Полное название главы: Об эстетических отношениях искусства и действительности
Фамилия у Гриши была круче ругательства и наглее рекламы: Гопник. Откуда такая взялась, недоумевала Марианна, ведь «гопниками» в Недорайске называли жлобов вполне определенного сорта. Их было видно издалека, как мухоморы в лесу – бритая голова, прикрытая кепкой-таблеткой, кожаная куртка, «адидасовские» спортивные штаны, а в глазах постоянное выражение «Я зону топтал!». Вели они себя, как хозяева жизни, хотя на деле были, в основном, «шестерками» у людей покруче, делали всю «грязную работу». В годы после перестроечного беспредела их стало как-то очень много, наверное, вылезли, как клопы из под обоев те, кто раньше не проявлял открыто свою жлобскую натуру.
Один такой, по кличке «Ханыга», охранял магазин, где Марианна работала. Этакий битюг с прыщавой рожей, крутым загривком и тупым взглядом дебила. Всех женщин Ханыга считал продажными тварями, и ни одной, кажется, не обошел своим благосклонным вниманием. В том числе и Марианну. Когда он в третий раз получил от нее отказ, то пригрозил, дыша на нее перегаром и гнилыми зубами:
-Смотри, девка, пожалеешь! Я человек гордый!
Это, как все уже знали, означало: «разберусь, как привык разбираться со своими недругами». К счастью, выполнить свою угрозу Ханыга не успел – его убили через два дня в какой-то разборке.
Жизнь у гопников была опасная, поэтому многие из них уж давно лежали на кладбище. Уцелевшие в большинстве сменили прикид и стали нормальными людьми. А бедный Гриша должен был оставаться Гопником на всю оставшуюся жизнь. Поэтому и ей он свою фамилию и не навязывал. И, хотя ее девичья фамилия была тоже не ахти какой благозвучной, Марианна решила: останусь лучше Курочкиной.
Гриша много раз рассказывал, как в детстве страдал из-за своей фамилии и мечтал ее сменить, хотя мать постоянно твердила ему, что важно не имя, а человек. И вообще, люди с такими фамилиями должны вести себя в жизни как победители, бери пример с Вали Нульника,Темы Пустильника и Семы Блаватника. Только с годами Гриша, наконец, осознал, какое это благо – выделяться из основной массы, и последовал ее совету.
И наплевать, что вместо чеканного профиля истинного героя Бог выдал ему слегка курносый нос, орлиный взор заменил на изрядно близорукие глаза, а буйные кудри рано превратил в редкую поросль. Не говоря уже о том, что Гриша не отличался спортивной фигурой и молодецкой хваткой. Но какая женщина в наше время смотрит на внешность мужчины, если у него есть другие достоинства? Тем более что и сам Гриша на такие пустяки внимания не обращал. К тому моменту, когда Марианна с ним познакомилась, он держался, как и полагается всякому уважающему себя человеку искусства. Это был довод, который повторяли почти все, кто предостерегал от брака с ним: от художников ничего хорошего ожидать не стоит!
Но почему художник - это обязательно плохо, думала Марианна. Просто народ завидует, что ей достался такой муж. По крайней мере, если верить свекрови, Гриша был суперодаренный гений из так называемых «людей индиго». Аура, то есть сияние вокруг головы, как у святых на иконах, у них синее, в то время как у обычных людей оно бледноватое, чаще желтое, а у злодеев так и вовсе черное. Одна знакомая Розы Павловны, специалист по модным нынче сверхчувственным наукам, утверждала, что у Гриши она сияет самым что ни на есть ярко-синим цветом. Это стало понятно с самых первых дней, хотя тогда Роза Павловна и слыхом не слыхивала ни о каких аурах и индиго. Гриша был совершенно особенный младенец. У ее знакомых дети в таком возрасте по преимуществу целыми днями только спали и ели, а из Гриши так и перла энергия, он круглые сутки орал, не переставая, и хватался за все, что оказывалось под рукой. Наверное, поэтому он раньше других детей научился ходить и говорить, а потом - читать, писать и все остальное.
