Вот она, моя проплешинка. Кусочек голой кожи среди шерсти. Хотите, чтобы я рассказала об этом? Хорошо, расскажу, пусть эти воспоминания для меня и всё ещё болезненны. Хотя нет, если это не трогать, то почти и не больно...
Та осень вообще принесла много боли – особенно Лёле. Тогда убили её отца, причём её же и обвинили в его смерти. Конечно, девочка никого не убивала, это были происки Октавиана. Но всё по порядку.
В тот вечер моё место на ветке клёна оказалось занятым: какая-то особа нахально заглядывала в окно. А там... Хоть комнату освещала скупо одна только настольная лампа, но в её глубине можно было рассмотреть Лёлину фигурку, обёрнутую большим махровым полотенцем. Это было вполне в её беспечном характере – отсвечивать нагишом, забыв закрыть занавески. Смотри, кто хочет – стриптиз на общественных началах! Вот эта особа и смотрела, пуская слюни до земли.
– Давай же, детка, ну! – глухо простонала она, вся в нетерпении.
И вот он, пикантный момент: полотенце соскользнуло вниз, и перед зрителем предстали прелестные обнажённые округлости Лёлиного тела, во всём своём беспечном бесстыдстве.
– Ооох, – гортанно выдохнула вуайеристка на ветке. – Малышка, ты чудо!..
Впрочем, долго смотреть бесплатный стриптиз ей было не суждено: налетев ястребом, я сшибла любительницу обнажёнки с ветки и прекратила это безобразие. Она хоть и не ожидала нападения, но в полёте успела сгруппироваться и приземлилась как кошка – на все конечности. Оскалившись, она злобно зашипела, прожигая меня ненавидящим взглядом глаз-угольков. Я узнала её: это была Дезидерата Альмарих, или Дези для краткости. Её нетрадиционная ориентация не была ни для кого секретом, и моё недоумение по поводу особы женского пола, подглядывавшей за раздевающейся девушкой, рассеялось, как только я её узнала. Я никогда ничего не имела против сексменьшинств, честное слово, и моя неприязнь к Дези не распространялась на всех остальных его представителей, просто так уж вышло, что она была озабоченной дрянью – вот и всё, что я могу о ней сказать. Надо же, вы её тоже помните! Да, это та самая провокаторша, за убийство которой Аврора угодила в Кэльдбеорг.
– Какого хрена ты здесь делаешь? – спросила я как можно спокойнее.
– А тебе какое дело? – прошипела она. – Она что – твоя собственность?
– Не моя собственность, но и ты на неё пялиться не будешь, – ответила я.
– С чего это? – рыкнула Дези.
– А с того, что я этого не хочу, – был мой ответ.
При всём умении Дези прикидываться этакой сладкой девочкой, сейчас можно было увидеть её истинное лицо: миловидная мордочка превратилась в отталкивающую харю гаргульи с оскаленной пастью, в которой кровожадно торчали клыки. Дези вся дрожала, готовая броситься на меня и впиться в глотку, но и я не собиралась позволять ей безнаказанно глазеть на Лёлю – приняла боевую стойку и глухо зарычала. Она продемонстрировала мне во всей красе своё любимое оружие – перчатку с огромными острыми железными когтями, каждый из которых имел выпуклое ребро посередине, напоминая формой одну из половинок птичьего клюва. Да, такими коготками можно было не только красоту испортить, но и кишки выпустить.
– Где тебе такой отстойный маникюр сделали? Адресок салона не подскажешь, чтобы я знала, куда НЕ НАДО ходить? – хмыкнула я.
Дези, выставив вперёд руку с когтями, ринулась на меня, но я успела вовремя отпрыгнуть, и её опасный «маникюр» пропорол только воздух. Но расслабляться было некогда: коготки тут же снова пошли в ход.
– Рряууаууу! – рычала Дези.
– Ты чего воешь, как кошка, которой под хвостом горчицей помазали? – подзадоривала я, увёртываясь от её когтей.
