськиной трагедии, заключительным актом  которой стала психиатрическая клиника, где она пролежала почти год. Подкосила её гибель младшего сына.
         После армии Костик работал водителем фуры и погиб в автокатастрофе. По тому, сколь много народу явилось на его похороны, можно было  судить о том, как его любили спутники его короткой жизни. Он действительно был очень светлым человеком, про каких говорят «кроткий», «чистый», «тёплый». Тоська тогда была будто каменная, только взгляд её, скорбно светящийся в чёрных подглазьях был живым, да брови застыли в удивлении…
         Казалось бы, сколько испытаний можно валить на плечи одной женщины? Но Тоське суждено было ещё пережить и старшего сына, Витьку, спившегося до цирроза печени. А ведь неплохим человеком тоже был, добрым и приветливым, как мать. Но, видимо, подвели гены отца…
         Кумушки продолжали спорить, и я уж было собралась покинуть их, как из чёрной дыры подъезда выплыла знакомая мне ухоженная дама в «юном пенсионном возрасте», как она себя представляла с игривой улыбкой и со здоровым чувством юмора. Она взглянула на закатное солнце, сощурилась и замерла, вдыхая августовскую прохладу. И, должно быть, не только для того, чтобы насладиться свежим воздухом, но и послушать, о чём судачат старушки.
         – Ну и чего вы тут Тоськину жизнь полощете? Делать вам, что ли нечего? И нечего наговаривать на Антонину! Чистая она и светлая, добрая душа у неё, всех жалеет и горе своё не развешивает по чужим плечам. Просто живёт и принимает жизнь такой, какая она есть. И потому будет ей счастье под конец жизни, которого она заслуживает!
         – А ты откуда знаешь, Алла Семёновна? – заподозрила подвох Анисимовна. – В гадалки что ли подрядилась?
         – Да вот знаю, кумушки вы наши вездесущие! Сама она мне об этом рассказала, когда сговор мы с ней ладили.
         – Какой ещё сговор? – полюбопытствовала Михайловна.
         – Такой вот! Квартиру я у неё покупаю! – объявила Алла Семёновна. – Для дочери. Будем с ней жить теперь на одной лестничной площадке.
         – А Тоська-то куда? – в один голос воскликнули старушки.
         – А Тоська замуж выходит! За очень хорошего человека из района, – голосом победительницы сообщила Алла Семёновна, – и переезжает жить к нему.
         – Четвёртый муж! – ахнула Анисимовна и предусмотрительно зажала рот ладошкой, дабы не сказать лишнего.
         – А вот это вы правильно сделали, – засмеялась «юная пенсионерка», – и впредь держите свой рот на замке, чтобы не спугнуть Тоськино счастье!
         Сказала, что хотела, и пошла восвояси.
         Я тоже поспешила домой, пока на сердце полегчало, да пока старухи не начали хулить Тоську или предвещать дурное…