Все Гришино детство было надежно законсервировано под синей коленкоровой обложкой с золотыми буквами «Мой ребенок». Свекровь с гордостью показывала этот альбом Марианне, подолгу останавливаясь на каждом фото, как будто видела его впервые. Вот Гриша совсем крохотный и голенький на клетчатом одеяльце, а вот - с погремушкой в коляске. Тут Гриша с мамой и бабушкой на диване, а тут - со всей семьей за столом с именинным тортом.
И дальше было то же самое: Гриша в шестилетнем возрасте с бантом на шее и уже в очках сидит перед пианино, Гриша в специальном пионерском лагере где-то на юге, Гриша с книгой в литературном кружке Дома пионеров – тогда еще были и пионеры, и их Дома. Гриша перед мольбертом, и так далее. Везде пухленький, с густой шевелюрой, но каким-то печальным, даже измученным взглядом сквозь толстые стекла очков. В альбоме также были и точные данные о его весе и длине при рождении и в последующие годы, почетные грамоты из школы и со всяких олимпиад, и так далее.
Эти снимки и дипломы всегда вызывали у Марианны странное чувство. Не то чтобы она завидовала, нет, но на ее долю не досталось ни такого альбома, ни Дома пионеров, не говоря уже об индивидуальных занятиях музыкой или рисованием. Ее детство пришлось на времена разгула демократии, когда Дома пионеров закрыли за неимением денег, а музыка и рисование остались только для тех, кто был готов выкладывать за них наличные. Да и фотоальбомов у покойных отца с матерью не имелось. Все их семейные фотографии вполне помещались в потрепанной коробке от конфет «Красный мак», вкуса которых Марианна себе даже не представляла.
Кроме альбома, у свекрови хранился целый чемодан драгоценных реликвий, начиная с молочных зубов сына и кончая рисунками. Она обожала их показывать, постоянно повторяя: все, что бы Гриша делал, было отмечено неординарностью и талантом, даже если это была детсадовская мазня или школьное сочинение про Евгения Онегина, не говоря уже о стихах. В доказательство его недюжинных поэтических способностей свекровь приводила стишок, созданный на основе реального события еще в первом классе: «Мишка Сыч стоял в углу, и написал на полу». Несмотря на такие способности, а может быть, именно из-за них, друзей у Гриши почти не было, в школе и во дворе его не любили и, случалось, здорово лупили.
Нечего удивляться, что его рано «стал тяготить затхлый дух Недорайска», говоря словами свекрови. К слову сказать, она и вообще любила затейливые обороты речи – не думала, а «терялась в мыслях», не спала, а «восстанавливала силы», и тому подобное. Сразу после окончания школы Гриша уехал в столицу, хотя еще точно не знал, какой именно ВУЗ ему выбрать. Года два он жил у родственников «в поисках себя», как выражалась свекровь, «вдыхал столичный дух свободы», а проще говоря, вел вольную жизнь, не зная, что же выбрать: Театральный, Академию художеств, консерваторию или все же Литинститут.
Но все эти институты оказались без надобности, потому что в Москве Гриша познакомился с нужными людьми и они объяснили ему, что к чему. Оказывается, в наше время нет никакого смысла наживать искривление позвоночника и геморрой, сидя всю жизнь за роялем. Не стоит также горбатиться у письменного стола, корпя над рифмами или романами. И тем более незачем зарабатывать артрит и прочие ревматизмы, рисуя пейзажи на улице или стоя в холодной студии у мольберта.
Нынче появился новый вид искусства, который не требует ни излишнего напряжения сил, ни долгих лет учебы. Правда, толкового названия ему пока не нашли, удовлетворившись временно неудобопроизносимыми словами - не то «актуальное», не то «концептуальное», или, кажется, даже вовсе «акционизм». Там и еще какие-то слова, кажется, были, но Марианна не запомнила. Равно как и не поняла, почему это считается искусством, хотя Гриша много рассказывал о всяких акциях, перформенсах, хэппенингах и флюксусах. Они казались ей абсолютной ерундой, тем более что от всех этих акций никаких вещественных следов не оставалось, только кинопленки со съемками каких-то странных действий, глядя на которые Марианна испытывала тягостное недоумение: я чего-то не понимаю или меня попросту дурят?