Я схватила слегка зазевавшуюся хищницу за шкирку, и в следующее мгновение мы были уже на крыше дома в соседнем квартале. Я выпустила загривок Дези, и она, ошалело озираясь по сторонам, встряхнулась, приходя в себя после резкого перемещения. Не теряя времени, я крепко схватила её за горло и прижала к крыше, другой рукой всаживая ей в живот удар за ударом, так что её кишки хлюпали. Боль она испытывала жуткую – это было видно по её страдальчески перекошенной физиономии, – но всё же умудрилась полоснуть меня когтями по лицу. От залившей глаза крови я ослепла, и меня тут же отбросили – ощущение было, будто меня скинул с себя бык на родео. Я покатилась по шиферу, всё завертелось, а потом крыша внезапно кончилась.
От падения меня спасли крылья, разумеется. Кровь заливала глаза, я не успевала их вытирать, а уже нужно было отражать атаку Дези. Драка продолжилась в воздухе – только перья летели. Ох и исполосовала же эта дрянь меня своим «маникюром», прежде чем я наконец хорошенько приложила её башкой о крышу! Подхватив бесчувственную Дези, я оттащила её подальше от города и бросила в какое-то озерцо. Очухается, наверно, ну да чёрт с ней. Зато будет теперь знать, что не за всеми девушками можно подсматривать.
Через час я сидела в роскошной ванной Оскара, и он обрабатывал мне раны.
– Вот всегда ты так, – ворчал он. – Вляпываешься в какую-нибудь историю, потом вытаскивай тебя... Ищешь себе приключений на пятую точку...
Санузел в квартире Оскара, надо сказать, был размером с небольшую гостиную. Вот спрашивается, на что ему понадобилась такая большущая ванная, если он жил один? Впрочем, привычку к роскоши трудно искоренить... Он мог себе это позволить, вот и всё. И эта квартира была не единственной его резиденцией. Как минимум, ещё парочка квартир у него имелась, а также он владел огромным старым особняком.
– Эта дрянь подглядывала за Лёлей, – сказала я.
– Ты имеешь в виду эту девочку, которую ты считаешь избранной? Хм... – Оскар прополоскал под струёй воды окровавленную губку. – Это становится интересным. Ты в курсе, что Дезидерата состоит на службе у Октавиана?
– То есть... – До меня начало доходить.
– Вот именно, – кивнул Оскар. – Похоже, история повторяется.
– Её хотят убрать, как меня? – От подкатившего к сердцу раскалённого комка злости хотелось зарычать.
– Не исключено, – сказал Оскар, медленно и задумчиво проводя по моей коже губкой. – Госпожа Великий Магистр в последнее время совсем плоха... А у Октавиана ненасытный аппетит до власти.
– Старуха доживает последние годы, это понятно, – резко отозвалась я. – Но неужели этот лысый гад совсем не боится гнева Леледы? Он так уверен, что ему ничего не будет за столь циничное попрание законов?
При слове «старуха» Оскар чуть поморщился, но ничего по этому поводу не сказал.
– Да, похоже, он совсем потерял страх, – проговорил он, бережно стирая кровь с моей кожи. – И если всё то, что я подозреваю – правда, то Лёле может не поздоровиться... Мы должны быть начеку.
И я старалась быть начеку, но, видимо, немного не уследила... И Октавиан провернул свою комбинацию.
Я могу не спать по трое-четверо суток без особого ущерба для самочувствия, но отдых бывает иногда нужен и мне: совсем без него никто не может обходиться. Я следила за Лёлей и её семьёй двадцать четыре часа в сутки, досадуя на Оскара: он ведь вполне мог прислать мне на подмогу кого-нибудь, но не присылал. Впрочем, может быть, он считал, что привлечение к этому делу посторонних может как-то повредить... Ох уж эта конспирация! Оскар был помешан на осторожности и скрытности. В общем, у него были какие-то свои соображения, и я несла это бремя одна.
На шестые сутки я почувствовала, что начинаю уставать. Нужно было вздремнуть хоть пару часов, чтобы восстановить силы: они могли понадобиться мне в любой момент. И я вздремнула... Прямо на крыше дома.
Проснулась я от ощущения, будто чья-то рука – очень знакомая! – встряхнула меня, как кошку, за шкирку: «Вставай! И так уже проспала всё, что можно и нельзя!» Я вскочила...
