Женька

      
               

Повесть «Женька» - одно из ранних произведений Владимира Долгопольского, чей незаурядный талант нашёл своё воплощение.
К явным достижениям автора можно отнести особую интонацию изложения, где строго соблюдена пропорция между динамикой раскрытия образа и композиционным построением повествования.
Тонкий лиризм и стилевая традиционность удачно сочетаются с жёсткими реалиями большого города, где, как в тисках, формируется детская душа. Произведению присущи: объективный авторский взгляд, умение тонко подметить конкретную житейскую деталь, повествовательная интонация. 
Каждая глава повести - это маленькая новелла, где присутствуют все элементы эпической структуры: экспозиция, данная двумя-тремя скупыми штрихами, завязка, развитие событий, доходящее до кульминационного момента и, наконец, развязка.
Этическая система повести - стоицизм: опора мальчику только он сам, спасения извне ему ждать нельзя. Автор - мастер точного словоупотребления и смыслового построения произведения.
Хочется верить, что повесть «Женька» будет доступна в скором времени вниманию широкой читательской аудитории.       

                Владимир Шпагин, рецензент





Всякое коммерческое использование текста и оформления книги – полностью или частично – возможно исключительно с письменного разрешения Правообладателя. Нарушения преследуются в соответствии с законодательством и международными договорами.


Настоящее издание знакомит широкого читателя  с  одним из первых прозаических произведений Владимира Долгопольского – повестью “Женька”.
Эта история о том, как маленький мальчик, растущий в дебрях каменного Петербурга - Ленинграда и совершенно одинокий, смог совершить поступок, который зачастую не по силам и взрослому человеку.





Все персонажы и события данного произведения
вымышлены, всякое сходство их с реальными
событиями и лицами является случайным.



Посвящаю моим дорогим детям -
сыну Илье и дочери Евгении







 1. Н А Ч А Л О

  Ночь незаметно уходила, на востоке небо стало чуть светлее, остывшие за несколько часов дремоты вагоны зашевелились. Мягко, с протяжным воем на крутых поворотах, трамваи потянулись из парка навстречу осенней, предрассветной мгле.
   Мальчик на мгновение проснулся, отчётливо представил себе длинные, красные полоски вагонов на фоне ноябрьского свежего снега, но волна крепкого детского сна окатила его и, нырнув в подушку, он вновь уснул.   
  Он был ещё мал и не знал, что делают взрослые люди в этот ранний час, проделывая до автоматизма доведённые действия нехитрых сборов на работу, когда что-нибудь уже болит, ночью мучала бессоница и бродили нелёгкие думы. 
   Мальчик спал, удовлетворённо почмокивая, ему виделся, видимо, хороший сон, а мама, поправив одеяло и погладив его волосы лёгкой рукой, проверила будильник и ушла на работу, тихо закрыв дверь.
   Сюда, на северо-западную окраину города они переехали год назад. Десять лет жизни мальчик прожил в центре города, в каменных застройках старого Петербурга.
  Дом, в котором находилась на пятом этаже квартира, где жил тогда мальчик с мамой, имел адрес " Пушкинская, 18 ", но с улицы нужно было пройти три двора, чтобы дойти до парадной двери.

   Великий Петербург имел свои задворки, и они жили в одной комнате в коммунальной квартире с одной раковиной на кухне и туалетом с маленьким закрашенным окошком, выходившим на лестницу.
  Подымаясь на свой последний этаж, можно было слушать музыку ватерклозетов.
  В комнате было два окна, но они выходили на север, и, если взобраться на широкий подоконник, увидеть можно было только двор - серый бетонный колодец, обозначенный впадинами окон противоположных стен, за которыми жили люди. Слева, внизу виднелись крыши домов, а ещё ниже величественная стена заднего двора завода духовых инструментов.
  Мать старалась отвлечь сына от мрачности архитектуры замкнутых объёмов и создать определённую атмосферу в комнате, увешивая её картинами с изображениями больших пространств, моря, гор, цветущих лугов.
  Картин, репродукций, фотографий становилось всё больше и постепенно с годами стены комнаты оказались закрытыми почти полностью. Кроватка, где спал мальчик, стояла за белым пианино в углу, над ней он повесил вырезки с изображениями лошадей, их было много.
  Умные, выразительные глаза животных, подстриженные гривы, торчком стоящие уши… лошади лежали на зелёной траве и по-доброму смотрели на мальчика, когда он что-нибудь клеил, мастерил на столе, стоявшем рядом с кроваткой, или собирался спать.
  В квартире, кроме них, было ещё два жильца.
Иван Суров, сорокалетний механик таксомоторного парка, был горький пьяница. Устав от него, жена с дочкой ушла к инженеру-снабженцу. Суров стал пить ещё больше.

  Когда Суров приходил, мальчик проверял задвижку на двери. Сосед лез с пьяной, слезливой любовью, ему хотелось общения.
  Он стучал в дверь и кричал:
   - Женька, открой дверь, стервец, я тебе конфеты принёс. Открой, Жень, открой, малец …-  он ещё долго возился, сопел, матерясь, и засыпал около двери.
  Перепуганный мальчик плакал за дверью, ему было горько, что у него нет отца, который мог открыть дверь и дать Сурову по шее, оттащив его в свою комнату.
   Родители что-то не поделили, и когда мальчику было четыре года, отец ушёл.
  Мать вычеркнула его из жизни, и было даже неизвестно, где он живёт. Но мальчик помнил отца, первые свои годы, когда внешний мир жил рядом с коляской, первые лыжи, папа тащил его за верёвку по лыжне, первые футбольные упражнения…
  Когда отец ушёл, мальчик замкнулся, озлобился, стал драться на улице, и к шести годам он превратился в маленького, городского Гавроша, который слонялся по дворам, рядом с кошками, бродячими собаками и такими же безотцовскими пацанами, которые дожидались своих мам на улице, она была их вторым домом.
  Наиболее приличную комнату в их квартире занимала пенсионерка, бывшая учительница истории Агнесса Павловна Поплавская.
  Маленькая, полная, седая женщина, всегда опрятно одетая, спокойная, она была стержнем маленького и столь разношёрстного коллектива коммунальной квартиры.
    Суров никогда не кричал на неё, слушался, да и мальчик любил " нашу старушенцию ", любил сидеть у неё на кожаном диване и смотреть картинки в старых, тяжёлых книгах.

  Учиться читать он не хотел, трудно было…
  Именно учительница смогла увидеть в Мальчике то, что подспудно дремало в его головёнке. Можно  считать, что ему повезло в жизни. Известно, что все люди без исключения талантливы, просто они предрасположены каждый для своего дела, вот во-время найти это дело чрезвычайно трудно. Чаще всего человек так и проживёт свою жизнь, не зная, для чего он появился на свет…
   Помог случай… Тёплым июньским вечером, когда на каменные дворы Петербурга опускается призрачное очарованье белых ночей, Агнесса Павловна, возвращаясь домой с тяжёлыми сумками, набитыми продуктами, увидела среди мужчин, сидевших за деревянным столом во дворе, Женьку. Он сидел, держал в руках карты и солидно играл в " подкидного дурака ".
   Агнесса Павловна считала карты не только пустым, но и вредным занятием, одним из безнравстенных способов вре-мяпрепровождения и заработка. Она поставила сумки и строго посмотрела на компанию.
  -  Павловна, ты посмотри, что этот пацан делает, он же на ходу подмётки рвёт, а? - сипло дыша и поглаживая огромный живот, бормотал одноногий старик. Он гладил языком влажные губы и постукивал костылём по скамье. 
  Женька сыпал козырями, звонко шлёпая картами по отполированному столу и горделиво посматривал на Агнессу Павловну огромными карими глазами.
  -  Вам, Павел Андреевич, должно быть стыдно…
  - Женя, - сказала Агнесса Павловна глубоким голосом педагога, умевшего держать тишину в классе, -  Женя, оставь игру и помоги мне с сумками. Я прошу тебя.
Прямое давление Женька не воспринимал, нарочно на "нельзя" стремился совершить задуманное, но на коррект-ный, вежливый тон или просьбу реагировал мгновенно.

