Старик жил один в опустевшей деревне, и если бы ему лет двадцать назад сказали, что его ждёт такая участь, он бы не поверил.
В те времена жизнь в деревне кипела, люди строили планы, дети бегали в школу, домики, окружённые садами, выглядели уютно и патриархально. Зеленели поля, гудели трактора. В клубе крутили кино. Телевизор рассказывал, как живёт страна.
Но вдруг всё изменилось. Прежняя жизнь почему-то рухнула, а новая так и не началась. Никто не знал, какой должна быть эта новая жизнь. Государство словно бы исчезло, бросив деревню, а бывшее колхозное начальство, прихватив с собой всё, что можно, и распродав то, чего увезти нельзя, разъехалось. Школу закрыли, клуб заколотили, электричество отключили. И деревня осталась одна одинёшенька, ненужная никому. Крестьяне как-то пытались прокормиться с огорода, но лопатой разве вскопаешь поле, да и чем его засеять? И люди, побросав свои дома, один за другим разъехались кто куда.
Старику ехать было некуда. Старуха год назад как померла. Детей у них не было. Так и остался он один среди бескрайних полей и бесконечных лесов.
Последними из деревни уезжали Петровы: Гриша с женой Марусей и двое их детей. Перед отъездом Гриша и Маруся зашли к старику попрощаться.
- Как же ты, Федотыч, один жить будешь? - участливо говорила Маруся. – Питаться-то чем? А вдруг заболеешь? Господи, до чего же дожили! Никому не нужны. Все как с ума посходили. Власти нет, все кинулись воровать, мародёры чёртовы. Что б им подавиться!
- Обо мне, что заботиться, я своё пожил. Вы-то куда с малыми детьми?
- Мы в батраки в бывший «Светлый луч». Там какой-то прохиндей захватил землю. Говорят, хочет попробовать фермерством заняться. Будем у него работать, а там видно будет.
- Мы, Федотыч, тебя не оставим. «Светлый Луч» всего километров 20 отсюда. Буду заезжать, хлеба завезу, ещё чего, - говорил Гриша.
- Спасибо, дорогие. Ничего, всё наладиться. Нам ведь не привыкать.
Старик проводил Гришу и Марусю до калитки, помахал им на прощанье рукой. Долго смотрел им вслед, пока они ни скрылись за деревьями. Не торопясь вернулся в дом и задумался: скоро копать картошку, пара запасать сено для козы, надо бы почистить колодец, крыльцо починить, дров напилить. Да мало ли дел в деревне. Особенно ближе к осени.
Потом пожелтеют и опадут листья, настанет зима, и долгими тёмными вечерами он будет сидеть, съёжившись у огня, прислушиваясь к завыванию шального ветра.
Сумерки сгущались. Старик, экономя керосин, не зажигал лампу. Он слышал, как от дома Петровых отъехала машина, и наступила тишина. Сидя в старом кресле, (подарок бухгалтерши Веры Ивановны за то, что он помог ей забить птицу, когда она готовилась к отъезду) старик смотрел в окно и ощущал свою одинокую жизнь, как лютую бесконечность. Когда совсем стемнело, он, так же не зажигая огня, лёг на узкую железную койку и тяжело захрапел. Он видел во сне свою Арину, молодую, весёлую. Она, смеясь, убегала от него, и он никак не мог её догнать. Сон был сладок . Он соединял его нынешнюю жизнь с прошлой и придавал смысл его теперешнему существованию.
Утром, с рассветом, старик занялся бесконечными деревенскими делами. Вспоминая сон, он улыбался, напевая себе под нос любимые песни Арины. «Ах, Аринушка, как мне тебя нехватает», - бормотал старик. Он уже не мог припомнить, когда впервые сам с собою стал разговаривать вслух. Наверное, когда остался один, и когда возникло страстное желание услышать человеческий голос.
Ближе к вечеру старик отправился на пруд вымыться и принести воды. Пруд был невелик, берега поросли осокой, над водой кружила мошкара. Но вода чиста и прозрачна, так как в глубине пруда бил вечный ключ. Он освежал, омолаживал тело, возвращал душе ощущение земного покоя. Старик знал, что человека с природой связывает какая-то тайная связь. Природа спасает человека от трагедии одиночества, очищает от греховных мыслей.
