Глава 13
Часы в вестибюле метро шагнули на семь сорок пять. Один из телохранителей с усилием распахнул тяжелую дверь, другой прикрывал Мушкетова со спины. Сотрудники внешней охраны привыкли к причудам шефа. Сегодня он втиснулся в шкуру обычного москвича. Решил прогуляться пешочком, «как все».
Этой ночью никто из отдела не спал. — Претворяли в жизнь «задумки» Момоновца. Как он крылато выразился, «наконец-то пришла пора собирать камни у тех, кто держал их за пазухой». Анализировались данные внешнего наблюдения. Все, кто попал в объектив более раза, проверялись через главный компьютер. Для «наших людей» были готовы маленькие сюрпризы и большие домашние огорчения. Как следствие, узнаваемых лиц на Лубянской площади стало поменьше. У одних проблемы с женой, у других, — со здоровьем, у третьих, — нелады на работе.
Кивнув часовому у знамени, Мушкетов поднялся на третий этаж. Электронный замок отсканировал пропуск, сверил по базе данных сетчатку глаз. — Процедура, ставшая ритуалом. Она все еще будоражила кровь, холодила голову. Заставляла мыслить мгновенно, реагировать правильно, действовать нестандартно. Интуиция говорила Мушкетову, что сегодня — его день.
За последним поворотом — первая сигарета. — Это традиция, это «на счастье». Часы в кабинете пробили восемь. На рабочем столе зажглась зеленая лампочка, бесстрастно фиксируя наличие дисбаланса. Специалисты здесь уже поработали, составили схему. Все четыре «жука» сидели в стене, граничащей с шахтой лифта. Находящийся там ретранслятор узким лучом указал на подвал соседнего дома. До телефонов, слава Богу, не добрались. Да и зачем, если в «Конторе» у них свои люди? Все это, включая «своих людей», естественно, уберут. Но только после плановой утечки информации. Пусть и «те парни» узнают о последнем провале. Пусть поучаствуют в поисках. Не все ж нам уродоваться?!
Он отодвинул портьеру и глянул в окно. Все та же бригада меняла железо на крыше соседнего дома. Нагло работают, не таясь. Наверно, уверены, что дни его сочтены. Дулю им показать, что ли? Откуда бы знать серым ремесленникам, что борт № 1 уже обогнул побережье Крыма, что уже через пару часов поступит условный сигнал: «Ценный груз приняли без проблем». Посмотрим, товарищ Векшин, кто первым бросится из окна!
А вот и майор Устинов. Как всегда, пунктуален. Вежливо постучал, хоть обычно заходит без стука. Он весь, как длинный, нескладный вопрос, хотя отвечать придется ему.
— Значит, утек, подлец?
— Утек! — разведенные в стороны руки. «Сам, мол, не знаю как!»
— Где это ты, Георгий Романович, побриться успел? Ведь сказано было: с аэродрома — сразу сюда.
— Побрился прямо в машине. Электромеханической бритвой. Хотите, такую же подарю?
— Смотри у меня! А то, как говорил мичман Медведь, начальник офицерской «губы» с Рыбачьего, «еще трое суток ареста, и на ночь шинельку не выдавать!»
Устинов понимающе ухмыльнулся. Слово «медведь» — кодовое. — Условный сигнал, что беседу прослушивают. Но, кажется, он понял все раньше. Еще до того, как услышал слово «медведь», и взял в руки листочек с инструкцией. Молодец! Толковая смена растет!
Чтобы заполнить паузу, Мушкетов полез в сейф, загремел хрустальной посудой. Подумав, достал пару рюмок и бутылку шотландского виски:
— С утра говорят, не принято. Но мы с тобой не из тех, кто блюдет традиции, а из тех, кто их создает. Вот и шарахнем заграничного первача за наше общее дело, а заодно и поговорим. Разговор, сам понимаешь, будет долгим и не очень приятным…
….В подвальном помещении того самого дома, что в народе ассоциируется с названием «Лубянская площадь», двое дюжих парней «резались» в шахматы. Игра шла «на вылет». «Третий лишний», бездарно просадивший предыдущую партию, сидел чуть поодаль и дежурил в наушниках, сдвинутых на виски, у застывшего на паузе магнитофона.
— Кто чем думает, тот на том и сидит! — лениво прикалывался коротко стриженый блондин. Как будто бы сам он сидел на своей лысине. — С началом, Петрович, нового рабочего дня!
