ДВА ТРАКТОРИСТА
(Б.Гребенщиков)
Широко трепещет туманная нива,
Вороны спускаются с гор.
И два тракториста, напившихся пива,
Идут отдыхать на бугор.
Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане
И этим сознанием горд.
Другой же играет порой на баяне
Сантану и Weather Report
(Ленинград, 1981)
ПЕСНЯ ТРАКТОРИСТА
(М.Веребах)
Бберёзки нашей Сен-Семильи,
Иёббескрайние поля
Жжимают хад истошной силью,
И трахтур свой возды-блю-я.
(Лукоянов, 1985)
– Всё, Ильич! Не могу я больше! Не лезет уже эта моча нах.
Вова Корнеев, по прозвищу Шнапс, протяжно рыгнув, швырнул очередную пустую бутылку «Балтики» на навозную кучу, но опять не добросил из-за слабости в теле. Дух тоже здоровьем, похоже, не блистал.
– Не гоношись, Вован, – вяло произнёс старший тракторист Сергей Ильич, глядя в неподвижное небо, шевеля одними губами. – Будь свободен. Отдыхай.
– Какой тут отдых, среди говна нах… В башке - как фреза... И ум, кажись, совсем сдох... Айда, Ильич, на бугор. А то чё «Беларуська» зазря тарабанит? Там и попи***им.
- В сухую, что ль?
- Чёй-то, в сухую! У Надьки «рояля» литр в заначке. А? Едем? Чё обеда-то ждать? Сам говоришь: свобода – это всё.
Видя, что грузная фигура Сергея Ильича одобрительно зашевелилась, Корнеев поднялся на ноги и побрёл в сторону работающего на холостом ходу трактора, ориентируясь больше по звуку. Уперевшись лбом в резиновые кубики огромных колёс, он секунду собирался с силами, затем со стоном забрался в кабину.
Через десять минут приятели уже скакали поперёк борозд картофельного поля. Жёсткое сиденье нещадно колотило Вована по тощему заду, кепка не слишком смягчала удары потолка, но молодой тракторист, стиснув зубы, упрямо крутил баранку, объезжая наиболее опасные участки. Рядом с ним в ящике, проложенные соломой, позвякивали бутылки с не выпитым пивом, бутыль спирта и банка огурцов. Сверху подпрыгивала гармонь.
– А мне, Ильич, всё казалось, что свобода духа, наоборот, ведёт к бездействию воли.
– Дуг’ак ты, батенька. Я те пг’о Фому, а ты пг’о Ег’ёму. Пг’ичём здесь дух? Я ж про свободу выбог’а толкую. – Сергей Ильич заметно ожил. Он словно слился в одно целое с норовистым стальным конём, балансируя снаружи кабины на штыре от подножки, намертво вцепившись крепкими короткими пальцами левой руки в стальную дугу, а правой рубил воздух, рассекая свою мысль на чёткие тезисы. – Свобода выбог’а ведёт к движению, г’азвитию. Фог’миг’ованию себя в качестве сущности. Она дана г’азуму изначально. И навсегда. Как пожизненный пг’иговог’… А ты баян взял?
– Неа… Тока гармонь… А ты?
– Говог’ю же – дуг’ак. Что бы ты без меня делал, пустая башка.
Наконец трактор свернул за бугор, и трактористы сползли на траву, достигнув первой промежуточной цели. Спирт, разбавленный пивом, да ещё употреблённый на таком красивом холме, быстро снял у обоих усталость и напряжение, а у Сергея Ильича ещё и каг’тавость.
– Так чё там, Ильич, Жан-Поль про формирование индивидуума говорил? Как это могет быть, чтоб индивид сам себя полностью конструировал нах? А обстоятельства? Мы ж их не придумываем. А они сильнее нас.
Сергей Ильич ласково погладил себя по карману.
– Вот именно, Шнапс. Обстоятельства. Они вне нашего понимания и воли. Окружающий мир без нашего выбора не имеет смысла, а «Я» не имеет цели. Индивид, если он не отчуждён, строит себя из предлагаемых миром обстоятельств на основе своей неотъемлемой свободы выбора. Он постоянно выбирает. Он не может не выбирать!.. Понял, наконец, дурья башка? Наливай.
Вова снова смешал в стаканах жидкости.
– Значит, выбор нах… – задумчиво сказал он, раскачиваясь. – Всегда? Каждую минуту? И сейчас?
