Михалыч

Глава 1.
Волны бились о борт любимой «Пилар», тёплый карибский бриз уносил вдаль дым кубинской сигары. Солнце, море и пара-другая мохито давали о себе знать – ему было просто хорошо. Он смотрел вдаль, на бесконечное синее море, вспоминая то, что осталось далеко в океане его жизни, от чего он когда-то уплыл на белых парусах, не думая ни о возрасте, ни о ранах, ни о чём. Пусть косвенно, но Первая Мировая, вечный праздник Парижа, фронта Испании, Вторая Мировая, женщины, алкоголь… Всё это перемешивалось в его памяти и всплывало спонтанными воспоминаниями. В руках он держал спиннинг. Он вообще любил рыбалку, а уж тем более в океане. И тут леска начала стремительно разматываться, он зафиксировал её, подсёк рыбу и начал тянуть её к себе. Рыба не сдавалась, она была готова биться до последнего. Он тоже был старым бойцом, тем более он был почти уверен, что на крючке марлин. И действительно, над волнами взлетел этот синий гладиатор тёплых морей. Это был настоящий бой в Колизее – марлин боролся за свою жизнь и свободу. А человек боролся за куда менее благородные цели, но с такой яростью и целеустремленностью, как будто его жизнь, да и жизнь его семьи зависела от этой самой рыбы. И вот он подтягивал рыбу всё ближе… Победа человека была уже в двух шагах, в паре метров лески, но…
       «Станция конечная, просьба освободить вагоны» - сообщил динамик, как ему показалось, голосом Крокодила Гены. Он усмехнулся: «Странный мы народ… Вот в Лондоне по итогам всеобщего голосования остановки объявляют голосом Мэрлин Монро. А у нас? Без голосования, сразу – Крокодил Гена». Он рассмеялся своей мысли и даже вслух подумал: «Да и если бы голосовали, выбрали бы какого-нибудь Винни Пуха». Он вышел из метро и закурил.
       Это была суббота. И это было что-то вроде ритуала. Суббота, утро, эта самая конечная станция и бар, названия которого он и не знал. Он ходил туда уже 5 лет, но до сих пор для него это был «Бар на конечной». Да название ему было и не важно. Он приходил туда отдыхать. И каждый раз он был новым. Все завсегдатаи бара знали его, но не знали как его зовут. Он мог быть Джоном, на следующей неделе Жоржем, потом Йоханом, а то и вообще Иваном. Но его имя никого не волновало. Равно как и его не волновали их имена. Он приходил туда жить. Потому что с понедельника по пятницу он существовал. В воскресенье ему приходилось делать вид, что он живёт. А вот в субботу он жил. Это был очень интересный бар. Помимо тех, кто не хотел пить дешёвое пиво на улице и для кого пиво за 35 рублей в пластиковом стакане было чем-то вроде признака принадлежности к, по меньшей мере, среднему сословию, в этом баре собирались такие же, как и он. В жизни с понедельника по пятницу они были менеджерами, бухгалтерами, координаторами, операторами, но только субботу они становились самими собой – Ремарками, Ахматовыми, Достоевскими, даже Гегелями, Фрейдами и Кантами. И он был одним из них. Только он чаще всего был Хемингуэем.
       Потерянное поколение… Да, если «старина Хэм», как он его называл, был «потерян» из-за Первой Мировой, то в случае с «Хемингуэем по субботам» была другая история. На его глазах рухнула империя. Он родился в Союзе, с детства ему прививали советские идеалы: Бога нет, а вот Сталин с Лениным есть, они всё видят, их обманывать нельзя; болеть надо только за «Крылья Советов»; смысл твоей жизни — октябрёнок – пионер – комсомолец – член партии; до коммунизма осталось недолго. И вот он свято в это верил. А потом империя рухнула. Родители мгновенно стали православными, отец стал болеть за «Спартак», мать на чём свет стоит ругала Ленина со Сталиным, смыслом жизни и символом веры нового времени стали зелёные бумажки с портретами мёртвых президентов, а коммунизм оказался не более чем утопией. Система ценностей рухнула. И он начал строить новую сам. Он был мечтателем. В хорошем смысле этого слова. Книги, старые фильмы, какие-то воспоминания деда и собственные фантазии стали для него тем базисом, на котором он выстроил свой мир, точнее модель его восприятия. Но общество навязывало свои идеалы, и быть тем, кем он хотел бы быть, становилось всё сложнее. Поэтому он и придумал себе этот субботний ритуал. Только тогда и только в этом месте он мог позволить себе быть тем, кем он хотел. Никаких последствий, никаких обязательств, полная анонимность и полное раскрытие внутреннего мира. Кто-то считал это ролевой игрой, но они не понимали, что ролевая игра – это его жизнь с понедельника по пятницу. А сейчас была суббота. И дверь бара открылась, приветливо скрипнув, узнав его руку…

