Глава 15
В устоявшемся свете луны могилка преобразилась. Обрела небольшую гробницу, довольно приличный памятник. Ограждали периметр — тяжелые якорь-цепи. Все, что внутри, было засыпано керамзитом. Странно, и как всего этого я в прошлый раз не заметил?
На фотографии Игорь, как будто с похмелья, — распухший и грустный. Не велика беда! Как говорила когда-то бывшая моя благоверная, «тебе все равно, с кем пить!»
— Ну, что, Игорек, прибодримся? — Я щедро плеснул на гробницу, и сделал четыре глотка.
Все в этом мире двигалось. Все, кроме Игоря. «Михаил Карпачеев» нес свои ходовые огни в сторону морского вокзала. Крытые ЗИЛы, тяжело завывая, карабкались на асфальт, цепляясь за низкое небо лучами своих фар. Было их более двадцати.
— Нет, Игорек, — возразил я своим невеселым мыслям. — Осилить залив вплавь, — совсем безнадежное дело! Любой посторонний предмет на его безупречной глади — как казенный треух на новогодней елке. Он сразу же лезет в глаза. Не потому, что большой, а потому, что весь вид портит. Давай еще по одной! Это мое прощание с морем. Никогда, — слышишь? — никогда не примерю я на себя эти слова:
Грустить в начале рейса не резон.
Как будто неизбывную потерю
Я все еще нащупываю берег,
Ударившись глазами в горизонт.
Прости меня, далекая земля,
За то, что я, твой непутевый житель,
Смотрю в свою последнюю обитель
С далекой точки. Точки корабля.
— Нет, Игорь, больше не посмотрю! С этой минуты я — человек земли!
… Между тем колонна машин, уже оседлавшая трассу, начала двигаться в мою сторону. Метров через пятьдесят-шестьдесят машины слегка притормаживали, и черные тени прятались под брезент. Выскочить бы на дорогу, вцепиться в кузов последнего ЗИЛа, да промчаться с ветерком хотя бы до Колы?
Нет, это тоже не выход. Попробуй, предугадай: кто и с какой стороны вздумает в этот кузов запрыгнуть? Другое дело, проскочить через автостраду сквозняком, прорваться на скалы, и шагать по ним, параллельно трассе. Это почти реально. Этот вариант можно оставить как запасной. Но опять же, есть риск в темноте поломать ноги, потерять ориентир, или наткнуться на военный патруль.
Остается поселок. Вот манит меня туда! Из врагов — один участковый, и тот застрял с проверкой в многоэтажке. По моим прикидкам, долго ему еще ходить по квартирам!
Коньяк я оставил Игорю. Он же мне приносил почти полный флакон «Шипра»?!
— Ты знаешь? — сказал на прощание, — к плохому, как и к хорошему, человек привыкает легко. Десяти часов не прошло с начала этих кошмаров, а кажется, — так было всегда.
Заметно похолодало. Во время отлива Гольфстрим уже не столь щедро дарит городу тепло своих вод. Пришлось возвращаться к месту последней лежки за теплым рыбацким свитером. В глубокой воронке можно было последний раз покурить, и все хорошенько обдумать.
Весь мир охотится на меня. И даже поселок, мой старый и добрый знакомый, отгородился от общего прошлого колючей полосой отчуждения.
Слишком рано обезлюдели улицы. Слишком рано погрузились во тьму. Бедные обыватели, перепуганные ужасными слухами, забились в щели, как тараканы. Притаились там, не дыша, огородясь от опасности черными провалами окон. Только у самой окраины, за пивным павильоном — «чепком», тускло светит одинокий фонарь. Да из-под двери центральной котельной брызжет полоска света.
Я потянул ее на себя.
В топке гудел уголек. Весело гудел. Видно «шевелили» со знанием и со старанием. В углу, за необструганным, грязным столом, два мужика равнодушно резались в карты. Время от времени оба прикладывались к кружкам с горячим «кочегарским» чайком.
