- «Кучурган!» - кричал проводник поезда проходя по вагону, «Кучурган!»
Он выкрикивал это непонятное название станции, совсем не так как предыдущие Михайловка или Раздельная. С этими всё было ясно
Раздельная, наверное кого-то разделяет, а Михайловку называли наверное потому, что там жил сначала какой-то Михаил или, как на Украине говорят, «Михайло».
Так или иначе, но здесь нам надо было выходить.
У станционного выхода меня с матерью уже ожидал улыбающийся Адам, он подхватил наши вещищки, усадил меня рядом с собой на кучерский облучок и все мы весело покатились в сторону такого знакомого мне села, где каждое лето мы отдыхали от городского шума и забот.
Страссбург, Зельцы, Кандель, Баден, - эти сёла цепочкой протянулись по берегу Днестровского лимана. Их почти ничего не разделяло, но мы знали, что от того домика под развесистой акацией уже начинался Кандель, а до этого домика ещё было Зельцы.
Зельцы это райцентр. Здесь почта, сельсовет, правление колхоза и милиция, а всё вокруг это Зельцский район Одесской области.
История названия всех этих сёл уходит в глубь многих лет, в годы царствования в России Екатерины Великой.
По её царскому указу часть южных земель Малороссии выделялась под немецкие поселения. Сюда в Причерноморье потянулись в поисках лучшей судьбы крестьяне из южной Германии и не только они. И они принесли с собой не только культуру земледелия, а свои, дорогие каждому сердцу, названия родных немецких сёл и городов. Так появились здесь Гросслибенталь, Кляйилибенталь, Люстдорф и другие.
Трудолюбивые и старательные «бюргеры» с годами завоевали славу хороших и честных земледельцев и скотоводов. На Одесских базарах их продукты не нуждались в рекламе и были они всегда вне конкуренции.
Так бы и жили они умножая свою славу и даруя людям свой труд.
Но грянула война и сломала судьбы этих людей и целого маленького народа поверившего в то, что они нашли здесь свою вторую родину.
А тогда, когда мы въезжали в такое знакомое и родное село, мне было всего несколько лет от роду и я не думал, что это может когда-нибудь измениться.
Нас встретила вся семья, соседи, куры, гуси и радостным лаем дворовой пёс.
Прибежала наша старая знакомая Эрна Петровна, семья Пиусов, и ещё и ещё! Ведь мой отец был родом из этих мест, работал здесь, а то что он уже несколько лет работал в городе ничего не меняло. И ведь многие односельчане часто бывали гостями в нашей городской квартире.
Наш гостеприимный хозяин Адам работал конюхом в сельсоветской конюшне и мне его должность даже очень нравилась. А нравилась она мне потому, что он руководил всем этим сложным хозяйством с любовью и сноровкой.
Я старался как мог подражать ему, но мне нехватало роста и я не сразу узнал норов каждой из всей лошадиной братии. А они все были разные. Например самая старшая Манька, позволяла мне проходить у неё под пузом, гладить её бархатные губы и она осторожно кушала из моих рук. А я баловал её хлебными корочками, иногда и кусочками сахара-рафинада, но так, чтобы никто не видел.
Более молодая Маруська, не позволяла никаких вольностей и признавала только Адама.
А вокруг, в каждом дворе, полно всякой живности: индюков, кур, гусей, а в соседнем дворе у бабушки Марии – даже кролики. Ну где такое увидишь в городе?!
Наш дом, как и все дома на главной улице, выстроились как на параде.
Они чем-то были похожими один на другой. А именно: своей добротностью и чистотой.
И ещё тем, что в селе преобладал синий цвет. Синий цвет для побелки добывали из обычной синьки для белья или из обычных чернил и красили нижнюю часть внешних стен дома, заборов и подсобных помещений на высоту одного метра от земли.
За лето этот цвет выгорал и весной следуещего года всё повторялось снова.
Белой гашёной известью белили заборы, столбы, колодцы. Возле каждой калитки обязательная скамейка.
