Читать пред. главу http://proza.ru/2010/12/03/638
Из книги "Заходер и все-все-все" Галины Заходер,изд. Захаров"2003год 4 000 экз. 256 стр.
ГЛАВА I
«Час прекращений или час превращений?»
Интересно, все прекращается
Или он в кого-то превращается?
Час прекращений
или час превращений?
(Б.Заходер «Последний час»;
из черновиков, примерно 82-83 г.)
Перед глазами стоят три наших с тобой - последних - дня.
На 5 ноября 2000 года, в канун так называемых Октябрьских праздников, к нам попросились гости. Трое хороших друзей: Алла Гербер, Татьяна Куинджи и Александр Дорман.
Мне не очень нравилось твое состояние и, по правде говоря, казалось, что лучше нам побыть одним. Но у меня хватило разума не отказывать гостям - ты любил посидеть в компании друзей.
Накануне я поехала за продуктами. Отправляя меня, ты, как и частенько до этого, сказал:
- По секрету от моей жены, купи для нее цветов, да побольше, не жадничай!
В цветочном магазине увидела на прилавке оборванную темно-красную розу. Ее можно поставить в бокал на наколку. Попросила продавщицу продать ее.
Она задумчиво посмотрела на меня и сказала:
- Да берите так.
Дома я составила натюрморт из старинного фолианта с розой и сфотографировала цифровой камерой - технической новинкой, последней любимой игрушкой Бори.
- Ну, что ты сегодня наснимала? - неизменно спрашивал вечером Борис, и мы с увлечением печатали новые снимки: интерьер, струю дождевой воды, падающей в бочку, плавающий в ней осенний лист. Закат солнца. Просто небо. Словом, то, что могла сделать, не отходя далеко от дома, чтобы как можно меньше оставлять Бориса одного.
Печатал снимки на компьютере Боря, а я, восторгаясь степенью его технической эрудиции, бегала вокруг: выбирала подходящую бумагу, вставляла ее в цветной принтер, вытаскивала готовую фотографию, еще тепленькую, и мы вместе восхищались результатом, удивлялись красоте природы, интерьера, который так неправдоподобно хорошо выглядел на снимке.
- Как же красиво у нас, как мы хорошо живем! – говорили мы в один голос.
Вечером, как обычно, ты напечатал последний снимок - фолиант с розой. Последний…
Через три дня тебя не стало. Роза в тот день вдруг сразу стала черной.
С этого дня я разлюбила красные розы.
Воскресный день 5 ноября начался не совсем обычно.
Утром Боря спросил меня, делать ли ему зарядку, пояснив: «Почему-то не хочется». Я поддержала его, посоветовала пропустить денек.
В душ он все-таки отправился. После душа, надев свежую футболку, дикий свекольный цвет которой его раздражал, чтобы смягчить огорчение, бодро сказал:
- Я сегодня в королевском пурпуре.
Мне по-прежнему не нравилось состояние Бори, хотя оно не было пугающим. Последнее время он иногда, глубоко вздохнув, произносил что-то вроде «когда же конец», но это бывало секундной слабостью. Обычно такие мгновения он перебивал какой-нибудь веселой песней. Например, такой:
У одной Собачки – хвостик;
У другой Собачки – носик;
А у Маленькой Собачки
Нет ни носа, ни хвоста.
Нету лапок,
Нету шерстки,
Нету ушек,
Нету глазок…
Все что есть у той Собачки,
Все -
СПЛОШНАЯ КРАСОТА!1
Пел нарочито громко, словно пытаясь себя подбодрить…
Надо сказать, он был чрезвычайно музыкальный человек и красивый голос его, даже когда он пел такую легкомысленную песенку, вызывал у меня вполне «женскую» реакцию.
- Тебе слышно? – кричал Боря, если я не была рядом.
- Слышно, слышно, - отвечала я.
- Тебе весело?
- Весело!
Хотя в тот день мне было совсем не весело…
Как всегда, после завтрака, который он почти полностью проигнорировал, пошел… (я написала «пошел», хотя ходить, даже на костылях, ему было мучительно - уже долгое время у него болели суставы ног) …поехал на инвалидной коляске в кабинет к своему любимому компьютеру. Почти сразу же оттуда зазвучала прелюдия Шопена.
И опять тот же вопрос: «Тебе слышно?»
Работа за компьютером доставляла ему радость. Боря, казалось, тут же забыл о плохом самочувствии. Последнее время он много занимался подготовкой к печати неизданных стихов и переводов своего любимого Гете.