Моему появлению никто даже не удивился. — Пришел, — значит надо. В местной среде, где кто-то с кем-то обязательно выпивал, «своих» сразу распознают.
— Пришел? — пробасил тот, что постарше, как будто расстались с ним только вчера. — Проходи, гостем будешь. Что там сегодня в колхозе курят?
Я бросил на стол раскрытую пачку:
— Трава.
— Такая трава сейчас по талонам, и то не вдоволь. Как ходилось, рыбачилось?
— Ничего. Тачку привез. — «Япона мать», с нормальным рулем. Вот только обмыть нечем. Боюсь, что от этого поломается. В город от вас не проскочишь, у Федоровны только коньяк, и того кот наплакал.
— Ты у Казачки был?
— Был, — соврал я. — Даже на порог не пустила. Откуда, говорит, знаю, кто ты такой?
Мужики рассмеялись:
— С нее станется. Ну, нас-то она как-нибудь различит! Машину не обмыть — самое последнее дело! Надобно пособить!
Я вытащил стольник:
— На все.
— На все так на все. Мы скоро. А ты пока, если желаешь, в душе можешь помыться. Видок, у тебя, честно говоря, не ахти. И рыбой несет за версту. Там, в душе, и мыло есть, и мочалка. Даже бритву кто-то забыл.
Помыслы у мужиков были чистые. Я поверил, и принялся стягивать свитер.
— Ты только не обижайся, — они остановились в дверях, — мы тебя на замок немножко запрем. Участковый, — тот еще хрен с горы, к нам с недавних пор ни ногой. Но если тебя случайно заметит, — хайло растопырит. А потом и на хвост упадет…
Я долго плескался в горячей воде. Глядя в осколок зеркала, поскоблил свою рожу тупой бритвой. На всякий случай смахнул усы.
Казачку я знал. Да кто на «Двине» не знал эту коми-пермячку? Жила она по соседству с пивным павильоном. — Метров тридцать вверх по горе. — А популярностью, и гордому прозвищу была обязана уникальной домашней живности. — Она разводила коз.
Паслись они тут же, чуть выше «чепка». Наиболее колоритной фигурой в ее разношерстном стаде был старый козел Трофим, по нашему, — «Рэкетир».
Когда в павильон завозили пиво, что случалось, не очень часто, посещал его и Трофим. (Так же, как участковый, — по несколько раз на дню.) Окинув злачное заведение тяжелым, похмельным взглядом, козел выделял из толпы кого-нибудь одного, и переключал свой взор на него.
Знающий человек тут же ставил на пол перед ним недопитую кружку. Рэкетир опускал в нее узкую морду, и неторопливо прихлебывал пиво. Потом снова смотрел, но обязательно на кого-то другого. На этот раз ему подносили целую папиросу или сигарету без фильтра. Тогда Трофим возвращался к осиротевшему стаду, задумчиво пожевывая табачок.
Но беда, коль на месте «избранника» оказывался какой-либо «лох». Выждав достаточное по своим козлиным понятиям время, и не получив ожидаемого, Трофим разгонялся и бодал своего обидчика. В зависимости от роста последнего: или в поясницу или под зад. Но не уходил, а выбирал себе новую жертву и начинал на нее смотреть…
Когда я вышел из душа, на столе, облагороженном чистой газеткой, была приготовлена и выпивка и закуска. — Немного колбаски, порезанный шмат сала, хвост окуня горячего копчения и белый домашний хлеб. Возвышалась над этим великолепием трехлитровая банка с содержимым подозрительно розового цвета.
— Ты не сомневайся, — пробасил тот, что постарше, перехватывая мой взгляд, — у Казачки всегда самогонка хорошая. Она ее на лечебных травах настаивает, или на лесных ягодах. И пьется легко, и «бьет по шарам» довольно-таки натурально, без всякой там, знаешь, гашеной извести или куриного дерьмеца.
Есть надежный способ запоминать лица. Особенно, если впоследствии требуется кого-либо опознать, описать, или составить приемлемый фоторобот. С первого взгляда следует определить, на кого человек больше всего похож. А уже со второго, — что мешает полнейшему сходству. Вот и вся, понимаешь, наука.