Огороды, сады и виноградники сбегали вниз к лиману, а на берегу, возле каждого огорода столбик, к которому привязана зеленая лодка с непременным номером и женским именем на борту.
Люди крепко стояли на земле, всё имело своё место и колесо жизни равномерно вращалось из года в год. Даже аисты регулярно прилетали на крышу водокачки и там выводили своё очередное потомство.
Из года в год мы приезжали сюда на лето предпочитая это пионерским лагерям в городе. Каждый год меня встречала повзрослевшая ребятня. Я вспоминал забытый за год немецкий и отсюда привозил обратно в город крепкий деревенский загар.
Он держался дольше морского и отливал золотом.
Здесь привыкал просыпаться рано с рассветом ещё до восхода солнца когда издалека раздавались хлопанье бича пастуха. Это «мероприятие» пропустить было никак нельзя. Оно повторялось каждый день вне зависимости от погоды, выходных дней или праздников.
Во главе стада шёл бык с колокольчиком на шее. Из каждого двора появлялось пополнение и присоединялось к шествию. Несколько отдельно держались козы и бараны, а замыкал шествие пастух с подпаском и несколько собак.
Эти то собаки и возбуждали местное собачье население, которое высказывало свои чувства обычным способом. Но высовываться за ворота они не решалась из-за неравества сил. Собаки у пастуха были уж очень серьёзные.
Слышалось хлопанье бича. А в безветренном утреннем воздухе повисала серая пелена пыли.
Затем постепенно всё успокаивалоь, пыль оседала, блеяние, мычание и другие звуки этого концерта стихали и из-за горизонта медленно поднималось тёмно-красное и почему-то всегда сплюснутое солнце. Так начинался новый день.
Ближе к осени во дворы приглашали специалиста-мясника, который закалывал свинью или барана на зиму или на продажу.
Это был какой-то ритуальный праздник. На начальной стадии этой процедуры детей прогоняли со двора и мы всей гурьбой через щели в заборах пытались разглядеть как заколят кабана и будет ли мясник пить свежую горячую кровь.
Затем начиналась суета, радовались собаки, кошки, куры. Всем что-то доставалось.
Под наблюдением всё того же специалиста-мясника женщины готовили фарш, кишки, желудок убиённого. Делали колбасу, сальтисон, коптили окорока, топили «нутряк»,
А в заключение готовили обильный ужин для родственников, соседей, знакомых и всех добровольных участников. Всё это происходило во дворе допоздна, сдабривалось домашним вином, а оно всегда было в каждом дворе на любой вкус и цвет.
А специалиста-мясника затем приглашали в следующий двор.
А зимой, из холодной городской кладовой (холодильников тогда ещё не было), мать доставала мисочки в каждой из которых, покрытая белоснежным смальцем, лежала свёрнутая спиралью пахучая, вкусная домашняя колбаса.
Как часто вспоминались мне эти минуты в те голодные военные годы.
Но тогда.....
Тогда это было просто и привычно. К вечеру, после жаркого дня мы с Адамом купали в лимане лошадей, они фыркали от удовольствия, а мы чистили их гремпелем до блеска и вероятно им было это тоже приятно. Манька поглядывала на меня большим влажным глазом и покорно подставляла другой бок.
Оттуда мокрый, но довольный и гордый, верхом на Маньке я возвращался домой.
А вскоре под звуки хлопания бича появлялось стадо и постепенно таяло проходя мимо дворов.
Каждая корова или коза почти безошибочно находила свой двор, как бы торопясь быстрее освободиться от накопленного за день молока.
С наступлением темноты начинали свою однообразную песню кровожадные комары, тучами прилетающие с лимана, а освободившиеся от дневных забот сельчане усаживались на скамейки возле своих калиток.
Не было тогда телевизоров, а однообразие жизни нарушала иногда кинопередвижка и главной фигурой в этот вечер становился киномеханик. Мы смотрели все фильмы подряд, хотя знали их всех почти наизусть.