Компания притихла. Женька бросил карты, молча взял одну из сумок и, изгибаясь всем своим тоненьким мальчишеским телом, потащил её к парадной двери.
  Когда они поднялись наверх, и Агнесса Павловна отдышалась, она сказала мягко, но с горькими, властными нотками:
  - Женя, я тебя очень прошу, слышишь?  Никогда не играть в карты. Пойдём ко мне, я тебе почитаю. Чай попьём у меня, и скоро мама придёт, хорошо?
  … Они сидели молча и пили чай. Агнесса Павловна тихонько поглядывала, как Женька уминал булку с клубничным вареньем и прихлёбывал из блюдца. Своих детей у неё не было - война помешала.
  Грустное, волнующее чувство тепла и желания сделать для этого одинокого мальчика что-то значительное заставило её встать. Она открыла шкаф и, повозившись, вытащила оттуда большую коробку в кожаном чехле, погладила её рукой и положила на стол.
  -  Подойди ко мне, Женя, держи, - сказала она и положила ему коробку на руки.
От тяжести и неожиданности мальчик даже присел.
  -  Что это, Агнесса Павловна? - испуганно, севшим голосом спросил он.
   -  А вот сейчас найдём ключи и откроем. Увидишь.
Щёлкнув двумя маленькими замочками, она открыла чехол и мальчик увидел внутри шахматную доску и, раскрыв её, фигуры из белой и чёрной кости.
  Шахматы… темно коричневые поля, как плитки шоколада, были врезаны в серостальные перламутровые пластины, незнакомые буквы и цифры по краям поля и фигуры… выточенные древним мастером благородные кони, похожие на коней Клодта с Аничкова моста Петербурга, величавые короли и королевы, слоны-офицеры с копьями, колонны-ладьи и пешки с маленькими кирасами на головах.
  Мальчик зачарованно смотрел на старинное произведение искусства, а Агнесса Павловна тихонько расставляла фигуры. Вскоре построение было закончено, шахматное поле очистилось, и мальчику вдруг почудилось, что войска замерли и ждут сигнала, чтобы сразиться на поле битвы…
  - Эти шахматы привёз после войны из Германии мой муж Дмитрий, он хорошо играл когда-то, - сказала она, шумно вздохнув.
  - Если ты любишь играть в войну, решать задачи и хочешь быть полководцем или инженером, я научу тебя играть, хочешь? Это немножко интересней, чем карты, ты только начни и убедишься сам.
  … Сначала сложность игры напугала его, затем ему не захотелось снимать фигуры, особенно свои, он не хотел проигрывать, плакал, и Агнессе Павловне уже казалось, что из её затеи ничего не выйдет.
  Однажды вечером к ней зашёл старый её знакомый, учитель математики, более тридцати лет проработали они вместе в одной школе.
Помолодевшая Агнесса Павловна бегала из кухни в комнату и обратно. В квартире вкусно пахло пирогами, звучала классическая музыка. Когда учителя сели играть в шахматы, Женька был приглашён в комнату. Его угостили пирогом, налили чаю.
Занимаясь, вроде бы, пирогом,  мальчик пристроился рядом  и  внимательно смотрел, как взрослые разыгрывают королевский гамбит и как старик постепенно захватывает инициативу, склоняя партию в свою пользу.
Играя, старик полностью погружался в игру, начинал тихо петь приятным баритоном и даже немного раскачиваться, лицо его молодело, глаза блестели.

  Агнесса Павловна быстро проиграла, огорчённо и молча положила короля, и тогда Женька осторожно спросил: 
  -  Можно мне с Вами?
- С удовольствием, молодой человек, почту за честь, -
сказал учитель.
Через полчаса он предложил Женьке ничью, которую тот с гордостью принял.
К двадцать пятому ходу на доске была сложная позиция, и все чёрные фигуры Женьки стояли под надёжной защитой.
  - Хочешь заниматься серьёзно? - спросил старый учитель.
  -  Не знаю, - тихо ответил мальчик. - У меня не получится.
  - Получится, очень даже получится, - ответил старик и, осторожно сняв фигуры с доски, поставил несколько фигур обратно и сказал:
   - Поставь мат в два хода.
  Когда Женька решил несколько задач, участь его была решена.
  В сентябре, когда ему было шесть с половиной лет, его, заросшего после летних каникул, подстригли, тщательно вымыли, одели в парадный костюм и привезли на конкурс во Дворец Пионеров имени Андрея Жданова, расположенный в прекрасном Аничковом дворце на Невском проспекте, 39.
  Родителей не пускали, и Агнесса Павловна и мама тихо сидели в вестибюле.
  Женька решил три из четырёх, предложенных ему, задач и был допущен к участию в сеансе одновременной игры, который давал абитуриентам шахматный мастер.
Игра, естественно, шла в одни ворота, но Женька продержался двадцать восемь ходов. Когда он огорчённый и несколько обалдевший от напряжения, поднял глаза от доски, он увидел, что из тридцати участников за досками сидит пять человек.

Мастер, элегантно и строго одетый мужчина, чуть улыбнулся ему, погладил по голове и сказал: - Вы приняты, молодой человек.
…С тех пор прошло много времени, но эту, свою первую партию во Дворце Женька помнил наизусть.
Больше всего его потрясло ощущение мощи игры мастера, легкость, с которой передвигались его фигуры.
Облик мастера, стройного, чуть поседевшего мужчины, поразил Женьку в самое сердце.   
 



















2.  Т И М У Р

  Ноябрьский рассвет нехотя раздвигал темноту, и в маленькой комнате мальчика на стене можно было разглядеть знакомых по Пушкинской улице лошадей, около окна стоял журнальный столик, на котором лежала резиновая шахматная доска с разбросанными на ней деревянными фигурами. Они были обглоданы, как мебель комнаты, в которой живёт щенок.
   Зазвенел будильник. Мальчик легко проснулся и сразу сел на кровать. Протирая глаза, он посмотрел на часы и, что-то вспомнив, стал шарить под подушкой. Он нашёл спрятанную турецкую монету, которую выменял вчера у Тимура.
Во Дворце, кроме шахматной, шла тайная, но активная деятельность филателистов и нумизматов.
Поскольку любой обмен неизбежно связан с деньгами и мешал учебному процессу, деятельность " любителей старины " порицалась тренерами и жестко преследовалась.
  С Тимуром Женька познакомился три года назад, когда они, ещё первоклашки, учили шахматную нотацию и старались записывать свои партии, держа ручку в кулаке, квадратными буквами. На это уходило больше сил, чем на саму партию.
  У Дворца были свои традиции и законы, выверенные временем. За учебный год каждый должен быть участником четырёх турниров.
По времени турнир был равен четверти средней школы. Все турниры были квалификационные, так что гений мог сразу
из новичков пройти все стадии становления: 4 разряд, 3-Б, 3-А и второй разряды.
С такой скоростью можно было идти лишь к получению первого разряда.
Затем перворазрядников Дворца уже выпускали в город, к взрослым шахматистам, где двенадцатилетних юнцов, как правило, нещадно " били " на первых порах.
   Шахматная игра, как известно, сложна и беспредельна по своей глубине. Родители старались изо всех сил, видя в своих отпрысках будущих гениев, но борьба в турнирах была бескомпромиссная, и пройти эту костоломку быстро редко кому удавалось.
   Первый год шел на психологическую подготовку:
научиться совмещать школу и Дворец, терпеть метро и транспортные завалы в часы пик, не обращать внимания на шум в зале, на неспортивное поведение партнёров и их друзей, научиться отключаться и думать при посторонних.
  На партию с записью, полтора часа каждому, то есть три часа, просто не хватало сил семилетнему пацану, прибежавшему во Дворец после школы, на сухомятке и тощем обеде в школьном буфете. В середине партии необходимо было съесть яблоко или булку, сбегать в туалет, чтобы быть хоть в какой-то форме в эндшпиле.
Было тяжело…
   Женька попал в группу к Владимиру Сергеевичу Жамову, отставному капитану первого ранга, бывшему командиру сторожевого корабля.
  Жамов был сильным шахматным мастером, дисциплину закручивал железную, и дети у него часто плакали, но быстро “росли”. Женька побеждал на конкурсах задач, был активен на теоретических занятиях и не боялся работать у демонстрационной доски.
 
Тимур почти не отставал от него, и они стали быстро подниматься по разрядной лестнице. Побеждали они именно в первых турнирах учебного года.
После лета, подросшие, загорелые, они приходили в турнирный зал Дворца, где на входе на них смотрели со стены чемпионы мира по шахматам, а в глубине зала стоял стенд с фотографиями гроссмейстеров и мастеров спорта, которые в детстве также, как они, протирали штаны за этими старыми досками.
В параллельных турнирах Тимур и Женька брали норму, 75 процентов очков, и переходили в следующий разряд.
К третьему году они вырвались, наконец, из 3А разряда и получили вторые разряды. Здесь публика была более солидная, от 9 до 13 лет, параллельных турниров было меньше, но и скорость их подъёма резко упала, получить первый разряд оказалось значительно труднее. 

… Женька оделся, мыться не стал, благо мать на работе и никто не проверит, он поковырял в глазах, отхлебнул чай из приготовленного мамой термоса, проверил ключи, и, нагрузившись портфелем, мешком с запасными тапками и формой для физкультуры, потащился в школу.
   Обходя лужи, отворачивая лицо от порывов холодного ветра, который сыпал мокрой листвой и приносил запах поздней осени, Женька с удовольствием вдыхал свежий морской воздух, жмурил глаза и вдруг вспомнил вчерашнюю партию.
  Он никак не мог понять, почему Тимур просмотрел обычную трёхходовку и, попав под тактический удар, сдал ему партию. Тимур всегда тяжело переживал поражение, но в этот раз он как-то отрешенно посмотрел  в  глаза Женьки,  улыбнулся дрожащими губами и пошёл из зала, не попрощавшись и не глядя ни на кого. 

  …Женька знал, что дома у Тимура плохо. Как-то он зашёл к нему в гости. Тренер Жамов не пришёл на теорию, и Тимур пригласил его домой посмотреть монеты.
Они сидели на диване, и, по очереди забирая друг от друга большую лупу в оправе с чёрной ручкой, смотрели на изображения королей, всадников, читали надписи.
Было тепло и легко на душе.
   Внезапно дверь открылась, в комнату шумно вошёл мужчина, высокий и худой, с блестящими глазами.
  Он подошёл и, не смотря на Женьку, строго спросил у Тимура:
  - А я разрешил тебе брать лупу? Положь на место, сопляк. Пока я тебе не дал по шее.
По тону и запаху Женька догадался, это отец Тимура и что он сильно пьян. Женька вспомнил соседа Сурова на Пушкинской, и ему мучительно захотелось уйти. Он посмотрел на поникшего Тимура, быстро встал и отчётливо, спокойно сказал:
  - Здравствуйте. Меня зовут Евгений. Я - друг Вашего Тимура. Извините… возьмите, пожалуйста, Вашу лупу. У Вас очень хорошие монеты.
   От ясного, спокойного тона незнакомого мальчика мужчина собрался, оторопело засопел и уставился на Женьку.
  -  А, очередной вундер, а, - он зло и хрипло засмеялся, надолго закашлялся и продолжил с натугой в голосе, - не хотите ли к барьеру, маэстро, блиц, а… партию, не сочтите за труд?
  Женя ещё раз посмотрел на Тимура, тот тихонько сполз с дивана. Было видно, что он очень боится отца.
  - Не надо, Женя. Пойдём…пойдём, - повторил Тимур погромче и потянул Женьку за рукав.