Ну, к примеру, только полный дебил мог счесть «искусством» то, что делал один из корифеев этого дела. Этот тип объявил себя собакой и требовал, чтобы с ним обращались соответственно. И его не поместили в психушку, как это случилось бы раньше, а назвали художником и водили голого на поводке. Порой он со злобным лаем бросался на людей, норовя вцепиться в ногу, а не то и вовсе на глазах у всех справлял свои малые и большие нужды, торгуя потом этим «художественным продуктом». Иногда, впрочем, у человека-собаки в мозгах что-то заклинивало, и он начинал испытывать жуткую страсть к парнокопытным животным. В конце концов он так прославился в соответствующих кругах, что ему даже позволили посидеть неделю в собачьей будке в одной из галерей Нью-Йорка.,
Марианна поначалу даже не поверила, услышав такое: не могут же взрослые серьезные люди в своем уме позволять, чтобы их так дурили! Оказывается, еще как могут, и даже готовы за это платить. Именно тогда Марианне стало ясно, что народ в столице куда глупее, чем кажется из провинции...
Порой Гриша принимался ей объяснять, почему «Березовая роща», что висела у родителей Марианны над диваном, не искусство вовсе. А также про черный квадрат и про то, что теперь искусство изменилось и стало совсем другим, и поэтому художнику позволено абсолютно все. Марианна слушала и не возражала, но про себя думала: такую гадость, как этот квадрат, она у себя в доме никогда не повесит, как бы там не называли и что бы не говорили.
Но в столицах ценили именно такое. Поэтому, должно быть, поначалу у Гриши в Москве дело пошло неплохо. А может быть, из-за того, что он в то время увлекался очень актуальной темой – деньгами. Некоторые говорили: «Какая пошлость!», а Гриша возражал: «Вполне достойный художника предмет изображения, ведь все разговоры везде и всегда в конечном итоге сводятся к деньгам!».
Сам Гриша мог говорить на эту тему часами, и некоторые особо умные высказывания Марианна даже запомнила наизусть. К примеру, человек может избежать всего, начиная от любви и кончая ненавистью, но избежать денег он не может. Их окружает сексуальная и магическая атмосфера, поскольку они могут размножаться.
Или и вовсе незатейливые, но очень точные, так могла бы сказать и Танька: «Не в деньгах счастье, но и без них его нет». Впрочем, тогда все только и говорили о деньгах, рынке, бирже и прочих сияющих вершинах капитализма и все пересчитывали на доллары. Ее брат Витька в своей ветеринарной лаборатории, помнится, зарабатывал десять долларов в месяц...
Именно доллары вдохновили Гришу на его первую акцию. Он нашлепал на принтере примерно тысячу довольно неважных копий пятидолларовых бумажек с корявой черной надписью «За них я продала свою невинность». Эти «доллары» продавались по пять настоящих «зеленых», и по желанию покупателя их могли оформить в рамку под стекло, увеличить до размеров плаката или даже фотообоев. Критика писала что-то вроде: «Художнику удалось убедительно и доступно показать, что капиталистическое будущее требует от каждого жертв», и очень хвалила Гришу за новые идеи.
Воодушевленный успехом, Гриша напечатал все на том же принтере много копий сторублевок и оклеил ими бутафорские стены и вполне настоящий действующий унитаз в выставочном зале. Каждому желающему дозволялось им воспользоваться по прямому назначению, употребив также особую туалетную бумагу. Эта бумага, кстати, была самым дорогим моментом во всем проекте, поскольку на ней были нашлепаны все те же сторублевки.
Почему Гриша рассказывал о произведении искусства такими техническими словами, как «проект», Марианне было непонятно. И уж вовсе неудобно смотреть на запечатленных на кинопленке посетителей, что последовали приглашению употребить Гришино создание по прямому назначению. Называлось все это дело не то «Прощание с иллюзиями», не то «Радости свободы», и его даже купил какой-то меценат из «новых русских». Правда, потом того убили и следы Гришиного творения затерялись.