Пролилась чья-то кровь, я остро почувствовала это в холодном осеннем воздухе. Когда я примчалась на место, было слишком поздно: шакалы уже рвали тело отца Лёли. Он возвращался с работы, но до дома дойти ему было не суждено.
Пару секунд я стояла столбом, ошарашенная и раздавленная: это провал... Я всё прошляпила. Проспала.
А потом меня будто хлыстом огрели, и я как безумная ринулась в самую середину стаи этих тварей и начала бить, бить, бить, ломая хребты с одного удара и раскалывая черепа. Послышался скулёж, и шакалы трусливо разбежались. А толку? То, что осталось от тела, уже не хранило в себе ни капли жизни.
Это была какая-то помойка. Переполненные баки, горы мусора вокруг них... И ни души. Я села на асфальт рядом с телом и сидела в каком-то оцепенении. Потихоньку начали подползать шакалы. Они оттаскивали тела своих убитых и покалеченных мной собратьев, чтобы сожрать их, раз уж не удалось поживиться человечиной. Я тупо наблюдала за тварями.
А потом передо мной появились стройные ноги в облегающих чёрных брючках и лакированных полусапожках. Я подняла взгляд выше и узнала наглую, торжествующую физиономию Дези.
– Зачем ты это сделала? – спросила я. У меня не было сомнений: отца Лёли убила она.
– Это должна была сделать ты, – ответила Дези. – Девочка, которую ты так опекаешь, рассказала о нашем существовании отцу, и он подлежал уничтожению. Таков закон, и ты его знаешь. Либо обратить в хищника, либо уничтожить. Но обращать его было нецелесообразно, численность нельзя слишком увеличивать... Хватит и девчонки. Кстати, советую заняться этим поскорее, а то и её придётся убрать.
У меня сжались кулаки.
– Только попробуй её тронуть, гадина, – прошипела я. – Я тебя...
– Что ты мне сделаешь? Убьёшь меня? – усмехнулась она. – Но тогда и тебе не жить, сама понимаешь. Закон строг.
– Иди ты в пекло вместе со своим законом, – проскрежетала я.
– Он и твой тоже, – с издёвкой ответила Дези. – Наш, общий. Он одинаков для всех.
– Пошла ты в задницу, – сказала я. Так хотелось расквасить об грязный асфальт её смазливую мордашку...
А Дези невозмутимо принялась стаскивать с трупа изодранную зубами шакалов, окровавленную куртку. Она делала это осторожно – видно, не хотела испачкать свои шмотки от Дольче энд Габбана.
– Это ещё какого хрена? – пробормотала я.
– А вот узнаешь, – усмехнулась Дези.
В общем, зря я её тогда не пришибла. Следовало...
Я помчалась к Лёле. Дези там не было, но куртка лежала на крыльце – как предупреждение. Половина перил крыльца была содрана каким-то идиотом, а один прут загнут.
Лёля всё неправильно поняла, а у меня то ли от усталости, то ли от ещё отчего-то нужные слова не находились... Дурацкий получился разговор. Когда она, прижав к себе куртку, завыла страшным голосом, моё нутро будто кипятком ошпарили. Мне захотелось её обнять, успокоить, но Лёля с безумным блеском в глазах яростно оттолкнула меня.
Призрачная боль, настигшая меня на ветке клёна тогда, в нашу первую встречу, стала реальной, физической. Лёля не хотела мне её причинить, я знаю, но этой боли было суждено глубоко засесть во мне и преследовать всю жизнь. Даже сейчас, лёжа на одеяльце рядом с малышкой и мурлыча ей колыбельную, я чувствую её. Есть раны, которые никогда не заживают.
Я лежала, парализованная болью, насаженная на торчащий железный прут перил крыльца, как на вертел, и некому было мне помочь. Два соседних прута не задели меня – моя голова оказалась как раз между ними. Оскар был далеко, решал какие-то свои проблемы, а Лёля бросила меня, охваченная своим горем. Как сняться с «вертела»? Без посторонней помощи это вряд ли мне удалось бы.
И такой человек нашёлся.