Несмотря на волнение, связанное с нездоровьем Бориса, праздничный обед у меня был готов. На рояле стояли цветы, купленные мною «для его жены», роза в бокале не предвещала никакой беды. Стол был накрыт. В графине зеленела охлажденная, свеженастоянная на травах «заходеровка».
Гостей ждали к обеду, который, как правило, начинали в три часа. Боря выехал на своем «кресле». Принес только что отпечатанные новые стихи, положил их возле себя, на телефонный столик. Обычно он сидел лицом к двери террасы. Дверь у нас застекленная, и ему хорошо видно все происходящее перед террасой или на ней, – сам он и встретил гостей, прибывших вовремя.
Сразу же сели за стол.
Я подошла к трюмо, чтобы поправить прическу, и услышала слова Аллочки:
- Боря, хватит уж смотреть только на Галю, ну красивые у нее волосы, красивые.
Обернувшись, поймала его взгляд, такой родной.
Этот обед проходил в какой-то особенно теплой атмосфере. Все мы любили друг друга. Было необыкновенно весело. Обычные тосты теперь, издалека, кажутся тоже особенными. Да, в общем, так и было. Я почувствовала к мужу прилив нежности такой силы, что, возможно, впервые при всех призналась в любви к нему. Я сказала, что мне повезло: у меня самый лучший - во всех отношениях - Мужчина на свете.
– Я тебя очень люблю, Боря.
В ответ он поцеловал мне руку.
Выпили за моего любимого. Именно «за него». Боря, осушив первую рюмочку за меня, больше не пил и не прикоснулся к обеду, отломив только кусочек свежего бородинского хлеба, который привезли гости.
Я пошла на кухню, чтобы принести десерт, оставив компанию в самом веселом расположении духа.
Вдруг наступила тишина. За мной прибежали: «Галя, Боре плохо…»
Голова склонилась на грудь. Обморок. Совсем мгновение. Я обняла его, поддерживая голову. Дали сердечных капель. Открыл глаза, слегка смущен.
- Ничего, мне уже хорошо.
Бледный. С трудом уговорили прилечь. Тут же вызвали «скорую». Там сказали, что к Заходеру они приедут, не теряя ни минуты.
Боря быстро пришел в себя. Не понял, что произошло, пытался шутить, но слабость взяла верх, и он согласился лечь.
Услышав мои объяснения прибывшему доктору, спросил с удивлением:
- Что, разве у меня был обморок?
Сделали кардиограмму. Сердце в норме, только низковато давление. От укола отказался. Дали совет, уехали.
Гости долго сидели, не решаясь оставить меня одну с больным. На столике остались непрочитанные стихи.
Перед сном. Сижу возле него на кровати.
- Ты выключила компьютер?
– Выключила, не волнуйся.
- Почему ты не снимала Аллочку, она так хорошо сегодня выглядела… Посмотри, какие жилы выступили у меня на руке… Ой, что-то мне совсем плохо…
Связываюсь по мобильному телефону с лечащим врачом, который, как на грех, уехал на дачу. Известно, начались праздники…
Вроде все правильно сделано. Давление поднялось. Стало 140 на 100. Боря успокоился.
Разговор о смерти. Мысли о кончине возникли из ощущения той легкости перехода в другой мир, которую он всего лишь на короткий миг, но ощутил. Вернее не ощутил. Вот сидел, радовался нашей беседе, - и вдруг ничего нет. А вернувшись «оттуда», даже не понял, как близок был к этой опасной «двери». (Вспомнил мою картину «Последняя дверь».)
Боря высказал некоторые пожелания на случай своей внезапной кончины. Напомнил о завещании. Моя попытка уклониться от разговора не помогает. Я больше не уклоняюсь. Напомнил, чтобы не забыла, что есть завещание, где лежит, сказал еще раз главное, чт; мы неоднократно, так или иначе, обсуждали.
– Я спокоен, у тебя все есть. Не будет никаких забот.
Следующий день.
Давление низкое. Верхнее не выше 110-100. Нижнее катастрофически падает, от 75 до 45 (это уже к приезду «скорой помощи»). Боря спит. Опять разговариваю с нашим врачом. Обещает приехать через полтора часа. Смотрю внимательно в родное лицо. Оно пугает меня. Пронзает ощущение непоправимости происходящего. Не теряя ни секунды, вызываю «скорую».