  - Стой, сопляк, бездарь, ничтожество, из тебя никогда, слышись, никогда не получится шахматист, потому что ты не боец, понял?
   Он размахивал рукой и старался дотянуться до уха Тимура. На шум вошла мать, бледная, усталая женщина в переднике. Она вытерла руки и сказала твёрдо:
  - Оставь Тимура в покое, Аркадий. Постесняйся постороннего мальчика, ирод…
  - Ну что Вы, - вдруг сказал Женька, побледнев и широко улыбаясь, - почему же, с удовольствием. Простите, пожалуйста, как Ваше имя, отчество?
  -  Аркадий Савельевич, - с сарказмом и раздражением ответил мужчина и, отбрасывая обеими руками волосы назад, стал сжимать голову, стараясь собраться, стряхнуть с себя опьянение и годы.
  - По скольку ставим? - развязно спросил Женька, стараясь разрядить обстановку.
Он вспомнил игры в подкидного дурака во дворе на Пушкинской… -  По три или по пять минут, Аркадий Савельевич?
  - Мне - три, Вам - пять, - небрежно ответил Аркадий Савельевич и тяжело сел на стул около стола, на котором, как и у Женьки, всегда стояла доска с шахматами.
   Глаза Женьки блестели, он тщательно скрывал свой гнев, его переполняло желание сделать больно этому большому, дурно пахнущему мужчине, который в своей безысходности отравлял жизнь близким.
Женька вспомнил, как он плакал на Пушкинской около двери, под которой засыпал пьяный Суров. Он вдруг вспомнил, что в прошлом году Суров внезапно умер, неразборчиво выпив что-то похожее на водку.

Когда позвонила Агнесса Павловна и сообщила о кончине Сурова, мать села на стул около телефона и горько заплакала.
Женька стоял около неё, теребил за плечо, гладил, глотал комок слёз в горле, и никак не мог понять, почему его мать так горюет по поводу смерти горького пьяницы, который, как ему казалось, никому был не нужен. Ему не дано было знать, что когда-то Суров был молодой, широкоплечий парень, волейболист.
  Это были годы маминой юности… Прийдя из армии, Суров устроился автомехаником в таксомоторный парк, женился, прекрасно зарабатывал, но рассчитывались с ним не всегда деньгами, а иногда и водкой. Шли годы, и Суров опускался, деградировал.
Жена его, Валя, вырастила дочку до семилетнего возраста, пошла работать инженером в отдел снабжения.
  Она была красивая, пышная женщина с сильным характером. Быстро продвигалась по службе и крепко гуляла. Часто, под предлогом командировок, она неделями пропадала и, однажды, забрав дочку, просто ушла из дома, переехав к одному из своих коллег по службе. Суров стал зверски пить.
   Всего этого Женька не знал, но на похороны он мать одну не пустил и пошёл с нею. Он ещё никогда не видел мёртвых, только в кино или по телевизору.
Когда они с мамой подошли в тылах какой-то больницы к подвалу и открыли дверь, Женька увидел небольшой зал, в котором стояло десять - двенадцать топчанов. На одном из топчанов, в правом углу, стоял крашеный гроб и в нём кто-то лежал, накрытый с головой.
  В зале никого не было, они молча стояли, не зная что делать. Внезапно окрылась внутренняя дверь, и пожилая, грузная женщина спросила:

  - Вы к кому?
  - К Сурову - тихо ответила мать.
   Женщина молча подошла к гробу и осторожно откинула накидку. В гробу лежал, красивый в смерти, их бывший сосед Суров.
   И Женьке стало очень страшно. Он ухватился за мамину руку и не мог сдвинуться с места.
   Мама сказала спокойно:
     - Постой здесь, сынок. Не бойся, - она улыбнулась ему, тихонько погладила его по голове и, освободив свою руку, пошла к гробу. Положив цветы около руки Сурова, она встала у изголовья гроба и, сгорбившись, стала беззвучно плакать.
   Женька пересилил себя и подошёл к ней. Они стояли молча несколько минут, за стеной раздался шум мотора, и в зал вошло сразу много, много людей.
Среди них Женька знал только Агнессу Павловну. Она очень постарела, и в этот момент Женька вдруг понял, как он любит эту старушку.
Он подошёл к ней, посмотрел ей в глаза и тихо прижался к серому сукну её пальто…
  … Всё это пролетело в голове Женьки, пока он расставлял шахматы. Поставили часы,  и уже ничего не существовало для него, кроме шахматной партии. Дебют пролетел мгновенно. Если не считать водочного перегара и запаха табака, ничто не напоминало о том, что против Женьки сидел пьяный, потрёпанный, пожилой человек.
Чёткие движения, осторожное, в чём-то даже элегантное движение руки и пальца, нажимавшего на кнопку часов. Перед каждым нажатием, уже сделав ход, он делал секундную паузу, как бы подчёркивая, что времени у него достаточно.

   Женька изо всех сил старался. Он хотел не просто выиграть, но выиграть комбинационно, что особенно трудно в блице, когда времени считать варианты почти нет.
Он был моложе и надеялся на скорость своего мозга. Но Аркадий Савельевич был невозмутим, это была какая-то шахматная машина на спиртовом горючем.
Машина думала за время партнёра и отвечала мгновенно. Когда у Женьки упал флажок, он имел фигуру и блестящую позицию, но… это блиц.
   Отец Тимура шумно вздохнул, опять зачесал обоими руками волосы и сказал вежливо:
  - Неплохо считаете, молодой человек. Хорошая скорость, но в блице Вы делаете это зря. Общая оценка, интуитивный выбор хода, расчет максимум на два-три хода… Очень неплохо. Ещё одну?
   Повернув резиновую доску, Женька получил черный цвет и начал раскручивать сицилианскую защиту.
Сицилианку он знал глубоко хода до двадцатого, и сейчас он тоже старался считать за время партнёра, тем более, что тот стал задумываться всё чаще и чаще. И опять отличная позиция, лишняя пешка, но мат Женька поставить не успел.
  - Вы очень быстро играете, Аркадий Савельевич, - негромко и огорчённо сказал Женька.
   -  Да… когда-то я был в хорошей форме, - уже мягко, с грустью сказал отец Тимура, он заметно протрезвел и быстро проговорил, поманив пальцем Тимура:
  - Тимка, иди сюда. Прости меня, сынок.
Он засопел, и, смешав шахматы, добавил:
  - Пошли, мальцы, попьём чайку.
  - Лена, сооруди нам чайку покрепче, мы сейчас посидим с пацанами, подумаем о жизни.
   Женька просидел у Тимура допоздна. Они втроём рас- сматривали монеты, марки, фотографии, на которых отец

Тимура был в полярной амуниции. На фото были пингвины, смешные, толстые, одного малыша Аркадий Савельевич держал за плавники…
   Женька рос без отца, да и в школе педагоги - одни женщины, а пацану так нужна мужская рука, нужен мужчина рядом. Но уж больно эти отцы бывают разные.
   Аркадий Савельевич был весёлый, добрый человек, это когда по-трезвому, и жутко груб, несдержан, когда приходил пьяный. За пьянство его выгнали из экспедиции. Затем он долго работал настройщиком радиоаппаратуры в лаборатории конструкторского бюро, но и там его запои надоели и, когда он сорвал сроки отладки нового прибора, его выгнали.
  Он устроился настройщиком  в серийный цех на конвейер. В цеху первые две декады работы почти не было.
Работали штурмом десять дней в месяц.
  Удивительно, но Женька положительно влиял на Аркадия Савельевича. В те вечера, когда Женька сидел у Тимура, а ребята сблизились и уже вместе делали уроки, он уже не буянил, старался не пить и часто сидел молча рядом и смотрел, как ребята щёлкают задачки по математике, и радовался, если Тимур решал быстрее.
  Женька быстро понял, как Аркадий Савельевич любит Тимура. Ему казалось, что Тимур - это последнее, что ещё держит этого человека в жизни. Видимо поэтому он так кричал на Тимура, требовал активной позиции и бурной деятельности. А Тимур был бледный, затюканный мальчик, способный, но …вот уж действительно не боец.
   Сделав уроки, ребята придвигали журнальный столик к дивану, и Аркадий Савельевич давал им сеанс одновременной игры на двух досках. На часах ставили по сорок пять минут, и Женька получал огромное удовольствие от игры. У противника уже не было детских просмотров, и получалась другая игра.
Взрослый хитрил, маневрировал и жестко карал за потерю темпа, слабый ход или плохо продуманную комбинацию. Часто Аркадий Савельевич проигрывал, тогда он краснел, надувался, но долго не злился, отходил быстро.
Вместе с Тимуром они часто провожали Женьку до метро.
   Но окончательно Женька и Аркадий Савельевич сблизились, подружились после одной удивительной истории…
