Так было и этим летом.
Но однажды утром нас разбудил какой-то шум на улице. Ещё не прошёл пастух со стадом, а уже мимо нас промчался военком на двуколке и все в селе почему-то тоже рано проснулись. Лаяли встревоженые собаки и почти не слышно было первых петухов.
Моя мама куда-то ушла, а затем быстро вернулась и стала собирать вещи.
На мои вопросы никто ничего не мог мне ответить. Какая-то тревога носилась в воздухе.
Было только ясно, что нам срочно нужно вернуться домой в Одессу.
Немногословный и медлительный Адам непривычно быстро гнал лошадей.
Все что-то знали, а я не понимал что же такое могло случиться чтобы только что начавшиеся каникулы уже должны прекратиться.
Вот и станция Кучурган. На платформах полно народа и среди пассажиров много военных
Утренний на Одессу явно опаздывал. Люди о чём-то шептались переходя с места на место.
В сторону Тирасполя, туда где граница с Румынией, один за другим проносились товарные поезда.
А вот и наш на Одессу. Он быстро заполнился разнообразной публикой. Наши деревенские везли на воскресный городской базар огромные иссиня-красные помидоры, вёдра с первой черешней, брынзу, глечики со сметаной и ряженкой, вообщем всё чем богато Приднестровье и всё, что ожидают горожане на своём знаменитом одесском «Привозе».
Было непривычно много военных и пол-вагона занимали пионерлагерники в белых рубашках и синих пилоточках.
Мы вышли на привокзальную площадь как раз в тот момент когда из репродукторов, на головами притихших людей звучало правительственное сообщение о начале войны.
Ну и что, подумал я, была война с Финляндией, была война где-то в Испании.
А теперь вот с Германией. Испортили мне всё лето.
Нет, не всё лето, а всю жизнь. И не только мне.
Пересказывать историю не имеет смысла. Об этом написаны романы, а специалисты изучают её уроки до сих пор.
***
Прошло много лет. Случайно командировка привела меня в Киргизию.
Небольшой городок Токмак. Лето.
В этом городе я оказался впервые в своей жизни.
Я и два моих сослуживца, мы вышли в город прогуляться.
Типичный азиатский город, разнокалиберные дома, заборы, дувалы. Вот маленький арык. Течёт водичка, мостик, деревья, виноградники.
И вдруг у меня защемило сердце.
Улица.
С одной стороны улицы дувалы и покосившиеся заборы а сдругой стороны
я увидел до боли знакомые мне дома, выстроившиеся как на параде, чистенькие, аккуратные, и они были выкрашены в светло-синий цвет.
Белые заборы дополняли картину. Все дома утопали в зелени фруктовых деревьев.
Мои спутники не поняли моего состояния. Ничего не объясняя я подошёл к первой же калитке и заглянул внутрь двора. И я вспомнил своё детство.
Пожилая женщина увидев нас, стоящих возле калитки, поспешила навстречу.
Мы поздоровались. Женщина изучающе смотрела на нас. Даже беглого взгляда на неё для меня было достаточно и я понял, что не ошибся.
Длинная юбка, белоснежный передник и такая же косынка на голове.
Не зная с чего начать и увидев в глубине двора разгуливающих гусей, спросил нельзя ли у неё купить гуся.
- Заходите, приветливо пригласила женщина, выбирайте какого Вам.
- Нет, нам не живого, мы ведь командировочные, мы бы хотели купить приготовленного. Предложил я.
Хозяйка быстро согласилась я уплатил за гуся и мы договорились, что явимся на ужин к семи часам вечера.
В финансовом плане такая сделка вполне устраивали любого жителя этого небольшого городка. Ведь здесь продать что-то из сельхохозяйственной продукции было трудно.
У всех или почти у всех всё было на своих дворах и люди везли на продажу всё в большой город Фрунзе (теперь Бишкек). И если посчитать все расходы, то выгоднее было продавать здесь дешевле чем везти туда и продать там чуть дороже.