В тот момент о его творчестве с одобрением отзывались самые именитые деятели искусства, вроде всемирно известного хозяина художественной галереи Бората Мульмина. Правда, многие в Недорайске болтали, что своим успехом Гриша скорее обязан какой-то немолодой даме, жене влиятельного столичного чиновника, ценившей не столько современное искусство, сколько юношей в нем. Говорили и про прочих женщин, которых у Гриши якобы перебывало без числа и про то, что без изрядной порции чего-нибудь вдохновляющего искусство в столицах не идет, а некоторые намекали даже конкретно на кокаин. Но при Марианне никакого кокаина и подружек не было, а Гриша и вообще ничего такого особенного о своей московской жизни ей не рассказывал. Разве о том, что жить там дорого, да и народ подлый – одни интриги, сплетни и скандалы.
Наверное, именно поэтому Гришу в конце концов утомили прелести творческой жизни в столицах. Да к тому же хозяин галереи, когда-то превозносивший его до небес, отказывался платить за следующие вещи. Говорил: искусство, дескать, это одно, а деньги – совсем другое, и не стоит их путать, любой художник должен считать наградой уже саму возможность переступить порог его галереи. Или, как сказала свекровь, «Гришина яркая индивидуальность стала теряться в анонимности столичной жизни». Поэтому он решил вернуться в Недорайск и открыть собственную галерею.
Началось все многообещающе. Во-первых, удалось недорого снять помещение на центральной улице между химчисткой и ателье по обслуживанию новобрачных, а во-вторых, получить изрядную сумму от фонда американского миллиардера Сороса. Но потом дело застопорилось. Народ в Недорайске если и интересовался изобразительным искусством, то исключительно давно усопшими Сарьянами или Шишкиными. Никто не рвался ни смотреть на современные акции, что устраивал Гриша, ни тем более платить за это деньги. Например, на «Акцию в защиту животных», которая состояла в том, что трое мужчин с картонными рогами бодают друг друга, а потом валятся на пол, изображая коровьи трупы, явились только корреспонденты местной газеты.
И уж точно в их городе сочли бы полным придурком того, кто вздумал бы купить выставленное у Гриши монументальное творение под названием «Воспоминания о прошлом». Оно состояло из горы водочных и пивных бутылок, кучи старых газет и видавшего лучшие времена жестяного контейнера для пищевых отходов. От завершающего штриха, на котором настаивал автор - кучки дерьма, пришлось отказаться из-за протестов санинспекции. Но зато после этого недорайские обыватели дали и галерее, и ее владельцу кличку «Гэ в квадрате».
Словом, невеж и злопыхателей в Недорайске хватало. Хулиганов тоже, так что в один прекрасный день случилось то, о чем местная газета писала:
«Сегодня было совершено нападение на офис известного галерейщика Григория Гопника. Пятеро молодых людей, одетых во все черное, вторглись в помещение, невзирая на протесты хозяина, заставили двух сотрудниц встать лицом к стене и отобрали у них мобильные телефоны. Разбив их о пол, они начали методично крушить компьютеры и принтеры, а потом взялись за произведения искусства. Хозяин пытался возражать, но они основательно избили его. Разорив и раскидав их, но не сказав ни слова, налетчики ушли. Все, по словам хозяина, длилось не более десяти минут. По этому факту возбуждено уголовное дело. Хозяин попал после погрома в больницу, но в целом отделался ссадинами и синяками. Этот мужественный человек сказал, что ему к скандалам не привыкать, никто не заставить его свернуть с раз и навсегда избранного пути».
Недоброжелатели злорадствовали и распускали слухи, что весь погром организовал сам же Гриша в рекламных целях, ведь нынче скандал – лучшая реклама. Однако даже это галерее не очень-то помогло, народ в Недорайске искусством не проймешь. Ну что такое какой-то жалкий погром в галерее по сравнению с сотней человек, отравившихся «паленой» водкой, что случалось в городе уже не раз? Или с систематическими перестрелками армян и чеченцев на рынке при борьбе за передел зон влияния? И тем более с превращением в одночасье в бумажки рублей, как это случилось в девяносто восьмом? Так что, когда деньги Сороса закончились, галерею пришлось закрыть.