Растянувшись после купания на мягкой прохладной траве, старик смотрел в небо, далёкое и близкое одновременно. Наверное, он заснул, потому что вновь перед ним появилась Арина. Она склонилась к его лицу, и он почувствовал чьё-то прерывистое дыхание. Старик открыл глаза. Его обнюхивал крупный мохнатый пёс, которого он в первое мгновение принял за медвежонка. Не по возрасту прытко он вскочил на ноги, и они оба: старик и пёс, уставились друг на друга.
- Ты откуда взялся? – Старик огляделся, ожидая появления человека. Но вокруг было по-прежнему тихо и пустынно.
Пёс приветливо помахивал хвостом, но выказывал беспокойство. Он то приближался к старику, заглядывая ему в глаза, то отпрыгивал в сторону, точно призывая его следовать за собой.
- Где твой хозяин?
Пёс, повизгивая, побежал вглубь леса.
«Видно, что-то случилось, - сказал себе старик. – Надо бы посмотреть».
Старик, заложив жилистые крючковатые руки за сгорбленную спину, засеменил по заросшей лесной тропинке. В лесу было душно. Комары сразу же накинулись на нежданную добычу. Старик отломил ветку берёзы, обороняясь от свирепых кровососов.
Пёс то исчезал в кустарнике, то появлялся вновь, петлял и кружил вокруг старика, уводя его всё дальше в лес. Старик почувствовал, что устал. Гулко билось сердце, перехватывало дыхание.
- Постой, не торопись, - говорил он псу. – Я так быстро не могу.
Он сел на поваленное дерево, раздумывая, что делать дальше. Прислушался, ловя звуки. Но нет. Тишина. Только жужжание комаров. Тогда старик, приложив ладонь ко рту, крикнул, что было сил:
- Э-эй! Есть кто-о?! – прислушался, не ожидая, впрочем, ответа.
И тут он услышал, точно близкое эхо:
- Сюда-а! Идите сюда! Помоги-и-те!!
Пёс заметался, закрутил пышным хвостом, прыгнул за высокий куст. И старик услышал, как молодой мужской голос радостно воскликнул:
- Бобка, молодец. Привёл кого-то, умница.
Через минуту, за кустом, старик увидел сидящего на траве мужчину, юлящего перед ним пса, который сунул толстую голову в его колени, радостно повизгивая.
- Здравствуй, мил человек, - сказал старик. – Что у тебя стряслось?
- Здравствуйте, дедушка. Вот ногу подвернул. Идти не могу.
- Сломал что ли?
- Сам не знаю. Не могу на ногу наступить.
- Дай-ка посмотрю.
Старик встал на колени, ощупал ногу незнакомца.
- Кажись, вывихнул. И что делать будем?
- Может, кого из деревни позовёте?
- Эх, позвал бы, да только я один живу в этой деревне. Ладно, придумаем что-нибудь.
В лесу уже стемнело, и старик с трудом нашёл и выломал подходящие толстые палки. Рубахой парня прибинтовал палки с двух сторон к больной ноге. Ещё одну палку сунул ему в руку.
- Ну-ко, попробуй, сделай шажок.
Парень осторожно наступил на больную ногу. Он был высок и довольно крупного телосложения.
- Сможешь идти? На меня опирайся.
- Да вроде как смогу.
Парень навалился на старика, и они медленно побрели к деревне.
- Как тебя звать? – спросил старик, тяжело переводя дыхание.
- Васёк.
-Ты, Васёк, не больно-то на меня напирай, а то я рассыплюсь прямо на дороге.
- Я стараюсь, дедушка.
Тело старика покрылось потом, он закашлялся, остановился в изнеможении.
- Постой, Васёк. Отдохну малость, - прохрипел он, без конца покашливая.
Васёк привалился к сосне, а старик повалился на траву. Он закрыл глаза, прерывисто дыша. И вдруг тихонько рассмеялся. Смех напоминал какой-то свист.
- Дедушка, вы чего?
- Да так. Эх, старость – не радость.
- А вам сколько лет?
- Много, Васёк. Завтра стукнет 80.
- А мне 21.
- Ты молодой. Многое в жизни увидишь. Но главное – всегда оставайся человеком.
- Вы, старики, любите пугать молодёжь. А сами, поди, тоже погрешили?
- Да уж не без того. Ну, ладно, пошли помаленьку.