– А то. К примеру: ты можешь отказаться от своей доли. Можешь, ведь?
– Чё! Это с какого перепугу нах?
– Да, теоретически, придурок.
– Ну, теоретически-то конешно. А практически х**.
– Это без разницы. Выбор всё одно имеется. Вот ежли я тебе счас дам в морду, для тебя это будет обстоятельство. И у тебя появится необходимость выбора: либо стерпеть, либо попробовать дать сдачи. Или валить домой. Поливариантность. И так всегда. Индивид не может находиться в состоянии покоя. Он постоянно должен принимать. Шаг влево или шаг вправо. Налить или покурить. Это и есть экзистенция. Дошло?
– Ну, в общих чертах… А так – ни х**.
Они выпили и похрустели огурцом. Сергей Ильич вдруг оживился.
– Короче, счас покажу тебе, друг мой, Корнеев-Шнапс, что такое экзистенция! Наглядно. Вот, встань. Ну, вставай же, Вован, не ссы. Да вынь же руку-то из кармана, дура, оторвись от своего крюка. Ну? Стоишь? И что чувствуешь? Можешь ты стоять неподвижно? То-то и хрен-то! Это действует на тебя постоянно меняющийся момент внешней силы, которая, ни на секунду не переставая, заставляет тебя терять равновесие. Никогда ты его не поймаешь.
– Это чё, так Жан-Поль сказал? Или ты мне тут баки заливаешь?
– Дура. Ни-ко-гда, я сказал! И точка. Мы все торчим на плоскости с переменным углом.
Спирт начал подходить к концу.
– Может, двинемся? Где твой баян?
– Вот вечно ты, батенька, спешишь, как матрос на гг’еблю. Это в тебе эмгеушные гнилые корни дг'очатся... Успеем. Дай живой воде по жилам рассосаться.
– Ну, и хрен с тобой. Я тогда на гармошке пока... – Вова набил из кисета здоровую самокрутку. – Из Карлоса.
– Из которого? Сантаны или Костанеды?
– А в чём разница? – удивился Вован, доставая из ватника второй мешочек и внимательно изучая его содержимое. Недоумение на его лице постепенно сменила хитрая ухмылка. – Хорош прикалываться, старик. Чуть не прогнал меня. Я чё, совсем тупой? Это ж однохуйственно, что «Супернатурал»*, что «Дон Хуан». Семилья – она и в Африке ганжубас.
– Тогда и мне ногу скрути, раз такой умный.
Молодой тракторист легонько тронул своими чёрными ногтями блестящие кнопки и неожиданно для напарника, себя и разнотравья холма выдал длинную умопомрачительную фразу из Апельсиновой леди*. Видимо, ему каким-то непостижимым образом крепко расширило сознание. Когда Вова Шнапс закончил, то спросил задремавшего философа:
– Слышь, Ильич. Я тут отъехал немного, а теперь никак не въеду: ежели мы здеся все со свободой выбора и полностью формируем свою сущность, так какого же хрена мы такие?!
– Какие «такие»? – не понял Сергей Ильич спросоня.
– Ну, такие. Уроды, короче. Не похожи на отца нашего небесного? Чё мешает-то? Говори, ну! Соврал твой косоглазый француз? Ведь соврал, сука?
По грязной щеке скатилась слеза и сжались в надрыве натруженные кулаки.
– Уу, батенька! Да у тебя точно просветление, – пришла очередь удивиться Ильичу. – В такие дебри экзистенции залез, стручок, что в самое начало вернулся...
- Да хватит, бугор, мозги-то полоскать! Тут тебе не твоя вэпэша! Говори: соврал Жан-Поль про свободу выбора?
- Ох и резок ты, Вова... Но есть у нас ответ для тебя. Слушай. Так вышло в мире, что современный индивид стал отчуждённое от себя существо. Оно, бедное, задавилось подлым Социумом. Этот гнилой Социум встал над ним, но не из него, как было задумано. И теперь втирает индивидууму свой сраный алгоритм, лишая его последней свободы выбора! Втирает и лишает!.. И это страшно, Вова!
Но Вова уже не слышал расчувствовавшегося Сергея Ильича: бедняга полностью погрузился вовнутрь себя, уронив усталую голову в ароматные луговые травы.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––-
* Supernatural - знаменитая композиция Карлоса Сантаны.
* «Апельсиновая леди» - джаз-фьюжн композиция из альбома группы «Прогноз погоды».