Свекровь по этому поводу, помнится, сказала:
-Провинциальное быдло просто ничего не понимает в искусстве, для него и стараться не стоит!
Да уж, искусство – это одно, а деньги – совсем другое. Впрочем, особых подробностей про Гришину галерею Марианна не знала, они и познакомились-то уже только после того, как это дело приказало долго жить. Она видела только жестяную вывеску, которую так никто и не удосужился снять. Буквы «Галерея ГГ» были забрызганы черными кляксами, на стене рядом той же краской было выведено чье-то мнение о современном искусстве из трех букв, а стекла в окнах были разбиты, несмотря на решетки. В Недорайске все первые этажи после перестройки пришлось зарешетить...
Нет, бизнесмен из Гриши был никакой, его одного даже и в магазин выпускать не стоило, особенно здесь, в Германии. Не так давно, к примеру, он усмотрел в витрине сильно уцененные джинсы. Фирма из самых престижных, цвет и фасон просто мечта. Зашел, а именно его размер только что кончился, как сказала продавщица. И подала почти такие же, правда, по совсем другой цене. Но так любезно, что не примерить как-то неудобно. Едва он успел в джинсы влезть и к зеркалу выйти, как продавщица уже и вельветовый пиджак подходящий с улыбкой протягивает – только посмотрите, последняя модель! А тут еще две ее товарки подоспели, глазами единственного покупателя едят, товар хвалят. У него духу не хватило отказаться...
Гриша и сам чувствовал свою слабину по части бизнеса, и поэтому после прокола с галереей занялся политикой. Но от нее до поры до времени скрывал, потому что в Недорайске политика была делом опасным. К ним в губернаторы сумел пролезть какой-то бандит из партии Жириновского, которого выбрали не потому что он народу понравился или что-то обещал, а потому что выбрать можно было только между ним и еще худшим мерзавцем. Скоро народ дал новому губернатору кличку «ангел смерти», потому что он рьяно взялся закрывать больницы, детсады и все остальное, одновременно прикарманивая остатки местной промышленности. С теми, кто становился на его пути, губернатор разбирался быстро и безжалостно, поэтому ширнармассы в Недорайске стали сторониться политико-бандитских игрищ пуще огня. А уж Марианна, девушка здравомыслящая, и тем более отстояла от политики еще дальше, чем от титула «Мисс Вселенная».
Может быть, она ничего так и не узнала бы о Гришиных попытках укорениться на местной политической почве, не случись ей в последнюю зиму перед отъездом однажды пройти мимо местного Дома Советов. Около памятника Ленину, указывающего рукой не то в светлое будущее, не то на стоявший напротив «Торговый центр», что теперь скорее смахивал на восточный базар, топтались несколько основательно закутанных бабулек с самодельными плакатами. Марианна не обратила бы на них никакого внимания, если бы вдруг одна из них, румяная толстуха в пуховом платке поверх норковой шапки, не завопила бы, адресуясь явно к ней:
-Эй, девка! Скажи своему гопнику, что мы правды добьемся!
-С ума бабка сошла, что ли? – удивилась Марианна, хотя слово «гопник» настораживало.
-Говорим тебе - мы твоего гопника из-под земли достанем, на чистую воду выведем! – повторила то же самое другая старуха с удвоенной злобой. – Мы тебя с ним сколько раз видели! И не пытайся отбрехаться! Ах он, проститутка политическая!
Не успела Марианна сообразить, в чем дело, одна из бабулек клещом вцепилась в ее рукав, а другая стала скороговоркой высказывать свои претензии к ее мужу, густо разбавляя их матом.
Оказывается, старухи представляли интересы обманутых сборщиков подписей за какую-то неведомую кандидатку в президенты по их области. А небезызвестный ей Григорий Гопник, что организовывал все дело, обещал им заплатить за каждую подпись. Люди, надеясь поправить свой скудный бюджет, подписались, но он не выполнил своего обещания.