Старик тяжело поднялся, подошёл к парню, тот ухватившись за его сухие плечи, опираясь на палку, поковылял, охая и постанывая. Пёс бежал рядом.
Наконец, показалась деревня.
- Ваш дом далеко от края?
- Нет. Вон он, крайний справа.
- У вас красивая деревня. Вся в зелени.
- Была когда-то красивая. Но всему приходит конец, Васёк.
Когда старик и Васёк свернули к дому, было совсем темно. Старик отворил дверь и с усилием помог Ваську зайти в горницу. Пёс остался на улице, даже не пытаясь пробраться в дом. Усадил Васька на табуретку у самой печки, от которой ещё исходило доброе тепло.
- Пойду согрею воды. Тебе надо ногу попарить, - сказал старик. – А ты бы разулся.
Васёк, кряхтя и стеная, стаскивал с себя кроссовки. Повреждённая нога припухла и ныла, как больной зуб. Старик налил воды из ведра в чугунок, поставил чугунок в печку. Зажёг лампу, поставил на стол. Огромная тень Васька колыхнулась по стене.
- Болит? – спросил старик.
-Конечно, болит, - не без раздражения откликнулся Васёк.
-Щас, попаришь – полегчает.
Старик оказался прав. Едва Васёк сунул ногу в таз с горячей водой, боль утихла, нога расслабилась. Васёк сразу повеселел.
Он с любопытством оглядел горницу. Взгляд остановился на двух картинах в золочёных рамах.
- А вы тут давно живёте? – спросил он.
- Давно. Это дом родителей жены. Конечно, уже сто раз перестроенный. Очень уж был просторный. Дров не напасёшься.
- Видно богатые были.
- Да. Хозяева всей земли в округе.
- Ого! Дворяне, видно.
- Дворяне, - засмеялся дед.
- А где же ваша жена? Давно вы здесь один живёте?
-Бабка год как умерла. – Старик глубоко вздохнул. – А последние соседи вчера уехали. А ты, как в наших краях оказался? Сам-то откуда?
Васёк замялся:
- Я тут по делу… Да вот ногу повредил…
- Какое у нас может быть дело? На всю округу никого и ничего.
- Я, эта, ну, из команды следопытов. Ищу, где наши солдаты не похоронены.
- Да кто ж в одиночку таким делом занимается?
- Ну, я, как бы, разведка. Ищу место, а потом наши приезжают.
Старик недоверчиво замолчал. Васёк, чтобы сгладить неловкость, начал нахваливать жизнь в деревне: воздух, свобода, природа. Одному, конечно, трудновато, но и преимуществ много.
- Ты есть, небось, хочешь? Но у меня только картошка. Погреть? – спросил старик.
- Нет, дедушка, спасибо. Что-то не хочется.
- А пса твоего покормить?
- Нет, он это не ест. Я ему собачий корм покупаю.
- Ишь, как избаловал. И откуда только деньги у людей?
Парень хмыкнул.
- Вы, старое поколение, жить не умеете. Разве это жизнь? Войны, голодуха, никаких удовольствий.
- Понять жизнь другого поколения нельзя. У нас другой опыт, другой взгляд на жизнь. Но я рад, если вашему поколению удастся прожить лучше.
- Ну, вот скажите, ведь это ужас - жить одному, без света, без телека? Разве это можно назвать жизнью? Да и страшно жить одному.
Старик улыбнулся:
- Жить одному не страшно. Страшно одному умереть. Страшно, если тебя не похоронят. Вот это и вправду страшно.
Старик уложил Васька на свою койку, а сам залез на печь.
- Дедушка, так у вас завтра юбилей, - вспомнил Васёк. – Надо бы как-то отметить.
- Отметим, - усмехнулся старик.
- Дедушка, а какой номер дома у вас? – вдруг спросил Васёк.
- Дом 4.
- Четыре? Вот так удача! – хохотнул Васёк.
- Удача? Какая удача? – удивился старик.
- Да, я так просто. Спите. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - отозвался старик, засыпая.
Васёк лежал, глядя в темноту, и всё не мог поверить своей удаче. Когда Кривой дал ему адрес этой деревни, Васёк расстроился. Конечно, виду не показал. Но как в брошенной деревне он найдёт нужный дом, где и домА-то не нумерованы? Да и саму деревню найти не просто. А главное – что может быть ценного в бедной деревне. Он не верил в сказки, что что-то сохранилось от старых времён.