Он, видимо, не жил в этом доме, а шёл к кому-то из жильцов. Он слабо запечатлелся в моей памяти: слишком сильна была боль. Темноволосый мужчина лет тридцати, в чёрных джинсах и чёрной кожаной куртке – вот и весь образ.
– О Господи, – пробормотал он.
– Помогите, – прохрипела я.
Мужчина начал шарить по карманам в поисках телефона.
– Сейчас... Сейчас я вызову...
– Не надо никого вызывать, – с нажимом проговорила я, из последних сил держась в сознании. – Сами справимся. Вам нужно лишь немного мне помочь.
Мужчина пришёл в ужас. Он заметался вокруг меня, не зная, как подступиться.
– Приподнимайте меня за туловище, – приказала я.
Весь бледный от волнения, он начал возиться, приподнимая меня, а я подтягивалась, как могла, держась руками за уцелевшую часть перил и соседний прут. Боль стала просто адской, и я зашипела на мужчину:
– Полегче... Вы мне так всю грудь раскурочите!
– Я... Я всё-таки вызову спасателей, – пропыхтел он. – У меня не получается! Тут нужна профессиональная помощь! Я действительно могу только причинить вам вред...
– Нет! – рыкнула я, пытаясь подчинить его волю. – Я сказала, справимся сами! Всё получится, давайте!
Мужчина сдался и продолжил попытки оказать мне помощь. Сознание не отключалось. С одной стороны, благодаря этому я могла прилагать какие-то усилия, чтобы сняться с прута, а с другой – приходилось испытывать страшные муки. Но постепенно боль притуплялась... И настал долгожданный момент – железо вышло из меня.
– Фух, – пропыхтел мужчина. – Ох ты Господи...
Мы сидели рядом на ступеньке. Я привалилась к плечу незнакомца, пытаясь собраться с силами, а перед глазами плавали цветные пятна. Парень так побелел, что ему самому было впору оказывать помощь – вот-вот грохнется в обморок. Трясущимися пальцами он попытался набрать номер, но я сдавила его руку с телефоном.
– Приятель, ты что, тупой? Я сказала, не надо никуда звонить!
Он заморгал.
– Но вы же ранены...
– Быстро убрал телефон, а то разобью его нахрен, – прошипела я.
– Ладно, ладно, как скажете... Я... могу ещё что-нибудь для вас сделать?
Я сказала:
– Можешь. Отведи меня в какое-нибудь спокойное место, где никого нет.
– Хорошо... Идти можете? Тут недалеко. Или такси вызвать?
Я бросила на него такой взгляд, что он осёкся.
– Понял, понял, – торопливо проговорил он. – Вы не хотите, чтобы я куда-либо звонил.
– Понятливый, – хмыкнула я.
Парень не придумал ничего лучше, чем отвести меня к себе домой: оказалось, он жил неподалёку, в десяти минутах ходьбы. С его поддержкой я одолела это расстояние. В прихожей я осела на пол у стены, испачкав обои кровью, а парень захлопотал вокруг меня – предлагал какие-то таблетки, поднёс стакан воды. Его подношения я отклонила:
– Спасибо, но всё это мне без надобности, приятель... Мне для поправки здоровья нужно кое-что другое, но у тебя я это брать не хочу.
Зазвонил его телефон. Парень вопросительно посмотрел на меня.
– Не отвечай, – сказала я.
– Это моя девушка, – робко пояснил он, глянув на дисплей. – Я как раз к ней шёл, когда... ну... Когда увидел вас. Она беспокоится, почему я задерживаюсь.
– Мне жаль, что из-за меня твоё свидание расстроилось, – сказала я. – Я посижу у тебя пару часиков, мне надо прийти в себя.
Для поправки здоровья мне была нужна, конечно, кровь, но сделать этого парня своей жертвой мне что-то мешало. Он помог мне, и это было бы никуда не годной благодарностью за помощь... Пол прихожей начал уплывать из-под меня, стало трудно держать голову, и я, прислонившись затылком к стене, закрыла глаза.
Видимо, я на какое-то время отключилась.