3. Д Е Н Ь Г И

  Как-то вечером Женька и Тимур сидели у Тимура дома и готовились к очередному туру турнира, как хлопнула входная дверь, и в комнату тихонько вошёл Аркадий Савельевич. Почти трезвый, он почтительно поздоровался с ребятами, с женой, тихо сел в угол комнаты и стал читать, шурша газетой.
   Мать Тимура негромко спросила мужа:
  - Аркаша, ты принёс деньги? Сегодня получка…
  - Ты знаешь, Лена, - широко раскрыв глаза и потирая руки, сказал Аркадий Савельевич, - Я их потерял.
  - Как потерял, Аркаша? Ты что?
  - Ну нету, понимаешь, нету, - нервно ответил Аркадий и стал вынимать из пиджака какие-то бумашки.
  - Были вот, сто двадцать целковых, а вот нету.
  - Аркаша, где ты был, ты же трезвый, где деньги? - мать уже закипала.
  Она посмотрела в сторону Женьки, сжала губы и вышла в коридор.
- Ирод окаянный, горе на мою голову! Я должна каждый день покупать ему две бутылки вина, чтобы он пил дома и не водился с ханыгами. Ирод окаянный… В магазине думают, что я алкоголичка какая-нибудь… На что жить будем? У меня получка только 22-го…

Тимур сидел бледный и ненавидящими глазами смотрел на отца. Тимура трясло, и он молчал, стиснув кулачки и сложив руки на коленях.
   Женька осторожно подошёл к Аркадию Савельевичу и  спросил негромко:
  - Где деньги, Аркадий Савельич?
  - А тебе какое дело? Ты кто такой? А ну, давай отсюда, - закричал, размахивая руками, Аркадий.
  - Где деньги, Аркадий Савельич? - Женька стоял, чуть расставив ноги и сжав кулаки. - Деньги где?
   Тимур вдруг встал и, страшно заикаясь, спросил:
  - П - п - папочка, г - где деньги?
   Аркадий Савельевич с испугом посмотрел на Тимура, вскочил, подбежал к нему и, тихо, брызгая слюной, прошептал задыхаясь:
  - Ребята, проиграл я получку в блице. Проиграл, понимаете? Завтра отыграюсь…
Слово мастера, я этого Кульчицкого возьму как ребёнка. Ребята, будут деньги…
  - В блиц, всю получку? - удивлённо переспросил Женька. - Где?
  - Господи, да в Саду Отдыха. Там всё время играют на деньги. Ребята - клянусь, завтра будут деньги.
  Но на завтра Аркадий Савельевич пришёл смертельно пьяный, что-то бормотал несвязно и завалился спать, не раздеваясь.
   Вот тогда Женька сказал Тимуру:
  - Слушай, есть идея.
    Ты знаешь Володьку Фраермана?
  - Фраера? А кто его не знает? Чемпион мира среди кадетов…
  …На следующий игровой день Женька во дворце не играл, а бегал по залу и шептался с ребятами.

Затем он взял Фраермана за рукав, оттащил его от де- монстрационной доски и повёл в туалет. Они проторчали там минут двадцать, о чём они говорили - никто не знает. Только, когда они появились, Фраерман был почему-то в тёмных очках, в чужой кепке и длинной куртке. За ними шли двое здоровенных парней из секции дзюдо. Вчетвером они вышли из Дворца.
   Но в Сад Отдыха они не пошли, поехали на Пушкинскую, 18.  Ребята посидели в скверике, около памятника Пушкину, а Женька побежал в свой старый двор и скоро вышел оттуда не один, а с Пал Андреичем, одноногим инвалидом.
  Тот неторопливо постукивал костылём по асфальту тротуара. На нём был чёрный пиджак с двумя рядами орденов и медалей. Старик имел несколько торжественный вид.
   Вот такой компанией - Фраерман с Женькой, два парня и Пал Андреевич - они сели в троллейбус и, проехав три остановки, слезли, перешли Невский проспект и вошли в Сад Отдыха.
   В углу Сада была крытая веранда, и на ней стояли столики с шахматами, народу было много.
  - Так, хлопцы, - хрипло сказал Пал Андреевич, наблюдая за толпой издали.
  - Я - старый разведчик. Слухайте сюда. Я Вас не знаю, вы меня тоже - ясно? Это - первое. Второе - сколько у нас денег?
Посчитали, Женька наскрёб во Дворце семь рублей.
  - Так, не густо. И у меня пятёрка. Получается двенадцать рублей. Совсем неплохо для начального капитала.
  - Слушай сюда, гений, - сказал Пал Андреич, обращаясь к Фраерману. - Сначала проигрывай, понял? Проиграть должен два раза. И делай то, что я сказал. Главное - завести его. И чтоб не сорвался с крючка. Рыбина он хитрая, себе цену, опять же, знает. Главное - не торопись, понял?

  - А как же не торопиться в блице? - весело улыбаясь, спросил Фраерман. - Уважаемый Пал Андреич, сделаем в лучшем виде!
  - Подождите, это ещё не всё. Вы, ребята, тоже не подходите. Сядьте где-нибудь рядом и играйте в шашки. В шашки умеете?
  - Умеем, - басом ответил один из них и подвигал мощными плечами.
Женька с явным сомнением посмотрел на них.
Подошли к толпе. Люди молча и сосредоточенно играли.   
Через минуту толкотни Женька уже разобрался, партнёры играли не по одной партии, а несколько партий.
Затем партнёры солидно раскланивались, отходили и незаметно рассчитывались.    
   Кульчицкий был здесь. Он занял, как обычно, свой столик и ждал клиентов. Закинув ногу на ногу, он небрежно барабанил пальцами пианиста по шахматной доске и покусывал волосы бороды. Кожаный пиджак, очки в импортной оправе, хорошая обувь - он заметно выделялся на фоне публики, которая, в основном, состояла из пенсионеров, бывших офицеров, учителей и прочего народа всякого  возраста и занятий, который всегда толчётся в шахматных заведениях.
   Женька специально переспросил, Кульчицкий ли это.
  - Он… красавец, - ядовито бросил один из играющих и с силой вбил фигуру в доску. Ударив по часам, он со злостью добавил:
  - Сидит, гадёныш, ждёт, кого бы раздеть. Он бесплатно не играет. Не то, что мы, шушера…
Он ещё что-то бормотал, но Женька уже не слушал.
Он нашёл свою компанию и взволнованно зашептал:   
  - Здесь, ребята, сидит, и там никого нет. Пошли быстрее. Пал Андреич, помоги нам, на бутылку сделаем.

- Дурак ты, Женька, - обиженно засопел Пал Андреич.
- Дурак ты, и всё. Причём здесь бутылка, гада надо взять.
Это факт. Для чего пришли? А ты бутылка…
Дзюдоисты незаметно отошли, Фраерман с ними.
Женька, Пал Андреич приблизились к Кульчицкому.
  - Свободно? - спросил Пал Андреич, показывая на доску. -  Можно с Вами, так сказать, тряхнуть стариной?
Подержи, Женька, костыль, - и, не дожидаясь приглашения, старик плюхнулся на плетёное кресло, которое жалобно заскрипело под его грузным телом.
  - Прости, дед, но я жду приятеля, - осторожно сказал Кульчицкий, поглаживая бороду. Он мгновенно оценил обстановку, и Пал Андреич его не интересовал.
  - Да и вообще, здесь ведь полно Ваших коллег, - добавил он, поглядывая на орденские планки старика, - с ними безопасней…
  - А, бесплатники, салажата. Ну не бойсь, мы это можем.
Не бойсь…поскольку, давай по два рубля, -  пробасил Пал Андреич и достал из кошеля два чистеньких рубля, положил их на доску. Вынимая деньги, старик специально широко раскрыл кошель, и Женька, да и Кульчицкий увидели две двадцатипятирублёвки.
   Кульчицкий оживился и, взяв себя в руки, сказал:
  - Видите ли, уважаемый, я привык участвовать в турнирах. А одна партия - это ведь не проверка сил, вот если пять или десять партий. Это интересно.
  - А вот попробуем одну. Там будет видно. Давай, борода, начинай, а то придёт твой приятель. А мне сыграть охота.
  Бедный Пал Андреич… через минуту он сидел весь красный, пот лил градом по его лицу. Женька сверлил глазами доску, стараясь помочь старику. Но игра шла в одни ворота, Кульчицкий не потратил и одной минуты.

   Небрежно взяв пальцами два рубля, он положил их, не глядя, во внутренний карман пиджака и спокойно закурил.
  В этот момент подошёл Володька Фраерман.
- Нет, уважаемый, - говорил Кульчицкий Пал Андреичу, - я не разбойник с большой дороги. Безоружных не бью. Вам лучше к ним, - широко улыбаясь, Кульчицкий показал на отставников, сидевших напротив.
  - Да Вы наверно мастер, а? - обиженно засопел Пал Андреич, и, взяв костыль у Женьки, переместил своё тело на соседнее кресло.
  - А, борода, скажи, мастер, да?
  - Мастер не мастер, неважно, а кое-что в ентом деле понимаю…
  -  Дяденька, а можно мне с Вами сыграть?
Кульчицкий изумлённо посмотрел на широкую кепку Фраермана, на его тёмные очки и расхохотался.
  - Иди, мальчик, я растлением малолетних не занимаюсь. Здесь игра, видишь, на деньги. А ты иди домой, а то мама заругает.
  - А у меня нет мамы, - спокойно сказал Фраерман.
  - Они с батей гробанулись на «Жигулях» в прошлом году. А вот деньги есть, - добавил Володька, и показал собранные двенадцать рублей.
  - Иди, иди, вот денёк, то инвалиды, то дети, - ворчал Кульчицкий, затягиваясь сигаретой.
  - Вы, дяденька, не бойтесь, деньги мои, честно, я монету продал. Ещё дешево взял, шестнадцатый век, Испания. У меня есть ещё. Вот, смотрите, - и Фраерман вытащил несколько монет и аккуратно положил их на шахматную доску.
  - Дяденька, мне деньги нужны, много денег. Сосед привёз из Афганистана такие монеты, закачаешься…
Сыграем, а?