— Это тебе не при немцах, колбасой двери завязывать, — вторил ему здоровяк в кожаной куртке, очень похожий на осетина, — тут головой думать нужно.
— А зачем ему голова? — развивал тему блондин. — Он ведь у нас сильный специалист по слабому полу. Для этого дела можно обойтись и уменьшенной копией!
— Эх, хорошо рядом с вами сидеть! — огрызался Петрович. — Как будто в дубовой роще! Даже слышно, как рюмки звенят!
— Что, уже?! — Человек, похожий на осетина, с готовностью подхватил новую тему.
— Уже закусывает. Лимончиком с сахаром. Эх, ребята! Где бы себе такую работу найти? Сгорел бы на производстве, но зато — с трудовым орденом!
Петровичу, человеку без особых примет, с редкой проседью на черных висках, было чуть более тридцати. Его товарищам и того меньше. Жить, всем троим, оставалось ровно пятьдесят четыре с половиной минуты, если верить часам на стене кабинета, который они уже вторую неделю безуспешно прослушивали. Не зная отпущенных сроков, люди меньше всего думают о душе.
— Не смей говорить такие слова! — с притворным негодованием молвил блондин. — У людей подрывается вера в высшую справедливость! Не тебя ли я встретил в Доме кино в обществе очень шикарной миледи? И, по-моему, вы за столом не постились!
— Ша, Вовка! Проехали тему! О работе ни слова!
Было видно, что Петрович смутился. Он даже слегка покраснел.
— Ну-ка, ну-ка! — Вовка усилил нажим. — Слышишь, Гусар? По-моему, нас за дураков принимают! О какой работе ты говоришь? Или это она?!
— Ох, мужики! Не было бы это государственной тайной, я бы сказал, что да!
— Ни фига себе! — Вовка откинулся в кресле. — А я-то, дурак, думал, там бабка какая-нибудь! Ай да Момоновец! Ну, силен старикан! И как, интересно, все это выглядит, когда он ее «на предмет»?
— Как-как! — вмешался Гусар. — Старым дедовским способом! Раз, — и баба пищит! Два, — и пальцы на ногах поджимает! Что пристал к человеку? Разве не видишь, что тема ему неприятна? Что, командир, запала? Это ты ей брошь подарил?
Петрович грустно кивнул:
— Она даже кофту купила, под цвет рубина.
— И что, каждый день будет ее носить?! — вдруг, всполошился Вовка. — А если случайно на камень нажмет?!
— Нет, цепь не замкнется! — успокоил его Гусар, — уж поверь мне, как специалисту. Все сделано с поправкой на дурака. Система сработает, если все три условия совпадут по месту и времени. Нужно, чтобы Момоновец был у себя в кабинете. Нужно, чтоб подал голос. Да и она должна быть где-то поблизости. Не далее двадцати метров.
— Это что ж получается? Ты ее… своими руками?
— Вот попало вороне говно на зуб! — рассердился Петрович. — Что, да как? Первый раз, что ли? Хорош, мужики, душу мотать! Давай лучше о бабах!
— Давай! — согласился Гусар. — Ох, и мерзкие это создания! Из-за них одни неприятности. Я в последней командировке целый ящик «Столичной» продул!
— Ек макарек!
— Вот это ты, парень, влип!
— Посылают меня в Архангельск, — продолжил рассказчик, дождавшись уважительной тишины. — Контора у них на центральной улице. На дверях табличка для ненормальных: «Вход в КГБ». А есть ли оттуда выход, и где он находится, — того не указано. Зашел вечерком к старому другу. Выпили, закусили. Потянуло на приключения.
— Где тут у вас, — говорю, — самый съемный кабак?
— В любой, — отвечает, — иди, не ошибешься! А вот «Юбилейный» обходи стороной. Там играет Резицкий, — местная знаменитость. Контингент собирается весьма специфический: студентки, да мамины дочки. Приходят просто потанцевать, да послушать его музыку. Они никогда не снимаются, и за столиком почти не сидят, так как все у эстрады толпятся.
Зло меня разобрало:
— Спорим, Димон, на сорок бутылок, что пойду в этот ваш «Юбилярный», и любую сниму, на которую пальцем ткнешь!
