Глава 11
Виктор Игнатьевич Мушкетов очень многое знал. Но спал спокойно и с удовольствием. Если, конечно, было на то время. А разбуди в любой час, — тут же изложит решение любой, самой сложной проблемы. С легкостью просчитает: что, где и когда следует предпринять, чтоб получить тот или иной результат. Мушкетов так не стал шахматистом — профессионалом. Его способности оценили гораздо раньше. Сперва оборонка, потом разведка, потом, наконец, — «Центр стратегического планирования». — Мало кому известная организация, поменявшая великое множество вывесок и названий, но не свою суть.
Везде ему приходилось доказывать, что он — не последний. А когда доказать удалось, прошло время. И кличка «Момоновец», полученная «на производстве», все больше отдавала не юмором, а самым, что ни на есть, реализмом. — Быть выдающимся проще, чем стать таковым. Если, конечно, не брать в расчет государственную политику. Там такая халява проходит. Там сидит выдающийся на выдающемся, и таковым же его погоняет.
Центр был вне политики. А может, — и над политикой. Еще точнее, эта сфера человеческой деятельности была для «конторы» чем-то вроде шахматной доски, на которой разыгрывались сложные, а оттого и чертовски интересные партии. Те, кого в миру принято называть «видными деятелями», были, в лучшем случае, фигурами на этой доске. Их разменивали, передвигали с места на место, аккуратно укладывали в ящик, но очень редко проводили в ферзи. Общее количество партий, одновременно разыгрываемых Центром по странам и континентам, не поддавалось учету. Не задумывался об этом и Виктор Игнатьевич. Он, хоть и держал в руках нити каждой из них, не был главным гроссмейстером. Он был, как бы правильней выразиться, — человеком, ответственным за результат. Выгорело дело, — значит, у Мушкетова толковый начальник. Провалилось, — значит, сам он плохой подчиненный. Впрочем, на зарплате это не сказывалось никак. А был ли его Центр самым центральным центром, не было дано знать даже ему. Возможно, не знал этого, ни его непосредственный начальник, ни тот, кто незримо присутствовал на рабочем столе в образе телефона с государственным гербом вместо наборного диска.
То, что деятельностью его «фирмы» кто-то интересуется, Мушкетов понял уже давно. Задолго до дня, когда обнаружил «прослушку» в своем кабинете. Это было более чем забавно! В совсем недалеком прошлом, Виктор Игнатьевич знал бы, как поступить. — Хоть и представить такое, честно говоря, невозможно! — Он ткнул бы мордой в «жучок» полковника Векшина, и громко сказал бы: «фас!» Что было бы дальше, — не его дело. Но тех дилетантов, что по своей дурости ткнулись, куда не следует, в кратчайшие сроки повесили бы за ребра. И было бы это на фоне громких отставок и небывалого «звездопада». Теперь же, в эпоху всеобщего недоверия, когда подчиненный следит за начальником, а тот наблюдает за подчиненным, в моде совсем другие расклады. И, самое пикантное, — сам Виктор Игнатьевич очень хорошо потрудился, чтобы время такое пришло. Именно под его руководством осуществлялся начальный этап самой секретной операции в истории советских спецслужб. Мушкетов любил работать «чисто, технично и красиво». Излишний шум он считал признаком брака. Потому и оставил «прослушку» до последнего дня, — до своего возвращения из города Мурманска. Так подсказывала интуиция, а ей, в большинстве случаев, Виктор Игнатьевич доверял. Что-то ему подсказывало, что любители подсматривать в чужую замочную скважину имеют высокую «крышу». Скорее всего, этот «кто-то» — довольно влиятельный чин из «своих». Может быть, даже, — Векшин. В любом случае, — можно не сомневаться, — в его заповедную вотчину уже внедрен не один соглядатай.
Душой он еще оставался в Мурманске, в холодном осеннем городе, где схлынул грибной сезон, и люди готовятся к долгой зиме. Если кто-то из них и ждет перемен, — то к лучшему. А как оно будет, — поди разберись! Мушкетова срочно отозвали в Москву. Так уж совпало, что именно завтра начнется второй этап операции, ход которой мог предопределить судьбу государства на долгие годы вперед. Именно так: не «СОЮЗА», а «ГОСУДАРСТВА! Ему оставалось надеяться, что в Мурманске никто ничего не напутает. Все будет сделано в соответствии с планом, — посекундно расписанными параграфами.
