Выбираясь под яркий полуденный свет из коридоров, межстеллажности и потребительской музыки, несколько секунд щуришься и постепенно возвращаешь привычку быть не в считанном количестве стен. Пропыленный сухой асфальт там, где ровно сутки назад были десятки мокрых следов от автомобильных покрышек. В автомобиль. От холода. От дрожи.
Закрытый наглухо салон основательно прогрелся теплом поднимающегося на свои максимальные сезонные высоты Солнца. Там, ближе к нему, есть неощутимо стылый Космос и беспрепятственно пропускающий фотоны вакуум. Это Там так гипотетично в отличие от Здесь, где тридцать или более секунд, соединив ладони замком, потягиваешься на месте водителя, откидывая голову и изучая искусственный ворс обивки, оказавшийся в поле зрения. Зернистое дыхание воздуха за захлопнутыми дверьми отогревает кожу под одеждой, лицо и взгляд.
Все окружающее приглушено. День, просвеченный до перекрестка и каменной крошки по его периметру. В правом зеркале заднего вида тронувшиеся с линии остановки перед светофором транспортные средства разных категорий. В категориях вечности – необходимое движение. Несущественное и спокойное шуршание покрышек о сероватый с полосатой разметкой стрелками, пунктирными линиями и единичными бумажными клочками горизонтальный настил. Движение мимо. От тепла хорошо. Смотришь, моргая. Тело наслаждается наполовину увернутой громкостью температуры, ветра, шумов.
Пыли удалось проникнуть и сюда. Включив зажигание, заведя мотор, повернув ручку регулировки вентиляции, потревожишь микрочастицы родом с улицы. Точечками взметнутся те на десятки… миллиметров и стремительно осядут в половине ладони от пункта отправления. Проведешь безымянным по панели приборов, еще раз ощутив, уже более физически, более контактно, тепло. Знание о студеном бытии на расстоянии взгляда еще одним зернышком прокатится по руке и осыпется, когда откинешься обратно. Атональный щелчок кнопки, и можно выбрать номер музыкальной композиции. С проплывающим за стеклами миром, за ними же – хотя и по другую сторону – настроением – это и впрямь композиция. За городом она подразумевает созерцательное текучее, в городе – заокеанское кантри. Бывает, наоборот. Бывает, совсем не так. Каждый вариант равновероятен. Сегодня допускаешь слышать лишь исполнение а капелла. Щелчок кнопки исключает даже третий голос – только декорации и автомобиль. Без самого себя на устах.
Несколько быстро исчезающих бусин воды, оброненных серой пеленой в нескольких тысячах метров к зениту. Несколько замеченных движений «на пять часов»: пешеходы минуют территорию автомобильного движения. Несколько беглых образов, которые нужны воображению едва ли не исключительно мимолетом. Активное подсознательное? Да нет, один или несколько обязательно десяток ли минут назад или парой часов позднее разрастутся до осознанного ощущения встречи со знакомым. Встречи со спины, узнавания похожего как две капли воды пальто за сотни метров в толпе, манеры играть зонтиком, как будто согревая его ладонями там, где держишь. Часто поднимающийся откуда-то из-за плеч не озвученный губами вопрос: «А вдруг это…?» И несколькими оборотами в сторону силуэта или фигуры попытка внести ясность с тем, чтобы остановиться, не быть унесенным потоком прозаического существования по наскучившему маршруту, а хотя бы несколько взглядов, слов, бликов солнца на темных локонах улыбаться улыбкой, в уголке которой ютилась бы надежда. Добрая.
Приостанавливаешься у витрины, в иное время неинтересной. Замечаешь что-то на рукаве собственной куртки, не беспокоившем прежде никоим образом. Обращаешь внимание на флажки разных цветов рекламной композиции, показывающей туристические обители на земном шаре, которые не волновали до того вовсе. Это забавное старание не нарушить личного пространства незнакомого человека, привидевшегося вовсе не далеким. Эти забавные стеснительные для сердца маневры по торговым залам и игра в покупателя, вовсе не думающего о шедеврах мерчандайзинга тут и там. Эта соблюдаемая конвенция о незримом радиусе пересечения взглядами более двух раз. Как только… и как только не узналась, не отозвалась ответным приветливым, не засмеялась, это личное пространство другого человека оставляется неприкосновенным. С облачком задумчивости приходит возвращение к клонированным отрезкам существования, похожим один на другой как то, что уже успело высохнуть на ветровом стекле.
Зашуршали покрышки. В очередной раз. Только теперь это относится уже к собственному автомобилю. Тик-таки сигнала поворота направо, неоднократный взгляд назад между спинок сидений, в зеркала заднего вида. Видов. Вымирающих видов неповторяющихся событий. При всей их схожести, при всей почти той же самой зеркальности мгновения лишь почти те же самые.
В бардачке некогда лежали две книги. Спрятанные туда на всякий случай: мало ли будет встреча, в которой захочется подарить. Вместо нее было почти дежурное расставание. Да и подарен был только один том. Второй куда-то потерялся. Видимо, обретается где-то с чем-то необретенным рука об руку.
Проезжаешь мимо витрин, ставших в настоящем немного похожими на многое и многое в этом мире. Некоторые подобны виденным собратьям в двадцати тысячах километров, некоторые – тем, что в разы ближе, но никогда не представали перед взором, а ведь отражают очень похожее на собственное осеннее. Задвоенные стеклянным перекрестки, тротуары, светофоры, от которых поворачиваешь вглубь жилых кварталов и все точечнее, все исчезновеннее раздваиваешься сам.