Заметив его недовольство, Кривой сказал:
- Говорю тебе, не зря съездишь. Там картины ценные. Иконы.
- Может, Витьку с собой возьму, - нерешительно попросил Васёк.
- Справишься один. Не на гулянку едешь. Вон, Бобика возьми, если хочешь.
Васёк улыбался в темноте, думая о том, как удивится Кривой его необыкновенной везучести. Потом он начал строить план, как вывезти картины и иконы. Икон он пока не видел, но не сомневался, что все они старинные и очень дорогие. Главная помеха – дед. Как эту помеху устранить? Ему стало не по себе. «Главное – не думать. Тогда всё пройдёт замечательно», - решил Васёк.
Где-то прохрипел петух. Васёк открыл глаза: в горнице было светло. Он взглянул на висящие на стене ходики: 6 часов. Сел, пытаясь встать на больную ногу. Вроде нечего. Терпимо. Огляделся: картины богатые. Сразу видно, дорогие. Кривой не наврал. И икон полно. Тёмные лики икон его смутили. Он старался не смотреть в их сторону. Заглянул на печку. Старика не было.
С улицы послышалось позвякивание ведра. Васёк выглянул в окно: старик шёл с ведром в сарайчик. Васёк вскочил, не чувствуя боли, схватил палку-костыль, и выскочил из дома. Сердце билось где-то в горле, лицо покрылось испариной. Он взмахнул палкой и, что было силы, ударил старика сзади по голове. Старик обернулся, и их взгляды на мгновенье встретились: глаза старика не выражали ни ненависти, ни испуга, а только удивление. И в тот же миг он упал, как подкошенный, не издав ни единого звука.
Откуда-то выскочил пёс, кинулся к старику, но Васёк не смотрел в ту сторону. Он, прихрамывая, побежал в дом, стал лихорадочно срывать со стены картины. Когда он подбежал к иконам, ему стало жутко. С усилием он заставил себя прикоснуться к киоту и снять иконы, не глядя на их лики. Сорвал с койки простыню, одеяло, и упаковал в них все сокровища. Получился изрядный куль. Тяжёлый. Васёк снова выскочил во двор, стараясь не смотреть на тело старика. Краем глаза он видел, что пёс, поскуливая, лижет ему лицо. Забежал с сарай, выкатил оттуда тележку. Привязал куль к тележке и поковылял прочь со двора.
- Бобка, ко мне, - хрипло крикнул он, не узнавая своего голоса.
Пёс подбежал к нему, скуля и волнуясь, и снова побежал к неподвижному телу старика.
«Деда надо закопать, а то дело откроют» - вдруг пришло Ваську в голову. Он вернулся во двор, достал лопату и выкопал яму. Земля была мягкой, пушистой. Копать было нетрудно. Потом на негнущихся ногах подошёл к старику, со страхом заглянул в его лицо. Лицо было спокойно. Кровь, струившаяся из раны, запеклась.
Васёк, весь трепеща, под скулёж мечущегося пса, потащил тело деда к яме. С трудом скинул его вниз, и с облегчением закопал. Потом утрамбовал землю, засыпал могилу сеном.
Теперь, уже спокойно, снова взялся за тележку, позвав пса. Пса не было.
И вдруг в этой мёртвой тишине раздался надрывный вой. Пёс сидел на могиле деда и жутко, по-волчьи, выл.
- Бобка, ты что, дурной. Замолчи! Дед на меня не в обиде. Он сказал, что больше всего боится умереть один, и его некому будет похоронить. Ты же видишь, я его желание выполнил. Я его похоронил.
Пёс замолчал на какое-то время, но потом завыл с новой силой. Он не реагировал на увещевания Васька, он не замолкал ни на минуту. Этот протяжный душераздирающий, отчаянный вой разрывал душу, лишал способности принимать решение.
Безумный страх охватил Васька, и он, бросив тележку, и зажав ладонями уши, помчался прочь от этого проклятого места.
Он бежал, не разбирая дороги, обливаясь потом, дыша, как загнанная дворняжка. Его сердце разрывалось от недостатка воздуха и острой боли, в ушах звучал вой собаки. От усталости и внезапно охватившей его слабости, он упал вниз лицом во влажную от утренней росы траву, захлёбываясь от потока слёз.