Врач требует немедленной отправки в больницу.
Боря: «Не отдавай меня…»
Судорожно собираю его вещи, стараюсь не забыть нужные лекарства, привычные предметы ухода, одежду. Получается большая сумка.
Носилки не проходят в дверь спальни. Приходит Альберт Николаевич Ширяев (сосед) с сыном Андреем, кладем Борю на простыню и на ней выносим к носилкам. Машина без рессор, трясет так, что даже мне трудно стоять, поддерживаю голову больного, укутываю пледом. Ширяевы едут следом на своей машине.
В приемном покое не торопятся. Боюсь оставить его на неустойчивой каталке. Боря пытается повернуться. Я уговариваю его лежать спокойно: того и гляди - упадет. Тороплю сестер. Наконец появляются. Берут анализ крови. Боря смотрит на меня, даже не пойму - то ли с юмором, то ли с тревогой, но вопрос задает совершенно в своем ключе: «Интересно, а шприц у них стерильный?» Этот вопрос меня несколько успокаивает относительно его состояния, правда, не надолго.
Перед дверями реанимационного отделения, куда пускают только меня, без моих соседей-провожатых, просят раздеть его полностью. О вещах и речи быть не может.
Кровь, кровь на клеенке каталки…
Надо снять футболку. Пытаюсь разорвать ее сверху, – не получается. Снизу - рву чуть ли не зубами, из последних сил. Боря опять в своем стиле:
- Что, у них ножичка не нашлось?
Подумать только - это были его последние слова, услышанные мною…
Тороплюсь отдать его в распоряжение медиков: мне кажется, чем раньше начнется лечение, тем больше шансов на спасение. Увезли. Даже не поняла, попрощались ли мы хоть как-нибудь?
Из разговора врача со мной, несмотря на его успокаивающий тон, поняла, что шансов у нас мало.
Стою на крыльце больницы, ожидая соседей-помощников, которые пошли покупать необходимые Боре препараты, названные врачом-реаниматором. Рядом огромная сумка с его вещами, пледом. Солнце садится. Мысли, мысли, одна страшней другой.
Снова поднимаюсь в реанимацию. Мне говорят, что больному сделали все, что полагается, предлагают успокоиться и ехать домой. Успокоиться не удается, но уезжаем.
В стрессовых ситуациях во мне пробуждается жажда бессмысленной деятельности. Помню, еще подростком, узнав о неожиданной смерти папы, ринулась мыть полы. Исключение – смерть двухлетнего сына: впала в сон.
Теперь кинулась стирать. Плед, который я опустила в воду, окрасил ее в красный цвет…
Позвонила в реанимацию. Мне сказали, что Заходер сейчас заснул, но перед сном просил позвать меня, просил найти его лечащего врача.
- Передайте ему, что я его очень люблю.
- Передадим, передадим…
Вскоре после полуночи телефонный звонок. Хватаю трубку. Слышно, что там кто-то есть, но молчат, не откликаются. Жутко. Позвонить самой? Боюсь узнать правду. Наверное, ошиблись номером.
Утром звоню.
В ответ - два коротких страшных слова: «Он умер».
Растаял.
На столике – его непрочитанные стихи:
О чем скорбит душа Шопена?
О чем?
О том ли, что она,
Как этот мир, несовершенна,
Как этот мир, обречена?
А может, музыка Шопена,
Скорбит о том, что лишь она
Одна на свете совершенна –
И потому – всегда одна.
(21.07.1999 год.)
В бокале - черная роза…
…………………………………………………………………………………………………
Письмо в «Никуда»
Кому: Борису Заходеру.
Копия: Господу Богу.
Тема: Дом без тебя пуст…
15 августа 2001 года.
Мой дорогой, единственная настоящая моя любовь, муж мой!
Я уезжаю отдыхать, впервые без твоего поцелуя и напутствия.
На сердце так тяжело, словно я оставляю тебя одного.
Скоро год, как ты навсегда ушел из Дома, который так много значил для нас, - никого нет на свете дороже тебя…
Целую. Твоя Г.
Это письмо я отправляю через интернет.
Тотчас после команды «отправить» получаю ответ: «Не удается найти «Господу Богу». (Совпадений не найдено)».
Что у них там - юмора совсем нет? На что надеялась? Не ты ли написал:
- Бог - есть?
- Бог весть…
Читать след главу http://www.proza.ru/2010/12/02/1573
………………………………………………………………………………………………