Волнистая дорога. Раскачивающая. Скрип приборной панели, шорох на миллиметр сползшего к краю заднего сиденья пакета, торможение перед мигающим изображением зеленого человечка и снова разгон, минуя этап полной остановки. Бытовые мелочи в багажнике. Мелочь в карманах. Экспедиция ординарности или ординарная экспедиция – не все ли равно? – на северный полюс – почти точная формулировка – города. Мы смотрим друг на друга, собрат-водитель впереди – в свое зеркало заднего вида, и я – в него же. Смотримся достойно. Подносим пальцы к щекам, потираем их. Ко лбам. Проводим легким движением. Вкрадчивое урчание двигателя, дрожь рычага коробки переключения передач. Они могут быть так незаметны в мгновения счастья. Счастий, кстати, по статистике, наверное, не так много в длинной веренице четырехколесных коней и тех, кого они доставляют в пункты назначения. Несчастий, к слову говоря, тоже. Средняя температура по Вселенной…
В комбинациях фраз вполне может возникнуть жизнь. Поэтическое слово. Гармоничные и почти музыкальные стихотворные формы существования. Кажется, что самопроизвольно. Но давайте оставим веру в иллюзорное – поэзия конструируется не из пустоты или броуновских движений душ. Торжество материализма - в этом нематериальном: всему мистифицируемому однажды будет дано имя закона природы. И он, в левом ряду, - проверяет, целы ли бутоны роз, лежащие на правом сиденье. И она, в правом ряду, - взглянула на свои ладони, на пару секунд оставив руль и обхватив одной другую, словно грея, словно греясь, - точно - греясь, с опущенными на миг веками, отгородившими мимолетный всплывший в памяти образ от царящего на триста шестьдесят градусов вокруг Остального…
Шепотом воспроизводятся запомнившиеся строки. Иногда музыка уступает этому. Фон слабее основного сигнала. Сердце сильнее мертвых камней, которые оно способно раскидать по сторонам. Неслышное бьется, удерживая от оцепенения, аккордами влюбленностей одерживая верх над тягучей суетой. Детская забава склеивать и оживлять черно-белое, а так по-взрослому необходима… Но про себя слишком много нельзя, и инстинкт самосохранения сужает зрачки, расправляет плечи, да еще сквозняк подул…
Берешь и включаешь музыку. Попутную. Ту, с которой можешь проскочить мимо поворота, выжимая педаль газа и устремляясь в сторону более низких домов, более высоких деревьев, меньшего выбора направлений и большей свободы!
Музыка вовсе не мешает говорить. На языке стихов. С не менее музыкальным почерком. В тональности березовых «вертолетиков», снижающихся в опасной близости от проносящегося треугольной стрелкой на дисплее навигатора автомобиля. Какое-то служебное пищание последнего, какая-то информация голосом из динамика – а музыка слышнее. Все равно. А слова нестираемее. Невыводимее. Скорость выше разрешенной правилами. Там, где никого, никто и не покачает удрученно головой по этому поводу. В пространстве без личных пространств. На коротком отрезке его конечного безличного одиночества…
Восхищение. Оно никогда не начинается со впечатления о способности работать большую часть суток, о способности в пользу других не оставлять места и времени для себя, о способности быть так и такой. Влюбленность всегда находит для себя тонкие штрихи, хотя и может выводить свои слова отнюдь не твердым грифелем – размашистыми, упрощенными мазками кисти. Влюбленность примечает элементы: невидимые шаги, неприкасаемые украшения, невысокие каблучки, необычную естественность, непохожесть, неравнодушие, не-жность…
Смешение разных стилей. Музыка становится громче. Почти наравне со словами песни звучат слова, отколовшиеся от минувших событий, порывов и отступлений в сторону. Смеркается быстро. Возвращение назад, где будет ждать еще один мир, еще одно успокоение. Кому – в вине, кому – в работе, кому – в книжном, кому – в том, что временами недоступно первым трем категориям возвращающихся. Комфортное пребывание невидимкой – вокруг ведь уже темно, вокруг ведь уже почти праздничные огоньки, снова что-то напоминающие, снова с испытанным вкусом и ночными многоточиями фонарей…
Рано или поздно, все равно, как бы то ни было, неизбежно… У таких рядов целый ряд продолжений, порою напоминающих схоластику, а порою напоминаемых жизнью с чертами схоластического существования. На них можно не обратить внимания. Но они то и дело будут вплетаться нами, а то и кем-то еще в судьбоносные линии на внутренней стороне ладони. И будут звучать музыкальные композиции, и не звучать тоже будут. Уступая дорогу проговариваемым про себя стихотворным исповедям солнечных душ, согреваясь светлячковым добром с языковыми символами украшенных страниц, станешь бесправно ждать в неподвижном автомобиле появления неназываемого – не воображаемого ли? – человека. Вечно ли? Всегда ли? За открытостью двух вопросительных знаков правильнее всего написать лишь два не отвечающих на них предложения. Он будет помнить то, что никогда не бывает бывшим, а остается свершившимся. Пускай даже о том напрямую не будет сказано ни слова в будущем – для этого всегда найдется имя, всегда найдется город, всегда найдется слово или вспомнится строка из стихотворения… Или – в нарушение условности, и в качестве третьего – однажды брошенная монетка принесет то, ради чего жива надежда.