— За сорок бутылок, — говорит корефан, — я и двух уведу! Ты попробуй так, за идею.
— Нет, — говорю, — только за пару ящиков! Вдруг, лахудру какую подсунешь?
— Заметано! По рукам?
— По рукам!
Поспорили. Приходим. Не кабак, а чистый «Универсам»! Люди давят друг друга у сцены, как у ларька с дефицитом.
А приятель мой, — та еще сволочь, — вилкой в толпу тычет:
— Видишь вон ту, рыжую, чуть в сторонке с подружкой отплясывает? Это дочь полковника Рюмина, моего любимого шефа. Вперед!
А она, блин, совсем ребенок! Пришлось поднимать руки.
— Сдаюсь! — говорю. — Завтра же получишь свой выигрыш!
А он, гад, от смеха давится:
— Самоотводы не принимаются! Ты вот что: в постель не ныряй, но присутствие обозначь! Тогда половину скощу! И сует мне свой диктофон.
Делать нечего. Дожидаюсь я танец помедленней, подхожу:
— Разрешите вас пригласить?
А она нос воротит. На мордахе такое сомнение: «Как бы, дядька, тебя поприличней послать?»
Делаю первый ход:
— Девушка, у вас глаза очень честные. Мне кажется, вам можно довериться!
И сразу же руки на плечи! Но дистанцию держит! Бабы, — они существа любопытные. Если бы отказала, неделю потом бы мучалась, — что ж ей сказать-то такое хотели?
Приглашаю ее за наш столик, — опасно, мол, могут подслушать!
Приятель мой, как увидел, что вместе идем, — враз испарился!
Смотрю ей в глаза, наливаю бокал шампанского и шепотом говорю:
— Мне на сутки где-то укрыться нужно.
— Почему? — в зеленых глазах испуг и тайное ожидание.
А я уже в роль вошел, покровительственно ее успокаиваю:
— Не волнуйтесь! Никого в своей жизни я не убил, не ограбил. Я приехал из Ленинграда. Работал там, до недавнего времени в обкомовском мужском бардаке.
Она как-то нервно хихикнула, но строго спросила:
— Не врете?
— Ну что вы! — Я вполне натурально обиделся. — Во властных структурах полно одиноких женщин. В силу своей занятости, им не до личного счастья. А мы, по задумке Романова, — главная составляющая их эффективной работы.
— И что же вам там не работалось?
А ничего девчушка! Ладненькая, смазливая, — эдакая заготовка на вырост. Юмор глубинный и очень едкий. О том, что она подкалывает, иной догадается разве что по глазам. А я свою партию гну:
— Сейчас ведь борьба с привилегиями. Ополчились на нас, на спецмагазины, на спецполиклиники. Журналисты что-то пронюхали. Ходят слухи, что кто-то из нас обслуживал малолеток…. В общем, скандал за скандалом, и пока все утихнет…
Я уже думал все! — Хана и второму ящику! И тут эта пигалица быстренько берет быка за рога:
— Мне кажется, вам опасно оставаться на людях. Пойдемте ко мне, прямо сейчас. Папа в командировке, а мама на юге. Будет только через неделю. Вы меня здесь подождите. Я быстро, только за столик схожу расплачусь!
Ребенок-ребенок, а быстренько сообразила, что второго шанса переспать с профессионалом может и не представится…
Так верите? Через черный ход пришлось убегать! Она, говорят, меня по всему ресторану разыскивала…
Так вот, я и думаю. Был у этой девчушки, какой никакой паренек. (Куда деваться? — Возраст такой!) Наверняка целовались, в любви друг другу клялись. Тут появляюсь я, — и все эти клятвы побоку! Может, Петрович, твоя бабешка тоже на два фронта работает? Тебе самому не кажется странным? — Вторую неделю пишем — и все ни хрена!
— Да нет! — усмехнулся Петрович, — ты, Мишка, не прав! А почему не прав, — про то долго рассказывать. В том, что Момоновец ни разу не прокололся, нет ничего удивительного. Он мужик крученый-крученый, как поросячий хвост. Иногда, сам себя за дурака держит. Послужишь с его, — сам таким станешь. Да нам-то многого и не надо: слово, еще полслова, чтобы хоть какая-то зацепка была…
— А ну-ка тихо, ребята!..