 Глава 2.
       Дверь бара открылась, и он, войдя, оглядел помещение. Улыбнулся, узнав многих знакомых и снова почувствовав себя как дома. Казалось, что вот-вот его рубашка превратится в свитер, волосы поседеют, вырастет борода и он будет думать о своей яхте, двустволке и о любимых кошках, живущих в его доме на Кубе. Он присмотрелся к человеку, сидевшему у стойки и обрадовался. Он давно хотел с ним пообщаться.
       Человеку было за пятьдесят, он был одет в старые брюки, непонятного вида и цвета свитер, старые штопаный пиджак с оторванными пуговицами, а всю картину венчала весьма странного вида кепка, под которой была голова с растрепанными, вылезающими из под кепки волосами и как минимум пятидневной щетиной. У него были усталые, но хитрые глаза, нос картошкой и большие обветренные губы. Он стоял и пил пиво из пластикового стакана, время от времени подливая в него спирт из бутылочки, которую он прятал в пиджаке. Курил он исключительно «Приму» и «Беломор», от других сигарет от просто отказывался, даже если его хотели угостить. Рядом с ним лежал истерзанный труп копчёной воблы, которая пару часов назад легла на эту стойку рядом со стаканом пива.
       Этот человек был здесь довольно часто, но никто понятия не имел, кто же он на самом деле. Для всех он был просто Михалыч, который живёт маленькой квартире ещё с четырьмя людьми и который работает от случая к случаю. Иногда Михалычу пиво наливали бесплатно, и все думали, что бармен это делает из жалости или как постоянному посетителю. Но они ничего не знали. Михалыч-то, конечно, был Михалычем. Точнее Михайловичем, Сергеем Михайловичем. И этот самый Сергей Михайлович был владельцем этого бара. Просто он очень любил смотреть на клиентов не со стороны, а как бы изнутри, являясь одним из них. И такой имидж он себе избрал, чтобы никому и в голову не пришло, кто же он на самом деле. У него были свои друзья, точнее, пока они были собутыльниками, они были друзьями. Вне бара они даже могли не узнать друг друга на улице. О, если бы они знали, кто такой Михалыч… Тогда их дружба стала бы ещё крепче, они бы каждую минуту назвали его братом, другом, родным и прочими незаменимыми для пьяных бесед именами. Зачем? Ну как же, у советского человека в крови, что начальника надо либо уметь обманывать, либо быть у него в «друзьях». Михалыча они бы обмануть не смогли, да и как? А вот друзья… Глядишь, и нальёт на халяву, или денег в долг даст. Мало ли преимуществ у владельца бара перед его посетителями! Вот поэтому Михалыч и предпочитал оставаться для всех своим в доску, таким же бедным, таким же пьяным и таким же обитателем дна. Просто он рос среди нищеты, грязи, пьянства, драк и мата, и привык к этому. Он считал всё это обычным делом, моральной нормой. Потом он повзрослел, поднялся, начал зарабатывать деньги и, в конце концов, открыл этот самый бар. Но ему было противно вместе с другими более-менее богатыми людьми, ненависть к ним сохранилась у него с детства. Поэтому он и предпочитал быть ближе к обычным людям. Так он чувствовал себя в кругу своей когда-то огромной семьи, ныне ставшей парой десятков крестов на Богом забытом кладбище.
       Окончательно войдя в образ Хемингуэя, наш герой подошёл к Михалычу. Тот посмотрел на него искоса, отхлебнул пива и хитро улыбнулся.
-Ну привет, старина Хэм!
-Привет и тебе, Михалыч! Как жизнь, всё грузчиком подрабатываешь?
-Да куда уж там, не тот я уже, Хэм, совсем не тот. Слушай, возьми себе пива, и поговорим по-человечески, а?
       Вскоре в кассе бара оказалось 42 рубля, а рядом с пивом и воблой Михалыча стакан и сухари Хэма. Михалый огляделся по сторонам, а вдруг кто-нибудь смотрит? И подлил в пиво Хэма спирт. Потом снова огляделся. Ведь если выбрал роль, надо её играть до конца.
       С нашим героем его связывали давние тесные отношения. Он был как раз из тех далеко не бедных людей, с которыми Михалычу было хорошо. Впервые они познакомились 3 года назад в этом же баре. Пообщавшись год, Михалыч открыл ему свою тайну. И они решили играть вместе. Михалыч – в Михалыча, а наш герой – в Хемингуэя. Точнее, Михалый думал, что «старина Хэм» - это всего лишь игра. Наш герой вложил немалые деньги в этот бар. В основном они пошли на интерьер и напитки. Была проведена отличная дизайнерская работа. На вид бар был как все остальные в этом районе – не самый чистый, со старой мебелью, странными картинами на стенах и тусклым светом. Но в этом-то и была задумка. Всё было сделано так, что сначала казалось обычным, но потом ты понимал, что сделано всё очень стильно. Стиль, определяющий атмосферу. И это была атмосфера доброты, душевности, какой-то ностальгии и желания пить пиво. А ещё наш герой создал себе в этом баре счёт на тысячу долларов. Поэтому он мог прийти в любое время даже без денег и что-нибудь выпить «за счёт заведения». Потому что он не хотел афишировать то, что у него здесь счёт. Потому что официально эти счета в баре не заводились. И ещё дело было в том, что эти самые напитки «за счёт заведения» очень подходили к имиджу Хэма.
       Они подняли стаканы, чокнулись, и выпили. При этом Михалыч буркнул «Ну, будем!», выпил стакан залпом и показал жестом бармену, чтобы ему налили ещё стакан. Он обернулся к Хэму, и разговор продолжился…