– ...Кать, ну, прости меня, – шептал кто-то. – Я не смог прийти, потому что тут кое-что случилось. Непредвиденное. Нет, со мной всё нормально... А вот одному человеку очень хреново... Давай не по телефону, Катюш, ладно? Я тебе потом расскажу...
Голос смолк, и хозяин квартиры осторожно заглянул в прихожую.
– Я вам там на диване подстелил... то есть, постелил, – сказал он. – Пойдёмте, там будет удобнее.
Добряк... Мне даже стало жаль его. Теперь в опасности был и он, и его девушка. Конечно, я его с радостью пощадила бы, но если за мной следили... Они не пощадят.
– Я не могу у тебя остаться, – с трудом проговорила я. Во рту пересохло, язык стал шершавый, как тёрка. – Мне нужно идти.
– Вы что! – вытаращил он глаза. – Куда – в таком состоянии?! У вас же кровотечение...
– Его уже нет, не волнуйся.
Кровь уже действительно остановилась – по крайней мере, снаружи, но рана пока не спешила затягиваться. Мне нужно было срочно добраться до Оскара. Меня не покидало предчувствие, что с Лёлькой не всё в порядке.
Я всё-таки сумела подняться на ноги. На прощание я сказала парню:
– Ты меня никогда не видел. Это для твоей же безопасности, понял?
Впрочем, я печёнкой чувствовала, что нормальная жизнь этих ребят кончилась. Безопасностью и не пахло... Но я ничем не могла помочь.
– Мне жаль, – проронила я, уходя. – Прости.
– Да что вы, какие могут быть извинения! Вы уверены, что сможете дойти?.. А то давайте, я вам такси вызову! И заплачу, если у вас нет денег!
Я только устало махнула рукой. Он так и не понял, за что я просила прощения.
Ковылять пешком до жилища Оскара было нереально далеко, и пришлось воспользоваться крыльями. Впрочем, уже минут через пять пришлось приземлиться на крышу и отдыхать: с пробитой насквозь грудью далеко не улетишь. Я уже начала сожалеть, что не воспользовалась предложением парня насчёт такси: было похоже, что с крыльями номер тоже не пройдёт. Может, машину угнать? Но я не умела водить – как-то не было необходимости учиться. Значит, придётся угонять вместе с водителем...
Так я и была вынуждена поступить. Дыхание причиняло сильную боль, и если это ещё можно было кое-как терпеть при ходьбе или в неподвижности, то в полёте становилось просто невыносимо, так как дышать приходилось чаще. Кашлянув, я выплюнула сгусток кровавой мокроты.
Как я заставила водителя отвезти меня туда, куда мне было нужно? Скажем так, надавила психически. Я ведь умею убеждать, как и все хищники.
Оскара не оказалось дома, а консьерж (он тоже был из наших) отказался дать мне ключ от квартиры, хоть и знал меня. Этот туповато-упрямый страж твердил, что выполняет предписание самого господина Оскара – никого в его отсутствие в квартиру не пускать. Пришлось валяться на диванчике в холле. Время от времени возникали позывы к кашлю, которые невозможно было подавить, и с каждым судорожным и адски болезненным сотрясением диафрагмы из меня выходили кровавые сгустки. Подошёл консьерж и обратился тошнотворно-вежливым тоном:
– Пожалуйста, будьте так добры... Не могли бы вы не плевать на пол?
В этот момент меня как раз потряс очередной приступ кашля, и к кровавым плевкам на полу добавился ещё один. Консьерж поджал губы и повторил безукоризненно вежливым, но донельзя мерзким голосом:
– Уважаемая госпожа... Я убедительно прошу вас не загрязнять холл, ведь о его чистоте приходится заботиться мне...
Вытерев губы, я прохрипела:
– Я вас плохо слышу... Не могли бы вы нагнуться и повторить?
Он чуть склонился и начал:
– Госпожа, я насчёт пола...
– Простите, я не слышу, – повторила я. – Ещё чуть ближе можно?
Консьерж, ничего не подозревая, нагнулся достаточно близко, чтобы я могла схватить его за горло. Стиснутое моей рукой, оно издавало хлюпающие звуки, а глаза парня выпучились так, что казалось, будто они на стебельках.