Если бы мне предстояло подробненько доложить отцу об этой случайной встрече, я бы снял со стены его кабинета репродукцию знаменитой картины Репина про запорожцев, ткнул бы пальцем в ухмыляющуюся рожу писарчука и сказал бы:
— Вот! Поменяйте этот орлиный нос на такой, как у нашего Жорки. — На маленькую, аккуратненькую картофелину. Теперь постригите его коротко, нарядите в драную телогрейку. А жестам придайте брезгливую осторожность опытного хирурга, надевшего стерильные перчатки. Это и будет старший знаток Казачкиной самогонки. Его вроде бы Валеркой зовут. А если сгладить на том же лице все неровности и углы, наложить на него печать настороженности, то получится тот, второй. Скорее всего, младший брат, — молчун и ворчун от природы.
Дежурный стакан со словами «год не пей, два не пей…» вынырнул из чьей-то широкой ладони. Меня дважды уговаривать не пришлось. Выпивка — это повод приналечь на закуску. Я и не помню, когда в последний раз ел.
Гостеприимные мужики поддержать мой почин категорически отказались. Ограничились тем же черным «кочегарским» чайком. Отнекивались они тем, что ждут из города каких-то гостей. Причем при упоминании о гостях, их лица особой радостью не светились.
Подобный демарш со стороны потенциальных собутыльников меня, признаться, несколько озадачил. Но, как говорится, хозяин-барин.
— Слушай, — как бы продолжая начатый без меня разговор, загорелся Валерка, — тебе, или кому-нибудь из знакомых, или ребятам на корабле, «жигулевская» резина не нужна?
Я с интересом воспринял перспективную тему:
— Мне нет, на автомобильной свалке затарился, насколько возможно. Ребята —те тоже не поленились. А вот парочку камер на «запаску» куплю с удовольствием.
А что? Плохонький, но вариант! Если, допустим, хорошенько замаскировать водорослями и плавником небольшой надувной плотик и плыть на нем, маскируясь под тенью берега, то можно будет, наверное, добраться до Колы? А коль повезет, — проскочить еще дальше. Все лучше, чем спотыкаться в потемках по бездорожью…
— Э-э-э, — словно бы в пику моим мыслям зло протянул молчаливый ворчун, — вот где теперь те-и камеры! И сделал широкий, скругленный, приглашающий полюбоваться, жест.
— Вот, — показал он, — заказы моих потребителей. А там, в уголочке, как раз весь «обменный фонд».
Только теперь я заметил в дальнем углу котельной какое-то разбитое оборудование, а немного поодаль — две кучки жирнющего пепла…
История, по нынешним временам, обыденная. Оба моих новых знакомых вместе со сводным братом открыли кооператив «Вулканизация». Арендовали помещение, закупили в таксопарке оборудование, и все необходимое для работы. Круглая сумма разошлась по волосатым лапам. А тех, кто попроще, (например, — участкового) хорошо «укололи шилом». Одна только регистрация в копеечку обошлась. Витьке с Валеркой пришлось продать свои «тачки». Думали: обойдутся пока на троих Мишкиной «Нивой», а там, Бог даст, как-нибудь заработают.
— Так вот, — с угрюмой ожесточенностью плевался словами Валерка, — сегодня зарегистрировались, а назавтра уже «гости» со стороны:
— Бабки гони!
Я один в котельной тогда был:
— Нет, — говорю, — денег. Не заработал еще.
А там лысый такой:
— Верю, — усмехается, — что нету. Но завтра, в это же время, чтоб были! С вас десять штук!
Рассказал я про этих гостей братанам. Те сразу и не поверили.
Мишка орет:
— Ах, я Афган! Ах, я спецназ!