-Свинство какое! – возмущались старухи, хватая Марианну за руки и пальто. – Он нам говорит – его тоже обманули! Врет, гад, мы-то знаем, денежки он получил, но с нами делиться не захотел! Жулики они все в этой политике, тюрьма по ним плачет, и твой такой же! Тут в Доме Советов все его дружки сидят, пускать нас на порог не хотят, вот мы и дежурим! Они на нас уже напускали своих вышибал, да не на таких напали, мы так просто не сдадимся!
Когда Марианна на другой день спросила Гришу, в чем дело, он только вздохнул:
-Знал бы я, что так повернется, ни за что за это дело не взялся. Но когда слышишь про своих корешей по искусству в Москве, что нашли способ сбивать деньги на политике, рука поневоле тянется – отчего бы в политехнологи на местном уровне не податься?
-Чего-чего? – перебила его Марианна, в первый раз услышавшая это слово. – Куда податься?
-Политтехнологи - это жулики, что знают, как пропихнуть кого угодно на какой угодно пост, - объяснил он. - Самый большой гений по этой части так и заявил: «Дайте мне мешок с картошкой, и я сделаю из него президента». Да и то, дело нехитрое – приодеть его соответственно, а потом везде рассказывать, какой он умный и замечательный. Можно демонстрацию в его поддержку организовать, скажем, или там концерт, а не то еще что-нибудь. Главное – чтобы денег на все хватило. Народ глупый, он ведь и поверит, выберет, это уже сто раз проверено. Только вот теория, да еще в столице - одно, а жизнь в провинции – совсем другое. Эта мерзавка ведь и со мной не расплатилась, как я с людьми теперь разберусь? Нет, знал бы, что за жулье в столицах политикой вертит, ни за что за это дело не взялся бы! У нас пока еще вся эта демократия, как бы это сказать... Не очень настоящая.
Про политику Марианна как-то не задумывалась, но что многие импортные товары в России, начиная с электроники и кончая всякой мелочевкой, были с виду как настоящие, а на деле – дрянь, что толком не работает, она и сама знала хорошо.
- И ведь судиться с ней не станешь, за ней такие силы стоят – жуть! – сетовал Гриша.
А вот старухи судиться с Гришей не побоялись, но тут, к счастью, Гопники всей семьей отбыли в Германию.
*****
...Им всем представлялось, что по части «устроиться» в Германии все будет окей. Так оно и оказалось, в плане квартиры и товаров, а также общей гигиены и тому подобной медицины. Особенно хорошо все обернулось для Марианны – она теперь жила с мужем в отдельной квартире и получала такое же пособие, как и все остальные Гопники, не говоря уже о том, что посещала курсы немецкого языка.
Первые пара лет, полные восторга по поводу знакомства с новой жизнью, пробежали моментально. После приблизительного освоения чужого языка, привыкания к новым продуктам и приобретения того, чем стоило бы похвастаться перед родственниками, наступило время заняться чем-нибудь поинтереснее, чем выбор подходящего мебельного гарнитура или кожаной куртки.
И тут они обнаружили, что в отличие от магазинов, где их всегда рады видеть, в остальных местах на них смотрят как-то косо, особенно если хочешь устроиться на работу. Первое время они этого как-то не замечали, потому что и Грише, и ей, и родителям давали возможность бесплатно учиться на всяких курсах – то английского, то компьютерной графики, то менеджеров, да еще платили стипендию.
Поэтому Гриша поначалу не забивал себе голову поисками работы. Более того, он очень надеялся на свое искусство и вначале попытался наладить контакты с творческими собратьями, звонил, выяснял, уточнял.
В итоге в один прекрасный день потащил Марианну на ежегодную летнюю выставку, что проводилась именно в их городе. Впрочем, «выставка» - было не совсем подходящее слово для того, что они увидели, изрядно заплатив, кстати, за вход.Кучка зрителей толпилась вокруг раздетого по пояс невзрачного хиловатого мужичка, который с истошными воплями с разбегу бросался на стенку. Из носа у него уже текла кровь, под глазами набухли синяки, но на лице светилась суровая решимость доказать, что его голова прочнее бетона. В двух шагах от него такой же малопривлекательный парнишка взгромоздился на лежащего на полу лицом вверх крупного пузатого дядьку и, схватив его за остатки волос, ритмично бил головой об пол, впрочем, не очень сильно. Дядька недовольно крякал, но не сопротивлялся.