– Ты, сука, не видишь, что я ранена? – захрипела я ему в лицо. – Заткнись, понял? И не смей вякать... А то заставлю тебя вылизывать твой грёбаный пол собственным языком! Хочешь слизнуть мои плевки?
Вращая выпученными глазами, придушенный консьерж сумел только отрицательно мотнуть головой.
– Не слышу, повтори! – Я сжимала его горло крепче.
– Кх-кххх, – только и смог он ответить.
– Не поняла?!
– Кххх...
Я чуть ослабила хватку, и консьерж смог прохрипеть, заикаясь:
– Из-звините... гос-спожа... Кхе... У меня нет никаких... кхе... претензий...
Я отшвырнула его и плюнула ему вдогонку. Он убрался за свою стойку, всё ещё давясь и покашливая.
Такое вот гостеприимство.
В глазах темнело, во всём теле была жуткая слабость. Каждый вдох причинял боль, а от кашля я едва не теряла сознание. С губ капала кровавая слизь. В таком плачевном состоянии меня и застал вернувшийся в третьем часу ночи Оскар.
– Девочка моя! – воскликнул он взволнованно, склоняясь надо мной. – Что произошло? Ты ранена!
– Ничего... Порядок, – просипела я, садясь на диванчике с его помощью. Голос мой звучал, как дырявая гармоника.
– Да какой порядок, я же вижу! – Оскар обратился к консьержу: – Пауль! Давно она здесь?
– Около двух с половиной часов, ваше превосходительство, – послышался смиренно-робкий голос консьержа. Даже некоторая обречённость в нём прозвучала, будто Пауль задницей чувствовал, что ему сейчас влетит... В общем, задница Пауля чувствовала лучше, чем соображала его голова.
– Кретин, – сказал Оскар негромко, но ледяное спокойствие его голоса звучало гораздо страшнее, чем гневный крик.
– Да, ваше превосходительство, – покорно согласился Пауль.
– Ты идиот, – добавил Оскар.
– Совершенно с вами согласен, ваше превосходительство, – рабски преданно откликнулся консьерж.
– Не понимаю, что такой тупица вообще делает на службе в этом престижном доме, – продолжал Оскар выражать своё крайнее неодобрение.
– Сам диву даюсь, ваше превосходительство, – развёл руками Пауль.
Вид у него был при этом придурковато-покаянный: если б он мог, он бы ковриком расстелился под ногами Оскара.
– Ты должен был немедленно связаться со мной, остолоп, – сказал Оскар. – А не оставлять её тут истекать кровью.
– Виноват, ваша светлость, – печально ответил консьерж.
Переходя от слов к действиям, Оскар подхватил меня на руки и повелительно бросил Паулю:
– Ключи, дубина! Беги вперёд и отопри нам дверь!
Тот, изо всех сил стараясь угодить и продемонстрировать расторопность, кинулся к шкафу с ключами, да по дороге поскользнулся на моём плевке и растянулся на полу, чем заставил Оскара презрительно фыркнуть.
– Извиняюсь, ваше превосходительство, я мигом! – заверил Пауль, резво поднимаясь.
Перескакивая через ступеньку, он помчался впереди, а Оскар сказал мне:
– Всё будет хорошо, дорогая, мы тебя мигом вылечим.
Через минуту я сидела на кровати, раздетая по пояс, а Оскар осматривал мою рану. Пауль стоял в дверях истуканом, не сводя взгляда с моей груди. Оскар, заметив его, приказал:
– Пошёл вон, недоумок! И добудь полтора литра крови!
Пауль опомнился.
– Будет сделано, ваше превосходительство! – С этими словами он низко поклонился и выскочил из квартиры.
Оскар наложил мне повязку и уложил в постель. Я хотела немедленно рассказать ему всё, но он прижал мои губы пальцем и сказал ласково:
– Не утруждайся, милая, тебе сейчас тяжело говорить.
Кашель снова сотряс мою грудь, и на белоснежном полотенце, которое Оскар заботливо подал мне, появилось кровавое пятно. Я смогла выговорить только одно слово:
– Лёля...
Оскар понимающе кивнул.
– Не беспокойся. Я всё улажу.