В душе, Виктор Игнатьевич гордился собой. Гордился тем, что мыслит «новыми категориями» и мыслит очень масштабно. Но во всем, что могло повлиять на его карьеру, он старался придерживаться старого «совкового» принципа: «Чем больше бумажек, — тем чище его задница».
Жаль, что не вышло лично приветствовать старого друга, — думал Мушкетов. «Что, Антон, не узнал? — сказал бы он вместо рукопожатия. — Поверил, что все давно про тебя забыли? Напрасно, напрасно! Все готово для встречи: и гостиничный «люкс» с красивыми бабами, — и одиночная камера! Что выберешь — то и твое! Академики, между прочим, клинику в нашем подвале уже оборудовали. Все готово для экспериментов. Спорят до хрипоты, кто в тебя первым скальпель воткнет! У них там ажиотаж: кто верит в твой феномен, а кто и не верит. Но те, и другие просто горят желанием увидеть твой мозг через микроскоп. Может, что-то полезное для «оборонки» и наковыряют? А я, между прочим, крови твоей не желаю. Даже водочку в морозилке охладил до той густоты, какую ты любишь. Если расскажешь, о чем спрошу, так и быть, — отпущу! Будешь сотрудничать, — заживешь спокойно и хорошо. А нет, — тут уж не обессудь, — раздавлю! И совесть моя будет чиста. — Ты ведь не человек! Сам еще не знаю кто, но точно — не человек! Вот и должен стоять в стороне, сидеть изолированно и тихо. Тебя не касается, что происходит вокруг. Не твое это дело! Дай людям спокойно работать! Не путайся под ногами со своими звездными знаниями! Нам они до звезды!»
Гудок радиотелефона настиг его в личной машине. Он ехал домой из гостиницы «Украина». Встреча с будущими членами ГКЧП закончилась обоюдным согласием. Вот только продлилась она чуть дольше, чем Мушкетов планировал. Все вопросы сразу не предусмотришь!
— Алло! Да, я слушаю... Что вы там, черт побери, молчите?! Где он? — Канал, перекрытый аппаратурой ЗАС, позволял говорить открыто.
— Видите ли, его нет!..
— Что вы там, сопли жуете?! Докладывайте, почему!: Почему нет?! Убит, ушел, расщепился на атомы?
— Или смерть, или великолепная имитация.
— С-сволочи! — задохнулся Мушкетов, заикаясь от переполнявших его чувств. — Как это произошло?
— Он утонул. У самого берега утонул. Ударился головой о железку, — вся шапка в кровище, — и камнем на дно!
— Тела, естественно, не нашли?
— Ищем.
— Ищите, сволочи, землю ройте! Задействуйте водолазов, — я позвоню, куда следует. — Перекройте всю акваторию порта! Нет, весь залив перекройте! Все проходные, все дыры и щели, аэропорт и вокзалы!
— Мной только что отданы точно такие распоряжения, — голос майора Устинова звенел от обиды.
— И дороги! — будто не слыша, добавил Мушкетов. — Но чтобы нашли! Вас же, майор, независимо от исхода, завтра в восемь ноль пять, жду в кабинете.
Положив на место «трубу», Виктор Игнатьевич уронил руки на ноющие колени, и долго молчал...
А что ты хотел? — спросил внутренний голос. — Ты же сам предусматривал нечто подобное. У Антона остался единственный путь отхода. — Это вода. Ты, на его месте, сделал бы то же самое. В общем, сам кругом виноват! Водолазов нужно было предусмотреть с самого начала.
— Ихтиандр хренов! — вырвалось у Мушкетова вслед за невольной ассоциацией.
— Что? — не понял водитель.
На Лубянской площади было тихо. Традиционно немноголюдно для любого времени года. Особенно сейчас. Ведь все запланированные мероприятия проходили у «Белого дома».
Наискосок от ворот Центра, все так же торчал неприметный с виду, «жигуль». Его резина уже «поплыла» от частой и небрежной перекраски. На крыше «Конторы», как и неделю назад, копошилась бригада «шабашников». Многие из гуляющих «случайных прохожих» примелькались уже настолько, что в пору здороваться. Обгаженный птицами «железный Феликс» покорно готовился к «дембелю».