-Ты только посмотри на это безобразие? – возмутилась Марианна. – Как это называется?
-Это называется «Жертвы искусству», - просветил ее Гриша, сверившись с полученным у входа проспектом. – Да, тут художники себя не жалеют...
Они и в самом деле старались вовсю: в самом центре зала, на невысоком подиуме, упакованная в черную кожу рослая девушка хлестала кнутом по волосатой спине жирноватого брюнета. При каждом ее ударе он морщился, а на ярко накрашенном лице его мучительницы было терпеливое выражение честно исполняемого, но противного долга, с каким хорошие жены гладят мужу рубашки.
-Она все и организовала, - сказал Гриша, даже не глянув в проспект. – Эли Импорт, ужасно известная художница! Как бы к ней подкатиться?
Но подкатиться к ней им в тот день никак не удалось – художница была занята. Зато они смогли разговориться с немолодым смотрителем, скучавшим на стульчике у стены. Он с удовольствием сообщил, что те, кого бьют – это добровольцы, готовые пожертвовать собой для искусства. Впрочем, им платят, хотя есть такие, что делают это бескорыстно, одни по склонности к садо-мазо, другие из уважения к искусству Эли Импорт.
-На следующий год, говорят, она планирует нечто покруче, будет себя ножом протыкать или даже пальцы отрезать... – закончил смотритель. – Но народ уже ничем и не удивишь. А вы что, в жертвы хотите записаться?
-Нет, мы просто так, - ответил Гриша.
Увиденное так вдохновило его, что уже по дороге домой у него возникла идея организовать акцию еще почище, чем у Эли Импорт:
-Надо снять помещение побольше, скажем, пустующий заводской цех, - рассуждал он с подъемом. – Сама видела, сколько пустых тут стоит!
Марианна кивнула – в самом деле, здесь брошенных заводов было куда больше, чем там, откуда они приехали, да и безработных тоже не меньше. Только зачем ему цех?
-Взять в аренду у строительной фирмы какую-нибудь камнедробилку, молотилку размельчитель, или как там ее, - вдохновенно продолжал свои мечтания Гриша. -. Главное – чтобы могла все в мелкий порошок превратить. Потом конвейер найти где-нибудь, хорошо бы подлиннее. Представляешь – пустой высокий цех, а по конвейеру медленно плывет все наше добро, постепенно доходит до этой молотилки, а она превращает его в мелкий порошок. И мое прошлое больше не существует, можно начинать жизнь заново! Разве это не здорово? И назвать все дело можно, скажем, «Разрушение ради созидания».
-А потом что будет?
-А потом можно то, что получилось, продавать его в пакетах с какой-нибудь надписью... Что-нибудь броское, я над этим подумаю. Представляешь – уничтожить все старое, чтобы начать жизнь сначала! Чувствуешь символ?
Но Марианну волновали не столько символы, сколько вопрос - какое именно добро Гриша собирается уничтожить. Ну, против его книг и компьютера она бы не возражала, пусть уничтожает, они в хозяйстве без пользы, хотя компьютера жалко, вещь дорогая. Но неужели он новую мебель и электронику он в мелкий порошок молотить собирается? Какое отношение она имеет к его старым художествам? Абсолютно никакого! Они же ее вместе покупали, причем на социальное пособие! А как насчет посуды, ковров, одежды? Нет уж, не выйдет!
Но он непреклонно ответил:
-Все! До самой последней тряпки и бумажки!
-И машину? Она же совсем почти новая! Не дам!
-И машину! Да ты не бойся, мы за акцию можем столько денег получить, что потом все новое купим! Если найдем спонсора и сумеем рекламу хорошо организовать...
К счастью, именно на организации все и застопорилось. По ходу дела выяснилось, что организовывать такие акции очень невыгодно - доходов потом кот наплакал, треть выручки возьмет хозяин галереи, треть уйдет за рекламу, да еще налоги... И Гришин великий замысел так и остался мечтой.