– Это не она, – прохрипела я. – Я сама... Случайно упала.
Он снова кивнул, хотя в его взгляде отразилось понимание истинного положения дел. Разве его можно было обмануть?
– Она здесь ни при чём, – из последних сил выдохнула я.
– Ну конечно, разумеется, – мягко сказал Оскар, кладя ладонь мне на лоб. – Ш-ш, успокойся... Всё будет хорошо.
Пауль принёс кровь, и меня напоили ею. Боль и чувство сдавливания в груди начали постепенно отпускать, в теле разлилось тепло, а глаза начали непреодолимо слипаться.
Я провалялась в постели два дня. Рана зажила, но боль полностью меня не оставила. Конечно, она порядком ослабела и не шла ни в какое сравнение с тем пульсирующим адом, что прежде сжигал меня изнутри. Теперь в груди временами тупо и тоскливо ныло.
– Ну, как твоя рана? Посмотрим, – сказал Оскар, разматывая повязку. – Прекрасно, полностью зажила.
– Но, кажется, будет ныть к перемене погоды, – невесело усмехнулась я.
Оскар посмотрел на меня проницательно. Ничего не сказав, он только поцеловал меня в лоб. Пауль принёс очередную порцию крови, и я, опять отупев от сытости, завалилась в постель.
– Ты устала, моя дорогая, – проговорил Оскар, заботливо поправляя одеяло. – Тебе нужно отдохнуть, пожить в уединении. И так будет безопаснее для тебя. Думаю, мой особняк как раз подойдёт для этого.
Я спросила о том, что меня больше всего беспокоило:
– А Лёля? Что с ней?
Оскар вздохнул.
– Она арестована по подозрению в убийстве отца.
Я даже приподнялась на локте.
– Как это так?!
– Да тихо ты. – Оскар мягко надавил мне на плечи, принуждая снова лечь. – Похоже, это дело рук Октавиана. Видимо, он тоже всерьёз верит, что она – будущая избранная, раз хочет вывести её из игры ещё ДО того, как она станет одной из нас. С другой стороны, ведь он мог бы просто убить её... Однако, не решается. Значит, всё-таки побаивается чего-то.
Я упала на подушку.
– И как они только выведали... Ведь я об этом никому, ни одной душе...
Оскар только развёл руками. Я проскрежетала:
– Клянусь именем Леледы, он за это поплатится.
– Когда-нибудь он обязательно поплатится, я в этом уверен, – сказал Оскар. – А сейчас надо попробовать вытащить девочку из этого переплёта. Октавиан силён, но он не единственный старший магистр в Ордене. У нас тоже кое-что найдётся.
Я сжала его руку.
– Прошу тебя, ради Леледы, вытащи её.
Оскар улыбнулся, сверкнув идеально ровным рядом зубов молочной белизны.
– Уже работаю над этим. – И он положил на одеяло увесистую папку. – Материалы дела.
Листки шуршали, переворачиваясь под моими пальцами.
– Развали это дело, – сказала я. – Ты знаешь законы, ты сможешь.
– Думаю, закон будет оставлен в дураках, – усмехнулся Оскар.
Мне пришла в голову мысль.
– Если я напишу записку, ты сможешь передать ей?
Оскар кивнул. Он дал мне ручку и листок бумаги, и я написала:
«Лёля,
Ты – одна из нас, потому я и нашла тебя. Это твоя судьба... И моя тоже. Тебе уготовано очень многое. Придёт время – и ты всё узнаешь. Не сожалей о прошлом, возврата назад для тебя нет. Навостри мои любимые ушки и слушай Оскара. Он наставит тебя. Прощай».
Оскар положил листок в папку.
– Я передам, не беспокойся.
– Ты возьмёшь её в ученицы? – спросила я.
– А почему бы тебе самой этим не заняться? – ответил он вопросом на вопрос.
Я прижала руку к груди, где ныла боль, вновь ставшая призрачной.
– Я бы взялась, но... Слишком больно.
Рука Оскара скользнула по моим волосам.
– Хорошо, дорогая. Я всё сделаю. Она будет Великой Госпожой, я обещаю.
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
продолжение http://www.proza.ru/2010/10/29/105