Ну, я-то уже наслышан, чем подобные визиты обычно заканчиваются. Уговорил Витьку, предупредил участкового, и ломанулись мы с ним на Мурманск. По знакомым, по родственникам денежки занимать. Мишке сказали, чтоб дома сидел, в котельную не вздумал соваться. Так он разве послушал? А машина, знаешь, когда не совсем твоя…. Если забарахлит, пока разберешься…. Короче, опоздали мы к сроку. На полчаса, всего-то и опоздали, а они, суки, пунктуальными оказались. Мишке показали такой «Афган», что до сих пор в травматологии лежит. В котельной все, что ломалось — сломали. Все, что горело — сожгли.
— А участковый что? — удивился я. — Его же, как человека, предупреждали, шилом кололи? Ничего не видел, ничего не слышал?
— Да тот участковый! — презрительно сплюнул Витька. — Ему бы с самогонщиками воевать! И то, не со всеми, а с теми, кто не наливает. — «Не моя, — говорит, — компетенция». Обращайтесь, мол, в отдел по борьбе с бандитизмом. Как будто тут люди серые! Как будто не знаем, что такого отдела и в помине не существует!
— Думаешь, он не видел, что мы до Казачки за самогонкой ходили? — вторил ему Валерка. — Уж, на что человек выпить на халяву сам не свой, а вот увидишь, сюда — ни ногой! Хитер, гад!
Мне стало еще легче.
— А если сегодня они не приедут? — осторожно поинтересовался я. — Дорога из города вся перекрыта?
— Такая катавасия у нас не впервой, — братья переглянулись. — Но тех, у кого местная прописка, — и туда, и сюда пропускают. Мой сосед, кстати, недавно вернулся из города.
— Одно дело сосед, а другое — бандиты. Или они тоже местные?
— Им-то какая разница! Могут за пять минут любую справку нарисовать.
— Платить будите?
— Чем? Чем платить?! — Валерка даже не говорил, кричал. — С людьми, с заказчиками рассчитаться, — и то не хватает! Если заявятся, ; так и скажу: Берите, хлопцы, все, что осталось от кооператива! Вот вам лицензия, вот печать, и дальше как-нибудь сами!
— А что за козлы? — я, наконец, подобрал определение поточней. — Молодые? Постарше меня? Может быть, имена, клички какие-то называли?
— Да черт его знает! Говорили, — «Котовцы»!
— Врут! — это я точно знал. — Старый Кот никогда не бахвалился именем. Неужто, другим позволит?! Кто в Мурманске на слуху? Сашка-Малыш, Мордан, Петя-грек, ну, может еще Шлеп-нога. А Кот, — это для внутреннего потребления. Да и старый он человек. Ему лишняя слава без надобности.
— Знаешь его? — В голосе безнадега, и надежда на чудо.
— Даже не знаю, как и сказать…. Ну, насколько может узнать Кота человек не из их кодлы? — ответил я вопросом на вопрос. И пояснил. — Встречались несколько раз. Даже вместе иногда выпивали. Не по какому-то делу, не по моей или его инициативе, — просто случайно так получилось.
— Жаль, — помрачнел Витька.— В голосе осталась одна безнадега.
— Что «жаль»? Я бы на вашем месте тут не сидел. Не ждал у моря погоды, а ехал в Мурманск, искать Кота. Пусть сам разберется.
— И что мы ему, скажем? — удивился Валерка. — Мы к этим блатным, с какого бока, чтобы у них искать справедливости? Так вам, — скажут, — и надо! Платите еще, да побольше!
— Как это, с какого бока? — возмутился и я. — Вас же эти козлы к ворам приравняли! У них ведь как? — Торгуешь «травой», спекулируешь водкой, кидаешь валюту, содержишь притон, девочек поставляешь богатым клиентам — плати в «общак»! А если «плати», то, как же без права на «разбор полетов»?
— Все равно. Ворон ворону глаз не выклюет. У блатных законы для своих писаны. А человека со стороны враз без штанов оставят!
Мне оставалось только пожать плечами.