Да и вообще при ближайшем рассмотрении искусства всех видов оказались в Германии делом неблагодарным и не приносящим денег. Так что многие Гришины коллеги оставили свои амбиции и сменили профессии. Те, кто в свое время научились рисовать как следует, вспомнили свои навыки и навострились малевать пейзажики, натюрмортики, портретики и продавать их немецким обывателям, которые по вкусам ничем не отличались от недорайского быдла, как говорила свекровь. Некоторые художники понемногу зарабатывали подделками знаменитых картин, но это было дело опасное и требующее соответствующей квалификации и знакомств. Гриша, что в последний раз рисовал в художественной школе при Доме пионеров, конкурировать с ними явно был не в состоянии.
Разумеется, он, как и вся семья, побывал в арбайтамте. Но после того, как получше познакомился с его архитектурой в стиле «евротюрьма» и посмотрел на безразличные чиновничьи рожи, понял – толку с них не будет. Приличной работы в Германии не хватало даже для немцев, что уж говорить про тех, кто в немецком не слишком силен? Но «понижать свой социальный статус», как выражалась свекровь, и идти на грязную работу ему было обидно, хотя он прекрасно понимал - если сейчас не начнет работать всерьез, то так и доживет до пенсии безработным, хотя и довольно прилично подкованным по части малополезных знаний.
Грише не оставалось ничего другого, как искать работу самому. Это тоже было еще то хождение по мукам, впору роман писать, хотя можно и в три предложения уложиться: «Нашел место. Послал документы. Они послали меня подальше». А там, где точки – долгие дни мучений, раздумий и сомнений: «Я что, так все-таки никому и не нужен, такой способный и старательный?». То время Марианна очень не любила вспоминать, да и сам Гриша так и называл его: «нулевое».
И вот совсем недавно он нашел временное место в крохотной фирме, что занималась рекламой в интернете. Всего три сотрудника, все мужчины, и шеф явно из тех, кому галстук уже, кажется, последние мозги придушил, рассказывал Гриша, все время изображает из себя успешного бизнесмена, и изрекает прописные истины, что миллион раз уже сказали другие, вроде: «Бизнес куда проще, чем многие полагают – либо верная идея, либо капитал», или «Лидер – тот кто указывает на правильный путь, а менеджер – тот, кто заставляет». Разговоры на посторонние темы в рабочее время не приветствуются, за весь день разве «здрасти» и «до свидания» коллегам скажешь, вот и все, да с начальником по поводу работы несколькими словами перемолвишься. Время, так сказать, деньги, а на работе оно принадлежит скряге-хозяину. И остальные коллеги - типичные немцы, которым дела нет до какого-то паршивого иностранца, если им от него ничего не нужно. В гости не позовут, не дождешься!
Хотя на деле в этой фирме все могло быть совсем не так, как он рассказывает, вдруг пришло Марианне в голову. Ведь она-то пока никого из его коллег и в глаза не видела, все понаслышке да понаслышке. На самом деле главой фирмы могла быть этакая незамужняя немка с оценивающим взглядом кошки и деловой хваткой богомола. Такие рассматривают мужчину как предмет, который нужно менять по мере надобности, а секс – как мероприятие по статье «забота о здоровье», поскольку тут это дело с любовью никак не связано. К тому же кто не знает, что немки, несмотря на свое полное отвращение к иностранцам, в постели предпочитают именно импортный товар?
Если это так, то как он только мог? задавала себе риторические вопросы Марианна. И сама же отвечала: а может, он ее никогда и не любил, а так, просто думал, что любит, просто устал от беспорядочной жизни? И свекровь, хоть всю дорогу изображает из себя почти родную мать, только и ждет, когда сын разочаруется в жене? И кто знает, может, она собственноручно кого-то более достойного для него ищет? Но кого?
И тут Марианну осенило. А Илона? Как это она о ней не подумала? Познакомились они с ней года полтора назад, у Анны Марковны, а потащила их туда, между прочим, именно свекровь!