— Ну-ка тихо, ребята! — те же слова произнес и полковник КГБ Максимейко. Он внимательно прослушивал запись, сделанную его хлопцами, и терялся в догадках. Полковник не понимал, что заставило всех троих срочно сорваться с места и безоглядно ринуться навстречу своей смерти. От их «Жигулей» остались только куски окровавленного металла.
Максимейко напрасно просил тишины. Сотрудники 7-го отдела, не задействованные в работах на месте взрыва, и так потрясенно молчали.
— Признайся, майор, ты ведь тоже поверил, что он утонул?
При звуках этого голоса Максимейко вздрогнул.
— Это была очень хорошая имитация. Для милиции могла бы сойти. Поди, разберись без наших экспертов, что кровь на шапке из вены?
— Он очень основательно подготовился. О чем это говорит, майор? Позорный, печальный факт: Сид вычислил ваших людей буквально навскидку. Растет, гаденыш! Город блокирован?
— Мышь не проскочит!
— Этот парень не мышь. Он на двести процентов использовал единственный шанс. — Он вырвался из замкнутого пространства окруженного водой корабля…. Нет, надо было топить! Как говорил Гейдрих, «топи их всех на хрен!»
— Простите, не понял?
— Это шутка такая! К чему мы, майор, пришли? — Теперь у него для маневра огромный город. Ваши кордоны он обойдет, можешь не сомневаться. Я бы, во всяком случае, нашел не один способ. Теперь его ход. Его шанс. Мы выиграем только в одном случае, если правильно рассчитаем, в каком направлении он последует!
Голос, привыкший повелевать. Максимейко готов был поклясться, что слышал его ни раз и ни два. И слышал совсем недавно. Он снова и снова перематывал микрокассету, вслушивался в интонации, но искомый образ в памяти не возник.
— … Мы выиграем только в одном случае. Если правильно рассчитаем, в каком направлении он последует! — Мушкетов с шумом отодвинул пепельницу и налил по второй. — Давайте еще раз повторим пройденный материал. Итак, что нам известно об этом человеке? Я слушаю вас…
…Устинов пригубил содержимое рюмки, задумчиво пожевал кружочек лимона:
— Даже не знаю с чего начать.
— Начните сначала.
— Впервые объект упомянут в наших архивах 14 июля 1974 года. Место действия — внешний рейд порта Александрия. — Самый разгар арабо-израильского конфликта. В 12 часов 17 минут, если верить записям в судовом журнале, теплоход «Руза» Северного ордена Ленина морского пароходства, был атакован двумя израильскими ракетными катерами. После взрыва на главной палубе, в районе второго трюма, произошло смещение груза. Крен достигал десяти с половиной градусов. Возникший на судне пожар, удалось потушить силами экипажа. Никто из людей, по чистой случайности, не пострадал. По данным военного спутника, почти в то же самое время, был зафиксирован массированный налет израильской авиации на грузовые причалы порта. Теперь уже не осталось сомнений, что причина двух этих крупномасштабных акций — пассажиры в составе «Рузы», — два человека по линии нашего ведомства. Они должны были получить и проверить информацию, свидетельствующую о причастности «Моссада» и спецгрупп ЦРУ США к пропаже двух наших зенитно-ракетных комплексов…
Как давно это было! — печально подумал Мушкетов. — Стоит немного выпить, и опять меня память возвращает к этому дню. Где исток этой грусти?
…Тем утром он проснулся от шума. Кто-то стучал палкой в броняшку иллюминатора. Мушкетов оделся и вышел на палубу. Боцман отбил три склянки. — Три смычки якорь-цепи в воде. «Руза» застыла на внешнем рейде порта Александрия. Стук повторился. Несколько человек свесились через леер. Где-то внизу танцевала утлая джонка. На ней восседала продувная, небритая рожа и «шевелила» веслом.
Абориген улыбнулся. Обрадовался, что заметили:
— Махмуд комсомолец! — церемонно представился он. И для верности стукнул себя кулаком в грудь. — Эй, Гагарин, Титов, Терешкова! Что нужно? Алескандрия все есть! Порнография есть! Нож автоматик есть! Шпанский мушка есть! Гондон – усы есть! Алескандрия все есть!
— Уйдите, Виктор Игнатьевич! — раздался знакомый голос. — Не вздумайте связываться! Не народ, а одно название. Родную сестру продаст за браслет от часов. А ворье несусветное! Стоит на палубе, смеется, смотрит тебе в глаза, а сам голой пяткой медную пробку выкручивает. Матросы ее вчетвером затягивали, а он — голой пяткой!