       Глава 3.
       Да, ему действительно не повезло родиться. Точнее, в то время, место и в той семье, в которой он родился. Он вошёл в эту жизнь через ворота Бухенвальда, над которыми гордо красовалась фраза «Каждому – своё». Когда ему было плохо, он успокаивал себя этой фразой. Она заменила ему библейское представление о том, что Бог даёт каждому лишь ту ношу, которую человек может вынести. Почему-то ему не нравилось думать об этом. Он был фаталистом. Но очень странным фаталистом. Он верил, что может чего-то добиться сам, но при этом боялся свободы выбора. Ему не нравилась мысль, что Бог даёт человеку ношу и увеличивает её на протяжении всей жизни. Он думал: «Как же так? Человек привык к своей ноше, стал сильнее, и вот он уже может с ней идти быстрее, прямее, даже бежать! Но раз – и на его спине ноша тяжелее в два раза, и снова человек согнут, прижимаем к земле, и плетётся как черепаха под этим нелёгким грузом. Гораздо лучше, когда всё предписано заранее. Каждому – своё. Вот родился ты, и тебе груз твой дали. И так ты с ним и живёшь. Ты можешь к нему привыкнуть и стать сильнее, а можешь и до гробовой доски так и не набраться сил нести его быстрее. И это правильно. Каждому – своё. Вот мой сосед снизу – жуткая сволочь. Но он не виноват, у него ноша такая. Может, его ноша – быть сволочью? Каждому – своё. А вот мой сосед справа добрейший души человек. Но жизнь у него тоже не очень складывается. Что ж поделать, ноша такая. Каждому – своё. А я? Ну, нет денег, квартиры, любимой девушки, которой бы я в парке покупал мороженное и дарил бы ей цветы. Но это пока нет. Потом будет. Ведь я же смогу привыкнуть к своей ноше и превзойти её тяжесть. Конечно, смогу. Мне так предписано. Каждому – своё». И вот так он и жил с этим «Каждому – своё». Интересно, он не знал ни про Бухенвальд, ни про Томаса Манна, он думал, что он сам придумал эту фразу. И в какой-то степени был прав, ведь он её не знал и сам до неё дошёл. Но вот только можно ли назвать изобретателем велосипеда человека, никогда в жизни не видевшего велосипед, но создавшего его самому? Пусть даже через пару сотен лет после запатентованного изобретения велосипеда. Просто он не тогда родился, чтобы раньше изобрести велосипед. Но… Ведь каждому – своё, так?
       Родился не в то время, да… Точнее не скажешь. Душой он принадлежал совершенно другому поколению. Он сам не знал какому, да и к лучшему, что не знал. Потому что душа его была бы как дома на самом рассвете времён. У него дома лежала странная табличка с непонятными символами. Он в детстве нашёл её в песочнице. Тогда она ему очень понравилась, а потом он к ней просто привык. Конечно, он думал, что случайно её нашёл, но это была далеко не случайность. Ведь всё предопределено, так? Но пятилетним мальчиком он не задумывался о фатализме. А в такой семье ему не повезло родиться, потому что семья его ведёт свой род как раз от этого рассвета времён. И тогда их несчастья и начались. Не знаю, сможет ли он когда-нибудь прочитать текст на табличке, поэтому я напишу его вам.
Табличка.
Давным-давно, когда Земля ещё была ныне потерянным Раем, людей не было. Были только ангелы и демоны. Бог был отцом ангелов, а демоны были детьми Дьявола. Ангелы населяли небеса, а демоны – ад. И были они разных полов, были ангелы-мужчины и ангелы-женщины, и среди демонов тоже были мужчины и женщины. Они жили и размножались, и не могли отцы нарадоваться детям своим. Отцы же друг друга ненавидели, поэтому и детям своим эту ненависть прививали. В те времена Земля ещё была открыта и для одних, и для других. И летали дети их туда погулять по утёсам мрачным, по лесам зелёным, по садам цветущим, вдоль рек быстрых и полей бескрайних. И встретились как-то в лесу демон-мужчина и ангел-женщина. До этого демон не видел ангелов, а ангел – демонов. Они не разошлись в разные стороны, а подошли ближе друг к другу. Забыв о наказе отцов своих, гуляли они вместе и говорили. Встречи их становились всё чаще и чаще, и поняли они, что любят друг друга. И зачала ангел ребёнка от демона. Узнав об этом взгневились отцы их и отлучили их навеки от дома отеческого. В наказанье им Бог и Дьявол сделали так, что родился у детей их человек. Но Бог простил свою дочь и дал сыну её великий дар, доступный только высшим существам – любить. Но Дьяволу прощенье было чуждо и он наложил он на ребёнка страшное проклятие – если он полюбит, то с любимым человеком вскоре произойдёт беда. И дар этот, и проклятье это передавалось из поколения в поколения, дошло до наших дней и пребудет на Земле, пока есть род наш и Земля наша.
***

Глава 4.
Он Любил:
Он любил музыку, гулять по городу, вечер, ежиков, салаты.
Он не знал что написано на табличке, но он чувствовал эту надпись. Где-то внутри у него была связь с ней. На астральном уровне. Он знал что это. Но боялся. Чего? Хм. Он даже боялся признаться сам себе. Он знал. Он чувствовал эту надпись. Она сводила его с ума. Он не спал. Он мучился, пытаясь разгадать тайну. Но тайна.. Тайна всегда на поверхности. Главное смотреть с нужного угла. Он не мог его найти. Почему? Истину понимают только те люди, которые поймут свой путь в жизни. Они же и найдут этот «угол». Они же и умрут первыми. А как иначе? Они нашли свой «путь», они нашли свой «угол», они нашли «свой смысл». Они больше не нужны. Они сделали все! Все, что от них зависело!