  - Да пусть сыграет, борода, - заскрипел стулом Пал Андреич. - Научи мальца, а то ведь никто воспитанием не занимается. А потом почему-то гопники вырастают.
- Да ты играть-то умеешь? - почти закричал Кульчицкий. Он понимал толк в монетах, но возраст Фраермана шокировал его. Впрочем, он хорошо знал, что в шахматах возраст ни о чём не говорит.
  - Умею немного, сыграем, дяденька, - вновь запросил Володька и вытащил двенадцать рублей.
  -  Юноша, уберите деньги. Я сыграю просто так.
  -  Ты что, борода, боишься его? Так и скажи.
- Да ведь малец совсем, - оторопело проговорил Кульчицкий.
  -  Мне скоро шестнадцать будет, - уже улыбаясь, добавил Володька.
" Три года он добавил ", - подумал Женька.
  - Давайте, дяденька, сыграем хоть разок.
  Фраерман решительно сел напротив Кульчицкого и положил под доску два рубля.
Партия пролетела быстро. Фраерман получил мат, расстроился и, приподняв доску, достал два рубля и отдал их Кульчицкому.
  - Ну, вот и всё, - расхохотался  " борода ". - Были Ваши, стали наши. Иди в секцию, в Дом пионера и школьника, поиграй там лет десять и приходи снова.  " Борода " будет сидеть за третьим столиком справа.
   Пал Андреич огорчённо почмокал губами, развёл руками и сказал:
  - Ну, поиграл, малец, и хватит, ступай.
  Но Фраерман не шевелился, он смотрел на доску и что-то рассчитывал.
  - Хочу ещё, - сказал он и положил на доску четыре рубля.

  - Удваиваешь банк? - удивлённо произнёс Кульчицкий и посмотрел на Пал Андреича. Тот звякнул орденами, сделал большие глаза и сказал:
  - Малец, ты случайно не болен?
  - Теперь мои чёрные, - сказал Фраер и снял со злостью очки. - Не видно в них ни черта.
  Вторая партия пролетела также быстро. Мата не было, но флажок упал у Фраера.
Кульчицкий потратил, как обычно, одну минуту.
  - Дяденька, у Вас кнопка на часах не такая тугая. Я все силы трачу на нажатие. Так не пойдёт.
  - Часы ставят по правую руку для чёрных, юноша. Но если часы виноваты, я не против. Можно переставить.
  Володька вытащил все деньги. Теперь для продолжения игры надо было поставить восемь рублей. Шесть рублей ещё оставалось, два рубля Володька нашарил в карманах.
  - Зачем столько денег? - сказала " борода ". - Положи одну из твоих монет, и все дела.
  - Ха, дядя, монету захотел. Нет, вот восемь рублей.
  Третья партия у Кульчицкого не пошла. Малец на е4 ответил е6. Защита Пирца-Уфимцева.
  - Вот это кнопка! - весело повторял Фраер, видно было, что он включил все обороты. Кульчицкий кусал бороду, наклонился к доске, но игра не шла.
Приходилось всё время считать, и теперь уже у Фраера было больше времени. Так и докатились они до эндшпиля.
Кульчицкий сидел без пешки, и флажок у него упал раньше.
  Фраер забрал шестнадцать рублей, и под изумлёнными взорами Кульчицкого и Пал Андреича стал, слюнявя пальцы, медленно пересчитывать деньги.
  " Борода " несколько секунд оторопело смотрел на бухгалтерские операции противника, затем улыбнулся и сказал спокойно:

  - Играем дальше, юноша. Ещё одну партию, хорошо?
  - Э, нет, - уверенно сказал Фраер. - Мне хватит. Здесь куча денег, на две монеты будет. Я пошёл.
  - Так не годится, сынок, - сиплым басом сказал Пал Андреич. - Так не годится. Ты знаешь, что такое реванш? Дай отыграться.
Фраер посмотрел на деньги, на " бороду " и зло сказал:
  - Ну ладно, ещё одну и не больше.
- Юноша! Вы пришли во взрослую компанию, - чуть повышенным тоном заговорил Кульчицкий. Он расстегнул пиджак и, сняв очки, стал их протирать белоснежным носовым платком.
-  Здесь свои законы. Право на реванш, б-батенька.
  Женька почувствовал, что Кульчицкий ощутил мощь игры противника и настраивается на игру. По правилам проигравший расставляет фигуры.
Кульчицкий быстро расставил фигуры, и, вынув кожаный бумажник, отсчитал шестнадцать рублей и положил их под доску.
  Началась четвёртая партия. Женька с восхищением смотрел, как Фраерман мгновенно отвечал на ходы противника. Володька изо всех сил старался, чтобы время " бороды " бежало впереди. Дебют, размены, вот уже и без ферзей, ладейный эндшпиль и по три пешки. Мата не было, но у Кульчицкого опять флажок упал раньше. Кульчицкий был азартный игрок и сломать его было трудно.
  Он спокойно вынул три десятки и две монеты по рублю и твёрдо сказал:
  - Я хочу играть дальше.
Фраерман надвинул глубже кепку, на всякий случай чуть отодвинулся, затем приподнял доску, как бы проверяя, действительно ли лежит там " куча денег ", но ничего не ответил.

Обстановка накалялась, подошли дзюдоисты.
Пал Андреич спросил, наклоняясь к Фраеру:
  - Cынок, зачем тебе столько денег?
-  Подожди, дед, подожди, - перебил " борода ".   
- Парень, ты меня покупать вздумал? Как клиента решил взять? Ты что, вундер из Дворца, да? А ну сиди тихо и смотри, как надо играть. Что такое шестьдесят рублей? Я позавчера больше взял... словом, дай отыграться, парень. Слышишь, сиди тихо. 
  - Дядя, ты просто устал, стал медленно думать. Это же блиц, - ответил Фраерман и добавил, махнув рукой:
  - Зачем мне столько денег? Давай играть.
  - А что, борода, вроде парень неплохо двигает. Ты ведь хотел турнир! Вот и сыграйте ещё три партии.
Одну выиграй, затем ему реванш надо и решающую.
  - Три партии… В банке уже 64 рубля!
  - Три не буду, - запротестовал Фраер. - Только две. Мне уроки делать надо и на музыку идти. Пусть отыграется и одну решающую.
  - Хорошо. Две партии, - яростно сказал Кульчицкий.
  - Только все отойдите, не видно ничего, и часы на место.
  - Опять тугая кнопка, - возразил Фраер. - Давайте другие часы.
Кульчицкий внимательно осмотрел новые часы, попробовал и сказал:
  - Нет, играем моими. Этими я играть не буду.
  - Да, ладно, дяденька, поехали.
В пятой партии Володьке пришлось худо. Он сидел без пешки, а Кульчицкий яростно наседал. Мат висел на волоске. Володька маневрировал, заставлял размениваться и когда до мата осталось три хода, у " бороды " опять упал флажок.
 - Да что это такое?! - застонал Кульчицкий.

 - Да это ж наваждение какое-то… моя партия, три хода до мата.   
А ну-ка, сними кепку, парень!
Он сорвал с Володьки кепку, и все узнали его по последней фотографии на обложке шахматного журнала " 64 ".
  - Ах, ты гад! Да это Фраерман, я тебя узнал, - вскричал Кульчицкий. - И не стыдно тебе, а? Гони деньги обратно!
  - Что?! - Пал Андреич даже встал и поднял костыль.   
-  Что ты сказал? Гони деньги? Уговор дороже денег, ещё одна партия!
Один из ребят-дзюдоистов подошёл к Кульчицкому и, положив ему руку на плечо, сказал медленно:
  - Слушай меня внимательно. Ты сейчас рассчитаешься   и сыграешь последнюю партию.
  Кульчицкий сбросил руку с плеча и запел на одной ноте:
  - Та-ак, по-нят-но, вместе, да? Банда, значит… А я во Дворец пойду, гады, я Вас выведу на чистую воду…
  -  Да ладно, - мирно сказал Фраер. - Я по вторникам подаю милостыню нищим на паперти Собора Парижской Богоматери, прямо в Париже. Пусть идёт.
  - Нет! - заорал Пал Андреич, - пусть играет ещё одну партию!
Дрожа от гнева и ярости, Кульчицкий отсчитал 128 рублей.
Положить такую сумму под доску он не мог, и, сунув деньги за часы, он яростно нажал на кнопку часов.
   У Володьки были белые, он молниеносно разыграл испанскую партию. Кульчицкий отвечал мгновенно.
Со стороны казалось, что, если бы можно было сместить время назад лет на двести, то партнёры схватили бы шпаги.   
  Фраерман сидел бледный, как полотно, но играл чётко, не снижая скорости. Сказывалась реакция и разница в классе. За полминуты до флажка, после комбинации, он медленно


переставил белого слона и сказал: " Мат ", встал и, покачиваясь, отошёл от стола.
   Воцарилась гробовая тишина. Женька наклонился над позицией и повторил: " Да, мат ". Пал Андреич молча взял деньги. Кульчицкий сидел с серым лицом, но старался улыбнуться. И в этот момент Женька сказал ему прямо в лицо:
  - Вам большой привет от Аркадия Савельевича.
Кульчицкий встрепенулся, весь вспыхнул и, посмотрев с презрением на компанию, пошёл прочь.
  - Эй, борода, вздумаешь пикнуть или капнуть во Дворец, смотри, понял? - Пал Андреич крикнул ему в спину и добавил:
  - Пошли, ребята. Кажись, он будет помнить твою кепку, Вова.
  - Это моя кепка, - сказал дылда-дзюдоист. - И очки тоже.

