— Ты разве здесь раньше бывал? — хмуро спросил Виктор Игнатьевич.
Увидев Антона, он опять испытал чувство неловкости. Впрочем, нет, не опять! После того самого случая, они впервые столкнулись так близко. С глазу на глаз, без посторонних. Мушкетов хотел уйти, не дождавшись ответа, но выручил Векшин. — Не выспавшийся и мрачный, он потянул его за рукав.
Пришлось возвращаться в каюту, чтобы снова погрязнуть в суете суматошных дел. Москва торопила. Ей, как воздух, нужен был результат. Под высоким начальственным задом шаталось кресло. Наконец, позвонили из консульства. Сказали, что катер за ними придет часа через два.
Наскоро пообедав, он и Векшин вышли на палубу. На душе было пусто и муторно. А потом его накрыл с головой приступ холодной ярости. Это ж надо, какой-то ублюдок играючи проникает в тренированный мозг разведчика! А на что он еще способен, этот Антон? Жаль, что Женька носится с ним, как дурак с писаной торбой, а то б!… Интересно, знает ли он, о чем я сейчас думаю?
Антон работал, взобравшись с ногами на леер. Руки у него были заняты. — Он смешно шевелил губами, сдувая капельки пота с кончика носа. На лице, припорошенном разноцветными хлопьями, сияла улыбка:
— Да вот, изоляторы чищу, — сказал он, предвосхищая вопрос. — Братья матросы краской измазали, а Владимир Петрович ругается. Нет, говорит, никакого приема, — сплошное непрохождение!… Вы от нас навсегда?
Ну вот! Он уже знает, что мы уезжаем!
Антон спрыгнул на палубу, вытер руку подолом рубахи, и хотел протянуть ее для прощания. Вдруг он застыл. Что-то такое в его глазах заставило Мушкетова обернуться…
Если след летящей ракеты имеет вид огненной линии — она не твоя. А если он, как огненный «шарик», — значит, ты — ее цель. В данном конкретном случае огненных шариков было аж два. А сколько там линий, — не было времени пересчитывать. Он очень испугался за друга.
Говорят, человек, в минуты смертельной опасности вспоминает о самом важном. Мушкетов вспомнил Вьетнам, весну в горах Чьюнгшонга, и себя, разбитого в хлам. Все это вылилось в крик:
— Женька, атас!!!
Векшин схватил мальчишку за шиворот, что есть мочи, швырнул в сторону, и упал на него всем телом. Сверху навалился Мушкетов.
Сначала рвануло у грузовой мачты, в районе третьего трюма. Осколки барабанили по надстройке, прошивали ее, как консервную банку, влетали в раскрытые иллюминаторы. Дверь над их головами сильно тряхнуло. Одна из задраек с треском вышла из паза. — Это срезало дужку огромного навесного замка.
Вторая ракета упала у правого борта, окатила холодным душем. Стальные цепи, крепившие палубный груз, разошлись как гнилые нитки. — Не выдержали чудовищной перегрузки. Взрывная волна ударила в днище. Пароход покачнулся, загудел всей своей громадной утробой, и медленно лег на бок. Аборигены на джонках, шакалившие по рейду, прыснули, было вон. Но, завидев большую халяву, рванулись вперед, на стену огня. — В море сползали пылающие пакеты лучшего в мире, северного пилолеса. Если проявить расторопность, можно хорошо поживиться. Добычи хватит на всех!
На судне мгновенно сыграли тревогу. Люди тушили пожар, спасали все, что еще было можно спасти. Во всех четырех трюмах были точно такие же доски. Они запросто могли загореться просто от высокой температуры. У забранных брезентом горловин было жарче всего. Матросы брандспойтами отсекали пламя. Оттаскивали баграми горящую древесину. Внизу, под железной палубой, сработала автоматика, включилась система пожаротушения…
…Мушкетов поднялся на ноги. Окинул глазами замкнутый круг горизонта. Над причалами порта клубился дым. Где-то там завывала сирена, гремели взрывы, слышались выстрелы.
— За что они нас? — тихо спросил Антон. Из прокушенной нижней губы на рубаху капала кровь.
— За то, что мы есть…