А что ему еще оставалось делать?
Он полюбил другие вещи. Музыка, прогулка, вечер, дождь.
Я бы не сказал, что ему от этого становилось грустно. Это его жизнь и ему она нравилась. Ведь никто не вправе давать советы другому человеку. Ведь у каждого своя жизнь и наши советы могут причинить ему вред, пусть даже и самые искренние и добрые советы. Это его жизнь и он сам ее строит. Он отбросил все предрассудки. Все шаблоны. Он просто ходил, слушал музыку. Наблюдал за людьми. ЖИЛ! Ах, какое плохое слово. Он не любил его.. Почему?
Он любил наблюдать.
Он сидит в кафе. Пьет кофе. У него отключен мобильный. Сквозь панорамное окно он видит. Видит людей, машины, птиц. Все спешат, все бегут. Странно? Почему? Не знаю! Могу предположить. Семья, друзья, дом, работа. Все это настолько взаимосвязано, шаблонно и не интересно. Каждый день одно и тоже. Зачем? Каждый вечер, сидя в кафе или в любимом баре он задавал себе этот вопрос. Зачем? Думаю, ответ кроется в той таинственной табличке. Но не в ее надписи. А в САМОЙ табличке. Она не то, что нам кажется. Это всего лишь иллюзия. Общество, шаблоны и предрассудки заставляют нас думать и видеть табличку вместо… Вместо?

Утро..
Просыпаешься как обычно. Сонно потягиваешься. Улыбаешься. (В последнее время окна у него были открыты и первое, что он видел – солнышко). Ленивым движением руки он берет пульт от муз центра. Тихая и приятная музыка слышалась из динамиков. Другой бы сказал «Фу.. Я от такой засыпаю». Но что другой. На то он и другой. В это время в голове крутится только одна мысль: «Блин, а все не так уж и плохо». Сонно бредет в ванную. Улыбается своему отражению в зеркале. Хех… Небритому и помятому. Но настолько любимому. Моется. Опять улыбается. Тихой поступью он бредет на кухню. Варит себе кофе, которое с веселым шипением и шуршанием вырывается из кофеварки, окутываю кухню приятным ароматом. Кофе.. Когда ему плохо.. Он всегда думает о кофе в уютном гнездышке.. Где его никто не достанет.
Кофе.. Бредет в комнату, где пытается одеться.. Одевается.. Долго подбирая, что одеть. Но почему то получается как всегда. Почему? Не будем уточнять детали.. Все и так понятно.

Шарф, ботинки, куртка, ключи, дверь, ключи, лифт, улица.
И снова: Михалыч, Хем и другие. Все как всегда. Очередной серый день. Ему скучно в этом мире.

Но только не сегодня… Сегодня.. А что сегодня?

Глава 5.
       Что это был за день мы узнаем позже, а сейчас вернёмся к Хему, который только что чокнулся с Михалычем. Михалыч мотнул головой и обернулся к Хему:
-Старина, а ведь по сути у нас уникальный бар.
Хем усмехнулся:
-Да уж, уникальный… Знаешь, а есть ли смысл в уникальности, если её никто не видит? Для всех этот бар – обычная пивная на окраине Москвы, где собираются пьяные лица не первой свежести, и куда мечтает попасть любой местный пацан, накопивший или укравший рублей 70. И я, и ты для них для всех просто странные личности. Знаешь, а ведь «широко известный в узких кругах» - это как раз про нас. Мы, можно даже сказать VIP клуб. Большинство из тех, кто сюда приходят, думают, что «коктейль» - это пиво со спиртом…
-Весьма хороший коктейль, кстати, - усмехнулся Михалыч, а Хем смутился, забыв, что налито в стакане его друга.
-…А тот, кто знает, может попросить бармена сделать ему мохито или дайкири.
Михалыч ухмыльнулся, зная, что это два любимых коктейля Хема:
-И я даже знаю, кто этот кто.
Хем улыбнулся и продолжил:
-Вообще-то это не так уж и плохо. Здесь я могу подыграть на пианино Эдит Пиаф, поспорить с Фрейдом и меланхолично выпить с Ремарком. Тут делают отличный мохито и продают кубинские сигары, если знать, у кого и как попросить. Тут потрясающая атмосфера, если только её увидеть. Но… До чего же обидно, что для всех остальных это просто ещё одна пивная, набитая психами, вообразившими себя невесть кем, и алкоголиками. Михалыч, а ты не думал открыть…Ну… Филиал этого бара?
-Хем… Я не знаю. Этот бар мне как собственный ребёнок, единственный и любимый. И, если честно, второго не хочется. Да и зачем? Деньги? Нет, мне вполне достаточно того, что я зарабатываю здесь. Слава? Хем, старина, ну зачем она мне в мои-то годы? И не говори, что я ещё очень даже! В таком возрасте слава может погубить душу. А я ей дорожу. Так что для себя я в этом смысла не вижу. А вот тебе эта идея в голову не зря пришла. Хем, а не хочешь попробовать сделать это сам? Парень ты смышлёный, с хорошим вкусом. Деньги имеются, да и я на это дело одолжить могу. Думаю, у тебя получится, помяни моё слово!
-Михалыч… Не знаю, я бы рад, но…
-Но? Что, но? Постой, родной, кто сделал этот бар таким?
-Ты.
-Я? Я купил помещение и понаставил сюда всякой дурацкой мебели. А ты. Ты переделал интерьер, из ничего сделал шедевр для избранных. Ты научил этого (он кинул косой взгляд на бармена) медведя делать коктейли. Это ты неизвестно откуда припёр сюда старое пианино, которое пришлось так кстати. И вообще, ты притягиваешь себе подобных, иначе ты был бы тут один из…Ну, ты понял, о ком я? Так что, Хем, давай, походи, пообщайся с друзьями, выпей стаканчик-другой, а потом подходи ко мне, договорим.
       Хем приподнял стакан пива, кивнул Михалычу и отправился посмотреть, кто же из «одних из…», как выразился Михалыч, пришёл сюда сегодня. Проходя мимо одного столика, он увидел странного мужчину. Раньше он здесь не появлялся, в этом Хем был уверен. На вид он был совершенно обычный – тёмные брюки, старый серый свитер, короткие волосы. Но Хем почувствовал в нём что-то, он всегда умел отличать «одних из…» от обычных посетителей. Он сел напротив этого человека:
-Не занято?
-Нет, что вы. Садитесь.
-Эрнест Хемингуэй. Можно, и даже лучше, просто Хем. С кем имею честь?
-Приятно познакомиться, я вас узнал. Точнее, почувствовал, что вы именно старина Хем. А моё имя… Знаете, его мало кто может выговорить, так что зовите меня Эль. Моё полное имя так заканчивается. Кстати, давайте на «ты»?
-Хорошо, Эль, но тогда надо на брудершафт.
Он кивнул бармену, серией жестов, которые были неким подобием секретного языка Хема и бармена, попросил его принести две рюмки чёрного рома. Через пару минут ритуал «братания» (брудершафт – «братство» нем.) свершился, и Хем спросил:
-Эль, а откуда ты, кто ты?
-Старина Хем, ты многого не знаешь. И о себе в том числе. Но об этом позже. А о себе… Ты вряд ли поверишь, но… Как бы это сказать, мой род ведёт корни от ребёнка ангела и демонессы…