4.  Ш К О Л А

 Женька наконец-то дотащился до школы.
Там было всё по-старому. Бегали первоклашки, на входе на главную лестницу стояли дежурные - две огромные девицы -баскетболистки из спортивного десятого класса.
Они были в белых передниках, с повязками и строго смотрели на ноги входивших. Женька улыбнулся им, прошмыгнул мимо, не переодеваясь, и вошёл в класс со звонком.
   Только когда математичка стала писать варианты на доске, он вспомнил, что сегодня контрольная.
  " Господи, - подумал он, - как ответственная партия вечером во Дворце, так обязательно утром контрольная.
И опять сзади пристраивается Борька Лощаков.
Когда-нибудь специально наваляю, так он мне надоел.
Та-ак, опять теплоходы, один - по течению, второй - против течения. Тоска собачья…
Тут главное - четкий рисунок. Та-ак, теплоходы проплыли и встретились, наконец, через три часа.
Наверное, не " Ракеты ", а старые колёсные гробы.
О, пример на тысячные. У мамы такая счётная машина, зря не взял… разделили."
   Копаясь в примерах, Женька не заметил, как урок пролетел. " Последний пример только на черновике, опять – четвёрка. Чёрт с ней, пусть подавится, " - зло подумал Женька и почувствовал, что он голоден как волк.

  На перемене он, пробираясь по коридору сквозь ревущую и бегущую куда-то толпу, плыл в потоке по направлению к буфету. " Хоть стакан чаю с винегретом закинуть в глотку ". Но движение толпы вдруг прекратилось, все куда-то делись, и Женька увидел, как на него движется дежурный.
  Здоровенный парень, он заломил руку пацану из соседнего класса и тащил его в учительскую.
   Пацан молча плакал, слёзы капали быстро-быстро, он только стонал и просил тихо:
  - Пусти, больно, слышишь, очень больно, слышишь?
Но дежурный держал его на болевом приёме самбо и тащил.
Женька узнал дежурного. Это был Савичев из спортивного класса.
  " Развели эти классы, воспитывают идиотов " - подумал Женька. А Савичев улыбался и тащил. Так они и уткнулись в Женьку.
  - Слушай, Савичев, отпусти его, - сказал Женька, улыбаясь.
  - Катись отсюда, Капабланка, а то и тебе достанется. Понял?
  - Отпусти, Савичев, добром прошу, - повторил Женька и стал обходить пацана.
  Круговорот снова завертелся, внезапно сзади под ногами Савичева оказалась чья-то фигура, Женька сильно толкнул его в плечо, и длинный Савичев, перекинувшись через кого-то, уже лежал на спине посреди коридора. Через секунду он вскочил, сильный удар по уху оглушил Женьку, звон в голове раздался, как в соборе.
На мгновение потемнело в глазах. Из разодранной мочки уха текла кровь. Но пацаны из соседнего класса уже стояли стеной.
  И, Савичев, громко ругаясь, пошёл на другой этаж.
   " Только этого удара по уху перед партией мне как раз сегодня и не хватало ", - подумал Женька, попивая холодный

чай, тыкая вилкой в тарелку, отыскивая куски солёного огурца и зажимая платком ухо, которое нестерпимо болело. После звонка на урок, когда коридор опустел, Женька подлетел к классу и увидел Лощакова.
   -  Слушай, - прошептал Лощаков, - Татьяна - биологиня уехала и вместо неё опять математика. Давай сочканём, а?
   - Можно, - добродушно сказал Женька, у него гудела голова и хотелось где-нибудь лечь, - а куда денемся?
  - Слушай, давай пойдём к моей сестре Майке, в класс, а?
   - В девятый, к этим акселератам. Что мы там забыли, да и не пустят.
   -  Брось, Женька, пустят, у них сейчас свободный урок, шефы из конструкторского бюро. 
   -   Пойдём…
Они тихонько поднялись на четвёртый этаж, где были только старшие классы, и подошли к девятому "a".
За дверью стоял страшный шум. Лощаков открыл дверь и просунул внутрь свою симпатичную физиономию.
 - Май, а Май, - позвал Борька, - это мы к Вам, у нас свободный урок, можно?
Шум ещё больше возрос. Майкины подружки радостно завизжали, запрыгали, втащили Лощакова и Женьку в класс и посадили на последнюю парту. В классе пахло табаком, духами и стоял крепкий дух, чуть послабее, чем в солдатской казарме, но похоже.
  - Что у тебя с ухом? - спросила Майка и повернула Женькину голову. От теплых девичьих рук Женька задохнулся и, глотнув воздуха, угрюмо сказал:
  - Савичева ставили на место, - и сделал попытку освободиться.
  - Постой, погоди, Жека, - затараторила Майка.   

Девушки обступили его, откуда-то появились йод, вата, бинт. Через минуту Женька сидел, перевязанный бинтом и не знал, куда деваться от стыда.
   Дверь открылась.
В класс осторожно вошёл худощавый, высокий, седой мужчина в темном, давно ношенном костюме.
Руки он привычно держал сзади. Мужчина подошёл к учительскому столу, не обращая внимания на шум, снял с мясистого носа очки, потёр их, близоруко посмотрел на класс, трубно высморкался в платок, одел очки и, дождавшись тишины, сказал спокойно:
  - Здравствуйте, дети.
  - А мы не дети, - громко сказал кто-то сзади юношеским баском, и все засмеялись.
Мужчина улыбнулся и, махнув рукой, добавил:
  - Ну да, конечно… я забыл. Вы уже взрослые, извините. Я работаю в конструкторском бюро фирмы, что за проспектом, знаете?
  - Знаем, знаем! - закричал класс.
  - Ну вот, взрослые, а галдите, как сороки весной.
Обещал я Татьяне Васильевне встретиться с Вами. А сама она уехала. И я один должен отдуваться…
   Он расстегнул верхнюю пуговицу пиджака и пошёл вдоль парт. Дойдя до конца класса, он увидел Женьку и Лощакова, сделал удивлённое лицо, но ничего не сказал, только посмотрел внимательно на Женькин бинт, почему-то вздохнул и пошёл обратно.
- Я, ребята, не оратор, и уговаривать Вас учиться не буду. Просто Вам по пятнадцать, а мне - сорок пять. Мы, так сказать, из разных поколений. А связь нам нужна, очень нужна… А то ведь как получается, что такое десять лет - ерунда, и Вам уже по двадцать пять, ясно?  А в двадцать пять поколение уже начинает взваливать на себя проблемы,
стоящие перед обществом.  Они всегда есть, эти проблемы… Так вот, покуривая в туалетах, гоняясь за джинсами или записями бардов, вы должны знать…
  Здесь он сделал паузу, поднял палец над головой и стал похож на священника…
  … Вы должны знать, что никуда Вам не деться. Хотите Вы или не хотите, а подставить плечи придётся. Это как Атланты Эрмитажа, знаете, стоят на улице Халтурина, поддерживая свод?…
   Класс закивал. Мужчина погладил кадык и, будто вспомнив, улыбнулся:
  - Я забыл представиться. Зовут меня Борис Исаакович, работаю я ведущим инженером специального конструкторского бюро, разрабатываем приборы. Но дело не в этом.
Давайте наведём мосты, попробуем, а?  Между Вами и нами, я ведь тоже был в школе…
  - Время было трудное, голодное… - кто-то насмешливо перебил, но мужчина не улыбнулся и просто сказал:
  - Да, трудное, голодное, но…хорошее. Когда мы вышли победителями из войны с нацистами, мне было десять лет. Мы бегали по окраинам, по развалинам разбитых домов, собирали порох. Такие жёлтые, короткие палочки, как макароны…
Насоберёшь их кучу и подожжёшь, здорово горело. В прудах, озёрах под Ленинградом запросто можно было найти оружие, много нашего брата подорвалось в лесах, а Вовка Доболев, мой друг, нашёл пистолет и … убил свою сестру  случайно...
   Класс мгновенно замер, воцарилась тишина.
  - …убил Валюшу на месте, поиграл в войну, знаете ли.    Здесь голос его дрогнул.

Да… карточки на продукты, очереди в магазинах и в бане, коммунальные квартиры, но мы не ощущали ничего, потому что нужно было поднять страну - и мы учились. Ходили в спортивные секции и музыкальные школы, зимой ездили на коньках с крючками за грузовиками.
Катки тогда были в моде. Школы-то были раздельные, одни ребята, а девочки - в соседней школе, и только перед первым и иногда на пятом уроке они проплывали напротив по тротуару… Так вот, на катке, если, конечно, посчастливится сдать пальто в раздевалку, можно было вместе с девочкой покататься под музыку и выпить что- то похожее на кофе в буфете…
   Он помолчал, опять зашагал по классу и окрепшим голосом продолжал:
  - А теперь есть чем гордиться, страну подняли, как с нами считаются, а…читаете газеты?.. ядерное оружие, космос, квартиры отдельные, машины, телевизоры…
  - Кому всё это нужно? - небрежно произнёс кто-то с первой парты.
  - Вот это верно, телевизор - это гибель для молодёжи.
Мне, как инженеру, даже горестно. Ведь какая техника, снимай себе под водой, репортажи из операционной, из космоса, американцы даже вьетнамскую войну снимали… и при этом ребята сидят часами и смотрят всё подряд.
  - Для развития нужна информация, - опять возразила " первая парта ".
  - А для творчества необходимы одиночество и тишина! Стих, песню, схему в шуме и толпе не придумаешь. При телевизоре человек становится потребителем информации, это знаете, как в электротехнике, все устройства делятся на две категории - на генераторы и потребители.
  - А как же конденсаторы? Они копят, копят, а потом отдают!