— Книг начитались про «воровское братство»? «Калину красную» посмотрели? Про ваш случай там тоже написано? Приходят блатные к мужику от сохи, отнимают последнее, чтоб загнать в нищету? Я на зоне никогда не был, — врать не буду, — но с хорошими людьми, что шкурой своей испытали неволю, говорил откровенно. Мой одноклассник Юрка случайно, по малолетке, срок схлопотал. Потом, правда, в систему вошло у него это мероприятие. Когда впервые откинулся, пришел на вечер встречи выпускников. Посидели, пообщались. Разговор, помню, все вокруг зоны крутился, в моде была тогда «воровская тематика». Что ему перед нами рисоваться? Говорил откровенно: не дай Бог никому из вас хлебнуть казенной баланды! Если бы, говорил, все было настолько красиво, да романтично, откуда появились бы вокруг «сучьи зоны»? Нет, — говорил Юрка, — более жестокого, продажного, трусливого и подлого мира, чем воровской мир. И если живут в этом мире еще по каким-то понятиям, только потому, что все вместе, и каждый по отдельности опасаются за целостность своих жоп!
— Это верно! — смеясь, согласился Валерка. — Если бы каждый чиновник знал, что взятки, растраты и воровство, да за превышение должностных полномочий, а то и за простое притеснение рядовых граждан, его не просто с работы снимут, не просто в тюрьму посадят... А будут еще всем электоратом в задницу драть?! И чем выше уровень власти, — тем больше народа примет в этом деле участие?! Ха! У нас бы давно не только коммунизм, — что хочешь, построили!
— Правильно понимаешь! — я с трудом нащупал нить дальнейшего повествования. — Так вот, для того, чтобы воровские законы в масштабах страны соблюдались и на воле, и в зонах, чтобы самый последний «петух» имел не только обязанности, но и хоть какие-то права, это болото и выделяет из своей среды ЛИЧНОСТИ. Именно личности, с качествами, без которых не обойтись ни одному уважаемому руководителю. Это честность, порядочность и справедливость. По-своему, по-воровскому, но честность, порядочность и справедливость. Их не боятся, их боготворят. А боятся законов, на страже которых поставлен «законник».
— И Кот такой?
Я кивнул.
— Знаешь, как его можно найти?
— Человек — не справедливость. Его-то всегда найти можно.
— Слушай, — предложил мне Валерка, — тебе ведь все равно в город нужно? Поехали с нами, а?
— Мужики, я же не местный! Меня не пропустят!
— Пропустят! Я за тебя Мишкин паспорт предъявлю, они и не отличат. Мы с Витькой года два, как тебя приметили. Еще когда селедкой ваши мужики у магазина торговали. Во, — еще Витьке тогда говорю, — как парень на нашего Мишку похож! Жаль, что ты сейчас усы сбрил, а то бы полная копия!
Честно сказать, я знал, что так все примерно и произойдет. Была какая-то внутренняя уверенность. Потому я не форсировал разговор. Поэтому и старался по возможности отдалить, а то и совсем разрушить выигрышный для меня ход событий.
«…Если б ты мог только представить, сколько людей на земле родилось, и сколько еще родится, только лишь для того, чтобы во время тебя поддержать!» — говорил дед в ночь перед Посвящением.
Вот Мишка. Неужели, вся данность его только в том, чтобы быть на меня похожим? Неужели и эта встреча предопределена? Неужели я не живу, а меня проводят по ниточке, именуемой словом «судьба»?
И тут в памяти опять зазвучал спокойный успокаивающий голос:
— Не отчаивайся. Придет и твой вечер. Ты снова вернешься сюда и согреешься дымом костра. А потом пройдешь новое Посвящение, обретешь свое звездное имя и все, что утратил теперь. Даже больше. Я дарю это утро, как сон. Ты будешь часто видеть его, верить ему и не верить, и просыпаться, чтобы забыть. Но когда-нибудь вспомнишь все. И те, чьи факелы опять запылают в пещере, будут вести тебя к этому дню, к обретению истины. А я буду одним из них. Да помогут тебе Звезды!
Где ты сейчас, дед? В которой из вероятностей?