Глава 6.
       А ведь истинное имя нашего героя, ведущего род от ребёнка ангела-женщины и демона, тоже заканчивалось на Эль. Или на Ан. У него было двойное имя. Но он его не знал, и не знал, кто он на самом деле и что делает в этом мире. По паспорту его звали Николай, отец настоял на этом имени по трём причинам – так звали его отца, это имя святого и так зовут его лучшего друга. Отец был не из той ветки, где имена заканчиваются на Эль. Мать же нарекла сына совсем по-другому. Она не знала, сможет ли он постичь тайну своего происхождения, ведь, по старым заветам, правду могли знать только женщины рода. Благо, рождались они всегда. И у Николая была сестра, только он не знал, что она у него есть. То есть была. Потому что она умерла, когда он ещё не родился. И вот теперь он оставался последний. Последний из рода. Но даже в таком случае тайну было нельзя раскрывать. Но намекнуть было можно. Именно поэтому он тогда в детстве нашёл табличку в песочнице, поэтому в доме были книги на странную тематику и, иногда, на странных языках. Но его это особо не волновало, точнее, не хватало силы воли всерьёз заняться их изучением.
       С утра он вышел на улицу, как всегда, увидел воображаемую девушку с книжкой, и пошёл по улице. Был на редкость хороший день, небо было чистым, солнце тёплым и ярким, тихий ветерок был тёплым, и всё в целом навевало исключительно хорошее настроение. Он шёл и насвистывал какую-то мелодию. Тут ему в голову пришла идея сходить прогуляться в парк. Это был очень старый парк. Когда он был младенцем, его мать с коляской ходила туда. Когда он был ребёнком, он лазил по старым дубам в этом парке. Когда он был подростком, он ходил туда гулять, чтобы привести мысли в порядок. И сейчас он тоже шёл туда. В ближайшей палатке он купил две банки пива, чтобы в парке ему было не так одиноко.
       Оказавшись в парке, он вдохнул полной грудью. Это был родной ему воздух. Запах… Он не менялся все эти годы, поэтому человек, знающий этот парк с младенчества, может с чистой совестью сказать: «Запах моего детства!» или «Запах моей юности!». Затем, он станет запахом зрелости, а потом старости и смерти. Затем снова младенчества. Это круг жизни, смерть – это только начало. За ней всегда последует жизнь, в свою очередь, преследуемая смертью. И это нормально. А этот парк буквально был пропитан этим духом круговорота жизни. Он был таким при царе, был таким при князьях, был таким в древние времена. А главное, он был таким, когда в тени его деревьев встретились женщина-ангел и мужчина-демон…
       И вот Николай, хотя всё же правильнее будет Эль-Ан, шёл по этим аллеям своего детства. Повинуясь какому-то непонятному инстинкту, он свернул с дорожки. Строго говоря, это был не парк, а лесопарк, даже больше лес, просто местные жители по-свойски называли его парком. Так вот, Эль-Ан свернул с дорожки и пошёл по земле. Ветер обдувал его лицо, листья что-то ему шептали, но он не знал их языка. Он шёл минут 15, пока не оказался в совершенно дивном месте. Освещаемый ярким солнечным светом, вдоль песчаного бережка тёк ручеёк, рядом с ним стоял громадный старый дуб, былинным богатырём возвышавшийся над окружавшими его деревцами поменьше и кустиками. Эль-Ан улыбнулся. Как будто бы он уже был здесь раньше… Он вообще стал замечать, что в последнее время с ним стало что-то происходить. Как будто чья-то невидимая рука хочет вытащить его из болота, в котором он живёт, но делает это очень аккуратно. Он сел на песчаный бережок, прислушался к его журчанию и открыл банку пива. Сделав глоток, он почувствовал, что на него смотрят сотни глаз. Но не чужих глаз, а каких-то добрых, дружеских, может, даже родных. Он закрыл глаза и прислушался к шуму воды, ветра, листьев… И вдруг почувствовал в себе что-то давно забытое, что-то, что он когда-то знал, но не мог вспомнить что и откуда. Учёные назвали бы это «генетическая память».


***
Однажды.

Он.. Как мы уже знаем, он любил мечтать. Можно даже сказать, что он жил в мечтах, только изредка выплывая в действительность. (Наверное, его можно понять: обыденность не несла для него ничего ценного, кроме разве что некоторых вещей, которые он любил – музыку, гулять по городу, вечер, ежиков, салаты). Так что он не любил реальность, он любил мечту..