— Домой! — коротко бросил Мушкетов, запоздало ответив на зависший вопрос своего шофера.
Он отпустил машину неподалеку от ресторана «Ханой». Закурил, хотя идти оставалось всего метров пятьдесят — шестьдесят. Вдоль тротуара обреченно скучала редкая цепь торгующих москвичей. — Место не ходовое, а они все равно стоят! — Сигареты, водка, вино, джинсы, и прочий, самый разнообразный товар. Все это было разложено на газетках, картонках, пустых деревянных ящиках, раскладушках, детских колясках. Все создавало видимость изобилия.
— Почем бесплатно? — поинтересовался он у старушки, бережно прижимающей к груди бутылку «Андроповки». — Из старых запасов?
— Пятнадцать рубликов, — привычно заакала она. — Дешевле действительно только бесплатно. На похороны свои когда-то брала один ящик...
— Понятно, — посочувствовал Виктор Игнатьевич, и отсчитал мелочь. — Вы не в курсе, в этой богадельне принимают клиентов, которые со своим горячительным?
— Здесь-то? — старушка с сомнением посмотрела на тяжелые шторы элитного ресторана. — Здесь, если и принимают, то только пинком под задницу!
…На девятый этаж он поднялся пешком. Не зажигая света, прошел на кухню, и поставил на стол граненый стакан. Ему было что вспомнить, было о чем подумать. С фотографии на стене честно глядели на мир два молодых паренька. — Два друга, два лейтенанта. — Оба в новеньких соломенных шляпах за пять хао. Тогда, во Вьетнаме, их надевали все. И военные, и гражданские. Толстый соломенный жгут хорошо защищал от осколков.
— Если бы не она, — вслух произнес Мушкетов, и потрогал рукой шрам над левым виском.
Он выпил стакан водки и закурил. Да, тогда ему крепко ему досталось! Векшин пер на себе и его, и громоздкую рацию, и свой автомат, и его СВД, Они шли, обходя звериные тропы, продираясь сквозь чащу. Приходилось раздвигать ветви и спутанные лианы, поправляя их так, будто бы не было этих прикосновений. То же самое, — на земле. Листья, падавшие с деревьев, за тысячи лет спрессовались, прогнили, и кишели пиявками. Чувствуя запах его, Мушкетова, крови, они поднимали головы, и вытягивали свои хоботки. И от этого земля под ногами шевелилась и шелестела. А прямо над головой распускалось дерево вынг. Праздничные цветы были словно нанизаны на алую бахрому под густой, низко свисающей кроной. И казалось, что мерзкий, гнилостный запах весь исходит оттуда...
Эх, Женька, Женька! Если бы ни этот ублюдок, мы бы с тобой остались друзьями!
Все, что еще оставалось в бутылке, он высадил «из горла». Закурил, потянулся за телефоном. — Дело есть дело! — Да, нужно звонить Кривичу! Если с Векшиным что-то случиться, Антон разобьется, но будет в Москве. Кривич «косяков» не допустит! А все остальное вторично!
Мушкетов представил себе «Кривду». Его холеные, нервные руки, и сплюнул от омерзения. Кривич был дознавателем, а по совместительству, — палачом. Мало кто из «конторских» знал его должность и звание, а тем более — имя и отчество. Эти холеные руки «навсегда убирали» «своих». Чаще всего, ; за дело, иногда, — в интересах дела. Встретить Кривича в коридоре считалось дурной приметой, а в кабинете шефа — к чьей-то внезапной смерти. Мушкетов знал, что Кривда копал под него тоже. И даже собрал кое-какой компромат, пополняя его в ходе рабочих допросов с пристрастием. Как разведчик, как аналитик Кривич был никакой. Но в заплечных делах ему не было равных. Вот одна из последних новинок. — Обычный телефонный звонок:
— Как дела, как здоровье?
А накладкой проходит сигнал на отключение сердца. — Неслышимый, неразличимый. — Такой же сигнал, посылается мозгом в момент человеческой смерти.
— Слава Богу, нормально! — ответит «клиент». А далее… — долгий выдох с исходом души.
Он все же заставил себя набрать этот номер. Где-то в дебрях подвала зазвенел телефон.
— Вас слушают!
Услышав тихий, вкрадчивый голос, Мушкетов хрипло сказал:
— Время пришло. Действуй!