  - А Вы оставьте конденсатор, полный заряда, на сутки.
Саморазряд будет. Учечка… нет, ребята, кто-то сказал, Максим Горький, кажется, что человек должен выбирать для себя путь - или лучше быть, или жить лучше. Вместе не дано. Человеку всегда не хватает. Потребительские запросы наши - как поплавок на воде, под ним хоть полметра, хоть сто метров, он всё равно болтается на поверхности.
Так и человек. Ему всегда мало. Я по себе знаю. Хочется купить вещь, скажем, машину. Горишь весь, купил наконец, а поездил два года, она ещё целёхонька, 20 тысяч пробега, а уже хочется новую, получше. Так и вещи, особенно наряды для девушек…
Класс глубоко вздохнул.
  - …нет, женщина должна красиво одеваться, но красиво - не значит дорого. Если у девушки есть вкус и она придёт просто в комбинезоне…
Он сделал паузу и продолжил с горечью:
  - Это же надо, джинсовый костюм, ковбойская одежда, одеяние американского пастуха… и такие деньги.
   Все засмеялись, но он поднял руку и, когда стихло, продолжил:
   - Ребята, всё это серьёзно. Время летит, а хочется испытывать удовлетворение от своего прошлого, от того, что сделал.
  - Скажите… а Вы счастливы? - спросила Майка. - Что такое счастье?
  - Боже мой, опять эти банальные разговоры про счастье, надоело… - резко возразила " первая парта ".
  Но инженер вдруг повернулся и посмотрел пристально, он смотрел чуть дольше, чем обычно, и тяжёлый взгляд его как бы очищал парня. Тот стушевался, покраснел, но инженер не сказал ему ничего, а подошёл к окну.

  В классе стало очень тихо, за окном голая берёза моталась на осеннем ветру и стучала ветками в окно.
  - Видите ли, - он заговорил, медленно выговаривая слова, - я знаю, как Вы категоричны в свои пятнадцать, как чувствуете малейшую фальшь, неискренность…
Ведь что главное, как мне кажется, в жизни - не считать себя маленьким человеком.
  Он поднял руку, как бы просил, чтобы его не перебивали, и продолжал:
   - Поймите, не обязательно стать министром или директором завода, нет. В чём-то они даже несчастные люди. Что у них - письменный стол, телефоны, зал заседаний и всё время - давай, давай. Власть?.. да. А может быть министру хочется встать за маленький токарный станок и выточить своего Буратино или своими руками построить дом?.. Не важна должность, даже не важно чем заниматься…
   Он опять замахал рукой и зашагал вдоль доски.
  - …не важно, чем заниматься, а важно как делать своё дело. Важно вовремя понять - к чему лежит душа, и в выбранном деле уже стремиться достичь высот. Вот когда этих высот достигаешь, появляется ощущение счастья. Вы меня понимаете?
Но ощущение это быстро улетучивается, сразу чем-то становишься недовольным.
Пожалуй, ощущение счастья - это лишь самые первые мгновения после успешного завершения большого, серьёзного дела.
И ещё…
  Невозможно - украсть деньги и, тратя их, быть счастливым.
  Невозможно - сделать себе счастье за счёт другого, сделав кому-то больно, переступив через кого-либо…
  … Женька сидел неподвижно, сдвинув бинт с уха, и, не отрываясь, смотрел на инженера.
   
Класс притих, но шеф устал.
Он сел на учительский стол, вытер лоб платком и медленно и устало продолжил:
  - А ведь меня пригласили рассказать Вам о моей работе.
Мы - инженеры, о нас сейчас много обидного говорят.
Мы - и затычка в каждой бочке, и документация у нас всегда плохая. Это - факт.
Но мы - инженеры и рабочие, так называемые технари, и есть те самые Атланты, которые поддерживают свод.
Не думайте, Атлантам там не скучно. Приятно сознавать свою принадлежность к той части человечества, на которой земля держится.
Заканчивая нашу встречу, я хочу сказать о моей уверенности в Вашем будущем.
Вы только научитесь видеть себя со стороны. Льву Николаевичу Толстому принадлежит мудрая мысль:
-  каждый человек представляет собой дробь, в числителе которой лежит то, что он из себя представляет, а в знаменателе - то, что он о себе думает.
Понятно? Например, пять к одному или один к пяти - какая дробь больше?
Чем скромней человек, чем требовательней к себе, к своим поступкам, делам, взглядам, если хотите, тем он больше значим.
А теперь подымите руки те, кто хочет прийти к нам на экскурсию. Я покажу Вам завод, конструкторское бюро и много интересного.
   Зазвенел звонок, и Женька пошёл домой.
  Ухо почти прошло, до тура было ещё два часа. Час на дорогу до Дворца, значит за час надо поесть и поспать минут сорок. Перед туром он никогда не делал уроки, а в случае проигрыша и после партии.

Это была единственная привилегия, которую предоставила Женьке  класссная руководительница.
Впрочем, Женька был почти отличник.

   …Поставив будильник на три часа и пытаясь уснуть, Женька всё вспоминал инженера Бориса Исааковича, который смешно размахивал руками, но так просто, на равных, рассказывал о будущем, которое покоится на могучих руках гигантов портика Эрмитажа.





















5.  П О С Л Е Д Н Я Я   П А Р Т И Я

  Когда Женька вошёл в Зал Дворца, там ещё было мало народа. При входе надо поздороваться с дежурным тренером. Сегодня дежурил Жамов.
  Он строго, но по-доброму посмотрел на Женьку, спросил, что с ухом.
  - Подрался на перемене, - ответил Женька.
  - Кто победил?
  - С этим всё в порядке, - ответил Женька.
  - А вот голову надо беречь, - сказал Жамов.
  - Тошнило, голова кружилась? Ну-ка, посмотри на палец, - добавил он.
  Подняв указательный палец, он стал резко перемещать его. Женька эти штучки делал раз в год у невропатолога, при осмотре спортсменов, и постарался быстро ловить палец Жамова глазами.
  - Кто у тебя сегодня?
  - Тимур, - нехотя ответил Женька.
  Он понимал, что сегодня последний тур, что сегодня победное очко означает окончание шахматного детства. С этим очком он получает первый разряд, и с ним выход в город, во взрослые турниры.
  - Жаль, что Вы с Тимуром в одном турнире. Вы оба мои ученики, поэтому ничего тебе не скажу. Знай только, что сегодня на балкон допущены родители.

Победит тот, кто сможет настроиться и собраться. Сядь подальше от окна  -  там дует,  сегодня  ветер с Балтики, выбери часы и подумай. Желаю успеха.
  Женька пошёл вдоль столов, здороваясь с ребятами. Он любил этот зал, чувствовал себя спокойно и уверенно.
Выбрав место, он взял часы, поставил каждому по час сорок пять, но Тимура ещё не было.
   Женька по раскладке имел чёрные и мог уже запустить часы, но не стал этого делать. Он сидел и смотрел, как на балконе собираются взрослые.
Многих он знал в лицо, вон дед Фраермана - доктор, профессор, знал бы дедушка, что его Вовочка выделывал в Саду Отдыха в сентябре, кандидат в мастера, а его всё ещё водят за ручку  …
   Женька подумал, что мама не придёт, а отец… он глотнул комок и старался не думать о человеке, чей образ уже затуманивался в сознании… и в это время он увидел родителей Тимура - свежего, явно трезвого, выбритого Аркадия Савельевича и Елену Сергеевну.
  " Да-а, все пришли…событие… Тимур долез до I разряда! И надо же, именно меня он должен снять в последнем туре. Ну, это ещё надо сделать ", - подумал он и волна спортивной злости придала ему силы.
   Тимур подошёл, сказал, - Здравствуй ", сел, положил мешок с фруктами, вынул  бланк и буркнул, -" Начали ".
   Женька нажал на часы и получил немедленное е4.
" Сколько раз надо повторять Тимуру, что в сицилианской защите ему не выиграть. Вот упрямый", - подумал Женька и ответил с5. Последовало обычное дебютное построение 2. Кf3, Кс6 3. d4, сd. 4. К: d4.
   Ребята играли быстро, но после 4. … Кf6. 5. Кс3  сердце Женьки замерло. Тимур шёл на домашнюю заготовку Женьки 5.… е5, челябинский вариант, в воскресенье Женька потратил четыре часа на изучение статьи в журнале  " Шахматы в СССР  ".
  Ещё четыре хода, 6. Кd b5, d6 7. Сg5, а6  8. Ка3, b5  9. Кd5, Се6. " Вот теперь можно передохнуть ", - подумал Женька и посмотрел наверх.
Елена Сергеевна сидела, не шелохнувшись, и смотрела на них, Аркадий уходил куда-то и держал незажжённую сигарету.   
  Женька поискал глазами маму, но её не было.
" Трудно ей прийти, что-ли. Вечно один да один. Стоп! Не расслабляться. К чёрту всё! Дальше…".
  Тимур, наконец, сыграл 10. С : f6.
" Приходится 10…gf 11. Се2, Сg7. Вроде, я слабо сыграл. Слон превращается в пешку на g7, а с другой стороны, диагональ а1 - h8! … но её ещё надо расчистить.
Тимур рокирнулся 12. 0-0. Так, начнём вскрывать позицию. Вперёд! 12 …f5 ".
   Тимур опять задумался, и Женька встал и пошёл вдоль столов. Он вдруг вспомнил фразу инженера - " человек - это дробь с числителем и знаменателем ", что я из себя представляю, кто это знает? Поговорить не с кем… эх, батя, батя…"
  Плохо на Женьку влияла, что ли, эта толпа родственников, он опять расстроился, хотел разозлиться, но не мог.
Тяжёлая усталость охватила его, удар Савичева начал сказываться. Он пошёл обратно и, подойдя к столу, увидел, что идёт уже его время.
  Он постарался взять себя в руки и сел за доску.
" Что же Тимур сделал, а? 13. Сf3 ".
Женька стал считать варианты, надолго задумался.
Тимур ушёл. Когда Женька поднял голову и решил уже сделать ход, он увидел, что Елена Сергеевна поит Тимура из термоса, а Аркадий Савельич что-то говорит ему на ухо.