Утро. Жара. Как всегда…
Сонно потягивается, улыбается солнышку в окошке, сонно опускает ноги на пол, и бредет на кухню. Нажимает на кнопочку и вдыхает аромат кофе, который с шипением вырывается из кофеварки. Мммм…. Приятно… Вот оно… счастье. Мысли его текли лениво, цепляясь одна за одну, периодически останавливались, оставляя его голову блаженно пустой. Он свободен. Бредет в ванную, здоровается с кучей зубных щеток и флаконов.

Натягивая штаны, он думает о том, какой сегодня день ждет его. Каких людей он встретит. Хм…и вот тут Грусть. Одно слово… Но КАКОЕ! Это всего лишь слово, но оно способно на многое. Оно вызывает плохое настроение, иногда даже сожаление... наверное, это зависит от человека… Хотя думаю, слово это единое для всех, и все рано или поздно испытывают это чувство. Не всегда приятное. Хотя ему оно нравится, он любит его..

Он живет в красивом дворе. Рядом с его домом небольшое озеро. Он любит вечерами сидеть на берегу.. С бутылочкой сока и сигаретой. Листать журнал, думать, мечтать, слушать музыку. Сегодня он решил пройти по берегу его любимого озера босиком.

"Ой", – сказал он, увидев набегающую на него волну. (хотя откуда бы взяться волнам в озере???) Волна окатила его с ног до головы… Очнулся он в своем офисе, сидя у себя за столом. Рядом на столе стояла баночка, а в ней рыбка.. Рыбка. "Что это?"– спросил он у своих сослуживцев. "Не знаем!" - ответили они, тихо хихикая за его спиной, – "С собой принес! Сказал, что это твоя судьба и твое будущее!".

Вечер.
Он спешит домой: может там он вспомнит, что с ним произошло? Пробегая в центре города, он останавливается. Смотрит и видит, что все люди бегут. Куда? В неизвестность. Туда, где его никогда не будет. Все спешат, толкая его.

Он. С рыбкой в сумке. С грустью в глазах. С мыслю в голове. Идет. Навстречу ему идет девушка. Девушка! Он увидел ее глаза, а они его! Он улыбнулся ее глазам, они улыбнулись в ответ! Поздоровался – и они! Но - мимо! Также как и девушка. Он так и не решился. Он. Он с рыбкой в сумке!