Вот такая простая арифметика.
Ровно в семь мы были уже у калитки.
Хозяйка любезно пригласила нас к столу, который был накрыт здесь же во дворе.
Сверкающая белизной скатерть и в центре её на расписном подносе, румяный гусь в окружении ломтиков яблок. И тут же, не обусловленный договором, глиняный кувшин с вином. Мы познакомились с хозяином невысоким кряжистым, он поочереди подал каждому из нас свою широкую шершавую ладонь и хотел было удалиться, но мы не отпустили его.
При свете угасающего дня полилась неспешная беседа. Как-то между прочим я задал свой главный вопрос: давно ли они живут в этих краях.
Очень неохотно и немногословно он поведал несколько скупых фраз, откуда стало ясно, что мои предположения оправдались. Да, это были потомки тех самых «колонистов» приглашённых российской царицей ещё в 17 веке.
И я хорошо понимал недосказанность фраз. Ведь это было уже в период Хрущёвской «оттепели», когда можно было о многом говорить, но страх сидел ещё в каждой душе.
Нет, они не были моими бывшими земляками с берегов Днестра, они раньше жили в других местах, но это были люди одной судьбы. Я разглядывал двор и хозяйственные постройки всё было так как много лет тому назад в годы моего детства.
Ничего не валялось без дела, каждый камешек и дощечка имели своё место.
Всё побелено, покрашено, подвязано, подрезано. Гроздья винограда образовали живописную арку, а под забором копёнка свежескошеного сена, в глубь сада ведёт прямая как стрела бетонная тропинка.
Мы расстались поздно вечером, от всей души поблагодарив хозяев за тёплый приём. И долгое время меня не покидало чувство, что я побывал снова в своёём детстве.
И ещё.
Однажды в составе туристической группы я приехал в Германию. Мы пересекли реку Одер и первый город на нашем пути оказался Айзенхюттенштадт.
Автобус сделал короткую остановку и все помчались в местный банк поменять деньги и купить что-нибудь в соседних магазинах.
В один из них зашёл и я. Это был небольшой продовольственный магазин, покупателей почти не было, а возле кассы стояла пожилая женщина беседуя о чём-то с кассиром. Она поинтересовалась у меня откуда приехал этот автобус с туристами.
И я ответил, что все эти люди из разных мест, а я лично из Одессы.
И вдруг в её глазах вспыхнул интерес.
- А я тоже из этих мест
- ?
- Из Кляйнлибенталя
- Мой отец тоже оттуда и я назвал свою фамилию.
Женщина рассматривала меня как бы стараясь рассмотреть во мне черты моего отца.
А затем тихо проговорила:
- А я знала Вашего отца.
Для меня это было полной неожиданностью. Как велик мир и как порой перекрещиваются пути человеческие, подумалось мне.
Автобус подал сигнал сбора. Я попрощался со своей неожиданной знакомой, а затем долго сидел в кресле, не слушая рассказа экскурсовода.
Снова прошло несколько лет.
Исчезли названия немецких сёл под Одессей.
Вместо них (Зельцы, Страссбург, Баден, Кандель) появилось одно большое село Лиманское. Ещё кое-где можно увидеть поблекшую синюю краску на домах построеных руками трудолюбивых «колонистов».Гросслибенталь стал называться Большедолинским, а Кляйнлибенталь, где родился мой отец – просто Малая Долина.
Редко, очень редко кто-то из бывших жителей этих мест наведывается сюда. Да и зачем?.
А всех, кто вернулся на свою историческую родину, покинутую в поисках счастья, называют теперь одним словом: «аусзидлеры».
Их предки увезли в своё время в Россию умение и навыки обработки земли, ремёсла и любовь к труду, а привезли оттуда обратно на Родину невообразимый жаргон, понятный лишь тем кто говорит на нём и слова-связки. Там они были «колонистами», а здесь они «русские». И они снова учат свой родной язык.
Могла ли Екатерина Великая, представить себе что будет дальше с её «колонистами»?