  " Вот гады ", - подумал Женька, и это ему помогло. Он сыграл 13.…Лс8. и почувствовал, что играть ему стало легче. Подошёл Тимур и, немного подумав, сыграл  14. с4. Партнёры заиграли чуть быстрее, 14…b4. 15. Кс2, а5. 16. Ксе3?   " Браво, Тимур! Это ведь просто плохо, нельзя уходить из зала надолго, я это уже давно понял, не погрузиться обратно на ту же глубину… у меня слабые белые поля, для их полного захвата нужно было 16. еf, С:f5. 17. Сg4, белые смогли бы разменять своего слабого слона на сильного чёрного, и тогда бы конь на d5 превратился бы в крепость! "
" Прекрасно, а мы 16…. Кd4. 17. еf? К : f5. 18. b3. Вот теперь диагональ а1-h8 наша.         
Теперь можно и погулять ", - подумал Женька и пошёл в туалет. В умывальной он внезапно увидел Аркадия Савельевича и даже вздрогнул. Тот курил и, увидев Женьку, бросился к нему, но овладел собой и спросил тихо.
  -  Как дела, Женя?
  - Нормально, - улыбнулся Женька.
  - Что играете?
  - Челябинский вариант сицилианской защиты.
  - Шансы?
  - 18 ходов, какие шансы, поживём, увидим.
  Женька увидел, что Аркадий Савельевич страстно ждёт тимуровского очка и, входя в зал, он даже подумал:
  - " отдать, что ли, партию этому святому семейству?
Может он пить перестанет, этот папаша? Папочка, родненький, ну ладно, я Вам покажу первый разряд, вы у меня попоёте", - злорадно думал Женька и уже летел к столу.
   " Закончим развитие ", - подумал он и рокирнулся 18…0-0. " А что? Вроде, неплохая позиция. Ей богу, у меня лучше. 19. Се4, К : е3 20. K : e3, f5! 21. Сс2... ну, Тима, ты скисаешь.

Лучше Сd5. 21.…е4. Вот и заговорил мой слон на g7. Вперёд!
22. Лb1, Се5! Вот она, стратегия " - ликовал Женька.
" Вот она, суть партии, вот идея - теперь оба слона в атаке! "
23. Кд5, Фh4. 24. h3 Фg5. 25. f4, еf  26. Л : f3, f4. 27. Фd3, Лf7. 28. Ле1, Лg7. 29. Фе2.   
Кажется, всё…
Вот теперь можно посмотреть в глаза Тимы.
Так спокойненько, не мигая, пусть поёрзает. Партия сделана, но не заводиться, без эмоций …".
   Женька опять встал и увидел, что Елена Сергеевна машет ему и показывает на термос. Женька поклонился, но отказался и старался наверх не смотреть. Но, сам того не желая, он старался найти маму, но её не было.
  " Господи, ведь она знает, что последний тур. В одиннадцать лет - первый взрослый разряд, ведь это здорово, и никому нет дела …
  Хоть бы Агнесса Павловна, что ли? Или Пал Андреич. Он бы приковылял на своём костыле, так он не знает…"
   И Женьке стало горько и больно, что он один на этом свете, и никому он не нужен, и ему ничего не нужно.
  Дикая, нелепая идея пришла ему в голову, он заметался по залу и сразу получил строгое замечание от Жамова.   
" У этого морского капитана до сих пор интонации командира на мостике " - с горечью подумал Женька и, приняв решение, твёрдым шагом пошёл к столу.
   -  Ну что, Тима? Что скажем? - в нарушение кодекса он спросил вслух. Но Тимур только побледнел и ничего не сказал.
Он обречённо посмотрел на шахматную доску, затем на балкон, увидел отца и, сжав губы, заплакал.
  Женька часто видел слёзы проигравших, иногда плакал сам, но, представив себе, как Тимка едет домой с " баранкой " и
как Аркадий Савельевич раздражается, вдавливая сына в грязь, Женька улыбнулся, закрыл глаза ладонью, посидел немного и поставил ферзя на битое поле 29. … Фf5??
  - Поставь ферзя на место, Женя, - тихо сказал Тимур.
  - Поставь, или я смешаю фигуры…   
  - Попробуй только, идиот, - ответил Женька.
  - Что за разговоры? - грозно спросил неслышно подошедший Жамов.
  - Что тут у Вас? А-а, Самсонов Евгений подставил ферзя! Отлично, в турнире первого разряда…молодцом. Вы свободны, Самсонов, такие партии не доигрыватся.
  - Правильно, Владимир Сергеевич, - бодро сказал Женька. - Сдаюсь, - и остановил часы.
  Тимур сидел молча, сгорбившись, ему было плохо.
Внезапно он прижал руки к груди, разрыдался и выбежал из зала.  А Женька, бледный, с мешками под глазами, пошатываясь, подошёл к турнирной доске, поставил себе круглую " баранку ", сдал бланк, оделся и, ни на кого не глядя, вышел на улицу.
  Он перешёл мост через Фонтанку, снег с дождём бил в лицо, вода в реке была высоко, видно, быть наводнению.
  Он посмотрел на вздыбленных коней Клодта, домой идти не хотелось, и машинально, не разбирая дороги, пошёл на Пушкинскую, 18.
Только когда он открыл дверь полуподвала, где жил Пал Андреич, и ощутил запах кислой капусты, старой одежды, обуви, и ещё чего-то такого, что напомнило ему детство, он вдруг ясно вспомнил своего отца... он отчётливо увидел, как тот бреется на кухне и поёт " Брызги Шампанского ". Есть такое старое танго.
  Женька вдруг не сдержался, что-то сломалось и дрогнуло в его детской душе, он прислонился к косяку входной двери и
стал громко плакать. Он выл, как маленький волчонок, и всхлипывал.
  Внезапно кто-то выключил телевизор, раздался стук костыля, затем удар по двери. Пал Андреич широко распахнул дверь и, увидев в широком конусе света Женьку, подошёл к нему, накрыл его полой пиджака и потащил к себе.










К О Н Е Ц
Ленинград - Суходолье.  1981 - 1983 г.
         


    
 
ОБ  АВТОРЕ   

Владимир Долгопольский родился в 1936 году в городе Санкт-Петербурге ( Ленинграде ), Россия, в семье профессионального военного.
Отец, Воробейчик Мордух Исаакович, офицер танковых войск, выпускник военной академии имени Фрунзе в 1941 году.
Мать, Долгопольская Любовь Цодековна, закончила в 1931 году ленинградскую консерваторию, пианистка.
В пятилетнем возрасте Владимир был эвакуирован на Урал, где провёл годы второй мировой войны.
В 1945 году вернулся в Ленинград, где в 1954 году закончил 321 среднюю школу.
Несколько лет учился музыке, по классу  скрипки.
В 1959 году Владимир Долгопольский закончил физико-математический факультет  ужгородского университета и получил диплом по специальности “экспериментальная ядерная физика “.
Для преддипломной практики и выполнения дипломной работы был откомандирован в Москву, где провёл годы хрущёвской “оттепели ” -1958, 1959 годы. 
В 1959 году вернулся в Ленинград и, после нескольких месяцев неудачных попыток устроиться на работу в закрытые ядерные организации, уехал на Валдай, где несколько лет работал в Валдайской научно-исследовательской гидрологической лаборатории и занимался внедрением методов ядерной физики в гидрологию.
На Валдае встретил двадцатилетнюю Дору Улицкую, студентку черновицкого университета, и женился на ней.               
В 1963 году переехал в Ленинград и в течение 26 лет работал на ЛОМО - Ленинградском оптико-механическом объединении, где занимался приборостроением и вырос до ведущего инженера -исследователя по особо сложным разработкам, изобретателя, лауреата Вавиловской премии по приборостроению.               
В 1965 году родилась дочь Евгения, а в 1971 году - сын Илья.               
В 1989 году Владимир Долгопольский, вместе с семьёй, репатриировался в Израиль, где и живёт в настоящее время в городе Ашдоде.               
Владимир Долгопольский вырос в семье, где были сильны литературные традиции.               
Дед Владимира, Цодек Львович Долгопольский, был профессиональным писателем и педагогом, мать – композитор и поэтесса, сестра Лиа - поэтесса.
Военное детство, юность, проведённая в той части Ленинграда, которая называется старым Петербургом, студенчество в западном городе Ужгороде, а затем Москва, Валдай и снова Ленинград явились питательной средой для литературного творчества автора.               
Интересная и достаточно успешная инженерная карьера была причиной того, что автор десятилетиями писал “в стол”.
В досье писателя – стихи, повесть, рассказы, сказки, роман...   

“Женька ” – это вторая книга Владимира Долгопольского, которая предлагается вниманию широкой публики.   















Литературно-художественное издание

Долгопольский
Владимир Мордухович

ЖЕНЬКА. повесть

Оформление переплёта
и компьютерная вёрстка  -  автора

Шахматная партия – из турнира Ленинградского Дворца Пионеров
А.Фирсов – Илья Воробейчик, 1981 год.

Фотография на передней обложке –
две из четырёх групп «Укрощение коня» на Аничковом мосту через реку Фонтанку на Невском проспекте в г. Санкт-Петербурге.
Скульптор – Пётр Карлович Клодт фон Юргенсбург.
На заднем плане фотографии - фрагмент Аничково Дворца.
Фотография «Аничков мост» - из альбома «Санкт-Петербург» под ред. Нины Гришиной, изд-ство. П-2, 1996 г.

Фотография автора на задней обложке –
август 2003 г. Хайфа, Израиль.

Рецензент – Владимир Сергеевич Шпагин