Глава 7.
Хем закурил, отпил из бокала и с нескрываемым любопытством посмотрел на собеседника:
-Ангела и демонессы? Любопытно, очень даже. И…ты хочешь рассказать мне об этом? Ну, не в том смысле «Хотите поговорить об этом?», а…просто, почему мне?
-Хем, а почему нет?
-Действительно.
-О! Да, я в тебе не ошибся. Знаешь, терпеть не могу, когда начинается всё это «Ну, это же настолько личное, а чем я такой особенный, ла-ла-ла». Хотя, мне лично кажется, что хотят они сказать «Слушай, псих, отвали от меня со своим бредом».
-Согласись, для большинства ребёнок ангела и демонессы – тот ещё бред.
-Точно. Но не для тебя, верно?
-Тебе интересны мои мотивы?
-Скажем так, небезразличны. Но сейчас я не хочу их слышать, потому что ты и сам не очень уверен, так ведь?
-Хе… Метко, метко. Даже если ты и не из такого рода, человек ты неординарный. Так я услышу историю?
-Да, конечно. Может, принесёшь нам ещё парочку дайкири, а я подумаю, с чего начать?
Хем поднялся и пошёл к барной стойке. Он вспоминал слова Михалыча «У нас уникальный бар». Да уж, уникальнее некуда. Кого только он здесь не видел, с кем не пил, с кем не спорил или просто болтал, но…человек, ведущий род от ангелов и демонов? Как бы то ни было, послушать его было бы определённо интересно. Даже если он простой городской сумасшедший, это должна быть интересная история, она может вдохновить написать рассказ или вставить её в роман, в конце концов, она отлично подходит для этого места. А ведь он вполне может быть и не сумасшедшим, а таким же Хемом, Ремарком или кем угодно. Просто узнал откуда-то про бар. Или просто пришёл и всё понял. Так или иначе, нет ни одной причины не продолжать разговор. Особенно учитывая, что есть же хоть какой-то процент того, что это правда?
Хем так увлёкся своими мыслями, что назад в этот мир его вернул только бармен: «Хем, ты будешь забирать свои дайкири или нет?». Хем усмехнулся, «Извини, замечтался», забрал два бокальчика и пошёл к столику. Бармен посмотрел ему вслед с полу-улыбкой и подумал: «Эх, старина Хем, а ведь из твоего «замечтался» вполне ведь может что-то родиться… Сколько раз уже было». Когда Хем подошёл к столику, его собеседника там уже не было. Надо сказать, это его сильно огорчило, он уже так настроился на беседу. Поставив бокалы на столик, он заметил то, что не оставило и следа от огорчения, заменив его возрастающим любопытством: на столе лежал конверт. Хем решил не открывать сразу, а посидеть и подумать, что же там могло быть. А по ходу прикончить один дайкири. Своего рода «зарядка для фантазии», если угодно.
Дым сигарет, алкоголь и мягкий джаз с шуршащей пластинки образовывали особое хитросплетение, сеть, паутину, забиравшую в свой мир и навязывающую свои правила. В голове Хема пронеслось столько мыслей, что хватило бы на четырёхтомный роман. Но мысли мыслями, а факт лежал на столе перед ним. Убедившись, что бокал пуст, Хем пододвинул к себе второй, глубоко вдохнул, выдохнул и открыл конверт. Внутри была записка и второй конверт, поменьше. Записка гласила:
«Хем, прости, что так тебя бросил, просто появились срочные дела. Если тебе всё ещё интересно, тут неподалёку есть небольшой парк, ты его наверняка знаешь. Можешь подойти завтра вечером к пруду, я буду на скамейке у старого дуба. Тогда я продолжу свой рассказ. А, чуть не забыл, я тут тебе оставил кое-что… Почитаешь на досуге, возможно, сочтёшь интересным».
Хем улыбнулся: «Хех, шпионские страсти. Не хватает только пароля про славянский шкаф». Но Эль его заинтересовал, очень заинтересовал, к тому же, подобный поворот событий, выносящий Хема в роли Хема в реальный мир за стенами бара – это было что-то новенькое. В данный момент, если честно, его больше интересовало, что же ему оставили «почитать на досуге». Всё же Хем сам писал, и чужое творчество всегда представляло для него определённый интерес. Он открыл конверт, внутри были аккуратно сложенные четыре листа А4, Times New Roman, 12. Он отпил из второго бокала, предназначавшегося его собеседнику, и погрузился в чтение. И вот, что он прочитал:
«Звонок. Открывшаяся дверь. Он стоит на пороге и смотрит с абсолютным безразличием. Весь в чёрном, но одежда больше напоминает военную форму, хотя бы по ощущениям. Она же смотрит на него с улыбкой, видно, что она скучала. Она недавно вышла из душа, волосы ещё мокрые, они падают на зелёную майку, и она от них тоже мокрая. Старые потёртые голубые джинсы, которые только дома и носить. Амулетик на шее. Она смотрит на него снизу вверх, всё же он выше:
-Привет!
-Привет.
-Есть курить?
-Угощайся.
Он достаёт пачку, по лицу скользит тень улыбки. Ощущение, что его безразличие лишь напускное, на самом-то деле он тоже рад её видеть. Она берёт сигарету, он тоже достаёт одну. В его руке будто из ниоткуда возникает серебряная зажигалка. Щёлк. Он смотрит на огонь, она тоже. Как будто он зачарованы им настолько, что забыли, для чего он им был нужен. Пять секунд молчанья. Он подносит зажигалку к её сигарете, потом к своей. Оба глубоко затягиваются, долго держат в себе дым, выдыхают.
-Ты грустный.
-Сама говорила, ангелы всегда грустные.
-Но ты был весёлым.
-Был.
-А почему грустный?
-Просто. Считай, последовал твоим словам.
-Но всё же?
-Просто.
-Как ты?
-Нормально, вроде, справляюсь.
-Понятно… А не хочешь спросить, как я?
-Только ради приличия, я же и так знаю…
-Ты меня видишь всего минуту.
-Я не сказал, что вижу, я сказал, что знаю.
-Ясно… Слушай, что мы в прихожей? Проходи!
Они заходят. В квартире горит свет, но очень слабо. Везде накиданы какие-то вещи: джинсы, майки, сумки, диски. Пустые бутылки из-под пива стоят ровным рядом вдоль стены. Будь квартира чистой и убранной, они бы смотрелись как новомодная деталь дизайна интерьера. Но в данном случае это просто бутылки.
-Спасибо. Опять бардак?
-Мне так удобно. Кстати, всегда хотела спросить, почему у тебя нет крыльев?
-Вы, люди, всегда воспринимаете всё слишком буквально. К тому же, это просто тело.
-Местами, кстати, неплохое.
Она игриво улыбается, в глазах уже появились искорки. Он смотрит презрительно, чувствуется, ему не очень приятен этот флирт. Потом его взгляд снова меняется на нейтральный, он тушит сигарету и продолжает:
-Местами. К сожалению, мы их не выбираем.
-Места?
-Тела.
-А места?
-Тоже нет.
-Так ты здесь всё-таки в наказание или как?
-Я здесь по службе.
-Я твоя первая?
-Нет.
-А последняя?
-Вряд ли.
Молчат. Она насупилась, ведь девушка – она всегда девушка, говорит она с другом, с преподавателям, со своим парнем или с ангелом. Если она и согласна быть не первой, то последней быть всё же хочется. Он смотрит уже с нисхождением, ему ли не знать, о чём она думает. Зачем он её провоцирует? Да нет, он просто отвечает как есть. Она садится в огромное, от времени почти бесформенное кресло, поднимает на него глаза:
-Дай ещё сигарету.
-На.
-Спасибо. Ты всё-таки хороший.
-Возможно.
-…и добрый.
-Обязанность.
-И только?
-В смысле?
-Разве тебе это не нравится?
-Порой да.
-А порой?
-А порой мешает. Всё-таки это ваш мир, а не наш.
Снова молчание. Он смотрит на стену, в одну точку, смотрит так, словно там окно в его изначальный мир, мир, где он был рождён. Ну, или создан.Она смотрит на него, пытаясь всё же воспринимать его как он есть, а не как он выглядит. Слишком уж привыкли люди к хрестоматийным образам с крыльями и нимбом.
-Ну да… Знаешь, давно хотела узнать.
-Что?
-Ты меня любишь?
-Нет.
-Нет?
-Нет.
-Почему?
-Нельзя.
-Правила?
-Да.
Снова грустное лицо. Её, естественно. Он за сотни лет жизни вполне научился прятать эмоции и, когда необходимо, отвечать «как лучше», а не как есть.
-А как же «возлюби ближнего своего»?
-Я тебя умоляю, это ж даже не правила, это так, рекомендации.
-Даже для вас?
-Тем более для нас. Там, наверху, это, может, и правила. Здесь же – не более чем рекомендации.
-Почему?
Его лицо становится раздражённым. Он же всё ей объяснял! Хотя… Может, это была и не она, может, другая девушка 50 или 100 лет назад. Но всё равно. На эти вопросы от отвечал уже столько раз, что ему это порядком надоело. Но ведь это его мнение, это даже правда, а её надо донести, как бы неприятно это не было.
-Там сложно их не соблюдать. Для их соблюдения есть все условия. А тут… Даже там понимают, что возлюбить вас всех невозможно.
-А остальные правила?
-Просто, чтобы вам было к чему, по идее, стремиться.
-А когда достигнем?
-Не достигните. Вас создали другими, но вы себя такими сделали.
-Тогда зачем они?
-Так, порядка ради. Если есть Бог, должен быть его закон.
-А он есть?
-А откуда, по-твоему, я взялся?
Она замолкает и смотрит в пол, пытаясь собрать воедино все свои мысли и воплотить их в слова. Он даже улыбается, ну до чего же милая девчушка, хоть и смертная, хоть и…подопечная.
-Ну, мало ли…
-Есть.
-А он правит?
-Нет, он смотрит. Иногда, от скуки или симпатии, вмешивается.
-А Дьявол?
-Тоже есть.
-А он?
-Как и Бог. У него тоже, помимо вас, дел полно.
-А ангелы вообще любят?
-Бывает.
-А ты любил?
-Возможно.
-А ангелы говорят двусмысленно?
-Да.
-И часто?
-Да.
-Почему?
-Чтобы уж точно не ошибиться.
Он смотрит на неё как бы спрашивая: «Ну, какую ещё глупость ты хочешь спросить? Где ещё ты хочешь попытаться уравнять меня с людьми? Какую ещё надежду в отношении меня ты испытываешь?». Она ловит этот взгляд, смущается, потом грустнеет, закуривает, поворачивает голову и выдыхает дым в сторону окна.
-Мило.
-Точно.
-Значит, ты меня не любишь?
-Нет.
-А хочешь?
-Да.
-А это вам не запрещено?
-Нет, они вообще думают, что мы от этого далеки.
-А как же «не прелюбодействуй»?
-Я же объяснял…
-А они что, не смотрят?
-Нет. Они нам, вроде как, доверяют.
-А если увидят?
-Они обычно не смотрят.
-Ну а если?
-Думаю, ничего не будет.
-Почему?
-Они же понимают, нам нужна ещё какая-то компенсация, кроме моральной.
-Компенсация?
-А ты не считаешь это вредной работой? Особенно мою…
Она выглядит обиженной. Конечно, сказал бы ей какой-нибудь милый мальчик, что она не сахар, она бы дико обиделась и послала бы его ко всем чертям. А этот… Взялся из ниоткуда и уйдёт в никуда. Точнее, уйдёт она, а он-то останется. Понять его? Да как его поймёшь? Вот, двусмысленно говорит. Вроде ангел, а не прочь с ней переспать. Да и…земной он какой-то. Да, крыльев определённо не хватает.
-Ну да. Значит, наверное, наказание.
-Нет, работа.
-И что, нравится?
-В общем-то да. Во-первых, привык, во-вторых, варианты ещё хуже.
-А какие?
-Нельзя говорить.
-Совсем?
-Да.
-Ладно.
-Спасибо.
-За что?
-Что не допытываешься дальше.
-Не охота.
-Вот и замечательно.
Сидят напротив, курят, пьют что-то из чайных кружек. Другой чистой посуды в доме не осталось. Он уже успокоился, всё-таки и ему не чужд этот земной мир, и эта девочка, и эта квартира, и эти сигареты, и этот что-то, что они пьют. Он успокоился. Хоть это и его работа, в ней он находит своё удовольствие. Может, и привирал он, что не любит. А, может, и не привирал. Так или иначе ему хорошо. Она встаёт, тушит сигарету и садится на диван.
-Слушай…
-Да?
-Выключи свет. Ты же знаешь, я не люблю, когда светло.
-Знаю.
Щёлк».
Во время чтения его лицо было абсолютно холодным, как будто в какой-то момент его взяли заморозили, казалось, он даже не моргал. Дочитав до последней точки, он ещё долго держал листы в руках. Он давно не читал ничего подобного. А уж с такой театрализованной прелюдией так вообще никогда. Одна мысль вертелась у него в голове, как пуля со смещённым центром тяжести, она пронзала мозг и носилась по всем траекториям: «А что, если всё это правда?!».
Видимо, Михалыч наблюдал за Хемом, потому что как только Хем очнулся, вышел из этого состояния и потянулся к бокалу, Михалыч подсел к нему: «Старина, всё в порядке?». Хем выпил дайкири залпом, хоть это было и не в его правилах, посмотрел на Михалыча и сказал: «Не совсем, но оно и к лучшему. Давненько не бывало такого, давненько…». Похлопал его по плечу, пожелал удачи, пошёл к бармену, расплатился и вышел. Закурил. Посмотрел на небо, на прохожих. Вроде, всё как всегда, но он уже жил в другом мире, мире этого человека, хотя человека ли?, по имени «Эль» и мире рассказал. Поэтому прохожие казались ему существами из другого мира. Он решил, что самым мудрым сейчас будет пойти домой, обдумать всё, выспаться, а назавтра пойти в парк. Он догадывался, что это только начало лабиринта. Но понятия не имел какого и что у этого лабиринта в центре…